Аннотация: 2009 год. Единственный рассказ в Архиве, к которому я до сих пор испытываю нежные чувства.
Часы с кукушкой
Осень вызолотила угрюмые и голые песчаные дороги маленького прибрежного дачного поселка. Все двери были заперты; нигде не хлопнет дверь, не залает собака, не скрипнут шины проезжающего мимо автомобиля с ржавыми номерами.
Зимой жизнь здесь замирает, и оттаивает только вместе со снегом, когда огороды вновь окрашивают кляксы потных спин трудолюбивых дачников, приехавших проверить свое недвижимое. Не вынес ли кто забор? Не промерзли ли стены? Не подгнили ли закатанные по осени помидоры, забытые в кладовке? Жив ли виноградник?..
Словом, весной здесь царит веселая суматоха. С остервенением, до взвизга, лают выпущенные на свободу собаки, кричат дети, впервые взятые на дачу, обеспокоено тормошат все вокруг дачники и дачницы. Здороваются соседи, втихомолку перемывая косточки другим соседям...
Летом здесь зелено и весело. Рядом пышет жаром дикий пляж.
А осенью... осенью все замирает.
У меня дачи нет; я не мастак вскапывать огороды и солить огурцы. Я не люблю это летнее ожесточение с вежливыми улыбками и потихоньку выкапываемыми у соседей кустами со смородиной, потому что на них якобы ягоды уродились лучше.
Я люблю тишину, и приезжаю сюда в поисках тихого местечка ненастной осенью, как раз тогда, когда в нашей фирме никто не хочет идти в отпуск.
Я приехал в Энную туманным, моросящий вечером, уже после заката. Деревушка казалась пустынной и сумрачной. В окнах не горел свет; в домах не скрипели двери.
Я оставил машину за табличкой с названием поселка, и дальше пошел пешком.
За свою не такую уж долгую жизнь я повидал не так уж мало деревенек. Они бывают очень разные, и, пожалуй, при всем обилии деревенек не найдешь двух похожих.
Бывают деревеньки старые, с покосившимися домами и двумя-тремя бабушками или дедушками, жившими, кажется, в этой деревне еще в то время, когда Земля была пылевым облаком и никаких других деревенек не было на свете.
Бывают большие деревни, почти города, с небольшими, но капитальными домами, укатанными дорогами, по которым чаще ездят на машинах, чем на лошадях. В таких деревнях обязательно есть свой магазин, своя пельменная и небольшая сельская школа с огородом, примыкающим к стенам, но в такой деревне ни за что не найдешь старой бабушки, что стирает белье в реке и поет старинные русские песни вечерами...
Деревенька была из тех, в которых никогда не бывает страшно, даже ночью. Она вся была какая-то очень тихая и очень добрая, родная. Я люблю именно такие деревни, с рекой или берегом моря рядом, с красивыми березками и зеленеющими лугами...
Я прошел из конца в конец, вдыхая чистый вечерний воздух. Полюбовался луной, кажущейся размытым бледным пятном из-за тонких облачков и тумана. Заметил невдалеке озеро, свернул.
Озеро было совсем маленькое, поросшее камышами, но с удивительно чистой, зеркальной водой. Над берегом склонилась плакучая ива, шевелящая в темноте красивыми тонкими листьями.
К иве вела тропинка, едва заметная в темноте.
Я пожал плечами, пошел, не опасаясь заблудиться в темноте. Здесь вообще казалось очень неестественным бояться таких мелочей, уж слишком мирной была деревня.
На иве, удобно устроившись на нижней ветке, почти касающейся воды, сидела девочка лет двенадцати на вид с короткими, очень светлыми волосами, в потертых джинсах и футболке.
- Привет, - осторожно сказал я.
Странно, что она тут делает?.. все давно уже разъехались...
- Здравствуйте, - согласилась девочка, не поменяв ни позы, ни выражения лица.
- А... что ты тут делаешь?.. - спросил я, хоть и понимал, что это было не очень вежливо.
- Я тут живу с бабушкой, - безразлично пожала плечами девочка.
Это прозвучало как "Я живу здесь совсем одна".
- Но все же уже уехали, - недоуменно сказал я.
- Я живу здесь ВСЕГДА, - спокойно ответила девочка. - И, поверьте, меня не нужно отвозить в приют!
У меня и в мыслях не было ничего подобного (раз уж ребенок живет с бабушкой), но я принял это на заметку.
- А... где ты живешь?..
Ночевать в машине хотелось все меньше и меньше. Может быть, меня пустят на ночь, а утром я двинусь дальше, как и собирался?..
Я любил ездить вот так, по дорогам, из города в город, из деревни в деревню, и ничем не мог объяснить эту любовь. Каждый раз я уезжал в другое место, и никогда не повторялся. Селений много; чтобы увидеть их все, не хватит целой жизни. Так зачем же возвращаться?..
- Идемте, покажу.
Она ловко слезла с ивы, подняла на меня огромные, очень светлые, почти белые глаза с блеклым зрачком и первой пошла по тропинке, теряющейся в траве.
Мы пришли в самый крайний домик, очень маленький и кажущийся совершенно нежилым. Навстречу выскочила здоровенная полосатая кошка с темными "очками" на хитрой мордочке. Кошка довольно потерлась о ноги девочки.
- Это Бабушка, - представила девочка, открыла дверь и пропустила меня внутрь. - Устраивайтесь. Вы, наверное, хотели переночевать?..
Я удивленно посмотрел на кошку.
- А почему она... Бабушка?..
- У нее уже были котята, и у ее котят уже были котята, - пояснила мне девочка. - Значит, она бабушка.
Логика была железная; возразить было нечего.
Домик был совсем маленький, в две комнаты. В первой, она начиналась прямо за входной дверью, была огромная печь, посеревшая от грязи, с бахромой паутины. У стены стоял стол, укрытый поразительно белой, хоть и застиранной, скатертью; на единственной полке устроилась щербатая посуда. У стола стояли два колченогих стула и маленькая табуреточка перед тазиком для картофельных очисток.
Теперь мне стало понятно, почему она думала, что я позвоню в приют.
- Ты здесь... одна?.. - задал я, наконец, вопрос, который, как мне казалось, мог вызвать немало осложнений.
- Да.
Девочка вытащила из печи котелок с каким-то варевом. Газовая плита в домике была, в отличие от газа к ней, а плита без газа считаться плитой в полном смысле этого слова вряд ли может.
Я заглянул в соседнюю комнату; она была очень маленькая и почти пустая (с единственным предметом мебели - старой кроватью с ящиком для вещей), еще и промерзшая вдобавок.
В доме не было ни телевизора, ни вообще какой бы то ни было техники, даже лампочки. Казалось, что этот домик вытащен откуда-то из Средневековья, только потом туда въехала странная девочка в потертых джинсах с неработающей газовой плитой.
- Вы будете ужинать?..
Я сказал, что буду. Девочка щедро плюхнула в две глубокие миски серое месиво, не слишком аппетитное, но приятно пахнущее; смело вонзила в него ложку.
Я попробовал; месиво оказалось картошкой с мелко порезанным луком, съедобным и довольно вкусным.
- А ты здесь... совсем одна?..
- Ну, не совсем, - весело сказала девочка. - У меня есть еще коза Мурка, хряк, свинья и невесть сколько поросят - я все никак не могу их пересчитать. И еще здесь живет петух, только он вообще-то говоря не мой, так, приблудный, кто-то выгнал за визгливость и хромоту, а я подобрала.
Она улыбалась и смеялась, и ее странные бледные глаза, казалось, светились в сумраке.
- А... как тебя зовут?..
- Алиса, - так же весело сказала девочка. - Совсем как у Льюиса Кэрролла...
- Ты любишь сказки?..
Девочка пожала плечами, но на вопрос не ответила. Я решил, что второй раз задавать его не стоит.
Часы на стене кукукнули восемь раз. В доме было уже совсем темно, но Алису это, похоже, совершенно не смущало.
- А почему ты меня... впустила?.. - осторожно спросил я.
- Вы светлый человек, - сказал девочка таким тоном, каким маленьким детям говорят очевидное, но при этом совершенную ложь. - В вас нет зла, и вам не хотелось ночевать в машине, а я всегда помогаю людям, если могу.
- А... откуда ты знаешь?..
- Я вас таким вижу, - спокойно ответила девочка. - И еще я слышала, как вы приехали на машине, и как насвистывали что-то себе под нос.
С этими словами она поставила свою тарелку на стол, точно в темный круг на дереве, повернулась ко мне спиной и залезла на печь, где и затихла.
Я подумал о том, что моя машина осталась на другом конце поселка, сюда я шел напрямки, хоть и не очень быстро, все селение очень вытянуто, а ее я не видел. Еще я думал о ее словах о "светлом человеке" и вспоминал спокойную и уверенную фразу: "Я так вижу".
Она была очень странная, эта девочка по сказочному имени Алиса.
Есть больше не хотелось, но из вежливости картошку пришлось прикончить, а свою миску поставить рядом с ее товаркой. Немного подумав, я устроился на кровати во второй комнате, поверх одеяла, прямо в одежде, и мгновенно уснул - день был долгий, а в вампиров я не верю.
Я проснулся оттого, что часы кукукнули восемь раз. Встал, потянулся, машинально тронул свою заросшую щеку, сунул ноги в туфли и вышел в комнату.
Алисы на печи не было. Дом был совершенно пуст, но я слышал, как она напевает что-то во дворе.
Утро было поразительно красивое, светлое и яркое. Алиса как раз вернулась откуда-то с улицы. Бабушка шла с ней бок о бок, постоянно прохаживаясь хвостом по ее голым ногам.
- Мурр! - громко сказала Бабушка.
- Здравствуйте! - ярко улыбнулась девочка. - А я с мельницы, меняла молоко на муку, - девочка скорчила недовольно физиономию; насколько я помнил, мельница (старенький дом-музей) была далеко. - Но муки не было, дали картошки...
Мне стало немного понятнее, как она тут существует и что ест.
Я снова потрогал свою щетину.
- Алиса, а у тебя есть зеркало?..
Бритва-то у меня есть, а вот зеркальце разбилось, приходилось бриться у машины, а это, скажу я вам, не слишком удобно.
- Нет, - удивленно ответила девочка. - А зачем?..
- Ну... не знаю... смотреться в него, заплетаться, краситься ...
- Заплетать мне нечего, - самокритично заявила девочка, потряхивая короткими волосами. - Краситься не для кого, да и нечем. А просто так в него смотреться... Во-первых, это совершенно бесполезно, а во-вторых, я не умею.
Девочка, которая в четырнадцать лет не умеет краситься и смотреться в зеркало, но при этом сама существует в жестоком человеческом мире...
- Вы будете завтракать?..
Я рассеянно кивнул. Бабушка мазнула девочку хвостом по ногам, и Алиса двинулась в дом.
Девочка разлила чай по кружкам, как-то странно держа их при этом в руках ("чаем" называлась чуть теплая вода из котелка, всю ночь простоявшего в открытой печке), поставила передо мной кружку. Я поблагодарил.
- Да не за что... - рассеянно махнула она рукой. Часы кукукнули девять раз. Она насторожилась, внезапно встала. - Сюда кто-то идет.
Я ничего не слышал, но поверил ей на слово.
- Мяу! - громко сказала Бабушка, и Алиса сразу же села за стол, едва не запнувшись о мои ноги, хоть и смотрела вроде вниз.
- Все в порядке, это дядь Миша, мельник. Он иногда приезжает ко мне...
Это и впрямь оказался "мельник", высокий справный мужчина. Мы с ним были знакомы; я частенько останавливался у него в придорожном кафе.
- Коза беспокоится, - вдруг сказала девочка, хотя я по-прежнему ничего не слышал, и вышла. Бабушка неслышной тенью следовала за ней.
Мужчина посмотрел на меня с заметной враждебностью; он явно был недоволен тем, что я здесь.
- Чудо, а не девочка, - усмехнулся мельник, усаживаясь на табурет. - Светлая, веселая девчонка... Я часто у нее бываю...
- А что ж совсем к себе не заберете?..
Я знал, что он любит детей, у него был даже приемный сын, тоже Миша, и рос он совсем как родной.
- Она не хочет. Она здесь выросла, ей здесь проще.
- Все равно, ребенок, совсем одна...
- Она не одна, - серьезно ответил мельник. - У нее есть Бабушка.
Теперь даже он стал казаться мне странным.
- Но ведь Бабушка - это... кошка...
- И ей нужна именно кошка, - уверенно сказал мельник. - Поверьте. Вы просто не понимаете.
Я уже действительно перестал что-либо понимать.
Тем временем вернулась Алиса. Дядя Миша отдал ей корзинку с какой-то едой и засобирался обратно, почему-то очень громко при этом топая.
Мне тоже было пора.
Я поблагодарил маленькую хозяйку, погладил Бабушку и пошел к машине, со смешанными чувствами глядя на странную парочку на крыльце.
...Спустя неделю я ехал обратно той же дорогой, через дачный поселок Энная.
Был тихий вечер, сумрачный и туманный.
Я вспомнил свою знакомую и решил заехать и проведать эту странную девочку с ее странной кошкой.
Я вышел из машины, подошел к крыльцу. Дверь, как всегда, была не заперта. Я постучался, но не дождался ответа и все же вошел.
Комната казалась пустой и холодной. Алиса сидела за столом, подперев голову обеими руками. Глаза, раньше сиявшие внутренним огнем, теперь тоже были совершенно пустыми и холодными.
На стене сиротливо кукукнули часы.
- Кто вы?..
Неужели у нее бывает так много гостей, что она уже забыла меня?..
- Я был у тебя неделю назад, - напомнил я.
- Ах да, - вспомнила девочка. - Присаживайтесь. Извините, но кормить вас нечем...
Я сел, оглядел комнату; все было как прежде, только из-под двери исчезло блюдечко с молоком.
Тут я наконец понял, что не так. И спросил, уже догадываясь, каким будет ответ:
- А где же Бабушка?..
Она очень долго молчала, как будто бы я спрашивал не ее, а табурет, на котором она сидела.
- А Бабушка... ушла, - наконец сказала она. - Кошки редко умирают дома у хозяев, когда у них есть возможность поступить иначе... Вот и Бабушка... ушла...
Она встала, бездумно прошлась по комнате, двинулась к двери...
...и неожиданно врезалась в косяк, осела на поле без сознания.
Я привез ее в больницу, по дороге заскочив за дядей Мишей. Врачи констатировали сотрясение мозга средней тяжести, но сказали, что пациентка отчего-то не приходит в сознание, а глаза не реагируют на свет.
Только тогда я узнал тайну Алисы.
- Ее глаза никогда не реагируют на свет. Она слепа, с рождения.
Врач кивнул и ушел, а мы остались сидеть под дверью.
Я вспомнил то, как она наливала вода, держа указательный палец в стакане. Как ставила горшок в строго определенное, привычное место. Как она запнулась за мои ноги, хоть и смотрела вниз. Ее необычайный слух и Бабушку - ее замену зрению...
И часы с кукушкой - единственное, что могло помочь ей узнать время.
- Признаться, я сначала думал, что вы попытаетесь отвести ее в приют, - неожиданно сказал "мельник". - А ей нельзя в приют, никак, она там просто умрет без зрения... даже несмотря на старания всех врачей. А в Энной она выросла, она там знает каждый камушек...
- Вы светлый человек. Я вижу, - звучал в моей голове ее голос.
Наверное, она тоже как-то видела этот мир, только как-то... по-особенному.
Она, слепая, в некоторых вещах оказалась зрячее нас, здоровых.
...С той моей поездки по краю прошло двадцать лет. Алиса осталась в городе и стала обыкновенной - почти обыкновенной - горожанкой. Она выросла в центре для слепых детей. Теперь она уже взрослая и уверенная в себе женщина. Ее необычайный слух помог ей выучить японский язык и великолепо играть на виолончели.
Я нередко вижу ее теперь, выходящей из театра. Вижу - и стремлюсь пройти мимо. Она не узнает меня.
Она по-прежнему симпатична для меня как человек необычайной силы духа и необычной судьбы. Но ее глаза поневоле отталкивают меня, потому что я видел их совсем другими - яркими, живыми. Теперь же, читается в этих блеклых глазах, она и не живет вовсе - так, существует.
Единственное, что знаю я хорошо о ней настоящей - так это то, что она никогда больше не бывала в Энной и не терпит кошачьего мяуканья.