Постояли над Доном, который любили и знали ещё древние греки и на свой лад звали его Танаис, тёплые, напоённые южным солнцем денёчки, да и нет их. Как только тепло это сгинуло, из стольного града в коляске с охранами прибыл переодетый государев тайный гонец. Соскокнул тот гонец с колясной ступеньки на землю и грозно бает:
- Щтынь, кака беспорядка, трудно батюшки-государя грамотку везть! Пока от Нечаевки старой до Калач на Дону и досюдова добрался, три дни плутал от Алексеевки до Усть-Бузулука, потом от устали отходил незнамо где ещо семь дён, а государева грамотка-то спешная. Где будет тутошный ваш атаман, Скосов который?
- Ить ты не шуми, на-к те чарку да кус арбузяки. Зря не зуди, Панасий Кирилыч шесть дён думу думал, а ноне чуток прилёгся отдохнуть. Мы те сами шумнём, как он раскроет очи.
Гонец был малым опытным, при толстом брюхе, не стал распекать старшин, вестовых и казачат; прошёл он до чистой хаты, поел и прилёг там тоже отдохнуться.
На восьмой день срочно гонец передал государеву грамоту и тайный указ атаману Скосову; ещё чуток потом погостевал, так как погоды наладились, а после обнял всех, Скосова облобызал и ветром полетел назад в столицу.
Как только тайный гонец укатил в коляске, атаман Скосов сел тую грамоту и указ царёв разбирать. Ни черта он не понял, если по правде заявить, но почуял, что батюшка-царь на какие-то битвы собрался и велит войску быть в сорок тыщ. Там же были всякие скемы, задавался примерный путьи срокидля подхода. Панасий Кирилыч с досадыплюнул, крепко задумался, и велел трубку ему подать. Пока он закуривал, по зале пролетел сильный сквозняк и вместе с пакетом выдул всё за окошко. А там хряк лежал в лопухах. Он поднял подлое рыло, унюхал царёвы бумажины, пастью накрыл их и тотчас сжевал. Его казаки распороли бы сразу, но, как он сжевал, никто, конечно, не заметил. С этой лихой промашки всякие странные несуразности и начались...
За месяц собрал атаман столько-то тыщ, сам сел в коляску и войско тронулось. Три дня и три ночи шло войско, шло и до лугов раздольных дошло. Сила огромная, даже сто пушек прихватили. Но поместились в лугах, разожгли костры и поставили множество шалашей. А тут, как назло, осень нахмурилась, потянулись дождливые, нудные дни. Казаки приуныли, больше сидели они в шалашах и сокрушались - зря мол в поход поднялись, лучше б в тепле лежалина печи. К зиме кто воюет, коня чем кормить, как в стужу его подковать?
Целыми днями курили казаки табачок, да играли себе в разные игры простецкие, от которых ум не поправится. Атаман тоже тяжко томился, за ухом чесал да левой рукой ус накручивал. Из атаманского шалаша выходил Панасий Кирилыч в день раза два, да и то по нужде. От этого, ясное дело, казаки хмуро супились - атаман должен быть на виду, а не шастать по кустами с подтирками. Но глядя на левый его скрученный ус, они сознавали: в заботах Панасий Кирилыч и крепко думает. Тут они Скосову всё и прощали и снова от нечего делать в игры резались. Ещё волновались все поголовно, чтобы совсем ус не скрутил их атаман. Всё войско знало, что через левый ус их голова думы думает да наводит военный план.
Панасий Кирилыч между тем сидел и сидел в своём шалаше, водил тяжко бровями лохматыми да накручивал думальный ус. Этот думальный ус его, конечно, мало-помалу скривился и против правого - имел уже престранный вид. Дума Скосову, несмотря на всё это, не думалась, хуже того - позабыл атаман, куда и зачем это он с войском выступил. Внутренне Панасий Кирилыч для себя признавал, что ничего он, так сказать, позабыть не мог, а просто толком не знал, что было предписано в грамоте и в указе - через тот самый дурной сквозняк. Ай, сгинули бумажины- вдруг врагу достались?.. Слава богу, войско об том не знало и играло в те самые игры, которые уже упомянуты. Атаман же пускался во всякие тонкости, в хитрость входил, чтоб добраться до главного - как под знамёна с войском встатьи где?.. Исчислял Кирилыч путь по фуражу, по харчу, припасённому в обозе, пересчитывал численность войска, чтоб задачку вспомнить илисамому что-то придумать. Вспоминал день и час, когда покинул он домочадцев, дни на вёрсты множил, делил харч на животы и ни черта в голове у него не выходило. Надо ж казус какой приключился!
Тем временем царь-государь о войске казацком перед сном как-то припомнил и кликнул в спальню министра. Приходит военный министр, который тоже толком не знал, чего царь желает: то ли орды отбить на юге, то ли мир водворить на Балканах по просьбе какого-то императора. Царь министра спросил, как армии бъются, как скачет конница. Министр сообщил, что все скачут и бьются, что скоро одержит он победу и надо бы салют готовить. Царь-государь позевал и заметил: "Ты там смотри у меня и запомни: самое главное - Южная линия. Туда перебрось моих казаков".
На другой день министр поехал в своё министерство, где ему помогал иностранный советник барон Убодумпель, присланный тем императором для контроля. Министр всех известил про "Южную линию" и сурово кое-что приказал, велел слать туда казаков. Вечером Убодумпель отправил депешу своему императору, а также секретные письма всем его супостатам, так как император советнику слабо платил, а супостаты щедро платили. Да так щедро, что барон делился деньгами и золотом с самим императором. При дворе царя-батюшки долго об этом знать не могли, не знали.
Супостаты, узнав что идут казаки силой в 400 тыщ с большим обозом и с пушками (так им наврал барон в своих доносах), основные силы свои отвели за Дунай к зиме и там все попрятались.
А военный министр через несколько дней послал Скосову ещё раз гонца с тайным приказом, согласно которому атаман должен был плотно прикрыть или взять "Южную линию", но в спешке забыл указать, где эта линия. Переодетый гонец прискакал туда, куда и прежде ездил, но атамана и войска казацкого там не застал. У старого сотника разузналгонец, что войско в деле. Он было расстроился, стал скрестизатылок, повздыхал слегка и отдал пакет седому деду. Отъезжая в столицу, строго он наказал:
- Ентот пакет шибко секретный, в надёжные ручкинадо бы отдать. Как доедет от войска казак на побывку, ему тогда отдать да так, чтоб никто не заметил. Понятно ль дело?
- А то! - ответил ему старичок и потащился до своего двора.
У казаков, которые ничего об том не знали, провиант день за днём таял, дождь с неба сыпал, но ничего Панасию Кирилычу в голову не входило. Ночью было видение: покойная атаманова бабка налетела из тьмы ангелицей с листом подорожника на белом лбу, палец перстнёвый подняла вверх, сказала: "Пакеда не вспомнишь задачку для казаков и дождь, значит, будет, а то и... потоп". Тогда атаман с утра в дело вошёл: надумал всё войско построить и скомандовать погромче "в путь!" Оно мол само куда надо и двинет, он же сзади пристроится. А чуть-что - силу возглавит...
Построилось войско под этим дождём, Скосова ждёт. Выехал Панасий Кирилыч на белом коне, прокашлялся и зычно крикнул: "Казаки-братцы, довольно мокнуть... тут! Пора на дело! Выступаем, значит!.. Вперёд!" Крикнул Кирилыч и смотрит, куда войско тронется. А оно и не трогается - топчется. Плюнул тогда с досады атаман, обратно в шалаш свой залез и трубку потребовал. Казаки тоже по шалашам разбрелись, табак закурили, взялись за игры.
Осерчал Панасий Кирилыч, что собралось войско глупое, решил дурь из него вышибать. Меры ввёл крутые: одних построений - пять раз на день! А ещё: маршировки, кидание пик, пальба в мишени, рубка лозы и всякие прочие тяготы и упражнения. Трудится войско в поте лица, ума-разума набирается. Уж и дождь весь пролился-кончился, левый ус атаманов восполнился; так прошло семь недель. Потом, должно, ещё и месяц минул. Войско казацкое в силу вошло и всему научилось: по-пластунски ползти на брюхе, на боку, наскосок и даже с оглядкой задом... Всех премудростей и не перебрать! Только ехал мимо мужик на телеге и сказал всем, что война будто бы кончилась... А ему не очень казака поверили.
Однако вскоре немыслимым и срочным гоном от державных властей доставлен был пакет, в коем подтверждение было об окончании действий и победе за "Южной линией". В том же пакете был доставлен приказ оценить потери и об том доложить.
Повздыхал Панасий Кирилыч и отписал, что потерь людских у него в войске нет; и за такую новость был пожалован орденом на шёлковой широкой ленте. Это было давненько...
А вот недавно как-тотолпа генералов и ихний сверху стоящий ни за что совершенно тоже громогласнобыли обласканы. Или это неточность - сие, видать, за то, что не разумея, что делать с войском в эти дни, с ним ничего они не делают. А за такое незнающих надо ценить: страшно подумать ведь о том, коль за дела возьмутся, ибо любым делам сперва бы надо научиться. Но кто же их научит - генералов?..
Вот вам и разные, - или странные?.. - времена! Господь один лишь ведает, где и когда случалось... с разумом да получше и... чтобы без потерь. (24578/м-10-ап)