СЛАДКАЯ ВОДКА или КАК МЕНЯ РАССТАВИЛИ С ДЕВСТВЕННОСТЬЮ
первая глава. СПЯЩАЯ
Когда люди неожиданно переходят к вопросу о лишении девственности, то ожидать можно всего, что угодно… Обычно те, с кем ответа на подобный вопрос в практике не осуществлялось, заранее подготавливают разнообразные истории… Но, вообще, реагируют они на это… в общем, не ахти. Ни одному закомплексованному человеку не нравится, когда его при всех начинают раздевать догола - срывать все его, пригревшиеся на полной обнажённости, маски…
Я говорю о себе. Со мной это случилось в 14 лет. Очень неожиданно задали мне вопрос, трахался ли я. Но, Богу слава, удалось мне выкрутиться; ситуация была не из приятных, когда собралась вся наша компания и все до единого взгляды внезапно устремились на меня, признаюсь ли я в том, что я ещё щенок и сопляк. Потом, когда всё прошло, мы недолго понаблюдали за вялой похоронной процессией (небольшое количество людей двигалось в сторону кладбища - провожали в последний путь серенький, малоприметный гробик), дождались темноты и отправились на кладбище, что располагалось неподалёку. Жили мы на окраине посёлка Лунатик и летними тёмными вечерами любили поиграть на "лунатическом кладбище" в прятки, как бы странно это со стороны не выглядело.
Настала моя очередь водить. И найти я долго никого не мог, как будто они все поубегали с территории кладбища.
Очень неожиданно наткнулся я на свежую могилу… Судя по всему, это вместилище того серенького гробика, проводы в последний путь которого мы всей компанией лицезрели со скамеек где-то полчаса назад. Только теперь я понял, Кого проважали в последний путь, когда обратил внимание на тусклый никудышный (некачественный) памятник (сразу видно, что усопший жил у Христа за пазухой), а - главное - на чёрнобелое паспортное фото молоденькой очаровательной девчушки… Откуда она взялась в нашем посёлке?! Лунатик девушками не шибко богат, тем более такими прелестными. Я провожу большую часть каникул на даче, так что всё местное население выучил шибче двадцати двух пальцев, и, обычно, если какая-то девочка из гадкого гусёнка начинает расцветать в прекрасный бутон, то тусклые серые окна бесцветных домов нашего посёлка девочку эту уже перестают наблюдать, уступая место какому-нибудь из ближайших городов.
Не знаю, что на меня нашло, но пальцы рук моих впились в свежий грунт и я, как сомнамбула - "смотрящая собака", начал вгрызаться вглубь могильной ямы, и был ли тот серенький бессмысленный гробик конечным пунктом моей цели, не являлось окончательно ясным: вёл я себя как предмет, управляемый на расстоянии невидимкой-телекинезёром (скорее всего, эта "невидимка" в тот момент лежала как раз подо мной).
Всё, больше ребята - не в Лунатике, а в городе, где я живу - не будут надо мной насмехаться. Теперь я буду как все, и не буду больше в нашей школе находиться в когорте изгоев и серых ворон.
Пока я докапывался до "истины", я аж пару ногтей содрал на пальцах. Руки мои напоминали собой лапища мутантов, выбирающихся на свет божий из кладбищенских земель в допотопных америкнских видеосериалах "Зомби": Как я такими руками буду лапать "клад" (в тот момент я был возбуждён до безумия и считал выкапываемое "кладом"); девушка тогда оживёт и разобьёт мне всю морду (всё-таки, я Смотрящая Собака!).
Как долго я докапывался до желанного ларца, описывать не буду, также как и то, что при раскопках руки мои (пальцы) боли не ощущали. Скажу только, что копать было неглубоко. Те, кто хоронили эту девчушку, были до такой степени безразличны к телу покойницы, что заплатили могильщикам так мало, что желания у тех вырыть глубокую яму (положенной вместительности) не возникало.
Наконец я достиг недолго жданной крышки гроба (долго ждать этой крышке не пришлось, пока я отброшу её в сторону) и… Сердце моё замерло - я не торопился скорее поднимать эту "маску", под которой пряталось тело молоденькой очаровашки… То есть, я не торопился поднимать крышку и обнаруживать под ней тело какой-нибудь дряхлой, разлагающейся старухи, если не старика, фотографий которых не нашлось вовремя и все до единого нетрезвые родственники этого тела прислюнявили к памятнику что попало. В тот момент я был до такой степени возбуждён, что набросился бы хоть на скелет, если б даже тот был скелетом собаки или лошади…
Итак, я затаил дыхание, даже и забыв о том, что на данном кладбище должно иметься присутствие моих друзей, которые от меня спрятались… Полная луна задурманила мне голову (я никогда не вдавался в учения о лунных циклах) и так прекрасно освещала всё (поскольку ночи никогда не бывают полностью тёмными, даже при сильном тумане), что я… Наверное, я погрузился в рай (если туда можно погрузиться, а не взлететь).
И, терзаемый бесконечным томлением, я поднял-таки крышку и… Прошло не больше минуты с тех пор, как я буквально сдул с крышки заключительный слой грунта и принялся томить себя…
Под крышкой была… она… Бледное её лицо совпадало с фотоснимком; глаза были закрыты, стройная длинноногая фигура облачена… в чёрт знает что… Какие-то грязные, огромные штаны, чёрно-белая мужская рубаха, покрытая множеством пятен засохшей крови (так хорошо освещала всё это луна), прикрывали её явно дорогостоящее тело (любое модельное агентство наверняка подписало бы с этим телом контракт хоть на тысячу лет вперёд; хоть я и не знаток в подобных вещах, но такое тело, формы которого от моего сердца не способна была скрыть никакая чудовищная - самая безобразная - одежда, встречается в истории человечества один раз в миллиард лет)… Действительно, такое даже в сказках не бывает. Но я не вру (!), провалиться мне… Гадом буду, не вру!
А теперь я вспомню о том, что то было за время, 14 лет назад… Молодые люди в то время, если желали увидеть обнажённое женское тело, (такие МОЛОДЫЕ были эти люди, которым до брачной постели, до любых женских губ, как до луны бегом), то кроме богатого воображения, им мало на что рассчитывать ещё оставалось; вчерашний день - не сегодняшний день, когда основная часть слабохарактерных молодых людей легко может взять порнокассету в прокат и никаких проблем. Такое тогда было время.
А я отличился от всех до единого закомплексованных юношей, оказавшись перед этой грудой страшного тряпья; груду снять и увидеть… груди и - ниже, по траектории… Но срывать я не торопился. Не из тех я людей, которым - скорее-скорее, наброситься на горы еды, и как коровьим языком всё улизнуть. - Не из собак я, а… Не из черепах, а из любителей растянуть удовольствие, что, впрочем, и так уже понятно, без слов.
Пуговиц на рубашке её не было - всё было неаккуратно - на скорую руку - сшито грубыми нитками. И, благо, у меня в кармане был "кнопарь", с помощью которого я тут же принялся неторопясь разрезать нитку за ниткой. Потом, минуту разрезания спустя, мне надоело "копаться" и я просто вспорол пуговичную часть рубашки, под которой, как я до этого и не сомневался, ничего другого не было, кроме гипнотически прекрасной девичьей кожи, больших сосков на груди (силиконами в те времена ещё никто не баловался, поэтому грудь этой девчушки (не буду называть её телом или трупом, для меня она в тот момент была живее… живее Ленина) была, пожалуй, самим совершенством, как оценили грязно-кровавые ладони моих рук, необращающие внимание на полное отсутствие поблизости какого-нибудь источника воды, погрузившиеся в неё, как в тесто руки моей бабушки (Царство ей Небесное!), большущей любительницы ежедневно изготовлять различные печёности) и… в общем, голой истины.
Со временем я убеждался, что и под штанами у неё тоже ничего нет… Свои чувства мальчишки, впервые в жизни ясно увидевшего женскую вагину, я описывать не стану из экономии бумаги и бесконечной привязанности к протесту вырубки лесов. Даже не стану описывать то, как я её всю изучал, переворачивал… Короче, испачкал своими грязными руками почти всё её чистое лёгкое тело, которое легко поднимается и до такой степени податливо, что очень сложно его не поцеловать, каким бы холодным и безжизненным оно не выглядело.
Руки мои были покрыты толстым слоем могильной грязи, поэтому я не мог ощутить тёплое ли её тело или уже холодное.
Само собой, поведение моё очень серьёзно можно было бы осудить, но… так или иначе, когда ты слабохарактерен (то есть, сам как пластилиновое дерьмо податлив), то наткнуться на подобный ларец с кладом и ощутить в своих объятиях такое безвольное тело (летом такому телу, насколько я понимаю, два-три дня жизни и оно уже начнёт… нехорошо пахнуть)… по-моему, ничего прекраснее нет (спящий человек управлять способен только мёртвыми людьми, да и то, во сне).
Итак, подробности описывать не буду, как я спустил до колен своё трико, выбрал наиболее удобную позицию, вставил в подготовленное отверстие свой орган и… недолго двигался к оргазму, ибо с первых же шагов недлинный путь мой прервали… открывшиеся глаза девушки. Её взвизг; её заработавшее сопротивление, как она начала колотить меня с соответствующими воплями, одновременно осматриваясь по сторонам и удивляясь всему на свете, не понимая не только что происходит и чувствуя себя в стопроцентном кошмарном сне, а и реагируя на окружающую обстановку соответствующим образом… И весь этот образ описывать утомительно долго. Вместо описаний, скажу лучше, что я соврал…
Ибо дело было совсем не так… Конечно же, девушка проснулась, но колотить меня она не стала. А только ойкнула и попыталась выбраться-сняться с моего крючка, всем своим видом показывая, что она ещё не готова к такому серьёзному разговору, который я решил провернуть с ней, стоило ей только ненадолго вздремнуть…
- Чёрт! - вскрикнул я, моментально подскакивая с места и натягивая трико, - ты что, живая! - Кричать - говорить - обращаться к ней мне надо было быстро-скороговорочно, чтоб она не успевала вставить ни единого слова и одновременно осознавала, что происходит. - Ну и вляпалась бы ты в фигню, подруга, если б не я, если б не моя секс-озабоченность! Тебя бы живьём похоронили! А ты всего лишь заснула обыкновенным летаргическим сном… Откуда ты вообще, где ты живёшь?
- Что? - слегка испуганно произнесла она, приподнявшись из гроба, молниеносно прикрывая валявшимися рядом рубашкой и штанами наготу и безумно вертя головой, не понимая, где она и что она тут делает.
- С днём рождения! - отвечал я первые вещи, что наобум приходили мне в голову. - Тебя сегодня хоронили! Ты веришь в то, что не спишь?
- Меня, хоронили?! - произнесла она, скорее не испуганным голосом, а - больше - насмешливым (надсмехающимся, - как я позже пойму, - над своей странной судьбой).
- И, если б судьба так не стекла обстоятельства, - продолжал я говорить, на раздумья себе не оставляя ни секунды, - что мне довелось разрывать плеву твою… Ну, в общем, делать тебе больно, то…
- Это тётя моя, - проговорила она. - Она сумасшедшая, лунатик. Она, скорее всего, усыпила меня, когда находилась в бессознательном состоянии, а когда проснулась после своего раздвоения личности, подумала, что я умерла… Её Бог контролирует, понимаешь?, не сама она всё делает.
- Бог?!
- Ну да, а Бог, это все люди, это ВСЁ, но, в данном случае, Он - ВСЕ люди. Я, наверное, что-то не то говорю? - обратила она внимание на моё недоумённое выражение лица.
- А ты где живёшь? - интересовался я.
- Ты, наверное, одинок, - произнесла она после небольшой паузы, раздумывая над ответом на мой вопрос, -- раз ты… даже на кладбище… И… выкопал… И я тоже одинокая. Ужасно одинокая. Меня тётя всегда в подвале держала.
- В подвале? - переспросил я. - Держала? Это как?
- Ну, растила, в общем, - объяснила она всё, что могла. - Редко-редко она выпускала меня на свежий воздух. Она вообще с причудами хорошими. У неё в доме всё в клетках, в решётках, в железных дверях, забор на колючей проволоке и под током… И в цепях многое. Вот так я живу.
- А где её дом-то?
- О! - махнула она рукой вдаль, - далеко в лесу. Он замаскирован. Да и вообще, мы не здесь должны жить, не в этом посёлке. Вот она, опять конспиративно, и решила меня похоронить в Лунатике. У неё же паранойя. Всё время она чего-то боится, от кого-то прячется. Она как призрак-двойник - обратная сторона луны - нашей страны.
- Чего-чего? - не понял я.
- Я имею в виду, той страны, какой она должна быть, то есть, какой она будет. Она ведь - "светлая" сторона "луны" - всегда будет чураться "тёмной" или отталкивать её подальше от себя… то есть они - тёмная и светлая - отталкиваются друг от друга. Вот такая моя тётя. Я на эту тему всегда задумывалась часто… - и она задумалась.
- Что-то ты как-то непонятно говоришь. Как тебя зовут-то хоть?
- А, - махнула она рукой, - не обращай внимания.
- А давай ты у меня дома поселишься, - предложил я ей, так и не дождавшись ответа на свой последний вопрос. - Тётя ведь тебя уже не будет больше искать - мы эту могилку сейчас заровняем, поставим всё как было. Давай?
- Ну а что, - согласно пожала она плечами, - давай! С тобой-то ведь лучше жить, чем с моей сумасшедшей тётей, которая всех уже поубивала, и моих родителей и семерых моих старших братьев.
- У тебя семь братьев было? - произнёс я вместо того, чтоб как-то отреагировать на это её "сумасшедшая тётя всех уже поубивала - и родителей и семерых братьев".
- Да, - отвечала она, - трое приёмные, а четверо все близнецы… И трое, кстати, тоже близнецы. Ну что ж, - бросала она на земь свои похоронные штаны с рубашкой и брала меня за руку, - пошли в твой дом, раз пошла такая пьянка.
- Э! - поднимал я эту одежду, - одень хотя бы, а то как ты пойдёшь, голая…
- Ничего, - махнула она рукой, - темно, хоть и полнолуние. Но собаки всякие на меня уже не нападут. Пошли отсюда быстрее, пока не поздно.
И мы пошли, рука об руку.
Может она меня и загипнотизировала, но в те моменты я не чувствовал в её поведении ничего странного, как будто по-настоящему влюбился в неё или… всё, что сейчас рассказал - всю эту историю расставания со своей девственностью - выдумал также обыкновенно, как и всякий врунишка, гораздый принимать людей за идиотов и, преподнося им наглядные примеры того, как трудно под маской лжи распознать истину (я хотел вместо этого - последних слов - сказать, как легко любой горькости правду украсить шоколадной глазурью и так загипнотизировать, что никто под этой "глазурью" не заметит пластилинового дерьма), уродовать больше себя.
Но с девственностью я пока не расстался, раз не кончил… Я хотел сказать, раз рассказ мой продолжается, то невинность ещё не дефлорировала, раз мы с ней Ева и Адам.
вторая глава. АКВАРИУМНАЯ ЗАСТЕНЧИВОСТЬ
Поскольку дом мой (скорее, дача, чем "мой дом") располагался неподалёку и родители уже смотрели десятые сны, девочку эту (которая мне так и не представилась) никто не увидел, как она, держась за мою руку, чтоб, наверное, не улететь никуда (или, может быть, чтоб я от неё не улетел), провожала меня мимо трёх-четырёх дворов, которые лучше обходить лесом, если тебя раздражает лай остервенелых псов, готовых разорвать и цепи и тебя на кучу звеньев. Но в эту ночь псы словно попревращались в выброшенных на берег двора (и ещё посаженных на цепи) рыб. Они, будто бы спали в унисон вместе со всем посёлком.
Мы, как можно бесшумнее (во всяком случае, спутница моя наверняка не касалась ступнями земли… хотя бы потому, что у нас есть куры, а мыться этой ночью нельзя, раз мы всю её решили подарить самой космической любви… Я представляю, как она создаст между нами двоими ощущение невесомости… она ("проснувшаяся красавица") ведь такая необычная…) вошли во двор, чтоб родители, если вдруг проснутся, не подумали бог знает что; поднялись на чердак, оборудованный по полной программе под гостиную, и… я включил свет…
- Ой, у тебя есть, что накинуть? - кивнула она на свою наготу.
- Кинуть? - переспросил я, робко подходя к ней ближе и ближе. - Есть.
- Нет, - поправила она меня, - мне одеться не во что.
- А зачем одеваться? - сделал я вид, что не понял, - ты и так прекрасна.
- Я знаю, - немножко нервозно проговорила она, прячась под одеяло моей постели, - именно поэтому и хочу одеться.
- А если б ты была некрасивой… - начал я предполагать, но она меня перебила:
- Тогда б я тем более оделась бы и не ходила по улицам, в чём меня уродили!
Я, конечно, понимал, что она просто "ломается", но… интересная получается вещь: по улицам она шла - не стеснялась, наверняка понимая, что в любой момент её кто угодно может увидеть, а как только мы с ней остались наедине, она почему-то сразу и непременно (даже безапелляционно) захотела одеться… Может у неё своеобразная куриная слепота, и она думает, что раз она ночью "ничегошеньки" не видит, то и все такие же как она?… И я решил сыграть по её правилам, а не налетать на неё, как всякий уважающий себя мужчина (всякий мужчина при общении с женщиной ведёт себя как мячик после хорошего пинка - то есть, из края в край: от середины до потолка на пол и обратно к стене: или палка (одна стена) или пряник (другая стена); "золотая середина" никому неизвестна):
- Так почему же ты тогда пошла-то? - старался я "играть по её правилам", всем своим видом показывая, что из одежды на чердаке ничего такого нет, что всё под чердаком, в комнатах, где спят мои опасные родители, - в чём тебя уродили? - перековеркал я её "уродили".
- А это всё благодаря моей борьбе с застенчивостью, наверное, - задумалась она.
- Ты никак не можешь побороть застенчивость? - любопытствовал я. - И в ходе борьбы решила пройтись по улицам нагишом, рассчитывая, что только таким образом с тебя Господь снимет эти бесовские оковы закомплексованности?
- В закомплексованности, - принялась она объяснять мне, - как ты её называешь, ничего бесовского нет. Это дар свыше. Он, может быть от Бога, я не вдавалась в подробности (с Богом не общалась), и предназначен много для чего; например, очень полезен он для определения понятия "молчание - золото", то есть, что бы ты ни делал, ты, в любом случае, пытаешься спрятаться, промолчать, и, даже если ты что-то ценное и важное делаешь, то всё равно, ты засмущаешься и никому не представишь свою работу, а твоя работа большую цену может иметь именно из-за пунцового цвета твоего лица. А если найдёшь в себе силы, придёшь к людям и скажешь, что ты что-то сделал, то на тебя наверняка как на дурака посмотрят, потому что они должны к тебе приходить и гоняться всюду за тобой - преследовать, а не ты - надоедать им своим занудством. А я с закомплексованностью давно уже не борюсь.
- Надоела борьба?
- Дальше смотри, - ответила она. - Дальше, чем после того как человек понял, что зря он научился открывать рот и обнажать результаты работы "врага своего".
- Языка? - уточнил я. - Враг - язык мой?
- Именно. Никому не нужен, оказывается, твой язык; другого всем труднее слушать, чем себя; так и разрождается глупонемой человек.
- Глухонетвой?
- Да, глупоничей. Никому он не нужен, кроме четырёх стен клаустрофобии, особенно, если это стеклянные стены и всё их пространство наполнено водой.
- Ты сейчас всё вокруг себя пытаешься заполнить водой? - задал я очередной вопрос. Штаны мои были широкие и отлично скрывали вздыбленный 21-й палец, хоть она и прикрывалась одеялом моей вечнонезаправленной постели и я мог видеть только её лицо.
- Нет, - ответила она на мой вопрос, - я пытаюсь как-то жить.
- Как-то? Или как получается?
- Я являюсь частью будущего, - сказала она.
- Ты гостья из будущего? - задал я неуместный вопрос.
- Нет, просто я догадываюсь, что будет дальше.
- Ничего не будет? - удостоверялся я, не верящий, что этой ночью я так и не лишусь девственности… Конечно, тот восторг, в котором я побывал, будя эту "спящую красавицу", описанию не поддаётся, но… эякуляции не было, а на "нет" сюда нет, значит по большому счёту не считается.
- В общем-то ничего, - отвечала она, - а с той же стороны - будет, но будет одно и то же. В принципе, человек всегда обладал способностью потерять рассудок и быть лунатиком-марионеткой, так что как всегда всё не изменится.
- Мы прекратим сёдня болтать? - осведомился я. - Ляжем наконец спать?
- В одной кровати? - улыбнулась она.
- Ну у меня ж их не сто на чердаке.
- Как всё-таки это здорово, - мечтательно произнесла она, - из подвала, да сразу на чердак! О таком и мечтать я не могла!
- Хоть бы уж спасибо сказала! - проворчал я.
- Спасибо на спасибо не положишь, - так отреагировала она на моё мягкое предложение, - и сверху спасибом не помажешь. А ты, как мне думается, и так уже немало получил сегодня на кладбище.
- А ты с этим не полностью согласна?
- Ладно, ложись рядом, - разрешила она мне. - Только не лапать!, если не хочешь остаться с носом. Я всё сама сделаю.
Я, осчастливленный, пулей кинулся раздеваться, ненадолго замерев только когда остался в одних плавках. Вроде и неудобно сейчас снимать их, поскольку сделать это можно и под одеялом, но, я, обратив внимание на её взгляд, по которому непонятно было многое и казалось, что ей нетерпится, чтоб я скинул с себя плавки именно сейчас, тогда она возбудится и откроет для меня своё окно не "завтра" и не… "вчера".
- Ой, только прямо сейчас не снимай свои плавки, - предупредила она меня, - а не то ты нелепо будешь выглядеть. Ложись, как будто сто лет не спал.
- Ну, не сто, - решил я пооткровенничать с ней, очень робко погружаясь под одеяло, - а, допустим, 14.
- Ты девственник, - произнесла она, как злобная насмешница, хоть и тон её был неопределённым. - И я девственница, если, конечно, ты правду говоришь.
- Чистую правду! - постарался я выглядеть как можно убедительней.
- Тогда мы созданы друг для друга! - вдруг воскликнула она. Я аж вздрогнул - так неожиданно это прозвучало из её уст.
- Конечно! - тихо, почти шёпотом, без бурных эмоций поддакнул я, продолжая лежать как бревно, папы Карлы которому не хватает, чтоб, как она сказала, не остаться с носом. - Ты всё сама сделаешь?
- Больше чем ВСЁ, - пообещала мне она, хоть и понимала, что безбожно врёт… Но о подробностях "вранья" - чуть-чуть попозже.
- Так что ж мы лежим-то?! - громко спросил я, не пролежали мы вдвоём молча и неподвижно ещё и двадцати минут, но для меня время гораздо было растягиваться, как для… Светланы Петровны, мучительницы музыки "двадцать первой любви" Лёни Боброва.
- Так надо, - ответила она. - Из застенчивости.
- Из-за какой стенчивости?! Ты ж, вроде, её победила, или я что-то не так понял!
- Я отдалась бы тебе без разговоров, - объясняла она мне, - если б мы лежали с тобой не на чердаке, где на нас, кроме мух и комаров, никто не смотрит, а хотя бы на арене цирка, переполненного тьмой разномастного народа. Толпа заставляла бы меня двигаться, ибо люди, это Бог. Так я понимаю ВСЁ вокруг себя.
- То есть, ты артист и оживаешь только когда на тебя все смотрят?
- Думай как хочешь, но пока люди мне не "мешают", я не связана с мнением Бога, а Его мнение я чувствую сразу как ощутю… ощущу возможность стать обозримой глазам Бога.
Вот это здорово! Теперь я её хоть немного начинаю понимать: если б кто-нибудь издалека увидел, как я иду со стороны "пряточного" лунатического кладбища, и сопровождает меня "черт знает что", одетое в ненормально утопические грязные штаны, в чудовищную рубашку… И гораздо приятнее (скорее, неожиданнее) будет выглядеть весело, жизнерадостно держащая меня за руку (а она именно так и выглядела со стороны) нимфетка-очаровашка, предпочитающая по ночам бродить в чём родила её мама (и не мама-Земля, а, скорее, мама Луна), а, глядя на эту нимфетку со стороны, не усомнишься, что она хоть раз в жизни одела что-нибудь на себя, кроме, разве что одеяла с этим единственным и неделимым юношей (мной).
Не знаю, как у меня это получилось, но я и сам не заметил, как заснул. Так и не закончилась эта ночь… Приближение к свету в конце туннеля продолжается, раз я решил рассказать всем желающим послушать о том, как продолжался мой "долгий" путь к дефлорации.
третья глава
Помню, разбудила меня она и, не успел я продрать как следует глаза, а она мне всё рассказывает-рассказывает:
- …а потом меня не стало, - тараторит она, - я увидела её, как будто не опускаюсь в воздух, а водой под воду распаливаю воображаемые племена пламенем и свет в глазах: всё слово в слово запомнила, что она мне не сказала. Представляешь?!
- Не представляю! - быстро ответил я ей. - Начало твоего интереснейшего рассказа прослушал.
- Мне вещий сон приснился, - сияла вся она от счастья, - как моя тётя умерла от тоски по мне - не над кем больше ей измываться, потому что она увидела во сне как ты меня выкопал, а сегодня в ответ я её во сне увидела - её могилу на моём месте! А сон ведь вещий!
- Это он сам тебе Вещим представился? - полюбопытствовал я.
- А мне других снов больше не снится! - удивлённо пожала она плечами, - только вещие.
- Это ты так считаешь?
- Я ничего не считаю. Просто сны сбываются всегда. Но если меня изнасилуют, то я не боюсь. Для меня нет ничего важного, если всё исчезнет.
- Что исчезнет? - не понял я. - Ты о чём? Кто тебя изнасилует?
- Пока я девственна, - отвечала она, - я чиста и мне ко Христу проще приблизиться.
- Вон ты что! - понял я. - А то, что между нами с тобой вчера на кладбище происходило… Хоть я и не дефлорировал, но… вошёл в тебя. Это роли не играет?
- А ну-ка пошли, - заторопилась она, подскакивая с постели, обматывая себя одеялом. - Принеси мне что-нибудь одеться - не смотри на меня как на старые ворота! Я забыла про твою вчерашнюю неосторожную выходку. Так что теперь качество моих вещих снов может быть подпорчено.
И пошёл я вниз, к родителям, уверенный, что они ещё спят, хоть и солнце полчаса назад выползло из-за горизонта (а отец мой без крика петухов просыпается - просто не может спать, когда не темно, и начинает громко шуметь, орать что-нибудь и всех будить или берёт в руки свой любимый баян, да и то, после того как "выздоровеет", потушит трубы). Но уверенность моя, как само собой разумеющееся, не оправдалась и мне пришлось матери объяснять, что в гостях у меня девушка, которую я "нашёл на дороге", после того как её ночью ограбили и оставили в костюме Евы, и что ей нужно что-нибудь одеть, потому что мы так сильно проспали и спешим, что даже некогда ей с вами знакомиться. Мать, соответственно, вырыскала из своего гардероба что-нибудь поприличнее и я пулей взлетал на чердак (пуля использовалась, чтоб продемонстрировать своему недоверчивому отцу возможности спешки).
- Ты хочешь проверить, есть ли там могила твоей тёти? - заскакивал я в помещение чердака, протягивая своей подруге разнообразные одежды и отворачиваясь, чтоб она опять не объясняла мне перипетии своей застенчивости. - А копать потом не придётся, чтоб до конца удостовериться?
- Лучше не копать, - отвечала она, натягивая первое, что попадалось под руку, судя по тому как быстро она оделась. - Если там есть её могила, хоть это и полный бред - такого быть не может, то пусть она и стоит на месте, даже осиновым колом нельзя землю над тётиным телом протыкать, и лучше не травить землю.
- Как, не травить, - не понял я. - А как её отравить можно было бы? - ведро яду вылить на могилу, чтоб земля пропиталась?
- Кислоту можно было бы вылить, - отвечала та уже на ходу, выскакивая из чердака и спеша в сторону кладбища, - она проела бы всю землю, вместе с тётей, только яма тогда большущая может быть на кладбище.
- Где ж ты такую мощную кислоту возьмёшь?
- Я знаю, где; я много знаю. Сейчас ещё и не такие кислоты изготовляются - одну каплю капни и всей планеты не будет.
- Залпом сожрёт, - усмехался я, - в один полусекундный глоток выпьет всю землю! Ну и молотки твои химики! Лабораторные профессора, кроликообразные белые мыши!
Она не мешала мне смеяться над её детским лепетом, хоть наверняка и понимала, что удивляет меня совсем другое; что из головы моей никак не может вырваться тот страшный сон, что снился мне одновременно с её вещим…
Это происходило со мной впервые. Я никогда не умел запоминать свои сны, иногда даже страдал от этого, но этот сон я не умел забыть, и чем быстрее приближалось к нам, спешащим со всех ног, лунатическое кладбище, тем сон всё сильнее и ощутимее укрепился в моём сознании, превращая весь мой мозг в сплошные подробности сновидения.
Если я правильно понял, то это была её тётя; она мне снилась, угрожала, не забывая ежесекундно напоминать о том, что секунды мои сочтены (а мало ли их впереди ещё, этих секунд?) и что сам я скоро сочтусь…
Четвёртая глава
На мой взгляд, дальше очень-очень интересно для любителей остросюжетной мистики. Остались ли ещё таковые в нашей современной бездарной и бессмысленной литературе? Загружать ли мне страницы И-нета своими затяжными (громоздкими) текстами?… Я просто представляю себе, как много простаков думают, что их читают взахлёб и не дают о себе знать (читающие не дают), подчиняясь мудрейшему правилу ("нравятся картины - не знакомься с художником"); ведь, если б поклонники этому правилу подчинялись, то не грозила бы людям (творческого типажа) опасность звёздных болезней, - считают простаки, сбрасывающие в глобальную сеть роман за романом и даже не догадывающиеся, что неплохо было бы посмотреть, публикуются ли романы их или забываются постоянно.