Сальников с трудом узнавал любимые места и уже жалел о внезапном приступе романтизма, согнавшем его с дивана. Приветливый в ясную погоду пейзаж сейчас был почти пугающим. Под колесами скользила непослушная дорога. Дворники лимузина то и дело размазывали по стеклу рыжую жижу. А ведь еще только конец сентября! За окнами автомобиля коричневыми хлопьями летела грязь. Там холодно, очень холодно. Промозгло и сыро. А в машине тепло и сухо. И музыка ничего.
Десять лет назад ради теплой машины с музыкой кандидат филологических наук Денис Андреевич Сальников оставил преподавание и перебрался в Москву осваивать новую профессию менеджера.
Хотя имя его укоротилось и стал он просто Денисом, самоуважения и денег в кошельке прибавилось. Он дорос до завотделом не последней столичной компании, и мог бы позволить себе отпуск на заграничных пляжах. Но скучал. Ему не хватало громогласной суеты университетских коридоров, студенческих походов, летних экспедиций по деревням, которые с таким трудом он выбивал у начальства.
Фольклорная практика канула в Лету вместе с Советским Союзом. Да и была эта практика формальной. Привозили студентов всегда в одну и ту же деревню, к одним и тем же прирученным бабушкам, которые привычно пели одни и те же песни, рассказывали одни и те же байки.
Свалился же на голову сонного, замученного нехваткой финансов деканата молодой горячий парень, который для своей диссертации выбрал бесперспективную тему о синкретизме верований и культов славянских и финно-угорских народов Поволжья. И ведь не столько по библиотекам сидел, как делают сегодня все нормальные аспиранты, сколько мотался со студентами по лесным деревням, выканючивая у приветливых, но не словоохотливых аборигенов приметы, предания и сказки.
С тех пор прирос Сальников душой к этим местам. И рвался сюда каждый год из Москвы на летний отдых. А нынче вот припозднился. Базы отдыха и лагеря недели две как закрыты, а санаториев Денис не уважает.
Надежда на знакомого сторожа Сарана, любителя выпить и поговорить.
- Вот и к лучшему, что никого нет, - рассуждал путешественник, нежно поглаживая прикорнувшую на пассажирском сиденье сумку с дорогим коньяком на дне.
За рулем Сальников уже более десяти часов. Устал. Машина вывезла его из Москвы еще затемно, и сейчас за лобовым стеклом день быстро сдавался под натиском сумерек.
Слева от дороги потянулся высокий кованый забор, сквозь который вызывающе поблескивали темные окна коттеджей. Ни одного огонька.
"Еще один "мертвый" город, - чертыхнулся Денис. - Россия!"
Его мама никогда не понимала дачных поселков. "Для чего возводятся эти мертвые города? - сетовала она, кивая в сторону "скворечников". - Раз уж выделяют землю, помогли бы со строительством, провели бы коммуникации, и жили бы люди в полноценных домах с приусадебными участками. Нет. Понастроили тесные каменные мешки, к ним участки с времянками за десятки километров присовокупили. А на участках этих то засуха, то беспрерывные дожди. А то урожай лезет и лезет, и вывозить его надо на себе. Радуйся, народ!"
- Эх, мама, мамочка! Знала бы ты, что теперь пустуют не только "скворечники", а и вот такие огромные каменные дворцы. Появились у людей деньги. Большие деньги. Захотелось им вырваться из тесных квартир. Поставили они огромный дом. К ним подтянулись другие. И есть в этих домах и свет, и камин. И лес рядом. И синяя вода в бездонных озерах. Только до работы далековато, 100 км, да и в сельскую школу детей не отправишь. На лето семью привезли, а на другое - уже или не хочется, или разорились. Переходят эти дома из рук в руки. И летом-то в них особой жизни не видно, а сейчас в их сторону даже страшно смотреть.
- Пастбище у крестьян отобрали. Ни себе ни людям. Пользы теперь эта земля не принесет! - продолжал ворчать Денис.
Сальников свернул на проселок в самые сосны. Он не заметил, как прекратился дождь и погода повернула на тепло. По мокрому песку машина пошла медленно, качаясь на ухабах, как лодка на волнах.
Свет фар распугал пасшееся недалеко от дороги семейство кабанов. От неожиданности Денис с силой вдавил педаль тормоза и задергал руль.
Ему надо было передохнуть. Он опустил холодный лоб на дрожащие ладони, затем отвинтил крышечку бутылки и прижался губами к обжигающей влаге. Стало легче. Боковое зрение выхватило сполохи огня.
- Неужели?
Сальников не поверил своей догадке.
Численность здешнего населения не дотягивает и до миллиона. Больших городов нет совсем. Деревни, поселки. И леса, леса. Прямо в чаще можно наткнуться на часовню, а по селам разбросаны небольшие церквушки. Однако богатые дикой природой места славятся стойкими языческими традициями. В республике официально зарегистрировано около тысячи общин. Денис знал все капища и ристалища, расположенные неподалеку от лагеря. Не один раз со студентами выходил на игрища. Однако аборигены, обычно спокойные и приветливые, любопытства не терпели: на вопросы не отвечали, либо просили непрошеных гостей удалиться, либо могли разом подняться и уйти сами. Никогда Сальников не мог определить: реальный ли обряд совершался на поляне или проходила ролевая игра-реставрация.
Утром от действа не оставалось ни следа. Разве изредка только украшенное разноцветными ленточками дерево можно было встретить. А кострищ и так в лесу немало: туристы помогают.
Успокоившись, Сальников вышел из машины и пошел на огонь. Воздух был по-вечернему мягок и свеж. От недавней промозглости не осталось и следа. Однако шагать в ботинках по мокрой траве было неприятно. Сквозь оголенные кроны деревьев просвечивала полная луна. От ее света Сальников ненадолго ослеп, но быстро сориентировался и продолжил путь.
Костер оказался не так близок, как показалось вначале. Языки пламени выхватывали из темноты силуэты девушек в национальных белых длиннополых одеждах.
Сальников сделал, было, шаг вперед, но вскрикнула птица и тут же ударил бубен. Девушки вскинули руки и задвигались в танце.
Только сейчас Сальников заметил молодых людей. Они не танцевали. Под звуки бубна они... Они.... Они сажали деревья. Молодые саженцы по периметру поляны выстроились в строгий прямоугольник.
Того, что случилось дальше, Денис никак не ожидал, но и не испугался. Может, из-за коньяка, а может, из-за того, что узнал персону. Из черноты леса прямо на него надвигалась белая лошадь, а на ней всадница. Красивая. И нагая.
"Игра игрой, но не до такой же степени!"
Овада. Аналог славянской бабы Яги. Она же старуха с вывороченными руками и ногами. Она же обнаженная красавица на белом коне. Может утащить в воду, может, заманить в лес. Может защекотать или зацеловать до смерти.
- Вам не холодно? - попробовал пошутить Денис.
Девушка молчала. Лошадь надвигалась. Денис понял: его прогоняют.
- Телефончик не дадите? - схохмил он на прощание и повернулся уходить.
Всадница проводила его до машины. Денис ни разу не обернулся, но затылком чувствовал близость волнующего тела.
Снова посыпался мелкий противный дождь. Дэн отжал сцепление, перевел рычаг на первую скорость.
- А-а-а! Вот влип!
Машина натужилась, но не сдвинулась с места. Чертовы кабаны! Угораздило же его остановиться! Всеми четырьмя колесами стальная подруга увязла в размытой глине.
-Ну, милая, выручай! - уговаривал ее Денис.
Несчастная машина отвечала стоном буксующих колес, гарцевала, дергалась, но не продвигалась ни на йоту.
В отчаянии водитель хлопнул кулаком по рулю, вывалился с сиденья и закричал в темноту:
Денис направился к соснам. Из-за дождевой завесы костра не было видно. Влага гасила зовущий голос. А может, спугнул он ребят и ушли они.
Ему казалось, что идет он уже слишком долго. Не найти ему ристалища. Надо возвращаться.
Выйдя на дорогу, он не сразу увидел машину. Значит, все-таки дал круг.
Денис сидел в машине, согревал и успокаивал себя коньяком. Музыка из динамиков стала неприятно давить на уши. Он зло выключил магнитолу.
Глухая ночь. До лагеря километров восемь. До ближайшей деревни - четыре. До коттеджного поселка - километр, но он "мертвый". На случайную помощь рассчитывать бесполезно: здесь и в самый пик сезона пробки на дорогах не образуются, дай бог, десять машин за час по трассе пройдет, а по проселку и двух машин в сутки не досчитаешься.
Надо идти. И Денис шагнул в промозглую чавкающую мглу.
Еще не веря своим глазам, Сальников облегченно вздохнул. В окнах самой большой усадьбы призывно горел свет.
- Конечно, кто-то сторожит же эти паласы!
Не допуская даже мысли, что ему могут отказать в помощи, Денис направился к калитке и надавил на кнопку видеозвонка.
Дверь особняка открылась почти сразу, и по мокрым дорожкам сада заплясал луч фонаря.
К калитке не торопясь приближался высокий плотный человек, не похожий на местного жителя, из тех, что занимают должности сторожей и смотрителей таких вот усадеб.
Денис набрал в легкие воздуха, готовясь выпалить тираду извинений и объяснений, но мужчина просто сделал приглашающий жест и посторонился.
Отдавая в светлой прихожей куртку, Денис снова открыл было рот для оправданий, но человек произнес:
- Ваша комната на втором этаже, первая слева. Чай можно выпить внизу, в буфете.
"Ну, конечно же! Усадьбу продали под гостиницу. И летом от желающих совместить любовь к природе и дорогой комфорт, наверняка, отбоя нет, а сейчас сюда попадают редкие романтики-одиночки или богатые рыбаки". Сальников достал из барсетки документы и деньги. Провожатый чуть заметно скривился, но взял.
Денис успел рассмотреть, что внутри дом был похож на сотни современных усадеб. У скромного менеджера, конечно, такого дома быть не могло, но ему не однажды случалось бывать в гостях. Прямо - просторный холл, в углублении - большая ниша с камином. Там сидела женщина. Она приветствовала гостя полуулыбкой и снова отвернулась к огню. Слева от входной двери небольшой круглый бассейн, справа бильярдная, рядом с ней то ли кухня, то ли столовая.
По мраморной широкой лестнице Денис поднялся на второй этаж. Комнаты располагались галереей по кругу. В центре на уровне пола второго этажа висела огромная хрустальная жирандоль, какие бывают в старинных зданиях театров. Эта жирандоль освещала тот самый холл, служа одновременно ему потолком. Сквозь ее ветви Денис украдкой рассматривал женщину.
Трудно сказать, красива ли она, но, статна и, безусловно, привычна к домам такого рода. Молода, даже очень молода. Безукоризненная прическа, платье в пол и отсутствие развязных манер делали ее старше. Современное дорогое платье было ненавязчиво разбавлено этническим рисунком, как на костюмах девушек, танцевавших в лесу. В ушах и волосах тоже этнос.
Вот его спальня, прямо над бассейном. В комнате своя ванная. Оценив размеры апартаментов, умножив их на шесть по количеству комнатных дверей на втором этаже, Сальников прикинул, сколько же еще помещений первого этажа не попали в его поле зрения.
Больше всего на свете Сальников хотел упасть в постель, но правила приличия требовали хоть ненадолго спуститься в холл и поздороваться с постояльцами. Ведь неизвестно еще, гостиница это или жилой дом. И еще он очень хотел горячего чаю. Не отказался бы и от плотного ужина.
В ванной комнате висел дорогой мужской халат. Сальников не знал, как поступить. Халат ведь не представительская одежда, но, с другой стороны, отсыревшие джинсы выглядят не намного презентабельней. Он не представлял себя ни в джинсах, ни в халате в мраморном холле рядом с прекрасной незнакомкой.
В дверь постучали.
- Вам должно это подойти, - провожатый протягивал костюм на плечиках.
Денис поблагодарил и с облегчением вздохнул.
Он был одной комплекции с новым знакомым.
- Чай в буфете, - напомнил человек.
Денис спустился. Мимо холла проследовал в сторону кухни. Он почему-то догадался, что никто его обслуживать не собирается, а еще догадался, что в огромном доме их только трое.
Когда Сальников с тремя чашками на подносе вошел в каминную, дама и незнакомец приветствовали его стоя.
- Вы из местных? - спросил Денис, прикладываясь к руке женщины. - Я так много бывал в этих местах, но никогда не слышал такого имени.
- И не услышите. Причуда родителей. Это очень древнее имя. В паспорте у меня другое.
- Денис Андреевич, - начал, было, Эпанаев, но девушка перебила его.
- Что привело Вас к нам. Вы ведь москвич?
- Да, когда-то я был филологом, бродил по этим местам, собирал фольклор. А теперь специалист по закупкам крупной компании.
- Филолог, кандидат наук, а про Чачаву не знаете, - улыбнулась девушка. - Вернитесь к филологии - она Вам поможет. Спокойной ночи!
Ой, как обрадовался Сальников последним ее словам, не вдумываясь в смысл предыдущих.
Оказавшись наконец в комнате, он повалился в кровать и тут же уснул.
Как из ямы достал его из сна стук в дверь.
С трудом, преодолевая головокружение, на качающихся ногах добрался до двери. На пороге стоял Эпанаев. Сальникову стало не по себе.
- Не бойтесь, Денис Андреевич, я не причиню Вам зла. Не могу, - сказал посетитель, плотно закрывая за собой дверь. Он явно нервничал. - Денис Андреевич, теперь Вы знаете все.
- Что я знаю?
- Все. И вы можете мне помочь.
- Чем?
В дверь постучали.
- Денис Андреевич, скажите им, пусть они меня найдут. Я больше не могу...
Стук усиливался.
- Кто найдет? Где?
- Вы все знаете, а теперь уходите. Скажите им, пусть найдут меня, пусть найдут. Вы знаете где.
В дверь барабанили так, что, казалось, она вот-вот развалится.
- Не дергай, - рявкнул Сальников, - дверь сломаешь.
- Проснулся, хорек. Ты что навеки уснуть хочешь? Напился да? Коньяком моим да?
- Не ори, Саран. Коньяк будет. Как ты узнал, что я здесь?
- Ребята ко мне в гости заезжали, тебя на дороге увидели. Вон, трактор привели. Вытаскивать тебя будем.
Вечером Сальников сидел в теплой сторожке Сарана.
- Саран, а ты не знаешь, кто вон в той красивой усадьбе живет.
- В какой усадьбе? Там же целый город пустой. Мертвый, мать твою. Понастроили коттеджей, пастбища позанимали и не живут, - ругался Саран, смешивая нормативную лексику с ненормативной.
- В самой крайней, самой большой усадьбе кто живет?
- А леший их знает. Эти усадьбы перепродают и перепродают. Постой-ка. А первый хозяин там ведь без вести пропал. Его все знают. И я знаю. Он мой однокашник.
- Эпанаев?
- Не-а, Вадька Панов
В девяностые рэкетом промышлял. В страхе полреспублики держал. Крови на нем немерено. Бизнес отбирал. Сколько молодых ребят в банду втянул, сколько девчонок сгинуло из-за него. По нему расстрел плакал, а он вдруг именитым купцом заделался, честным предпринимателем, по-вашему. Ботинки дорогие купил. Машину дорогую. А потом в жены, совсем молоденькую девочку из хорошей семьи взял. Вроде, чин- чинарем. И все бы забылось, как водится, только слухи ходили, что бизнес его как был, так и остался на крови замешанным. Только дела он обделывал тихо, не светясь, чужими руками. И пропал он, уж года два как.
- А жена?
- Не знаю, я с ним дружбу не водил.
- Не пропал он. В своей усадьбе прячется, в "мертвом" городе. Я вчера с ним говорил.
- Да ты что, рехнулся?
- Нет, Саран, не рехнулся. Найди способ усадьбу навестить. Может, узнаешь однокашника.
Следующим вечером Саран снова распекал Сальникова.
- Ты, конечно, рехнутый, Андреич, но я для тебя в "мертвый" город сходил. Охраны там, как в Кремле. Уж не знаю, как ты туда проник. При хозяевах охрана и разговаривать со мной не стала бы, а так как сейчас там никого, мы твою бутылочку придавили. Большая усадьба действительно сначала принадлежала Панову и его жене. Только жена в автокатастрофе погибла, и Панов дом продал. Говорят, ненавидела она его и счеты с жизнью свела.
- А жена - Чачава?
- Светлана.
- Ну- да. "В паспорте у меня другое имя", - бормотал Сальников.
- Ну, ты Сальников совсем филолог. На филологии рехнулся. То-то я слышу, Эпаанаев, Чачава!
Эпанай и Чачавий - это же герои наших легенд.
- Стой, Саран, стой. Не говори больше ничего. "Вернитесь в филологию", "филология поможет", "теперь вы все знаете"... Эпанай, герой этноса, вор и кровавый разбойник, изгнанный из племени. Так?
- Так.
- Накопил награбленное и стал именитым купцом. Так?
- Так.
- Насильно хотел взять в жены дочь самого уважаемого старца, юную Чачавай.
- Так.
- Саран. А тех, кто кровь пил, как хоронили?
- Как-как. Осинами могилу обсаживали.
- А убийца и кровопийца, может быть одно и то же.
- Конечно.
- Я знаю, где искать Панова. Идем.
При дневном свете Сальников легко отыскал место, где увязла его машина. Он шел сквозь сосны в направлении поляны.
На краю ее, почти ровным прямоугольником росли осины.
- Копайте, - приказал Сальников.
Под осинами в глубокой яме нашли человеческие кости.