Не знаю, почему эта история всплывает в памяти все чаще, подтягивая за собой целый ворох других воспоминаний. Не от жалости к себе. Из благодарности к людям. Из желания воздать память тем учителям, для которых профессия была призванием, честью и частью жизни. Из ностальгии по безвозвратно ушедшему времени, когда несмотря ни на какие невзгоды, ты чувствовал себя защищенным.
В общем, дело было так. Весь свой второй класс я прожила без мамы. На нее сыпались одна болячка за другой, и она не выходила из больниц: перелом ноги, тяжелое отравление, пневмония. Тогда госпитализация была делом обязательным, держали людей в больницах подолгу.
Нет, со мной было все в порядке. Я была ребенком и, значит, безоговорочно была счастлива. Дети по-другому не умеют. У меня были задатки лидера и организатора, множество друзей, и отсутствие контроля играло только на руку. Абсолютно не имели значения черные воротнички и манжеты школьной формы, косички, заплетенные неделю назад, колготки, одетые задом наперед, дырки в носках и вылезающий палец из сменной обуви. Не имело значения также, что из драного портфеля из-за катания на нем с горок вот-вот вывалятся недоеденные булочки, скомканные листы бумаги, стекляшки, а заодно и пенал с учебниками и тетрадками.
Я, конечно, плакала перед учителями, но это, скорее, были слезы шантажа с прицелом, чтобы не ругали, но никак не слезы детского несчастья. Слезы вообще у меня были близкими и громкими, хватало их порой на полдня, и очень здорово они выручали, когда кто-то вздумывал меня за что-то отчитывать или домашние не дай бог требовали убрать за собой в комнате или помыть посуду. Только вот я не понимала, почему мама ревет в голос, когда с тремя одуванчиками, зажатыми в кулачке, ее сорванец гордо топает по аллее больницы под окна палаты.
Частенько я уходила из группы продленного дня, сообщив, что у меня музыкалка, в музыкалке же посещала только хор и изредка сольфеджио, разумеется, ссылаясь на то, что не отпустили из продленки. Мало ли у восьмилетнего ребенка занятий, когда дворовые казаки-разбойники не делали перерыва даже на зиму, да и кто покормит синиц на заднем дворе. А весна! Это же велосипед по только что оттаявшему мокрому асфальту! А потом козлы, вышибалы, штандер...
Утром в школе, открыв тетрадку, я расширенными от удивления глазами смотрела на чистую страницу, где должны были ярко синеть обязательные для каждого школьника слова "Домашняя работа". А они не синели. И домашней работы не было. Забыла! Оставалось только с ужасом ждать укоризненного качания головой учительницы. И при всем при этом я оставалась отличницей. Да! Представьте себе! Бог одарил меня мозгами. Я сейчас это хорошо понимаю. То, что сестре доставалось тяжелым упорным трудом, в меня просто влетало.
Да. У меня была сестра. Исполнительная, аккуратная, трудолюбивая. Разумеется, я была поручена ей. Но она сама еще школьница, восьмиклассница, и на ней висел дом. Образовательные школы у нас были разные, но в музыкальной она тычки за меня периодически получала. Был и брат. Но в счет ли в такой ситуации брат, старший всего лишь на три года? Про себя не забывает, и ладно. Отец исключительно был занят собой, и ему абсолютно было по барабану, ушел ли ребенок вовремя в школу, какую оценку принес. Неужели вы думаете, что я переживала по этому поводу?
Я начала хронически опаздывать в школу. Она была в получасе пешеходного пути от нашего дома. Для ребенка это много. (Мама, из ближайшей школы забрала меня и перевела поближе к своей работе, чтобы встречать и провожать). Даже, если меня вовремя будили и вовремя выпроваживали из дома, прийти ко звонку у меня никак не получалось. Сами понимаете, сколько на пути препятствий в виде интересного и неожиданного. И в конце концов слезы спасут от назидания и выговора. Стали доходить до меня слухи, что кое-кто из родителей ставил своим чадам под запрет дружбу со мной, мол ничему хорошему не научит.
Вот здесь появилась воспитатель группы продленного дня Васса Михайловна. Помню, что появилась она у нас не в начале года. Помню, что основные учителя у нас частенько менялись (Ольга Герасимовна вначале долго болела, а потом вынуждена была оставить работу). В первую смену были замены, а в группе продленного дня была только Васса Михайловна. И объясняла она порой лучше учителей, и придумывала всякие штучки-дрючки, в виде Почетной тетради с огромной красной цифрой "5" на обложке, чтобы мотивировать малышей к учебе. И специальная доска с нашими успехами имелась. Это она приучила нас к чистоте и аккуратности в тетрадях и на партах, это благодаря ей, несмотря на сложную ситуацию с учителями, мы не отстали по программе.
Васса Михайловна жила в соседнем доме. Каждое утро она стала заходить за мной и за руку отводить в школу, приводить домой. Провела ревизию в портфеле и навела в нем порядок. Ее никто об этом не просил. И ей за это не платили. Мало того, выйдя из больницы, мама узнала, что ее заявление с просьбой о переводе меня на бесплатное питание (все-таки трое детей и непростая ситуация в семье) по каким-то причинам в местном РОНО поддержки не получило, и учителя по очереди выкладывали за меня рубль в школьной столовой.
Вот и вся история. Я выросла. Посуду мою. Дом убираю. В грязных воротничках не хожу. И редко опаздываю. Говорят, что я неплохой лидер и хороший организатор. Надеюсь, что и другом я быть умею.
Сегодня о школе все больше говорят, как о чем-то неизбежном и неприятном. А у меня негативных воспоминаний, связанных со школой, нет. Много было личных конфликтов и с одноклассниками, и с учителями, но это мой характер. Вернее, его становление. И учителей, подобных Вассе Михайловне, я встретила в жизни еще не однажды. И хочется вспомнить каждого. Может, я продолжу вскоре это мемуарное эссе...