Однажды, когда-то давным-давно море стало совсем пустым. Черным. Даже мойва пропала.
Рыбаки каждый день приходили на берег, но всегда уходили с пустыми руками. И назавтра они снова приходили и тоскливо ждали, глядя на черную гладкую пустую воду.
Они ведь больше ничего не умели. Только удить рыбу. Рыба кормила их, одевала их и обувала их детей. Давала им кров и надежду.
Но рыба ушла.
Говорят, рыба глупая. Она не умеет говорить и ничего не помнит дольше трех минут. Такая короткая память. Такое великое счастье. Ведь это большое счастье - уже через три минуты забыть и простить тех, кто хотел тебя съесть. Это огромное счастье - плавать, чуть шевеля плавниками среди больших зеленых камней в чистой, прозрачной, соленой, зеленоватой воде.
Люди говорят - зеленый цвет - самый спокойный. Потому и рыбы, живущие в зеленом море среди зеленых водорослей так спокойны и невозмутимы. Даже когда к ним кидается огромный хищник, рыбы не особо волнуются. Они только быстро виляют хвостом и тут же прячутся под ближайший камень. А через три минуты они уже снова пасутся на бескрайних лугах морского дна и ничего плохого не помнят.
Счастье.
Только люди могли убить такое счастье.
И они сделали это.
Они были такими сильными. Они могли все. Они могли убивать.
Не как хищники, акулы или барракуды - для еды. Люди могли убивать просто так. И, начав убивать, они не могли скоро остановиться, насытив желудок. Не для этого они убивали.
Люди убивали для насыщения жажды убийства. Для заполнения черной пустоты в их душах.
Кто-нибудь, когда-нибудь видел человеческую душу?
Кто может сказать, какого она размера?
Большая? Маленькая?
Какой она формы? Круглая? Может быть, треугольная? Кто знает?
Кто знает, сколько нужно смертей, чтобы заполнить ее пустоту? Одна, две, тысяча?
Сколько живых должно стать неживыми, чтобы заполнились эти "черные дыры"?
Может быть, душа становится "черной дырой", когда человек начинает убивать? И тогда она начинает втягивать в себя все больше и больше, не в силах уже остановиться? И растет немыслимо эта черная бездна, пожирая и пожирая все вокруг. Втягивая уже не в себя, а в то страшное запредельное и никому не известное Нечто все сущее из этого мира. Весь свет и всю радость этого мира. Его энергию и его светлые мысли.
И растет, растет эта черная дыра человеческой души, пока не насытится вдруг и не лопнет, - прорвется немыслимым светом квазара, озаряющим на короткое мгновенье всю вселенную на многие световые годы вокруг?
Так Ницше родил Заратустру.
А рыба ушла. Ушла так, как всегда уходила от хищников. Быстро вильнула себе хвостом и скрылась за камнями. Только не за теми камнями, которые были рядом с глупыми людьми и их причалами. Рыба ушла далеко, к другому берегу. Далеко не для рыбы. Ведь она ничего не помнит дольше трех минут и не знает, как далеко ушла она от прежних мест. Она просто плыла три минуты, потом еще три минуты, потом еще три минуты ...
Все дальше и дальше от взрывов, страшного грохота и падающих сверху огромных обломков кораблей, самолетов, пушек и плохо пахнущих, обгорелых кусков людей в их противной обгорелой одежде.
Подальше от людей. Далеко для людей. Но совсем недалеко для рыбы - всего три минуты.
Так море стало Черным от гари и копоти. И пустым. Совсем без рыбы. Совсем без жизни. Совсем без вольных русалок с их развевающимися в воде волосами и радужно сверкающими каплями, стекающими с волос на приветливом солнце каменистого пляжа.
Счастливое море стало Черным ... Совсем черным.
А рыбаки приходили к морю все снова и снова. День за днем. И тоскливо смотрели в далекую даль, где жила рыба. Где море было зеленым и чистым. Где сытость и счастье лучились брызгами радуги.
И думы отягощали их души и заполняли их густым туманом надежды. Но не знали они как вернуть морю жизнь. Война научила их делать только смерть.
Это несложно. Раз и все. Дернул колечко и кинул подальше. А сам спрятался. Так просто. И ты сразу такой большой и сильный. Всемогущий! Все боятся! Не тебя боятся. Железяки этой. Но ты этого уже не поймешь.
Страх пробил первую огромную дыру в твоей душе. Страх заставил тебя брызнуть вокруг смертью, вырвавшейся из сошедшего вдруг с ума черного ствола. Страх.
Страх разорвал на части то, что хранило твое счастье всю твою такую недолгую жизнь.
Это только кажется, что жизнь тянется длинно и тоскливо как вода в летнем затоне.
Она течет. Даже в болоте она течет и цветет желтыми лилиями и хрустально-белыми лотосами на широких кожистых зеленых листьях. А в море она плещет. Плещет волнами. Сбивает пеной с ног и в пене тащит к берегу и снова тянет в море и сбивает с ног и играет, играет, играет. Играет бликами от волны к волне. Играет криками радости от чайки к чайке. Играет порывами и хлестами от ветра к ветру. Ее невозможно остановить. Ее можно убить ...
Убивать несложно. Нужно только начать. Через тошноту. Через рвоту. Через болотную гниль рвущейся наружу протухшей, разорванной на части души. Выплюнуть эту заполнявшую тебя мягкую податливую непонятность и вздохнуть облегченно бездонной звенящей пустотой. Так просто.
Раз. И море становится Черным.
Два, и остается вопрос:
- Ты еще хочешь убивать? Хочешь сидеть на пустом берегу пустой и мертвой соленой воды? На белых от соли черных камнях под раскаленным белым солнцем? Хочешь?
Три - Убивай! Уйди в пустыню. Скройся в песках смерти. Питайся там ящерицами и змеями со вкусом курицы, огромными клешнями скорпионов и чистым белком черных пауков. Сделай свое существование вечным. Там, где нет жизни, нет и ее конца. Подари бесконечность песочного горизонта бездонной пропасти своей "черной дыры".
А рыбы сами вернут свое счастливое зеленое море. Они любят жизнь. Они не помнят зла. Дай им три минуты. Раз, два, три ... и они не вспомнят тебя. Раз, два, три ... и мальки снова сверкнут у дна среди камней. Раз, два, три ... и русалка вновь плеснет волной на закате.