Аннотация: Любовь, как болезнь - малярия: из жара в холод и из холода в жар...
Амаяк Тер-Абрамянц
ЛИХОРАДКА
Он стоял посреди Ничто. Ничто представляло из себя ночь, безлюдную незнакомую железнодорожную платформу, редкие фонари, блеск рельс. Он чувствовал себя летящим в пропасть. Весь ужас был в том, что падение предстояло длительное. Материальные декорации не могли обмануть, ибо он знал, что на самом деле падает. С того момента, когда расстался с ней, он падает в бездну, летит так, что свистит ветер в ушах, хотя ноги и опираются на надежный бетон, летит в горловину собственной враз опустошенной судьбы. Все материальное - лишь иллюзия стабильности, устойчивости, настоящее же - тошнотворное падение, а все непрошено врезающиеся в сознание предметы, как случайные прикосновения к обнаженному нерву. Просвистел поезд дальнего следования: из Ничто в Ничто...
Все произошло ужасно глупо. Но теперь они и в самом деле могут расстаться! И с каждой минутой падения вероятность этого возрастала.
Он провожал ее на вечернюю электричку. Не помнил уже повода, тех слов, с которых все началось, лишь помнил как обожгла волна ненависти женщины, с которой только что они были единым телом и единой душой, ее несправедливые слова, как хлыст по глазам. Потом, впервые в жизни, совершил преступление по отношению к бутылке любимого жигулевского пива: в следующее мгновение она превратилась в сотню больших и мелких осколков и благородный эль оросил бесплодную платформу. Он развернулся и зашагал прочь с твердым намерением порвать навсегда, забыть...
Через несколько секунд, очутившись в тесном проходе между железными гаражами, почувствовал, что действительно теряет Ее и резко затормозил. В конце концов это просто глупо, отчитать бы как следует, да и все!... Ведь он мудрее, он старше, он - мужчина!... Бросился обратно на платформу - уже никого: словно испарилась! - значит рванула к переходу - через минуту к противоположной платформе подойдет ее электричка.
Вдали мелькнул прожектор приближающегося поезда. Если бежать вслед за ней - не успеет!... Не раздумывая, сокращая путь, спрыгнул с платформы, перебежав рельсы, махнул на противоположную, оказавшись как раз там, где должен остановиться последний вагон. Он пойдет по вагонам к головному и найдет ее! Он увидит ее и скажет ей, возможно ничего не скажет, а просто посмотрит в лицо и все сразу поймет...
С удивленным воем затормозила электричка и остановилась. Последняя дверь последнего вагона. В тамбуре кого-то случайно задел плечом, извинился. Двинулся сквозь вагоны, как таран... - лица, лица, лица... Ни одно лицо, ни одна фигура не должны просочиться сквозь внимание. Индивидуальностей этих лиц, их возраста, пола не существовало. Самая грубая сортировка: "Она - не она"...: не она..., не она,... Сотни "не она"... Он шел в направлении к первому вагону и с каждым пройденным вагоном нарастало предчувствие неизбежной встречи: возможно даже сделает так, чтобы она не увидела его, просто незаметно проводит - его долг проводить до дома.
До него не сразу дошло, что он уперся в дверь кабины машиниста - думал блокировка посреди состава. Выскочил, чтобы перебежать в следующий вагон, а дальше - рельсы!...
-Последний вагон?... - изумленно и тупо спросил, ни к кому не обращаясь.
-Последний, последний - усмехнулся некто из тамбура.
Стоял на платформе, как оглушенный: значит в поезде ее не было! Одно знал точно: пропустить ее не мог. Но тогда где она? Где?...
Возможно что-то случилось? Он с ужасом вспомнил сумрак под мостом, где она должна была прейти пути... безлюдье... Там могло произойти все что угодно, возможно какой-нибудь подонок напал, изнасиловал... Во рту стало сухо, в висках зазвенело: да, надо было проводить, обязательно проводить! В любом случае надо было проводить, в любом! Ах, какой же он дурак! Даже пусть она об этом даже не знала бы! Только бы знать, что с нею все в порядке! А возможно не успела на этот поезд, не поспешила?... Значит надо прочесать и следующий состав... Он подошел к расписанию и ахнул: следующая электричка аж через сорок минут. Сорок минут без всякой возможности повлиять на события!
Огляделся: какой-то полустанок среди леса, в жизни никогда не собирался эти места посетить. Ни души...лишь, в дальнем конце платформы полустертая тьмой серая фигурка. Пошел вдоль платформы. Когда достиг середины фигурка исчезла... Теперь совсем один. И вот тогда особенно ясно почувствовал, что летит в пропасть, которая страшна бездонностью.
И как живое, сияло перед ним посреди этой пропасти одухотворенно тонкое, необыкновенно, чуткое лицо, настолько реальное, что видел на нем еле заметные веснушки, мерцали глубокие темные глаза ... Как не верилось, что за ним может скрываться невероятное упрямство, жесткость и даже жестокость!... Неужто ошибся?... А эти вспышки агрессии. Они бывали и раньше, но не в такой степени. Почему утеряна былая легкость общения, тот постоянный праздник?... А как красиво все начиналось!...
Он подошел к краю платформы. Дальше темнел лес, в котором волки бегают. Думать ни о чем не хотелось, чувствовать не хотелось, весь мир казался ненавистным лишь потому, что существовал вторгаясь в его сознание (впрочем, и наедине с собой было бы не лучше!) - да что же это за любовь, если к такому приводит?! Но чувствовать пришлось на самом элементарном, грубо физиологическом уровне: вся выпитая за полдня жидкость, пиво, вода и водка, нагло требовали выхода, невзирая на душевный кризис. Впрочем стесняться было некого...
Он чувствовал подлое низкое облегчение, когда вдруг из тьмы, куда уходила струя, раздался отчетливый мужской голос.
-Эй, эй.. кто там? - спрашивал кто-то гневно и хрипло, потревоженный несвойственными для зимы осадками.
-А сам-то кто? - огрызнулся он, не прекращая процесса направленного во враждебную темноту.
-Эй, эй, ты кто, да... ты кто такой?! Кто льет!? - в голосе слышалось изумленное возмущение.
-А ты кто такой? - ему все-таки пришлось несколько преждевременно прервать необходимость и за это он возненавидел все еще больше: и эту платформу, и этот невесть откуда взявшийся голос, очевидно принадлежавший какому-то пьяному бомжу, которых развелось повсюду, и эту окружающую тьму.
-Нет, п-постой, ты ч-чего? - звал голос из-под платформы.
-А ты что там делаешь, спишь что ли? Замерзнешь ведь!... - и добавил срамное, как и положено, для вескости.
-Где я? - раздался голос.
-Замерзнешь! вылезай! - и вновь крутанул матерную карусель.
-Где я? - воззвал человек.
"Только тебя не хватало!... А ведь и вправду замерзнет!... - вдруг подумал и вся злость куда-то улетучилась. - Мороз-то какой!..." Вспомнил христианские заповеди и со вздохом сошел с платформы по металлической лесенке: у края платформы лежал в снеговой лунке человек.
-Дай руку... - ухватил протянутую ладонь, дернул, довольно легко выволок человека по насту на свет фонаря... - Однако не бомж!... - светлая куртка, портфель, лысина... ноги в белых носках!... Сапоги стояли рядом с лункой, аккуратно приставленные друг к другу - безусловно интеллигентный человек, всегда аккуратно ставящий обувь в прихожей и тапочки перед диваном.
С его помощью незнакомец наконец сел.
-Ну сапоги свои уж сам одевай! Замерзнешь!...
Он поднялся на платформу и взглянул на часы: через несколько минут будет электричка, которая решит его судьбу, а бессмысленность действительности упорно цеплялась за него.
Незнакомец довольно удачно справился с надеванием сапог, однако кажется это совершенно его истощило.
-Послушайте, мушшына! - простонал он, - я вижу вы порядочный человек...
-Вставай, вставай, - грубо торопил он его сверху, но силы незнакомца совершенно иссякли.
Вдали в Ничто прорезался далекий свет прожектора приближающейся электрички, возможно свет его последней надежды - единственно осмысленная точка во Вселенной!
-Послушайте, мушшына... Я не могу...
Он оглянулся - электричка еще далеко. Сбежал с платформы, помог встать и совместными усилиями они стали подниматься по лестнице.
-Постойте, а шапка?! - хватился незнакомец.
Эдектричка стремительно приближалась, свет прожектора вырастал.
-Какая там шапка! - закричал он, вытягивая его наверх. - Вам куда?
-На Москву...
-Так ведь отсюда поезда от Москвы, вам надо перейти пути.
Послушайте, мушшына, я не могу... беда... от меня жена ушла...
-Послушайте, - заорал он ему в ухо, - я тоже не могу, у меня тоже беда, я должен успеть на поезд. Там женщина, женщина, которую я люблю, понимаете? Пропущу поезд - все пропало!
-Женщина? - пьяный вскинул голову, - Женщина? - они уже вышли на платформу. - Мужчина. Идите, идите тогда. Если женщина, помогать не надо! Если женщина, идите, идите! -и благославляюще махнул рукой.
Он ударил несколько раз незнакомца по спине - Дальше сам, давай!, - и подумал в оправдание себе: "Ну, хоть на платформе, не на снегу!"...
Замелькали освещенные вагонные окна, все реже и реже, и наконец увидел как последний вагон проехал мимо и остановился далеко впереди. Бросился бегом и еле успел заскочить в последнюю дверь. С шипеньем она закрылась и поезд тронулся, медленно набирая скорость.
Нашел ее неожиданно быстро. Во втором вагоне от хвоста. Увидел из тамбура и остановился, будто получив в лоб удар резиновой дубинкой. Она стояла в проходе между рядами и читала газету. В черном пальто, белом шарфе обмотанном вокруг тонкой шеи, с открытой головой... Тонкая, белая, строгая, будто ничего и не случилось... Невольно залюбовался, но отступил вглубь тамбура: вспыхнула прежняя обида - нет, не должна она его увидеть сейчас! - главное он теперь знает, что с ней все в порядке... Ну и пусть... Если она, как сказала, хочет освободиться от своей любви, он ей не станет мешать. Он только пройдет следом до ее дома, пройдет так, чтобы она не заметила, увидит, как зажжется ее окно на пятом этаже...
В тамбуре курили и галдели подвыпившие мужики. Натянув на голову капюшон, забрался в дальний угол. Пьяненький мужичок в лыжной шапочке громко вещал соседу, размахивая руками, как мельница:
-А все-таки хорошо! Приедешь домой, а там жена, дети... Представляешь, плохое настроение, все такое, а придешь домой - жена...,- повторял он на разные лады, счастливо и бессмысленно улыбаясь.
-А вот, что я вам скажу: все с Сумгаита началось! - гудел седой, похожий на Ельцина мужик, - если б тогда Горбачев виновных наказал, никакого развала Союза не было б!
Он подумал, что последнее время перестал даже интересоваться политикой, не хватало душевных сил. Он подумал о себе и о ней, точнее об их семьях, куда они должны были вернуться, их детях... Тайная любовь, тайные встречи, тайный обмен мыслями, тайные ласки... Кому-то может быть это и могло бы показаться увлекательным приключением, но им вся эта конспирация надоела до чертиков.
-Представляешь, приезжаешь домой усталый, а там жена, дети - свои, всегда поймут!...
В сердце заколола хорошо знакомая боль: нет уж, никто не поймет того, что между ними ... Впрочем, и так всему конец...
Поезд затормозил и люди устремились к выходу. И вдруг в конце вереницы он увидел ее. Она двигалась, в глубокой задумчивости, не заметив его и не оглядываясь, как в трансе, и за ней сразу должна была закрыться дверь. Перепутала остановки!
Он ринулся к ней.
-Это же не твоя станция, твоя следующая!...
Она остановилась и подняла к нему изумленное светлеющее лицо и в огромных влажных глазах ее он прочитал боль, счастье и смех...
-Где ты был?! Где ты был?! Я обыскала все гаражи...
-Дура, дура, какая же ты идиотка! -воскликнул он восторженно. Она взяла его за локоть:
-Теперь я тебя провожу!
Он возвращался в Москву в почти пустом вагоне залитом желтым светом. Он чувствовал полную обессиленность и какое-то светлое облегчение, как после приступа лихорадки. В который раз, светлое начало одолело тьму, добро одолело ненависть, пошлость... Но надолго ли его хватит, ведь это повторяется снова и снова! Как приступы малярии, примерно раз в неделю, максимум в десять дней! Он чувствовал, что этого срока недостаточно, чтобы восстановиться, от его сердца будто с каждым разом отколупывали еще один кусок и до следующего раза оспина не успевала заживать, замещаться новой тканью... и жизнь из цветной становится черно-белой, как бывает когда постепенно смещаешь рычажок цветочувствительности на телевизоре, однако с тайным ужасом он также чувствовал, что не отступит, не может отступить...
Взглянул в черное окно и не увидел ничего кроме вагона и строгого мужского лица. Поезд летел без остановок, жизнь летела в неизвестность - сверкнул фонарем сквозь лицо знакомый полустанок.