Аннотация: Свидетельство участника событий августа 1991 года
Амаяк Тер-Абрамянц
МАЛЬБРУК В ПОХОД СОБРАЛСЯ...
(рассказ очевидца)
И как ты на такое решился? - спрашивал через год меня друг.
Я и сам не знаю точно. Наверное, самые важные решения человек принимает полубессознательно.
Днем в город вошли танки. По телевидению по всем каналам - балет и классическая музыка. Знакомо: когда в стране случается что-то чрезвычайное ( смерть очередного генсека, например), у коммунистического правительства появляется безумная любовь к классическому репертуару.
На сей раз - переворот: ГКЧП - в стране, рвущейся из коммунистического маразма, к власти вновь пришли коммунисты. Их обращение уже транслировалось по телевидению: ... У коммунистов, номенклатуры, в лицах нечто общее - костяная чиновничья безликость а чаще выражение какой-то животной грубости и умственной лености, вплоть дол маразма. В самом деле, а зачем им тренировать мозговые извилины? -Всегда брали грубой количественной силой, страхом, замалчиванием, тупой и наглой ложью. Сила есть - ума не надо. На этой формуле и продержались 70 лет, в нее уверовали.
Вот и теперь те же методы: нагнали тучу войск в Москву, примитивно лгут про "болезнь" генсека, готовятся штурмовать Верховный Совет... Но шесть лет с 85 года не прошли даром: народ за это время слишком много узнал об их преступлениях, почти ушла привычка бояться говорить, что думаешь... Быстро осмелели! - хотя и пророчили, что кровавый Иосиф напугал страну на три поколения вперед - выходит только на одно!..
Включаю радио - передачи о том, о сем - и ни слова о Главном - о происходящем сейчас в Москве. Вдруг прорывается сквозь треск далекий уплывающий голос - прямая трансляция из Белого Дома: ждут штурма с минуты на минуту... Несмотря на слабость радиостанции, негромкий звук, в голосе чувствуется нервное напряжение: диктор сообщает, что к одной из парадных подходит группа военных... Нет, это не штурм, какая-то делегация... Очевидно, парламентеры...
Вдруг охватывает какой-то гибельный азарт, в кончиках пальцев начинает покалывать. Стараюсь не думать о возможных последствиях, а руки сами собой собирают - что есть из лекарств, бинты, вата, интубационная трубка. Немного, но кое-что... Хорошо еще, что жена с годовалым сыном за городом у мамы - некому останавливать. Главное, не думать слишком много, иначе обязательно остановишься - о как надоело останавливаться, осторожничать, всю жизнь бояться этих уродов!
Уже девять вечера. Звоню жене: вру, что сильно устал, ложусь спать, что отключу телефон. И все же второй звонок другу, на случай... на какой - не хочу додумывать! Лишь два слова: "Я поехал". Он сразу понимает и говорит смущенно: " Я то не могу, у меня - ноги..." Я знаю -это правда: до магазина доходит с трудом.
Минут через десять я в метро. Народу немного. В вагоне несколько человек. Чтобы отвлечь от мыслей и не дать разыграться воображению, напеваю про себя фразы из шуточной песенки: "Мальбрук в поход собрался", "Если смети, то мгновенной, если раны - небольшой" других строк не помню, но эти повторяю, как заклинания. Доезжаю до Белорусской, перехожу на кольцевую. Непривычно выглядят почти пустые мраморные залы, колоннады метрополитена, как какой-то заколдованный замок: тысячи раз бывал, а сейчас, будто вижу их впервые. Редкие маленькие человеческие фигуры. Молодые люди с рюкзачками за спиной. Я на переход и они за мной... И впереди появляются новые... В вагоне на радиальной ребят уже достаточно много. Будто незримая гравитация влечет их туда, куда и меня.
В зале на "Баррикадной" людей уже много - некоторые узнают друг друга, жмут руки, улыбаясь, образуют группки, но большинство шагают в одиночку, как и я. Чувствуется общее возбужденное веселье. Эскалатор, подающий нас наверх, заполнен.
Наверху темно, теплый дождь, брусчатка мокро блестит в темноте. Улицу переходит небольшая толпа. Над ней неожиданно взвивается российский триколор и сердце радостно екает: еще вчера увидеть такое в России было невозможно - ведь это царский, белогвардейский флаг!.. А главное, вытравленный из памяти народа - исконно российский: всю жизнь над нами развевался лишь один - красный с серпом и молотом...
Дальше в медленном потоке людей к Белому Дому - мимо разбитого троллейбуса, мимо ощетинившихся арматурой баррикад...
Белый Дом ярко освещен, словно готовый к отплытию многопалубный лайнер (куда? - хочется верить в лучшее будущее). Вся площадь напротив него пузырится черными зонтиками - один к одному. Есть какая-то ирония в том, что люди, пришедшие сюда и рисковать жизнью бояться промокнуть!
Цепь ребят взявшихся за руки. Лица хорошие, серьезные.
- Где у вас медицина?
Машут руками в сторону. Иду вдоль цепи.
Вот и одноэтажное темное строение - приемная Верховного Совета. Над входом висит мокрое марлевое полотнище с расплывшимся от дождя розовым крестом. У дверей симпатичная девушка в милицейской форме дает пояснения куда идти. "Вот это да - даже в милиции есть наши! - Вот как достали коммунисты, достали всех!"...
В помещении 100-150 человек - медики. Белые халаты редки - большинство пришло прямо из дома. Проходит вразвалочку полный белобрысый милиционер с тяжелым ручным пулеметом за спиной - первый знак насилия.
Сдаю медикаменты женщине в раздевалке, превращенной в аптеку. Запасы более чем скромные - много ли в сумках из дома натаскаешь!? - Руководство города и чиновники не прислали сюда ни одной скорой, ни одной коробки медикаментов! Это на следующий день, когда исход станет ясен появятся здесь и машины скорой и медикаменты в изобилии (уже ненужные)... А пока они считают, что все вернулось...
Здесь же вновь прибывших распределяют в бригады соответственно специализации: хирурги, нейрохирурги, реаниматоры... Встраиваюсь в очередь. Женщина записывает прибывших в журнал - фамилии, имена отчества. Нас конечно разобьют, как на площади Тянь- Ань Мынь... А что если журнал попадет в руки КГБ? Нетрудно представить последствия, когда начнется реакция... Уволят с работы? Сошлют? Посадят? (Если еше удасться отсюда выскочить!)... Может придумать чужую имя и фамилию? Но солгать - значит остаться в прошлом, признать их власть над тобой...
Вот он, момент истины - мои имя и фамилия записаны! - и на душе неожиданно становится отчаянно легко и светло!
Реаниматоры уже есть в достаточном количестве (в отличие от медикаментов и оборудования). Не сформирована еще бригада токсикологов, куда меня и зачисляют. Вдоль помещения - столы, за которыми расположились только что созданные бригады. Трогательная деталь: на столах дорогие иностранные сигареты - это новоявленные капиталисты позаботились, чтобы помочь нам продержаться (уж лучше б медикаментов привезли!). Нахожу токсикологов. Их человек шесть, знакомимся.
Гена - маленький худенький человек в очочках, педиатр. Несмотря на специальность предполагающую мягкость в нем чувствуется твердость: в его аккуратной прическе, выправке, узких губах, в глазах ледышки даже когда смеется -явный неформальный лидер: "Еду сегодня в трамвае и думаю, надо подставить плечо Ельцыну!". Да , чувствуется, что его узкое плечо стоит дюжины плеч тяжеловесов.
Людмила и Игорь. Людмила - женщина лет сорока с умным и открытым лицом, улыбчивая доброжелательная. Игорь, ее друг - рыжебородый оптимист. Она врач, экстрасенс, он - художник акварелист. Он почему-то вопреки логике верит, что мы победим. Как, каким образом, мы же безоружны? - непонятно!
Ольга - она одна из немногих в этом помещении, кто в белом халате. Лицо еврейской красавицы, будто с нее списывал Крамской свою "Неизвестную".
Двое других: сорокалетний Андрей - психиатр и Валера - молодой человек в модном джинсовом костюме: "Я машину свою за квартал отсюда оставил и сюда..."
Смеемся: "Даже машина есть! чего ж тебе еще надо?" (Вы помните? - машина в советском обществе знак почти наивысшего благополучия!)
"Врать надоело!"
Через некоторое время всех просят выйти, предварительно запомнив друг друга, чтобы потом вновь запустить - так будут отсечены лишние, среди которых могут быть агенты КГБ. Около двух часов мы вне помещения. В толпе. Над площадью в сумраке виден маленький дирижабль, натягивающий трос, на котором развевается триколор. Кто-то вдруг выступает с инициативой поднять и красный флаг. Гневный крик толпы: "Хватит!", "Долой!", и красный флаг так и не появляется.
Народ на площади самый разный и по возрасту и по социальному положению- и интеллигенция (ее, конечно, больше), и служащие и рабочие... Вот прогуливаются два невысоких пожилых гражданина, рассуждая о политике, о "текущем моменте", Вот расположилась компания студентов. Разбили палаточку, из которой торчат ботинки сладко заснувшего их товарища, пытаются развести костерок под дождем, шутят, смеются... Большинство пришли сами по себе - как эта красавица, яркая брюнетка с одухотворенно тонкими чертами лица, в яркой белой куртке она нервно ходит туда и обратно. Что привело ее сюда, совсем одну?..
Но Любимов, ведущий трансляцию из Белого Дома прямо на площадь не дает никому ощутить свое одиночество, ни на минуту не прерывая разговор ссобравшимися. Призывает людей не расходиться, пролдолжать это ненасильственное сопротивление, дает микрофон известным журналистам, политическим деятелям, людям, которые прибывают... У микрофона появляется даже восьмидесятилетняя старушка, - "Пришла, несмотря на инвалидность с другого конца Москвы защитить демократию!"
Толпа приветствует ее громким и веселым "Ура!"
Каждая минута чревата неожиданностью.
На Москве реке появился теплоход... Что это? Решили штурмовать с воды? - Нет, это московские речники выражают свою поддержку и приплыли поддержать нас!
"Ура речникам!"...
В толпе тут и там люди склоняются над транзисторами. Слушают зарубежные радиоголоса, которые в этот миг только и говорят о том, что происходит здесь. Немаловажная деталь: кто приходит пьяный или с водкой - тех тут же изгоняют.
Всех томит неизвестность, ожидание штурма и тревога.
Вряд ли техника двинется через площадь - завязнет в мясе. Тогда что? Орудийный обстрел? Газы?... - очень не хотелось бы: в военных лагерях случилось вдохнуть хлорпикрину - ужасно: кругом воздух а дышать не можешь - каждый вдох обжигает легкие, как кипяток!
Время от времени площадь подбадривает себя скандируя и выбрасывая вверх кулаки: "Ра-си-я! Ра-си-я!", "Пока мы едины, мы непо-бедимы!".
Любимов сообщает, что в Белый Дом звонил Хазанов. Он в гостинице "Мир", что напротив Верховного Совета: в гостиницу только что ворвались люди в штатском и с автоматами и заняли позиции у окон.
Значит скоро...
Напряжение нарастает...
Вице-президент Руцкой обращается к площади - его команды по-военному деловиты: во избежании проникновения спецназа всем отойти от стен на пятьдесят метров и держать этот коридор - по всем, кто в нем появиться - огонь без предупреждения.
Он повторяет свое распоряжение еще и еще: "ОГОНЬ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ!...", "...ОГОНЬ БЕЗ ПРЕДУПЕРЖДЕНИЯ!!!"
Кто-то рядом говорит: "Теперь ясно, почему наш президент выбрал себе в "вице" военного!".
Что будет штурм - никто не сомневается, но гадают каким образом - танки, газы, обстрел, спецназ? Вариантов много. Говорят о возможном вертолетном десанте на Белый Дом. Говорят, что с вертолетов будут метить людей на площади радиоактивными изотопами, чтобы потом отличить в метро. А может поднимут авиацию и разбомбят Белый Дом, как дворец Ла-Монеда в Чили? Но словно сам Бог хранит Белый Дом - густые дождливые тучи почти ложаться на здание.
В окнах Верховгого совета предусмотрительно гасят свет и он погружается в темноту.
И вдруг сообщают, что маршал авиации Шапошников отказался поднимать авиацию.
Ура!
Так от тревоги к надежде...
Стою около решетки и думаю, что спецназу ничего не стоит ее преодолеть. В темноте за решеткой, в сквере какое-то шевеление. Присматриваюсь - да это же люди, люди, которые тоже пришли защищать Белый Дом и которым не хватило места на площади!
Нет ничего хуже ожидания и неизвестности. Кажется - зачем ты здесь стоишь, рискуешь, можно запросто отправиться домой - никто тебя держать не будет, ни одного знакомого вокруг, который позже мог бы напомнить тебе о слабодушии, но ты остаешься, наверно потому что знаешь - иначе всю предстоящую жизнь не будешь себя уважать.
Ожидание события - страшнее самого события. Поэтому прозвучавшие автоматные очереди похожие на деловитый стук швейной машинки "Зингер" вызывают даже какое-то облегчение: "НУ, НАЧАЛОСЬ!"... - одна, вторая. Третья... - в небе чиркнули трассирующие пули. Площадь начимнает в ответ яростно скандировать, выбрасывая вверх кулаки: "РА-СИ-Я! РА-СИ-Я!" и ты вместе со всеми орешь в темноту, чувствуя пьянящее единство с этой массой.
Но очереди не повторяются. Лишь усиливается дождь. Рядом со мной Ольга в своем белом халате.
- Становитесь под зонтик! - зонтик правда советского производства, подломанный, некоторые спицы висят.
- А это поможет?
- А как же, он у меня пуленепробиваемый!
Скоро становиться известно о случившемся - наши набросили тряпку на смотровую щель БТэРа, ослепшие военные запаниковали и сдали назад, потом вперед - в результате трое погибших из наших.
Вновь ожидание.
Наконец нас запускают обратно в "медсанчасть". Ее хлипкие стены дают ложное ощущение какой-то надежности, безопасности - хотя ведь это идеальная ловушка!
Они будут штурмовать, они должны штурмовать: коммунисты никогда за всю историю не отступали, если дело пахло кровью. Если штурма не будет - это равносильно гибели режима, равносильно чуду, но в чудо мало кто верит.
И вот два часа ночи уже. Час Быка по восточным поверьям, час злых сил, час, когда человек наиболее слаб и подвержен им. Я это знаю по дежурствам в реанимации. В это время действуешь как на автопилоте, почти без участия воли и сознания - как в тумане. Это потом, ближе к восходу, организм начинает просыпаться, надпочечники выбрасывают адреналин, появляются новые силы, сознание проясняется.
Сейчас два ночи и именно сейчас вдруг страшное известие: "На Москву идет Витебская дивизия!" Это та, которая в Вильнюсе подавляла мирное выступление литовцев, громила телецентр - тогда 19 человек погибло. Коммунисты уже не надеются на находящиеся в Москве части, а те, из Витебской, еще не сагитированные москвичами будут стрелять по приказу. Танки в 200 километрах от Москвы.
Все новости моментально становятся известны - беспроволочный телеграф, от одного к другому, срабатывает почти мгновенно.
Начинается обратный отсчет: 150 км., 120, 100 километров...
Вот теперь уже, кажется, ничто не предотвратит жертвы...
Вот это и был, пожалуй самый тяжелый и напряженный за ночь час. Все ждут неизбежного. Муторное тягостное ощущение обреченности. Страх и апатия преображают черты людей до неузнаваемости: лица становятся похожими друг на друга, будто по ним провели стеркой - тестоватыми, бессмысленными, - в них теряется индивидуальность!
Взгляд падает на сидящего ссутулившегося широкоплечего мужика, с белой повязкой с красным крестом на рукаве - ну до чего тупое и безобразное лицо! Может гэбист?... А обратный отсчет продолжается - 80... 60 километров осталось дивизии до Москвы... 40!..
И вдруг известие: "Витебская остановилась, генерал отказался идти на Москву!"
УРА!!! Слава генералу! Жалко имени не узнать!
Радостные улыбки, люди жмут друг другу руки, и удивительно, лица вновь становятся непохожими друг на друга, в каждое возвращается его индивидуальное, неповторимое!
Никогда не забуду, как действует страх на многие лица человеческие, почти также как смерть: - окаменелость и отсутствие чего-то неуловимо индивидуального...того, наверное, что называется ДУШОЙ.
К нашему столу "токсикологов" подходит мужик с повязкой на рукаве - какое, оказывается у него симпатичное, интеллигентное лицо, светлые добрые глаза - вовсе никакой он не гэбешник!
Он держится рукой за грудь, виновато улыбается: "У меня сердечный приступ был... у вас валидол есть, а то у меня закончился. Там, на площади, мой сын..."
Но до конца ночи еще немало и тянуться вновь часы томительного ожидания, неизвестности: все еще не до конца верится, что они ничего не предпримут. А если будут палить из орудий? Что тогда делать? - пожалуй, сможем только останавливать кровь подручными средствами, а точнее ремнями от брюк - вот и вся медицина! Сволочи все-таки чиновники!
Вспоминаю рассказы отца о том, как он оперировал под бобами: оставить операционный стол было равносильно дезертирству, что каралось расстрелом. Во время одного из самых сильных налетов, когда они оперировали бойца в дом, где была их операционная, попала бомба. Медсестре, которая протягивала ему кетгут (нить для сшивания ран) осколком срезало голову, а они должны были продолжать операцию... Да, то что он пережил с моим не сравнить (подбадривал я себя). С одним лишь отличием: не он выбирал судьбу, а она его, а я свою судьбу выбрал сам.
В окнах забелели стены верховного совета - скоро рассвет! Вместе с рассветом приходит какая-то совершенно необоснованная надежда, что все обойдется. Как? Почему? - непонятно, но надежда появляется.
Около шести утра Игорь вытаскивает из рюкзака бутыль с яблочным самодельным вином, он уже ликует, уверен, что все прошло, а я нет. Мы понемногу выпиваем, обмениваемся адресами и ровно в шесть я покидаю новых друзей: мне надо успеть на молочную кухню, взять продукты для годовалого сына и успеть к девяти на работу.
На площади уже совсем мало народу - толпа их вчерашних ста тысяч сильно проредилась - едва несколько тысяч наберется зевающих небритых молодых людей, там, где стояла палатка со студентами дотлевает под мелким дождиком костерок. "Нужна смена! Нужна смена!"...
На работе, узнав о моем ночном бдении, сразу разрешили отправляться домой (начальники - демократы!), и я поехал отсыпаться.
Проснулся около двух и сразу включил телевизор. С экрана вещал Хасбулатов! Это казалось невероятным - мы победили!
P.S. Никто и представить себе не мог тогда, что через два года союзники станут непримиримыми врагами и будут палить друг в друга. Но это была уже политика, это уже от беса, а то что было тогда - то было от Бога, как сказал потом художник Игорь.
А в 91-ом мы защищали не конкретных людей, со своими слабостями и ошибками, не идолов, а вдруг появившийся у России шанс стать демократической или, по крайней мере не коммунистической. Мы дали шанс...
Я не жалею, не раскаиваюсь... Не наша вина, что этот шанс не был использован как надо. Коммунизм - был величайшим преступлением всего человечества за всю его Историю. Да, были тирании жестокие, беспощадные, но ни в одной из тираний рабов не заставляли считать себя свободными людьми! Да еще такими свободными, каких доселе не было! Это была эпоха Великой Лжи, Лжи с большой буквы, Лжи невиданных масштабов! Идиоты в эту Ложь верили, кто пытался говорить правду - уничтожался. И те оставшиеся, кто понимал, или становились подлецами или жили в тягостном шизофреническом мире. Не было никогда такого насилия - не только над телами, но и над душами!
Иногда я достаю общее фото защитников Белого Дома, сделанного через несколько дней после событий. Около сотни человек уместилось в кадр на фоне его стен.
Сколько умных, красивых и честных лиц! Откуда они? Где проглядел КГБ?.. Откуда явились эти яркие, красивые индивидуальности? - КГБ проглядел, прошляпил параллельный мир, который создали себе порядочные люди, ограждаясь от Лжи - с кухонными задушевными разговорами, бескорыстной дружбой и доверием, бардовскими песнями под гитару, горными походами, проглядел спасающую души великую русскую литературу!
И надпись на белой стене над ними, нацарапанная куском асфальта: