Она, выходит, сама не знает, чего и хочет.
В пустой квартире на пол ложится и тихо стонет.
А может утром, взошедшим солнцем, придет посыльный
И передаст ей поцелуй
А от себя
Еще и пару палок кинет.
Как тихо шелестят листья на деревьях! В квартире жарко. Лина лежит на диване и смотрит в потолок. Она не спит и не мечтает - ждет. Ее большое тело напряжено, пальцы скребут покрывало. Сегодня приедет он, чей портрет висит над ее постелью: маленький, улыбчивый мужчина, покоривший линино сердце многими своими достоинствами, но прежде всего деньгами.
Как она любит!
Молча мучается, страдает, складывает секунды в недели - любимый вечно в разъездах, однако ж нет слаще радости, чем его появление.
Неделю назад оставил сообщение: 'Я еду, радость моя, лечу к тебе из Японии. Белая птица трепещет, готовая перенести меня через океаны и континенты. Из ее чрева, как Иона исторгнутый, обновленный, поеду прямо к тебе. Ты только дождись...'
Лина ждала: забыла своих многочисленных друзей, что не только душевно бывали с нею близки, выключила телефон, не разговаривала даже с соседками. По ночам выходила голая на балкон и курила там сигарету за сигаретой. Спать не могла. Есть не могла. Под конец не могла даже встать с дивана, пойти в туалет: так ждала.
Каждый день посыльный приносил букет, ее любимые ромашки, уже вся комната пропахла насквозь, казалось, что не официантка, а увлеченный гомеопат живет здесь. С каждым днем, букетом, потом часом, сейчас - минутой, становилась ближе встреча. Ее напряженный слух ловил все звуки, доходящие снаружи: вот проехала машина, вот другая остановилась, вот прошуршали по тротуару шаги, вот хлопнула дверь парадной, вот кто-то медленно идет по скрипучей лестнице. Лина поднимает с подушки голову и замирает так ... нет, ступеньки уже стонут выше.
На часах три.
В половину четвертого снова стучит внизу дверь, потом слышно как скребет вокруг скважины, проскальзывает внутрь, цепляя рычаги оттягивает язычок замка ключ. Видно одна из соседок вернулась раньше обычного, у любимого нет ключа от этой двери. Тяжелая поступь, в коридоре кто-то сипло дышит, нет, не соседка, Лина знает, кто пришел. Распахнув дверь, ожидая, как всегда, застать в ее комнате сцену разврата, стоит на пороге Джон. Муж. Подозрительно оглядевшись, не задумавшись, сразу начинает что-то говорить: нервный, вспотевший, сумасшедший, все о том же.
Я тебя любил и ты меня любила,
Только поженились - сразу изменила.
Веру в человечество
Ты во мне убила
Дай же мне скорей, а не то зарежу.
Лина так напрягается, ее разочарование настолько велико, что она совсем никак не реагирует на его речи, движения, угрожающие жесты, только слышно как скрипят ее крепко стиснутые зубы. Поскорей бы ушел. Что же сделать? Решается: проще всего дать. Шепчет:
-Хорошо.
Лежа стягивает трусы. Июль, она только в футболке и трусах. Раздвигает ноги. Джон сначала пугается, но животное в нем сильней, он недалекий человек, забирается на Лину, приспустив джинсы, пытается целовать в губы, она отворачивается, тогда он слюнявит ей щеки и лоб, пыхтит. Ей не противно, ей все равно. От него пахнет пивом и котлетами. Она все стерпит, она ждет.
Закончив, Джон необычно молча, не задерживаясь, уходит. Ему бы радоваться, а внутри холодно. Не в первый раз обмануло душу тело: эрекция победы оказалась растерянностью поражения.
Ночью, напившись в одиночестве, он забредет в Китай-город, где, нарвавшись на местных, будет лежать на тротуаре с окровавленной головой и пустыми карманами.
Лина ждет.
Уже без солнечного света душит летняя жара. С кухни тянет тяжелым дурманом жареного чеснока. Под окном тошнит кота.
Вдруг, без причины, Лина начинает чувствовать каждым подкожным нервом, каждой порой кожи, всем нутром, свою нечистоту: пот ожидания, липкий визит мужа, чесночную вонь сумеречных грез. Гадкая простынь, едкий воздух, грязное тело нуждаются в замене, очищении, мытье. Она идет в ванную, после меняет постель, включает кондиционер, в свежей одежде выходит на кухню. Там соседка - в жире жарит ржаные хлебцы.
- Привет, - говорит Лина.
- Привет, - отвечает соседка.
'Сука', думает соседка.
'Дура', думает Лина. Достает с полки подарок любимого, пакет с матэ, специальную кастрюльку из которой пить, включает чайник, смотрит в окно.
Лина наливает в кастрюльку воду и уходит курить на балкон. Дрожащие звезды складываются в буквы. 'НЕ ПРИДЁТ', говорят звезды. Угольком окурка она пишет на небе в ответ: 'НЕ ВЕРЮ'. Возвратившись в комнату ложится в остуженную постель. Ждет дальше. Засыпает.
Без минуты двенадцать ее будит тихий стук в дверь. Кто-то чужой стоит за порогом, в его руках огромный букет полевых цветов.
'Сплю ли я?' спрашивает себя Лина. 'Кто это?'
- Ты кто?, - за цветами не видно лица.
- Возьми, - говорит незнакомец на родном линином языке. Ошарашенная, она принимает букет.
Теперь видно лицо.
Ах, не может быть!
Это Владас, ее первая любовь. Уже четыре года, как убит: мертвый. Забытый, закопанный, зарубленный мясницким топором прямо у нее на глазах. Нет, нет, нет: такого не может быть. Это не он. Пухлее губы, другого цвета глаза, толще переносица, не так оттопырены розовые уши, не хлещет из надрубленной шеи бурая кровь, не стоит, покачиваясь, над ним односельчанин Витас, кто же мог знать что он совсем, совсем сумасшедший, маньяк!
- Кто ты?
Он протягивает ей диктофон. Шумит море, кричат чайки:
'Верь мне, любимая, самолет летел к тебе, но приземлился в Кейптауне. Я, как древний путешественник на краю земли, посмотрел за грань. Там ничего нет, кроме нашей любви. Она беспредельна и вечна. Знай, где бы я не был, я всегда с тобой и это не шутка. Я приготовил для тебя чудо. Закрой глаза и не открывай их, что бы не произошло.'
Лина закрывает глаза и видит, как любимый стоит на вершине скалы. Далеко внизу бушует океан, точит неподатливый камень, грязные, мрачные тучи поднимаются из-за горизонта, ветер изо всех сил рвет полы плаща, от бессилия дико воет, а он стоит, стоит крепко и смотрит туда, куда обычный человек заглянуть никогда не сможет. И тут же он рядом, лицо чувствует чужое тепло, поцелуй. Сахарные губы... Вдруг они на кровати, совсем голые. Все так неожиданно и хорошо. Вот оно, Линино счастье.
Внутри у нее скопилось столько нежности, что, сгустившись до кислоты, та расплавила ей сердце, растворила мышцы, разъела кости и растопила кожу. Разделенная на атомы, Лина превратилась в сверхлегкий газ, заполнила собой всю комнату и пребывала так целую вечность, пока резкие толчки где-то далеко внизу не заставили ее сжижиться, сжаться, сконцентрироваться в одной точке внутри самой себя и замереть от восторга, свести в конвульсии кольцевые мышцы влагалища.
Где-то между ночью и утром она осмелилась все же открыть глаза, но так и не поняла, где была реальность, а где сон. То ли она в африканской хижине, сжимает бедрами кудрявую голову любимого, то ли ей снова семнадцать лет и она опять с Владасом, пьяная, неразрывно слита, руки и ноги переплетены так, что не распутаешь вовеки.
Лина просыпается в полдень, на смятой простыне, одна. Довольно потягивается, умывается и идет на океан, купаться. Воздух сладким нектаром наполняет ее легкие, в ее животе расплывается горячим облачком счастье. Она не боится смотреть прямо на солнце, ее любовь жарче любой звезды.