Аннотация: Записано по воспоминаниям одного из участников этих событий, некоторые имена изменены.
Когда они замолчат?..
Деревянный серый домишко, поленница дров, маленький с лоскуток огород с луком и картошкой, пяток кур во дворе, овца в хлеву родила ягнят. Овца - единственная из всей скотины, семеро по лавкам, и Генка-подросток с постоянным ощущением голода просыпается и ложится.
Три часа ночи, мать ласково теребит его за волосы:
- Вставай, на работу пора.
А ему одиннадцать лет, отец ушёл на фронт, он теперь, как мать сказала, за отца в доме, старший, и работает он тоже, как взрослый с утра до вечера. Деньги не платят, за палочки, война, все понимают, какие деньги, всё для фронта, всё для победы.
Он встаёт с закрытыми глазами одевает холщовые штаны, солдатские ботинки, отец с фронта привёз, огромные, сорок третьего размера. Он всем хвастается ботинками, говорит, американские.
А отец пришёл вчера, помылся в бане, поел картошки, заснул, как убитый, и ночью собрался и ушёл опять в часть, благо она стояла недалеко, в соседнем городке, семь километров ходу, а если короткой дорогой через овраги то пять, за час можно добраться.
- Дойду, - думает Егор, - никто и не спохватится, туда-обратно вместе с отдыхом всего семь часов отсутствия.
А утром в дом врываются люди в форме, перерыли весь дом, обшарили все углы, спрашивают у Насти:
- Куда мужика своего запрятала? Говори! - и винтовку к виску приставляют.
А она, испуганная насмерть, говорит:
- Помыться в бане приходил, и ночью же ушёл в часть.
Ничего в доме ценного не нашли, только одна овца...
Прихватили они овцу, сели на воронок, а мать легла на капот автомобиля и рыдает:
- Отдайте овцу, чем я детей кормить буду, семеро их у меня, и приплод её погибнет без матери, кормит она ягнят...
Один из них, который сидел за рулём вышел, оттащил мать от машины и пнул её на дорогу ножищей сорок пятого размера:
- Тварь ты, жена дезертира, сука, а твои щенки пусть быстрее сдохнут...
Сильные у него были ноги, мать отлетела , как щепка и долго не поднималась, а потом встала и пошла сгорбившись, как столетняя старуха.
Генка содрогнулся, как будто это его пнула нога солдата:
- Мать не плачь, я сегодня ужинать не буду, корми детей...
- Иди, сынок, рубашку твою постираю, неудобно на работу в грязной идти, а ты посиди, подожди, в печке я её высушу и ты сразу оденешь, жаль рубашка у тебя всего одна, даже на смену ничего нет, одна надежда была на овцу... даже муки купить не на что, придётся из травы лепёшки печь...
Вечером Генка ворочался, не мог заснуть, под ложечкой кололо, резало и жгло от голода, но он уже не чувствовал ничего, в сарае кричали ягнята, он натянул отцовский тулуп на голову, но они всё кричали и кричали, он сел на деревянной скамье и посмотрел в угол, в темноте светилась отражённым лунным светом икона, потом опять лёг, повернулся набок и прошептал:
- Господи, когда же они замолчат?
И снится ему дед его Михаил, не видел он его ни разу, но отец часто вспоминал его, молился и говорил, что пусть покоится его душа с миром...
* * *
Идёт по пыльной дороге человек, оглядывается, поспевает ли за ним жена его, Ольга.
- Держись,- говорит,- за меня, чтобы легче тебе было идти.
А рядом конвой, не спускающий глаз с их сутулых спин, недремлющий, внимательно наблюдающий за каждым движением арестантов.
Идут враги народа по своей земле и не понимают, в чём их вина, за что их осудила революционная власть, так называемая власть народа.
Какого народа, пьющего, неработающего, ленивого?..
Они работящие и предприимчивые получают расстрельные статьи, их гонят, как скот, пешком по дороге.
Нет, не везут в товарных вагонах, уже десятки километров они идут пешком до места своей ссылки.
Друга его, Георгия Холманского, расстреляли, заставили вырыть могилу для всей
его семьи... Что он сказал, когда стоял на краю последней черты, своей могилы, он сказал, что большевикам не удержать власть, что сам Господь Бог не допустит эту бесчеловечность, изуверство разнузданного быдла.
А сам Михаил - бывший владелец маслозавода, трудолюбивый, успешный человек в прошлом.
Жена его Ольга говорит ему:
- Давай убежим, Михаил...
- Что ты, мать, нельзя... убьют.
А сегодня он проснулся среди ночи, потрогал рядом пустоту, убежала Ольга:
- Ну, дай ей Бог счастливой дороги...
* * *
Ещё осталось немного, - думал Михаил, - надо потерпеть, может быть, осенью и вернётся старая власть: Врангель, Деникин с юга, Колчак с востока, Юденич, Миллер... подождем, немного осталось, вернётся старая власть, восстановится в России демократическое, парламентское политическое устройства, частная собственность и рыночные отношения, не может существовать такая изуверская нечеловеческая страна, вернётся старая власть, осенью, может быть, вернусь домой... Бог видит, какие несправедливости творятся вокруг, всё видит... Дай Бог дожить до осени, дай Бог...
А Ольге я говорил, ей надо пересидеть какое-то время, не идти сразу домой, убьют, ждут её, наверное, дома... Тогда уж точно расстреляют, пересидеть надо месяца два, в сентябре возвращаться домой...
Какая смута одолела страну нашу... восстали смутьяны да изуверы, надеются, что новые хозяева дадут им какие-то материальные блага, ничего не получат они, ничего не получат...
Только труд может создать собственность, благополучие и благосостояние... бог леса не ровнял, разные мы все, разные... никакого равенства быть не может... в живой природе нет равенства... биологическое неравенство создаёт разницу в потреблении, разницу по отношению к материальным благам...
Чувство собственности неистребимо в живой природе, как говорили мудрецы:" Дайте мне цветущий сад и скажите, что он не мой, через год будет пустыня, дайте мне пустыню и скажите,что она моя, через год будет цветущий сад"...