Аннотация: Дуэль: Глок против Живого... "Паразиты" и обязательно наличие трупа.
Мой дядя самых честных правил...
А.С. Пушкин
- Хороши сапоги, - титулярный советник Савин распрямил черные как деготь усы, которыми гордился не меньше собственного чина, - не обувка, а произведение искусства!
Из болота появились ноги, а затем и туловище. В ногу вцепился дебелый крокодил, который не хотел отпускать добычу, но сапога не касался. Рептилию крепкие лесники, нашедшие труп, лупили оглоблями, пока тварь, откусив про запас человечины, не скрылась в пучине.
- Дикие, дикие, а своего собрата не тронут! Вот животное: жрать хочет, но себе подобного ни-ни, - любил советник мысл̀ю по ветру пускать. Так иногда заводился, что как коня буйного в степи - не остановишь. Видно, умер в нем писака, поэтому этот сброд недолюбливал. Но вовремя себя одернув, Савин поставил мрачную точку: - С человеком все по-другому!
Я замолчал, отряхивая свой мундир от несуществующих пылинок, хотя крокодиловы сапоги увязли в болотной жиже. Не люблю, когда жизни учат как дурака деревенского: мол, это ложка - ей едят, это стул - на нем сидят, а вот это магнитное копье - им... мерзко и обидно. Хотя Савина грех не слушать, байки сказывает так, что писаки завидуют - эпитафиями титулярному советнику стены палат разрисовывают.
- Ты смотри, - заулыбался Савин, разглядывая труп, - а ведь из паразитов. Смотри, смотри, вон на руке печать паразитария.
Я неприятно поежился, принимая обращение к себе, но откликнулся понятливый Демьяныч. Судмедэксперт с кожаным чемоданчиком подбежал к телу и уставился на татуированное запястье.
- Никитинка, - прошептал Демьяныч.
- Да хоть Михайловка, - одному себе понятно ответил Савин и обращаясь ко мне добавил, - места для тебя знакомые, Петюня, вот и навестим разом.
Я согласно чихнул - противный насморк не покидал меня с неделю. В прочищенные пазухи ринулся трупный смрад - мой желудок оставил стыд и предрассудки, как заботы его недостойные, и меня вывернуло чуть ли не под ноги Савина. Мужики посмотрели на меня с пониманием, а некоторые и с завистью, лишь советник остался недоволен.
- Что разволновался?! - Он смотрел в мое грязное лицо с долей откровенного презрения. - Не для тебя работа?! Хотел на месте жмура крокодильим кормом лежать?! Или алмазный ошейник спать не дает?!
К моему стыду за слабину живота, прибавилась горечь подчиненного, который подвел начальника. Не понимая причин гнева Савина, оправдываться я тоже не представлял возможным. Выручил бледный Демьяныч: махнул рукой с флягой, мол, пойди - умойся. Я пристыжено поплелся за водой, стараясь не обращать внимания ни на Савина, ни на труп в хороших сапогах.
"Клиника изящных искусств им. академика А.П. Никитина". Бронзовые буквы приговора впились в арку входа. Паразитарий - место для одержимых творческими бесами: спасение для начинающий и вечное пристанище для неуемных. У меня от этих мест остались не самые светлые воспоминания, поэтому здесь я старался появляться пореже.
Вымощенная камнем дорожка, аккуратные ряды роз, даже пальмы, растущие посреди вечной сырости назло высоколобым ботаникам. "Труд лечит!" - главный девиз Никитинки. Группа из десятка паразитов неуклюже махала сапками, охая от мозолей на тонких ладонях.
- Храни Господь, - маловнятно пробубнил Савин, то ли беспокоясь за трудяг, то ли опасаясь оказаться на их месте, и заспешил в сторону приземистого здания клиники. Казалось, что ему попросту стыдно здесь находиться.
Спешить за начальником не хотелось: не любил я ни стен, ни духа Никитинки. Я еще застал те времена, когда кроме лопаты полагалась изрядная куча разноцветных пилюль. Обычно лекарства вызывали сонливость и заторможенность, но после приема обострялись сновидения - а там уже музы не унимались. Это держало покрепче стен, да и кому был нужен такой паразит, как я - поэт-неуч без образования и рекомендаций? Лишь старший брат моей покойной матушки, мой дядька, бравый титулярный советник Афанасий Кондратьевич Савин, вытащил Петюню из лабиринтов сознания в сыск. Боюсь, сделал он это не из добродетели, а опасаясь за честь семьи и, прежде всего, дальнейшее продвижение, поскольку до потомственного дворянства оставался один чин. Свое отношение он демонстрировал при всяком удобном случае.
- А ведь мог бы и сам ямки рыть, - протягивая мне мундир, подтрунил Савин. - Сбегай за главным.
Я хотел огрызнуться, что тут гулять кому ни попадя запрещено, но слышавший разговор санитар поспешил к нам - разъяснить господину Савину, что за "главным" уже отправили. Титулярный советник довольно погладил усы, хваля за расторопность санитара и, чтобы унять скуку, принялся разглядывать портреты великих врачей-паразитологов (написанные самими же паразитами).
Заместитель заведующего клиникой доктор Хромов появился довольно скоро. Больше всего Хромов походил на халат, повешенный на магнитное копье: столь же тонок и угловат; а его монокль сверкал глазом циклопа по темным коридорам. Узнав нас, доктор вежливо поздоровался и провел в свой кабинет. Лишь усевшись в кожаные кресла, Савин прервал светский треп и перешел к делу:
- На крокодиловых болотах утопленника выловили, - титулярный советник крутанул ус, пытаясь придать тому остроты, - ваш пациент, по татуажу узнали.
- На днях сбег художник Порохович, так тот болото очень люб зарисовывать, а до чего крокодильчатину обожал, - Хромов сладко задумался, наверно, вспоминая котлеты со столовой. - Конечно, не полный имбецил, чтоб не знал, как ложку от кошки отличить, но все же... Мы уже сообщили полиции, боюсь, поэтому вы и здесь. Куда подъехать на опознание?
- А где профессор Лотков? - проигнорировав интерес Хромова, спросил Савин.
- За кордоном, в Нидерландах, на семинаре, - доктор опять замечтался, то ли очутившись среди ученых мужей, то ли все о тех же котлетах.
Савин набросал на бумажке адрес морга и поспешил к выходу, где нас встретили два знакомых санитара.
- Всего доброго, ваше благородие! Не хворать! - подав пальто, попрощался расторопный санитар, и, по-дружески посмотрев на меня, добавил. - И вам покрепче здоровья, Петр Иванович! Надеюсь, насморк отступил?
Я лишь смущенно покачал головой, а вот Савин глянул на меня так, будто жалел, что его сестра не осталась девой. Но я, привыкший к этому, лишь быстрей засобирался к бронзовой табличке при входе паразитария.
Черно-белый Государь восседал на столь же двухцветном троне. Серый рот раскрывался беззвучно, но эмоции очень ясно читались по лицу; немые слова скатывались в низ линзы, проявляясь величественными белыми буквами. Государь клял Нидерландские новшества: дать сознательным паразитам права граждан да разрешить частные коллекции и библиотеки. Император эту ересь призывал затоптать, размахивая магнитным копьем так яро, что люди возле трона готовы были бежать - жаль, цепь не пускала. Придворные паразиты в неизменных алмазных ошейниках лишь смущенно жались друг к другу, в тайне прощаясь со своими головами.
И про приживальщину - правильно, и про вечное нытье и безволие - согласен, и про разложение молодежи поганым примером - верно, но и идеи Нидерландского короля про выход из подполья да перенаправленность творческой энергии на благо и восхваление Государства - не горячечный бред. Я же вот работаю на благо Государства и никто не жалуется, хоть и паразит в прошлом. Отчего Государство Русское нового так боится, будто старое из одного злата было лито? От таких мыслей захотелось чего-нибудь покрепче кофия, жаль служба не позволяла молодому сыскарю засветло напиваться.
Гусеница трамвая выползла из-за поворота и металлический стук бесчисленных колес-лапок прошелестел по улице. Это отвлекло от линзы, стоящей в кафетерии "Лючия", да и от мыслей о Государе, и я заинтересовано уставился в окно.
Савин о встрече инструктировал скупо: мол, по вчерашнему болотничку, прибудет информатор, передаст "вещдок", заберешь - свяжешься со мной. Как всегда себе на уме, титулярный советник не слишком любил вдаваться в детали своих приказов подчиненным.
Со стороны трамвайной остановки появилась немолодая дама в огромной шляпе и с зонтом от солнца. Несомненно, она была особой того типа, для которой жизнь как бесконечная битва - даже зонт она держала так, будто угрожала им светилу. Уверенной походкой она направилась в "Лючию", а войдя в кафетерий, без лишних раздумий присела за мой столик. То ли мое описание дал дядюшка, то ли я выглядел как сыскарь, ждущий "вещдок". Вместо того, чтобы поздороваться, я лишь досадливо чихнул.
- Так вас государственная служба в могилу сведет, - по-матерински сказала дама.
- Вы же не отличаетесь рвением к служению Государству, - парировал я, намекая на часовое опоздание.
- Когда дела вашего дядюшки превратятся в государственные, тогда и я буду к ним относиться подобающе! - в голосе женщины сквозило нескрываемое недовольство визитом.
- Чин моего дядюшки приравнивают его интересы к государственным! - полушутя-полуназидательно поправил я даму.
Но госпожа шутку не оценила, а оскорбилась, благо, водой с графина не поливала да пощечинами не хлесталась.
- Не имеет художественной ценности, - на стол упал тяжелый сверток, больше всего похожий на кирпич. Не церемонясь, гостья встала и без лишних прощаний выскочила на улицу. Я только и успел приметить, как дама по-молодецки запрыгнула на подножку трамвая и умчалась.
Моя "гусеница" приползала через час, поэтому мне ничего не оставалось, как уткнуться в черно-белую линзу и в очередной раз прочесть о недовольстве Императора нидерландскими паразитами.
В свертке оказалась самая натуральная книга, хоть и самописного издания. Писака-паразит живо нахваливал красоты русских лесов, в основном во время ловли крокодилов. Настоящий сборник охотничьих баек, с безумными побрехеньками и советами бывалого: видно, что в одних походах автор сам пыжился, а другие ему черти во сне нашептали. Хотя в целом: "не имеет художественной ценности". Так, эскизы доморощенного паразита: слог неровен, образы тусклые, да и казенщиной за версту веет. В живую байки Савина слушались забавнее.
Да простят мое любопытство, но если второй день сидишь в доме на болоте, где из развлечений костер и кипяток, то невольно посмотришь в презентованный сверток. Читать я любил, поэтому, несмотря на неказистость чтива, даже этим байкам был рад. Тем более интересно, что живет в душе ближайшего родича, чью манеру узнаешь до легкого матерка.
Мое любование законным убийством тварей божиих прервала совсем небезобидная ругань. Судя по полусорванному голосу, орал мой достопочтимый дядюшка Савин, приближавшийся к болотному домику.
Дверь с ноги отворилась и предо мной упал испачканный в болотной жиже заведующий Никитинки профессор Лотков. Человек, ответственный за мое лечение (а значит и распоряжавшийся моей судьбой), больше всего походил на обвалянного в грязи колобка. Следом появился не менее чумазый Савин: даже его пистолет, направленный на медицинского светилу, не избежал коварства болота - вязкие капли стекали со ствола и рукояти.
- Привел тварь! Прям с дирижабля нидерландского встретил,- довольно огрызнулся титулярный советник, одаряя пинком Лоткова. - Сейчас во всем разберемся!
Савин попытался погладить усы, но те так набрались болотной влаги, что впору выкручивать. Это вывело из равновесия дядюшку и он смачно прошелся сапогом по ребрам Лоткова.
- Я за ним давно наблюдал, - советник поутих и теперь объяснял причины моего прозябания в болотном домике и неожиданное появление профессора, - за кордон паразитское творчество переправлял! Все по частным коллекциям да музеям: то картины, то ноты, а то и книги растаскивал. А как паразит супротив попрет - в болото его. Знаешь, чей домик?
Я отрицательно кивнул.
- На его тетку покойную записан, думал, проныра, не найдем! - еще раз сапог проехался по сжавшемуся в углу Лоткову. - Хоть бы трупы подальше откидывал иль сапоги снимал - их же крокодил не ест! Так нет: богом себя почувствовал, неуловимым! Тебе искоренять чуму паразитскую Государь доверил, а ты её по миру рассылаешь, деньги на горе человеческом зарабатываешь! Вот тебя ща Петюня и образумит!
- Почему я? - хоть и был страшен в гневе Савин, но быть его личным палачом я не желал. - Пусть его суд накажет! Я ищейка, а не волкодав!
- Ты паразит проклятый! - Савин орал так, что на мое лицо закапали частицы его слюны. - Сколько раз ты в клинику заглядывал? Чьи это стихи? Кто тебе давал лекарства? Эта гнида?
Из кармана советничьего мундира на пол посыпались разноцветные пилюли, а в руке остались несколько листков со стихами. Я сразу же узнал собственный почерк. За ночь, которую я провел в этом доме, можно было так прошустрить мою квартирку, что и чертово копытце найдешь, не то что схованку.
- А книжки писать про охотников - это не паразитство? - теперь и меня одолевал гнев. Лазить по моей квартирке и решать кого мне убивать я не мог позволить даже столь любимому дядьке.
- А как мне в кубло торговцев-паразитологов попасть надо было? Картины с солнышком рисовать? Так у меня для этого руки не оттуда отращены! - Несмотря на оправдательный тон, напора Савин не снижал и своей безмерной харизмой, казалось, навис надо мной с Лотковым. - Или тебя, паразита, попросить накропать шедевр?! Или у доктора больного одолжить?! Не веди себя так, будто в первый раз магнитное копье видишь! Ствол при тебе? Кончай гада и в болото его. А тебя, Петюня, я не выдам.
Я послушно взял пистолет и повернулся к оцепеневшему от ужаса профессору.
- А откуда про меня узнал? - проверяя патроны в барабане, спросил я дядьку.
- А откуда санитары про насморк знали, если ты им с неделю маешься? Захаживал значит, - на довольном лице породистого бульдога, учащего кусаться дворовую шавку, снова расправились усы.
- А откуда Лотков знал художественную ценность продаваемого? Он же проверяется каждые полгода - не подхватил ли творческой бациллы, нет ли тяги к паразитизму. Или он консилиумы с паразитами устраивал? Ему же человек светский был нужен, но в вопросе разбирающийся: что за кордон ценно, а что сор.
Дядька сразу же смекнул что к чему, я даже не успел навести на него револьвер. Два сухих щелчка растворились в моем неудержимом чихе, пришедшем как всегда не по оказии. Но не выдержал болота пистолет, двойная осечка - победила природа технику.
Воспользовавшись моим замешательством, Савин уперся короткими ногами в пол и орангутангом бросился на меня, пытаясь припечатать своей дюжей массой. Лишь чудом и старой присказкой "паразитам везет" можно объяснить, как я успел выстрелить в летящего дядьку. И вместо ловкого наскока, грузное тело титулярного советника грохнулось мешком, проверив половые доски на прочность.
Я помог встать Лоткову, не вслушиваясь в излишние слова признательности. Мне нужен был помощник, чтоб дотащить тяжелое тело Савина до ближайшего болота. Да и на что мне смерть профессора: и пилюли всегда в наличии, и деньги немалые за паразитское искусство получаешь. Вот соберу сумму и в Амстердам: честным поэтом жить, а не по паразитариям прозябать да под половицы стихи прятать. Может даже дядькины россказни опубликую: поправлю слог, подкрашу байки, да и дядьку переселю в какой-нибудь тихий Мюнхен или обзову его Мюнхаузеном... А ведь неплохой мужик был Савин, даже к лучшему, что про "не имеет художественной ценности" не узнал.
Но то все лирика. Сейчас главное оттащить грузное тело советника на прокорм крокодилов. И не забыть снять сапоги, как завещал дядька.