Аделаида Фортель : другие произведения.

Три орешка для Золушки. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   Три орешка для Золушки
   Cinderella's nuts
  
  
  
   Вообще-то я хотела быть балериной. Ну, знаете, все эти пачки, пуанты и корсеты - такая прелесть! Днями напролет бегать на цыпочках, размахивать руками и получать за это не отеческие подзатыльники, а цветы от поклонников. Балерины - они такие воздушные. Такие совершенные. У них сбриты все волоски на теле, а те, что оставлены, всегда гладко зачесаны и стянуты на затылке кичкой в кружевном фантике. Но папа сказал, что прыгать перед народом с голым задом - занятие не достойное нашего рода. Нет-нет, папаш мой не аристократ, а всего лишь столяр, но зато самого высшего разряда. Но у рабочих - своя гордость, и по ее прихоти я свои лучшие годы просидела на одной скамье с Маринкой Кораблевой. Пока учебный курс не подвел нас к последней лекции. Эстетика, пятый курс, июнь месяц, скрип мела по доске и соленый запах подмышек. Сокурсницы трудолюбиво потели, конспектируя последнюю лекцию, за которой уже маячила свобода, а вместе с ней, как сестричка-близнец, светлое будущее.
   Мы с Маринкой много думали о светлом будущем - она вслух, я про себя. "Побольше молчи - за умную сойдешь", - говаривал мой папаш. И надо отметить, был прав - эта методика действует безотказно. Даже на лекции по Эстетике - мадам Бовари сделала Маринке два замечания, а на меня - ноль внимания. Хотя мы с Каравеллой были заняты одним и тем же - рассматривали под партой последний каталог Queenny.
   - Глянь сюда, - шептала Маринка, тыча в книжку пальцем на блондинку в ярко-красном декольте. - Какой цвет, улет ваще! И лиф классный, такой вырез - полный отвал! Такое хочу!
   - Узкое больно, - сказала я. - Все твои складки обтянет.
   - Ой, да... Мне такое нельзя...
   Маринка разочарованно перевернула страницу, а я переключила внимание на мадам. Она говорила о первых взглядах. Не просто о стрельбе глазами в поисках жвачки для мозгов, а о тех самых первых взглядах, с которых зарождается любовь на всю жизнь. Заарканить объект с первого взгляда - это, конечно, высший пилотаж. Но, в конце концов горшки обжигают не боги, а ремесленники. Если хорошенько освоить теорию и натаскаться в практике, нет ничего невозможного.
   - Первое место по эффективности воздействия на объект по праву принадлежит "Стреле купидона", - вещала мадам. - Он вошел в моду еще в средневековой Европе. Петрарка сравнивал его с выстрелом из лука, который "бровей тугую тетиву сгибает, без промаха разит, не раня в глаз, а в сердце убивая". Давайте посмотрим видеофильм.
   Мадам щелкнула выключателем, и аудитория погрузилась в полумрак. Маринка, как ива у воды, согнулась носом в колени, где распахнул свои глянцевые объятия каталог. Так, что мне из-за ее башки ничего было не видно. Я незаметно пнула Маринку в щиколотку, она в ответ толкнула меня локтем.
   - Кораблева, если вы не успокоитесь, я буду вынуждена выгнать вас с лекции.
   Маринка виновато кивнула и углубилась в Queenny. А я скосила один глаз в ее сторону, а другой на доску. Говорят, на Земле есть только одно живое существо, способное на подобный фокус - хамелеон. Но если бы у остальных живых существ были такие же мачехи, как моя, все бы смогли, как миленькие. Вот только одновременно обрабатывать информацию и там и там у меня пока не получается. В голове словно стоит невидимый тумблер, который переключает мозг с правого глаза на левый и наоборот. Щелк - левый глаз, внимание на доску, где на белом экране дрожал поставленный на паузу призрак Мэрилин Монро, а мадам обводила указкой ее зрачок.
   - Обратите внимание, этот взгляд начинается с полной расфокусировки зрения.
   Мадам запустила запись. Лицо Мэрилин пришло в движение. Ресницы вздрагивают, зрачок подергивается влажной дымкой. Мерилин рассеянно обводит глазами класс, цепляется взглядом за желтые разводы двухгодичной протечки, вздрагивает, будто от легкого сквозняка, и томно наклонив голову, смотрит на нас с немым восторгом. По аудитории шелестит восторженный "ах!", в котором тонет тихий шорох очередной страницы Queenny. С глянцевой страницы нагло улыбается брюнетка в бирюзовом платье моей мечты. Стретч, садится точно по фигуре. С кружевными вставками и вышивкой серебром по шлейфу. На тонких лямочках, открывающих плечи.
   - Ах! - стонет Маринка. - Вот это и возьму.
   - Тебе не пойдет. Оно обтягивает задницу.
   - Пусть!
   - И декольте для тебя слишком глубокое.
   - Ах, это так сексуально!
   - Ты его не возьмешь!
   - Почему это?
   - Его беру я!
   - Петрова, и вы туда же?! - это уже мне. Мадам вне себя от возмущения, она даже позволила себе стукнуть указкой по столу. Я выпрямляю спину и пристыжено опускаю глаза - взгляд "Виноватая Гретхен", январская лекция последнего семестра. Мадам лично ставила мне за него зачет. Каравелла злорадно усмехается и кладет на страницу закладку. Сучка! Но пока не до нее. Щелк! - внимание на левый глаз.
   - А теперь посмотрим запись на замедленном воспроизведении.
   Мадам Бовари подкручивает настройки, и для Мэрилин время ползет в десять раз медленнее. Ресницы схлопываются, как дверцы шифоньера, и разъезжаются, открывая глазное яблоко. Взгляд Мэрилин обводит аудиторию, лезет на стены, проползает по потолку и прилипает к протечке.
   - Обратите внимание на работу лицевой мимики. - Мадам проводит зажженной сигаретой в воздухе широкую дугу, и в синем луче проектора клубится сиреневый дым, обволакивая милашку Мэрилин. - Видите? Брови слегка изгибаются, изображая счастливое удивление, и остаются в этом положении до конца. Вы слегка приподнимаете подбородок и задумчиво окидываете окрестный пейзаж снизу вверх. Затем находите верхнюю точку. Что угодно - облако, ветки деревьев или рожок люстры. На мгновение задерживаетесь на ней, затем плавно опускаете ресницы и задумчиво переводите на объект. Вот так. Конечная точка, как выстрел. Замерли. Минимальная выдержка финальной точки взгляда - пять секунд. Внушаемая мысль: "Теперь я знаю, ты на свете есть" Вопросы есть?
   У меня вопрос. К Маринке.
   - Хочешь, чтобы мы на бал, как инкубаторские? В одинаковом?
   - Вот еще! - фыркает Маринка. - Я его первая нашла!
   - Сучка!
   - Стерва!
   Пинок в лодыжку, тычок в локоть. Левый глаз отчаянно сигнализирует об опасности. Мадам повернулась в нашу сторону и выгнула дугой бровь - это ее коронное Последнее Предупреждение. Допрыгались. Вылет с лекции плюс недопуск на экзамен - равно второй год. И тогда тю-тю выпускной бал, светлое будущее переносится на следующее лето. Надо сосредоточиться на учебе. А с Маринкой, так и быть, потом разберемся. Мадам включает свет и разминает в пепельнице сигарету.
   - Закрепим Стрелу Купидона на практике, и перейдем к следующему ПВ.
   Девицы сортируются по парам и, смущенно прыская, осыпают друг друга влюбленными взглядами. Для золушки этика - главный предмет. После домоводства, естественно. На этике нас учат цеплять объект на крючок. Мадам любит сравнивать свой предмет с наукой ведения военных действий. Мы должны брать холостякскую крепость одним взглядом, жестом, поворотом головы, умело пущенным комплиментом. Впрочем, комплименты уже не по части мадам Бовари. Льстить мы учимся на этике семейных отношений - третьем предмете в пирамиде значимости.
   Мы с Маринкой тоже уселись напротив друг друга и обменялись взглядами-оплеухами.
   - Ты его не получишь! - шипит Маринка.
   - Ты в нем будешь, как корова - парирую я.
   Взгляд-тычок Маринке в лоб, взгляд-тумак мне в правый глаз.
   - Гегечкори, милая моя! Где вы видели, чтобы влюбленная девушка смотрела на объект, как генерал на вошь? - Это, слава богу, не нам, это соседнему ряду, на котором горой в холмистой местности возвышается могучая спина и покатые плечи грузинской княжны. - Больше чувства, Гегечкори! Больше женственности! Не отвлекайтесь от внушаемой мысли. Кораблева, прошу вас.
   Маринка вздрагивает и выпрямляет спину. Каталог сползает с коленей, но поправлять некогда. Мадам приближается к нам с ласковой улыбкой, поигрывая указкой: мимическая композиция "Ты не прав, дорогой, и сейчас ты об этом пожалеешь" - март последнего семестра. Маринка скукоживается, как опущенный в кипяток кусок замши. Я вращаю глазами, повторяя движения Мерилин: вверх, точка - торчащий посреди лепной розетки крюк от люстры, стоп, перевод на объект, то есть, на Маринку. Она понимающе кивает и старательно отрабатывает подсказку. Раз-два-три. На меня выпучиваются наивно-распахнутые голубые глазки, не омраченные ни единой мыслью. Я прыскаю. Маринка носком туфли поддает мне в голень. Каталог шлепается на пол и раскрывается на заложенной странице. Правый глаз фиксирует платье моей мечты - бирюзовое на тонких лямочках. Левый - сжатые в ниточку губы мадам.
   - Кораблева и Петрова, покиньте аудиторию. Жду вас на переэкзаменовке.
   Сердце падает в желудок - все, доигрались. Без лишних слов встаем, сгребаем вещи в охапку и выходим вон под пристальным взглядом мадам. Качать права в такой ситуации бессмысленно и чревато. Все, что мы можем сделать в свое оправдание - легкий книксен на пороге и закрыть дверь без звука. Теперь деканат отправит папаше письмо с жалобой на мое поведение, а папаша, как человек простой и прямолинейный, немедленно примет меры. В прошлый раз он лишил меня месячного содержания, ничуть не волнуясь о том, как его дочь будет жить, питаться и платить за факультативы. Папаша считает, что проявление родительской строгости - самый верный педагогический прием.
   - Жаль, что ты не пацан, - частенько вздыхает он. - Я бы тебя так выдрал!
   Последний раз я получала по заднице в глубоком детстве. Неприятно - помню, но удары копейкой переносятся гораздо болезненнее. Чтобы прокормиться, мне пришлось месяц батрачить посудомойкой в рабочей столовой. Я перемыла горы грязной посуды и перечистила тонны картошки. Содрала ногти под корень, отскребая нагар с котлов и сковородок. Теперь я точно знаю, что от машинного масла и мазута посуду отмыть сложнее всего, а этим премудростям на Домоводстве не учат.
   Мы выходим из здания факультета и берем курс на общагу. Я молча пинаю попавшийся под ноги камешек.
   - Ты что - расстроилась? - спрашивает Каравелла.
   Она всегда задает идиотские вопросы. Типа, классная сегодня погода, правда? Я привыкла, а потому не отвечаю. Удачно пнутый камешек долетает до забора и отскакивает от него с обиженным стуком.
   - Забей! - говорит Каравелла. - Да что они нам сделают? Мы уже доучились. Лучше думай о платье. Теперь у нас весь день свободен - успеем купить.
   Маринка слывет на курсе круглой дурой, но есть у нее одно качество, которое ставит ее выше любой умницы - она во всех ситуациях видит положительные стороны. Практической пользы от этого ноль, но оптимизм позволяет Маринке всегда быть на коне. Не сбавляя шагу, она вытаскивает из сумки журнал и раскрывает его на странице вечерних платьев.
   - Так и быть, - говорит она. - Бери себе лазурное. А я возьму красное. Мне ведь пойдет декольте?
   - Обязательно! Где их магазин?
   - У них нет магазина! - радуется Маринка. - Идем в центр Queenny, оплачиваем и получаем.
   Маринки пролистывает журнал и радостно зачитывает:
   - Срок доставки от двух недель.
   Сердце, едва выбравшись из желудка, падает в пятки: выпускной бал через неделю. Прощай, моя лазурная мечта!..
   - Ирка, ты куда? - кричит мне вслед Мастерица Дурацких Вопросов.
   Я не отвечаю. Восторженный оптимист не поймет реалиста. Быстрым шагом ухожу прочь от блочной громады общаги и от едва видного сквозь листву здания факультета. Просто мне нужно успокоиться.
  
   Существуют тысячи способов поднять настроение, и каждая девушка выбирает свой. Кто-то бежит в салон красоты, кто-то по магазинам, а я звоню Васе. В моей серой институтской жизни Вася что-то вроде Деда Мороза. Он всегда является по первому вызову с цветами и конфетами, вместо красной шубы - мешковатый пиджак, вместо шапки с меховой оторочкой - тюбетейка. Вася большой оригинал, что, в принципе, положено ему по статусу. Дело в том, что Вася - классический дурак по всем признакам. Он родился последним в большой рабоче-крестьянской семье, и единственный из своих братьев не пошел по проторенной отцовской дорожке, а подался хипповать в город. Тут он меня и встретил - в очереди за пельменями, влюбился с первого взгляда и сразу же в этом сознался. И главное, с тех пор смотрит на меня таким обожательным взглядом, что я рядом с ним чувствую себя королевой. И плевать, что нос у меня на двоих рос, а глаза блекло-серые. Для Васи я красавица, и, черт побери, это прекрасно.
   - Переехал ножку стула ножкой стула, потому что стула ножку подвернула! Смешно, правда? Я это придумал, когда катил офисный стул, и у него отвалилась ножка.
   - Непонятно. Почему у тебя стула женского рода?
   - Для рифмы, - чистосердечно признается Вася и делает короткий бросок в мою сторону. Я мгновенно отклоняюсь, и Вася ловит руками воздух.
   К сожалению, у него, как у всякого допинга, имеются побочки. Стоит хоть на секунду потерять бдительность, Вася бросается в атаку. Репертуар его военных действий не отличается разнообразием: завалить на спину, залезть рукой в лифчик, ухватить за задницу, облизать ухо. После ответных пощечин Вася бросается на колени и признается в любви. А сейчас он бросился на колени без пощечин, ухватил меня за руку и сказал:
   - Выходи за меня замуж.
   Вот они - четыре заветных слова, которых ждет каждая девушка, а теперь дождалась и я. Я триста раз представляла, как их услышу. Но в моих представлениях они говорились не здесь, не так и, главное, не им. Вася - классический дурак, а я...
   - Прости, Вась, я принца жду.
   - А чего ждать? - Обижается Вася. - Вы, бабы, такие дуры - все ищете, ищете... А, может, я и есть твой принц? Ты посмотри повнимательнее!
   Смотрю. Не хочу его расстраивать, но Вася с его комплекцией и мешковатых джинсах больше всего напоминает младенца, которого злая ведьма взяла да увеличила вместе с памперсом до размеров взрослого человека. Младенец освоил вертикальное передвижение, научился связно агукать, поменял соску на сигарету и сделал мне предложение. Обидно. Единственный на свете парень, который на меня запал - полный и безоговорочный дурак. Это наводит на невеселые выводы. В ожидании ответа Вася смотрит на меня из-за своих дурацких очков. Я не хочу его обижать, но разговор идет начистоту. И потом, вряд ли Вася не знает правды, так чего уж там.
   - Вась, мы хоть и дуры, но в принцах разбираемся. Принцы, Вась, дураками не бывают. Тут или или - сам знаешь.
   Вася поправляет съехавшие с носа очки и лезет за носовым платком. Шумно высмаркивается и обиженно сопит, запихивая сопли в карман.
   - Хорошо, - говорит он. - Скажи, чего ты ждешь от отношений? Что должен делать для тебя твой настоящий принц?
   Если честно, я никогда об этом не задумывалась. Подразумевалось, что принц сам с этим вопросом разберется - на то он и принц. Но Вася ждет, и я отвечаю, загибая пальцы:
   - Ну, будет меня любить - это раз. Дарить цветы, говорить комплименты, решать мои проблемы...
   Вася резво отбегает к ближайшей клумбе, выдергает из земли куст цветущей бегонии, отряхивает от земли и преподносит мне:
   - Обдеру для тебя все клумбы города, любимая! А проблемы просто обозначай напрямую.
   - Мне платье нужно. Выпускное.
   - Говно вопрос.
   Через пятнадцать минут мы уже мчимся в такси на другой конец города, к Васиной сестре в гости. Год назад она окончила факультет Василистики, и теперь продает выпускное платье. Эх, факультет Василистики!.. Когда-то я мечтала туда поступить. Не так сильно, как о балете, но подумывала всерьез. Во-первых, на мне хорошо сидит одежда делового стиля, а во-вторых, василисы нередко выходят замуж за президентов компаний. Побегают годик секретаршей - и в дамках. Да и программа у них интереснее. Не домоводство с кройкой, а бухучет и менеджмент. В общем, я даже заявление на василистику подала. Но вступительные тесты показали, что я золушка - и баста. Все пять лет учебы я проходила мимо факультета василис, изнывая от зависти. Которая, к слову, здорово поумерилась после посещения Васиной сестренки.
   Она снимает комнату на окраине города, с утра до полуночи горбатится в офисе и получает за свой скорбный труд сущие копейки. Но держится молодцом, не унывает. Говорит, что в любой карьере есть этап становления. Вера в светлое будущее помогает ей мужественно переносить убогое настоящее. Доставая из шкафа платье, она прячет лицо, чтобы я не увидела, как на ее глаза наворачиваются слезы. Но я успеваю заметить, что платье составляет половину ее гардероба. Рядом с пустой вешалкой остается висеть стандартный серый костюм офисной крысы.
   Платье оказалось не плохим. Фирменное, светло-зеленое, оно одевалось один раз и отдавалось за копейки. Но от него пахнет такой безнадежной тоской, будто оно вобрало в себя все неудачи начинающей василисы, и от тоски удавилось в шкафу. Я отказываюсь. Васина сестра облегченно вздыхает и со счастливой улыбкой запирает платье обратно в шкаф.
   С платьем я пролетаю, но Вася решает, что попытка приравнивается к результату. А потому на обратном пути он, сидя на заднем сиденье раздолбанной таратайки частного таксиста, при каждом повороте норовит на меня навалиться и облизать ухо. А я всякий раз молча, но категорически его отпихиваю.
   - Ну, чего тебе не так? - устало спрашивает Вася, вылезая из машины и подавая мне руку. Я в ответ молчу - а чего повторяться?
   - Тогда просто скажи, чем по-твоему отличается дурак от принца?
   Ничего себе экзамен! Второй вопрос, на который у меня нет ответа. Петрова, сядьте, вам неуд - за вас отвечает Вася Кукушкин, дипломированный дурень:
   - Да ничем! У всех по два глаза, два уха и вредные привычки. Думаешь, принцы в носу не ковыряют?
   - Возможно, - соглашаюсь я. - Но они ковыряют в носу, решая государственные задачи.
   - Какая разница, ради чего козявки есть?!.. Так что насчет замужества?
   Я не хочу его обижать - глажу по темечку и говорю, как можно мягче:
   - Смирись, Васенька - ты дурачок. А у вашего брата судьба контрастная - или жениться на царевне, или в генетическую выбраковку. Я не принцесса, Вась. Мне это не потянуть.
   - Ладно, - соглашается Вася. - Тогда может просто так трахнемся?
   - Иди нах!
   Я не хочу его обижать, но наказать следует. Не прощаясь, разворачиваюсь и толкаю дверь общаги.
   - Я позвоню тебе завтра! - кричит он вслед.
   Обшарпанная дверь с крашеной фанерой вместо стекол шумно захлопывается за моей спиной. Добро пожаловать домой, королева-на-час, лохушка и неудачница!
  
   - Ну что - опять отшила? - одобрительно констатирует Михеевна, открывая вахтенный журнал.
   - Да хоть бы и так!
   Михеевна слюнявит палец, листая страницы, и медленно по буковкам записывает мое имя, фамилию и точное время возвращения в общагу. История перемещений и взаимоотношений - личное изобретение Михеевны. Стандартный вахтенный журнал оказался для нее слишком тесен, и Михеевна обзавелась огромной тетрадью, в которой фиксировалась полная информация обо всех проживающих в общаге студентках. Кто во сколько и с кем вернулся в общагу, кто и с кем пошел к соседке пить чай, и кто с кем поругался и по какому поводу. Когда тетрадь заканчивалась, поверх нее крепилась новая. На сегодняшний момент толщина журнала уже достигла полуметра. Михеевне ужасно неудобно что-то в ней записывать - приходится вставать на цыпочки и поднимать вверх плечи и локти. Всякий раз она жалуется на профессиональные болезни - сколиоз и остеохондроз, и всякий раз никому ее не жалко.
   Михеевна сует мне ручку, чтобы я расписалась в графе "подпись наблюдаемого объекта", и интимно шепчет в ухо.
   - Дело, конечно, молодое. Отшивай, сколько хочешь. Но помяни мое слово: придет время - о каждом пожалеешь.
   Михеевна издает сухой, как шелест листа бумаги, смешок. Изо рта у нее пахнет запущенным пародонтозом. Меня продирает дрожь. Дело было даже не в этом безнадежном запахе человеческого разложения и старости, а в том, что Михеевна - эта серая вахтенная мышь, - только что попыталась навязать мне свою никудышную жизнь. Словно вор, который решил избавиться от ненужного хлама. Профессиональная гордость не позволяет ему просто скинуть добычу у ближайшей помойки, вор жаждет признания. Поэтому он лезет в трамвай и, пользуясь толчеей, распихивает по карманам порядочных граждан не впрок наворованное добро.
   - Пожалею или нет - не ваше дело! - говорю я, отпихивая от себя журнал. - Но кажется мне, что я ни о чем жалеть не буду.
   - Да? - деланно удивляется вахтерша. - Наколдуешь себе светлого будущего?
   - А вам-то что? МОЕ будущее в ваши должностные обязанности не входит.
   - Не входит, - улыбается Михеевна. - А вот использование нецензурной речи - входит. Куда ты там своего Василия отправила? Вооот! Так что не взыщи, миленькая, но мне придется на тебя до-ло-жить.
   Нам этот раз у меня хватает ума придержать эмоции. Простое трамвайное хамство еще может сойти с рук, но грубость по отношению к должностным лицам может обернуться исключением без права на восстановление. А за два дня до выпускного это было бы по меньшей мере обидно. Поэтому я делаю книксен и спрашиваю, где же все-таки мои ключи?
   - Откуда я знаю! - фыркает Михеевна. - Их Кораблева еще час назад получила.
   Бог мой, откуда берутся такие стервы?!
  
   Дверь в комнату открыта настежь - Маринка стоит у окна и рассматривает на просвет туфли. Солнце преломляется на гранях каблука, разбрызгивая по комнате стадо солнечных зайчиков. На мои стенания о Михеевне, Васе и неудачной попытке купить платье Маринка отвечает просветленной улыбкой. Она только что купила выпускные туфли. Настоящий богемский хрусталь с напылением цвета.
   - Смотри какие! - Маринка сует мне туфли прямо нос. - Из бутика! Дорогие - жуть! Но того стоят: туфли - наша визитка!
   Маринка ставит туфли на подоконник, отступает на шаг, любуясь:
   - В Баджеткинг распродажа. Пойдем?
   Я морщусь. Баджеткинг - магазин, в котором одевается полгорода. Туда за полцены сливается все, что не было продано в более приличных точках. Искать там шмотки - такой же спорт, как скажем, рыбная ловля. Шоппинг требует терпения и скрупулезного внимания. Можно проторчать там месяц и не найти ничего, кроме пары трусов сомнительного качества. Но иногда в сети Баджеткинга попадаются настоящие жемчужины от лучших мировых брендов, и затраченные усилия полностью себя оправдывают. В общем, за два дня до выпускного бала только на это и приходится уповать.
   Через десять минут Михеевна уже шуршит ручкой, задрав локти выше подбородка. Пишет что-нибудь, типа: 17.12 - комната 409 в полном составе ушла с наблюдаемой территории в неизвестном направлении.
  
   Похоже, адрес Мейджик-плазы в этот вечер вспомнил весь город. Стеклянные двери, за которые плазу прозвали в народе аквариумом, не успевали проворачивать мощный покупательный поток, а потому хвост очереди начинал виться еще на автобусной остановке. В толпе то и дело вспыхивали скандалы. Раздраженные покупательницы оттирали друг дружку от прилавков и спихивали с лестниц. Казалось, наши шансы на победу в потребсоревновании близки к нулю - награды достанутся тому, у кого крепче задница и острее локти. Я ошиблась. Маленькая и крепко сбитая Маринка подныривала под расставленные руки и ловко ввинчивалась в толпу. А следом и меня подтягивала.
   Платье моей мечты нашлось в корзине для распродаж на самом дне. Сперва я заметила, чистый, как небо, лазоревый клочок трикотажного полиэстера, и потянула его из вороха безликого тряпья, как рыбацкую сеть из воды. За лазоревым куском потащились перемотанные рукавами офисные блузки и накрученные узлами шелковые шарфики. Пришлось повозиться, очищая сокровище от ракушечника. Платье развернулось предо мной во всей красе. Полупрозрачное с кружевами на подкладке. Тонкие бретельки, вышитые розы по подолу, бирка "made in Littaly" и парочка крохотных катышков подмышками. Значит, моя лазоревая мечта уже была кем-то куплена, ношена и сдана обратно. Считается, что для выпускного платья это большой минус. Мне рассказывали о девице, которая пришла на бал в платье с зашитой дырой, и мужик ей достался - рвань редкая. Значит, ношеное платье гарантирует мне вдовца или разведенца. В принципе, и то и другое не плохо. Я перебросила платье через локоть и, рассекая гребками толпу, взяла курс на примерочные кабинки.
   Далеко продвинуться не удалось. Платье зацепилось за что-то, как невод о корягу, и потянуло обратно. Я обернулась. Тамар Гегечкори, сверкая черными, словно горячий мазут глазами, крепко держала лазоревое платье за бисерный лиф.
   - Мое оно, - пояснила Гегечкори. - Я его откладывала.
   - Откладывают яйца, Томочка. А здесь кто успел - тот и взял.
   Гегечкори по достоинству оценила иронию и без лишних слов дернула платье к себе. Так, что я, намертво вцепившись в качественный европейский полиэстер, нос к носу подлетела к щетке породистых грузинских усов.
   - Отойди, - миролюбиво сказала Гегечкори. - А то порву, как тряпку.
   - Рви! - не менее миролюбиво разрешила я.
   Ее широкие, как коромысло, брови удивленно выгнулись. Она не часто сталкивается с сопротивлением. На курсе слишком хорошо помнят ее давний скандал со старшекурсницей. Что они не поделили - неизвестно, но исход оказался не в пользу Тамаркиной соперницы. В пылу битвы Гегечкори откусила ей нос. Самый кончик, но этого было вполне достаточно, чтобы навсегда изуродовать лицо.
   - На вот - это купи, - свободной рукой Тамар сдернула с вешалки первое попавшее платье и сунула мне.
   - Тебе больше пойдет, - огрызнулась я, смахивая под ноги навязанную дешевку.
   Лицо у Тамар потемнело.
   - Убью! - прошипела она и качнула в мою сторону мощный корпус.
   Я невольно отшатнулась, но платье из рук не выпустила. Только внутри все сжалось, ожидая удара. Четко, как в замедленной съемке, я видела, как рука Гегечкори сжимается в крепкий кулак, направляя этот мощный таран в центр моей физиономии. Только бы не в нос, успела подумать я, но кулак Тамар вдруг застыл в воздухе, разжался пятерней и приветливо помахал кому-то за моей спиной. Я обернулась. Мадам Бовари, собственной персоной, стояла позади нас и с ледяным интересом смотрела на нашу стычку. Как змея из травы, подумалось мне, мурашки по коже. А Гегечкори будто и вовсе помутилась рассудком. Она вдруг обняла меня за плечи и сладко улыбнулась.
   - Моя лучшая подруга! - сказала. - Платье мне нашла.
   Последние слова Тамар подкрепила мощным рывком, и лазоревое платье чуть не выскользнуло у меня рук. Момент для разборок был неподходящий. А потому я, как христианский праведник с благодарностью подставляющий вторую щеку, порывисто обняла Гегечкори за обширную грудную клетку и послала мадам обворожительную улыбку.
   - О, все было не так! Это она нашла для меня платье и стесняется моей благодарности.
   В ожидании преподавательского вердикта, мы застыли в дружеском объятии с широкими улыбками на лицах. Словно все это время играли в "Море волнуется - раз" и получили команду "Любовь к ближнему". Мадам внимательно оценила представленную композицию и, по всей видимости, осталась довольна. Она сухо кивнула и нырнула в толпу, как в омут.
   Мы с Гегечкори одновременно выдохнули и разжали объятия. Платье повисло между нами, как изнуренный пленник, крепко схваченный враждующими сторонами. Гегечкори вдруг посмотрела на меня с уважением.
   - Две цены даю, - сказала она.
   - Три!
   - Годится! - Гегечкори схватилась за платье уже уверенно, по-хозяйски, но я не спешила сдавать позиции.
   - Три цены до уценки!
   - Сдурела? - удивилась Гегечкори. - Откуда такие цены?
   - А что, денег не хватает?
   На широком лице Тамар Гегечкори заплясала напряженная внутренняя борьба княжеской спеси с мещанской жабой. Зрелище милое сердцу, но время могло сыграть не в мою пользу. Я плавно надавила Тамарке на больную мозоль:
   - Ты не стесняйся. Если что - могу одолжить.
   Тамар вспыхнула и стрельнула глазами поверх моего плеча. Только тут и я заметила, что наша стычка стала центром внимания всего отдела распродаж. Многоглазая толпа смотрела на нас, затаив дыхание и приоткрыв рты. Я нашла взглядом отвисшую Маринкину челюсть и едва заметно ей подмигнула. Что-что, но позора перед лицом общественности Гегечкори не вынесет, не сможет. Я не прогадала. Тамарка гордо распрямила спину и сказала, цедя слова через зубы
   - Князья Гегечкори - самый богатый род в Илиакане! У нас цари в долг брали!
   - Тогда по рукам?
   Гегечкори презрительно скривила губы и занесла пятерню, чтобы хлопнуть по моей раскрытой ладони. Я затаила дыхание - на такие деньжищи я смогу купить себе платье в Глюччи! Давай же, Тамарка, не тяни!..
   - Тю, Тамар, зачем тебе эта пошлость?
   Из толпы, как Афродита из морской пены, выступила Мария Мухина - краса и гордость нашего курса. Она подхватила лазоревый подол, поскребла расписным ногтем лейб и сморщилась так, чтобы всем стало понятно без слов: само прикосновение к этому ширпотребу оскорбило ее достоинство до глубины души. Гегечкори растерялась, а я занервничала - сделка оказалась под угрозой срыва.
   - Окей, я погорячилась, - призналась я, примирительно заглядывая под грузинские брови-коромысла. - Давай цену до уценки и носи на здоровье.
   Но Мухина одним небрежным жестом сломала мой бизнес вдребезги:
   - Томка, давай лучше в Глюччи двинем. Там новую коллекцию завезли.
   При упоминании имени Глюччи покупательницы Баджеткинга издали завистливый вздох, словно ветерок в листве прошуршал. Толпа расступилась, пропуская к выходу Мухину, которая, как баркас, утянула за руку массивную тушу Гегечкори. Толпа сразу потеряла к событию интерес, и, как по команде, повернулась к нам с Маринкой спинно-затылочной частью. Опозоренное платье упало на моих руках в глубокий обморок, и я с брезгливой досадой отправила его обратно в корзину.
   - Ты что? - удивилась Маринка. - Не берешь?!
   Я не ответила, уже по опыту зная, что Маринка совершенно не восприимчива к описаниям тонких душевных переживаний. Лазоревый лоскуток сиротливо свесился из братской могилы китайского ширпотреба. Он молил о пощаде, но в моем светлом будущем нет места для дешевок. Я пошла к выходу, буксируя Маринку из бурлящих воронок Баджеткинга в тихий общажный аквариум. Маринка дергалась, как пойманная на крючок рыба, и ныла:
   - Завтра распродажа закончится, и мы вообще ничего не купим! Пусти! Я куплю вон то желтенькое...
   Каравелла ткнула пальцем в тюлевый кошмар цвета свежей урины. Я без лишних слов поволокла ее дальше. Глупая Маринка! Всегда хватает первое попавшееся, а потом еще и удивляется, отчего в ее жизни все наперекосяк.
   У касс я обернулась и едва не превратилась в соляной столб. Возле развороченной корзины стояла Мухина и смотрела в зеркало, приложив к лицу лазоревое платье. На ее лице светилась улыбка триумфатора. Я рванулась было назад, но Мейстрим осчастливленных покупательниц подхватил нас с Маринкой и, прокрутив в сливном отверстии крутящейся двери, вынес из Баджеткинга, словно клочки использованной туалетной бумаги.
  
   - Хочешь, я расскажу тебе, почему собаки и кошки ненавидят друг друга?
   Вообще-то Маринка обожает мои залипухи, но на этот раз она кисло улыбнулась и оглянулась воровато - сотый раз за вечер. Я прибавила шагу. Еще пять метров, и мы свернем в глухой переулок, а там глядишь, Маринкина паранойя поутихнет.
   - Они ненавидят друг друга, потому что они полярные, как Европа и Азия. Кошки - индивидуалисты и эгоисты - гуляют сами по себе и гордятся своими безупречными манерами. Собаки - альтруисты и филантропы - служат или людям или стае и считают кошек зазнайками и снобами. Кошки для собак - чистоплюи-европейцы с вылизанной шкуркой. А кошки находят собак по-азиатски брутальными - собаки испражняются под ноги людям и нюхают друг другу гениталии.
   - Бээ! - сморщилась Маринка. - Какая гадость! Ни за что не заведу собаку! Ну, разве что йоркшира. Они такие хорошенькие! Сошью ему красный комбинезон и шапочку.
   Я в ответ коротко матюгнулась. Потому что вляпалась в дерьмо.
   - Cобачье - к деньгам! - Лицо Каравеллы наконец-то перестало быть напряженным и осветилось обычной восторженной улыбкой. Впервые с того момента, как мы вышли из дома.
   Весь путь от общаги до Абрашки она прошла, сжав зубы и озираясь по сторонам. Все высматривала, не окажется ли тут кого из знакомых, хотя шанс встретить в самом криминальном районе города кого-то из наших чистоплюек равнялся одному к тысяче. Но сколько я ей не говорила об этом, Маринка логике не внимала, а все озиралась и шарахалась в тени, словно мы с ней только что взяли сберкассу. Кто бы мог подумать, что лучший аргумент для нее - вляпаться в говно. Маринка заинтересованно склонилась к моей испоганенной подошве и разочарованной протянула:
   - Коровья... Ты не помнишь, коровья - к чему? К счастью! Точно - я вспомнила, коровье - к счастью!
   Маринка захлопала в ладоши от радости, а я в очередной раз ей позавидовала. У нее все к любви, счастью или к деньгам. Я на свой счет иллюзий не питаю и точно знаю, что влипаю в дерьмо просто потому, что не смотрю под ноги. Я еще шаркала по поребрику, оттирая подошву, а Каравелла уже строила завоевательные планы на мою какашку.
   - Хороший знак - очень удачно все купим. И платья, и бижутерию. Мне нравится жемчуг - он к хрусталю очень идет.
   После неудачного крестового похода в Мэджикплазу с Маринкой случилось временное помешательство. Она поставила на своем будущем крест и провела остаток вечера, рыдая в подушку. И хотя эта истинная Золушка не сказала мне ни слова в упрек, я чувствовала себя препаршиво. Чувство вины за сорванный шоппинг в гамме моих переживаний занимало одно из последних мест. Гораздо болезненнее саднило поруганное самолюбие - соглашаться с тем, что ты лохушка, всегда не просто. А мысль о том, что мое платье сделает из Мухиной королеву выпускного бала, выжигала напалмом мозг. Если бы не этот смертельный коктейль уязвленного самолюбия и зависти, я бы ни за что не решилась предложить Маринке пойти к Али. Маринка, несмотря на положенный с прибором на собственную судьбу крест, в первый момент испугалась и посмотрела на меня недоверчиво - не шучу ли. Мне было не до шуток. Ей тоже. О возможных последствиях мы были хорошо осведомлены. Год назад одну старшекурсницу поймали на дружбе с Али и показательно исключили из колледжа, когда ей оставалась половина сессии до финиша.
   Али держит в Абрашке магазинчик с сувенирами. Кольца из фальшивого серебра, распятия из гипса и африканские статуэтки. Дело, казалось бы, провальное - туристы в этот район по своей воле не заглядывают. Но Али процветает, потому что основную прибыль делает на том, что ему приносят на исходе дня карманные щипачи и контрабандисты. Все знают, что у Али лучшие цены и лучшие товары. К сожалению, знает и деканат. Если нас застукают - прощай выпускной. Но есть вещи пострашнее исключения. Например, явиться на бал в дешевом прикиде из Долларстора. А после фиаско в Меджикплазе нас с Маринкой ждала именно эта незавидная участь.
   - Главное, чтобы никто из наших там не болтался, - подытожила Маринка, запихивая деньги в лифчик.
   Я спрятала свои сбережения также поближе к телу, и мы вылезли из окна общаги, когда над городом выкатилась спелой тыквой луна. Глядя на эту налитую медом луну, Али мечтательно сказал вместо приветствия:
   - Если бы у меня была тетя, способная превратить тыкву в золотую карету, я бы не пошел к Али.
   Мы с Маринкой скорбно переглянулись и вошли следом за ним в лавку.
   - Голову берегите - здесь балка, - сказал Али, исчезая в недрах своего логова. Поздно - Маринка уже эту балку нашла и заохала, растирая лоб. Я огляделась. Лавка Али больше напоминала археологические раскопки. Выщербленный цементный пол был щедро усыпан битыми черепками. Вдоль стен, как приговоренные к расстрелу, выстроились пока еще целые амфоры, безрукие Венеры и многорукие индийские боги - все сплошь в драповых пальто из многолетней пыли. В центре лавки, как главный коммерческий козырь, возвышалась слоеная колода старых ковров, на вершине которой остервенело вылизывал яйца бандитского вида кот.
   - Говорят, у него все-все купить можно. Даже орехи! - громким шепотом сообщила Маринка.
   Я отмахнулась. Волшебные орехи в нашей среде нечто-то вроде профессионального мифа, который уже так оброс вымыслом, что стал мало похож на оригинал. В древних книгах сказано, что из орехов доставались платья - прекрасные, как небо, луна и солнце. А сейчас, говорят, магию на текстиль не тратят. Сейчас из волшебных орехов достают идеальных женихов. Понаслышке, инструкция проста, как электровыключатель: надо мысленно создать образ идеального мужчины и расколоть орех. А дальше жить с милым в любви и согласии, пока смерть не разлучит.
   - Если не найду принца, приду к Али за орехами. Я уже знаю, что загадать, - Маринка привычно поплыла в сторону светлого будущего. - Во-первых, пусть это будет настоящий принц - мне очень пойдет корона...
   Ее сладкие мечты прервал Али, который вынырнул перед нами неожиданно, как джин из сказки, окутанный цветными дымками шифоновых юбок.
   - Посмотри - чистый шелк от Прада. Это платье заказала Шэрон Стоун.
   - И что - не пришла? - удивилась Маринка.
   - Адрес не знает, - усмехнулся Али. - Бери! Тебе, как моему лучшему другу, отдам за 500.
   Маринка сникла:
   - Но у меня всего 500... А еще чулки нужны. И ожерелье.
   - Ты померяй, а там договоримся
   Али раздвинул занавески примерочной кабинки, взметнув в воздух облачко пыли. Маринка юркнула в черную дыру подсобки и несколько раз коротко чихнула.
   - Вот видишь, - кричит Али. - Я прав, платье надо брать! Ну, а тебе какое принести?
   Вот это уже вопрос по существу! В голове волшебной рыбкой всплыло то, лазоревое - ускользающая из пальцев гладкая ткань и бисерная вышивка.
   - Мне нужно голубое, узкое - по фигуре, с боковым разрезом и глубоким декольте.
   - Зачем тебе голубое? Такой неинтересный цвет! У меня желтое есть. От Дольчевита. Тебе пойдет, - и, не дожидаясь моей реакции крикнул в сторону примерочной. - Ну что, красавица, оделась?
   - Застегнуть не могу, - просипела Маринка. - На спине не сходится.
   Али выволок красную от натуги Маринку из-за ширмы. Платье на ее спине натянулось, как кожа на барабане, и разошлось кверху широкой тещиной. Из декольте и подмышек вылезла тестом пухлая Маринкина плоть. Каравелла смущенно потупилась:
   - Мало оно мне.
   - Что - мало? Это платье - мало?! - профессионально запричитал Али. - Вы видели грудь Шэрон Стоун? Она в два раза больше! А заказала этот размер. Почему?
   - Села на диету? - предположила Маринка. - Но я похудеть уже никак не успею!
   - Какая диета, дорогая? Ты думаешь, эти голливудские звезды мучают себя голодом? Ха! Они слишком любят кушать лобстеров на завтрак! Это фасон такой, понимаешь? Здесь туго, там свободно.
   Али ловко застегнул на Маринке оставшиеся пуговицы и развернул к зеркалу. Маринка, задыхаясь от тесного корсета, уставилась на свое отражение. Из зеркала на нее смотрела пухлая матрешка, туго упакованная в шифон. Нос - картошкой, щеки красные - кровь с молоком. Тяжелая задница в складках ткани покачивалась, как айсберг в Ледовитом океане. Мне стало ее жалко.
   - Послушай, Али, нет ли у тебя чего-нибудь без корсета?
   - Есть, - обиделся Али. - Восточный халат есть. Правда, мужской. И чадра. Принести?
   - Нет-нет, не надо чадры, - испугалась Маринка. - Али, миленький, ну поищи, а? Может, есть что-нибудь... Ну, посвободнее.
   Оскорбленный Али молча исчез в подсобке. Маринка занервничала.
   - Только бы нашлось что-нибудь... Не обязательно такое шикарное, лишь бы фирма. А не найдется, я это возьму. Али говорит - мне идет.
   Все-таки не зря Маринка считается первой дурочкой на курсе. Ее наивность и отсутствие собственной точки зрения когда-то вводили меня в ступор. Но сейчас, прожив с ней бок о бок пять лет, я уже понимаю - Маринка не дура, просто она настоящая Золушка. Она, от кончиков волос до глубины косного мозга, сама наивность и кротость.
   Ее мать умерла при родах, и отец поспешил жениться, чтобы не растить дочку без материнской ласки. Новая мамаша попалась еще та. Родила от нового мужа двойняшек, а Маринку зачморила работой. Ну, там пеленки постирать, коляску покачать, погладить простыни и т.д. На тот момент Маринке едва исполнилось пять. Двойняшки подрастали, вместе с ними и росли Маринкины домашние обязанности. Через год она уже отвечала за чистоту в доме, а к десяти годам заменила кухарку и ее двух помощников. И все это делала исключительно добровольно, чтобы помочь дорогой матушке. Маринка вообще не знает слова нет. Стоит ее попросить о чем-то - сделает с великой радостью. Поэтому на все субботники и добровольные дежурства в госпитале Маринку вносят в первых строках списка. А с ней иду и я, потому что она всегда умоляет составить ей компанию.
   К полуночи Маринка перемеряла платьев двадцать. Я к ней не присоединилась только потому, что у старого абхазца не оказалось того, что мне нужно. Али внимательно выслушивал мои требования и приносил нечто совершенно другое. Мы и предположить не могли, что у него такие залежи товара. Иногда он уходил в подсобку и пропадал минут на пятнадцать.
   - Ищет! - восхищалась Маринка. - Сколько же у него всего?..
   Маринка уже уверенно отказывалась от того, что ей не подходило. Красное платье со страусиными перьями - слишком вызывающее. Черное расшитое стразами от Сваровки - чересчур мрачно. Нет такого же, но, к примеру, белого? Лазоревое из парчи - вчерашний день! В розовом с воланами Маринка похожа на украшенный к празднику строителей асфальтоукладчик. В белом с крупными цветами - на заварочный чайничек.
   Али злился и поглядывал на часы, но профессиональная закваска брала верх, и он снова и снова исчезал в недрах своей лавки. Наконец Маринка нашла то, что нужно. Жемчужно-розовый шелк, расшитый серебром. Она прижала к себе платье, как любимого мужчину, и с тревогой выдохнула:
   - Сколько?
   - Только для тебя - семьсот.
   - Как?! Но у меня же всего пятьсот.
   - Займи у кого-нибудь. Вон, подруга с радостью выручит. Друзья для того и существуют, верно?
   Маринка посмотрела на меня с надеждой, и я ее не подвела - решительно взяла за руку и потащила прочь, не слушая ее отчаянных протестов.
   - Марина, смирись - тебе это не по карману. Поедем в Мейджикплазу - там сейчас распродажи. За пятьсот монет купишь платье и еще останется.
   - Мне еще ожерелье нужно, - очень кстати вспомнила Маринка. - Жемчужное.
   Али бросился наперерез и ловко перекрыл выход.
   - Зачем бежать? Какой-такой Меджикплаза-зараза? Разве там товар? Разве там шик и фирма? Тьфу, а не товар!
   - Зато по деньгам, - парировала я.
   - Деньги-деньги! - закудахтал Али. - Все только и говорят про деньги. Даже такие юные девушки! Вай-вай! А я не за деньги, я за тебя пекусь, дорогая! Ты хорошая девушка, тебе нужен хороший жених. А жених - это мотылек, он летит на яркий цветой. В этом платье ты будешь как роза! Бери за шестьсот - помни мою щедрость!
   Мы ушли еще четыре раза, пока Маринке не хватило и на платье, и на ожерелье. Все это было куплено, не сходя с места. Али завернул покупки в бумажный пакет с логотипом своего магазина и вручил сияющей Маринке.
   - Я же говорила - коровье к счастью! - прошептала она, направляясь к выходу.
   Интересно, почему в таком случае в дерьме моя обувь, а счастье - у Маринки. Али, беспрестанно улыбаясь и кланяясь, распахнул перед нами двери. Из темного проема на нас вывалились далекие гудки автомобилей, жужжание сломанного уличного фонаря и гордость нашего деканата Мария Мухина. Второй раз за день!
  
   Если меня спросят, почему меня так бесит Мухина, я, пожалуй, не смогу адекватно ответить. Что-то на уровне неприятия видов, как у кошек с собаками. Мне не легко в этом признаться, но она безупречна. Яркая длинноногая блондинка с копной вьющихся волос. Непонятно только одно: какого хрена эта мисс Совершенство делает в нашем приюте сирых сирот? Я слышала две легенды. По первой Машка являлась внебрачной дочерью то ли императора, то ли самой императрицы. Согласно второй, ее родители-миллиардеры лет десять назад утонули вместе со своей прогулочной яхтой, а попечители размотали состояние и сдали наследницу на первый попавшийся факультет. Подозреваю, что обе они - плоды фантазии самой Мухи. А вот встретить нас у Али она точно не догадывалась.
   Увидев нас, Муха вздрогнула. На доли секунды в ее глазах мелькнуло замешательство и досада, но она мгновенно взяла себя в руки.
   - Вот так встреча! - протянула она. - И в каком чудесном месте!
   - Мы эта... лавки перепутали, - соврала Маринка. - Зашли, думали, в кондитерскую, а это...
   - А это, - Мухина ткнула пальцем в пакт с логотипом. - Лавка Али: Серебро, антиквариат, подарки. Ах, какие у него подарки - отвал башки!
   На последних словах Али встревожено закудахтал:
   - Какой такой отвал, милая? Девушки пришли к старому Али за помощью - платье-шматье покупать...
   Маринка вспыхнула и уже открыла рот, чтобы нагородить очередное идиотское оправдание, но я опередила:
   - А ты, Маша, что тут позабыла?
   - У меня свой интерес.
   Али снова подскочил, словно его кольнули пониже спины. Интересненько... Что бы ни делала тут Муха, это явно не занятия кулинарией.
   - Зачем цапаться, девочки? - примирительно улыбнулась она. - Нас не учили помогать друг другу. Я сделаю вид, что не видела вас. А вы...
   - А мы сделаем вид, что нас тут не было.
   - Умнички! - одобрила нашу сообразительность первая выпускница курса и повернулась спиной - разговор окончен.
   Мы простились с Али и вышли из пыльной лавки прямо в ночь. Город уже приготовился ко сну. Натянул на крыши рваное одеяло из туч, в складках которого серебряной монетой затерялась луна. Мы молча отмахали полквартала, и Маринка наконец спросила:
   - Интересно, что она делает у Али? Подрабатывает?
   - Если и подрабатывает, то интересно кем?
   Предприимчивость Мухиной всем хорошо знакома. Она единственная из нас не сидела на стипендию и не получала денег от родителей. На первом курсе Муха прославилась тем, что снялась для рекламы нижнего белья. Любую другую студентку за такие фокусы отчислили бы, но только не Мухину. Чтобы не топить свою единственную гордость и надежду, деканат сделал вид, что ослеп на все двадцать четыре глаза. Потом Мухина устроилась официанткой в кафе, но долго носить подносы ей не пришлось. Хозяин быстро смекнул, как использовать ее внешние данные с большей прибылью, и ввел специально под нее должность живого манекена. За зарплату управляющего Машка должна была сидеть у окна и красиво потягивать кофе. На нее мухами на сладкое слетались офисные менеджеры, но, войдя в кафе, с сожалением видели на столике прекрасной незнакомки табличку "Не беспокоить". Хозяин ресторанчика шептал, уважительно скрючиваясь к уху посетителя, что девушка - гениальная писательница из N-ска и в данный момент создает здесь свой очередной шедевр. Поэтому смотреть можно, а заигрывать - ни-ни. Офисные менеджеры, привыкшие видеть в женском поле конкурентов на каблуках, немели от неземной красоты Мухиной. А она плыла в клубах сигаретного дыма, и океан тайны плескался в ее глазах.
   Доходы ресторана выросли впятеро. Но уже к следующему кварталу этот показатель плавно пополз вниз. Хозяин проявил коммерческую предусмотрительность и заполнил девицами еще два столика кафе. Репертуар легенд о прекрасных незнакомках теперь расширился и исполнился болливудским драматизмом. Молоденькую портовую шлюшку хозяин выдавал за сбежавшую от папаши-миллионера дочь. Другую - очкастую крысу с выбитыми передними зубами - он представлял научным гением, который пробивается в люди, как цветок сквозь асфальт. Но основной рекламной изюминки мадам Ломоносов была сплетня о том, что она в свои двадцать восемь еще девственна и больше всего на свете мечтает расстаться с невинностью. На фоне столь ярких персонажей аристократический романтизм Марии Мухиной как-то потускнел. Хозяин пересадил гениальную N-скую писательницу на задворки зала, а потом и вовсе перевел на посменную работу - день через два. Мухина поняла его вежливые намеки и ушла по собственному желанию. Случилось это за полгода до выпускного, и, судя по тому, что она побирается на распродажах, дела у нее фонтаном не бьют.
   Мысли сделали привычный круг и вернулись в Баджет-кинг. Черт возьми, какая же я лохушка! Надо было не пасовать, а сказать с ленцой: "Идите-идите - в Глюччи дурочек любят. Потому что человек разумный не заплатит за кусок тряпки стоимость автомобиля". Сказать и нести платье к кассе. Вот тогда бы Муха круто обломалась! Где только были мои мозги?..
   На нас из темноты корабельным остовом выступил темный корпус общаги. Только тут я поняла, что за весь обратный путь только сейчас вспомнила про платье. Надо же!
  
   - А-а-а, Кораблева и Петрова - бессменный тандем! - усмехнулась мадам Бовари, увидев в конце коридора наши унылые фигуры. - Где одна - там и другая. Может, вам и замуж выйти вместе? За одного и того же принца?
   Мадам Бовари толкнула дверь, и мы с Каравеллой вошли в аудиторию. Никто в целом мире не умеет выставить нас идиотками так, как она. Одна фраза или взгляд - и ты уже готов провалиться сквозь землю. Вот как сейчас. Впрочем, Маринку желчь декана ничуть не смутила. Она, радостно улыбаясь, положила на стол зачетку - переэкзаменовка началась.
   Мадам Бовари разложила на столе веер из билетов, Маринка вытянула один из середины и громко зачитала тему:
   - Взгляд, как метод воздействия и манипуляции. Основные правила использования.
   Повезло. Билет легкий, материал первого курса.
   - Прекрасно, - говорит мадам. - Пять минут на подготовку вам хватит?
   Маринка кинула, достала ручку и листок бумаги, зашуршала, записывая по памяти ответ. Я тоже вытянула билет и, не глядя, протянула его мадам. Каков бы он ни был - я готова на все сто. Пока мадам занесла в журнал номер и тему моего билета, я рассматривала аудиторию. Я видела ее тысячу раз - эти парты, доску, дешевый газ и потертый бархат на окнах. Но этот раз отличался от прочих тем, что был последним. При любом исходе переэкзаменовки, завтра мы закончим учебу. Говорят, в таких случаях чувствуешь приливы ностальгии. Я, сколько ни прислушивалась к себе, ничего похожего на тоску не находила. Впрочем, как и радости. Колледж был нашей крепостью и последним оплотом материнской заботы. Своеобразной, конечно, была эта забота - с взысканиями, слежками, доносами и угрозами отчислений. Так ведь и мы не знали другого материнства.
   Сиротство - первая отличительная черта Золушек. Мы все выросли без матерей, за исключением Гегечкори, которая еще в младенчестве осталась без отца. Тамар как-то проболталась, что для поступления в колледж ее мамаше пришлось привести в деканате веские аргументы в запечатанных конвертах. Думаю, мадам Гегечкори могла бы не трудиться - с ее усами и мощной борцовской фигурой она меньше всего похожа на ласковую матушку.
   - Ну-с, время истекло. Кораблева, прошу вас.
   Маринка вскочила с места, как уколотая, но мадам остановила ее мягкой улыбкой, дескать, сидите и чувствуйте себя, как дома. Маринка покраснела и уселась обратно - напряженно, как на ежа.
   - Взгляд очень важен при этих... манипуляциях, - пролепетала она. - Можно так посмотреть на человека, что он все для тебя сделает.
   Каравелла замолчала. Мадам, одобрительно улыбаясь, бросила подсказку.
   - Приведите пример, пожалуйста.
   - Ну, например, чтобы место в автобусе уступили. Надо выбрать жертву...
   - Объект, - в голосе мадам тонко звякнуло раздражение.
   - Выбрать объект, - послушно повторила Маринка. - Посмотреть ему в глаза, и подумать: "Уступи мне место".
   - Не подумать, а мысленно приказать. Почему этот способ манипуляции работает?
   - Потому что, если объект этот тоже посмотрел вам в глаза, он готов к общению.
   Маринка снова замолчала. На этот раз основательно - она рассказала все, что знала. А ведь сидела над конспектами всю ночь. Просыпаясь, я видела включенный ночник и ее скорбно ссутуленную спину. Но так уж устроена ее голова, информация влетает через глаза и уши, чтобы тут же вылететь через вечно приоткрытый рот. Сейчас Маринкин рот уже начал кривиться - верный признак того, что она готова зареветь. Мадам дала ей второй шанс:
   - Давайте просто проверим ваше знание практики. Прошу вас.
   - Что?
   - Прикажите мне поставить вам зачет.
   - Как?! - стушевалась Маринка. - Прямо вот приказать?
   - Смелее, Кораблева! Ну?
   Маринка изо всех сил сконцентрировалась: губы в ниточку, лоб гармошкой. Мимическая композиция: простите, тетенька, я облажалась и готова кровью искупить. Мадам устало выдохнула и потерла лоб.
   - Что мне с вами делать, Кораблева? Я не могу выдать вам диплом.
   - Но почему?!
   - Потому что вы ни-че-го не знаете. Ваш мозг чист, как накрахмаленная простынь. Даже не верится, что такое возможно.
   На глаза Каравеллы навернулись слезы и потекли по щекам черными дорожками. Мадам брезгливо отвернулась.
   - Это провал, да? - Шепнула мне Маринка. - Я такая дура!..
   - Если будешь рыдать - точно дура. Глаза же накрашены! Держи платок.
   Каравелла рева. Что, в принципе, для золушки не порок, а лишний бонус. Только платки она все время забывает. Поэтому я всегда держу для нее в сумочке стопку чистых салфеток - мне самой они без надобности, я редко плачу. По правде говоря, для Золушки это не типично. Но я уже привыкла - со мной вообще что-то не то. Вроде, все первичные признаки на месте: субтильное телосложение, маленький размер ступни, сиротство, мачеха-ведьма и две сводные сучки-сестрички. Но по сравнению с остальными девицами моя жизнь - сплошной шоколад. Папаша женился, когда мне было шестнадцать, а потому моя дедовщина продержалась чуть больше года. Потом меня отправили в эту богадельню. Теперь родственнички живут в пятистах километрах отсюда и к счастью не горят желанием меня видеть. Каравелла, например, в свой серпентарий мотается каждые выходные. Натрет полы, заштопает дырки, надраит сковородки, огребет порцию суровой родительской ласки - и домой, в общагу. Приходит в себя неделю, но в выходные садится на электричку и прется в резиденцию. Золушки иначе не могут.
   Каравелла схватила платок, промокнула глаза и шумно высморкалась. Мадам оглянулась. Я с удивлением заметила в ее взгляде сочувствие. Впервые за все три года.
   - Понимаете, Кораблева, - сказала она. - Выпустить вас из колледжа с таким низким уровнем подготовки равноценно преступлению. Останьтесь еще на год. Поучитесь, усвоите материал и...
   - Да я уже все-все усвоила! - Кораблева шумно втянула сопли и со злостью размазала по щекам слезы. - У меня по педагогике пять. И по домоводству! Все-все могу! И шить, и гладить, и полы натирать. И готовлю лучше всех на курсе!
   - Ах, Кораблева... Без знания моего предмета ваши шансы равны нулю!
   Домоводство пригодится вам уже после того, как вы выйдете замуж, понимаете? А чем вы собираетесь цеплять мужа? Мытьем посуды? Натиркой полов?
   - Туфелькой.
   - Надеетесь на судьбу?
   - А на что ж еще надеяться? - устало спросила Каравелла.
   - И потом, - влезла я. - Разве не это прописано первым пунктом устава? Мы все должны верить в теорию вероятности и ждать.
   Мадам посмотрела на меня с интересом, вставила в мундштук новую сигаретку и отвернулась к окну. Некоторое время она задумчиво курила, глядя на верхушки пирамидальных тополей и визжащих, словно первокурсницы, ласточек. Маринка затаила дыхание, понимая, что в данный момент мадам решает ее судьбу. Ветер лениво теребил выцветшие занавески, билась в стекло уставшая от неволи муха. Мадам с явным сожалением отвернулась от окна и выдохнула вместе с клубом синеватого дыма:
   - Хорошо, Кораблева, давайте вашу зачетку.
   Маринка подскочила с места. Суетливо порылась в сумке, выдернула зачетку и, опрокинув стул, бросилась к преподавательской кафедре, сияя от счастья. Мадам чиркнула в зачетке и вернула ее Каравелле.
   - Держите.
   - Спасибо! - сияла Маринка. - Вот увидите, у меня все будет хорошо!
   - Дай-то бог, Кораблева... Дай-то бог.
   Маринка с восторгом рассматривала в своей зачетке свеженькую тройку, когда в аудиторию без стука вошла секретарша. Она посмотрела на меня со значением и склонилась к уху мадам. Мадам выслушала информацию, не поднимая глаз, и, по-прежнему не отрывая взгляда от трещинки на столе, сказала:
   - Кораблева свободна, увидимся на вручении дипломов. А вас, Петрова, я попрошу пройти в деканат.
   Мадам направилась к выходу, за ней засеменила секретарша. Сердце у меня тревожно подпрыгнуло и ухнулось куда-то в желудок. Я встала, и, не оглядываясь на обалдевшую Маринку, вышла следом за своими палачами.
   - Жду тебя в вестибюле! - пискнула вслед Каравелла.
   Дверь аудитории шумно захлопнулась от сквозняка. Как в спину выстрелила.
  
   Когда тебя припирают к стенке, выкручиваться уже бесполезно - остается сгруппироваться и принять удары судьбы с наименьшими травматическими последствиями. Этому правилу не учат в колледже, но мы сами должны его понимать. У Золушек нет права на ошибку. Или ты соблюдаешь все предписания или вылетаешь, потому что любой, кто пытается нарушить установленный порядок - априори кто угодно, только не золушка.
   Все это я услышала на собранном в мою честь педсовете. Начали преподы издалека. С расспросов, не знаю ли я, по какому поводу меня собираются исключить. За истекшие сутки на мне было два преступления: нецензурное высказывание и визит к Али. За матюги в адрес навязчивого поклонника можно отделаться строгим выговором, но визит к Али... Визит к Али ставил жирную точку на моей карьере. Поэтому на первый вопрос я не ответила. Удивленно хлопала глазами и молчала, стараясь придать своему молчанию оттенок оскорбленной невинности. Но меня это не спасло. Вперед выступила леди Мэри, преподаватель эстетики семейных отношений, и, мягко улыбаясь, назвала и дату, и время и точный адрес Али-бабы. Мадам Бовари выслушала информацию, не поднимая головы. В кабинете повисло тягостное молчание.
   - Мне только одно не понятно: неужели вы были там одна, без Кораблевой?
   - Маринка тут ни при чем, - соврала я, честно глядя в глаза декану. - Она даже не в курсе, что я покидала общежитие. Она спала, а я вылезла в окно.
   Преподавательский состав осуждающе загудел, а мадам бросила в мою сторону внимательный взгляд. Кажется, моя искренность не вызвала у нее сомнений. Мадам откинулась в кресле и вынесла вердикт:
   - Мне все ясно. Будем готовить документы к отчислению. Только ответьте, Петрова, на последний вопрос: зачем вы пошли к торговцу краденого?
   - Я искала платье.
   - Что ж... Теперь у вас одной проблемой меньше.
   Преподы льстиво захихикали, показывая, что по достоинству оценили начальственную шутку. Разбор полетов окончился моим полным поражением.
   Моя жизнь окончена, так и не начавшись. Три года обучения - псу под хвост. И это бы ничего, самое страшное, что больше я не смогу никуда поступить. В социальной карточке на мое имя первой строкой указана профориентация - Золушка. Оспорить ее невозможно. Золушка - это не профессия, это статус, который мы получили при рождении. Узнать, золушка ты или нет предельно просто. Если ты еще в младенчестве остаешься без матери, и после повторной женитьбы отца получаешь в нагрузку мачеху-ведьму и парочку сводных сестричек, если детство твое проходит на коммунально-бытовых плантациях, а взросление на кухне - добро пожаловать в наш клуб. Здесь тебя научат всему, что упустила мачеха: готовить блюда кухни мира, кроить, шить и вышивать крестиком, вязать тонким крючком ажурные салфеточки, с большей эффективностью драить полы и стены, выращивать розы по лунному календарю и ухаживать за младенцами. По окончанию нашего факультета ты становишься домохозяйкой высокого класса. Дальше остается просто дождаться принца, и карьеру можно считать сложившейся.
   По такой же накатанной схеме развивалась и моя житуха. До сегодняшнего момента. А теперь? Теперь меня выселят из общаги в двадцать четыре часа, и останется неутешительная альтернатива: вернуться домой и быть заживо съеденной мачехой или устраиваться на самую низко квалифицированную работу какой-нибудь официанткой, прачкой или работницей фабрики, заранее понимая, что выше этих должностей мне никогда не подняться. Вот так-то! Единственное, что грело душу - Маринку я за собой не утянула. Пусть хоть ей повезет.
   Я все-таки разревелась. Но уже закрыв за собой двери кафедры. Так что преподы были лишены удовольствия видеть меня в покаянных слезах. Я все-таки разревелась, прижавшись лбом к оконному стеклу, за которым бушевало лето. Сидя в туалете на подоконнике, я рыдала, и слезы селевыми потоками размывали оконную копоть и душу мою до самого дня. Я так увлеклась самосостраданием, что даже не заметила, как за моей спиной возникла тетя Лена. Она положила ладонь на мою вздрагивающую спину и сказала:
   - Иришка, смотри, что у меня для тебя есть!
   Тетя Лена прошуршала упаковочной бумагой и выложила на подоконник разноцветное ожерелье - настоящий богемский хрусталь. Вчера оно сделало бы меня самой счастливой золушкой на свете, но сейчас только сыпануло соли на свежие раны.
   - Тетя Лена, ты опоздала. Меня только что отчислили.
   - Я никогда не опаздываю, забыла? А ты? Ты платье купила? Нет?! Чем ты только думаешь? Бал завтра!
   Тетя ухватила меня за руку и сдернула с подоконника. Я покорно поволоклась за ней. Пусть она и не понимает до конца происшедшего, но, по крайней мере, выведет меня - опозоренную и зареванную - из этого осиного гнезда.
   В коридоре мы налетели на педсостав. Преподы стояли плотной кучкой возле двери кафедры и обсуждали что-то негромко, но эмоционально. При виде нас, их спор сник. Спешно натянув на лица любезные улыбки, они приветливо попрощались с тетушкой. А мадам Бовари даже по-дружески с ней обнялась, а мне шепнула на ухо:
   - Благодарите тетушку, Петрова. Она за вас поручилась.
   - Поручилась еще при ее рождении, - мягко улыбнулась в ответ тетушка, и, крепко ухватив меня за руку, увела прочь.
  
   Платье мы нашли в два счета. С Тетеленой все легко и просто. Еще бы! Она маг третьей категории. Третья категория, это, конечно, не первач. Создавать воздушные замки и исполнять тайные желания тетушка не умеет. Пока не умеет. Но она делает очень быструю карьеру, и все ей прочат большое будущее. И платье она мне выбрала сходу, да такое, что просто блеск. Мне даже показалось, что оно само прыгнуло к тетушке в руки. Ровно то, о котором я мечтала. Голубое, узкое по фигуре с боковым разрезом и декольте. Хотя, оно даже превзошло мои ожидания - на спине у платья моей мечты красовался еще один разрез. Такой глубокий, что в нем даже приоткрывались ямочки на крестце. Платье село на меня, как кожа, и сбило дыхание. Не от тугости материи, а от восторга - я была в нем просто великолепна. Тетушка от радости чуть не взлетала. У них, у фей всегда так: сделал счастье другому - тебе возвращается сторицей. На фоне этого восторга я даже как-то простила Мухину. Не до конца, конечно, но, по крайней мере, выдернула из мозга эту занозу.
   Выходя из магазина и прижимая к груди пакет со своим сокровищем, я спросила Тетелену, как так получается, что среди Золушек, которые в принципе являются воплощением лучших женских качеств, попадаются такие говнючки, как Мухина? Тетя вдруг посмотрела на меня насторожено и поспешила распрощаться. Странно. Обычно на прощания у Тетелены уходит масса времени. Поцелуи, наставления и полезные советы тетушка всегда выдает крупной порцией на пороге открытой двери. Но сейчас она торопливо чмокнула меня в щеку и упорхнула в такси. Я удивилась, но обдумать причины тетушкиной спешки не успела. Потому что взгляд мой уперся в витрину Долларстора, где на дешевой поставке из пластика красовались туфли Каравеллы. Один в один.
  
   Маринка нацепила на себя полный комплект выпускной амуниции, и корячилась перед зеркалом, пытаясь уместиться в отражении от макушки до каблуков. Целиком никак не выходило, поэтому Маринка оценивала себя по частям. То выпячивала грудь, то выгибалась, пытаясь заглянуть за спину.
   - У меня на спине складок нету?
   Складки были, но не от платья. Поэтому я с чистой совестью ответила отрицательно. От избытка чувств Маринка меня расцеловала и стянула с ноги туфлю.
   - Глянь! Я на оставшиеся деньги гравировку сделала!
   Поверх дешевого хрусталя красовалась замысловатая золотая сеть из цветов, птиц и изогнутых веточек. Гравировка на бальных туфельках - последний писк моды. Ручная и кропотливая работа, канавки затираются натуральной золотой пылью. Гравировка выводит туфли из ширпортреба в эксклюзив. Само по себе это прекрасно. Но Маринкином случае - очередная глупость. Я открыла было рот, чтобы раскрыть ей глаза, но вместо этого беспомощно промямлила:
   - Красиво. Но стоило бабло тратить? Все равно на один день.
   - Не скажи, - улыбнулась Каравелла. - Я верю, что они ко мне вернутся.
   Глаза Маринки подернулись поволокой. Мечтать о том, как она станет принцессой - ее любимое хобби. Она занимается им часами, и уже немало преуспела в результатах. Маринка уже знает, какой цвет стен и обивки будет у нее в гостиной, как она обставит детские комнаты для своих пятерых детей, в каком платье будет выезжать на светские рауты и дипломатические приемы. И пропуск в это светлое будущее она в данный момент держит в руках.
   - Мань, а ты у кого туфли брала?
   - Гегечкори продала. Ей из Тбилиси прислали, но размер не подошел.
   Нет, конечно, я остыла не сразу. Первый порыв - немедленно пойти и насовать Гегечкори в усы - взрывной волной вынес меня из комнаты. Но пока я маршировала по длинному, как кишечник, коридору общаги, порыв куда-то растворился. Во-первых, появилось понимание, что набить княжне лицо никак не получится. Моя праведная ярость в лучшем случае окончится жалким тычком в ее тяжелый подбородок. А потом... Что будет потом - страшно даже представить. Если повезет, я просто выпаду в окно и умру на месте, расколов черепную коробку об асфальт. Если не повезет, лишусь зубов, волос и формы носа, потеряю почки и печень и проведу остаток жизни в инвалидном кресле - обезображенная и никому в этом мире не нужная. В любом случае, бал придется пропустить, и мое лазоревое платье повесится от тоски в шкафу Каравеллы - на долгую память. И пока унылые перспективы раздирали мой череп на полушария, ноги несли обезумевшее от внутренних противоречий тело к Тамаркиной двери. Я очнулась только ткнувшись в нее носим.
   Тамаркина дверь высилась предо мной, подбоченясь ручкой, и была до тошноты похожа на саму Тамарку. Прямая, глухая и деревянная, словно тоже носит гордую фамилию Гегечкори. Я трижды гулко стукнулась лбом о филенку и повернула назад.
  
   - Маринка, как ты думаешь, чем отличается настоящий принц от остальных?
   Разговор с Васей никак не давал мне покоя. Хорошенько поразмыслив над его вопросом, я поняла, что ответа у меня нет. Мы миллион раз слышали словосочетание "настоящий принц", привыкли им оперировать, но я ни разу не слышала, чтобы кто-то из нас попросил мадам Бовари дать ему определения. Подразумевалось, что это элементарно и давно всем известно. Если честно, до разговора с Васей мне и самой не приходило в голову этим заморачиваться. Маринке тоже. Она так удивилась вопросу, что на мгновение забыла про маникюр. Кисточка для лака в ее руках недоуменно замерла в воздухе и уронила на стол тягучую розовую каплю.
   - Странный вопрос... Принц это принц - вот и все.
   - А все-таки? Ну, должны же быть какие-то черты. Вот, к примеру, встретила ты парня на улице, как определить с первого взгляда - принц он или дурак? Короны ведь сейчас не носят.
   Маринка обиженно засопела. Должно быть, фраза "первый взгляд" на всю оставшуюся жизнь стала ее больной мозолью. Она провела кисточкой по ногтю большого пальца, полюбовалась результатом и нехотя ответила:
   - Ну, принцы - они... Они аристократы. У них папа с мамой - король и королева.
   - И че - будешь у всех спрашивать свидетельство о рождении?
   - Не буду, - согласилась Каравелла и, затаив дыхание, двумя точными взмахами кисточки закрасила указательный палец. - Посмотрю на его руки. У принца всегда аккуратные ногти. Он не делает грубой домашней работы и вообще никакой не делает.
   - То есть, просто тунеядец.
   - Ой, ну скажешь тоже! - возмутилась Маринка и наморщила лоб. - Еще у настоящего принца манеры благородные. Он никогда не ругается матом и не пьет баночного пива.
   - О, уже теплее...
   - Женщину никогда не обидит. Ни словом, ни делом. За ним, как за каменной стеной!
   - Тюремщик?
   - Слушай, ну, что ты докопалась, а? - возмутилась Маринка. - Я из-за тебя вот - ноготь смазала!
   Маринка нервно смочила ацетоном ватный тампон и растопыренными пальцами вытерла испорченный ноготь.
   - Признак - не признак... развела урок ботаники! Я так понимаю, если мне встретится настоящий принц - пойму это без определений. Вот и все!
   Завидую я Маринкой уверенности. Хотя, если хорошенько поразмыслить, завидовать тут нечему. Каравелла все принимает на веру. Написано в учебниках, показали по телевизору, - значит, правда и точка. Я с тоской посмотрела, как ловко Маринка управилась с очередным ногтем. А может, так и надо? Зачем нужны все эти сомнения? Лишнее смятение в голове. А от него - запоры, отеки, прыщи и нервные расстройства. Правы классики, все наши беды - исключительно от ума. С этим даже Маринка согласна.
   - Чем фигней страдать, - сказала она. - Лучше бы вещи собрала. Я вот чемодан с утра упаковала.
   - Зачем?
   - Завтра бал, забыла? Если нам повезет, мы сюда не вернемся.
   - Если нам повезет, этот хлам нам просто-напросто не понадобится.
   - Тоже верно, - улыбнулась Маринка, рассматривая растопыренные пальцы. - Слууушай, а если тебе будет уже не надо... Подари мне свои джинсы со стразами?
   - Зачем? Ты же в них в жизни не влезешь!
   Маринка вспыхнула. По ее раскрасневшимся щекам, я поняла, что еще слово и между нами вспыхнет кратковременный скандал - один из тех, какие случаются между лучшими подругами по десятку на дню. Они накатывают внезапно, как грибные дождики. Проносятся, изливая быстрые слезы, высыхают так же быстро, как дождевые капли в летний зной, и оставляют в отношениях прохладную свежесть. Мне расхотелось играть этот спектакль. Все-таки, завтра выпускной. И кто знает, вдруг одна из нас по счастливой случайности уедет с бала в собственную резиденцию. Наше соседство, заполненное легким трепом и розовыми мечтами, утренними склоками и вечерним чаем, общими проблемами и радостями, оборвется внезапно, как рыбачья леска, оставив в душе царапающий крючок.
   - Ну, прости, Мань, - сказала я примирительно. - Чаю хочешь? У меня шоколадка есть.
   - А может, чего покрепче?
   Мы с Маринкой удивленно оглянулись. В дверном проеме стояла Гегечкори с початой бутылкой темного вина, и в ее глазах-углях мерцала коровья грусть.
   Не дожидаясь ответа, Тамара прошла в комнату и поставила бутылку на стол.
   - Выпить с вами хочу. Тоска в душе, хоть вены режь.
   - Отчего же тоска, Тамарочка?
   Удивилась Маринка и засуетилась вокруг гостьи, доставая из тумбочки чашки, сухое печенье и яблоки.
   - Праздник ведь! Выпускной завтра...
   - О том и речь, - Гегечкори ловко наполнила кружки вином. - Конец нашей безмятежной жизни, девочки.
   - Да ну что ты, Тамарочка! - бросилась утешать ее Каравелла. - Наоборот же! Выйдем замуж и все проблемы решены. Не надо больше будет мыть полы в магазинах и носить подносы. Будем дома сидеть, детей растить, - глаза Маринки подернулись романтической дымкой, это запустился внутренний механизм, позволяющий ей безо всяких физических усилий витать в облаках. Но Гегечкори, от природы лишенная уважения к чужим заскокам, без жалостно сдернула Маринку с небес.
   - Во-первых, мужа еще найти надо. А дальше, как повезет. Попадется алкаш или бабник - и привет семье, всю жизнь будем слезами умываться, - Гегечкори всхлипнула, и я впервые посмотрела на нее без неприязни. А Маринка та вообще чуть не заревела за компанию, но быстро взяла себя в руки и улыбнулась:
   - Тома, зачем плакать о том, что еще не произошло? А ну как все наоборот сложится, как в учебнике? Нас сразу найдут, полюбят и возьмут замуж. И мы все будем счастливы и богаты. Детей родим. Я лично хочу пятерых, двух девочек и трех мальчиков.
   - Везет тебе, ты в это веришь - позавидовала Маринкиной глупости Гегечкори и подняла бокал. - Вот за это, девочки, и выпьем. За веру. Без нее вообще никуда.
   - За веру, - повторила Маринка, чокаясь стаканом.
   - За веру, которая вводит нас в заблуждение, - согласилась я.
   Маринка пригубила вино, а Гегечкори удивленно застыла со стаканом в руке.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Только то, что сказала. За веру, девочки. Ведь нет ничего лучше веры. Надо верить, что принц обязательно встретиться, что ты достойна счастья, что твое выпускное платье - не жалкая дешевка, а мейд ин Франсе. А туфли...
   - Что туфли? - Губы Гегечкори сжались в нитку.
   - А туфли у нас - просто зашибись! - радостно завершила тост Маринка. - Не штамповка, а эксклюзив. С такими точно не пропадем!
   Наша посиделка только один раз вышла за рамки теплого дружеского вечера. Когда Маринка вышла в туалет, Гегечкори вдруг сгребла меня за шиворот и шлепнула о стол, как набрякшую водой тряпку.
   - Скажешь Маринке про туфли - говно будешь, а не подруга.
   - С чего это?! - рыпнулась я.
   - Правда ее убьет. Сама не видишь, да? Какая ей разница, фирма ее туфли или нет. Главное, она за свои копейки в них себя королевой чувствует. А вот это никак не подделать. Ясно?
   Ответить я не успела - Маринка вернулась и, сияя от предвкушения счастья, и разлила по стаканам остатки вина. Оно, и правда, оказалось хорошим - терпкое, густое, как свернувшаяся на солнце кровь.
   - Ой, девочки! - прощебетала Маринка. - У меня такое ощущение!.. Такой ощущение, что вот допьем и что-то хорошее случится.
   Мы с Гегечкори скорбно переглянулись. Маринкин оптимизм уже походил на помешательство. Но как только Тамарка вылила из бутылки остатки и поставила опустевшую тару под стол, за окном зазвучала музыка, а следом потек надтреснутый бас:
   - Золушка моя, солнышко печное, на каких балах встретимся с тобою?
   Предвидевшая это чудо Маринка вдруг заплакала. Сладко и молча, выпрямив спину и запрокинув голову, не вытирая слез, которые текли проторенными дорожками и капали на полировку тумбочки.
   - Ишь, серенаду кому-то поют, - мечтательно протянула Гегечкори и с вальяжной неспешностью, словно этот призыв предназначался именно ей, подошла к окну, распахнула рамы и, подперев голову рукой, улеглась на подоконник широкой грудью, как Рапунцель на подушку.
   - Не утешайте меня - мне слова не нужны. Я понимаю, что Золушки очень важны. Туфелькой звонкой в ночи по земле семеня, вдруг ожидают они, ну, представьте, меня.
   Я тоже подошла к окну и выглянула поверх округлого Тамаркиного плеча. Под окнами стоял, раскинув руки, Вася. У его ног верным псом выл и хрипел старый магнитофон. Вася смотрел на наши окна и плел песню дальше, стараясь придать своему нестройному басу приличествующую жанру глубину:
   - Золушка моя с крашеной губою, на каких балах встретимся с тобою? - вопрошал Вася, подняв руки вверх. Я попятилась - не хватало еще стать посмешищем для всей общаги. За моей спиной Маринка сладостно высморкалась в носовой платок:
   - Ах, как это романтично! Девочки, а давайте сделаем вид, что это нам, а? - Маринка на секунду задумалась, примеряя к себе новое впечатление, и, судя по широкой улыбке, мгновенно сменившей слезы, это роль ей пришлась по душе. - Приятно-то как, девочки!
   Где-то наверху стукнула рама, и насмешливый девичий голос выкрикнул:
   - Вали отсюда! Я за тебя замуж не пойду!
   Как?! Так он еще к кому-то ...?!
   - Нифигассе! Он и к тебе сватался?! - озвучил кто-то мою мысль. Пока я пыталась опомниться, из окон общаги посыпались разоблачительные возгласы:
   - И ко мне подкатывал, девочки!
   - И меня вином поил...
   - Блядун!
   - Бей его, девчонки!!!
   Мимо нашего окна просвистело и шлепнулось о Васин широкий торс полдесятка сырых яиц, пара помидор, тапки и тетрадь с конспектами. Между золушками не бывает единения, если дело не касается общих обид. В данном случае обида была не просто общей, она касалась всего золушства в целом. Даже те, кому не досталось Васиной любви, почувствовали себя оскорбленными и швырнули в любвеобильного Васю все, что подвернулось под руку. Завершили акт уничижения ведро воды и распоротая подушка. Вася растерянно умолк, а его не чувствительный к человеческим страстям магнитофон продолжал серенаду самостоятельно и без слов.
   - Да что я вам сделал-то? - рявкнул Вася мгновенно прорезавшимся во всей своей густой насыщенности басом. - Я вас любил! Да, всех! Глубоко и безнадежно! Но разве вам это не нравилось?
   В ответ захлопали закрывающиеся рамы. Магнитофон наконец всхлипнул последний раз и затих. На землю еще падал легкий искусственный снег, когда осмеянный Вася стряхнул с тюбетейки горстку перьев, подхватил магнитофон и растворился в ночи. Гегечкори разочарованно выпрямилась:
   - Надо же, всех любил, кроме меня, - вздохнула она и закрыла окно.
   Она была разочарована, а что говорить обо мне? Я была просто уничтожена, раскромсана на куски и смешана с землей. Единственный парень, который признавался мне в любви, оказался банальным бабником. Даже здесь, в своем кролевстве-на-час я была всего лишь дурой, одной из десятка, а может даже сотни. Просто дурой, стоящей в очереди за счастьем. Вот так-то!..
  
   Огромные часы над входом в бальный зал Дворца Культуры, равнодушно отщелкивая секунды, подсчитали и наши успехи. Мы уже полчаса отирали голыми спинами бюст Геродота. У Кораблевой дела еще ничего. Ее три раза пригласили на танец. И два из них - один и тот же принц. Но он вообще оказался расторопным и перевальсировал всех цыпочек. Кроме меня. Это был явно не мой вечер. Кажется, на меня толком ни разу никто не взглянул. В какой-то момент мне даже показалось, что я вся, как и мои туфли - сделана из стекла. Но я не унывала. В конечном счете, все определяет случай. Надо просто подождать своего часа.
   Туфли, купленные по совету Каравеллы на размер меньше, жевали ступни, как два бультерьера. Но я, в отличие от Кораблевой, не ныла. Она же без конца одергивалась, поправляла прическу и спрашивала.
   - А так посмотри, не блестит?
   - Не блестит.
   Она забыла пудреницу.
   - А самый кончик? А если я голову вот так...
   - Отцепись.
   - Я забыла пудреницу, - извинилась Кораблева и застрадала молча.
   Я видела, как она украдкой ловит свое отражение в зеркалах, задавая себе один и тот же немой вопрос: блестит - не блестит?.. Кораблева неплохая девица, но ее припадки недовольства собой выматывают не одну ее, но всех, кто и находится в этот момент рядом. Она может весь вечер развлекаться, задавая идиотские вопросы, и бегать от одного зеркала к другому в надежде, что все предыдущие - кривые. Из состояния затяжного комплекса Кораблеву могут вывести только две вещи: алкоголь и новые шмотки.
   - Мань, может, бухнем?
   - Давай! - встрепенулась Маринка. - Я сгоняю. А ты место посторожи.
   Ну да, бывают такие ситуации, когда даже огрызок гипсовой статуи превращается в высшую ценность. Расположенный в углу, но в то же время возле окна, окна Геродот был удачно прикрыт с двух сторон пузатыми колоннами и надежно защищал нас от толпы. Я встала на приступку его пьедестала и поверх уложенных и напомаженных голов собратьев по веселью проследила стремительный и извилистый, как след подводной торпеды, Маринкин путь. Энергично работая локтями, розовое облако тюля, петляя сквозь подвижное течение танцующих пар и подныривая через неподвижное болотце страдающей от одиночества выбраковки, с рекордной скоростью двигалось к сияющей рекламой барной стойке.
   - Пожалуйста, два бокала красного вина!
   - А?!
   - Вино! Красное! Два! - Маринка подтвердила свои слова короткой пантомимой: два пальца вверх - victory. За стойкой молодые парни в мокрых от пота майках ловко опрокидывали бутылочные горлышки, расплескивая по стаканам дешевый алкоголь, а вокруг кипел, толкался и сулил надежды бал ее мечты.
   Он оказался вовсе не так прекрасен, как описывалось в рекламном буклете. Деканат решил сэкономить на аренде бального помещения, и наш выпуск был объединен с Василисами. Будущие офисные крысы жались по углам и смотрели на нас с растерянностью. Их факультет всегда считался более престижным. И конкурс на него больше, и отбор не по семейным признакам, а по американской системе. Чтобы поступить на факультет Василистики, абитуриентка должна иметь IQ не ниже 120 баллов. Все три года Василисы смотрели на Золушек свысока, а сейчас оказались в одной кастрюле с нами, потенциальными домохозяйками, чьи интересы никогда не выйдут за рамки проблем детских опрелостей и выведения пятен на одежде. Василисы, действительно, не дуры и все, как одна, поняли - мода на умных женщин стремительно уходит в прошлое. В их глазах плескался коктейль из разочарования и безнадеги - такой же дешевый, как алкоголь в пластиковых стаканчиках. Что ж, добро пожаловать в реальность, дорогие мои! Мы с Маринкой чокнулись, счастливо улыбаясь друг другу.
   - Может, потанцуем? - предложила она. - Вдвоем. Вон, видишь, девчонки кружатся.
   - Типа, мы две лезбы?
   - Ну, хорошо, просто подождем. - Согласилась Маринка. - Знаешь, я так волнуюсь! Прям на месте не стоится! Как подумаю, что ОН где-то здесь!..
   - Вероятность встретить принца на выпускном балу в прошлом году составила семь с половиной процентов.
   Мы с Маринкой обернулись. Между колонной и Геродотом застыло в томной позе Платье Моей Мечты из баджет-Кинга. Преданное мной, оно теперь горделиво красовалось на Машке Мухиной и издевательски поблескивало брошью с крупными стразами. Мухина, покачивая в воздухе пустой хрустальный бокал, насмешливо улыбнулась:
   - Да-да, Петрова, я тебя понимаю! Но посмотри на все с другой стороны - это комплимент твоему вкусу.
   Я в ответ только зубами скрипнула - не разобрала, если честно, подстебнулась надо мной Муха или похвалила. А Маринка - вечный миротворец - не стормозила, ухватила Мухину за локоть и поддакнула:
   - Ну, правда же, Ирка! Ты же сама это платье в корзину бросила, помнишь? - Я не ответила, но ответ ее и не интересовал. У Каравеллы были вопросы поважнее, но предназначались они уже не мне. - Маша, вот ты сказала, на балу восемь процентов. А если в них не попасть, то дальше как? Не, ну я понимаю, что ждать, но все таки?
   - Кораблева, скажи, ты в магазине ждешь, когда в корзинку само нападает?
   - Нет, выбираю и несу к кассе.
   - Вот и здесь так же. Выбирай - и к кассе. Только сперва носик припудри - блестит.
   Каравелла вспыхнула.
   - Я пудреницу забыла...
   Мухина снисходительно щелкнула замочком сумочки.
   - Держи. Ланком - новинка. Носик пудрить сверху вниз пуховкой с небольшим количеством пудры.
   - Нам бы еще инструкцию к туалетной бумаге, а то без умного совета...
   На что мы не способны без умного совета Кораблева сказать не дала - схватила пудреницу и увлекла меня в туалет.
   - Ты же говорила, что не блестит! - возмущалась она, посыпая нос пуховкой.
   - Отстань, Каравелла.
   Я со стоном стащила туфли и сунула распухшую ногу под кран с холодной водой. Красота с каждым годом требует все больше и больше жертв. Но по сравнению с японками, которым вообще ногти на ногах состригают вместе с пальцами, мы - европейки - просто в шоколаде. Каравелле мои страдания - до звезды, у нее ноги тоже распухли.
   - Туфли снять не хочешь?
   - Нет, потерплю. Их потом хрен обратно натянешь. А про нос могла бы и сама сказать. Ты мне подруга или как? У тебя помада с собой? Я забыла...
   - Лучше бы ты голову забыла.
   - Ох, не говори! - улыбнулась Кораблева. - Не надо было бы пудрить и подкрашивать. Нет головы - нет проблем.
   Все-таки, Кораблева дура. Зато ее дурацкие проблемы решаются на раз: получила пудреницу - и счастлива.
  
   - Вы обе - круглые дуры, если считаете, что вот так - Мухина обвела залу таким царственным жестом, что Кораблева тихо застонала, - и вот этими методами можно решить вечную проблему. А она заключается в том, что на десять золушек приходится семь принцев. И раздают их не в порядке живой очереди.
   - Это и так понятно, - встряла я. - В основе подбора пары всегда лежит элемент случайности. То есть, принцев нам назначает судьба.
   - Забудь эту чушь, Петрова, ты не на экзамене! Жизнь на наши уставы плевала с высокой колокольни. У нее свои законы.
   - Какие? - растерялась Маринка.
   - Волчие! Закон первый: кто успел - то и съел. Выбирай объект.
   - Ну, не знаю... - Маринка беспомощно оглядела зал и ткнула пальцем в красавчика с зализанными волосами и в кожанке с заклепками. - Этот?
   Мухина поморщилась.
   - Фи! На него даже время тратить нечего. Ставлю на того.
   Разговор принимал интересный оборот. Я даже забыла, что строю из себя обиженную неприступность, и скосила глаза на лазоревый со стразами ноготь. Он указывал на высокого блондина в дорогущем белом костюме и золотых часах. Блондин выделялся средь шумного бала, как сваренное вкрутую яйцо в тарелке со свекольником. Скучающая мина, два телохранителя за спиной и прихвостни по бокам. Прихвостни тыкали пальцем в девиц и, хихикая, отпускали по их поводу замечания. Принц благосклонно внимал, но его лицо-яйцо, гладкое, с презрительным надломом породистых губ, ни разу не сменило своего выражения.
   - Красивый! - заценила Маринка.
   - Будет мой, - Мухина подставила Каравелле свой бокал. - Плесни-ка! И смотри внимательно.
   Поигрывая бокалом и покачивая бедрами, Мухина пошла в атаку. Она приблизилась к принцу на расстояние вытянутой руки и пошла, было, мимо, но вдруг зацепилась носом туфли за ковер и, пытаясь сохранить равновесие, выплеснула бокал прямо на белый костюм его сиятельства. Прихвостни отшатнулись в стороны, охранники схватились за пистолеты, а Мухина вцепилась в растекающееся по белому алое пятно и запричитала:
   - Ах, черт! Простите, простите меня!.. Я все ототру! Знаете, я лучше всех на курсе вывожу пятна!
   И перчаточкой по испоганенному лацкану - шур-шур. Принц остолбенел. А Мухина уже волокла его в сторону уборной, не переставая нести ахинею о выведении пятен.
   - Надо сразу, вы слышите, сразу же обработать! У меня с собой есть карандаш с пятновыводителем, через пять минут будете, как новенький!
   - Класс! - выдохнула Маринка, когда вся кавалькада скрылась в толпе танцующих, и протянула мне свой пластиковый стаканчик. - А ну, плесни!
   И прежде, чем я успела ее остановить, она старательно повторила маневр Мухи: подлетела к красавчику в заклепках, зацепилась правой ногой за левую и завалилась на объект, выливая стакан до дна на его кожанку и тщательно зализанный кок. Красавчик дернулся, как от удара. Каравелла защебетала про выведение пятен и сделала попытку ухватить его за рукав, но он вырвался и смешался с толпой, посылая проклятия на голову всех собравшихся тут дур. Каравелла вернулась в наш угол, чуть не плача. Стоящие напротив кривозубые Василисы зашушукались, ехидно улыбаясь. А я по выражению ее лица поняла: Маринка, как судно с пробитым днищем, погружается в глубокое отчаяние, из которого будет выбираться не меньше недели. Оркестр заиграл медленный танец, и я ухватила Каравеллу за талию:
- Потанцуем?
   - Как две лезбы?! - возмутилась Маринка, но автоматически положила руки мне на плечи.
   - Как две лучшие подруги! - я обняла Маринку за широкую талию и вывела на середину зала. - А то пришли на бал и обламываемся. Ну, вперед!
   Вальс подхватил нас, как осенние листья, и завертел по залу. Маринка не сразу, но все-таки отдалась его ритму и закружилась, запрокинув лицо вверх. Счастливая улыбка сменила навернувшиеся на глаза слезы. Она прикрыла глаза, и хотя не говорила ни слова, я поняла: сейчас рядом с ней танцует вовсе не лучшая подруга, а ОН - принц ее мечты. Воображаемое счастье отражалось на ее простоватом лице дымкой романтичной красоты. Маринка кружилась по залу, не замечая никого вокруг, даже меня, свою лучшую подругу, и была прекрасна, как невеста. Тили-тили тесто, невеста без места в розовом платье из синтетической вуали и дешевых туфлях с сусальной позолотой - бесподобная, как никогда. А когда музыка смолкла, Маринка открыла глаза и сказала:
   - Спасибо.
   - За что?
   - За все-все. Ты мне как сестра, Ирка. А я так перед тобой виновата... Это же я про тебя накапала. Нечаянно. Меня Тамара спросила, где платье взяла, я и брякнула, что мы с тобой к Али ходили...
   Я дальше уже не слышала, развернулась и впилась взглядом в толпу. Бал, принцы и туфельки отошли на второй план перед горячим желанием убить Гегечкори. Я брошусь на нее, повисну всем телом и вцеплюсь зубами. И пусть она меня убивает - плевать! Если мне удастся откусить ей нос, я умру счастливой. Но, увы - вычленить из толпы одинаковых накрашенных и расфуфыренных Василис и Золушек одну-единственную оказалось невозможно. Хотя месиво бала, словно стараясь мне помочь, вдруг остановило движение и, затаив дыхание, замерло, глядя в направлении входной двери. Раздалось тяжелое механическое шипение и сухой щелчок. Счастливая Маринка дернула меня за руку, разворачивая к часам, стрелки которых слились в одну и вытянулись во фрунт, как солдаты перед генералом. Бом! - хрипло пропели часы, и в зале поднялся счастливый визг. Он затопил Дворец Культуры до отказа, под капители колонн и потолочную роспись. Охранники распахнули двери, и сливочно-розовая лавина золушек хлынула прочь, густо усеивая ковровые дорожки лестниц хрустальными туфельками. За ними рванули принцы.
   - Пора! - дернула меня Каравелла, и мы понеслись следом, захлебываясь от ощущения неумолимо надвигающегося счастья.
  
   В розовом облаке воздушного тюля Маринка сидела на земле среди тускло отблескивающих в траве осколков хрусталя. По ее ноге вилась красной змейкой струйка крови, но рева-Маринка не плакала, молчала, опустошенно глядя на разбитую вдребезги туфлю. А я суетилась возле нее, вынимая из ноги впившиеся стекла, и причитала, не понимая смысла своих слов:
   - Манечка, бедная, больно тебе, да? Не молчи, слышишь?! Господи, ну как же так?... Возьми платок, затяни вот так... да, затяни. Кровь остановится, все пройдет.
   Маринка не реагировала, сидела, как каменная - я сама промакивала, вытирала и перетягивала. Голова кружилась от запаха крови и ее мертвого молчания. За спиной раздалось шуршание веток, из кустов на дорожку выпрыгнули двое принцев.
   - О, девчонки! - обрадовались они. - Туфельку примерим?
   Каравелла медленно повернулась в их сторону, кивнула и сунула им под нос окровавленную ногу. Принцы отшатнулись.
   - Психопатка!..
   - Зато с уценкой, - усмехнулась Каравелла. - Дыра в ноге - пятьдесят процентов скидки! Что? Не устраивает?
   - Чокнутые! - прошелестели принцы, попятились и сгинули в ночной темени парка. - Вам в дурдом, а вы на бал приперлись. Уродины!..
   Я потянула Маринку за руку:
   - Вставай, пойдем.
   - Куда?
   - Домой. Но сперва в больницу. Тебе там ногу перевяжут...
   - ... И выпустят в светлое будущее, - закончила за меня Маринка. - Ты видишь здесь хоть что-то светлое?
   Маринка обвела рукой черные кроны деревьев и луну в лохмотьях серых облаков. Тусклые фонари городского парка оградились от чернильной тьмы кругами света и, казалось, читали псалмы во укрепление своей хрупкой обороны. Мне стало совсем не по себе.
   - Пойдем, - повторила я. - Не драматизируй. Подумаешь, туфель разбился - с кем не бывает?
   - Да ни с кем! Понимаешь? - взорвалась Маринка. - Ни с кем! Кроме меня! Этого! Не бывает! Вот где твои туфли? Где?!
   Я пожала плечами. Правый был у меня в руках, а левый я очень удачно скинула возле античной вазы у входа во Дворец Культуры. Как, впрочем, и Маринка. В тот момент ничего не предвещало беды. Мы выплеснулись в парк вместе с остальными Золушками. Мимо пронесся мерседес, из которого горделиво выглянула Машка Мухина и ошалевший от любви блондин. Права оказалась мадам Бовари, любовь с первого взгляда - не миф, и это только что было доказано на практике. Маринка проводила мерседес восхищенным взглядом, оступилась, подвернула ногу и, ойкнув, рухнула на землю. Дешевая китайская подделка треснула от мыска до каблука и рассыпалась на куски, порезав ступню. И теперь Маринка сидела на сырой от росы земле и тупо смотрела, как пропитывается красным затянутый вокруг ноги носовой платок. Казалось, способность реветь ушла из нее по капле вместе с кровью. Чем я могла ее утешить? Только правдой.
   - Ты здесь ни при чем. Это все Гегечкори. Она тебе туфли из долларстора втюхала.
   - Ты это знала? - Маринка задохнулась, словно ей врезали под дых. - Знала и смолчала?! А впрочем... Ну и правильно.
   Маринка поднялась и, хромая, пошла прочь. Я, было, двинулась следом, но она остановила меня царственным жестом. Таким безупречным, что мадам Бовари, будь она сейчас в парке, немедленно поставила бы в Маринку зачетку "отлично".
   - Это не туфли, - бросила Маринка через плечо. - Это я дешевка. Толстая, тупая дешевка. Вы-бра-ков-ка.
   - Марин...
   - Не ходи за мной, не надо. Как подругу прошу.
   Я и не пошла. Стояла и тупо смотрела, как розовое платье Каравеллы растворяется в ночных сумерках. И когда от Каравеллы остался лишь размытый силуэт, беспомощно пискнула:
   - Маринка, ты куда?
   В ответ треснула ветка и насмешливо ухнула сова.
  
   Почему-то следователя эта сова тоже заинтересовала.
   - А кроме совы вы больше ничего не слышали?
   - Нет. Я постояла еще минут двадцать и вернулась домой. То есть, сюда, в общежитие.
   - А вы уверены, что ваша подруга действительно разбила туфельку? Мы провели анализ грунта, но ни одного хрустального осколка не обнаружили. Вы не могли перепутать место, где расстались с подругой?
   - Нет, не могла. Я хорошо знаю этот парк.
   - Что ж... Спасибо за помощь, - следователь щелкнул замочками и убрал в портфель листок с моими показаниями. - Если еще что-то вспомните, позвоните.
   Кораблева не появлялась уже три месяца. По утрам я натыкалась на ее несмятую постель, на стоящий в углу коричневый чемодан и вспоминала ее приговор самой себе: "Вы-бра-ков-ка". Я искала Кораблеву везде. По общим знакомым, на лавочках в парке, на вокзалах и на вечерах знакомств. Даже звонила ей домой, но ее мачеха раздраженно бросила, что здесь такие не живут. Потом я искала Каравеллу при помощи милиции. Но все, что удалось сыщикам - это найти тех двух уродов, что посоветовали нам не ходить по балам. Они клялись, что гражданку Кораблеву, двадцати трех лет, русскую, иногороднюю, не замужем видели один раз в жизни - ночью в городском парке, да и то больше со спины, когда кричали нам напутственные слова. Обыск, допрос и прочие следовательские методы ничего не дали - Кораблева как сквозь землю провалилась.
   Я сунула ноги в тапочки и взяла полотенце. В коридоре, тихо переругиваясь между собой, две первокурсницы развешивали белье. Орал магнитофон и пахло подгорелой яичницей. Душ был занят.
   - Сестренки, кто в душ последний?
   "Сестренки" сделали вид, что не расслышали вопроса. Между Золушками не бывает искренней дружбы. Да и просто благожелательное отношение встречается нечасто. Потому что нет ревнивее типажа, чем Золушка. Каждая из нас априори - соперница для другой. Только одна вещь может объединить двух Золушек - вражда против третьей. Я безрезультатно подергала ручку. Первокурсницы ехидно зашушукались, синхронным движением вытащили из корзины по лифчику и закинули на веревку. Я подумала, что все всем серпентарии только мы с Кораблевой могли называться подругами. Но и между нами постоянно вспыхивали стычки.
   В коридор ввалилась Михеевна, первокурсницы встрепенулись.
   - Построение! Пятый корпус - на плац!
   Коридор мгновенно наполнился жизнью. Захлопали двери и забегали девицы, сдергивая с веревок сухие вещи и выковыривая из волос бигуди.
   - Кто душ занял? Петрова, давно стоишь?
   - Пять минут.
   - Безобразие! - Гегечкори воинственно запахнула халатик и загрохала в дверь. - Слышь, открывай!.. Не одна живешь!..
   В ответ из-за запертой двери полетели матюги.
   - Сука! - взвыла Гегечкори и бухнула в дверь ногой. - Урою! Только выйди!.. А ты чего не собираешься, Петрова?
   - Не хочу.
   - Месячные?..
   Я молча развернулась и пошла к себе, слыша, как за спиной бухают о дверь увесистые кулаки грузинской княжны.
   В своей комнате я уселась на подоконник и закурила сигарету, глядя на построение с высоты седьмого этажа. Самые расторопные Золушки уже заняли первые места в очереди и одна за другой подбирали платье, протягивая ногу щуплому принцу в красном берете. Принц не ленился соблюдать этикет: перед каждой вставал на одно колено, примерял туфельку и приподнимал берет, благодаря за примерку. И хотя дело шло споро, и отбракованные Золушки быстро покидали двор, очередь росла с хвоста, как гидра. По плацу промаршировала Гегечкори и, обойдя девиц, втиснулась вперед. Девицы загалдели было, но быстро притихли под строгим взглядом Михеевны.
   Раньше, когда наш факультет был престижным и конкурс доходил до пятидесяти человек на место, отбор проходил в три этапа с использованием специально разработанной программы психологических тестов. В результате, каждая выпускница была стопроцентной золушкой - терпеливой и скромной до зашуганности, безотказной и трудолюбивой, как качественная бытовая техника, доброй и обаятельной ровно настолько, чтобы не иметь амбиций и, следовательно, не представлять угрозы для трона. В те времена золушки были нарасхват. Женихи съезжались за нами со всех концов земного шара. На территории факультета даже была выстроена шестизвездочная гостиница - теперь административный корпус. Портреты самых известных золушек до сих пор украшают его коридоры. Екатерина Первая, Жозефина Бонапарт, Эветта Перрон, Наталья Водянова... Глядя на них, я все время ловлю себя на мысли, что в качестве главной отличительной черты золушки можно назвать ее полную никакучесть. Без своего принца золушка - ноль без палочки. Она - мифическое существо, рожденное из печной золы под приветственное лязганье кастрюльных крышек. Серая мышь, которую гонит вперед требовательный звон колокольчика. Чахлое и обреченное на вымирание растение. За замковой стеной замужества золушка и продолжает делать то, чему ее научили с детства: варить, драить, стирать, пришивать оторванные пуговицы и чистить камины, но уже с ощущением блаженного счастья.
   Последнее время картина изменилась. Сейчас сливки снимают Нимфы, на территории их корпусов уже отгрохали Дворец Наслаждений. А на наш факультет набирают всех подряд. К первичным данным стали относиться намного либеральнее, стали допустимы исключения. Например, Гегечкори со своим сороковым размером ступни. Или Каравелла, у которой отсутствие сводных сестричек успешно компенсирует одна-единственная, зато злая, как Горгона, мачеха. Отсюда и перекосы - усатые амазонки и сучки, вроде Мухиной.
   Очередь на плацу недоуменно охнула. Разочарованная в своей романтической надежде Гегечкори только что пнула принца, и он, не удержав равновесие, опрокинулся на спину. Пожалуй, неправильные золушки куда как интереснее стопроцентных. По крайней мере, их не обвинишь в безликости.
   - Петрова, ты здесь? - Михеевна, не утруждая себя стуком, заглянула в комнату. - Почему не на плацу? Быстро к телефону и на построение!
   - Пошла ты! - буркнула я, когда дверь за вахтершей закрылась и потащилась в коридор, где меня уже ждала снятая телефонная трубка.
   - Ирина Владимировна? Следователь беспокоит. Мы нашли труп, подходящий под описание вашей подруги. Вы не могли бы приехать на опознание?
   Воздух застрял в легких, трубка выскользнула из вспотевших пальцев и стукнулась о стол. Секунды растянулись в вечность. На границе сознания - горящие любопытством глаза Михеевны:
   - Что там?.. Из милиции?
   - Куда подъехать? - Я и не знала, что слова могут застревать в горле, как песок...
   - Первая городская больница. Спросите на входе, где морг, вас проводят.
   - Когда? - ...К колет горло, как иголка...
   - Прямо сейчас можете?
   - Конечно. - ...К - буква-осколок.
   Трубка косо упала на рычаг. Михеевна услужливо подхватила казенное имущество и уложила на место бережно, как хрусталь:
   - Ну что? Нашли, да? Труп, да?
   Зрачки вахтерши размножились десятками таких же жадно-настороженных. Вокруг нас незаметно собралось пол общаги. Я посмотрела в глаза этому многоликому равнодушному чудовищу и плюнула в каждый ненавистью:
   - Идите к черту!.. Все идите! Ненавижу!..
   - Психованная! - ахнула гидра. - Топить таких надо. Еще в младенчестве!..
  
   - Должен вас заранее предупредить, тело долго пролежало в воде и его вид...
   - Открывайте, - холод морга пробирал до костей, натягивал каждую жилу...
   - Постарайтесь обратить больше внимания на детали, труп, как я уже говорил...
   - Открывайте. - Каравелла, должно быть, страшно тут мерзнет...
   - Если вам станет плохо...
   - Открывайте! - Если проведу здесь еще минуту - сойду с ума.
   Следователь виновато сунул мне банку с ароматической солью и расстегнул молнию пластикового мешка. Из упаковки выглянула белками вывернутых глаз распухшая утопленница. Я отшатнулась, глотая приступ рвоты. Следователь нагнул мою голову к банке с солью.
   - Вам плохо? Уборная там.
   - Лучше, спасибо. Это не она.
   - Уверены?
   - Платье не ее.
   - Хорошо. Спасибо вам. Извините за беспокойство. Я провожу...
   На улице я проблевалась, чувствуя облегчение каждой клеткой - все-таки, есть надежда, что Каравелла жива. Но дурное предчувствие въелось в мозг, как трупный запах - в ноздри - ощущение, что больше я Маринку не увижу. Разве что чудо поможет.
   И чудо случилось. Правда, не так, как я его себе представляла. Общага встретила меня сенсационной новостью:
   - Слыхала? Гегечкори принца нашла!
   Вот тебе и чудо! Принцы, как опытные саперы, всегда обходили стороной гигантские туфли грузинской княжны. Но, видимо, у кого-то из них в голове случился сбой.
   - А знаешь кто? Тот самый!.. Ну, который утром приходил. После того, как она его пнула! Прикинь?..
   Опаньки! Лично я ни разу не сомневалась в талантах Тамары - если ей что-нибудь нужно, прячьте хоть у черта в заднице - найдет и достанет. Интересно, как она его обработала?
   - Это только тебе, Петрова, могу рассказать... - влажно дышала мне в ухо пьяная Гегечкори тем же вечером. - В этой помойке никому не верю - все суки. Ты тоже сука, но ты честная...
   - Ну так рассказывай!
   Я уже проклинала свой мелочный интерес, но уйти не могла. Во-первых, Гегечкори накрутила вокруг своего сватовства такого тумана, что не дослушать - обречь себя на медленную смерть - от любопытства. А во-вторых, пьяная на радостях грузинская княжна навалилась на меня всей широтой своей любвеобильной души. Придавила к столу - не вырваться.
   - Он, знаешь.. С виду - замухрышка! Носик красненький, ручки тонкие. Но вежливый. Здрасьте, пожалуйста... Вашу ножку, мадам. Понравился. И пнула не сильно - из ревности. Подумала, сейчас пойдет и кому-то достается... А я не люблю, когда одним все, а другим ничего!.. - снова поплыла в сторону от темы Гегечкори.
   - И че?
   - А че? К себе вернулась. Еще расстроилась - зря губы Эстелаудером красила. Спичкой из флакона остатки выковыривала...
   - Ну?
   - Да не погоняй - не запрягала! Слышу - в коридоре шмыгают. Вышла - он. У твоей двери с туфлей этой идиотской. Узнал, что одна не мерялась, и пришел. Молоденький еще, настойчивый. Вот тут я и поняла - судьба. Второй раз навстречу мне с туфлей идет, значит мой. Я влюбилась, Петрова! Если не с первого взгляда, то со второго - точно... Оттерла девиц и к нему. Завела в комнату, двери закрыла и к стенке прижала. И туфлю свою в руки сунула. Будет со мной, как у бога за пазухой.
   - Это же против правил!
   - А любовь упускать - по правилам? Да пошли они, эти правила! И вообще - кто бы мне про правила втирал!.. Иди своей Кораблевой про правила рассказывай. А то она их тоже забыла.
   - Ты видела Каравеллу? Где?!
   Гегчкори оскалилась:
   - Так я тебе и сказала!
   Я замерла перед Гегечкори, как перед коброй. Лишнее движение - не скажет ни слова. Гегечкори осклабилась. Было видно, она знает о Кораблевой что-то такое, что готово прожечь ей язык.
   - Ладно уж. Я сегодня счастливая и добрая. Заброшенный дом за парком знаешь? Найдешь. Там она. В подвале живет.
   Заброшенный дом я нашла без труда. Руины с облезлыми следами былой роскоши. Выбитые окна, обломки мебели, разрушенные стены и кладбищенский запах всех покинутых домов. Запах кирпичной пыли, земли, размокшей бумаги, старого тряпья и прогорклого масла, навсегда въевшегося в стены бывшей кухни.
   - Кораблева!..
   В ответ под ногами испуганно прошуршала крыса.
   - Маринка!..
   Где-то наверху хлопнула дверь.
   - Маня, это я, Петрова. Я знаю - ты здесь. Выходи...
   Тихие шаги. Я обернулась. При свете факела на меня внимательно смотрело лицо состарившегося мальчика - сетка морщин под глазами и унылые складки вокруг рта.
   - Вы ей кто?
   - Подруга.
   - Пойдемте, - он махнул мне рукой и исчез в непроницаемой тьме потайного хода.
   Я бросилась следом, ориентируясь по звуку его дробных шагов. Пару раз над головой прошуршала испуганная летучая мышь. Потолки узкой каменной кишки становились все ниже, а пол то проваливался вниз, то разбегался под ногами веткой дорожек. Боже мой, откуда здесь такие катакомбы?!..
   Я бежала, подворачивая ноги на камнях и проваливаясь в трещины. Сбилось дыхание. От страха ныло в животе. Свет факела отбрасывал на стены жирные змеистые тени, а сам карлик казался демоном, провожающим меня в ад. Или я уже прошла сквозь реальность?!..
   Я все равно бежала следом - одна я просто не найду дорогу обратно. Карлик в очередной раз скрылся за поворотом и пропал. Я добежала до черного провала в стене и остановилась. Некоторое время стояла, стараясь хоть что-то рассмотреть в ватной темени. Но она, казалось, заглушила даже звуки.
   - Эй! Где вы?..
   - Не кричите, - укоризненно прошептали за спиной. - Здесь нельзя кричать.
   Чиркнула спичка. Я не закричала - завыла. Прямо под ногами в каменной нише вспыхнул отраженным светом хрустальный гроб. В нем - Каравелла с парой хрустальных туфель на груди.
  
   - А туфли зачем?..
   - Одна уже была. А разбитую младший в тот же день собрал. Он у нас глупый, стекло от алмазов не отличает. Тащит всякую дрянь. Увидел у Нее туфельку и тут же из своих запасников осколки выложил. Она по разбитой туфельке очень горевала. Вот мы и склеили. А потом всю пару сюда положили.
   Гномы наконец-то притихли. И я смогла переварить услышанное. Скорее всего, у Каравеллы помутился рассудок. Иначе, зачем бы она с такой настойчивостью искала скинутый туфель? Она вернулась ко дворцу культуры и обошла его по спирали, прочесывая каждую кочку.
   ...- Мы долго смотрели - ходит женщина кругами. Испугались, думали - ведьма, и спрятались...
   Оказавшись в заброшенном доме, Каравелла прочесала и его. Туфелька нашлась в запертой кладовке на кучке изумрудов и битого бутылочного стекла. Кораблева взяла ее и собралась уходить, но тут в дом зашли семь гномов.
   ...- Подумали - воровка. Испугались. Пошли прогонять.
   Кораблева поблагодарила их за туфельку. Помялась у порога и, по этикету золушек, вежливо предложила помощь по хозяйству:
   - Хотите, я вам посуду помою.
   Гномы отказываться не стали - дали ей мочалку и мыло. Потом подсунул совок. Пока Кораблева подметала пол, они поджарили яичницу и разложили ее по чистым тарелкам. Пригласили Кораблеву поужинать. Она отказать не смогла. И понеслось. Ей пришлось опять мыть посуду, заодно пройтись по столу мокрой тряпкой и протереть пол. Она устала и валилась с ног. Гномы уложили ее спать в своей лучшей комнате. Утром Кораблева нашла на пороге изумрудный земляничный кустик с ягодами из красного стекла.
   ...- Никакого вкуса у младшего! Лепит дешевку на дорогой материал - хоть убей!..
   Кораблева растрогалась, приготовила завтрак и разложила по чистым тарелкам. А заодно с посудой перемыла все уцелевшие окна и заколотила фанерой выбитые. За то время, что она здесь провела, она перечинила всю мебель, перештопала все дырки, перестирала все белье, насолила огурцов и наквасила капусты. Ее-то мне гномы и поднесли вместе с рюмкой водки.
   - Только не плачь. Она ведь не умерла - уснула. Яблоко откусила - видишь?
   - Когда? - откусанные края блестят соком.
   - Неделю назад. Не смотри, что свежее. Эти яблоки вечные. Не вянут - не гниют. Она тебе письмо оставила. Сказала - ты обязательно придешь.
   Откуда знала?.. Сложенный вчетверо листок, надпись: "Прочти дома".
  
   "Я знаю, что ты читаешь это одна. Ты всегда сдерживаешь обещания. Я с тебя еще одно возьму, хорошо? Сожги это письмо, когда прочитаешь. Я не хочу, чтобы гномы знали истинные причины, почему я легла в гроб".
   Я достала из кармана носовой платок. И только сейчас осознала, что продолжаю по привычке носить его с собой. Для Кораблевой. Впервые пригодился самой. Я хорошо знаю торопливый почерк Каравеллы - мелкие округлые буквы, сплетенные в длинные бисерные нити. И ее бесконечная манера извиняться. И ее дурацкие ошибки. Только она водружает неуклюжие мысли на седла словесных красивостей - "истинные причины" верхом на "почему".
   " А то они расстроятся. Они всерьез верят, что за мной придет принц. Они очень уговаривали меня остаться, но я не могу. Знаешь, немного страшно от мысли, что можно больше не проснуться. Получается, это как смерть, только тело не гниет. Я целый месяц думала, прежде чем поняла, что еще больше боюсь так и не дождаться..."
   Здоровенная клякса. Каравелла всегда была ревой. Странно, что на этом листке только одна слезинка. Я вытерла мокрые щеки и высморкалась.
   "...своего принца. Знаешь, трудно было дописать эти два слова. Ты всегда ругала меня за них, а я чувствовала себя круглой дурой. Чувствую и сейчас. Ты права - нельзя видеть своего принца в каждом встречном. Если честно, я себя презираю. И это первая причина, по которой я решила заснуть. Я всегда была похожа на собаку, которая бегает по перрону и ищет хозяина. Пусть уж лучше он сам меня найдет. Или не найдет никогда. По крайней мере, эту неприятность я просто просплю. Кстати, это - причина номер два".
   Черт тебя побери, Каравелла! Я ткнулась лицом в подушку и впервые в жизни зарыдала в голос. Черт меня побери! Вместе с моим злым языком и бескомпромиссностью.
   "Ты только не вздумай реветь. Я же не умерла. Почти, но не до конца. Гномы обещали сделать гроб из горного хрусталя и хранить меня вечно. То есть, до тех пор, пока не найдется мой принц. Или, как ты сама понимаешь, пока не умрет младший гном".
   Да уж, шуточки у тебя, Каравелла, всегда были странные... Почему ты не пришла? Я бы собрала все свои слова, запихала обратно в рот и запечатала сургучом. Я бы тебя остановила.
   "Забери мое серое платье. Оно так дорого стоило, что жалко выбрасывать. Когда мы с тобой его покупали, я думала, что в этом платье встречу его. Пусть тебе повезет больше. Все, мне пора. А то чем больше медлю, тем страшнее. Целую, вечно твоя Каравелла".
   Садилось солнце. Хрустальный туфель на подоконнике поймал на грани каблука закатные отблески и вспыхнул кроваво-красным. Я подумала, что какая-то часть меня уснула вместе с Каравеллой. А Гегечкори-сучка видела ее! Видела и ничего не сказала. Какой прок этой стерве от чужой сломанной жизни?..
  
   - Ну, вот - сломала ноготь. - Крестная расстроено поболтала ложечкой кофе, отпила глоток и поставила чашку на блюдце. - У тебя неприятности?
   - Да... То есть, нет. Это не то, чтобы неприятность... Моя подруга оказалась Белоснежкой и легла в сон.
   - Расстраиваешься? Брось! Какая разница - белоснежка, царевна-лягушка или герда. Лишь бы не офелия. Проснется твоя подруга. Рано или поздно. Ох, боже мой! Ты только посмотри! Придется срезать под корень...
   - А я, знаешь... это я во всем виновата.
   - Милая, не бери на себя тяжесть вселенной. Что значит - во всем виновата? К примеру, ноготь я сломала без твоего участия. Может, она родилась белоснежкой - откуда нам знать?
   - То есть?..
   Крестная смутилась:
   - Понимаешь, деточка, в этом вопросе никогда не бывает все однозначно...
   - То есть?..
   Крестная задумчиво достала сигарету и прикурила. Слишком неохотно достала и слишком неторопливо поднесла зажигалку. Было видно, что вопрос припер ее к стенке, и теперь ей придется сказать что-то, чего ей совсем не хочется говорить. Феи не любят врать - каждое слово неправды снижает их магическую силу. Общаясь с теткой, я давно усвоила, что главное - правильно формулировать вопрос и не торопить с ответом.
   - Видишь ли, детка, - начала тетушка, пряча взгляд на вышивке скатерти. - Видишь ли, программная ориентация всегда была и остается большой проблемой. Из-за повторов в сюжетах такая страшная путаница! Например, и Герда, и Снегурочка - сироты, которых воспитывает бабушки. С той лишь разницей, что одна из них точно приемная, а другая - неизвестно. Но Герда идет и отбивает своего жениха у Снежной Королевы, а Снегурочка прыгает за своим избранником в огонь. Чувствуешь разницу? Непоколебимая воля с одной стороны и абсолютная жертвенность с другой. Глядя на ребенка, понять, кто он - очень сложно.
   - Но возможно.
   - Безусловно. Надо внимательно присматриваться к тому, какие картинки рисует ребенок, какие сказки любит и как ведет себя в стрессовой ситуации. И делать выводы.
   - А если выводы неправильные?
   - Да, дорогая. К сожалению, ошибки в программной ориентации не так редки, как хотелось бы. Ребенку, то есть уже взрослому человеку, приходится полностью перестаивать себя и свою жизнь. Отказываться от прежних установок, менять работу, манеру поведения, стиль одежды, наконец. Путь, конечно, долгий и сложный, но он приносит результат.
   Что ж, примерно это я и ожидала услышать. Теперь еще немного дожать...
   - То есть, помочь ребенку в первую очередь должны родители. Но папе было некогда, а мама умерла...
   Тетка отвела глаза и нервно задавила окурок в серебряной пепельнице:
   - Ты права. Я должна была взять на себя заботу о твоем будущем. Но я была слишком молода для такой ответственности и мечтала о карьере феи. А там, ты знаешь, принимают только одиноких, не состоящих в браке. У меня просто не было возможности...
   - А папа?
   - Мужчины мало чего смыслят в этих вопросах, дорогая...
   - Не называй меня дорогой! Если бы это была тебе дорога, ты не отнеслась бы ко мне так наплевательски! Хочешь, я сама расскажу тебе, как было дело? Папаша женился, и вы, не долго думая, запихнули меня в золушки!..
   - Ровно наоборот. Твой отец женился только для того, чтобы ты стала золушкой.
   Я опешила, а крестная, не давая мне опомниться, выложила всю правду до конца:
   - Признаюсь честно, ты была странной девочкой. Лазила через заборы и воровала у соседей яблоки. Мы видели, что ты не золушка. Но ты не была так же ни василисой, ни искусницей, ни гердой. Ты не подходила ни под один из стандартов. Когда тебе исполнилось шестнадцать, мы с твоим отцом поняли, что срочно нужно что-то предпринимать. Я предложила пойти от обратного - выбрать не самую плохую программу и сделать все, чтобы ты ей соответствовала. Твой отец согласился и подыскал подходящую мигеру с двумя дочками. Ну, не злись. В конце концов, золушка - не самый плохой вариант. Спокойный, не склонный к истерии и суициду характер, и, в принципе, правильные социальные установки...
   - Засунь себе в задницу эти установки! - Я вскочила, чтобы уйти, но неожиданно для себя плюхнулась обратно и заревела. Должно быть, я заразилась у Каравеллы слезливостью. Во всяком случае, с тех пор, как я увидела ее в хрустальном гробу, слезы стали выплескиваться из меня при любом подходящем случае.
   - Возьми платок, у тебя тушь потекла, - знакомые слова отшвырнули в прошлое, только теперь на месте Каравеллы была я, и крестная протягивала мне платок. Я с ненавистью отпихнула ее руку.
   - Спасибо, у меня свой! - Вранье, свой я забыла. Схватила салфетку, прижала к глазам. Бумага пропиталась слезами. Шумно высморкалась и, скомкав, бросила на стол.
   - И за заботу спасибо. Дальше я как-нибудь сама...
   - Подожди, - тетя мягко положила мне руку на плечо. - Одну минуту подожди. У меня есть кое-что... Для тебя.
   Она порылась в сумочке и выложила на стол ореховую веточку. Совсем свежую. Зеленые листочки и соцветие из трех орехов.
   - Слышала про них?
   Еще бы! Орехи, исполняющие желание. Никто из известных мне золушек их в глаза не видел. Но легенды о них все знают лучше собственной родословной. Говорят, у них только один недостаток - слишком узкая специализация.
   - Нам запрещено их раздавать, но здесь такой случай...
   Ого! Тетушка признала мой случай тяжелым!..
   - Они помогут тебе найти свою пару. От тебя требуется только точно сформулировать, каким бы ты хотела видеть своего избранника, и расколоть скорлупу.
   Однако дорогая крестная решила откупиться по-царски...
   - Как ты понимаешь, спешить с ними не стоит. Над каждым заказом рекомендуется думать минимум полгода. Зная твой характер, очень прошу, подожди хотя бы месяц. В общем, держи все три.
   Скажите на милость, какая щедрость - держи все три!
   - А четыре - слабо?
   - Четыре нельзя - это число смерти. Трех попыток вполне достаточно. - Ты и здесь решаешь, что достаточно, а что нет?
   Да пошла ты со своими подачками, милая крестная!..
   - Зря ты так, милая.
   - Вот ТУТ не тебе меня учить!
   Я бросила на стол смятую десятку за свой кофе, пошла к выходу. Уже взялась за ручку двери, но повернула обратно. Тетя обрадовано встрепенулась и потянулась навстречу. Я подошла к столику, и, глядя ей в глаза, сграбастала орехи:
   - Желаю магической удачи, тетушка!
   Гордость - гордостью, а замуж выходить надо.
  
   Я продержалась два дня. И эти два дня измотали меня, как полноценная сессия с хвостами по всем предметам. Сорок восемь часов я только и делала, что рассматривала орехи, прятала орехи, думала об орехах и боролась с соблазном растрепать о них всей общаге. Чтоб она от зависти вся передавилась утренними бутербродами. Как только волшебные орехи попали ко мне в руки, у меня началось что-то вроде помешательства. Я не могла оставить их ни на минуту, ни одно место в мире не казалось мне достаточно надежным. А потому все сорок восемь часов я держала их как можно ближе к телу. Днем и ночью. Днем я поминутно хваталась за правую грудь, проверяя, на месте ли они, мои драгоценные, ночью мучалась кошмарами, в которых теряла их, бездарно тратила или раздавала нищим вместо милостыни. На исходе вторых суток я была на пределе. Я поняла, если не загадаю прямо сейчас - сойду с ума.
   Я подошла к вопросу максимально серьезно. Села у окна и сосредоточилась. Мысли все время ползли в сторону светлого будущего, в котором я уже носила обручальное кольцо с огромным брильянтом и утирала нос наследнику трона. То, за что я постоянно пилила Каравеллу, накрыло меня в самый неподходящий момент. Я сосредоточилась и вспомнила наш разговор накануне выпускного. Настоящий принц не ругается матом, не поднимает руку на женщину, не пьет баночного пива, имеет ухоженные ногти и коронованных родственников. Вроде все верно. Я добавила от себя только один пункт: пусть мой принц будет харизматичен и хорош собой. Чтобы я привела его в общагу, а она бы вся передавилась от зависти вечерним чаем с пряниками. Я положила орех под ножку стула и села на него, перекрестившись. Крак! - мой заказ на принца моей мечты отправился в высшую инстанцию. И ничего не произошло. Ровным счетом.
   Тетя Лена позвонила на следующий день. Чтобы сказать самое главное. Она так и начала разговор:
   - Прости, не успела сказать самого главного. Когда будешь загадывать... Вернее, как только загадала - получи информацию. Включи телевизор на первой попавшейся программе и посмотри ее до конца. Дальше - просто пойми, что тебе делать.
   Я остолбенела. В этом - тетка вся, от головы до пяток. Никогда не договаривает до конца. Потому что слово произнесенное - уже ответственность, а ее моя тетка не любит. Я уже открыла было рот, чтобы съязвить, но так и осталась с отвисшей челюстью. Мои возмущения в данный момент не стоили и десятка сушеных мух. Я загадала вчера, так что моя информация давно тю-тю... Ну не дура ли! А тетка - стерва! Тетя Лена прочитала мои мысли и укоризненно вздохнула:
   - Я же тебе говорила - не торопись. Ты хоть подумала, чего хочешь? Ах, ну конечно... Ты на этот вопрос всегда отвечаешь - да. - Тетушка тяжело вздохнула и продолжила уже с другими интонациями. - Не отчаивайся, детка. Ты за это время не смотрела телевизор? Тогда все поправимо. Можешь получить информацию в любой момент. Только умоляю - не торопись. Настройся, подумай. Помни, спешка, как состояние повышенного нервного возбуждения...
   Я бросила трубку. Еще не хватало тратить время на лекции!
   - Марьмихеевна, дайте пульт!
   Михеевна для порядка покобенилась. Высказала мне все, что она думает о придурках, которых телевидение давно превратило в зомби, и напомнила правила общежития, по которым шуметь можно только до одиннадцати, а сейчас уже за полночь. Но не очень усердствовала, было видно, что она сама изнемогает от любопытства.
   - Ладно уж. Только я звук отключу.
   - Да вы что?.. Вы же слышали - информацию собирать. Как же без звука?
   - Ничего я не слышала! - покраснела Михеевна. - Делать мне больше нечего, только за вами подслушивать! Ну, ладно уж. Включу, но тихо-тихо.
   Я схватила пульт, и он заплясал в дрожащих пальцах. Какую кнопку нажать? Первую - самый серьезный канал. Там всегда крутят новости и передачи про политику. Уж если искать жениха, то только там. Хотя... Зачем мне интеллектуал? Буду чувствовать себя рядом с ним полной дурой. Нет, надо включить второй. Там концерты со звездами и юмористические передачи. С другой стороны - все Иваны-дураки кормятся именно там...
   - Марьмихевна, что сейчас по второму идет?
   - Откуда я знаю? Включи да посмотри.
   Ага, щаз! Третий - в основном, криминальные хроники - на фиг, на фиг. Четвертый - местное вещание. Окрестные новости и передачи со знаменитостями из соседнего двора - масштаб мелковат. Мне бы что-нибудь романтическое... О, шестой. Научно-познавательный - в основном, документальные фильмы, путешествия по миру и загадки истории. Ну, с богом! Я ткнула шестую кнопку. Телевизор тяжело проснулся, заморгал синим и загудел низким мужским голосом.
   - ...снискали свою славу. Встретить этих удивительных созданий...
   - Тише сделай, кому я говорила!..
   Телевизор перешел на шепот, синее сияние растянулось в стороны цветными линиями, через которые начала проступать картинка.
   - ...можно только в районах с чистой экологией.
   - Осссподи, пока нагреется этот ящик...
   - Да помолчите вы, Марьмихевна!!!..
   - ... Их пристанищами чаще всего становятся поля и тихие населенные пункты. Искать их надо по ночам.
   "Так, поля - жадно запоминала я. - И населенные пункты. По ночам..." Надо же, как легко, оказывается, собирать информацию! Телевизор зашелся последней крупной рябью, изображение разгладилось, с экрана на нас выпучилась толстенная бородавчатая жаба. Я в ужасе зажмурилась, но телевизор услужливо подкрепил видеоряд закадровым текстом.
   - Потому что жаба, в отличие от большинства земноводных - животное ночное. Если вам повезет и вы найдете жабу - смелее берите ее в руки! Суеверия о том, что якобы жабы являются источниками бородавок, опровергнуты наукой. Мы предлагаем вслед за нами погрузиться в этот удивительный мир - мир земноводных. И кто знает, может быть, когда-нибудь человечество обретет в лице этих на первый взгляд необщительных животных настоящих друзей.
   По экрану торопливо побежали титры, а у меня из глаз - слезы. Что угодно, только не это! Я ненавижу жаб...
  
   Целовать пупырчатую, покрытую болотистой слизью кожу оказалось еще противнее. Первый раз я чуть не сблевала. Вторая жаба пошла легче только потому, что я догадалась заткнуть нос ватными тампонами. Чтобы там ни говорили по телику о безобидности жаб, но на третий день поисков принца мои губы покрылись кровоточащей коростой. Святой боже, сколько же я их перецеловала! Наврал телевизор - жаб в любом болоте - пруд пруди! Сперва я пыталась вести счет - за первый день количество оцелованных земноводных перевалило за сотню. На следующий день их стало гораздо больше. Их уже не надо было выискивать под кочками и ловить, они сами выскакивали под ноги. Должно быть, слухи о раздающей поцелуи золушке разлетелись по всей округе, и все они решили попытать счастье. Я никому не отказывала. Брала очередную жабу поперек туловища и целовала в темя. Похоже, мое появление на болоте было для них чем-то вроде наших общежитских построений на плацу, когда очередной принц с хрустальной туфелькой под мышкой приходит искать свою невесту. Жабы были мне откровенно рады. Каждая, подставляя голову, жмурилась от надежды на счастье. В телевизоре они казались одинаковыми, на деле ни одна не была похожа на другую. Толстые и худые, пучеглазые и широкомордые, с острыми, как колючки, бородавками и гладкие, как стекло - и все до одной возвращались в свою болотистую общагу, не меняя внешности и социального статуса.
   Искать принца на болоте было стремно. А потому я дела все, чтобы понадежнее спрятаться от случайных встреч со знакомыми. Каждое утро я садилась на самую раннюю электричку до Тридевятска, три с половиной часа дремала на жесткой деревянной скамье в компании с пьющими и поющими туристами и, наконец, месила сапогами болотистую жижу лесной дороги до тех пор, пока все шумы цивилизации с ее человеческими голосами и далеким гулом железнодорожного полотна не тонули в серой вате утреннего тумана. С этого места до моих болот было рукой подать - километров шесть-семь. Особенно урожайным оказалось одно заросшее ряской озерцо-полуболотце. Круглое, неподвижное, заросшее по краям осокой и камышами, оно было похоже на потерянное зеркальце великанши. В его прозрачно-ржавой водице в желто-коричневом цвете, как в старой кинопленке, отражались деревья, облака и пролетающие птицы.
   Через неделю я знала на нем каждую кочку и даже полюбила его невзрачную конопатую красу. Поначалу мне казалось, что я - первая и единственная женщина, ступившая на эту пропитанную влагой землю, но я ошибалась. Однажды меня попытались выгнать две местные девицы в одинаковых стеганных куртках и резиновых сапогах. Они пытались убедить меня, что круглое болотце - их любимое место для сбора клюквы. Но, во-первых, время для сбора клюквы еще не настало, ягода едва отцвела, а во-вторых, обметанные пузырями и болячками губы любительниц кисленького без утайки выдавали их секрет.
   Обменявшись презрительными выпадами и язвительными замечаниями, мы уселись на поваленное дерево и устало вытянули ноги. Девки таскались по болоту со вчерашнего вечера и порядком вымотались. У меня тоже не было сил на продолжительные военные действия. Мы разговорились. Девки сказали, что в этом году принцев не народилось - уж они-то знают, они с весны ищут. В прошлом году одна из их поселка нашла - счастливая! А в этом мае мороз стукнул и всех переморозил.
   - Чего же вы сюда ходите?
   - А куда деваться-то? - ответили вопросом на вопрос девицы. - Парни наши все пьющие. Трактористы да шоферюги. Матюги через слово и ногти в мазуте. У них один интерес - нажраться и морды друг другу бить. А хочется чистой любви. Чтоб как в сказке...
   Мечты о любви и счастье стирают всякие различия между дипломированными золушками и деревенскими дурочками. Я достала из сумки термос и бутерброды. Девки выудили из вещмешков вареные яйца и молоко в пластиковой бутылке. Мы позавтракали и распрощались навсегда, пожелав друг другу удачи в поисках. В наших пожеланиях не было искренности, и оно понятно. Мы на этом болоте - конкурентки. Пожалуй, это второй пункт, стирающий границы между незаконченным средним образованием и законченным высшим. Учитывая его, я снова и снова садилась на электричку до Тридевятска и перлась к круглому болотцу. Раз девки пытались меня отсюда выкурить, значит, место верное. Хотя, к осени я уже начала в этом сомневаться.
   Когда листва подернулась желтизной, а на кочках закраснелась клюква, в округе не осталось ни одной жабы, которая бы не знала меня в лицо. Я пошла по второму кругу. Я поняла это по их ехидному кваканью и брезгливому подергиванию лапок. Они смеялись надо мной, эти земноводные неудачницы. Хохотали, надрывая пупырчатые животы и закатывая глаза. Лопались от смеха, потеряв надежду на смену своего жабьего статуса. Идиотки. И я идиотка, раз продолжаю верить в деревенские сказки. От переполнившей меня злости я взяла очередную, еще не целованную жабу, за заднюю лапку и с силой шмякнула о землю. Пропади она пропадом, эта мечта о чистой любви!
  
   Самого превращения я не видела. Потому что сразу же развернулась и побрела по болотистой жиже прочь, к электричке. За моей спиной взорвался и загремел жабий хор. Я еще злорадно подумала: вот ведь разорались-то! Не нравится, когда их об землю... Но в их единодушном кваканье не было ни злости, ни возмущения. Хор звучал стройно и торжественно. Провожают меня, что ли? - подумала я. Поняли, что ухожу насовсем и больше их никогда не увижу. А ведь за это лето мы с ним стали чуточки роднее. Я даже научилась понимать их язык. Закатанные и выпученные глаза, горловые звуки, пожевывания губами, шлепки животом о землю и подрыгивания - скудные средства выражения, которыми жабы умудряются болтать обо всем на свете. О том, что комаров в этом году народилось на славу. Что цапля, терроризировавшая болото весь прошлый год, наконец-то получила по заслугам заряд охотничей дроби. Что головастики пошли шустрые и смышленые - до превращения во взрослую особь доживает не десятая часть, а целая восьмая отметанной икры. Но песня, которую они орали мне вслед, была ни на что не похожа. Такая стройная, словно за ее исполнением следит опытный дирижер. Такая торжественная, что ей впору быть гимном. С нотками экстатического восторга и гордости за весь жабий род. На фоне слаженного хора выделялось соло особой чистоты. Оно крепло и наливалось силой. Оно выводило мелодию, в которой, сквозь кваканье, вдруг начали проступать слова. Я остановилась, прислушиваясь, - нет, я не сошла с ума. Жабий солист пел о любви доходчивым человеческим языком.
   - Иди ко мне меня любить, хочу твоим любимым быть. Нас ждет с тобою новоселье! На крыльях глупого веселья скачу к тебе, моя душа, моя любовь, моя принцесса, для завершения процесса.
   Сомнений не было, это была серенада. И предназначалась она мне, Петровой Ирке - не приметной, одной из тысяч, еще вчера никому не нужной неудачницы. Я обернулась, захлебываясь в нахлынувшей радости. Медленно, словно в задумчивости, чтобы в случае неудачи не давать жабам повода для смеха. И увидела то, о чем мечтала все это бесконечно-дождливое лето. На мху, на фоне тронутых желтизной чахлых приболотных осинок стоял, раскинув руки, голый человек. С пучками редких волос на лобке и макушке. С проступающими ребрами и впалым животом. С узловатыми коленями и острыми локтями. Босой, с посиневшей от холода кожей. Мой принц.
   - Спеши, иди же ты ко мне, моя счастливая вдвойне! - пропел он, раскрывая объятия.
   И я пошла. Нет, рванула, наплевав на приличия. Понеслась, чавкая сапогами по грязи. Полетела, над макушками елей задыхаясь от восторга. Я нашла его! Я дождалась! Здравствуй, милый, дорогой, единственный! И он, в порыве такого же нестерпимого восторга, запрыгнул мне на спину и крепко обнял руками за плечи, ногами за бедра. Так крепко, что у меня перехватило дыхание. Так весомо, что мои сапоги по щиколотку погрузились в болотную жижу.
   - Не так, глупый, - ласково прошептала я, пытаясь высвободиться. Но он вцепился еще сильнее и жалобно заверещал. Его тонкий вопль подхватили все жабы болота, хор грянул с новой силой, врезал что-то похожее на марш. Ладно, подумала я, не будем выносить сор из избы, разберемся позже. Под звуки торжественного жабьего марша мы с принцем пошли прочь, навстречу светлому будущему.
  
   Оказалось, его ноги еще не умеют ходить - ведь до этого момента он передвигался только на четырех конечностях и прыгал, шлепая животом о землю. А еще ему было холодно. Ему было холодно всегда: "попробуй-ка сама пожить на промерзшем болоте". Когда от мороза стекленеет клюква, мох становится колючим, как можжевельник, а острая пленка льда режет кожу. От холода у него болят колени, а тело навсегда покрылось пупырышками. Сейчас ему было тепло от моей спины. И безопасно. Страх - второй враг жабы после холода. Они слишком неповоротливы, чтобы ускакать от опасности. За годы эволюции они научились выделять кожный яд, от выработки которого в первую очередь страдает их собственный характер. Потому что, в конечном счете, их ненависти к миру едва хватает на то, чтобы вызвать острое расстройство кишечника у мелких хищников. Они беззащитны и безропотны, эти пучеглазые обитатели болот. Мой принц рассказал мне это, пока мы шли через лес. Он крепко держался за моей спиной, без умолка болтал и посылал благословения всем жабам округи. С каждой кочки нас приветствовало восторженное кваканье. Оказалось, жабы говорят стихами. Их язык просто рифмуется, ведь фактически, все слова оканчиваются на -квак.
   Моего принца звали Джек. Но он предпочитал более длинный о округлый вариант - Джекобо. Он сказал, что окончание "обо" означает оба, он да я. Теперь это наше имя на двоих. Рассказал, что давно меня ждал и даже сразу узнал - я ему снилась, еще когда он был головастиком. Во сне я была точь-в-точь такая же, с широкой теплой спиной и короткой стрижкой. Вообще, моя стрижка получила от него за время пути больше всего комплиментов. Длинные волосы лезли бы ему в лицо и щекотали ноздри. А когда у него щекотно в ноздрях, он сильно чихает. А от сильного чихания у него болит голова. И хотя он сидел на спине очень правильно, не сползал и не ерзал, и весил мало, не больше десятилетнего ребенка, я на исходе леса просто выбилась из сил. Села на высокий пень перевести дух и подумать. Соваться в город с голым мужиком на закорках нельзя - максимум дойдешь до ближайшего участка правопорядка. Доказывай потом ментам, что принца в лесу нашла - как же!
   - Отчего сидим, - забеспокоился Джек. - Хочешь меня здесь бросить?
   - Как ты мог подумать? Ведь я искала тебя все лето!
   - Лето еще что! Тут одна баба пять лет ходила, всех перецеловала, пока один не догадался вырваться и шмякнуться о землю. Говорят, зажил, как король. Ну, что ты сидишь? Поехали дальше! Нас ждут великие дела, так будь, моя любовь, смела!
   Я поднялась. До отхода электрички оставалось меньше двух часов, а надо было еще раздобыть для Джека одежду. Интересно, есть в этой дыре универмаг?
  
   Универмаг был. Но маленький, размером с городской ларек. Раздолбанное крылечко, решетки-солнышки, потертая вывеска над входом "Сельпо "Ромашка". До этого центра цивилизации мы дошли без приключений. Деревня была абсолютно безлюдна и наполнена тишиной по коньки крыш. Увязавшаяся следом желтая шавка - не в счет. Оголтелая псина не сделала ни единой попытки нападения, а просто сопровождала наш путь оглушительным лаем, но Джека она встревожила не на шутку. Он увидел в ней недобрый знак и постарался как можно выше подтянуть ноги. Так что скоро взобрался мне на шею и пребольно сдавил гортань. Магазин нашелся как никогда кстати, но казался таким же безжизненным, как и остальная деревня. Я безо всякой надежды толкнула дверь, и она - о, чудо! - подалась. Следующее чудо ждало нас уже внутри: за прилавком возвышалась дородная продавщица в широком переднике и белой кружевной короне, приколотой к волосам невидимками. Она смотрела на нас в упор, невозмутимая, как Эверест, и молчала. Правая грудь ее скрывалась за кассовым аппаратом, левая тонула в зелени из цветочного горшка.
   - Простите, - вякнула я. - У вас не найдется мужской одежды? Любой. Футболки какой-нибудь и штанов?
   Вопрос носил сугубо дипломатический характер. Я отлично видела стопку полосатых маек и синих треников на второй полке справа. К моему удивлению продавщица ответила спокойным, но жестким отказом.
   - Ничего нет. Ждите завоза.
   - Как же, - растерялась я. - А вот это?..
   - Продано, - отрезала она.
   Чтобы я не сомневалась в правоте ее слов, она положила на полку табличку "sold" и замерла на прежнем месте памятником отечественной торговли.
   - А вон ту плащ-палатку...
   - Бракованная.
   - Не страшно. Зато мы оба в ней поместимся!
   - А толку? Там дыра на спине - во!
   - Посмотреть можно?
   Продавщица сняла с вешалки плащ-палатку и - хрясь! - разодрала ее надвое. Шмякнула на прилавок:
   - Пожалуйста!
   Я опешила. Первые в жизни я сталкивалась с ситуацией, в которой есть и деньги, и товар, и продавец, но ничего нельзя купить. Сокровища в этой деревне охранял демон, способы борьбы с которым мне были не известны. Но, оказалось, ими худо-бедно владел Джек.
   - Мне так холодно, - прошелестел он. - Так неуютно. У нее такая узкая спина, я все время соскальзываю.
   - Сам виноват, - отрезала продавщица. - Нечего с городскими тереться!
   - Мы принцы подневольные. Кто нас раскрыл - тот и носит. А я всю жизнь о вас мечтал. Но вы ушли на пьедестал.
   Демон за прилавком зарделся, как девчонка, и потупил взор. Секундное колебание... Я даже простила Джеку возведенный для другой "пьедестал". Но, увы - природа зла взяла свое.
   - Вот и мечтал бы дальше, а не лез под ноги, кому попало, - рубанула продавщица. - Все, отойдите от прилавка - мне с вами лясы точить некогда. Следующий!
   - Любочка, взвесь мне колбаски грамм двести.
   Я оглянулась. Оказалось, пока мы препирались, за нами выросла очередь из двух человек. Старушка в шерстяном платке и пьяный вдребезги мужичонка. Целая толпа, учитывая безлюдность деревни. На нас с Джеком по-прежнему никто не обращал внимания. Словно мы были сотканы из воздуха. Старушка, пожевывая губами, отсчитывала мелочь из кошелька, мужичок наваливался на прилавок, пытаясь придать себе вертикальное положение. Немая сцена "третий лишний". Странно, я не слышала, как они вошли. Но теперь мне оставалось выйти вон, унося на спине свое свежее найденное счастье.
   На крыльце я остановилась, размышляя, куда податься дальше. В отношении к нам деревенских жителей был один очень позитивный момент: от нас не шарахались, на нас не показывали пальцем. Значит, ничего экстраординарного в нас нет. Но с другой стороны, в городе мне ни разу не встречались девчонки с голыми мужиками на закорках.
   - Джек, я придумала! Давай я отдам тебе мою куртку и джинсы, а сама останусь в колготках и длинном свитере. Будем оба одетые, идет?
   - Нет.
   - Почему?
   - Я бабье не надену!
   - Но мы не сможем в город в таком виде...
   - Значит, останемся тут. Что может быть прекраснее села? Болото рядом, жизнь мила.
   - И то верно, голубчик. Чего там делать-то?
   Я обернулась. В дверях сельпо стояла половина магазинной очереди - старушка в платке.
   - Пойдем со мной, девушка, - сказала она мне. - У меня осталось кое-что от мужа, оденем твоего принца в лучшем виде. Меня Петровна звать, а вас?..
  
   Ее дом был прилеплен вплотную к лесу. Хозяйка сказала, что когда-то это место вся деревня обходила стороной, потому что здесь жила деревенская ведьма. После ее смерти дом долго пустовал, пока в него не вселилась тогда еще совсем юная Светлана Петровна. Она приехала в Бухтеевку на выходные и осталась на всю жизнь.
   - И ты оставайся, - посоветовала она мне, вываливая на кровать груду поношенной одежды. - Куда ты с ним в городе-то? Там жабьих баб не любят.
   Вещи были ношенные и затхло пахли плесенью. Я с трудом наклонилась, выбирая что-нибудь мало-мальски подходящее. За спиной сонно завозился Джек. Его срубило еще по дороге, а я не решалась будить - намучался он, бедный, в своем жабьем теле.
   - Почему не любят? - спросила я, рассматривая шмотки. Все они были огромные, широкие и странно скроенные, с круглым вырезом на спине. Интересный был муж у старушки... Инвалид?
   - Да кто его знает, почему, - вздохнула Петровна, выволакивая из-под кровати облезлый чемодан. - Только намучаешься ты там. Сперва придется на учет встать. Потом доказывать его человечность, чтобы он паспорт получил. А паспорт что? Он шовинизм не отменяет. На работу вас не возьмут, жилье не сдадут. Будете по углам мыкаться и подаяния просить. Я-то знаю...
   Петровна щелкнула замками и вывалила мне под ноги еще одну гору, мало чем отличную от предыдущей. Каждая вещь напоминала экспонат авангардного перфоманса - была сшита вручную из готовых одежек. Я вытащила из кучи нечто запредельное, клетчато-лапчатое, скроенное из трех драповых пальто и дополненное огромным капюшоном.
   - Простите, - не выдержала я. - Как это надевается?
   - Да просто, на спину, - Петровна набросила на меня чудо-самопал, прямо поверх мирно спящего Джека, и ловко застегнула пуговицы. - Вот тут руки продеваешь, здесь подтягиваешь, это для тепла заворачиваешь - и готово. Никакой мороз не страшен!
   Она развернула меня к зеркалу, прикрепленному к дверце шкафа.
   - Смотри! Ловко? Я в молодости портнихой была.
   - Так вы тоже...?
   - Жабья королева! Дважды! - Глаза старухи молодо блеснули. - Первого с собой из города привезла. А второго уже тут подыскивала. У них жизненный срок маленький. Пять лет.
   - Как - пять лет?!
   - Да ты не переживай! За пять лет так спину наломаешь, что, поди, рада будешь. Я, как овдовела впервые, прям летала. А потом пожила-пожила, скучно одной-то. Привыкла, что кто-то за спиной квакает, стихи читает. Они ведь такие ласковые. И водки не пьют.
   Петровна ласково потрепала спящего Джека по загривку. Он сонно чмокнул губами, запуская по моей спине теплую струйку слюны. Завозился, устраиваясь поудобнее.
   - То есть... Вы хотите сказать... Что он с меня не слезет?!
   - Будет держаться за тебя, девонька, пока смерть не разлучит вас. Жабы - самые надежные мужья, тут можешь не волноваться.
   Петровна накинула мне на голову платок с розами по черному полю и отступила на шаг, любуясь.
   - Чужое счастье всех греет! - Она смахнула с глаз сентиментальную слезу. - Я тебе на своей кровати постелю. Там матрас ортопедический. Ты, как домой приедешь, сразу себе такой же заказывай. А то носить их еще туда-сюда, а спать очень неудобно...
   Петровна, не дожидаясь ответа, скрылась в глубине дома. А я залипла у зеркала, из которого на меня обалдело смотрело клетчато-елочное чучело с гигантским горбом на спине. Я буду такой еще пять лет. Пять лет! Кажется, столько дают за организованный разбой с причинением увечий. Я буду таскать принца на спине, пока не состарюсь, до двадцати пяти. Он будет хорошо кушать и толстеть. Может, даже вырастет сантиметров на десять. Мышцы на моих ногах станут твердыми, как сталь. Тело приобретет округлые очертания профессионального тяжелоатлета. Но никто в целом мире не заметит моей отличной физической формы, потому что я буду завернута в уродские балахоны, сшитые на заказ в ателье. Хотя, о чем я? Какое ателье? Если повезет, я заполучу в портнихи Петровну - это максимум. Потому что жить мне придется здесь, в Бухтеевке, в одном из брошенных домов. Потому что я под страхом смертной казни не сунусь в общагу с жабом на спине. Я попала - посмотрите, люди добрые, на лохушку!
  
   - Люба, дайте, пожалуйста, посмотреть вон ту ручку и тетрадку.
   - А чего их смотреть? Ручка как ручка...
   - Дай!
   В моем голосе звякнула такая злость, что демон-Люба без лишних слов, хоть не меняя презрительного выражения лица, шлепнула передо мной ручку и тонкую тетрадь. Бессонная ночь сделала из меня если не зверя, то потенциального убийцу. Как только я улеглась на перину Петровны и задремала, в Джеке проснулось либидо. Он штурмовал меня всю ночь. Лепетал о любви и законном праве на секс. Но я, благодаря другу-Васе, уже была закаленным бойцом, и отбивалась яростно, но молча. Не хотелось разбудить хозяйку, она бы меня не поняла. Наша с Джеком первая брачная ночь была похожа на чемпионат по французской борьбе. Я в крепком "замке" и крайне не выгодном положении - мой соперник висит у меня за спиной и норовит пережать сонную артерию. Но у меня есть железная фора - джинсы с ремнем. Чтобы добраться до цели, жаб должен был бы отпустить мою спину и расстегнуть пряжку. А вот этого действия в его программе не заложено. Он будет держаться за меня, пока смерть не разлучит нас. Если бы мне в эту ночь попалось по руку что-нибудь острое или тяжелое, я бы не задумываясь пустила его в ход.
   - Ты же пришла за хлебом? - занервничал Джек.
   - Мне нужно написать письмо домой.
   - А-а-а...
   Но он уже насторожился, откинул капюшон и подтянулся повыше, стараясь заглянуть мне через плечо. Я поняла его маневр и размашисто написала: "Ненавижу жаб". Он посмотрел сверху на надпись и промолчал. Я была права, жабы не умеют читать. В их болотном университете этому не учат. Я перевела дух и чиркнула еще несколько слов: "хочешь взять себе моего принца?". Развернула листок к продавщице.
   - Эта ручка мне не годится, она пачкает бумагу.
   - Все пачкают, - отрезала Люба.
   - А ты глянь, как пачкает ЭТА!
   Демон в белой бумажной короне скосил глаз на листок и замер - снаряд попал точно в цель.
   - Да-а-а, - протянула она. - Пожалуй, пачкает.
   - Дай другую.
   Люба без лишних слов забрала у меня ручку и выложила взамен ее точную копию. Я торопливо чиркнула: "Забирай". Люба посмотрела на меня недоверчиво.
   - Что вы хотели бы взять? - аккуратно спросила она.
   - Она за хлебом пришла, - напомнил Джек. - Милая, бери его скорей, и пойдем, здесь душно, - это уже мне, подкрепляя слова тычком пятки в бок.
   - Да-да, половинку черного и все.
   - Ага, - напряглась Люба. - Чтобы потом претензии предъявлять? Нет уж, знаем мы, где бесплатный сыр раздают.
   Джек не понял сути конфликта и напряженно засопел мне в левое ухо. Что ж, в конце концов, мои ежедневные подъемы в шесть утра, долгие часы хождений по болотам и обметанные от жабьего яда губы стоили компенсации. Я пошарила глазами по прилавку. Леденцы на палочках, банки с огурцами, пачки папирос, пластиковые бутылки с дешевым лимонадом. Ничего такого, что могло бы компенсировать бездарно потраченный волшебный орех. Горшок с цветком, кассовый аппарат, замороженное брикетами масло в липком полиэтилене, запыленный телевизор.
   - Пожалуй, я еще возьму сосиски.
   - Сколько?
   - Кило.
   Люба кивнула. Этот тяжелый кивок скрепил ее брачное намерение так же прочно, как штамп в паспорте, как ответ "да" священнику, как роспись в книге регистраций. Кивок - и дело за малым, осталось просто отодрать от моей спины ее собственность. Как - вопрос уже не ко мне, а к владельцу. И она поняла меня без слов:
   - Кстати, - сказала Люба, протягивая мне сосиски и хлеб. - Вчера сапоги завезли резиновые. Есть и ваши размеры. Посмотрите?
   - Давай.
   - Зачем тебе сапоги? - напрягся Джек. - У тебя же есть кеды...
   - А по болоту как ходить будем? Ты же хочешь своих навестить?
   - Хочу, - квакнул он печально. - Я так соскучился.
   - Пусть все мечты сбываются! - провозгласила Люба, выходя из-за прилавка. На ее мягкой груди, как в перине, тонули черные, пахнущие резиной сапоги.
   - Давайте я вам помогу с примеркой, - сказала она и, согнув дугой свою широкую окладистую спину, поставила сапоги на пол возле моих ног.
   Я почувствовала, как замер и затаил дыхание Джек. В отражении банок с солеными огурцами, я видела, как изменилось выражение его лица. Сонность и рассеянность растаяли без следа, уступив место жадной сосредоточенности. Любина спина его интриговала, возбуждала и тянула к себе, как магнитом. Железный "замок" на моей груди ослабел. Его босые ступни перестали сдавливать мне бока, и едва заметно поползли вниз. Он был готов перепрыгнуть с моей спины на более удобную, этот предательский принц-жаба. Что ж, вперед, дорогой! Одно движение, и ты на коне!
   Я согнулась рядом с Любой, сделала вид, что рассматриваю предложенный товар.
   - Видите, - басовито щебетала Люба. - Какие они мягкие, широкие и удобные? С этими сапогами ни мороз, ни дождь не страшен. Мечта, а не сапоги.
   Надо же, а она, оказывается, крепкий профессионал в своем деле. И, пожалуй, смогла бы сделать неплохую карьеру где-нибудь в сети Баджеткинг. Впрочем, здесь, в Бухтеевке, ее пост, безусловно, много престижней - единственная продавщица на единственный во всей округе универмаг "Ромашка". Заведующая и директор в одном лице. Я отдавала Джека в хорошие руки. Совесть моя была чиста, а душа горела от замаячившей впереди свободы. Ну же, миленький-суженый, вперед!
   Если бы кто-то сейчас зашел в магазин, его бы ожидал сюрприз: две тетки, согбенные раком. Неподвижно застывшие зады, направленные к входной двери. Напряженное ожидание, от которого, казалось, вот-вот лопнут под потолком электролампочки. Джек колебался. Я чувствовала, как дрожали его поджилки, и нарочно долго возилась, пропихивая ногу в сапог. Рядом колыхалась щедрая Любина плоть, поводила задом, прогибала спину, томно выдыхала и мягкой, как подушка, грудью касалась его голой ноги. Наши с ней действия напоминали прелюдию к групповому сексу. Если бы кто-то сейчас зашел в магазин, он получил бы незабываемые впечатления. Джек уже в открытую стонал от вожделения. Но для того, чтобы перескочить на шикарную, как лимузин, спину деревенской продавщицы, ему надо было отпустить мою. А этого в его программе заложено не было. Я просто физически чувствовала, как его раздирают противоречия. Вечный выбор между синицей в руках и журавлем в небе. Хотя, до журавля рукой подать.
   За окном коротко тявкнула собака. Джек вздрогнул и сжался. Черт, как не вовремя! Чтоб она подавилась и сдохла! Собака, словно уловив мои проклятия, зашлась истерическим лаем. Джек занервничал, подтянулся повыше. "Все, - подумала я. - Провал, мы проиграли этот гейм". И тут он прыгнул. Мгновенный бросок, швырнувший меня к полу так, что я едва не ткнулась носом в свежую резину черных сапог. И облегчение. Невыразимое чувство свободы и легкости. Я вскочила. Нет, взлетела к потолку. Распрямила спину, почувствовав, как хрустнули затекшие позвонки. Рядом распрямлялась Люба. Величественно откинув голову, царственным жестом поправила грудь. Видела бы ее сейчас мадам Бовари - умерла бы от зависти.
   Входная дверь скрипнула, в магазин, пошатываясь, вошел вчерашний мужичонка.
   - Любушка, - просипел он с порога. - Спасай умирающего от жажды. Мне как обычно.
   Люба холодно глянула на него через плечо, через фонтанчик августейшего жабьего чубчика.
   - Закрыто, - проронила она, поглаживая Джека по темечку. Ласково и нежно, как гладят кошек и детей.
   - Как? - смутился мужичок. - Надолго?
   - На пять лет - как минимум.
   Жабья королева гордо прошла мимо бывшего постоянного клиента через свое безжалостно брошенное царство Заставленных Полок и Заваленного Прилавка. Мимо той жизни, в которой она варилась последние годы и думала, что проварится до старости. Не оглядываясь назад и ни о чем не жалея, поглаживая теплое темя принца на своем плече. Не удостоив взглядом застывшую от изумления чернь в лице пропащего алкаша и дуры-неудачницы. Джек равнодушно скользнул по мне водянисто-голубыми глазами и исчез следом в черном провале подсобки. Пора! Я дрожащими руками скинула на пол балахон Петровны, сбросила с ног воняющие резиной сапоги, сгребла брошенные в кучу кеды, пакет с сосисками, и вылетела прочь.
   Желтая шавка встретила меня на крыльце истерическим лаем, который на этот раз звучал для меня гимном свободе. Я скормила ей сосиски. Весь килограмм, одну за другой. Толстые упругие колбаски лопались на собачьих клыках и мгновенно исчезали в истекающей слюной пасти. Р-р-р-р... Чав-ням. Пара секунд, и последнее, что оставалось мне от долгожданного замужества и принца моей мечты, уплыло псу под хвост.
  
   Говорят, у каждой ведьмы есть хвост. Забавная штука, но ей лично совершенно не нужная. Она не заметает им следы и не виляет в порывах радости. Хвост ведьмы - ее проклятие и метка, по которой каждый дурак может вычислить врага человечества. Достаточно заглянуть бабе под юбку, чтобы понять, кто она на самом деле: ведьма или обычная стерва. Если ведьма, вам повезло. Возьмите пуд соли, насыпьте на хвост и отрывайтесь в отместку, сколько угодно. Если же она стерва - бегите, пока не поздно. Другого метода борьбы с этой категорией женщин не существует.
   Михеевна ведьмой не была - факт. Иначе она бы не просидела всю жизнь на вахте женского общежития, а махнула бы куда-нибудь в райские места. В Литталию, например. Пить кокосовый сок, качаться в гамаке и высасывать по ночам кровь из сексуально-озабоченных девственников. Если бы Михеевна была ведьмой, мне бы крупно повезло - я просто-напросто никогда бы с ней не встретилась. Но, увы, Михеевна была законченной и закаленной в коммунальных битвах старой стервой. Она восседала в броне вахтенного стакана, как в танке, и смотрела на меня через люки очков. Она торжествовала победу. А я стояла перед ней, по-дурацки выставив вверх ладонь. Потому что еще секунду назад ожидала, что в мою протянутую ручонку опустят ключ.
   - А чего ты хотела? - деланно удивилась Михеевна. - Тебя не было двое суток. Вот, смотри, тут все записано. И по закону общежития твоя комната перешла вновь поступившим студенткам.
   - Но я же не нашла принца! Я же просто, ну... В лесу заблудилась.
   - Значит, должна была поставить в известность деканат.
   - Позвонить из леса? Ах, точно, там же на каждом пне установлен телефон!
   - Захотела бы - нашла б и телефон, и почту с телеграфом. Вещи свои забирать будешь? Если нет, они будут уничтожены в течение десяти суток.
   - Буду!
   - Пошли.
   Михеевна отколупнулась от вахтенного "стакана" и пошла вперед, припадая на обе ноги, как такса. Сняла с пояса связку ключей и открыла дверь в кладовку.
   - Твоя сумка слева от выхода. Забирай.
   Моя сумка стояла там, где сказано. Безжалостно набитая чужими торопливыми руками. Подавившаяся комками вещей, которые выпирали из нее, вспучивая клетчатые бока. С раззявленной молнией она была похожа на распоротый труп с вывалившими кишками. Вот и кончилась моя студенческая жизнь. Совсем не так, как мы с Маринкой ждали. В ее финале не было ни бала, ни принца, ни улетающего по бесконечному шоссе лимузина с надписью happy end на багажнике. В финале наших надежд и мечтаний оказалась затхлая кладовка и миазмы запущенного пародонтоза за спиной. Вот так-то.
   Я ухватила сумку за ручку и потянула к выходу. Она поволоклась следом, как разбухшая от воды утопленница. За ней вдруг открылся Маринкин коричневый чемодан. Аккуратно сложенный. Застегнутый на все замочки. Верный пес шоколадной масти, ожидающий хозяйку. Я прихватила и его.
   - Вещи Кораблевой забираю на хранение под свою ответственность.
   - На каком основании? У тебя есть доверенность на получение?
   - Но зачем они вам? Вы же их по своей инструкции уничтожите.
   - Зато сделаю все, согласно акту приема и ликвидации. А такого, чтобы всем раздавать, у нас не предусмотрено.
   Со стервами невозможно бороться, их можно только ублажить или сдаться. Неделю назад я бы ее просто проигнорировала. Три месяца назад просто развернулась бы и пошла домой, в нашу с Маринкой комнату. А там уже пожаловалась бы и повозмущалась в жилетку самой близкой на свете подруге. Но сегодня мне некуда было идти, и никто не ждал меня у окна, разглядывая только что купленные к балу хрустальные туфли. Потому сегодняшняя я просто ухватила сумку за бок и рывком вытряхнула ее содержимое под ноги Михеевне. Трусы и лифчики, майки и платья змеиным комком вывалились на затоптанный пол. Михеевна брезгливо отошла в сторонку, словно прикосновение к моим шмоткам могло испачкать ее башмаки модели "прощай молодость". Парой энергичных гребков я разрыла кучу - вот оно. Сложенный вчетверо клетчатый лист. Письмо Каравеллы. Она ошиблась во мне - я не выполнила ее последней просьбы, не сожгла письмо после прочтения. Не смогла.
   - Завещание вас устроит? - спрашиваю. И листок этот, исписанный мелким бисерным почерком, - вахтерше в лицо. Она опешила. Взяла двумя пальцами, развернула. Поправила очки на носу, углубилась в чтение. Подслеповатые глаза торопливо и вскользь забегали по строчкам. Вдруг запнулись, вернулись, перечитали. Михеевна вернула мне письмо, пряча взгляд на Маринкином чемодане.
   - Серое платье можешь забрать, согласно завещанию.
   - И это все?!
   - Ну, зачем тебе этот хлам, - устало ответила она вопросом на вопрос. - Ты и правда веришь, что она вернется?
   - А что мне еще остается?
   - Верят они, - бурчала она, помогая мне запихивать вытряхнутые вещи обратно в клетчатую сумку. - Во всякую чушь верят. А жизнь - тю-тю, проходит незаметно. Сколько я таких в своей жизни перевидала!.. - Скажите, Марья Михеевна, а вы сами-то кто? В смысле, по профориентации.
   - Кто-кто... Кобыла в пальто, вот кто. Золушкой числилась. Да только мой принц так и не пришел.
   - Совсем?
   - Да были разные. Но боялась я. У меня глаз приметливый. Посмотрю на человека и все в нем вижу. Этот пьет, тот злой, как пес, а этот сынок маменькин. Как тут замуж выходить? В наше-то время одна попытка давалась. Не то, что сейчас...
   - Просто вы ориентацией ошиблись. Вам надо было на миссмарпл поступать.
   - Скажешь тоже, - хмыкнула Михеевна. - Это ж заграничный институт! А кто ж меня туда пустил бы?
   Михеевна стянула края сумки, а я застегнула молнию, впервые испытывая к ней не злость с примесью презрения, а простую бабью жалость. Рука сама потянулась к карману, где лежали волшебные орехи. Расстегнула пуговку на клапане, достала. Два орешка, сросшиеся вместе. От третьего осталось пустое соцветие и дыра в душе размером с галактику.
   - Знаете, что это, Марья Михеевна?
   - Фундук?
   - ВэО. Волшебные орехи - те самые. Можно все исправить. Хотите замуж?
   Михеевна недоверчиво посмотрела на мою раскрытую ладонь. Потом на меня, не шучу ли. И отвернулась, махнув рукой.
   - Куда они мне? Молодости не вернут. Любовь, замужество - это все для них, для молодых. А мне теперь о душе думать надо, да за место держаться.
   Михеевна помогла мне вытащить сумки на крыльцо и неожиданно обняла на прощание. Она оказалась теплой и мягкой, эта старая сучка в толстых очках. Со стервами бесполезно бороться - факт. Их надо просто понять. И окажется, что стерва в конечном счете просто баба, которая ждала любви, да так и не дождалась, верила, да обломалась, надеялась, да перестала. Может, мы с Каравеллой и правы в том, что так отчаянно цепляемся за свои романтические надежды? Кто его знает. По результату она в коме, а я... Я стою на крыльце с сумкой и чемоданом и понятия не имею, куда идти дальше.
  
   - Ты! Иди сюда. Образование?
   - Золушка.
   - В Резиденции Палас-престиж работала?
   - Нет.
   - Отлично! Света, я решил твою проблему. Запиши эту... Как тебя?
   - Ирина Петрова.
   - И отправь немедленно, поняла?
   - Будет сделано, Владимир Михайлович!
   Света сунула в карман свой неизменный менеджерский блокнот и подхватила меня под руку, не отводя глаз от удаляющейся в кишке коридора спины начальника.
   - Слушай... Как тебя?
   - Ирина Петрова.
   - Ира... Тебе доверяется очень ответственный участок работы. Понимаешь, наш клиент последнее время не очень доволен нашим сервисом. И надо во что бы то ни стало отстоять честь компании. Готова?
   Участливый тон Светланы, этой безупречно вышколенной Василисы, признавался, что меня в срочном порядке отправляют в ад. Прошлый раз это была резиденция Бузыковой, эстрадной звезды в отставке. Богатая ведьма, сменившая помело на Мерседес, а железные зубы - на высококачественную металлокерамику, жрала меня поедом три смены. А перед четвертой я написала заявление об уходе. Меня помиловали, потому что предать анафеме всех, не угодивших Бузыковой, невозможно - для этого пришлось бы вырезать половину населения земного шара.
   - Бузыкова же в Вип-холле живет? Переехала?
   - Это другой клиент. Сегодня пятница, согласно клиентскому расписанию, - Света перелистнула блокнотик, прочла. - Генеральная уборка, приготовление ужина и романтическое декорирование жилого пространства. Справишься?
   - Сколько квадратов?
   Света сверилась с записями:
   - Жилая площадь пятьсот пятьдесят, общая - восемьсот.
   - Выдайте мне турбо-пылесос, шлем, три пары резиновых перчаток и усиленный комплект моющих средств.
   Света улыбнулась и, ухватив меня под локоть, повлекла к выходу:
   - Пылесос уже в багажнике ожидающей машины. Остальное поднесут. Я прибавлю от себя пузырек валерьянки. Скорее всего, не пригодится, но так, на всякий пожарный...
   Конечно, не пригодится! Потому что пожар валерьянкой не потушишь. Что может сделать жалкий пузырек против разъяренного клиента с Роллексом на каждом запястье? Мы между собой называем их носорогами. После смертельного случая на Вилле Лолабриджитта, когда один очень респектабельный носорог выбросил в окно девушку нашей фирмы, профсоюз постоянно ставит начальству требования выдать нам электрошоки. Но их наличие поставило бы под сомнение первое правило сервиса. Клиент всегда прав, а потому максимум, что нам позволили - закончить курсы самообороны. Курс первый: швабра, как боевой посох и дубинка полицейского. Курс второй: ведро - ваш щит, таран и помощник. А турбо-пылесос в опытных руках вообще становится орудием уничтожения. Но это - тссссс - профсоюзный секрет.
   Машина уже ждала меня у входа в офис. Что называется, под парами. Включенный мотор, открытая дверца пассажирского сиденья. Света на прощанье извиняющее улыбнулась и махнула блокнотиком - невиданная сентиментальность для менеджера ее уровня. Видать, мне предстоит схватка с носорогом. Ладно. Если что живой не дамся - пущу в ход пылесос.
   Автомобиль на предельной для города скорости несся по дороге. За рулем сосредоточенно молчал водитель. Он свернул с проспекта, объезжая утреннюю пробку, и впереди выросла громада Женского Университета. Промелькнул факультет Василистики. Развернулось во всей красе стеклянных фасадов отделение Нимфологии. Проплыли мимо рабочие цеха Искусниц: швейный, ткацкий и компьютерной сборки. Последним в ряду на набережной горело всеми окнами наше здание. Я не была здесь с прошлого лета, с того момента, как мы с Маринкой вошли сюда для переэкзаменовки. Интересно, многое ли поменялось за истекший год?
   - Простите, вы не могли бы остановиться на секунду?
   - Вам плохо?
   - Нет.
   - В таком случае, извините. Мы опаздываем.
   За время работы в "Приморских зорях" я всякого навидалась. Клиенты фирмы - принцы, короли и королевы всех возрастов, проживающие в особняках, пентахузах и частных резиденциях. Очень разные, но если внимательно присмотреться, всех можно разделить на две категории: носороги, пробившиеся в жизни самостоятельно, и неврастеники, прожигающие жизнь заодно с наследством. Мне хватило месяца работы, чтобы выданная вместе с дипломом мечта о настоящем принце рассыпалась без следа. Я устраивалась в "Приморские зори" с далеко идущей целью: найти принца, и уж потом колоть его под орех. Расчет верный: никто не знает человека лучше его прислуги, поскольку никому не приходит в голову разводить с нами политес. Любая служанка знает, что честнее всего о человеке говорят не люди, а мусор, который он производит своей жизнедеятельностью. Убирая и отстирывая, мы видим самую изнанку жизни своих клиентов. Похмельные мешки на портретах, испачканные рвотой деловые костюмы, разбитые в истерике зеркала, забитые презервативами унитазы. Видимо, с принцами в наше время такая же петрушка, что и с золушками - сплошная профессиональная натяжка. Грустное открытие, однако.
Машина свернула в узкий переулок и остановилась. Водитель глянул на меня в зеркало заднего вида.
   - Я вас оставлю минут на пять - не больше.
   - А разве мы не опаздываем?
   - Ждите.
   Он вышел, хлопнув дверцей, и скрылся в арке старого дома с табличкой: Мануфактурный переулок. Через эту арку до Абрашки - минута ходу. Выходит, наш принц не гнушается заказывать товары на самом дешевом рынке города. Интересно, кто он? Купец, разбогатевший в годы экономических реформаций? Или менеджер высокого звена, сумевший подсидеть шефа? Да ладно, чего гадать - скоро увижу своими глазами.
   Пять минут - много или мало? Если считать в единицах уборки это десять вымытых тарелок или пара начищенной обуви. Одна выглаженная рубашка и семь протертых подоконников. Одним словом, почти ничего. Но для работы мозга пять минут - целая вечность. О чем я только не передумала! Вспомнилась Каравелла, лавочка Али, выпускной бал, разбитый туфель и гномы, стерегущие хрустальный гроб. Я навещала их в прошлую субботу. Там все без перемен. Маринка все та же. Разве что похудела килограмм на десять - сбылась ее невыполнимая мечта. По углам пылятся сокровища вперемешку с битым стеклом. Столы завалены объедками. Гномы зарастают грязью. Но, сколько я не предлагала свои услуги, категорически отказываются. Видимо, боятся, что придется строить еще один хрустальный гроб. Или верность хранят, ждут, когда проснется Каравелла и сама возьмется за порядок. В отличие от них, я не сидела, сложа руки. Второй целью моей швабро-тряпочной карьеры был поиск принца для Маринки. Мне казалось, что я обязательно встречу романтика, который захочет поцеловать спящую Каравеллу. Но пока мне удалось затащить к гномам только Васю. Вася по моей просьбе чмокнул Маринку в губы, но ничего не произошло.
   - Принц нужен, - укоризненно сказали гномы. - А ты кого привела?
   Интонация вопроса - раздраженно-риторическая. Вася ее уловил и очень смутился. С того дня я ему больше не звонила. И он мне тоже. Следом за Васей не вспомнилась Михеевна и... тетушка, хотя еще прошлым летом запретила себе о ней думать - феи это чувствуют. Сегодня, глядя на фасад факультета, я вдруг поняла, что больше не сержусь на нее. Кончилась моя злость, растворилась в повседневности, как соль в кипятке.
   Водитель вернулся, как и обещал, ровно через пять минут. Бросил в бардачок сверток, на котором мелькнула надпись "индийские специи", накинул ремень и тронулся с места. Движения точные, экономичные. Сразу видно, специалист высшей пробы. Такой лишнего не сболтнет, самовольничать не станет - все выполнит с точностью и в назначенные сроки. Любая служанка знает, что такие слуги, как собаки редких пород, являются показателем благосостояния хозяина.
   - Через семнадцать минут будем на месте.
   За пять минут я перерыла душу до самого дна. А теперь должна собраться за семнадцать. Чтобы к тому моменту, когда машина остановится у дверей резиденции Палас-престиж, быть готовой к чему угодно.
  
   Когда мой папаша попадает себя молотком по пальцам или роняет на ногу циркулярную пилу, он частенько приговаривает: техника безопасности не страхует от опасности. Если переводить эту истину на нормальный человеческий язык получится что-то вроде: быть готовым ко всему не возможно. Я вспомнила ее, когда в полном боевом обмундировании переступила порог резиденции: тугая косынка, перчатки до локтя, фартук, набитый флаконами с бытовой химией, и пылесос на перевес. Вошла и остолбенела. Холл выглядел так, словно накануне здесь прошел рок-концерт или скачки на лошадях с препятствиями. Кругом битое стекло и пустые бутылки, окурки на ковровой дорожке, обглоданные кости, порванное мужское пальто и растерзанные в клочья розы. А вдобавок еще и размазанный по мраморной лестнице собачий кал. Такого бардака я не видела с момента поступления в институт. Тогда все первокурсницы решили закатить вечеринку по поводу начала новой жизни, а заодно перезнакомиться в неформальной обстановке. И как-то так хитро все разрулили, что дежурными по уборке оказались мы с Маринкой.
   - Вообще-то, - сказала я Павлу. - На уборку территории такого уровня загрязнения положено вызывать бригаду уборщиц.
   Он - ноль реакции. Словно я говорила это не ему, а размазанной собачьей какашке.
   - Уборку рекомендуется начинать с кухни, - сказал он и махнул рукой, давая знак следовать за ним.
   На кухне меня ждал второй столбняк. Кухня блестела отполированным хромом и сиянием кафеля. Ничего лишнего, все на своих местах. Такой порядок можно увидеть только в рекламе моющих средств, да и то на самых финальных секундах. Мистер Мускус любит работу, которую вы терпеть не можете. Сопоставляя идеальный порядок кухни и бардак в холле, можно сделать только один вывод: здесь живут два человека, один из которых редкой пробы засранец, а другой помешан на чистоте и всегда ходит с тряпочкой в кармане. Последние, к слову, в нашей среде считаются самыми свирепыми душегубцами, потому что готовы сожрать за упавший на пол волос. Но хоть прибираться у них не сложно - и так чисто. Но меня, по всей видимости, сегодня ждала двойная беда: и вкалывать до полуночи, и терпеть придирки чокнутой на порядке хозяйке.
   - Павел, сколько можно вас ждать? - капризный женский голос из глубин резиденции подтвердил мое предположение. По сигналу этого раздраженно-капризного колокольчика мои опасения подскочили до приступа паники. Я попала в дом к людоедам. Один из них найдет под ковром пылинку и откусит мне голову. А другой смелет труп в мясорубке и скормит любимому доберману, чтобы полезный продукт не пропал даром. Павел тоже вытянулся во фрунт:
   - Приступайте! - сказал он, коротко кивнув. - А потом я провожу вас в остальные помещения.
   Павел растворился в лабиринтах коридоров, а я беспомощно огляделась. Как можно прибрать идеальный порядок? Варианты ответа: а) оставить все, как есть; б) превратить его в беспорядок, а затем приступить к уборке; в) пойти путем наименьшего сопротивления: отыскать мельчайшие отклонения от идеала и устранить их. Я выбрала последний пункт. Включила освещение на полную мощь и встала на карачки. Поползла, исследуя каждый сантиметр пола. Нашла длинный белый волос, хлебную крошку и блестящий страз, не больше игольного острия. Волос и крошку скормила пылесосу, страз положила на блюдечко. Дальнейшие поиски ничего не дали.
   Павел вернулся, когда я прочесала последний угол.
   - Как ваши успехи?
   - Неважнецки, - честно призналась я. - Тут и без меня идеально чисто. Весь мусор - волос и хлебная крошка.
   Мой ответ ему почему-то страшно понравился. Он даже улыбнулся слегка. А, может, просто скривил губы, но не брезгливо, а поощрительно. Видимо, я только что выдержала какой-то замысловатый тест. Не знаю, в чем его смысл, но всегда приятнее сдать экзамен, чем завалить.
   - Очень хорошо, - сказал водитель. - Можете приступать к уборке остальных комнат и готовке. Поспешите. Ужин должен быть готов к шести. Меню на столе. Продукты найдете в холодильнике, специи на втором ярусе. Накрывать в столовой, это соседнее помещение.
   Я надела резиновые перчатки до локтя и включила пылесос. Все комнаты виллы четко делились на две категории: идеально убранные и основательно загаженные. Из холла, гостиной и столовой я выгребла двенадцать мешков мусора, которые были тут же вынесены Павлом. В спальне хозяев и комнате для гостей царил такой же порядок, как и в столовой. Исключение составил только кабинет. В нем все выглядело так, словно хозяин только что встал из-за стола и вышел покурить. На столе осталась лежать книга с закладкой, открытая папка с деловыми бумагами и чашка недопитого кофе. И, судя по толстому слою нетронутой пыли, перекур хозяина затянулся как минимум на полгода.
   Я уложилась с точностью до минуты. Без пяти минут шесть накрытый скатертью стол сиял столовым серебром и лаком фарфоровой посуды. Лососевый суп, трюфели, салат из креветок с авокадо - рецептура приготовления соблюдена с точностью, которой позавидовал бы даже фармацевт. Павел принял работу, поправил уголок у выстроенной в пирамидку салфетки и сказал:
   - Хорошая работа. Вам осталось обслужить ужин и получить жалование.
   Я кивнула. День обещал быть самым страшным за истекший после общения с Бузыкиной период, но обернулся обычными трудовыми буднями.
   - Перед ужином с вами хотел бы побеседовать владелец резиденции.
   Упс! - я поспешила с выводами.
  
   Владелец резиденции оказался женщиной. Коротко-стриженой брюнеткой. Она стояла у окна и, поигрывая длинным мундштуком, смотрела в окно. Но когда я приблизилась, то увидела, что взгляд ее направлен вовсе не на зеленые кубики стриженого сада, а на меня в отражении стекла.
   - Я хочу сказать вам спасибо за уборку.
   От ее спасибо у меня мороз по коже пополз, сколько в нем было презрительного высокомерия. Я потопталась на месте и спросила:
   - Я там, на кухне страз нашла. Не выкидывала пока, решила у вас спросить.
   - Страз? - Она так удивилась, что даже обернулась в профиль. - Павел, что еще за страз?
   - Понятия не имею, - говорит. - Для проверки аккуратности персонала было заложено две закладки: хлебная крошка и женский волос. Если позволите, я разберусь.
   Хозяйка кивнула, и Павел снова бесшумно растворился. Наступила немая сцена, во время которой я стояла в дверях в кухонном переднике и колпаке, а мадам задумчиво курила, пуская дымные струи. Она смотрелась чертовски эффектно. Как фотка на обложке журнала или рекламный банер из тех, которые вешают вдоль шоссе. "Недвижимость в Голубой Лагуне - дом, который Вас стоит!" Видимо, хозяйке поднадоело быть просто фотографией, потому что она вдруг заговорила на совершенно постороннюю тему:
   - Эта светская жизнь - такой кошмар! Каждый вечер - праздник. Очень утомительно!
   Я сказала, посторонняя тема, потому что вообще-то с прислугой не принято разговаривать. С нами общаются исключительно по необходимости - ну, там отдать распоряжения или вкатить нагоняй - и все. Так что сейчас я почувствовала себя не в своей тарелке и не знала, куда деваться от неловкости. Слава богу, тут вернулся Павел с блюдцем и чертовой блестяшкой. Поднес это добро хозяйке, и она закрутила блюдце в руках, рассматривая страз со всех сторон - и так и эдак.
   - Нифигассе! - говорит. - Да это ж брильянт! Тот, что у меня из кольца выпал! - тут она наконец-то обернулась. На холеном лице мелькнуло замешательство. - Петрова? Ты?!
   Мне понадобилось чуть больше времени, чтобы ее узнать. Новая стрижка, яркий макияж... Машка Мухина - собственной персоной! Только губы в два раза больше, и грудь - раза в три.
   - Муха?!
   Муха мимолетно смутилась и стрельнула глазами. Павел тут же уставился на книжные полки, словно они занимали его больше всего на свете. Отличный слуга! Просто класс! Понимает не только слова, но даже оттенки настроений хозяина. А Машка уже подскочила ко мне и радостно верещала в мое ухо:
   - Классно, что ты его нашла! Просто супер! Я теперь кольцо починю и продам. Ирка, дорогая, как же я тебе рада!
   Я была вконец выбита из колеи. За время учебы в институте мы с Мухой не обменялись ни единой любезностью, но тут она просто светилась от радушия. Пока я переваривала происшедшие с ней метаморфозы, она уже отдавала Павлу распоряжения. Я почти не слушала, так меня заинтересовали ее новые губы. Они жили на лице отдельной, брезгливой к суете и спешке жизнью. Плохо гнулись и, не поспевая за быстрой Машкиной речью, неуклюже шлепались друг о друга, как малярные валики.
   - И последнее, - наконец сказала она. - Павел, тебе придется обслужить сегодняшний ужин.
   Беспрекословный Павел вдруг уперся:
   - В мой контракт это не входит.
   - Паш, ты че - не понял? Ко мне лучшая подруга пришла! Год не виделись! Так что, Паша, не порть мне пати - надевай фрак и вставай к столу.
   Опа! Оказывается, метаморфозы свойственны не только мухам. Вуаля, и я из наемной горничной скакнула в лучшие подруги владельца резиденции Палас-престиж. Ну, надо же!.. но не более удивительная метаморфоза происходила в данный момент между Павлом и Машкой.
   - Тройная оплата, или я немедленно увольняюсь! - заявил слуга с поистине королевским достоинством. А Машка в ответ по-лакейски закивала, выкладывая на стол купюры:
   - Конечно-конечно! Я же понимаю твои сложности.
  
   Оказалось, что сделать из специалиста по клирингу наследственную аристократку совсем не сложно. Нужна всего лишь подходящая экипировка: дорогое платье, накладные ногти и бриллиантовая диадема с грушевидным сапфиром на лоб. Все это нашлось в Машкином шкафу, который она называла "мое святилище". И, надо отметить, совершенно справедливо. Такого количества шмоток я не видела даже на Мейджик-плазе. Но разве там товар? Тьфу, сплошная липа! А в Машкином святилище при том же ассортименте - сплошь культовые бренды.
   - Ну, как? - хвастливо осведомилась она, и нырнула в самую глубь гардеробной. - Выбирай, что хочешь! Но только на один вечер.
   У меня перехватило дух. Наверное, так чувствовал себя Али-баба в пещере разбойников. Кругом - горы сокровищ, но осел не вынесет больше лимита - две сумки по тридцать пять килограмм, и баста. Впрочем, Али-бабе было проще: он мог просто загрести все, что ближе лежало - все равно потом сдавать на драгметалл. А мне предстоял тяжелый выбор. Длинное узкое помещение размером с наш общажный коридор, уходило в перспективу бесконечными рядами полок и вешалок, на которых не было свободного места. Где-то здесь, среди породистых подруг и дорогих аксессуаров, затерялось и лазоревое платье моей мечты.
   - Маш, а можно то лазоревое? Ну, помнишь, Баджеткинг, распродажа...
   - Петрова, я тебя умоляю! - тепло сказала Муха, стряхивая с вешалки нечто невесомо-серебристое, состоящее из одних лямочек и ленточек. - Помни о приличиях. Встречать высший свет в дешевке - полный отстой. Усвой это.
   Я усвоила и встретила принцев во всей красе: прямая, как маяк, с блеском сапфира во лбу. А Машка, напротив, вырядилась предельно просто. Маленькое черное платьице да классические туфли на среднем каблуке. Макияж тоже минимальный - слегка подведенные глаза и легкие тени. Даже ее силиконовые губы смотрелись так естественно, будто их накачали еще в утробе матери. Я когда увидела ее при параде - удивилась: чего это она, как на похороны? Но, как оказалось, в Машкином маскараде был тонкий расчет. Первый же вошедший принц, заявленный как лорд Олдридж, приложился холеными усами к Машкиной руке и спросил, скашивая на меня глаз:
   - Если бы я знал, что сегодня вы даете коктейль-пати, я бы не пришел.
   - Ну, что вы, лорд! Мы уважаем вас траур. - Защебетала Муха, подставляя под нафабренные усы вторую руку. - Нас ждет всего лишь скромный ужин. Княжна Петрова-Разумовская приносит вам свои извинения, она заехала к нам спонтанно.
   Машкина неожиданная подлость рубанула меня под коленки, и ноги сами собой сложились в извиняющийся книксен. Видимо, этого было вполне достаточно для соблюдения приличий. Лорд благосклонно кивнул и прошел в столовую. Следующий гость был более прямолинеен:
   - О, Маня, ты пригласила стриптизершу?
   Машка легонько шлепнула его по руке:
   - Но-но! Это, между прочим, настоящая княжна! Ирина, знакомься, это Славик - цветные металлы.
   Как оказалось, у всех принцев высшего света имеется сырьевой придаток к имени. Следом за Славиком-цветметаллом пришли Федор-нефтегаз, Олег-магазин, Михаил-банк и Сергей-мясопродукты. Те, кого мы называем носорогами. Я впервые видела своих клиентов не в родных берлогах, а, что говорится, на выпасе. Увлеченные едой в приватной обстановке, они болтали ни о чем и были по-светски милы. Я поняла, что они не так страшны, как казалось из-за швабры. Но вот запомнить их по именам мне так и не удалось, хотя я пол вечера над этим парилась. Пыталась подвести к каждому ассоциативную связь так, как нас учили на Эстетике. Надо было всего-то найти в принце черту или вещь, которая бы соответствовала его роду занятий. Например, у Славика-цветмета были платиновые пуговицы и золотые запонки. Но проблема была в том, что у всех у них были золотые запонки, галстуки и роллексы. Но Цветмета я все же запомнила, потому что он весь вечер не давал мне покоя, а Машка его то и дело одергивала: Славик, да Славик. Ну и еще Сергей-мясопродукты запомнился легко. Он был так толст, что смахивал на помесь быка и поросенка. Я не уверена, что в природе водятся свинобыки, но Мясопродукта сразу выделила из общего ряда. Остальные Федор-Олег-Михаил, Банк-Нефтегаз-Магазин намертво спаялись в памяти в одно трехголовое чудовище. Впрочем, мне повезло - ни к одному из них так и не пришлось обращаться по имени. Они сами ко мне обращались.
   - Погода сегодня просто великолепная! - говорил лорд.
   И пока я потрясенно молчала, пытаясь найти в затянувшейся зиме хоть какое-то великолепие, Машка элегантно подхватывала тему:
   - О, да! Редкая прохлада для апреля!
   - В прошлом году, - продолжал лорд. - Погода в это же время была намного теплее, но ветренее.
   - О, да! - кивала Машка. - Я подцепила такой бронхит!
   Славик-цветмет гнул свою линию. Время от времени он наклонялся ко мне пьяно выдыхал какую-нибудь пахабщину. Типа:
   - Ира, а ты умеешь так крутить сиськами, чтобы они круги в воздухе рисовали?
   - Я не расслышал, княжна, вы любите сосиски? - спрашивал с другого бока Сережа-мясопродукт.
   - Э... да, пожалуй, да. Люблю.
   - Никогда не ешьте! Такая дрянь! Официант, повтори отбивную.
   Павел крутился, как винтик работающей машины. Бесшумно сновал из столовой на кухню, следил за бокалами и менял тарелки сразу же, как только гость складывал на ней приборы. Глядя на его прямую спину и четко отведенный от торса локоть, лорд вспоминал о славных временах своей молодости:
   - Однажды мы с друзьями провели прекрасный weekend в Оксфорде. Мы шутили над официантами, это было так весело! Смотрите, я вам покажу!
   Лорд допил вино и запустил бокал в Павла. Павел, не меняя выражения лица, отклонился. Бокал просвистел мимо, брякнулся о стену и осыпался на паркет хрустальными осколками. Я вздрогнула, а вышколенная на приличиях Машка и ухом не повела. Павел тут же снял с сервировочного столика новый бокал, поставил перед лордом и наполнил вином.
   - Какая хорошая реакция! - похвалил его лорд. - Оксфордские официанты не столь расторопны.
   - Ира, а скажи, а задницей вот так, чтобы она мелко-мелко тряслась, можешь?
   - Какая свинья! - прошипел то ли Михаил-магазин, то ли Олег-нефтегаз. - Думает, если из-за бугра, так можно стебаться над нашими пацанами?
   Лорд дернулся, как от пощечины, но сделал вид, что не понял запущенного в него пассажа. Нефтегазомагазин, залпом опрокинув рюмку, шваркнул ее в Павла и сказал, энергично протыкая пальцем воздух:
   - Слышь, тетерев! Мы тут - на родине, поял? И сами будем в наших официантов кидаться, ясно?!
   Остальные участники застолья радостно подхватили патриотическое начинание, и в Машкиного водителя со всех сторон полетела посуда. Павел, как всегда, был на высоте. С ловкостью профессионального жонглера он ловил тарелки, собирал с пола приборы и с вежливыми поклонами ставил перед гостями новые. Интенсивность запуска объедков и столовых предметов росла пропорционально выпитому алкоголю. К вечеру столовая превратилась в такой же гадюшник, который я разобрала утром. Все порядком выдохлись. Нефтегазобанк уснул, уронив голову на скатерть. Мясопродукт удалился в уборную и завис там до отъезда. Славик-цветмет сулил мне золотые горы, если я спляшу на столе, не разбив ни одной рюмки - они видел такой фокус в Сингапуре и был очень впечатлен. Банкомагазин и Банконефтегаз ушли по-английски - просто вышли покурить и больше не вернулись. И никто, кроме меня, не заметил их исчезновения.
   - Это еще что! - сказала Машка, низко наклоняясь к моему уху. - В прошлый раз они тут собачьи бега устраивали.
   Но больше всего меня поразил лорд. Выгадав момент, когда Машка удалилась из-за стола, он наклонился ко мне и спросил:
   - Скажите, княжна, вы замужем?
   - Нет.
   - А ваш отец...?
   - Он женат.
   - Я не о том, - поморщился лорд. - Какой пост в правительстве занимает ваш отец?
   - Он... Э... Недавно умер.
   - Ах, какая жалость! - воскликнул он тоном, в котором той самой жалости было меньше всего. - А ваша матушка?
   - И она тоже умерла, - смешивать ложь с правдой всегда проще, чем врать напропалую. - Я круглая сирота, сэр.
   Лорд оживился и бегло осмотрел меня со всех сторон. Как на выставленную к продаже породистую лошадь.
   - Княжна, выходите за меня замуж!
   - Как, - растерялась я. - Так сразу?
   - А чего тянуть? Вы свободны и родовиты. Регистрация через месяц. Получите титул. Вы согласны?
   Ответить я не успела, в столовую вошла неуловимо-преобразившаяся Машка со стеклянным блеском в глазах. С ее приходом лорд завел очередную тему, не выходящую за рамки приличий - перешел к новостям из жизни домашних животных. Его пес порезал лапу.
   - О, это ужасно! - привычно поддержала разговор Машка, но прежней расслабленности в беседе уже не было. Машка пытливо переводила взгляд с лорда на меня и обратно, но, видимо, в своем уравнении никак не могла сложить два и два.
   Уходя, лорд приложился губами к моей руке и сказал, интимно снижая голос:
   - Вам очень пойдет короткая стрижка и темный цвет волос.
   Меня этот внезапный совет по имиджу просто удивил, но, судя по тому, как по-кошачьи зло сощурились Машкины глаза, он значил еще что-то.
   - Что-что? Ты че, так и не доперла? - После ухода гостей Машка наконец позволила себе шарахнуть виски, и, гулко стукнув стаканом об стол, с отвращением выплюнула ответ, как мокроту. - Педик он, этот лорд. Но это - тссс! - великосветский секрет. Его папаша месяц назад откинулся. По завещанию Олдридж получит наследство только после женитьбы. Вот он и бегает, как сраный. На козе жениться готов. А у меня, как на зло, развод не оформлен...
   - Маш, а зачем тебе такой муж?
   - А, отравлю потом. Получу титул, обрасту связями и стану молодой богатой вдовой. Настоящей аристократкой! Сечешь?
   Когда на небе высыпали звезды, мы перебрались на крытую террасу, куда весь вечер вход гостям был закрыт. За нашей спиной остались руины великосветского ужина, и Павел, сгружающий уцелевшую посуду в посудомоечную машинку.
   - Что-что, а кухню Пашка сам убирает, - сказала Машка, откупоривая шампанское. - Терпеть не может бардака на рабочем месте. Холл и гостиная его не колышут, говорит, что у него в контракте уборка не оговаривается. Но кухню убирает всегда, не может иначе.
   - Повезло тебе с ним.
   - Еще как! Вообще-то он Джеймс Бонд с дипломом, но не смог устроиться по специальности. Сокращение бюджета на военные расходы, слыхала?
   Мы уселись на плетеный диванчик, укутались одним на двоих пледом - словно родные сестрички. Машка пьяно наваливалась на меня и говорила, говорила без остановки и почти без пауз. Ей было что сказать: о выпускном, с которого она уехала сюда, в Палас-престиж, о блондине, который через месяц после выпускного стал мужем, но долго в этой роли не задержался, потому что оказался серийным маньяком.
   - Прикинь?! А я-то сразу не врубилась. Он по утрам раньше меня вставал и в ванную. А однажды бритвенный станок не ополоснул. Я как глянула - мама родная! - щетина синяя! А я с ним каждую ночь в постель ложусь!
   - Он на тебя напал?!
   - Попробовал бы! Да я и дожидаться не стала, санитаров вызвала и сдала на попечение государства. Да ты не думай, ему там хорошо. О нем заботятся. И я его раз в месяц навещаю - для соблюдения репутации.
   - Да, не повезло тебе, подруга...
   - Да ладно - не повезло! А это все? - Машка обвела широким жестом мраморную веранду, землю до горизонта и небо над головой. - Это теперь мое! По закону отошло, как жертве домашнего насилия.
   - Ты ж сказала, он тебя не насиловал?
   - Лучше предупредить преступление, чем потом расхлебывать его последствия, - изрекла Муха, выливая в бокалы остатки виски. - Синяя борода - это тебе не плоскостопие, не сейчас, так потом вылезет.
   Я не спорила. Было лень разлеплять сладкие от вина губы, лень шевелиться и лень говорить. Теплая истома заполнила меня с головой и перекатывалась во всем теле широкими, захлестывающими волнами. Над стриженым садом охающей бабой зависла полная луна, и, открыв рот, слушала вместе со мной рассказы из той жизни, о которой мы с Маринкой не так давно мечтали. А Машка трендела, как радио без музыкальных пауз и регуляции громкости.
   - НУ, ты же знаешь - у меня все натуральное, только губы и сиськи силикон. Мне под нож лечь, как в солярий сбегать. А что делать - мода требует жертв! А ты чего себе сиськи не пришьешь? Тебе бы пошли.
   Ответов Машка не ждала. Она перескакивала с одного на другое, теряла нити рассказов и давилась словами. А ее пальцы нервно теребили крупную купюру, скручивая ее в трубочку и разворачивая обратно. Видимо, насыщенная светская жизнь довела-таки ее до психоза. Ее уложенная прическа растрепалась короткими тугими кудрями, помада кровавым пятном размазалась вокруг силиконового рта. Она сидела, забросив ногу на подлокотник. Элегантное черное платье задралось, обнажая ногу до резинки черного сетчатого чулка. Пьяная Машка была прекрасна, как ожившая картина Тулуз-Лотрека, а ее рассказы казались мне верхом знания жизни.
   - Вот ты его жалеешь, а он, знашь, какая скотина? Лишил меня дохода от акций. Без копейки оставил. Дом, говорит, фиг с ним, живи, стерва, а денег - хрен. А за эту махину в месяц, знашь, квартплата сколько? Сдуреть! Да и жизнь эта, светская, вылетает в копеечку. В одном и том же два раза на людях не появишься - позорно.
   Машка в очередной раз скрутила из купюры тугой валик и воровато скосила на меня глаза. А потом махнула рукой и вытряхнула на столик сумочку. Ее крохотная, не больше кошелька, сумочка оказалась на удивление вместительной. Из нее на столик вывалились носовой платок, помада, зеркальце, кредитка и медная коробочка. Муха открыла коробочку и сыпанула на зеркальце белого порошка, раскатала кредиткой две дорожки.
   - Хочешь прочистить мозги? - спрашивает.
   Я, конечно, в светской жизнь не искушенная, но тут сразу поняла, о чем речь. Индийские специи от Али, ага. Та самая причина, по которой из института вышибали любого, кто переступал порог его лавочки.
   - Спасибо, я лучше еще вина.
   - Ну, как знаешь, - Мухина через свернутую купюру втянула носом обе дорожки и растерла ноздри. - Б-р-р-р... Кайф!
   Ее заново прочищенные мозги заработали на всех оборотах, вываливая к моему вниманию новую порцию жалоб на высокую стоимость шикарной жизнь:
   - Денег нет, приходится мужика искать. А это затратно - жуть! Каждый вечер ужин с вином, а утром - прислугу нанимать. Сливаю брюлики потихоньку. Кортье от прошлого года за сто семьдесят штук - какой-нибудь дуре за две тыщи. Обидно. Она ценности не понимает, каратами меряет и говорит с тобой, как с лохушкой. У нее-то все зашибись: мужик раскрученный и Бентли под жопой. А из Бентли все людишки кажется маааленьким, как тараканы. Сама так рассекала, знаю...
   Сознание уплывало в сон и перемежало шлепающие валики с картинами Светлого Будущего, которое пришло, но не ко мне. Подернутое сусальным золотом несбыточной мечты, оно то белой яхтой качалось на синих, как разлитые чернила, океанских волнах, то горело витриной с закутанными в меха манекенами, то мчалось по бесконечной дороге на открытом авто. Я почти уснула, когда осипшая от бесконечного монолога Муха наконец спросила:
   - А ты? Ты чем занималась?
   - Я? Да так... Уборщицей работала.
   - А из богадельни чего ушла? Вылетела?
   Вопросы посыпались на меня, как снаряды, выворачивая душу крупными пластами. Я мямлила, юлила и выкручивалась, но Мухина с ловкостью профессионального инквизитора вытащила из меня все-все: про Маринкин сон, тетку, Михеевну и волшебные орехи.
   - Орехи? Те самые? Нифигассе! И чего ты тянешь?
   - Я не тяну, я думаю. В этом деле думать - самое главное. Я один раз уже обожглась.
   А дальше я сама не заметила, как выложила историю своего первого ореха. Муху она не оставила равнодушной.
   - Ну, ты дура что ли?! Кто ж принца на болоте ищет? Да и здесь хрен найдешь. Одно жлобьё.
   - Я думала, подыщу подходящего, и закажу...
   - Здесь ничего подходящего нет! - Отчеканила Машка. - Ты сегодняшних гостей видала? Это, между прочим, последние холостяки высшего общества. Мне-то деваться некуда, мне деньги нужны. А тебе иностранца искать надо. Валить отсюда, пока старость не пришла.
   Через минуту краса и гордость нашего выпуска уже диктовала мне качества будущего принца, а я послушно заносила их на листок. Правый глаз - на строчки, левый - на Машку, которая в романтическом пылу заиграла, как хрусталь под солнцем.
   - Первое - иностранец. Возраст - слегка за тридцать. Если мужчина старше жены на десять лет, она для него всегда молодая. Внешность - лучше неприметная, чтобы другие не зарились. Происхождение - простое.
   - А как же принц?
   Машка вместо ответа закатила глаза:
   - Пиши дальше. Образование - высшее техническое.
   - А это почему?
   - Технари больше получают. Записала? Не дурак, но и не умник. Лучше всего романтик. Это чтобы им вертеть, как захочется, - пояснила она, предупреждая мой вопрос. - Что еще? Ах, да. Без вредных привычек и материальных проблем. И, пожалуй, все.
   - Погоди... - я одурачено посмотрела на список. - Это кто ж получился? Служащий банка? Менеджер по торговле?
   - Ну, или владелец малого бизнеса, - пожала плечами Машка.
   - Издеваешься?
   - Только такие любят всю жизнь. И не себя, а тебя. Ты же хочешь, чтобы тебя любили?
   - Хочу.
   - Вот и действуй!
   Мы кракнули орех вместе. Положили в холле на мраморную ступеньку и грохнули венским стулом. Орех - вдребезги, стул - на куски. Машка сказала, к счастью. От переизбытка погретых алкоголем чувств я вдруг обняла ее за плечи и восторженно выдохнула.
   - Маш, и чего мы раньше не общались?
   - Так ты такая гордячка была... Не подступиться!
   Утром страдающая от похмелья Машка поила меня апельсиновым соком и корректировала мои планы на жизнь. Первым делом в офис за расчетом. Потом за вещами и в аэропорт, где взять билет в один конец до Литталии. А там разбираться по обстановке.
   - Ой, Маш, как-то это все... Спонтанно.
   - Ссышь? - сощурилась Машка. Глаза-щелочки сразу сделали ее похожей на ту Муху, которую еще недавно я так жгуче ненавидела.
   - Ну, не то чтобы буквально... А можно, я телевизор включу?
   - Девочке нужны инструкции? Значит так, Петрова, слушай сюда, - Машка зацепила пальчиком отворот моего фирменного комбинезона и подтянула поближе. - Мы же с тобой вчера все усвоили и закрепили. Первое: не ждать милостей от природы. Второе: плевать на инструкции. Хочешь быть счастливой - будь ею самостоятельно. Еще вопросы есть?
   - Маш, ну не могу я так резко. У меня Маринка. И ее чемодан.
   - Чемодан отдай Павлу, он сюда привезет и поставит в кладовке. А Маринку я навещу. Обещаю.
   Она посадила меня в машину, чмокнула в щеку напоследок и сказала:
   - Слышь, Петрова, а ты правда чуть ВэО Михеевне не отдала?
   - Правда. У меня же два было.
   - А мне отдашь?
   - Зачем тебе? Ты же и так любого получить можешь.
   - Выходит, я хуже старой грымзы?
   Ужасная у Машки привычка отвечать вопросом на вопрос. Просто жуткая. Ее ответы меня просто в тупик ставят. Я и не стала отвечать, молча вынула орех из лифчика и протянула ей. Машка посмотрела на мою раскрытую ладонь и фыркнула:
   - Дура ты, Ирка. Кто ж так чудеса разбазаривает?
   Она захлопнула дверцу машины и, зябко кутаясь в меховое манто, пошла прочь, к дверям, сияющим надраенной латунью и цветными витражами. Павел завел мотор.
   - Погодите, - остановила его я и выскочила из машины. - Маш, подожди! Ну, постой же! - я подскочила к ней, держа на раскрытой ладони орех. - Возьми. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
   - Ты, Ирка, обо мне не беспокойся. Я же, правда, сама любого получу, - криво усмехнулась Машка, и добавила с неожиданной теплотой. - На свадьбу-то позовешь?
   - Обещаю!
   Автомобиль резво несся по улицам в обратном направлении - из престижного района частных особняков к рабочей окраине. В его салоне сидела уже не специалистка по клирингу, главной заботой которой был вопрос суточного распределения и последующего жалования, а бывшая княжна Петрова-Разумовская, которая хоть и пробыла в аристократической шкуре меньше суток, но вросла в нее всей кожей - не отодрать. Эта обновленная личность уже не боялась завтрашнего дня, а ждала его с надеждой и таким физическим ощущением счастья, словно в ее грудной клетке билось не сердце, а стая готовых сорваться в небо голубей. А я, Ирка Петрова, смотрела на нее отстраненно и радостно.
  
   На сборы ушло все утро. Расчет мне дали сразу же, но с вычетом тридцати процентов издержек. Полученной суммы как раз хватало на билет в один конец, это был хороший знак. Уходя из конторы я слышала, как раздраженный голос главного босса орал кому-то за моей спиной:
   - Ты! Поди сюда. В Палас-престиже работала? Нет? Отлично! Света, я нашел замену! Запиши и немедленно отправляй!
   А потом Павел отвез меня домой, где я покидала в дорожную сумку вещи и позвонила отцу. Папашу мое решение уехать нисколько не удивило. Он выслушал мои сбивчивые объяснения, буркнул "скатертью дорога" и повесил трубку - у него сох клей. Зная своего папашу и его скупость на проявления чувств, я была тронута до глубины души. Ведь он только что в обычной для него грубовато-рубленой манере выдал мне родительское благословение. Я отдала Павлу Маринкин чемодан и записку с адресом заброшенного дома, а он отвез меня в аэропорт и распрощался со мной у рамки с металлоискателем. Дальше я должна была действовать сама.
   И все оказалось проще, чем я предполагала. Угрюмый таможенник шлепнул мне в паспорт визу:
   - Вы имеете право оставаться в Литталии не больше полугода. Распишитесь вот тут.
   А в другом окошке выдали билет. Мой самолет отправлялся через три часа. Пытаясь убить время, я забрела в зал ожидания, который встретил меня огромным плазменным телевизором. На экране мелькали пальмы у лазурной воды и улыбки загорелых женщин. Я, было, попятилась, но сзади меня подпер тугой чемодан и его хозяйка таких же равносторонних габаритов. Сеанс получения информации состоялся сам собой.
   - Добро пожаловать в Литталию, страну вечного солнца, радости и любви!
   Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я занервничала.
   - Здесь вы найдете то, что ищите - идеальный образ жизни, спокойствие, безопасность и уверенность в завтрашнем дне.
   - Пропустите! - пискнула я, протискиваясь мимо квадратной дамы.
   - Уф, - она достала из кармана пиджака клетчатый платок и обтерла потное лицо. - Я вас так понимаю! Тоже ужасно боюсь летать. Вы ведь тоже в Литталию?
   - Э...
   - Давайте держаться вместе! - И пока я подбирала формулировку для вежливого отказа, интимно добавила. - Так больше шансов уследить за багажом.
   Ее звали Марго. Вообще-то, Маргарита Сергеевна, но на отдыхе она предпочитала более демократическое обращение. И избежать этого самого общения мне никак не удалось: сперва Марго отлучилась в уборную, оставив на мое попечение чемодан, а после утянула меня к автомату, выдающему растворимый кофе в пластиковых стаканчиках. Попутно она выложила мне полную статистику авиакатастроф с указанием причины аварии и точным количеством жертв:
   - Когда падает самолет, не выживает никто. Вы сколько раз летали? Впервые? О, вас ждут незабываемые впечатления!
   Знала бы я в тот момент, насколько незабываемыми они окажутся...
   В самолете мы тоже оказались рядом - в самом конце салона, потому что "при авариях хвост отваливается первым и есть шанс уцелеть". Я сидела у окна, а Марго у прохода. Она боялась смотреть в иллюминатор - вид расчерченной на квадратики земли вызывал у нее панику и головокружение. Впрочем, не только он. Весь полет Марго внимательно следила за окружающими и решительно во всем находила зловещие знаки. Ребенок при посадке заорал, "как будто чует, бедняжка, что это последний день его короткой жизни!". Половина мест оказались пустыми, "а знаете ли вы, что по статистике на самолеты, попадающие в аварию, опаздывает больше людей, чем обычно?". Но больше всего ее впечатлил некий тип из бизнес-класса, который, перед самым взлетом решил сойти.
   - У бизнесменов хорошо развита интуиция! А вы думаете, как они заколачивают такие состояния? Раз он вышел - жди беды!
   И она ждала беды, как золушка принца - поминутно оглядываясь и ерзая на своем месте. Ахая на каждой воздушной яме, и при каждом вираже впиваясь в меня холеными ногтями. А когда в сторону кабины быстрым шагом прошла стюардесса, Марго побледнела, как мел:
   - Вы видели? Они что-то от нас скрывают!
   Не взирая на отчаянно мигающий значок "Пристегнуть ремни", она поднялась и, качаясь вместе с самолетом, побрела в сторону туалетных кабинок.
   - Мадам, сядьте на свое место! - пыталась вразумить ее стюардесса. - Мы в зоне турбулентности!
   Но Марго уже была не вменяема. Она оттолкнула стюардессу и, глядя в пустоту провалившимися от ужаса глазами, бросилась к аварийному выходу. И тут самолет тряхнуло так, что ящички для багажа с дружным щелчком открылись, вываливая в салон багаж. Отчаянный писк предупреждающего табло утонул в женском визге. Выскочившие из своих скрытых гнезд кислородные маски заплясали в воздухе над головами обезумевших пассажиров.
   - Господа, спокойно! Сядьте на свои места! - вопили стюардессы, но их душераздирающие крики лишь подтолкнули волну паники. Самолет штопором ввинчивался вниз, закручивая, как в центрифуге, сумки и людей. Рев и треск, плач и истерический вой, в который вплелось и мое тонкое поскуливание:
   - Мама! Мамочка!!!
   А потом удар, огненный всполох и навалившаяся со всех сторон чернота.
  
   Марго оказалась права - при катастрофах хвост самолета отваливается в первую очередь. Он воткнулся в землю посреди молодых ростков кукурузы, не долетев пятисот километров до Барадэо. А дальше я плохо помню, какой-то рваный набор картинок. Вот я лежу на садовой тележке, нелепо свесив согнутые в коленях ноги, и смотрю на небо - такое хрупко-синее, что не понятно, как оно может убивать. Провал. Снова лежу, уже на груде сухих листьев в темном помещении с низким потолком. На свече пляшет огонек. По стенам шуршит тихий шепот, не разобрать ни слова. Опять провал. Надо мной склоняется гигантская муха с хоботком, покрытом жесткой шерстью. Муха слушает мое дыхание, приподнимает веки и заглядывает в зрачки. Фыркает, обдав лицо мелкими брызгами слюны, и волосатой жесткой лапкой запихивает мне в рот что-то, похожее желейный мармелад. Мармелад извивается во рту, на вкус соленый. Я сгибаюсь пополам. Меня рвет желчью, в которой барахтается полупрозрачный дождевой червь. Провал в темноту. Я реву и бьюсь на шуршащих листьях. Вокруг темень - хоть глаза вырывай. Я понимаю, что меня похоронили заживо. Истошно ору. Дробный стук - то ли шаги, то ли комки земли о крышку. Вспышка зажигалки выхватывает из мрака сутулую грушевидную фигуру с короткими руками и длинноносой головой. Впрочем, в тот момент мне кажется, что головы нет вовсе, а есть логическое завершение сужающегося кверху торса. Живая груша подходит ко мне, колыхаясь в боках, как Машка Мухина, и кладет мне руку на лоб. Нежно так кладет, но я чувствую на коже нечаянное царапанье когтей. Мне страшно. Но от руки течет такое спокойное тепло, что я тут же проваливаюсь в сон. Прозрачной рыбкой булькает следом ставшая вдруг невесомой мысль: "Надо же, меня укладывает спать гигантская крыса!"
  
   Чух оказался не крысой. Он был выхухолем. Одним из восьмого поколения Выхухолей Разумных, разведением которых мировое общество обязано доктору Розеншкапу. Выхухоли - молодой народ. Первый разумный представитель появился сто лет назад, когда студент Петербургского университета Питер Розеншкап, литтальянец по происхождению, отправился на летнюю практику вместе с остальными студентами на Куево Море и провел там революционно-смелый опыт с генетическим кодом выхухоли. Его результат перевернул представление мировой общественности о разуме вообще, и о разумности человека в частности. Вообще-то, я всего этого до знакомства с Чухом не знала. Факультет Золушек с его узкоспециализированным образованием не претендовал на звание мировой общественности, поэтому великие открытия нас, как ни касались, так и не касаются. И меня бы не коснулись, не попади я к тем самым Выхухолям Разумным.
   Вообще-то, Золушкам не пристало ныть и впадать в депрессуху. В минуты отчаяния настоящая Золушка идет драить сковородки или перебирать горох от ячменя. Успокоительную смесь можно купить в готовом виде в отделах со спортивными товарами или приготовить самостоятельно. Классические пропорции замеса - один к одному: кило гороха на упаковку перловки. Монотонная сортировка горохово-ячменной смеси вводит человека в состояние сосредоточенной медитации и отключает негативные мысли. Рекомендуется повторять процедуру всякий раз, как захочется нецензурно выразиться. Благодаря гороху и ячменю еще ни одна Золушка не стала спонтанным убийцей, слетевшим с катушек во время семейной ссоры. В дурдома да, попадали, а в тюрьму - ни одна. И только благодаря этому светлому пятну на репутации нашего факультета его выпускницы еще пользуются спросом на брачном рынке.
   За время жизни в резервации я перебрала уже около ста замесов, заменив в классической рецептуре горох на кукурузу, но легче мне все не становилось. Я уже полгода сижу в Литталии, в самой прекрасной стране на планете, в трехстах километрах от ее столицы и в двух шагах от принца, гарантированного мне волшебным орехом. Не знаю, есть ли у чудес срок действия, но твердо знаю, что мне надо вырваться отсюда как можно скорее. Нет, конечно, все не так плохо. Я, как ни крути, жива-здорова. И обо мне заботится классный парень Чух - добрый, бескорыстный и работящий. Он нашел меня на кукурузном поле и привез к себе. Месяц выхаживал. Врача вызывал, несмотря на то, что методы традиционной выхухольной медицины на меня действуют криво. Например, дождевые черви, являющиеся ценным источником минеральных веществ и витаминов, мне только желудок прочищают. Соседи говорили Чуху, что я не выживу. Его мамаша проела ему плешь до лопаток, все твердила:
   - Вот сдохнет эта падаль - будешь неделю яму копать, на мою помощь не рассчитывай! И только попробуй зарыть ее на поле - я подам на тебя в суд!
   У них, у выхухолей очень культурное социальное обустройство: они вообще не ссорятся между собой, они чуть что - сразу идут в суд. Нанимают адвоката и платят пошлины, а потом, тот, кто проиграл дело, берет на себя издержки. Поэтому там никто не ссорится и не скандалит - себе дороже. Когда я назло суке Бет все-таки выжила, она и носом не повела, молча удалилась к себе и к вечеру построила забор между своей комнатой и остальной квартирой. По мне так это наглый захват чуховской территории и барские замашки. Попала бы эта старая крыса в нашу общагу, ее бы быстро научили уму-разуму. Но выхухоли - народ терпимый, и это прописано у них в конституции. Здесь каждый имеет право на личный заскок. А если твой заскок тем или иным боком пересекается с заскоком соседа - добро пожаловать в суд. И никаких конфликтов. Последнее место по преступности в мире - это вам не шуточки. Это показатель высокой сознательности граждан. Во всяком случае, так написано в их эмиграционных методичках. А внизу каждой странице жирным курсивом выведено "Добро пожаловать в Литталию, страну свободных Выхухолей!"
   Я перебирала кукурузно-ячменную смесь и слушала, как в голове работаю ветряные мельницы, перемолачивая одни и те же мысли. Мне все-таки отказали в получении гражданства. Несмотря на то, что я выучила наизусть эту чертову методичку, как лекцию мадам Бовари. Несмотря на то, что я даже не запиналась, произнося имена всех духовных и политических лидеров за всю историю существования Выхухолей Разумных. Меня даже до собеседования не допустили, отказали по расовым соображениям. И я не собиралась оставлять этого безнаказанным. Перебирая успокоительную смесь, я составляла в голове официальное письмо - пятнадцатое за истекшие сутки. Но слова в голове разбегались, как тараканы - что и говорить, я здорово здесь отупела, сказывается дефицит информации и общения. Не, конечно, можно общаться и с выхухолями. Тем более, что мы с ними говорим на одном языке. Они ведь тоже наши соотечественники, просто понаехали из глухой провинции с берегов Куева Моря. Выхухоли - единственные славяне, которым разрешена эмиграция в Литталию. Отец-основатель Розеншкап на это жизнь положил, но преуспел только в своей стране. На родине выхухолей по-прежнему не считают за людей, вот они и рвутся сюда, в более терпимую к расовым дискриминациям Литталию. А, став тут полноценными людьми, эти собаки сами разводят расизм. То есть, крысы - выхухоли, несмотря на их разумность, все-таки грызуны. Самые крупные грызуны в мире.
   Пятнадцатый замес подошел к концу, а я так и не продвинулась в своем официальном прошении дальше шапки. Я вздохнула и высыпала лукошко обратно в таз с перловкой. Тщательно перемешала - начнем заново. Итак, адресат: Гаадский международный суд, отдел по правам человека. Довожу до вашего сведения, что оказалась в ситуации расовой дискриминации от разумных выхухолей. Нет, не так: прошу Вас разобраться в ситуации расовой дискримина... Черт! Только что, запарившись, я бросила горсть отобранной кукурузы обратно в смесь - придется выбирать.
   В комнату, волоча по полу хвост, вошла Бет, встала напротив и молча уставилась на мою бессмысленную с ее точки зрения работу.
   - Лучше бы червяков законсервировала. Чух два килограмма принес - расползутся по всему дому, лови потом.
   Я в ответ только плечом дернула, давая понять, что меня эти червяки ни сном, ни духом не касаются. Я их даже собирать не собираюсь, не то, что консервировать. И плевать мне на их уникальный состав белков и аминокислот - меня от них тошнит. Я молча уткнулась в свои лукошки, а старая крыса завозилась в углу, выковыривая из-под плинтуса первого шустрого червяка. Червяк сопротивлялся, как мог, вытянулся резинкой, стараясь уцепиться за свое прибежище. Бет выдернула его с легким щелчком и быстро заработала зубами, мелко прокусывая его желейное тельце вдоль всей длины. Это у них и называется консервацией. Покалеченные червяки не дохнут, но на всю жизнь теряют способность к передвижению. Остается сложить их в прохладном месте и всю зиму беззаботно пополнять запас витаминов. Лично мне это кажется варварством. Червяки здесь такие бесправные существа, как и я, незаконная эмигрантка Ирка Петрова.
   - Тебе отказали в гражданстве, - сказала Бэт, будто прочитав мои мысли. - А мы тебя кормить не собираемся.
   Я в ответ молча бросила горсть кукурузы в стремительно заполняющееся лукошко. Во-первых, кормит меня не Бэт, а Чух. Конечно, Чух ее сын и, по ее же словам, единственная гордость и надежда. У нее, помимо Чуха, еще пятеро сыновей и восемь дочек, но все уже давно обзавелись своими семьями и не горели желанием возиться с мамашей. Так что эту торжественную обязанность братья и сестры поручили Чуху, оставшемуся бобылем. Чух не возражал, покорно впрягся в исполнение долга и прикупил к своему кукурузному полю дополнительный участок, которого вполне хватало на прокорм родительницы. А когда ему на голову свалилась еще и я, он пошел в банк и взял кредит на покупку еще десяти соток. Чух - хороший парень. Он ни разу меня не попрекнул куском, эту функцию взяла на себя его мать, такая же, как и я, нахлебница.
   - Думаешь, ты мало ешь, да? Конечно, в сутки, вроде, и не много. Но за год - мешки!
   Очень хочется напомнить ей, что она сама потребляет гораздо больше. У выхухолей обмен веществ быстрее человеческого. Бэт жрет больше моего в четыре раза, и в четыре раза больше срет. Впрочем, это как раз ее преимущество - старая крыса полезна обществу тем, что бесперебойно производит экологически-чистые органические удобрения.
   Искалеченный червяк болтался в ее лапе обрывком веревки, обреченно свесив к земле головозад. Помахивая им, как напоминанием моей никчемности, Бэт говорила и говорила. Подсчитала количество сжигаемых мной свечек, напомнила о купленном на базаре куске ткани, который пошел мне на платье и включила в счет вызванный из муниципальных служб грузовик для уборки обломков самолета. Как будто крушение самолета тоже было моей виной. На языке уже давно вертелся ехидный ответ с трехбуквенным адресом в конце фразы, но я молчала. Я уже усвоила местные законы, по которым молчание всегда сходит с рук, а брошенное в запале слово превращается в золото, которое за меня придется платить Чуху. Я молчала, механически отсчитывая зерна кукурузы: в горсти помещалось сто штук, а в лукошке - сорок горстей. Я молчала, пока Бэт не устала говорить. Она присела на пуф из кукурузной ботвы и грустно вздохнула:
   - Тебе не дали гражданство, - в тысячный за сегодня раз напомнила мне она. - Значит, тебе не положено медицинской страховки и социального пособия. То есть, никто нам не вернет затраченные на твое лечение деньги. И вообще...
   Это унылое "и вообще" на последнем многострадальном выдохе Бэт было удивительно похоже на нее саму. Такое же тускло щелестящее, ничего не выражающее слово с длинным хвостиком многоточия. Оно отлично подошло бы Бэт в качестве имени. Писалось бы как Иваще и имело бы уменьшительно-ласкательную форму Иващец. "Привет, я Иваще!" - такое имя здорово бы облегчило жизнь окружающим, потому что выносило бы ясность сразу же после первого знакомства. Посоветовать ей что ли? А то что это за имя - Бэт? То ли летучая мышь, то ли задница. Бэт - имя, которое она выбрала себе сама, сократив в угоду литтальянскому произношению свое русское имя. До эмиграции нашу Бэт кликали Лизой. И, несмотря на краткую форму имени, она так и осталась Лизой-подлизой.
   - Ты меня вообще слушаешь? - Бэт наконец-то поняла, что все это время разорялась впустую, но, все еще не теряя надежды высосать мой мозг, спросила с истерической ноткой в голосе. - Или я со стенкой разговариваю?!
   Я не без злорадства пожала плечами и выбрала из смеси двести сорок шестую пригоршню кукурузы.
   - Я всегда подозревала, что ты дебилка, - Бэт метнула очередной камень в мою сторону.
   Я - ноль реакции - уткнулась в разборку. Правый глаз на правую руку, сортирующую крупу, левый украдкой из-под ресниц - на Бэт. Мне начинала нравиться эта дуэль, в которой Бэт делает выстрел за выстрелом в молоко, а я сижу в глубоком дзоте и делаю вид, что мне эта война глубоко по барабану. Я решила, что не скажу Бэт ни слова. Она должна понять, что со стенкой вести диалог проще, чем со мной. Я не скажу ей ни слова, пусть хоть вся изойдет на удобрения. Но Бэт замолчала. Она сидела на пуфе, сложив на груди лапки и глядя в пустоту. Тишину нарушало только тихое шуршание зерна: кукуруза в лукошко, ячмень в деревянный таз.
   - Думаю, тебе надо подать в суд.
   Ага, думает она, как же! Это с ее подачи я сунулась в иммиграционное бюро. После того, как мои документы сгорели в самолете, и власти Литталии объявили меня официально погибшей вместе с остальными пассажирами самолета, я оказалась в ловушке, которая сперва показалась мне идиотской. Теперь, чтобы покинуть страну, мне нужно доказать свою личность и восстановить документы. Самый простой путь: найти пятнадцать свидетелей, которые покажут, что ты - это ты. Этот путь оказался совсем не так прост. Во-первых, свидетелей надо предоставить лично, то есть, привести в посольство или бюро регистрации иммигрантов. Я с самого начала понимала что это не реально - мне просто не найти такого количества близких друзей и родственников, которые согласились бы бросить все свои дела и потратить все свои сбережения на билет до Литталии. Я понимала это, но все-таки позвонила папаше. Сказала: Папа, привет это я! Но он решил, что это чья-то идиотская шутка. Рыкнул что-то насчет обращения в милицию, если я еще хоть раз позвоню. Голос у папаши был хриплый и взбудораженный. Я своего папашу хорошо знаю и умею различать оттенки его баритона, когда он радостный, когда благостный, а когда - злой, как черт, но сдерживает ярость. Так вот голос в телефоне был похмельно-алкоголическим. Меня это здорово смутило. Мой папаша не пьет уже лет семнадцать, с тех пор, как заработал себе хронический алкоголизм на почве стресса. Проще говоря, последний раз он так бухал после смерти мамы - пять лет кряду, без перерывов на выходные и каникулы. Я услышала в трубке его похмельно-акоголическую нервозность и поняла, что на этот раз папаша самозабвенно оплакивает меня. И уж коли он взялся за это дело, в ближайшие пять лет его можно не беспокоить. Хотя в тот момент, когда в трубке запикали короткие гудки, меня меньше всего волновал вопрос самоидентификации, так стало жаль папашу. Я вспомнила, как утешала его, пьяного, гладила по голове и говорила: не плачь, папочка, ведь у тебя теперь есть я. Я буду готовить тебе суп на обед и поливать цветочки. Я наобещала ему тогда с три короба, чтобы теперь бросить его в одиночестве. Прости, папа, но ты такой упрямый - уж если втемяшишь чего себе в голову, никакой пыльный мешок не выбьет это обратно. Я приеду и поглажу тебя по голове - обещаю. Мне надо всего лишь выбраться из Питерграда.
   Теперь, чтобы сделать паспорт, мне надо ехать в консульство. И с этого момента начинался наглухо заколдованный круг. Чтобы купить билет до столицы, нужен паспорт. Если добираться на автомобиле - права. Если идти пешком - медицинская страховка. Без бумажек я дойду, максимум, до ближайшего полицейского поста и сяду в тюрьму - незаконных эмигрантов в Литталии не любят. Бэт сказала, что проще получить новое гражданство. Надо просто в графе национальность указать "выхухоль". Она сказала, что выхухолей не проверяют. Дескать, они и так шарятся через границу, как хотят, а потом подают на гражданство и получают его без проблем. Дескать, властям настолько фиолетово до их резервации, что нужные штампики шлепаются автоматически. Бэт была настолько уверена в своих словах, что мы вклеили в анкету мою настоящую фотографию. И прокололись. Моя анкета не ушла дальше местного управления. Кто-то из выхухолей в чине сержанта иммиграционных служб все-таки пролистнул мое дело, удивился несоответствию лица и указанной национальности и поставил жирный штамп "отказать". Теперь и без Бэт понятно, что повторно туда соваться бесполезно.
   - В наш суд соваться бесполезно, - подтвердила мои мысли Бэт. - Надо писать в Гаадский. Хочешь, я отведу тебя к старику Айвану? Он учился на адвоката.
   Горсть уже отобранной кукурузы, промахнувшись мимо цели, полетела в деревянный таз и смешалась с горкой отобранного ячменя. Я впервые открыто посмотрела на Бэт. Конечно, она старая крыса, и я ее ненавижу. Но почему бы не заключить перемирие, если у нас общие цели?
  
   В полдень, прихватив с собой тридцать мешочков с кукурузой, мы вылезли из норы и неспешно двинулись в сторону центра Питерграда. Вообще, если бы я попала сюда впервые без провожатого, я бы ни за что не догадалась, что иду по густонаселенному городу, названному в честь отца-основателя великой выхухолевой цивилизации. Потому что для непосвященного взгляда вокруг, насколько хватало обзора, простиралась степь, утыканная крупными кочками. Степь себе и степь, разве что все кочки на удивление одинаковой округлой формы и расположены точными рядами с равными интервалами между ними. Но мне бы ни за что не пришло в голову, что каждая кочка - это чей-то готовый дом.
   Мы с Бэт шли по утрамбованной тысячами лап и миллионами шагов грунтовой дороге, и наши короткие тени жались к ногам, словно понимали свою неуместность находиться здесь и сейчас. На улицах не было ни души. В полдень, когда щедрое литтальянское солнце жарит на всю катушку, привыкшие к северному климату выхухоли не вылезают из нор. Исключение составляют только те, кто вышел из дому еще на рассвете, чтобы пахать на полях или мыловаренном заводике, единственном промышленном производстве резервации. Тем не менее, Бэт постоянно оборачивалась и, приподнимая панаму, легкими кивками головы с кем-то здоровалась. Она прожила в Питерграде гораздо дольше моего и хорошо знала, насколько обманна его безлюдность. Здесь любой человек немедленно попадал под наблюдение скучающих домохозяек и страдающих от безделья стариков. Кстати, neighbourhood watching - еще одна причина отсутствия преступности в резервации выхухолей.
   - Жарко сегодня, - прошелестела Бэт, обмахиваясь панамой. - Как там сейчас бедняжка Чух?
   Бэт считала себя заботливой матерью и никогда не уставала к месту или нет припоминать в разговоре "бедняжку Чуха". Этим ее материнская забота и ограничивалась. Вернувшись с работы, "бедняжка Чух" вставал к плите, чтобы приготовить ужин, принимался за уборку норы, или же брался за консервацию червей, которая не требовала физической нагрузки и воспринималась им как сущий праздник. Но так уж заведено у выхухолей - работает мужик, а женщина рожает детей или заслуженно от этого отдыхает. Я, было, пыталась помогать Чуху по хозяйству, но он сразу почувствовал себя не нужным семье и впал в такую депрессию, что вывести его смогла только конкретно загаженная нора и гора грязной посуды в раковине. Смешные они, эти выхухоли, все у них не как у людей.
   Домик старика Айвана находился на центральной площади Питерграда и считался престижным, хотя от прочих домов его отличала только малоприметная медная табличка с витиеватой надписью: Айван, консультант. Из-за своей национальности он так и не закончил ВУЗ - был затравлен однокурсниками и под благовидным предлогом исключен. Поэтому и к моей проблеме он отнесся с пониманием.
   - Я засужу этих мерзавцев! - сказал он, горделиво вытягивая нос. - Мы покажем всему миру, как безобразен расизм! Детка, бери ручку и пиши!
   Жена Айвана сунула мне в руку ручку и пододвинула распечатанную пачку писчей бумаги. Я пыталась было ограничиться несколькими листками, но она с мягкой улыбкой пододвинула стопку на прежнее место. Прожив со своим консультантом без малого тридцать лет, она заранее знала, что за пытка мне предстоит. К вечеру от пачки осталось три листочка - я исписала ее всю. Больше половины полетело в корзину из-за помарок и исправлений. Чистовой вариант письма в Гаадский суд составил тридцать восемь пронумерованных страниц. А двести девятнадцать пронумерованных страниц черновика были подшиты в папку, на которой старик Айван собственноручно вывел: Дело N527/11 Ирэн Петрофф о соискательстве гражданства.
   - Это будет бомба! - сказал старик Айван, завязывая тесемки на папке. - Иди, детка, домой и ни о чем не беспокойся.
   Он оказался прав - дело Ирэн Петрофф стало бомбой, но взорвалась она вовсе не там, где рассчитывал консультант.
  
   - Я всегда знала, что ты накличешь на нас беду, - сказала Бэт, когда прочла утреннюю газету с заметкой на последней полосе "Выхухоль выхухоля видит издалека!".
   Крохотная заметка едкими, как щелочь, словами пригвоздила весь выхухолевый народ к позорному фашистско-расистскому столбу. И хотя столб этот располагался всего лишь в черно-белой плоскости газетного листа, среди выхухолей поднялась паника. Всем было понятно, с таким клеймом на шкурке выхухолям не получить ежегодной дотации на развитие. А это означало, что поселение отправляется в свободное экономическое плавание по капиталистической канализации. Тю-тю, медицинские страховки, зарплаты для учителей и новые дороги - литтальянское правительство больше не выделит ни цента на переезд новых выхухолевых семей и не даст ни доллара на развитие жилой инфрастуктуры.
   Выхухоли не долго искали виноватого. Консультант Айван заявил, что вся ответственность лежит на незаконных иммигрантах, то есть на мне одной. Да, он составлял письмо в Гаадский суд, но он всего лишь выполнял свою работу и получил за нее вполне умеренную плату в виде тридцати мешочков кукурузы. Старик Айван готов вернуть их общественности по первому же требованию, но общественность признала этот акт бессмысленным и жестоким. Пусть уж старик Айван хорошенько позавтракает и придумает, как выкрутиться из сложившейся ситуации. И он придумал.
   Утром ко мне в комнату вломились без стука пятнадцать крыс во главе с Бэт. Они застали меня врасплох. Я еще не успела вылезти из кровати, а потому не придумала ничего лучшего, как забиться поглубже и смотреть на возмущенную толпу через узкую щель между одеялом и подушкой. Среди присутствующих я узнала вездесущего консультанта, мэра города в высокой шляпе с пером, его жену в меховом боа на шее, главного врача СЭС, смотрителя кладбища и начальника полиции. Перед столь высокими гостями подлиза-Бэт была особенно вихлява в хребте и сладка в голосе. Она ежесекундно кланялась и, сложив лапки на груди, смотрела с умилением на каждого говорящего. А говорили они одновременно, возмущенной разноголосицей. Выпустив пар, сливки резервации предоставили слово старику Айвану. Он был предельно краток.
   - Детка, - сказал он. - Ты погубила нашу репутацию, тебе ее и спасать. Ты должна отозвать свое заявление под каким-либо благовидным предлогом.
   Старик Айван выдержал паузу, которую остальные выхухоли приняли за растерянность и бросились в мозговой штурм.
   - Пусть отзывает под предлогом отказа от гражданства. Типа, она передумала здесь жить. А что - так бывает!
   - Лучше под предлогом внезапной смерти. Типа, она умерла. Похороны мы организуем - не вопрос.
   - А если сделать вид, что это была идиотская шутка? Пусть ее посадят за хулиганство! Там статья не большая. Отсидит лет пять и вернется.
   Я поглубже зарылась в подушку, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. Стоя у моей кровати, соседи-выхухоли решали мою судьбу с тем же безграничным цинизмом, с которым они каждое лето обсуждают методы борьбы с колорадскими жуками. Они уже вынесли мне приговор. Теперь дело за малым - осталось подобрать метод умерщвления. Керосин? Огонь? Ядохимикаты?
   - Не надо крайностей, - сказал старик Айван. - Есть метод получше. Мы выдадим ее замуж. По большой и внезапно вспыхнувшей любви. Выгода от предложения консультанта была всем столь очевидна, что у выхухолей перехватило дыхание. Это будет первый в мире брак между человеком и выхухолью. История, которая сотрет последнюю грань между людьми и выхухолями разумными. История, которая ляжет в основу целого ряда литтальянских фильмов. История, которая в очередной раз перевернет представления мировой общественности об эволюции общества. Эта история могла бы быть не выгодной только для Бэт. Старая крыса попыталась было пискнуть что-то против, но ее приткнули возмущенным шиканьем.
   - Пожалуй, я даже знаю, за кого мы выдадим ее замуж, - сказал мэр Питерграда. - У Семенко младший сын еще не женат.
   - Ах, как это мило! - поддержала его жена. - Я берусь его уговорить!
   На этот раз идея пришлась по вкусу всем, включая Бэт. Потому что гарантировала ей полное и окончательное избавление от лишнего рта в моем лице. Но меня она заставила отбросить осторожность и вылезти из-под одеяла. Младший сын Семенко был городским дурачком. Пуская пузыри из соплей, он целыми днями толкался на городской площади возле гипермаркета и приставал к согражданам, выпрашивая конфеты и пинки.
   - Я за него замуж не пойду! - заявила я, твердо глядя во все тридцать два выхухолевых глаза. - Хоть убейте!
   Тридцать два выхухолевых глаза растерянно заморгали, переглядываясь.
   - Что ж, - скорбно вздохнул мэр. - Мы вынуждены считаться с вашим желанием. Придется рассмотреть вариант внезапной смерти. Господин полицейский, просим вас удалиться.
   Просьба была излишней, господин начальник полиции уже и без того пятился к выходу, в то время как на первый план выступал начальник кладбища.
   - Э-э-э, - протянул он. - У меня, конечно, есть свободный участок у самого края. Но для могилы такого размера попрошу выделить мне экскаватор.
   Пока я переваривала новый поворот событий, сука-Бэт аккуратно потянула на себя мою подушку.
   - Не надо шуметь и сопротивляться, - мягко сказал мэр. - А то нам придется сперва тебя законсервировать.
   Я покрепче прижала к животу подушку и беспомощно огляделась - они что, это все серьезно?! Шестнадцать самых крупных в мире крыс смотрели на меня, мелко пожевывая челюстями. Сладкое слово консервация вызвало у них повышенное слюноотделение и непроизвольное сокращение лицевых мышц.
   - Лучше отдай подушку, - ласково посоветовала мне Бэт.
   - Удушение - самый безболезненный и гуманный способ насильственного ухода из жизни, - со знанием дела подтвердил главврач.
   Не сговариваясь, выхухоли сделали первый шаг в мою сторону. Я непроизвольно попятилась и уперлась спиной в земляную стену. Рука сама нашла висящий на стене телефонный аппарат и обмотала витой шнур вокруг кисти.
   - Учите, я просто так не дамся!
   Телефонная трубка со свистом рассекла воздух, сделала широкий круг и вернулась ко мне руку, как бумеранг. Крысы попятились, но лишь для того, чтобы броситься на меня с разбегу. Они действовали слаженно и профессионально. Чьи-то цепкие коготки вывернули мне пальцы, выдирая трубку, чья-то настойчивая лапка с легким треском отвоевала подушку. Меня завалили на кровать, придавили грудь и ноги теплыми пушистыми телами и наложили на лицо два кило перьев в вышитой наволочке. Выхухоли убивали меня тихо и ласково, по-домашнему, словно приносили в жертву литтальянскому дню благодарения специально откормленную индейку. Мозг отказывался верить в происходящее, а тело билось за жизнь каждой мышцей. Я чувствовала, как шумит в ушах от недостатка кислорода, как судорожно сокращаются легкие, пытаясь высосать хоть глоток воздуха из спрессованной массы перьев, как отчаянно рвутся в бой облепленные крысами ноги и руки. Я крупнее каждой из них в полтора раза, но бессильна против их числового преимущества.
   - Э-э-э, мама, что тут происходит?!
   Голос Чуха никогда не казался мне приятным. На этот раз я обрадовалась ему, как материнской колыбельной. Разрезав наполненную напряженным сопением тишину, он возымел действие свистка спортивного арбитра. Высокие гости тут же разжали хватку и отскочили от кровати на нейтральное расстояние. Хватая ртом воздух и пуча налитые кровью глаза, я отбросила подушку и вскочила, как восставший из ада. Меня колотило от холода, хотя Чух уже сидел рядом и, обхватив меня за плечи, прижимал к своему теплому животу.
   - Тронете ее - убью! - Прошипел он. - Я ее нашел! Она моя, ясно?
   Самоуверенно заявление, однако! Я едва не расхохоталась. Но воздух застрял в легких, а губы сами собой сложились в оскал, больше напоминающий гримасу загнанного в угол животного.
   - Ничего не бойся, - сказал Чух, поглаживая меня по голове. - Я с тобой.
   - Так может, ты на ней и женишься? - вкрадчиво предложил старик Айван.
   Чух едва заметно вздрогнул и напрягся.
   - Ты не думай, мы не шутим, - подтвердил мэр. - Ты же подавал прошение? Ну, так вот - мы даем добро.
   Чух перехватил мой недоуменный взгляд и рявкнул:
   - Выйдете отсюда все! Вон, я сказал!!!
  
   В полной тишине мы прошли через поле с выросшей выше человеческого роста кукурузой, которая казалась в ночи армией одноногих воинов с плюмажами на шлемах. А когда наш путь уперся в черный квадрат сарая на краю участка, Чух сказал:
   - У меня с детства было две мечты. Первая - жениться на девушке с обложки журнала. Вторая - летать. Обе не имели шансов. Пока ты не свалилась с неба.
   Чух загремел ключами, выбирая из связки один, и ковырнул замок.
   - Ты ошибся, Чух. - сказала я как можно мягче. - Я не девушка с обложки. Посмотри внимательнее - я не красивая. У меня широкий нос, конопатые щеки и волосы мочалкой.
   - Для выхухолей все люди на одно лицо. Для меня ты так же красива, как все модели вместе взятые.
   Замок открылся с тихим щелчком. Чух открыл ворота сарая и потянул меня внутрь.
   - Знаешь, - сказал Чух. - Все парни-выхухоли мечтают о человеческих девушках. И все знают, что это невозможно. Мэрия ни за что не выдаст разрешение на межрасовый брак. Да и честно говоря, пока еще не было еще ни одной девушки, которая бы влюбилась в выхухоль.
   Я подумала, что напрасно Чух использует форму прошедшего времени. Желающих выйти замуж за выхухоль и сейчас нет. И вряд ли они появятся в ближайшие сто лет. Чух закрыл двери сарая, и мы утонули в кубе чернильной темноты, залитой до краев запахом солярки.
   - Я мечтал, что однажды встречу Джульетту и отдам ей свою жизнь, - сказал Чух, нашаривая в темноте коробок спичек. - И никто на свете не запретит нам быть вместе.
   Чух чиркнул спичкой и зажег фитиль "летучей мыши". Поднял лампу повыше.
   - Я всегда знал, что ты придешь, Ира. А когда это случилось, построил вот что.
   Из темноты выступил остов самолета. Свет керосиновой лампы блеснул на лопастях пропеллера и растаял на расставленных в стороны крыльях. Гигантская спящая птица в дощатой клетке с земляным полом.
   Я дотронулась до его крыла. Шероховатая фанера и пеньковая веревка. Чух построил самолет из того, что было под рукой.
   - Это кукурузник. Я сделал его по чертежам прошлого века.
   - Думаешь, он полетит?
   - Я загадал: если мы с тобой на нем полетим - проживем вместе до конца жизни.
   - А если нет?
   Чух не ответил. Он дунул на фитиль, и сарай погрузился во мрак. Из этого чернильного мрака незнакомо-хриплый, срывающийся от волнения голос сказал:
   - Я люблю тебя.
   Я не ответила. Вышла из сарая и уперлась в шелестящую стену кукурузных стволов. За спиной Чух звякнул ключами, запирая в сарае Мечту Всей Своей Жизни N 2. Я отстранено подумала, что вот ведь - мне снова объяснились в любви. Третий парень, считая жабу-Джека. Почему, черт побери, мне так не везет? Мои женихи - дурак, жаба и говорящая крыса. Если посадить их в одну повозку - получится передвижной цирк. Если запрячь в одну телегу - басня.
   - Скажи, Чух, когда ты успел подать прошение на наш брак?
   Связка ключей, коротко звякнув, выпала у него из рук. Чух чертыхнулся. По провалившейся в кромешную тьму траве заметался луч света и остановился на потерянной связке. Чух нагнулся, поднял ключи, прицепил их к поясу и погнал пятно света в сторону дома. Я двинулась следом. Мой вопрос остался лежать там, где выпал, - на дороге, прямолинейно процарапанной через лабиринт кукурузных стволов. Я вдруг отчетливо поняла, что нахожусь в ловушке без стен и потолка. Не совершив преступления, я сижу в одиночной камере крысиной норы, окруженной со всех сторон бескрайним морем сельхозкультур, под замком задокументированного статуса мертвеца. И есть только один выход на свободу - через брак с выхухолью. Никакая я не золушка. Я - тупая дюймовочка, которая принадлежит тому, кто первый нашел. Ненавижу себя! Ненавижу!
  
   - Это ты!.. Ты!.. Ты нас уничтожила! - обычное интеллигентское спокойствие изменило Бэт, и она визжала, словно ее хвост попал между косяком и дверью. - Ему не пережить такого позора! И я умру вместе с ним! На твоей совести - два трупа, слышишь, дебилка?!
   Опаньки! - вот это расклад! И это при том, что как раз ответственность за публичность скандала Бэт должна была бы принять исключительно на свой счет. Это была ее идея - устроить вечеринку по поводу нашей с Чухом помолвки. Сюрпризом, пока нас нет дома, Бэт созвала в дом всю округу и журналиста местной газетенки. Мы вернулись с кукурузного поля и попали под вспышки фотокамеры.
   - А вот и наши влюбленные! - заголосила Бэт с постановочной радостью, которая отлично удается ведущим развлекательных программ, но в ее исполнении была преисполнена фальши. - У них было свидание.
   - Ах, как это романтично! - также фальшиво умились соседки.
   И пока мы приходили в себя, к Бэт подскочил репортер с диктофоном:
   - Скажите, какие чувства испытывает мать-выхухоль, выдавая сына за представителя иной расы?
   Бэт приосанилась и повернулась к камере правым профилем, который, как она считала, был фотогеничнее левого.
   - В первую очередь, хочу сказать, что это большая ответственность - быть первой свекровью-выхухолью для человеческой девушки. Она такая ранимая, наша Ирэн, такая одинокая и сиротливая. И моя задача, как матери, превратить ее жизнь в сказку, которую она заслуживает.
   Соседки слаженно зааплодировали, а я подумала, что жизнь моя при помощи Бэт превратится в сказку Вильгельма Гауфа, которой больше всего подойдут иллюстрации Иеронима Босха. Или, при помощи соседок Бэт, в триллер Хичкока, где на одинокую женщину будут нападать не птицы, а ласково-коварные гигантские крысы. Мило улыбаясь и дружелюбно помахивая хоботками, они сгноят меня в земляной норе во славу выхухольной толерантности. А потом похоронят со всеми почестями, опубликуют в местной газете некролог и интервью безутешного вдовца.
   Пока я прикидывала в уме варианты развития событий своей жизни, Чух уже приступил к интервью.
   - Знаете, - сказал он в услужливо протянутый диктофон. - Моей мечтой было жениться на девушке с обложки журнала.
   - И что вы чувствуете сейчас, когда до исполнения мечты остались считанные дни?
   Чух печально вздохнул, но под пристальным взглядом своей мамаши, начал мямлить что-то о распирающей его радости. Вид при этом у него убийственно грустный, как у уставшего клоуна с нарисованным от щеки до щеки красным ртом. И никто, кроме меня, не видел его безысходной печали. А меня она полоснула, как бритва, запуская по сетчатке глаз кровавых зайчиков. Я подошла к репортеру и повернула к себе диктофон.
   - Невеста берет слово! - Восторженно ахнули выхухоли. Их щебет умолк, как по команде, уступив место напряженной тишине.
   - Смелей, дочка! - интимно шепнула Бэт с таким расчетом, чтобы ее ласковое напутствие попало в зону восприятия диктофона.
   - Я чего мне бояться? - парировала я. - Я же мертвец. Мой отец получил извещение о моей смерти. А сама я уже полгода как похоронена в этой уютной норке.
   Репортер почуял неладное и потянул диктофон к себе. Точно так, как этим утром Бэт пыталась забрать у меня подушку. Память очень кстати подсунула мне это сравнение, оно придало мне недостающей решимости. Я задала вопрос, который все это время не решалась задавать:
   - Чух, дорогой, расскажи все-таки, как вышла такая штука, что я мое имя попало в список мертвецов? Ведь моего тела среди погибших не было.
   Чух отшатнулся, как от пощечины, давая тем самым вполне исчерпывающий ответ.
   - Да кому надо было его искать-то, это твое тело? - пришла ему на помощь Бэт. - Там же каша кровавая была и гора горелых костей!
   - Точно так, - подтвердил репортер. - Я был на месте катастрофы. Спасатели появились всего на полчаса, забрали черный ящик и уехали.
   - Чух, но ты же там был! И не сказал, что есть выживший. Ты ведь нарочно, да?
   Чух промолчал и на этот раз. Но по его обмякшей фигуре и грустно свешенному носу было видно, что мой вопрос врезал ему под дых и выбил из груди воздух.
   - Гадюку!.. Гадюку на груди пригрели! - заверещала Бэт. - Мой сын спас этой твари жизнь! Он выхаживал ее своими руками! - Чтобы собравшиеся имели четкое представление о том, как добросовестно выхаживал меня Чух, Бэт простерла к ним свои лапки с красным маникюром на коготках. - Ночей не спал! Врача вызывал!
   - Да, я помню-помню про врача! - оборвала ее я. - И то, что никто вам не вернет затраченных средств. У меня теперь вопрос к общественности, можно?
   Глаза Бэт говорили нет. Глаза общественности, дружно подавшей зады к выходу, были с ней согласны. Но я шагнула вперед и перекрыла им пути к отступлению. Меня пьянил их страх. Я была Алисой, внезапно вымахавшей до размеров великана в клетке с домашними хомячками.
   - Один момент, граждане выхухоли. Один момент! Я объявляю аукцион. Лот номер один - молодая, здоровая рабыня без вредных привычек. Стартовая цена: три вызова врача, мешок кукурузы и лоскут ткани на платье. Очень выгодное предложение. Дешевле не бывает даже по любви, граждане! Кто даст больше - тот получит в собственность девушку с обложки журнала.
   На несколько секунд в гостином отсеке норы воцарилась немая сцена: я в растопыренной позе приглашающего в ярмарочный балаган Петрушки, стадо испуганных выхухолей напротив, и понурый Чух, одинокий в своем углу, как король, которому уже поставлен мат. Тишину и всеобщее оцепенение прервал соседский сынок, едва переступивший пубертатный возраст. Неожиданно для всех он поднял лапку и пискнул:
   - Даю два! Два мешка кукурузы.
   Нора взорвалась возмущенными воплями. Выхухоли визжали от негодования, гневно вздымали хоботки, потрясали лапками и топали, отбивая друг другу хвосты. Среди возмущенных воплей в мой адрес слышались обвинения в растлении детей, разложении общества и наглом эпатаже. Я их уже не слушала. Все мое внимание было приковано к Чуху, который, беспомощно хватая ртом воздух, медленно сползал по стене. Я бросилась к нему, подхватила его обмякшее тело под подмышки, уложила на пол, рванула ворот рубашки:
   - Врача!!! Вызовите врача!!!
   Крысы мгновенно заткнулись. И в наступившей тишине отчетливо услышали слова, которые Чух с трудом выдавил через сведенный судорогой рот:
   - Ира, я нечаянно...
  
   Оперативная бригада 911 опоздала на вызов и прибыла, когда Чух уже сидел в кровати на горе взбитых подушек и посасывал валидол из запасов старушки-матери. До приезда медиков Бэт была занята хлопотами вокруг своего единственного кормильца. Во время их визита Бэт была с головой занята ролью заботливой матери. А когда за врачами закрылась дверь, она, наконец, смогла вздохнуть с облегчением и бросить все силы на уничтожение зла, то есть, меня.
   - Стерва! Как ты могла?! Ты его чуть не убила!
   У меня было чем ответить Бэт. Но я молчала. Не потому, что молчание экономит деньги Чуха, а потому, что любые слова - даже убийственно справедливые - в данный момент не стоили ни гроша перед лицом смерти, от которой Чух только что был на волосок. Я молчала, потому что в глубине души у меня не было для себя оправданий. Славный парень Чух, вытащивший меня из хвоста горящего самолета, вызывавший мне бесполезного, но все равно дорого частного врача, купивший мне лоскут ткани на платье, едва не склеил ласты по моей же милости. Но прозорливая Бэт видела в сложившейся ситуации более широкую палитру аспектов.
   - Ты не смеешь так поступать с моим сыном! - визжала она, потрясая перед моим лицом сжатыми кулаками. - Кому он теперь, после такого позора, нужен?! Обесчестила - женись!
   Чух глухо застонал и зарылся в подушки. Словно пытался удавиться самостоятельно. Я ухватила Бэт за плечо и выставила из комнаты. Она верещала, как резаная, но, оказавшись за границей дверного косяка, мгновенно замолкла. Чух не подавал признаков жизни, и меня кольнуло чувство вины. Все-таки, я была с ним слишком жестока. А на деле - ну, чего такого страшного он сделал? Ну, да, стырил с самолета выжившее тело. Подлость, конечно, но в глубине души я его понимаю. Когда соблазн слишком велик - мало кто устоит. Я-то помню, как воровала у соседей яблоки. В общем, я остановилась в дверях и чтобы как-то разрядить обстановку, спросила:
   - Почему тебя зовут Чух?
   Из-под подушки перископом вынырнул длинный нос Чуха и его удивленный глаз. Посмотрел настороженно, прикидывая, к чему я клоню. И, не найдя подвоха, неохотно ответил.
- Тут все имена меняют. Мама стала Бэт, Иван Петрович - Айваном. А я Евграф, в честь дедушки. Мама, когда анкеты заполняла, не смогла перевести и написала Чух. Она меня так в детстве называла.
   На последней фразе голос Чуха потеплел. Воспоминания о безмятежном выхухолевом детстве - его любимый конек. Лично меня всегда бесило то удовольствие, с которым он им предавался. Было в этом что-то инфантильное. Но если раньше я помалкивала, то сегодняшние события окончательно развязали мне язык.
   - Идиотское имя, - фыркнула я. - И манера менять имена тоже идиотская. Вы, выхухоли, так стараетесь стать настоящими литтальянцами! Так пыжитесь! Строите дороги и читаете газеты. А все равно у вас шерсть, хвост и хобот. И едите вы земляных червей.
   Чух скукожился под одеялом. Каждое мое слово было гвоздем, по самую шляпку забитым в его голову.
   - Ты права, мы все-таки не люди. Так, не пойми что - полузвери, говорящие грызуны. Мы не пара, тут ты тоже права. Прости, Ира. Я был идиотом, раз думал иначе.
   Я оставила его "прости" валяться на земляном полу, и, коротко ткнув кулаком дверь, вышла из его спальни. За поворотом коридора мелькнул хвост Бэт. Я всегда догадывалась, старая крыса не гнушается бытовым шпионажем. Но гонять ее сил уже не было. День, когда меня чуть не убили и едва не выдали насильно замуж, подошел к концу, оставив после себя усталость и тупое ощущение безысходности. Я проиграла, хоть и смогла отбить все атаки. Мне некуда идти и не у кого просить помощи. Все, что мне оставалось, - это добровольно вернуться в свою земляную одиночку. Я легла на матрас из кукурузной ботвы и впервые в жизни помолилась:
   - Мамочка, если ты на небесах слышишь меня, дай мне знать, что делать.
  
   Я совсем не помню свою мать. Я ее даже во сне не видела ни разу. Если бы не фотографии на стенах гостиной, которые папаш обрамил в резные рамки, я была бы уверена, что он нашел меня в капусте. Все, что я знаю о матери - у нее не было хронических заболеваний, но в генеалогии проскочил дядюшка-шизик. Все, что мне от нее осталось - широкий нос да могила на городском кладбище.
   Этот раз не стал исключением - мама мне так и не явилась. Вместо нее меня разбудила тетя Лена. Она приложила палец к губам и прошептала мне на ухо:
   - Тсссс, вставай. Я жду тебя на улице.
   Я ее появлению нисколько не удивилась. Сколько себя помню, тетушка приходила именно тогда, когда я доходила до ручки. Я по-быстрому сунула ноги в тапочки, набросила поверх ночнушки халат и вышла из норы.
   Было раннее, еще не проснувшееся утро. Резервация закуталась в туман, как в одеяло. Наш стандартный садик - три на четыре, дорожка и два газона со стриженой травой - вдруг превратился в остров посреди молочной реки. Тетушка стояла возле открытой калитки и тепло улыбалась. Будто ничего не было - ни ссоры в кафе, ни моего байкота длинной в год. Умение прощать - базовое качество феи, они его еще на первом курсе сдают. То, кто проваливается, вылетают без права на восстановление. Потому что злопамятная фея превращается в ведьму, а ведьмы наносят обществу и госбюджету очень большой урон. Я знала, что тетя Лена по долгу службы простит мне все, что угодно, но испытывать ее терпение мне больше не хотелось. Я бросилась к ней со всех ног, словно мне пять лет, а она только что приехала на каникулы. Я обняла ее и ткнулась лицом в меховой воротник. Мех мокро лизнул щеку, передав с поцелуем запахи родного города: прелая листва, бензин, дым от сигарет и ноябрьская сырость.
   Я всегда ненавидела ноябрь - месяц, когда мир теряет краски. Серое небо висит на серых крышах, как упавшая в яму корова. И все твари на земле погружаются в депрессию: мухи дохнут, медведи засыпают до весны, люди впадают в тоску. Видимо, тетя Лена ненароком прихватила с собой пару килограмм мороженой печали. Потому что тоскливое ноябрьское настроение охватило меня, как вирус, прямо посреди запоздалого лета выхухолевой резервации. Я не стала ему противиться и от всей души заревела. А тетя Лена по-матерински обняла меня и, поглаживая по голове, спросила:
   - Иришка, ты чего это? Радоваться надо - доставлен твой заказ!
   Я вскочила на кровати, вытерла ладонью щеки, мокрые то ли от слез, то от ноября с теткиного воротника. Через потолочный люк в комнату втекал новый день. В детстве я бы ему обрадовалась. Тогда мне казалось, что каждое утро - это что-то вроде шкатулки с сюрпризом, и ожидания почти меня не обманывали. Недавно я была уверена, что новый день - это всего лишь точная копия предыдущего, двадцать четыре часа, которые надо просто пережить. Теперь же я знала, что лучшего ждать не приходится. В своих ожиданиях прекрасного принца я дошла до места, где заканчиваются указатели, и уперлась носом в светлое будущее. Я сама выбрала все это. Иностранец слегка за тридцать, неприметной внешности, простого происхождения, не дурак и не умник. Романтик без вредных привычек и материальных проблем. Мы с Машкой забыли оговорить одну мелочь, и я в качестве прекрасного принца получила грызуна. И теперь об этом поздно сожалеть. Тем не менее, я разревелась - самозабвенно и с подвываниями, уткнувшись в подушку, чтобы не доставлять Бэт лишней радости.
   А когда слезы кончились, я была уже другим человеком. Когда-то тетушка научила меня простому рецепту счастья: не надо ждать от жизни большего, чем она может тебе дать. Надо просто найти в ней свои радости. А радость есть везде, даже в таких местах, по сравнению с которыми выхухолевая резервация - сущий рай на земле. Да, я снова лоханулась. Но я не такая дура, чтобы до такой степени бездарно потратить волшебный орех. Я приму сложившиеся обстоятельства и буду счастлива с тем, что есть.
   Я сунула ноги в тапочки, набросила поверх ночнушки халат и прошла по коридору к комнате Чуха. Он лежал в той же позе, в которой я его оставила - на правом боку, забившись под подушку. Он казался спящим, но, как только я приблизилась к нему, открыл глаза.
   - Я, знаешь... Ну, подумала тут... Буду звать тебя Пикачух, ладно?
   В моей фразе не было ничего особенного, но он обрадовался. Вылез из-под одеяла и спросил:
   - Значит, ты согласна?
   - С чем?
   - Стать моей женой?
   Я не ответила. Не готова была в тот момент отвечать на такие вопросы, вот и все.
  
   Самолет легко разбежался и оттолкнулся от земли. Я почувствовала это по тому, как тряска по ухабам вдруг сменилась плавным покачиванию из стороны в сторону.
   - Смотри, мы свободны, как птицы! - радостно орал Чух.
   Но я только сильнее зажмурилась. Оказалось, что после крушения самолета любая высота выше табуретки вводит меня в состояние животной паники. Под рокот пропеллера я задыхалась от страха и мечтала только об одном - вернуться назад живой. В свою уютную норку. К милым соседям, болтающим ни о чем. К садику возле двери - три на четыре, дорожка и два газона.
   - А теперь, внимание, ложимся на крыло!
   Самолет резко наклонился на бок, и меня прижало к борту. Еще немного - вывалюсь и полечу к земле с зажмуренными глазами и сведенными судорогой мышцами. Меня затошнило.
   - Пожалуйста, давай сядем!
   - Да ладно тебе - высота же всего-ничего! В прошлый раз мы выше поднимались, помнишь?
   Воспоминания о прошлом разе, когда я по совету Чуха рискнула открыть глаза, вывернули мне желудок. Чух не на шутку встревожился и направил самолет к земле.
   Когда самолет затрясся, подпрыгивая на мелких камешках, я наконец смогла открыть глаза и перевести дух.
   - Хочешь порулить? - предложил Чух.
   Я замотала головой. Сесть на пассажирское сиденье - еще куда ни шло, а за штурвал - увольте. Даже если в данный момент самолет по способу передвижения мало чем отличается от трактора.
   - Не бойся, это просто. Вот педаль газа для разгона. А когда тянешь штурвал на себя, он идет вверх. Главное - плавность.
   Чух все еще не бросил своих фантазий насчет совместных полетов над землей. Но все его попытки поднять меня в воздух заканчивались поражением. В позапрошлый раз я в приступе паники чуть не выпрыгнула за борт. А в прошлый впала в полуобморочный ступор, и Чуху пришлось вылить на меня ведро холодной воды.
   - Может, сводим тебя к врачу? - спросил он, когда самолет подкатился к распахнутым воротам ангара. - В столице есть хорошие клиники.
   Мне не хотелось по врачам, но хотелось повидать Литталию. Такую, какую я сто тысяч раз видела по телевизору и в кино: с небоскребами на берегу океана, с барами, заполненными табачным дымом и людьми, с парками, где по стволам деревьев бегают ручные белки. Когда мы обсуждали планы на медовый месяц, Чух хотел уехать куда-нибудь на природу, в глушь национального парка, а я рвалась в цивилизацию. Глуши хватало и здесь, и мне она уже была по горло. Чух не стал со мной спорить и взял билеты до Барадэо. На следующий день после свадьбы нас ждал номер для молодоженов в частной гостинице и ужин в самом дорогом ресторане города - на вершине литтальянской телебашни. Моя жизнь наконец-то начала превращаться в сказку, стоило всего лишь поменять к ней отношение.
   Страдания и боль возникают только тогда, когда мы сопротивляемся естественному течению событий - я поняла это сама, без тетушкиных подсказок. Как только я отбросила в сторонку романтические мечтания, оказалось, что все не так уж и печально. В принципе, я жила в благополучной стране, и обо мне заботились. Больше мне не надо было убирать квартиры носорогов или мыть посуду в ресторане. Брак с Чухом давал все, что нужно для жизни - документы, страховки и крышу над головой.
   Кстати, свадьбу я решила держать в секрете от своих родных, даже тетушку не позвала. То, что известно ей, известно и моему папаше. Сейчас он, конечно, страдает и оплакивает мою смерть. Но если он узнает, что я жива, но сбираюсь замуж за выхухоль - удавит собственными руками. Папаша мой законченный шовинист, это факт. Впрочем, Машку Мухину я тоже звать не стала. У нее, конечно, шовинизма ноль, но ехидства хватит на растворение десяти жемчужных ожерелий. Как представила ее ехидненькое: "Дууура ты, Петрова, кто ж принца среди крыс ищет?" - так и передумала ее звать. Ей моих проблем не понять. Я и сама с ними до конца не разобралась. Знаю только, что прошедший месяц здорово поменял мои взгляды на выхухолей. Не так уж они и отвратительны, как казалось. Обычные люди со своими радостями, волнениями и привычками. Они простили мне и письмо в Гаадский суд, и эпатажный аукцион в день нашей с Чухом помолвки. А сейчас вся резервация готовилась к нашей свадьбе. Соседка справа сшила мне платье. Соседка слева взялась напечь хлеба на свадебный стол. Бэт взяла на себе оформление документов да так преуспела, что паспорт и все социальные страховки были у меня на руках уже за неделю до регистрации брака - кстати, небывалый случай в бюрократической практике. А все потому, что наша свадьба грозила перерасти в главное событие года. Вернее, главное для выхухолей, и вполне значимое для Литталии.
   К этому дню в резервации построили выдержанную в традиционном стиле гостиницу на пятьдесят мест. Ее главный вход торчал трехметровым холмом посреди центральной площади, а сами номера уходили на три этажа под землю. Старик Айван, ставший главным менеджером отеля, утверждал, что все номера уже зарезервированы. Питерград ждал небывалого в своей истории наплыва туристов и гостей. Чтобы придать центральной площади еще больше национального колорита, а ее центре воздвигли памятник Розеншкапу. Памятник также был выполнен в традиционном стиле: из цельного дуба и без единого инструмента. Его целую неделю выгрызали всей резервацией. Чуху, как ключевой фигуре предстоящего празднования, доверили самую ответственную часть работы - голову отца-основателя. Чух едва зубы не сломал, так старался. По общему мнению, он сумел добиться прекрасного внешнего сходства, а сентиментальные соседки находили в портрете ученого мои черты.
   - Он так влюблен! - щебетали они. - Так влюблен, что решительно во всем видит свою прекрасную Ирэн!
   Пошлости, конечно, но Чух, и правда, прям летал от любви. По утрам приносил мне кофе в постель и поминутно справлялся о моем самочувствии. Признаться, я такой заботы с рождения не видала. Даже чувствовала себя настоящей принцессой. Кстати, замуж я тоже выходила, как настоящая аристократка - без любви, зато по политическим соображениям.
  
   - А что любовь? - восклицала вскоре Бэт, прикалывая к моей фате крохотный букетик свежего жасмина. - Любовь проходит без следа, а правильный расчет приносит дивиденды. Вас ждет звездное будущее, можешь мне поверить!
   Бэт - неплохая крыса, но ее претензии на роль пифии все-таки смешны. Наше звездное будущее уже началось. С момента подачи заявления, мы успели дать интервью для журнала Эсквайер и продали право на съемку церемонии центральному телеканалу. А одна крупная кинокомпания даже купила у нас разрешение на экранизацию нашей love story. Я читала сценарий. Какая-то длинная и скучная телега о том, как один выхухоль мечтал-мечтал о принцессе, молился богу, и она свалилась ему с неба. У них любовь с первого взгляда, но вот незадача - выхухоль уже помолвлен и вот-вот женится на молодой и стервозной выхухолке. Короче, полный бред, но денег за наши подписи под этим бредом отвалили столько, что Бэт наконец-то перестала меня попрекать.
   Бэт дополнила мой наряд бисерной сумочкой, соскочила с табуретки и отошла на пару шагов назад. Посмотрела, прищурив глаз, и так и эдак. Результат ее удовлетворил, что выразилось в обычной для нее манере:
   - Дочь моя, ты готова идти к алтарю.
   Вообще-то, в нормальных условиях эта фраза была бы вопросом, но у выхухолей вечно все через парадный марш - с эффектными позами и пафосными фразами. Месяц назад меня это дико бесило. Сейчас я только вымученно улыбнулась в ответ. В конце концов, у каждого свои слабости. Я, например, истерически боялась сегодняшнего дня. И сейчас у меня мелко трясутся поджилки пол коленями, ничего с этим не могу поделать. Я не очень-то люблю быть в центре внимания. Но сегодня мне придется весь день красоваться перед публикой. За всю прошедшую жизнь у меня был один-единственный опыт публичного выступления. Когда в школьном спектакле я играла Сахарницу из сказок Андерсена. Тогда моя роль была небольшой и без слов. Сейчас я успокаивалась тем, что свадьба - тоже что-то вроде музыкального спектакля. Только на этот раз у меня роль побольше, типа не Сахарница, а Фарфоровая Кукла с отбитой ручкой. В принципе роль не сложная - надо всего-то продержаться на сцене до вечера, а поддержит меня кордебалет пышно разодетых выхухолей.
   Бэт вывела меня из норы, и мы с ней сразу попали под вспышки фотоаппаратов. Мне в лицо ткнулся микрофон, и профессиональный голос спросил что-то насчет моих ощущений. К счастью, отвечать за меня взялась Бэт. А я, не отрываясь, смотрела на Чуха, который в смокинге с бабочкой, элегантный, как принц, шел ко мне, ласково скалясь. Он подставил мне согнутую подлокотником лапку, и я ухватилась за нее, как за спасательный круг.
   - Не волнуйся, - шепнул Чух. - Я с тобой.
   Он провел меня через коридор из людей и выхухолей, сквозь дождь из кукурузных зерен и мелких монет, к увитому лентами и цветами трактору. По восторженные вопли гостей, я забралась на пассажирское сиденье, и мы медленно двинулись в сторону центральной площади. А праздничная толпа потянулась за нами, как сверкающая на солнце рыбацкая сеть со щедрым уловом сайры.
   Мы расписались в Питерградском ЗАГСе и обвенчались в церкви, которые ради экономии места и времени граждан были объединены в одном здании. На свадебный пир тоже не пришлось далеко ездить - столы были накрыты тут же, на центральной площади резервации.
   Когда свадебное шествие дошло до ресторанного пункта программы, событие начало стремительно терять торжественность. Интерес гостей быстро переключился с нас на угощения. Дольше всех в рамках роли продержалась Бэт, но вскоре она тоже наклюкалась и расслабленно откинулась на стуле. Мы с Чухом тоже махнули для храбрости, но не много - все-таки, на нас лежал основной пласт ответственности, и мы должны были до последней минуты свадьбы держать лицо. Я никак не могла отделаться от ощущения, что спектакль поменял жанровую принадлежность - из мюзикла плавно перетек в кукольное представление, где нам с Чухом были загодя отведены роли марионеток. Гости кричали "Горько!" и мы целовались. Гости требовали зрелищ, и мы рвали зубами каравай. Гости подносили подарки, и мы их сердечно благодарили. Коробки и свертки Чух передавал матери, а конверты с деньгами прятал в мою бисерную сумочку - на всякий случай поближе к телу.
   Когда были исчерпаны все известные свадебные шутки-прибаутки, проиграны все конкурсы, и градус веселья понемногу пополз вниз, Чух поднялся с места, держа перед собой бокал с шампанским. Он постучал вилкой по опустевшей бутылке, привлекая к себе внимание, и сказал:
   - Господа! Сограждане! Родные мои! Я очень рад, что вы собрались здесь по поводу нашего бракосочетания. Вы приготовили для нас массу сюрпризов, а теперь моя очередь удивлять вас. Я приглашаю вас на летное авиа-шоу!
   Последние слова потонули в восторженном писке, и уж для кого оказались сюрпризом, так это для меня. Я потянула Чуха за рукав, но он был уже опьянен своей идеей и не замечал моих отчаянных знаков.
   - Господа! Я прошу вас следовать за мной!
   Все, кто еще не успел наковыряться до бесчувствия, радостно поднялись и двинулись за Чухом. Пошла и я, ведь теперь по долгу своего нового положения я должна следовать за ним и в печали, и в радости. Уходя, я обернулась. Застолье напоминало поле битвы - победители ушли грабить взятый город, а поверженные остались лежать посреди обглоданных костей и кровавых лужиц томатного соуса. У меня вдруг возникло чувство, что я больше сюда не вернусь. Легкое, как дежа-вю, и неотступное, как грипп.
   Вирусы имеют свойство быстрого размножения. Пока наш трактор пылил по дороге в сторону кукурузного поля, смутно чувство успело вырасти в навязчивую идею. Я невольно упивалась этим неожиданным поворотом своей марионеточной роли и горьким чувством потери, которое он принес с собой. Прощайте, выхухолевые норки! Вы так похожи на сказочные домики хоббитов. Прощайте, кукурузные поля! Я видела весь цикл вашей жизни от проростков до комбайнного обмолота. Не есть мне булочек из вашей золотистой плоти! Я - Герда, готовая покинуть родной дом ради того, чтобы следовать за избранником на край света. Избранник, кстати, тоже заметил мою смену настроения, но интерпретировал ее по-своему:
   - Ты не бойся, мы быстро. Сделаем круг над полем и вернемся.
   Он сиял от счастья. На ровных участках дороги он снимал лапу с баранки и клал на мое колено. Словно мы были простой влюбленной парочкой, дорвавшейся до свободы в папочкином автомобиле. И лучше бы так и остались в машине. Ей-богу, это было бы лучше. Но Чух меня не слушал. Ему было охота реализовать все свои мечты махом и в один день.
   Он включил в ангаре свет, и толпа ахнула от восторженного удивления. Ручаюсь, что большая половина из них в жизни не стояла в такой близи от самолета. Выхухоли не очень-то любят отрываться от земли. Они даже в эмиграцию уходят пешком - пятьсот километров до границы, вплавь через речку и еще километров пятьдесят до Питерграда. Говорят, на все про все пара месяцев пути, для выносливой выхухоли - тьфу и растереть. Но я-то понимаю проблему глубже, чем они ее выставляют. У них такая же болезнь, что и у меня - панический страх высоты. Рожденный плавать - летать не может, чего уж тут. А тут прямо под боком - настоящий самолет и Чух в шлеме пилота. В общем, выхухоли просто очумели, а журналисты пришли в восторг и достали камеры. Чух приосанился, сказал короткую речь на тему первых полетов человека в космос. Его фанерный кукурузник - ни разу не Шаттл, но никто в толпе гостей не обнаружил в его словах пустословия, напротив, все приняли их на ура. Под бешеные аплодисменты мы с Чухом забрались в кабину.
   - Пристегнись, - прошептал он и нажал педаль газа. Самолет выкатился из ангара и заглох. Чух чертыхнулся.
   - Придется заводить. Ира, садись на мое место.
   Я отчаянно замотала головой, но Чух положил мне лапу на шею, коротко царапнув кожу под затылком.
   - Не бойся, Ира, - говорит. - Надо держать ногу на педали сцепления и все. Я дерну мотор и вернусь. Ясно?
   Лапка на затылке сжалась, запуская когти в шею. Я поняла, что второго публичного позора Чух мне не простит, и коротко кивнула. Он поощрительно улыбнулся и спрыгнул на землю, а я, трясясь, как паралитик, перебралась в кресло пилота. Чух хлопнул дверцей, и меня как водой обдало. Я вдруг поняла, что сегодня умру. Более того, меня уже ко всему подготовили. Одели в белый саван и упаковали в ящик с бортами из фанеры, посреди которого чисто ради шутки воткнули полруля от трактора. Гроб на колесиках из детских страшилок прорвался в реальность и захлопнул надо мной крышку. И теперь я сижу внутри в белом платьице, снятом с новенькой куклы, на обломке десертной ложки. Не, я, конечно, потом быстро сообразила, что это никакая не ложка, а всего лишь тракторное сиденье, которое Чух приспособил под кресло пилота. Удивительно, но это знакомое кресло меня вдруг успокоило - что-что, а тракторов я не боялась. Живя в резервации, я даже научилась их водить. Я поерзала, усаживаясь поудобнее, нога нашла нужную педаль.
   - Готова? - спросил Чух и, получив утвердительный кивок, крутанул пропеллер. Пропеллер загудел, поднимая вокруг себя смерч. Его механической силы хватило на то, чтобы сорвать с пары-тройки гостей шляпы и растрепать укладки соседок. Чух сиял от радости.
   - А теперь, - сказал он. - Отожми сцепление и нажми на газ. Плавно, не спеши.
   Говоря это, Чух начал пятиться, помахивая лапками так, словно приглашая меня в игру. Я сделала, как велено, и самолет тронулся с места. Он выкатился из ангара под восторженное аханье собравшихся. Чух выставил перед собой раскрытую ладонь - стоп! - и побежал к водительскому борту. И пока он бежал эти свои несколько шагов, со мной случилась еще одна странная штука. Левая нога сама собой втопила до отказа педаль газа. Фанерная птица повела носом, разгоняя в разные стороны толпу.
   - Стой, - орал где-то за моей спиной Чух.
   Но в меня как бес вселился. Я вдруг поняла, что именно сейчас держу в руках всю свою жизнь. И только я решаю - быть этой синице журавлем или курицей. Непривычное это было ощущение - злое и радостное одновременно, новое. Раньше за меня вечно кто-то решал: папаша, тетка, деканат... Даже Мухина и та поучаствовала - разрулила мне отличного мужа со стабильным доходом. А все потому, что мне было страшно решать самой.
   Когда-то я хотела сбежать из дома с гастролирующим театром и стать балериной, но сдрейфила. Потом не стала спорить, отправляясь на факультет золушек - побоялась папашиного гнева. А закончив факультет, мне вдруг стало страшно ломать выпускную программу. Страхи - большие и маленькие - гнали меня по жизни, как крысу, и загнали в резервацию выхухолей. А что? Самое то местечко для невротиков - хороший климат и развитая инфраструктура. Полный социальный пакет, включая медицинские страховки - у меня есть все шансы дожить лет до ста и умереть в фешенебельном доме престарелых. Это и есть то, что называют счастливой жизнью. Я вдруг поняла это и мне стало по-настоящему страшно.
   Я поддала газу и вырулила на взлетную полосу. Самолет легко побежал через поле, оставляя позади разодетых гостей и вспышки фотокамер. А когда их вопли окончательно утонули в работе двигателя, я потянула штурвал на себя. Самолет оторвался от земли. Кукурузное поле, ангар на его краю и соседи-выхухоли съежились в размерах и нырнули под фанерное брюхо. А вместе с ними измельчали и исчезли на глазах все проблемы, страхи и планы на будущее. Или это я вдруг выросла до небес и перестала их видеть?
   Я посмотрела вниз и увидела, как от толпы выхухолей отделилась одинокая, похожая на клизму, фигурка и бежит следом по взлетной полосе, отчаянно размахивая лапками. Бедняга Чух... Он так мечтал улететь отсюда вместе со мной... Но, в конце-то концов, он сам виноват - он же не мог не знать, как срывает с катушек дюймовочек!
   <
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"