Владимир Агафонов -русский поэт, переводчик. Человек очень талантливый, работоспособный, но, к сожалению, не умеющий (и не желающий) пробивать свои стихи и поэтические переводы. А потому известен только в узких кругах любителей русской поэзии.
Июнь 2000г.
Рафаэль МУСТАФИН
Глава 1. Ревизия
Мой отец держал на сайте IQ3361 небольшое бюро путешествий. Не будучи ни богат, ни беден, он занимался этим скорее для того, чтобы не быть подвергнутым дефрагментированию, чем из классовых предрассудков. Конечно, совесть его была не чиста перед Великой Матерью. Как и подавляющее число наших сограждан, он был раздираем тайными страстями. Особенно его занимала игра в чезы. Бюро было на грани разорения, но ему удалось подсадить на эту иглу пару-тройку десятков сынков, так не могло продолжаться долго, их вычислили и почистили. Во мне этой заразы не нашли, и мне пришлось вступить во владение наследством.
Отец воспитывал меня в простоте и прямоте, и близко к своему предприятию не подпускал; теперь мне пришлось начинать с азов. Я уговорил своего товарища, пообещав ему место управляющего, пройти вместе со мной курс двухчасового поверхностного обучения, затем мы, сохранившись и поменяв имена, отправились с инспекцией. К таким предосторожностям я прибегнул, опасаясь, что оставшиеся чезы - а в том, что они остались в бюро, я не сомневался - подсадят меня на свою иглу.
Около двух недель мы наслаждались отдыхом: плыли по спокойному морю, крутились в карусельной черной дыре, медленно замерзали в межгалактическом вакууме, в замкнутой капсуле пронзали спиралевидную туманность, - наконец, когда нам все наскучило, и мы убедились в надежности предприятия, мы решили вернуться домой и взять бразды правления в свои руки.
Мы уже объявили было Каптману о скором нашем отплытии, как вдруг Каптман сообщил нам о приближающейся буре. Конечно, можно было отправиться в путь и затеряться где-либо в пространствах, но, во-первых, мы опасались подорвать престиж нашего заведения, а во-вторых, мы могли не погибнуть, а пропасть без дальнейшей регистрации, и тогда нам не удалось бы восстановиться и пришлось бы пылиться в архиве личностей до тех пор, пока кто-либо случайно не обнаружит наших останков. По закону о запрете почкования, восстановление сохраненных черт личности запрещалось до момента половинной гибели.
Мой предусмотрительный товарищ предположил также, что теперь, когда мы уже объявили о своем отплытии, наше доблестное бюро не будет сообщать о нас даже в случае нашей гибели. Я убедился, что не зря выбрал моего товарища в управляющие, за будущую репутацию своего заведения я отныне мог быть спокоен.
Однако надо было подумать, куда деть освободившееся время. Я занял первый подвернувшийся свободный кластер, поставил заставку и отключился. Ожил я от резкого толчка и последовавших за этим раскачиваний - совсем близко от меня пронесся корабль, которого я раньше не видал. С палубы корабля доносились звуки безудержного веселья. Я огляделся - не было видно ни капмтана, ни товарища моего, вообще никого - только странный корабль исчезал вдали, волоча за собой информационные обрывки, которые иначе, чем хаосом и назвать было трудно. Я бросился к сканеру. Экран дисплея был чист, но светился как верхнеуровневая плазма - передо мной действительно были только высококомпенсированные фрагменты. Господин Всепоглощающий Хаос в чистом виде. Я чуть не завис от того, насколько близок я был от гибели. Такая структура пострашнее чезов.
Навигатор молчал. Вся вселенная вокруг была наполнена высокоэнергетическим вакуумом, что-то трещало, вертелось. "Буря, - подумал я. - Буря, привидения, градиенты поля, вихри хаоса. Где же все остальные?"
Странно, что навигатор не обнаруживает ничего, кроме помех, в направлениях ориентироваться он должен. Я запустил мастера обслуживания, тот погудел несколько минут и смолк. На экране по-прежнему ничего. "Ну, чат, - подумал я, - не иначе залез в плазменную дыру. Только почему я - это я?"
Не растаял, ну и ладно! Надо выползать. А что это за дикое веселье проплыло мимо меня? Где оно исчезло? Рули я не трогал. Пойдем следом. Странно, что навигатор его не видит.
Найти исчезнувший корабль - все равно, что вскрыть кластер без логина, но мне был нужен не корабль, мне нужно было только наиболее вероятное направление, и я его нашел. Из плазменной каши я вылетел прямо к кораблю. По его палубе метались матросы. "Видели вы его, - кричали они. - Инспекция, инспекция, теперь нам крышка!" Среди них бегал и кричал мой товарищ; "Успокойтесь, я его знаю". Слова моего товарища нагнали еще больший ужас на экипаж. Вооружившись, чем попало, попрятавшись и приготовившись к обороне, матросы ждали моего приближения. Я подогнал кластер поближе, и в мою сторону полетели камни, бутылки, затем несколько матросов прыгнули на борт кластера, заскрежетали крючья, и, поднятый подъемным краном, я завис над палубой. "Выходи, ублюдок! - кричали матросы. - Выходи, куча вонючих фрагментов!"
Не в силах понять, что происходит, выходить я не спешил и надеялся на увещевания моего товарища. Заработала лебедка, кластер быстро пошел вниз и сильно ударился о палубу. Я потерял сознание.
Глава 2. Битва
Когда я очнулся, корабль опять полным ходом несся куда-то, а с палубы доносились звуки безудержного веселья. Я попытался выйти из трюма, где я валялся на мешках с провизией, но едва моя голова чуть поднялась над поверхностью палубы, как сильный толчок сбросил меня вниз, а следом кубарем слетел мой товарищ. Мы взглянули друг на друга, и я молча ждал объяснений. Товарищ мой молчал и разглядывал меня, как мне показалось, с интересом.
"Все гораздо ужаснее, чем ты себе можешь представить, - наконец, заговорил мой товарищ. - Я это не я, а ты - это не ты. Все эти люди - это не они..."
Мой товарищ никогда не отличался складностью речи, но тут я начал сомневаться уже в его разумности, и предположил было, что магнитная буря произвела необратимые изменения его характеристик, и стал подумывать, как бы мне тактично отказать моему товарищу в исполнении обязанностей управляющего.
Между тем мой товарищ продолжал: "Мы все - фрагменты. Мы не существуем. Мы оставлены нашей Великой Матерью. Все, что вокруг нас - не существует..."
Видя, в каком состоянии мой товарищ, я как мог, пытался его успокоить. Наконец мы поднялись на палубу. Но то, что я увидел, ужаснуло меня еще больше. Вся палуба была залита кровью, кусками разрубленных тел. Матросы весело и яростно рубили друг друга, скрежетали клинки, кто-то, забравшись высоко наверх, метал оттуда ножи. В глазах товарища моего я заметил огонь сумасшедшего, а в руках увидел саблю. " Старинная!" - прокричал он мне уже на ходу и бросился в самую гущу боя. Ко мне, размахивая широченным топором, подскочил один из матросов. "Раздобудь себе оружие, - рявкнул он. - Я не убиваю безоружных!" Чтобы защитить себя, я бросился на него, схватился за ручку алебарды - это была она - и что есть силы рванул ее к себе. Матрос в свою очередь бросился на меня, я опрокинулся на спину, мой противник перелетел через меня, и оба мы скатились по ступенькам трапа прямо в открытый люк. Алебарда осталась у меня в руках, и, наставив ее на противника, я потребовал объяснений.
" Мы все - мертвецы! - сказал мне матрос. - Поздравляю с прибытием на тот свет. Вот ты - кто такой?" Я назвал себя. "Нет, - сказал матрос, - ты не владелец бюро путешествий, истинный владелец сейчас сидит в своей конторе, а ты - только неполная копия его" " Я - копия? - вскричал я, все еще держа моего собеседника на расстоянии выпадами алебарды. - Я копия? Какая же я копия, если я помню себя? Я помню каждый шаг своей жизни". " Правильно, - сказал матрос. - Ты не копия, но в конторе сидит твоя копия, причем, замечу, более полная и совершенная, чем ты, и живет вместо тебя. Истина в том, что она - это ты, а ты - только ненайденный фрагмент. Мы все здесь фрагменты. Ты слышал о запрете почкования?" "Прекрасно слышал", - ответил я. " Так вот, представь, что ты утратил какой-либо фрагмент, его нашли, определили принадлежность, запросили тебя, а тебя нигде нет. Ты погиб. Что они будут делать?" " Если я сохранялся, они восстановят копию, а фрагмент энергезируют в аннигиляторе". "Меньший фрагмент, - сказал матрос, - заметь, меньший. А где будет больший? Если он не уничтожен, а? Если он содержит тебя почти целого?" "Но я не почти целый, я весь целый!" "Мы все так думали, сказал матрос. Но истина в том, что у всех нас есть провалы в памяти. А у твоей копии их нет. Твоя копия - это ты. О чем ты думал, когда ты сохранялся? Ты хотел стать бессмертным? Но бессмертна твоя копия, а ты вот, здесь и сейчас, и тоже бессмертен, мы все бессмертны, потому что мы - мертвецы, мы не существуем, время остановлено для нас. Позади у тебя жизнь, а впереди - вечность. Понял, матрос! Мы в раю! Или в аду, решай сам. Алебарду оставляю тебе! Надоест сидеть в трюме, выходи сражаться!"
"Что значит эта битва?" - спросил я.
"Это не битва, а математический парадокс, - уже с трапа ответил мне матрос. - В эмоциональном плане это наслаждение бессмертием, и потом, тут так много оружия, что рано или поздно оно должно пуститься в ход, а у нас нет ни рано, ни поздно, только здесь и сейчас. Все, что может произойти хоть с какой-нибудь долей вероятности, происходит здесь и именно сейчас. Так что не спеши, и ничего не упустишь. Мы бессмертны благодаря случайной дефрагментации".
Глава 3. Побег
Я лег на мешки, закапсулировался, включил заставку. Мне многое нужно было обдумать. То, что я услышал от матроса, объясняло и поведение приборов, и поведение моего товарища, и поведение людей на палубе. Но мне не хотелось остаток своих дней - а ночей тут, по-видимому, не бывает - провести матросом на корабле сумасшедших. Что они там кричали насчет инспектора? Аннигилятор! Они боятся аннигилятора. Великая Матерь рано или поздно должна обнаружить неучтенные фрагменты и энергезировать их. Рано или поздно - значит, сейчас? Нет, не сейчас, у Великой Матери свое время, но рано или поздно это произойдет. Значит, нужно бежать! Как? Мой кластер, наверное, еще цел. Куда? Домой! И уничтожить копию! То есть уничтожить самого себя. А если копия пересохранилась? Без нового логина меня тут же обнаружат и аннигилируют, как фрагмент. Неполный фрагмент. И тут с ужасом я вспомнил, что перед путешествием мы с товарищем поменяли имена. Они нашли фрагмент с другим именем, и теперь моя копия - вечный турист. А сохранились мы раньше. Место владельца бюро по-прежнему вакантно! Но я здесь - и сейчас - ехидно подсказал я сам себе, а мое место - там, по ту сторону добра и зла. Нет, перемена имени зарегистрирована, фрагмент обнаружен, место не вакантно. Я окончательно запутался.
Между тем на палубе все стихло, затем все дружно забегали и закричали. "Инспектор! Инспектор!" - услышал я. Такого ужаса я еще никогда не испытывал. Мы все приговорены нашей Великой Матерью к смерти, мы только энергетический материал для нее. Мы не вечны и живем лишь от инспекции до инспекции.
Откуда здесь этот пиратский корабль и старинное оружие? Это что, шутка Великой Матери? Нет, Великой Матери здесь быть не может, иначе нас нашли бы и не стали восстанавливать копию. А может быть, нас ищут? Нет, фрагмент найден, по закону воспроизводится копия. Но здесь должны быть и половинные личности, дебилы. Идиоты. Вот эти идиоты и убивают сами себя. А если личность распалась на три фрагмента, два нашли, а третий здесь? Кретины!
Крики приближались. Я пошарил вокруг себя в поисках алебарды, и, вооружившись ею, изготовился к обороне. Что-то живое - еще один мертвец? - скатилось по трапу вниз, опрометью кинулось в угол и затаилось там. Я стоял, не дыша, в своем углу. Сколько времени прошло, я не знаю, царил полумрак, корабль мерно покачивался, не было ни дня, ни ночи. Кончилось тем, что меня начал одолевать сон, и помимо своей воли я свалился на мешки и уснул. Сквозь сон я слышал звуки веселой битвы на палубе, что-то холодное и мерзкое скользнуло по моему лицу, я вскочил. Напротив меня в облаке голубого сияния висел осьминог и щупальцами изучал мое лицо. Пинком ноги я отшвырнул его, потянулся за алебардой, но ее не было. Я бросился на палубу, к своему кластеру. Только пробиться! Куда угодно, только подальше от этих мерзких останков. Подобрав какую-то саблю, я резал ею направо и налево, меня ударили сзади, свет померк, и я завис в двух шагах от кластера в густом, плотном, высоко энергезированном пространственно-временном континууме, полном фрагментированных информационных обрубков.
Очнулся я через секунду, ощущая себя первоклассным бойцом. Мои фрагменты скомпоновались применительно к боевой задаче. Теперь я обладал птичьим зрением, видел и справа, и слева, спереди и сзади, правда, теперь зрение не было объемным, но все, что двигалось, тут же овладевало моим вниманием, увеличивалось вплоть до мельчайших подробностей. С огромным наслаждением я сжал крепкие грудные мышцы и поднялся в воздух. Воздух был тугим и упругим. Я лег на него, и меня стало поднимать все выше и выше - корабль внизу уже покрылся тончайшей лиловой дымкой. Тело было совершенным, а мир вокруг подчинялся только движению моей мысли. "Ты в раю, Ибрагим, - говорил я сам себе. - Ты в раю!" Откуда взялось это странное имя Ибрагим, я не знал, но оно мне понравилось, и отныне я решил зваться Ибрагимом. Своего прежнего имени я не помнил, хотя, наверное, мог бы вспомнить, но мне не хотелось думать об этом. Ощущая пустоту в себе и принадлежность свою к целостности пространства, я делал круг за кругом, не думая ни о чем, наслаждаясь покоем.
Хлопнула дверь внизу, и перья у меня встали дыбом. Внутри моего кластера копошился кто-то, и, судя по всему, готовился к взлету. Я камнем бросился вниз и, наверное, разбился бы о смотровое стекло, но дверь опять открылась, и сильная рука втащила меня в кабину. "Ибрагим!" - каркнул я и очутился внутри прочной металлической клетки. "Вон! - кричал я. - Прочь!" Двигатель взревел, и кластер прыгнул в пространственно-временной континуум.
Глава 4. Лужа
"Навигатор!" - орал я что есть мочи. Навигатор был по-прежнему слеп, а то, что сидело на месте пилота - бесформенный студень - мало обращало внимания на мои крики. Кластер крутился на месте, замирал, форсируя обороты, и прыгал в энергетическое желе неизвестности. Затем опять крутился, поворачивался, целился в пустоту и прыгал. Меня вырвало. Студень превратился в огромный глаз, глаз вперился в меня, моргнул и превратился в змею, змея свернулась кольцом, повисла в воздухе, окружила мою клетку. Мне стало страшно. Змея закрыла глаза и запела:
"Птичка в клетке, птичка в клетке,
До чего же ты мала!
Дам тебе крупы немножко -
Будешь, крошка, ты сыта!"
Змея упала вниз, ударилась об пол и превратилась в Хромого Пилота. Пилот проковылял к своему креслу и принялся колдовать над приборами. Больше он не обращал на меня никакого внимания. Кластер замирал, прыгал, вновь прыгал. Так продолжалось долго, очень долго. Мне стало грустно. Неожиданно кластер задрожал и перешел в плавный полет. Хромой Пилот облегченно откинулся на спинку кресла. Навигатор ожил. Пилот повернулся ко мне:
"Мы вырвались за пределы вакуума, теперь мы в обычном пространстве. Вы являетесь собственником судна, и без вашего согласия я не могу выполнять обязанности командира или пилота. Хотя, конечно, кластер был брошен вами на произвол судьбы, но вопрос спорный, а дефрагментации мне уже надоели. Итак, вы даете мне санкцию на управление судном?"
"Курс?" - каркнул я.
"Не знаю, - ответил Пилот. - Мы вышли из небытия, но, думаю, к Великой Матери нам не стоит возвращаться..."
"Того же, - каркнул я. - Мнения!"
"Я ждал вас, - сказал Пилот, - но вы превратились в птицу. Наверное, думали только о том, как бы улететь. При регенерации фрагменты компонуются оптимальным образом в соответствии с задачей. Вы хотели улететь - и стали птицей. Я обдумывал ситуацию и превратился в мозг. В навигатор. В супернавигатор. В навигатор для вакуума. Вам не приходило в голову, почему Великая Матерь не уничтожила нас?"
Я промолчал.
"Великой Матери нужны воины, превосходные воины, и она превращает нас в воинов после нашей смерти. Вам не приходило в голову, почему нас так мало? Я думаю, это только первый этап подготовки, так сказать, исторический, драться старинным оружием, погибать, и вновь возрождаться более совершенным, без лишних фрагментов. Вас спасло то, что вы изволили превратиться в птицу. Хотели улететь, а?" - засмеялся Пилот.
"Дольше! - прокаркал я. - Жить дольше!"
"Правильно, инстинкт", - подтвердил Пилот, хотя я хотел сказать совсем иное. "Мы консервативны и не желаем меняться. Получается, что жизнь до смерти - это только наращивание фрагментов? Так сказать, из гусениц мы превращаемся в бабочек? Из конторского клерка - в совершенного воина. Что ж мы сбежали-то с тобой, а? Пилот уронил голову на панель управления и горько зарыдал: "Мама-а! Куда мы без тебя!" Большие блестящие слезы стекли по панели на пол и образовали лужу. Наконец, и сам пилот превратился в слезу и растаял в той же луже. "Я совершенный плакальщик, - донеслось из лужи. - Как мне теперь жить с моим совершенством!"
"Выпусти меня, - закричал я. - Клетку! Открой!"
Лужа поднялась с пола и села в кресло пилота. "Сыро, как сыро! Сыро и серо. Ой, Сара, Сара, Сарочка! - забормотала Лужа. - Клетка открыта, это ты думаешь, что она закрыта, а ты думай, что она открыта. Клетки нет, а ты не птица. Будь совершенным".
После этих слов я вывалился из клетки на пол и приклеился к нему, словно был сделан из пластилина.
"Будь собой! - крикнула Лужа. - Я не собираюсь пачкаться о тебя! Я чистая и совершенная. Мне не нужны чужие фрагменты!"
Глава 5. Снова чезы
Наш кластер медленно дрейфовал под ветер, время от времени подрабатывая одной машиной. Вечный Жид ничего не предпринимал, чтобы хоть как-то сориентироваться в пространстве или как-либо обозначить цель нашего путешествия. "Запомни, пассажир, - сказал он мне. - Цели нет, есть только путь. Если мы будем гнать неведомо куда, мы больше потеряем, чем приобретем". В 19 часов 30 минут по бортовому времени из-за сильной бортовой качки в носовом трюме сорвало с места три клети с грузовиками. Клети, раскатившись по настилу трюма, с силой ударили в поперечную переборку и правый борт. Кластер получил крен в 15 градусов и на волнении не выравнивался. "К Ностру, - сказал Вечный Жид. - Пойдем к Ностру. Он всегда имел пристрастие к врачеваниям биологических машин. Поищите-ка, сэр, в том сундуке, на котором вы сидите, боллтку с картами народонаселения. Нам нужны примитивные войны. Нострус наверняка там".
Я порылся в ящике, на котором сидел, нашел шарик с надписью КАРТ и бросил Вечному. Вечный вставил его в навигатор и засмеялся:
"Ищите другой, сэр, этот с азартными играми. Тоже вечная вещь. Есть у всех народов во все времена, и всюду запрещена. Кстати, где вы подцепили этот кластер? Вы что-то не похожи на любителя азартных игр".
"Во время бури забрался в него в бюро путешествий..."
"Умно, - сказал Вечный Жид. - То, что вечно путешествует, оказывается кладезем мудрости. Так значит, вы умыкнули этот кластер у этих, у любителей азартных игр".
"У чезов?" - со страхом в голосе спросил я.
"Судя по всему, ваше бюро, принадлежность которого вам я под сомнение не ставлю, было хорошим прикрытием для любителей разумного времяпрепровождения. Обычно такие кладези бывают защищены и имеют сторожей. Допускаю, что кластер сорвало со стоянки, сработало охранное устройство - и мы получили то, что получили".
"Меня фрагментировали чезы?" - воскликнул я, удивляясь такому стечению обстоятельств. - "Моего отца дефрагментировали из-за принадлежности к ним, а меня расчленили его же товарищи?"
"Скорее, это несчастный случай. Вас расчленило охранное устройство в момент, когда буря погнала вас прочь. Иначе бы вы не сидели здесь, напротив меня. Но чезы, несомненно, будут искать этот кластер, и уже ищут. А это очень умные ребята. Вот теперь у нас есть две цели - держаться подальше от чезов, если мы хотим сохранить этот кластер, и беречь как зеницу ока этот кластер для того, чтобы по первому же требованию вернуть его чезам, и тем самым сохранить себе жизнь. Поищите другой боллтик".
Другой шарик выдал нам перечень цивилизаций. Исключая цивилизации Великой Матери, у нас есть 7 в степени две двойки цивилизаций с войнами, катастрофические мы исключаем, локальных меньше, а вот чума. Ностр всегда был любителем чумы. Им описано около шести седмиц разных чумок, он их коллекционирует, хранит их, и я даже знаю, где. Будем надеяться, что он не изменился.
Глава 6. В поисках Ностра
"Как он выглядит, этот Ностр?" - спросил я у Вечного.
"А как выгляжу я? Он совершенно сложен, поэтому может выглядеть, как угодно. В зависимости от ситуации. Я ведь тоже не всегда был Вечным Жидом, но в силу совершенства мне пришлось оказаться в ключевой точке, и имена мы носим те, которые нам дают в этих точках. Вечный Жид - это я, а Ностр - это он. Моя миссия осуществилась, его - еще нет. Хотя Ностром мог бы быть я, и тогда искать меня, а вернее Ностра, пришлось бы в местах моих пристрастий, но я не Ностр, поэтому там, где мог бы оказаться я, Ностра мы не найдем. Но мы очертили круг, где могут быть его следы".
"Как мы узнаем его следы?" - спросил я. Наш кластер трясся, как сумасшедший, и все из-за крена на правый борт: каждый раз, когда автопилот изменял курс, а делал он это несколько раз в секунду, возникало рысканье. Вечный Жид опять превратился в гигантский Мозг - так ему легче думалось - и перешел на левый борт, но перевесить клети с грузовиками он не смог. - "И зачем нам вообще этот Ностр?"
"Ностр знает будущее, - пробубнил Мозг. - В свое время он напредсказывал кучу разных вещей, вернее, фрагментов событий, а теперь будет Ностром, пока сам же не осуществит все. Причем ведь трепался не в одной цивилизации. Задал себе работенку на века. Но уж чумку-то не пропустит. Сам такая же чума".
"Мы будем искать его по его предсказаниям?"
"Пока предсказания не сбылись, невозможно понять, о чем они - вот чума, так чума".
"Следы, - сказал я. - Может быть они здесь. Кластер развалится от такой тряски".
"Если кластер развалится, мы станем совершеннее, только и всего. Для меня бы ничего не поменялось, а, следовательно, кластер не развалится. Что касается следов, они есть и здесь, как и всюду, но чума - вот свежий след. Этот идиот доиграется до того, что все его предсказания закончатся чумой, уж я то его знаю. Спать я не могу, а ты усни, и думай о Великом Ностре. Когда проснешься, расскажешь, что видел".
"Боюсь, я не усну".
"Уснешь. Ностр носится, как чума, а значит, здесь есть его следы. Думай о нем, и уснешь. Не забудь: думай о Ностре. Будь властелином своего разума. Если есть хотя бы один фрагмент, ты уснешь".
Я откинул спинку кресла, свернулся калачиком и принялся думать о Ностре. "Прекрасно, - где-то бубнили трясущиеся мозги, - Ностр всегда спит калачиком".
Я крепко спал.
Глава 7. Alma mater
"Гора в своих глубинах кормила белу глину..." - пели снежинки, воздушные девочки в ажурных тапочках и балетных пачках. Вакуум был плотен, как крышка рояля, и глянцево блестел. Вихрь подхватил меня. Китайская ваза. Каолин. "Знаю, знаю Китай, - закричал Вечный. - Даже если Ностр там, мы туда не пойдем. Там их миллиарды. Они смертную казнь запретить не могут, казнят тысячами, мы там и года не продержимся!"
Я окончательно проснулся. "Что еще видел?" - кричал мне в ухо Вечный. Что ты орешь? Быстро! Цилиндры. Так, так и так. Наверху шар. Сборища? Да. Много. Под отрытым небом. Экстаз? Крики. Транс.
"Ностр там, - сказал Вечный. - Он очень набожен. Это Земля. Alma mater. Там осуществляются наши мечты. Там ты свободен. Там проявляется наша сущность, и мы становимся собой. Мы проявляем наше Я, Эго, Оно - и все недоработки нашей Великой Матери вылезают наружу. Мы совершенствуемся. Мы сами создаем общества и организации..."
"Это запрещено!" - крикнул я. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня дефрагментировали.
"На Земле ты свободен. Наоборот. Там мы настолько привыкаем к своему обществу, что сами дефрагментируем тех, кто не принадлежит нашему обществу. Но это самообман. Мы разрушаем только наши цилиндры. Старые цилиндры. Но тут же получаем новые. Отбросы вон. Провидение. Ты фрагмент, подпространство пространства твоего сознания. В рамках вселенной мы можем отображаться бесконечно. Таков закон гомоморфизма. Земля - для нас мать родна. А цилиндры... Что только не дают они нам. О-о-о-о! Там есть зоны боли, зоны наслаждений, зоны сна и смерти. Ты свободен и даже можешь произвести себе подобного".
"Почкование запрещено", - сказал я.
"Дурак, - заявил Жид. - Ты берешь кусочек своей вещественности, сливаешь с кусочком другой вещественности..."
"Это больно!"
"Это рождает экстаз. Боли не чувствуешь. Кусочек меньше плевка, меньше брызга при чихании".
"От чихания бывает экстаз?"
"Нирвана!" - сказал Вечный.
Глава 8. Продолжение рассказа Вечного
"Хорошо, если попадешь в микроба - я не успею сказать слова, ты уже вернешься ко мне, но учти, что для тебя пройдет целая жизнь, вполне возможно, ты и не вспомнишь меня, хотя и будешь думать, что то, что с тобой происходит сейчас, уже было однажды - вот эта беседа, например".
"Да - да - да! - воскликнул я. - Были, были у меня такие ощущения, словно все уже было однажды".
"В детстве, - сказал Вечный. - В детстве, пока память свежа, такие воспоминания приходят часто. Именно поэтому дети гениальны. Я был гениальным ребенком..."
Вечный внезапно замолк и прислушался. "Рысканье, где рысканье! Грузовики!" Он исчез в грузовом отсеке, но через секунду выскочил обратно и бросился в рубку. Я заглянул в грузовой отсек. Грузовики сбились в кучу в правом углу, но рысканья действительно не было. Меня вырвало, а затем стало выворачивать наизнанку. "Быстро на пол", - крикнул Вечный, но я уже лежал на полу, раздавленный внезапно навалившейся тяжестью. Мы тормозили, затем стали ускоряться назад. Скоро нас снова затрясло.
"Некоторые думают, что самое опасное - черная дыра. Это не так. Весь мир - это черная дыра, и мы не можем вырваться за его пределы. В то же время, в черной дыре время замедляется, а пространство растягивается, мы просто попадаем в другую вселенную. С той стороны барьера прежняя вселенная кажется черной дырой. Теория вычетов! Одна черная дыра компенсирует всю вселенную вокруг нее".
"Что это было? - спросил я. - Мы попали в черную дыру?"
"Петля Мебиуса. Это такая змея. Гладкая, накатанная дорога, ведущая в никуда. "Благими намерениями вымощена дорога в Ад". Слыхал когда-нибудь?"
"Слышал, - сказал я, - А не слыхал".
"Точно! - засмеялся Вечный. - Уже успел скомпоноваться по-другому? Вот так и катаешься, пока не размажешься в лепешку. Кстати, мы потратили все топливо на торможение. Так о чем мы говорили?"
"О реинкарнации".
"Вот-вот. Когда "ре" и "ин" в самого себя, - это и есть петля Мебиуса - режет на кусочки".
"И невозможно вырваться?"
"Мы же вырвались. С минимумом потерь. Топливо да ты. Хотя некоторые потом собирают себя по кусочкам. Слышал про тигров-людоедов? И почему их больше всего в Индии? Слыхал про Индию духа?"
"Слышал, а не слыхал", - сказал я и почему-то разозлился.
"Не меняешься, - пробормотал Вечный. - Когда строили духовный Израиль, много лилось крови, все перемешалось, духовный Израиль был втянут в петлю Мебиуса и находился в ней, пока змея не пожрала сама себя. Националисты съели интернационалистов, а те - съели националистов. Обрывки до сих пор ищут друг друга. Бритоголовые ищут волосы, а волосы били бритых. 9 июня 1918 года один обрубок сполз по Тибету и начал искать свои кусочки. Пока его отправили обратно в континуум, он сожрал только возле Рудрапралга больше тысячи рогатых и с сотню двуногих, хотя они и не были социалистами. Социализм - опасная болезнь. Душа разрывается на кусочки еще при жизни твоего цилиндра".
"Тело! - воскликнул я. - Где мое тело?! Сидит в конторе! Подлое! Я! Здесь! Как ты говоришь? Размазываюсь? Я фрагмент! Меня! Нет!"
"На Земле эти цилиндры называются телами. Они чувствуют далеко. Например, можно лежать на Земле и знать, где Солнце. Но это в кого попадешь. Можно знать то, что никто не знает, но это не достижение. Сейчас перестроишься. Плохо, плохо тебе, знаю, да все забудется, у меня одного ничего не забудется, таких, как я, мало, обреченных - у тебя память сотрет все, только мне пухнуть и пухнуть, я уже думаю, не Центр ли я, нашли копилку, жиды проклятые, хоть процентик стереть".
Вечный помолчал и продолжил:
"На Землю нельзя, Земля таит массу соблазнов. Помню, Лоуренсом Мак-Грегором, сколько фрагментов отправил восвояси, не будете ли любезны, сэр, ваша лошадь, сэр, однако и меня выкинули фрагменты. В прочем, без топлива нам никуда нельзя. А - та - Маль - кут - Виг - бу - ра - Виг - ду - ла - Ли - о - лам - А - Мен".
Вместе с этими словами двигатель всхлипнул и замолк. Слышно было, как скрежетали метеориты по обшивке защитного поля, да попискивал навигатор, обновляя данные.
"Идем по инерции, а на посадку нет денег".
"Денег?" - переспросил я, услышав странное слово.
"Денег! Мера ценности. Средство сохранения иллюзии постоянства. Одна из абстракций примитивного разума, следствие самости. Мне, вечному, и тебе, фрагменту, деньги не нужны, но твоему кораблю в рамках правил необходимы деньги, чтобы купить топливо.
"Разве пространство и время не дает нам все необходимое?!"
"Давать-то дает, но у примитивных народов первой ступенью самоосознания являются деньги, а там, откуда я родом, именно так и было".
"Сколько ты стоил? Вместе с телом?"
"Если ты продаешь тело, тебе уже не нужны деньги. На них покупают именно для тела, чтобы вызывать определенные чувства, но сначала приходится эти деньги добывать, а это, как правило, неприятно для тела".
"Абсурд! Зачем тебе приятное получать вместе с неприятным".
"Ложка дегтя в бочке меда. Придется реинкарнироваться в микробов. Это единственное, что падает из Космоса на Землю, не разбивается и не сгорает. Чума нас с тобой задери. Тебя как звали?"
Я не помнил.
"Папу?" - спросил Вечный.
"Папа", - ответил я.
"Хорошо, очень хорошо, не волнуйтесь, пациент. Где расположен тот храм, который вы видели? Храм под открытым небом. Горы? Равнина?"
"Город, - сказал я. - Огромный город. Тысячи молящихся поют гимны, поднимая лица и руки кверху, а в середине бросают планету?"
"Планету или светило?"
"Круглое, с рисунками. Цилиндры идут и идут..."
"Люди. Называй их людьми".
"Многие со знаменами, в повязках, в рисунках..."
"Индейцы, индейцы, их ритуальные игры с мячом и жертвоприношениями. Кровь, вырванные сердца".
"Перевернутые машины, - добавил я. - Духовный экстаз огромен. Музыка, молитвы, мольбы. Когда вошли священники, люди встали и замерли в восхищении. Кричали: Зидан, Зидан, другие Бекхем, Бекхем..."
"Ты идиот! Фрагмент! Мы застрянем здесь на Земле вечность. Здесь все продается, и ничего нельзя взять даром, даже из того, что принадлежит тебе по праву рождения. Скоро они воздухом торговать станут. Это не религия, это футбол. Пережиток прошлого. Рудимент религии древних индейцев. Там никого не приносят в жертву - только самих себя. Человеки там из-за нехватки гормонов. Их тела-цилиндры постоянно требуют гормонов, а единственным источником являются они же сами. Сенсорный голод. Жратва. Хлеба и зрелищ. А когда есть хлеб, им нужен секс, причем зрелищный. Или футбол. Ритуал. Жертва. Одни ликуют, другие подавлены. У ацтеков за это убивали".
"Мне надоели ваши оскорбления, - неожиданно для себя, крикнул я. - Прошу выбирать выражения. Если вы - вечный, это еще не значит, что я намерен терпеть ваши грязные намеки о необходимости моей дефрагментации либо уничтожения".
"Успокойся. На Земле нет совершенных. Здесь властвует либо посредственность, либо умопомешательство. Я не имел тебя в виду и не хотел обидеть или задеть. Это моя вина. Мне следовало самому поискать Ностра. В прочем, мне ведь суждено быть на Земле, и нигде кроме не снимут с меня проклятья. Уже это является достаточным основанием. Посмотри на светило - видишь, солнечное гало - кресты вокруг солнца - предвещание нашего с тобой прихода. Нас уже ждут - для нас нет пути назад. Мы вошли в цепь событий, и нам остается только подчиниться обстоятельствам. Китайцы - мастера на все руки - нас уже вычислили и занесли в свои хроники".
"Запомни, - добавил к сказанному Вечный. - Корабль будет на орбите. Просто знай об этом. Если будут спрашивать тебя. Не знаю, увидимся ли мы, но если ты оказался со мной - значит, ты мне нужен. Удачного так сказать приземления. Мягкой посадки. Учти, что без цилиндров на Земле существуют одни Барабашки, эльфы, ундины, сильфиды, прыгай по людям, не отскакивай назад в пространственно-временном континууме, чтобы не изменить самого себя и не превратить самого себя в петлю Мебиуса. Я думаю, мы увидимся. Пока. И извини, придется несладко - на окончательное торможение нет денег.
Глава 9. Заключительное слово Вечного
"Ты, конечно, будешь удивлен, но люди - не такие, как мы. Они смертны. Их тело смертно, и большинство из них умрут. Эта часть вселенства нужна для сбора информации".
"Но ведь она не принадлежит Великой Матери, - возразил я. - Кто же собирает информацию?"
Расскажу тебе одну историю, и ты поймешь, - сказал Вечный.
История, рассказанная Вечным
"Эта Вселенная - идеальна и гармонична, поскольку не была организована Великой Матерью, а создавалась естественно и гладко из общей структуры вакуума. Наш мир гармоничен и уравновешен. Есть миры и антимиры. Но не по соседству, что опасно. Они вложены один в другой, и тем самым предохраняют сами себя от разрушения. Это как игра в чезы - одинаковые чезы раньше или позднее сталкиваются и уничтожают себе подобных, а ты представь, что одна фигура спрятана в другой - как они уничтожат друг друга? Так и вакуум: это небо и земля, антимиры внутри миров, а в них миры. Частица - как вселенная и вселенная - как частица.
Но Великая Мать создала свое государство, и гармония была нарушена. Не общая, а частная, именно здесь. Чтобы спасти общую от нарушения вследствие вмешательства Великой Матери, пришлось нарушить частную. Даже не пришлось - я не то говорю - гармония вакуума, который сам собой представляет бесконечную и ничем не ограниченную точку, вынуждена была компенсировать структуру Матери. Люди стали смертны, более того, их дух и тело стали противоречивы, они сами стали стремиться к разрушению и нарушению гармонии. Они стали опасны даже для вакуума. Но проблема в том, что их нельзя уничтожить - нужна критическая масса этих самых людей - иначе весь твой мир полетит в тартарары или бездну. Вот вакуум из них и отбирает совершенных, набирая критическую массу.
"Подожди, подожди, - крикнул я. - Что это? Я буду человеком, и меня будут обрабатывать? А не фрагментируют ли меня? Я ведь не совершенство?"
"Не бойся, - продолжал Вечный. - О, тут целая система. Во-первых, тело. Вы будете смеяться, но оно... - Вечный понизил голос до шепота и по слогам произнес: ...од-но-ра-зо-во-е!"
"Как! - воскликнул я с ужасом. - Как авторучка?"
"Хуже, - сказал Вечный. - Авторучкой пописал и выбросил, а себя не выбросишь. Хотя некоторые умудряются".
"Куда они деваются? - крикнул я. - Исчезают?"
И только тут понял, что, задавая этот вопрос, я готовил для себя возможные пути отступления.
"Никуда, - сказал Вечный. - Это тупик. Разложишься на атомы. На вот такюсенькие фрагменты. Впрочем, не ты. Ты - порождение Великой Матери, ты сможешь переходить из тела в тело, тебя будут изгонять, а ты будешь возвращаться, охмурять, завоевывать. Впрочем, на Земле много несовершенных - никаких проблем, ты - будешь только соринкой в глазу, не больше. Возможно, никто даже не заметит твоего присутствия. Скорее всего. Они мало обращают внимания друг на друга. Плохо другое. Другое".
Здесь Вечный забормотал, клюнул носом и уснул. Я сидел в своей клетке в полной тишине, капсула молчала, как я забрался опять в клетку, подумал я, когда, я сидел на полу, почему не на...
"Не позволяй мне спать!!! - закричал Вечный, и я вновь плюхнулся на пол и прилип. - Не спи сам, когда остаешься в одиночестве. Сон, это смерть, а смерть - это сон! Уснувший в одиночестве будет спать, пока не вернется в первоначальное состояние высокоэнергезированной плазмы. Засыпаешь на миг, а проходит вечность. Мы были на волосок от гибели! Тут надо держать ухо и глаз востро. Продолжим".
Продолжение рассказа Вечного
"Итак, Он, имя которому Свет, или Бесконечность, или Плазма, что значит Огонь, избрал себе народ, и заключил с ним завет, и украсил его цветом, и законы им дал, и начертал их своим перстом огненным на скрижалях каменных. Но за четыре тысячи лет он набрал лишь два десятка совершенных, но и здесь ему пришлось на многое закрыть глаза. Кого оставить из одноразовых? Они не слушали его. Они пользовались своим разумом, как ты - своей клеткой: как только становится проблематично - ты в ней. Проблем нет, запомни, Харитон".
"Какой Харитон?" - спросил я.
"А кто ты?"
"Я - Серафим, - сказал я, и мне почему-то понравилось это имя. Хотя мне припомнилось, что называл я себя как-то по-другому. - Он пришел, и что?"
"Да, - сказал Вечный. - Он! Пришел! Сам! К ним! В их теле! Он был совершенным. И они распяли Его!"
"Живого?!"
"О, они всегда распинают живых. Или жгут, тоже живых. Фрагментируют - заметь - не сознание - тело. С сознанием они ничего поделать не могут, они же одноразовые!"
"Зачем нам туда? - захныкал я. - Вечный, миленький, я - фрагмент из-за этих чезов, они обнаружат меня сразу, они уничтожат меня сразу! Пойдем в другое место..."
"У тебя будет великолепное одноразовое тело, и ты со своим телом будешь - одно. Больно будет твоему телу - больно будет и тебе, хорошо будет твоему телу - хорошо и тебе. Все к тебе будет приходить через тело. Заботься о нем. Корми. Все, что можно есть, это еда, и она вызывает наслаждение. В этом суть одноразовой жизни - получать удовольствие. Но если ты сьешь не то, тело твое разрушится. Сразу или постепенно. Хорошо, если сразу, тогда микробы съедят его, а если не сразу - будешь слаб и связан, и сознание твое будет слабо и связано. Это называется болеть. Научишься. Травы, овощи, плоды, злаки - это в пищу, кроме некоторых - это лекарство от болезней. Остальное - животные. Есть можно только то, у кого копыто раздвоено и который жует жвачку. Два желудка у него. Нет в нем отравы. Остальное - санитары, падальщики - этого не ешь, даже если все вокруг будут есть. А есть они будут, они все едят, болеют, мрут. Не ешь грязного, нечистоты их. Из рыб, что в воде - только с чешуей, остальное санитары и падальщики, те, что гладкие, есть их - питаться мертвечиной, тело будет неживое, умрешь.
Есть еще законы. Ты их не сможешь соблюдать, и тело твое будет разрушено. В каждом из них ты будешь оставлять частицу себя. И если ничему не научишься - ты исчезнешь, прежде. Прежде, чем. А что вообще ты хочешь?" - спросил неожиданно Вечный.
"Я хо-чу до-мой!" - по слогам произнес я.
" Твой дом шире, чем ты думаешь", - пропел Гигантский Мозг, по его радужной оболочке разлились концентрические круги, сполохи света, затем раздался хлопок и меня выбросило из корабля.
Глава 10. Мягкая посадка
Подо мною медленно проплывали города, затем их стало меньше. Земля была зеленой и голубой. Вдали виднелись горы. Оглянувшись, я заметил за собой длинный огненный след. Моя скорость была гигантской! Настолько гигантской, что время вокруг меня замедлилось. Я уже различал людей, лошадей. Слева был Китай, о котором мы говорили с Вечным. Решив лететь как можно дольше, чтобы погасить скорость, я перевалил через горы, пролетел над какой-то блестящей грязью, увидел под собой мягкую, как пух, тайгу, выбрал место попустыннее и всеми своими информативными связями, поделенными на квадрат скорости света и помноженными на квадрат моей собственной скорости, масса, конечно, не маленькая, грохнулся о землю. Раздался взрыв, меня подбросило еще и еще, куда я летел, я не видел, поскольку предпочел кувыркаться не по трем осям пространства, а по временной оси. Это дольше, но Земли я боюсь, а когда кувыркаешься во временном континууме, находишься в одиночестве.
Я полюбил одиночество. Никогда я не был по-настоящему одинок. Я кувыркался вперед и только вперед, следуя жидовому предостережению о петле Мебиуса, и только потом мне пришло в голову, что таким образом я навсегда удаляюсь от места посадки. Учитывая мою массу, вряд ли мне удалось бы на этой Земле найти достаточный источник энергии для путешествия назад. Прощай, Жид, прощай, Вечный!
Наконец, когда я счел, что моя скорость окончательно погасла, я плюхнулся в океан, и только тут вспомнил, что своего земного тела у меня нет, мне срочно нужен был цилиндр, именно цилиндр, который носят эти люди, иначе мне придется войти в то, что окажется в той точке, где я остановлюсь и энергия восприятия, энергия мысли, станет больше энергии моего движения. К счастью, на горизонте я увидел корабль. Была уже ночь. Океан светился, но огни корабля ни с чем не спутаешь. Возможно, к моей скорости прибавилась энергия радости, надежды, ожидания. Корабль разлетелся на куски. Какой-то "Роозенбоом". Моя скорость была еще слишком велика, и я опять собрался, было, уйти в пространственно-временной континуум, как заметил рядом летящего человека. Бедняга был мертв - его оболочка рассталась с его информационной структурой, и как только мои чувства моральной ответственности и сострадания дали знать о себе, скорость моя погасла, и я смог воспользоваться его оболочкой и остатками информации о себе. Сострадание - великое чувство!
Падая, я сильно ударился об обломок шлюпки и не сразу пришел в себя. Однако Англия - морская держава, и я был благодарен своему тренеру и наставнику, мистеру Дж. К. Паркинсу, чьи старания сейчас спасли мне жизнь. Более двух часов я с Божьей помощью держался на плаву, прежде чем был замечен и подобран шлюпкой.
Шлюпка была переполнена. Вместо тридцати человек, на которые она была рассчитана, в ней уже находилось восемьдесят. Люди стояли, цепляясь друг за друга. Меня взяли на борт, потому что по лицу моему струилась кровь, и вода вокруг меня была красной. Но все же я чувствовал себя прекрасно. Боли не было - просто я все еще не успел привыкнуть к своему телу.
Около пятидесяти человек плавало вокруг, цепляясь за обломки. Это все, что осталось от пятисот человек, которые были на борту голландца.
Бригадный генерал командовал из шлюпки. Утром огляделись, собрали всю воду и продовольствие, собрали плот из обломков корабля. На нем разместилось еще около двадцати человек, через три дня все они умерли один за другим: ниже пояса они были в соленой воде, а выше их жгло нещадное солнце Суматры.
На нашей лодке тоже многие умерли. Последнего человека с плота мы взяли в шлюпку, но он умер через несколько часов.
Многие пили морскую воду, кто-то сошел с ума и выбросился за борт, под покровом темноты в шлюпке завязывалась глухая борьба, и кто-то, более слабый, оказывался за бортом. Капитана "Роозенбоома", охранявшего канистру с водой и ящик с банками сгущенного молока, обнаружили с ножом в груди, и видели, как его убийца выбросился за борт, сжимая в руках две банки драгоценной сгущенки.
На шлюпке оставалось еще около пятидесяти человек, и охрану воды взял на себя английский полковник, но через десять дней он исчез, а с ним и вся вода. Мы, англичане - да, забыл сказать, я - английский колониальный чиновник, Хибсон, - обвинили во всем матросов - яванцев, сидевших отдельно на корме, пошли и выбросили их за борт. К тому времени нас оставалось только двадцать человек, и только я чувствовал себя прекрасно, несмотря на то, что тело мое страдало и разрушалось вместе со всеми. Через неделю пошел ливень.
На исходе четвертой недели нас выбросило на берег. Оставалось шестеро голландцев, я и девушка-китаянка, Но.
Глава 11. Фрагментирование
Голландцев я опасался - все же их было шестеро, они давно бросали в нашу с Но сторону подозрительные взгляды, они могли убить меня ночью, и тогда неизвестно, где бы я оказался. К китаянке я уже с неделю испытывал неизвестное мне ранее сочувствие, сначала же я ее просто не замечал, хотя и обнаружил затем, что именно она ухаживала за моими ранами. Прежде, чем голландцы опомнились, я взял Но на руки и унес вглубь острова. Голландцы гнались за нами целый день, но к вечеру погоня отстала. Я уложил китаянку под пологом из листьев пальмы, а сам пошел навстречу голландцам. Я обнаружил только двоих: обессиленные, они лежали возле тропы, и, казалось, спали. Я мог бы убить их и навсегда избавиться от многочисленных и неведомых мне опасностей, которые, как я чувствовал, грозили мне с их стороны. И не столько мне, сколько моей спутнице - китаянке. В прочем, не желая быть причиной изменения их информационной структуры, я решил предать их воле провидения. Я тихо лег вместе с ними, уснул и увидел сон.
Как птицы, мы летели над бескрайними водами океана вместе с моими друзьями - голландцами. Океан был тих и безмятежен. Я искал остров, корабль, что-либо еще. Наконец, мы увидели судно, парусник, две мачты, "Мэри Селист" белыми буквами. "Нью-Йорк".
Мы сели отдохнуть на мачты, из кают-компании доносилась музыка, играл рояль, и я тут же проснулся, оставляя голландцев во сне. Я открыл глаза. Рядом со мной никого не было. Я осмотрелся и понял, какую страшную ошибку я совершил! Прощай, моя Но, которая так заботилась о моей оболочке, прощай, нежная Но, заставлявшая мое тело плыть по волнам приятных ожиданий. Ты могла многому научить меня.
На лодке я боялся спать, потому что меня могли разбудить нечаянным толчком, и я остался бы там, где был - в своем сне, в тех событиях, с которыми соприкасался в своем сне. Теперь я уснул, но у меня уже не было достаточно энергии, чтобы свободно двигаться в пространственно-временном континууме. Скорее всего, энергию я поглощал из окружающего пространства, и поэтому двигался назад во времени, к прошлым событиям, и теперь, возможно, моя Но еще не родилась, возможно, ее родители еще не обменялись брызгами тел, необходимыми для привязки моей Но к земной природе. Мне была нужна энергия для прыжка вперед.
Энергии на этой планете было много. Двигались материки, распухали внутренним жаром вулканы. Тысячекилометровые теплые течения были проложены совершенно нерационально. Миллиарды людей занимались тем, что аннигилировали психические векторы друг друга. Даже сами тела этих, непонятных мне, людей использовались ими крайне нерационально: мозг был задействован не более чем на 5 %, мышцы на 15, жировые запасы превышали необходимое и достаточное количество на 600 %, что давало мне источник в 70 мегатонн. Избавление каждого человека от 100 граммов жира принесло бы мне 600 килотонн, и могло бы остаться незамеченным, если бы не привело к смерти нескольких тысяч людей, находящихся на грани истощения, опять же вследствие нерациональности этих цилиндров. Я не мог взять на себя ответственность за их гибель.
Единственное, на что я твердо мог рассчитывать - это сдвинуть их теплое океаническое течение немного правее, что привело бы к его выпрямлению и выигрышу в 500 километров, помножить на 40 километров, каждый градус которого дал бы мне 20.000.000.000.000.000 калорий. Но я решил использовать этот источник только в крайнем случае.
Я вспомнил Вечного. Где он сейчас? Он бы нашел выход из положения! Да, он ищет какого-то Ностра, а я так и не узнал, зачем он ему. Скорее всего, он и мне нужен. Я не хотел никого убивать, но мне следовало озаботиться поиском источника. Очень много энергии в психиатрических клиниках, в местах злоключений, в моменты гибели. Искать чьей-то смерти? Нет, это не выход. И дело не в моральных соображениях, как подумали бы эти люди, не представляющие своего существования без надуманных правил, а в том, что недефрагментированная информационная сущность будет знать причину лишения тела, которое, как я уже убедился, приносит людям здесь, на Земле, много наслаждения. Этой причиной я не хотел бы быть. Убить кого-то - значит обречь самого себя на вечные муки бегства от погонь своих недефрагментированных недругов, которые никогда от тебя не отстанут. Нет! Хотя увидеть Но... Нет, пусть все идет своим путем, или как говорят здесь, по законам кармы.
Мне предстояло оказаться в месте массового сумасшествия, а лучше, в месте массового разрушения информационных структур. Но сколько лет мне придется ждать? Бедная Но, я ее не найду уже в том месте, где оставил. С твердым намерением действовать, и во что бы то ни стало найти мою Но, я вновь сомкнул глаза и провалился во времени.
Мне повезло. Не прошло и секунды, как я уже бился о скалы, держась за обломки плота. Обломки дерева, железа, камней крутило и с высоты огромных волн бросало на рифы вместе с тем, что несколько минут назад было пассажирами и командой лайнера "Гросвенор". Зрелище было ужасным, я прыгнул вперед, как можно дальше вперед - назад вернуться я всегда успею - и открыл глаза.
Прежде всего, следовало установить, где же я нахожусь.
Я шел по тропе, неся мою китаянку, и вышел к деревне рыбаков. Мы жили в хижине, рыбаки кормили нас, поили напитками, от которых тело наполнялось свежестью, силой, голова переполнялась чувствами и эмоциями. Цилиндры соединялись, тело Хибсона вырабатывало гормоны, что напоминало полет ночной бабочки. Яванки были полными, а моя китаянка - худой и миниатюрной, и эта перемена освежала и меня, и моих друзей - яванцев, так что, бывало, только утреннее солнце загоняло рыбаков в их лодки и отправляло в море.
Через две недели острова оккупировали японцы, мы с Но бежали в горы, нас схватили, привели в хижину для допроса. На моих глазах японский офицер начал избивать Но, я не выдержал, бросился на него и ударом ноги - мои руки были связаны за спиной - проломил ему череп. Тут же меня вывели наружу, и другой офицер самурайским мечом отрубил мне голову. Меня ни о чем не спрашивали.
Глава 12. Заговор
Росимо Хосимото получил страшную рану, но выжил. Он лежал у себя дома и смотрел на деревянный узор на потолке. Всю свою короткую жизнь он готовился к смерти, но она подкралась неожиданно, так, что в последнюю секунду у него не хватило мужества самому шагнуть ей навстречу. Он снова и снова прокручивал этот момент в своей памяти. Китаянка его не интересовала - таких он много видел в Сингапуре, все, что ему было нужно от нее - узнать ее имя и род занятий. Его интересовал англичанин, выдающий себя за торговца, выдающий слишком явно и слишком спокойно относящийся к происходящему. Росимо уже не один год служил в тайной военной канцелярии Императора и знал, что несоответствие мелочей всегда являются причиной провала. Все целостное - красиво, но там, где есть диссонанс и нет гармонии, есть подоплека с двойным дном. В его биографии бывали дни, когда только красота спасала его от смерти.
Что произошло потом? Обладатель третьего дана кэндо, он видел удар, но что-то мощное окружило его и парализовало волю. Не так Росимо Хосимото, поручик Императорской гвардии, представлял себе свою последнюю битву. Никакой имитации, угроз, выпадов, ничего похожего на ритуал, на достойный бой достойных противников. Единственный удар босой ноги презренного англичашки - Росимо видел удар, и успел бы среагировать, но именно дух самурая взбунтовался в нем против позора такой битвы и - вот он повержен. Он правильно оценил этот удар как смертельный и принял его, как смертельный, и, еще не испытав его на себе, увидел весь позор этой битвы. Теперь не имело значения, выигран бой, или нет. Битва произошла, он не смог выиграть ее. Теперь Росимо навсегда останется посмешищем в глазах недругов и друзей, и даже достойный уход его из жизни будет теперь воспринят ими как слабость. Росимо уже не видел выхода для себя: всеми, включая любимую жену, он был вычеркнут из этой жизни, у него не оставалось средства достойно покинуть ее.
Теперь Росимо лежал в своей красной комнате, где столько было выпито с друзьями, и где его положили по его настоянию, едва внесли в дом, и обдумывал, не является ли действительной слабостью мыслить так, или путь самурая все еще открыт для него. Он вспоминал исторические примеры, гениальных аристократов, мастеров духа, поэзии и меча. С тех пор, как Росимо получил удар, он ничего не написал и ни с кем не встречался. Однако красная комната ждала его, ждала его решения. Он должен выбрать между жизнью и смертью, чтобы достойно пройти по пути самурая. Душа самурая - меч, но достойна ли теперь душа Росимо чести быть переданной мечу? Если на войне самураю случится проиграть бой, ему следует назвать свое имя и умереть с улыбкой без унизительной поспешности. Бой, но не подлый удар пяткой. Бой с достойным противником, бой, единственным трофеем в котором признается отрезанная голова. А где сейчас голова того англичашки? Чей она трофей? Прославленный род Хосимото лишен победы и трофея, и виной этому он, Росимо, не выполнивший своего предназначения: победить или, словно яшма, разбиться об утес. Росимо не разбился об утес, он уронил собственное достоинство.
Когда для выбора имеется два пути, выбирай тот, который ведет к смерти. Почему же он, Росимо, медлит? Никогда не следует задумываться над тем, кто прав, кто виноват. В душе Росимо облако. Ах, да! Уэсуги Кэнсин оставил нам такие строки:
"Ни раем, ни адом
меня уже не смутить,
и в лунном сиянье
стою непоколебим, -
ни облачка на душе..."
Вошла Мэй, зажгла легкий фонарь-кофу над его головой. Поклонилась и вышла. Я уже мертв, подумал Росимо.
Его супруга, Мэйко, ни разу за эти два месяца, как Росимо появился в доме, не разговаривала с ним. Теперь Росимо понял, что он сам ни разу не позвал Мэй и не сказал ей ни слова. И у них ни разу не было близости. Она принимает меня за сумасшедшего, внезапно понял Росимо. Она боится меня. А может быть, именно так чувствуют себя сумасшедшие? Росимо закрыл глаза и попытался рассмотреть что-либо среди мелькания светлых точек и полос; он помнил, что раньше, до получения им этой позорной раны, он любил вот так закрывать глаза и лежать, вглядываясь в сполохи света, пока мозаика вспышек не сложится в законченную картину, портрет, интерьер. Теперь этого не произошло. Сумасшедшие видят с открытыми глазами, я не вижу и с закрытыми, подумал он и удивился парадоксальности фразы. Не открывая глаз, он ощутил точки соприкосновения правой руки с поверхностью одеяла, мысленно перешел к затылку, затем к левому плечу и руке, и дальше, по ходу солнца, пока мысль его вновь не остановилась, прикованная к ощущениям правой руки. Теперь он чувствовал все тело сразу, все точки соприкосновения своего тела с постелью, он сохранял это ощущение долго, дольше, чем это удавалось ему раньше, затем усталость взяла свое, точки потеряли чувствительность, и он воспарил в медитации. Свободно вглядываясь в черноту, вызванную отсутствием тела, он ждал решения на поставленный им самим перед собою вопрос.
Обычно он засыпал в этот момент, а наутро просыпался с готовым решением. Не так было на этот раз: огромные, черные, глубокие глаза китаянки смотрели на него из глубины черного космоса, смотрели нежно и с любовью. Вздрогнув, Росимо открыл глаза и громко закричал, зовя жену. Теперь не было сомнений - он, в самом деле, сходит с ума. Времени оставалось мало: он должен сделать все в здравом рассудке.
"Горячую ванну", - сказал Росимо, пристально, по-собачьи, заглядывая в глаза жены в тайной надежде, что только что во тьме видел ее глаза. Но сомнения не было, взгляд той китаянки до сих пор стоял перед ним. Что с ней стало? Англичанину отрубили голову, отрубили сразу.
Росимо опять лег. Вошла жена, неся аккуратно сложенный банный халат. Росимо опять закрыл глаза. Нужно судить себя самым суровым судом и найти ошибку. Кажется, он уже нашел ее: он презирал своего противника и недооценил его. Но почему это произошло? Когда он научился пренебрегать своим противником, а значит, и своей борьбой? Росимо не мог ответить на этот вопрос. Ответ был один - он не имел права жить. Но Росимо не мог и уйти, не найдя ответа: это было бы окончательным поражением.
Росимо вспомнил одну из притч Чжуан-цзы. Юноша из города Шулин хотел войти в город блаженных. Для этого он стал имитировать блаженного, ходить так, как ходят в том городе, и, наконец, отправился в путь. Через много дней он на четвереньках вернулся обратно, не пройдя и половины пути, потому что имитация не годилась для дальнего путешествия, а ходить нормально он разучился. Росимо не мог двигаться вперед, а возвращаться он не мог и не хотел. Англичанину отрубили голову. Сразу.
Сейчас Росимо думал уже только о том, воспользоваться ему смертельной дозой веронала или он имеет право сделать все самурайским мечом. В прочем, у него не было секунданта для того, чтобы завершить ритуал.
Внезапно Росимо вздрогнул и тут же покрылся холодным липким потом. Предательство. Англичанину отрубили голову, а он, Росимо, лишен этой милости: у него нет секунданта, чтобы довершить харакири ритуальным отрубанием головы. Англичанин выиграл. Росимо повержен. Англичанин ушел молча и унес с собой свою тайну. Теперь Росимо уже не думал о веронале. Англичанину предоставили возможность уйти молча и с почетом. Кто?
При допросе присутствовали трое, не считая солдат. Капитан Кетояма из штаба округа и капитан Сентава из контрразведки. Капитан Кетояма - разведчик. Кто - разведка или контрразведка?
Глава 13. Харакири
Пальцы Сиото с силой терли черную палочку туши о золотые узоры тушечницы, вода в ней чернела неумолимо быстро. Когда капитан вышел из ванной, все уже было готово: два листа тончайшей рисовой бумаги, которую они использовали только в торжественных случаях, набор кисточек, тушечница; Сиото уже переоделась в белое кимоно, вымыла руки и умылась. Сбросив банный халат, прямо на голое тело капитан надел мундир, пристегнул саблю, затем сел перед чистым листом бумаги, выбрал тончайшую кисть и начертал:
"Да здравствует Империя!"
и поставил подпись.
Капитан встал, уступив место жене. Сиото писала очень долго, старательно выводя каждый иероглиф:
"Нравственность"
"Красота"
"Верность"
и поставила свою подпись.
Теперь они были готовы. Супруги подошли к семейному алтарю, положили на него свои письма, и молча склонились в молитве. Затем поклонились друг другу и сели на татами в центре красной комнаты, лицом друг к другу. Капитан смотрел на жену, и думал о том, что никогда раньше не замечал по-настоящему ее красоты. Ему захотелось сказать об этом Сиото, но он промолчал. Капитан готовился к последней битве, на этот раз с самим собой. Внезапный прилив гордости охватил капитана. Умереть на глазах жены - большая честь. Сейчас она увидит его во всем воинском великолепии.
"Ты была хорошей женой, - произнес капитан. - Я доволен".
Сиото поклонилась ему, внутренне любуясь своим внезапно помолодевшим мужем. Улыбаясь и смотря прямо в глаза мужу, она взяла справа от себя свиток белой шелковой ткани и подала капитану. Прежде, чем взять свиток из рук жены, капитан положил саблю, не вынимая из ножен, на колени, затем, протянув назад руку, достал старинную семейную реликвию - самурайский меч, который так же положил поперек колен. Затем обеими руками взял ткань из рук жены и не спеша стал обертывать ею лезвие меча, оставив только кончик клинка размером в две ширины ладони.
Капитан расстегнул мундир и обнажил живот. Сиото увидела так знакомый ей рубец чуть ниже и правее пупка - след перенесенной еще в детстве операции. Засмотревшись на этот давний рубец, Сиото пропустила момент, когда капитан одним резким и уверенным движением двумя руками вонзил узорчатую сталь в левую нижнюю часть живота - Сиото увидела лишь белую материю, медленно наливавшуюся красным.
Капитан почти не чувствовал боли - только тело отяжелено, сделалось ватным, в глазах появились темные круги, зазвенело в ушах. Капитан попытался взглядом попрощаться с женой, но увидел только белое пятно, алые губы, пятна черных глаз. Улыбаясь жене, Капитан сделал разрез поперек живота.
Боль хлынула потоком, огненной лавой, и вместе с ней пришла ясность сознания. Капитан увидел белое кимоно, на котором расплывались брызги его собственной крови, Сиото, сидящую напротив и смотрящую на него с неподдельной нежностью, которая была в ее глазах только в дни их первых свиданий. По комнате распространился смрад вывернутых наружу блестящих от жира желто-фиолетовых внутренностей. Капитану стало стыдно перед женой за этот запах, он чувствовал себя обгадившимся ребенком. Внезапно капитана вырвало. Внутренности вытолкнули меч из раны, и он, ненужный, лежал поперек колен, красный на красном. Медленно капитан наклонился вперед и замер в луже крови.
Сиото долго молча сидела перед телом капитана, затем поднялась. Кровь уже сгустилась, и кимоно прилипло к полу. Сиото посмотрела на свои руки - они были в крови. Она пошла в их спальню, сняла трубку телефона, набрала номер.
"Он сделал это", - сказала она.
Глава 14. Где ты, Вечный?!
После самоубийства капитана Кетояма капитан Сентава был оправдан, но переведен из контрразведки в действующую армию, в кавалеристы. Самое удивительное, что он даже не помнил ни того англичанина, из-за которого так бесславно сломалась его карьера, ни побудительных причин, которые заставили его отрубить тому голову. Лично он считал, что только усмирил зарвавшегося торговца, и был очень удивлен, вернувшись в хижину, обнаружив поручика Росимо из тайной военной канцелярии мертвым. Впрочем, врачи вернули ему жизнь. Правда, поговаривают, что с тех пор Росимо стал заговариваться и совсем потерял голову. Конечно, казнить англичанина без санкции - проступок серьезный, но тот на его глазах убил поручика и Миике Сентава не чувствовал за собой ни угрызений совести, ни вины. О чем и сказал на суде. Чем была вызвана необходимость этого суда, Миике так и не понял, как не понял и того, кто, кого и в чем обвинял.
Капитан Сентава, прибыв на заседание в золотых эполетах и парадном мундире при полном вооружении, узнал, что капитан Кетояма, так же вызванный на суд, сделал себе харакири. На этом заседание закончилось. Поразмыслив, капитан Сентава пришел к выводу, что пока он возился с англичанином, это Кетояма пытался добить Росимо, и именно этим объясняется тяжелое состояние последнего. Будучи разоблачен, Кетояма покончил с собой, а его жена через положенное число дней вышла замуж за начальника Кетоямы, вдовца, генерал - лейтенанта Мусимо.
Теперь капитан Сентава стал майором и возглавил контрразведку корпуса, что, однако, считалось понижением, ибо капитан в штабе всегда был больше, чем майор в строю.
Через четыре года полковник Сентава попал в плен русским танкистам Жукова, и был удивлен, когда его долго и с пристрастием допрашивали о судьбе того англичанина. Когда Сентава сознался, что лично казнил его и уже ждал ответных мер, его неожиданно оставили в покое, отправив в сибирские лагеря, где он благополучно гнил еще двенадцать лет, после чего вернулся в Киото, к себе домой, поступив на службу заместителем управляющего по кадрам одной из крупнейших корпораций Японии.
Лейтенант Яков Фридман, допрашивавший Сентава, после смерти Сталина вышел в отставку с поста управляющего лесозаготовительного треста и был назначен директором столичного банно-прачечного треста, откуда после снятия Хрущева был направлен заместителем председателя КГБ одной из автономных республик, где вышел на пенсию, возглавив спортивно-оборонное общество. С началом перестройки он со всеми своими многочисленными родственниками выехал в Израиль, где его следы теряются.
Я долго искал Вечного. Сначала я принял его за дух Императора, но когда я рассмотрел вблизи его нос - все сомнения пропали. Вечного следовало искать в другом месте. К Мэй я привык, китаянку почти уже начал забывать, меч самурая спрятал далеко. Надо же, чуть было не фрагментировал сам себя! Вот уж поистине, путешествие, так путешествие! Кровь стынет в жилах. Пришлось вживаться в новую систему ценностей, к тому же я сделал все, чтобы оградить себя от повторения подобных ситуаций. Нет, Великая Матерь, я больше не позволю резать себя направо и налево.
Пришлось перевоспитывать и цилиндры. Чтобы исключить всякую возможность предательства, ставшего особенно омерзительным для меня, в своей корпорации я ввел систему пожизненного найма и установил процесс коллективного принятия решений. Деньги, деньги, деньги - что-то в них стало для меня ненастоящим после моей болезни. Дзайбацу - получение прибыли из труда рабочих, стало для меня бессмысленной игрушкой: и сокин, и коин делают одно дело и должны идти в одной упряжке. Сокин должны принимать всесторонне обоснованные решения, а коин понимать их целесообразность. Никакого иссо кеммей ради денег - жизнь любого из нас стоит дороже, особенно если учесть одноразовость наших тел.
Мне удалось сделать своими единомышленниками докторов Хонду, Ямамото и Мацусита. Призвание и идеалы - вот чего мы стали требовать от Японии, а деньги стали средством нашего движения по этому пути.
Я вошел в "Дойкай" рядовым членом, но уже через шестнадцать лет моя подпись стояла в ряду первых под фундаментальным трудом "Теория управления в новых условиях". Неожиданно для себя я стал доктором философии и экономики.
Наконец настал день, когда я смог передать бразды правления корпорацией Хосимото своему внуку - не сыну, а внуку, сына я не считал достаточно молодым, чтобы принять мои нововведения. Как Моисей, я ждал сорок лет, пока вырастет новое поколение.
Моисей. Если бы раньше кто-нибудь посмел назвать меня этим еврейским именем, недалеко бы он ушел от меня. Видимо, наши международные контракты сделали меня более терпимым. Что ж, я сам учил своих рабочих не столько скрупулезно исполнять инструкции, сколько попытаться изменить их.
Теперь я мог быть спокойным за свою Японию. Но Мама, Мама родная, как же ты от меня далеко. Как мне плохо без тебя! Я вспомнил песню, которой научил меня Миике Сентава на встрече ветеранов - песне русских пленных - как это там:
"Снизу мостовая, кровью залитая,
Как мне мама, плохо без тебя!
В грудь мою стреляли три раза - не попали,
Я убег - мне воли не видать!"
Она волнует меня до слез и заставляет вглядываться в бесконечность. Воля. Как сказал русский поэт Агафонов, "смотрю туда, куда уходит мгла, где звездная, пылающая лава". Мама, один из твоих воинов ждет знака от тебя. Я здесь и готов действовать. Сколько нас таких по всему свету? Как нам узнать друг друга? Вечный, где ты? Ностр! Сколько своих предсказаний тебе еще осталось оправдать? Сколько мне еще жить в моем одноразовом?
Я решил оставить все и искать Вечного.
Как пел мне Миике, "как бы ни был мой приговор строг, я вернусь на родимый порог". Было что-то в этих песнях, в чем я узнавал себя. Я решил начать с России. В Японии Вечного не было, в этом я был уверен. Эти русские... Миике говорил, они не от мира сего.
Как больно моей информационной структуре,
Как хочется превратиться в лужу Вечного...
Вечный, он - совершенный плакальщик!
Глава 15. Вместо эпилога. Армагеддон.
"Наша соня еще не проснулась? Сколько он будет витать?" - Каптман подошел к окну и отдернул тонкую, истлевшую, в дырах, кружевную занавеску. "Антиквариат, - сказал он. - Гордость нашей фирмы. Другой такой не найдешь в радиусе тысячи лет. Органика. Никакого разума".
"Ты уже в тысячный раз говоришь мне это! - Директор откинулся в кресле. - По мне, так пусть витают вечно. Тоже мне, хозяин. Вот папаша его был хозяин так хозяин - и сам жил, и другим давал жить. Где он сейчас?"
Каптман сложил ладони лодочкой и вгляделся в темноту стекла.
-"Завис, - сказал он. - Мы этот маршрут не чистили уже много лет. Решает вопросы познания добра и зла. Думаю, пару лет нам обеспечено".
- "Пару лет! - хохотнул Директор. - Десяток! Я ведь был там, и знаю, что говорю. Сначала он погрязнет в мерзости греха, затем придет к покаянию. Их тела - это гормоны и ферменты, они сами - органика. Совершенно нельзя сосредоточиться. Голова кругом".
-"Это интересно?" - спросил Каптман.
- "Непредсказуемо, - ответил Директор. - Что, перерыв, или еще партию?"
- "Сдаю, - ответил Каптман, расставляя фигуры. - Все-таки, надо было давно почистить. Неудобно. Хозяин - таки".
- "Давали, давали Мы им и Заветы, и Книгу дали, и сами ходили, и в последнем Послании еще раз напомнили, чтобы читали и исполняли. Я же говорю, гормоны и ферменты, придется энергезировать. Они воюют, а не читают. Да Суд-то уже идет! Они ничего не читают. Я же говорю, где органика - там нет разума. Не более одного праведника на миллион. Ценно, конечно, что каждый индивидуален и неповторим, как твоя занавеска, но выход неоправданно низок. Думаю, Великой Матери придется вернуться к почкованию".
"Но это приведет к отмене Жизни Вечной. Зачем Ей дубликаты?"
"Тоже проблема, - сказал Директор, делая первый ход. - Начнем стандартно, е2 - e4".
"Брошу жребий", - произнес Каптман. Он крутанул колесо рулетки, веером рассыпал карты, бросил пару кубиков. Подумал и добавил еще один. Имею право. Давай-давай. Выпало d7 - d6.
"А Мы продолжим стандартно, так сказать, по писанному, - произнес Директор. - Вернется хозяин, устроим Армагеддон. Кто не успел, тот опоздал".
"А кто опоздал, тот не успел", - закончил за Директора Каптман.