Агеев Юрий Михайлович : другие произведения.

Достоевский

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ДОСТОЕВСКИЙ
  
  
   О Достоевском:
  
   Многих писателей, по прошествии времени, можно воспринимать лишь в историческом контексте, какими бы оригинальными и передовыми они ни были для современников. Истинные таланты становятся классиками, простые труженики пера забываются, обернувшись персонажами уходящего бытия. И лишь немногие способны встряхнуть, взять за душу через столетия, заставить верить и сопереживать искушённого читателя. Среди этих бессмертных имён - писатель, философ и пророк XIX века Фёдор Михайлович Достоевский.
  
   Раскройте его на любой странице, и жизнь запульсирует сквозь выцветшие строчки, ошеломляя напряжённостью нерва, точностью описания человеческих переживаний. Ничто не изменилось в восприятии мира, разве лишь поблекла словесная палитра нынешнего прагматичного века и многие слова из прошлого видятся теперь, как счастливые находки утраченного...
  
  
  
   Глава первая
  
   Отец... Приют на Божедомке...
   Пустырь, заросший сорняком...
   Поводыри, слепцы, котомки,
   рука с зажатым пятаком...
  
   Здесь всё запомнилось, и будет
   сынишкой желчного врача
   рассказано живущим людям,
   без лжи и шёпота, - с плеча!
  
   Рассказчик мал: ему лет восемь.
   Но разве мало восемь лет,
   когда о том, что не выносят,
   он знает не один сюжет?
  
   О чём не ведают в салонах
   и даже слышать не хотят,
   там, где голубят пустозвонов,
   вдруг загудит его набат.
  
   Он станет притчей во языцах,
   его услышат тьма и свет,
   и он иуд увидет в лицах,
   но это будет в двадцать лет.
  
   А нынче голос хриплый, резкий,
   опять клянёт его с крыльца,
   и мальчик, Федька Достоевский,
   бежит за флигель от отца.
  
  
  
   Глава вторая
  
   Карьера канцелярской крысы -
   зарыться в ворохе бумаг,
   жить исправлением описок,
   пугаться взглядов: "Что не так?"
  
   Не так, как надо, выступаешь
   и кланяешься невпопад,
   не так на плане намечаешь
   карьеру, чин и цепь наград.
  
   Трудись хоть до седьмого пота
   над циркулярною горой.
   Нам всяких благ сулит работа,
   в итоге плата - геморрой!
  
  
  
   Глава третья
  
   Очнувшись после перевода
   судьбы Евгении Гранде,
   он поднял взгляд на сырость свода,
   на стены в серой наготе.
  
   Но тяжесть нового сознанья
   заныла с рук уйти в тетрадь.
   Он только начал воскресать,
   но захлестнуло мирозданье.
  
  
  
   Глава четвёртая
  
   Уйти в отставку, как игрок,
   поставив ставку на талант?
   А если подвёдет итог,
   сфальшивит в ноте музыкант?
  
   Не будет денег и жилья,
   иль на худой конец - чердак,
   И скажет Жизнь: "Ты - или я!
   А вместе нам нельзя никак".
  
   Уйти в отставку или жить,
   вычерчивая путь слуги?
   Или туда, где рвётся нить
   с благополучьем и долги?
  
   Но вот исписаны листы,
   и дышит рукопись строкой.
   Уйти в отставку, в век мечты
   укрыться и найти покой?
  
  
  
   Глава пятая
  
   Читатели - народ капризный.
   Прочтут, забудут, зашвырнут.
   Им подавайте катаклизмы,
   убийства, страсти, но не труд.
  
   Труд в канцеляриях приелся,
   рабочих выжал в куль костей,
   И этот адский день терпелся
   за том бульварных повестей.
  
   Там было всё красивей, лучше,
   и даже в царских кабаках
   читали книги о Гаркуше,
   парижских тайнах и ворах.
  
  
  
   Глава шестая
  
   У Петрашевского в кругу
   юнцов и мудрецов
   не славословят и не лгут,
   а говорят в лицо.
  
   Здесь боль и истина одна:
   народу нужен хлеб!
   Русь в кандалах, и в том вина
   душителя судеб.
  
   Душитель - царь и свора псов,
   вцепившихся в народ.
   Перетрясти бы до основ
   помещиков, Синод!..
  
   Не повторить сенатский бунт,
   а всё решить умом...
   По пятницам здесь свечи жгут,
   дрожит от споров дом.
  
  
  
   Глава седьмая
  
   Чтоб не сойти с ума перед расстрелом,
   за ночь до вознесенья в никуда,
   не спал писатель и перо скрипело -
   то Достоевский торопил года.
  
   В последний день, в пути на гильотину
   Андрей Шенье заканчивал сонет,
   чтоб, если не пройти до половины,
   то жизнь прожить до капли, как поэт.
  
   Когда стрелялись, вешались и гибли,
   исхода и друзей не находя,
   когда кричали журавлям и хрипли
   в молитвах, сочинённых загодя,
  
   тогда прощалась каждая ошибка
   не человеку - времени его,
   и что казалось странным или зыбким,
   прочлось первопричиною всего.
  
  
  
   Глава восьмая
  
   Что значит минута, когда ты в тепле,
   когда есть в запасе другая?
   Бумага и перья лежат на столе,
   а мысли приходят и тают.
  
   Минута - не время! Расчет на часы.
   Душа полюбила уют.
   Но странно, когда на земные весы
   бросаются двадцать минут.
  
   Иссякнут минуты - погаснут миры.
   Свинцовые точки над "и"
   серьёзно, без шуток и детской игры,
   поставят печати свои.
  
   Надели мешки, прикрутили к столбам.
   До выстрела двадцать мгновений.
   Погибших за правду причислим к Христам.
   Когда же конец причислений?
  
   Сейчас, вот сейчас... Но за что и зачем?
   С ума бы сойти на краю.
   Невинные - незащитимы никем,
   лишь волосы дыбом встают.
  
   Минуты бегут, обращаясь в часы,
   и в век двадцать первый растут.
   Нам странно, когда на земные весы
   бросаются двадцать минут.
  
  
  
   Глава девятая
  
   Совершено! Возврата нет
   к вчерашним разговорам.
   Что, если высший разум - бред
   и Жизни нет повтора?
  
   Тогда зачем, тогда к чему
   мучения и бденья?
   Тогда уж сразу - не в тюрьму,
   а в пропасть в час рожденья.
  
   Сейчас на голову мешок
   набросят и прикрутят
   К столбу. Минута... Залп... Ожог...
   И постиженье сути.
  
   Но за мгновенье перед тем,
   как смерть всё уничтожит,
   зажглась проблема из проблем:
   "Век до конца не прожит!"
  
   Кто не был сжат рукой беды,
   не трать на чтенье порох.
   Жил Достоевский, но не ты.
   Жил человек - не шорох!
  
   Снег замирает на плацу.
   "Ружье на взвод!" - Взвели...
   По обнажённому лицу
   и петрашевцам...
   - Стой! Не пли!
  
  
  
   Глава десятая
  
   Ни от сумы, ни от тюрьмы...
   За правду, за рывок из тьмы,
   за то, что в рабстве жить не смог,
   одно убежище - острог.
  
   Где хлеб - с червями пополам.
   Где жизнь - копейка, совесть - хлам.
   Но здесь надеждою живут,
   что дальше смерти не сошлют.
  
  
  
   Глава одиннадцатая
  
   Случайность или же везенье
   найти знакомого в аду?
   Он ждёт в военном облаченье:
   - Мой друг, кого я узнаю!
  
   Вы - Достоевский, петербуржец?!
   Писатель, автор повестей?
   Не может быть! В оковах... Ужас!
   Пять лет о вас уж нет вестей.
  
   Какой удар же рок отвесил -
   от молодости ни следа!
   Я был присяжным на процессе
   и вам сочувствовал тогда.
  
   Вас бросили в дыру такую,
   чтоб не поднялись никогда.
   Я вам свободу отвоюю
   и буду другом навсегда.
  
   Не бойтесь ничего, нас двое.
   Сегодня же пишу друзьям.
   Пойдёмте же ко мне!.. Такое
   лишь отнесёшь к волшебным снам.
  
   Лежала впереди дорога,
   спасающая дух и плоть.
   Но если кто-то верит в Бога,
   то он поймёт, что спас Господь.
  
  
  
   Глава двенадцатая
  
   В море выдвинутый форт
   На болотах, на костях.
   Балтику швыряет норд
   По каналам, по гостям.
  
   Волны-гостьи на Неве
   Разбегаются, дробясь.
   Люди голубых кровей
   Шествуют, не торопясь.
  
   Кто верхом, а кто в коляске
   По булыжнику-граниту...
   Точно в гоголевской сказке,
   Город тайнами пропитан.
  
   За фасадами домов,
   За соборами, церквями
   Щели проходных дворов
   Смотрят страшными глазами.
  
  
  
   Глава тринадцатая
  
   Белые ночи - черные реки,
   улицы, фонари и аптеки.
  
   Свет над мостом еле-еле теплился:
   здесь Свидригайлов вчера застрелился.
  
   Мышкин к Рогожину шёл, торопясь.
   Здесь обрывалась случайная связь.
  
   За поворотом есть выход на Невский -
   тут иногда проходил Достоевский.
  
   Вот и сейчас слышу чьи-то шаги...
   Память и рифма, не трусь, помоги!
  
  
  
   Глава четырнадцатая
  
   Контракт подписан. Кабала!
   И меньше месяца в запасе.
   Теперь сгибаться у стола,
   теперь ты - раб, а раб безгласен.
  
   Тихонько перышком скрипи,
   следи за оборотом слова.
   Из неизвестности лепи
   роман для критики Каткова.
  
   "Ах, если б сделать миллион!" -
   мечтал с досадой Достоевский.
   И вдруг смятенный Родион
   Раскольников пошёл на Невский.
  
   Откуда, как и почему
   студент в оборванной шинели
   вдруг накрепко припал к тому,
   кто даже другом не был в "деле"?!
  
   Ещё процентщица жива,
   ещё сюжет мелькает тенью,
   ещё не созданы слова
   для оправданья преступленью.
  
   Но ясен нервный персонаж:
   таким он будет до признанья,
   пока тюремный экипаж
   не скроется в казённом зданье.
  
  
  
   Глава пятнадцатая
  
   Иностранцам мерещатся тайны -
   им Россию века не понять.
   Так и Федор Михайлыч случайно
   стал загадкой, хоть мог и не стать.
  
   Неошеллинги, Фрейды и Ницше
   толковали в своих сочиненьях:
   был ли он проявлением высших,
   тайных сил, или псих, к сожаленью?
  
   Эпилепсию брали на знамя,
   обвиняли в ужасных грехах:
   "Кровь сосал у младенцев ночами
   И отца придушил!.." - Чепуха.
  
   Он не Фауст, не черт, не Дракула
   и не тема бульварных статей.
   Это в вас било меткое дуло
   из романов и повестей.
  
  
  
   Глава шестнадцатая
  
   День передышки. Как нечасто
   он выпадает нам, несчастным!
   Он точно ангелом с небес
   нам посылается в спасенье,
   но мы идём на преступленье,
   которое подскажет бес.
  
   Вчера триумф и душ сиянье,
   о Пушкине высокий слог,
   а нынче - скука на порог.
   Пропала трубка, наказанье!
  
   Вот так и есть! За этажеркой.
   Как бы теперь её достать?
   Напрягся - боль. Лёг на кровать.
   Кровь изо рта - не удержать,
  
   глупец - вот мудрости проверка!
   Весь день пытались кровь унять,
   врачи качали головами.
   Ещё он не успел понять
   своей беды, хотел читать,
   привстал, но кровь пошла опять,
   разбужена его словами.
  
   И только к ночи он сказал:
   - Открой Евангелие, Аня.
   Я знаю, ждёт нас расставанье.
   Прочти мне вслух...
   Прикрыл глаза.
  
  
  
   Глава семнадцатая
  
   Свечи тают, ярче свет
   от камина и жаровни.
   Человека больше нет,
   только слабый звон в часовне.
  
   Тишина. Одна жена
   Плачет. Слёзы - это малость!
   Чья вина? Ничья вина.
   Смерти неизвестна жалость.
  
   Только томик от Луки
   стынет, надвое разломлен.
   Стихли звуки и шаги,
   Гаснут звоны колоколен.
  
   Улыбнувшись, он ушёл,
   муки променяв на муку.
   неизвестное из зол
   взял в незнании за руку.
  
   1987
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"