В нашем чуланчике темно, тесно и душно. Мы в шутку называем его шестой палатой: строгий Вождь патрулирует периметр, Журналист перечитывает "Науку и жизнь", а Часовщик чинит пузатый кварцевый хронометр. Я же любуюсь своим портретом в тяжелой бордовой раме и размышляю. Нам уютно и спокойно. И не раздражает суета странных коротышек под ногами. Кто мы? Призраки, эгрегоры, ангелы... нет, называем себя "жильцами". Чуланчик не заперт, но днем выходить нельзя, по закону мироздания нам запрещено попадаться на глаза людям. И говорить с ними тоже. Мы прислушиваемся к покашливанию Хозяйки, обрывкам ее песенок, обстоятельным телефонным беседам и благородному скрипу старого паркета. В этих волшебных звуках - безупречные традиции поколений, которым мы честно служили.
Нет, не одинока. Нет, дети и внуки хорошие. Но все заняты, у всех быт-семья-работа, поэтому навещают редко. Они купили ей теплый халат до колен. Фастум гель, вишневое варенье и плоский телевизор. Она включает "Ностальгию", слушает романсы и оперы. А мы с наивной гордостью бережем в каморке сундук, гитару, швейную машинку, весы, кукол и гипсовый бюст вождя. Наши стеклянные тени раскачиваются в сумраке, словно орхидеи под дождем... боже! - эта хрупкая старушка дороже самой памяти.
Тревога! Палату тряхнуло. Ужас. Мне привиделись расколотые мраморные колонны Помпеи, ледяные брызги зеркала и распахнувший беззубую пасть сундук. В пыльном трепете журналы "Огонёк" взмахнули крыльями, беспомощно спикировав нам под ноги. Внезапно вскрикнули старые часы, сморщился патриарх на моем портрете, и у меня задрожали губы.
Часовщик вскочил, я услышал стук его сердца. Журналист замер у порога. А потом мы забыли о запретах, вырвались четырьмя испуганными мороками, метнулись к ней, единственной. Хозяйка лежала на полу в кухне. Маленькая, съежившаяся, как птенец. Жива ли? Вытянутая рука. Тонкая жилка на виске. Воды! Воздуха! Капель каких. Вождь проскользнул в ванную, а я ворвался в комнату. Нужен врач. Бирюзовую трубку польского телефона мы приподняли втроем, и откуда силы взялись? Дружно навалившись, умудрились покрутить диск и пропищать по-детски плачуще: "П-помогите. Тут. Бабуля!"
...Меня часто волновал вопрос: как ЭТО произойдет? Будет ли страшно, больно, смешно? Теперь же, когда друзья стали растворяться в безбрежности, я успокоился. Но потом вздрогнул: "Дверь!" Как врачи "скорой" войдут? Сам слаб открыть. И тогда я ПРИЗВАЛ, будто петардами полыхнуло в квартире. Секунда, две - и из нашего чуланчика хлынул радужный поток. Малышня, забытые души и душенята - бессмертного чугунного утюга и одноглазого трюмо, жаждущего самовара и угрюмых галош, протертого паласа и матерой радиолы, хромой тумбочки и эмалированного бидона. Карикатурная толпа коротышек облепила дверь, и под сочное "Эх, ухнем!" произошло... чудо.