Аннотация: Роман публикуется в последней редакции, которая сделана уже после выхода книги
Сергей Акчурин
БОЖЕСТВЕННОЕ СТАДО
Кто дал нам губку, чтобы стереть весь небосвод?
Ницше
Есть сведения, что древние Пастухи, которые пасли на земле род людской, принадлежали Божественному стаду, созданному Создателем всего и определенному к бесконечному перемещению в плоскости, доступной лишь древнему пониманию пространства. Вид этого величественного стада постоянно открывался и людям. Особенно на закатах, задрав головы, стада людей с благоговением наблюдали, как по небу бредут Божественные коровы, и ясно слышали топот множества ног, и далекое многоголосое мычанье; видели не только коров, но и грозных одиноких быков, которые двигались, увязая копытами в облаках, и даже коней, пролетающих в беге над этими облаками. Люди подражали небесному стаду, как высшему пониманию собственных сущностей, люди мычали и считали себя лишь призраками или тенями тех самых могущественных фигур, бредущих по небосклону. Но слишком часто, убегая от ужасов земной жизни, человек с легкостью совершал самоубийственный акт, сознанием своим просто раздвигая тесноту окружающего пространства и перемещаясь в небесное стадо, к вечным и истинным существам. И чья-то рука закрыла плоскость этого видения, оставив вместо Божественных и грандиозных фигур лишь небесную пустоту, лишенную смысла и возможности подражания. Стада людей начали разбредаться, а возникшая память заставила их говорить. Древние Пастухи стали покидать земные пределы, где блуждающие фантомы в страхе и одиночестве сбивались в примитивные племена. Есть сведения, что последний Пастух был слепым и немым и, когда услышал первое слово, произнесенное человеком, жестами показал: "Нельзя говорить! Очнитесь!" - и перерезал себе горло каменным чоппером, раздвинув пространство и удалившись в закрытую плоскость. Что это было за слово, сведений нет.
С той поры на земле появились обычные пастухи из людей, которые переделывали по подобию прошлого диких и непокорных животных в домашний скот и пасли его.
"Ой! Кто-то трется об меня невыносимо горячим боком!"
"Да это же я! Стоит пошевелиться, и я тоже чувствую твой жаркий бок!"
"Где ты?"
"Я здесь!"
Два мокрых, сопливых, шумно пыхтящих носа нашли друг друга в полной темноте тесного неопределенного пространства, коснулись друг друга и засопели ноздря в ноздрю. Два теплых языка облизали друг другу носы.
"Ты чувствуешь здесь запах сена, клочок которого так хочется пожевать?"
"Да, так чувствую, что даже слюни текут!"
Две телки-коровы взглотнули и принялись усердно жевать сено, торчавшее перед ними, где-то внизу; чавкая и похрипывая; глотая, отрыгивая и снова жуя.
Две телки-коровы принялись осторожно издавать мычащие звуки и прислушиваться сами к себе.
"Может быть, мы напились, или нанюхались, или накурились травки где-нибудь в злачном месте и застряли в каком-нибудь грязном туалете, вообразив себя коровами; а лампы здесь нет; вот чего я боюсь".
"Да нет же, ни в каком злачном месте я не была".
"Может быть, мы попали в какую-то катастрофу, всемирную, вселенскую и нас закинуло неизвестно куда... Возможно, мы превратились в информацию, в которой ощущаем себя коровами, - вот чего я боюсь. Кто знает, как чувствует себя информация?"
"Информация не жует сено".
"Ты права. Скажи, а что ты помнишь последнее из того, что ты видела или слышала перед тем, как оказаться здесь?"
"Последнее, что я помню, были горы, обрыв и мне сказали: "Иди в свое стойло, корова!" Ну, я и пошла, я и считаю себя коровой... В реальности я, наверное, усопла..."
"У нас с тобой случилось что-то похожее, если не одинаковое! Мне заявили то же самое: "Посиди в стойле, корова!" И я тоже смирилась и, можно сказать, пошла. Всегда чувствовала, что я - корова! Правда, последнее, что я помню, были не горы, а обыкновенная комната, покрытая голубым кафелем, с огромной ванной в середине... Пахло лавандой; кажется, в этой ванне плескалась вода, в которую я погрузилась; а из воды торчали мои красные ногти... Нет, дальше не помню. Наверное, я умерла... Но жива!"
"Аллах велик!"
"Ты что, с Востока?"
"Я азиатка, меня зовут Джумагуль, а ты кто? Откуда ты?"
"Я - Елена. Ну, по отношению к тебе, наверное, с Запада, хотя по отношению к Западу, наверное, с Востока... если это только имеет значение... для коровы... Но насчет Аллаха - несомненно. Бог всегда велик, теперь я это понимаю, чувствуя дурацкий хвостик позади себя! Я даже покручиваю им... И я не знаю, смеяться мне или плакать... Может быть, все же мы в сумасшедшем доме?"
"У тебя есть верхние зубы, Елена?"
"Ммм, нет, и это странно..."
"Вот видишь, у сумасшедших есть верхние зубы, а у коров, собственно, нет - уж я-то знаю!"
"Д-а-а... к тому же я чувствую четыре точки опоры!.. Но все-таки я очень боюсь... что нас ждет впереди?"
"Только хорошее, Елена".
"Ты уверена?"
"Корова - это всегда хорошо! За ней ухаживают, ее кормят, любят - уж я-то знаю".
"И отправляют на скотобойни... Убьют и разделают на куски: как в аду".
"Ты вымя чувствуешь, Елена? Висит у тебя что-либо под животом, тянет?"
"Немного потягивает, но не висит".
"Значит, ты молодая корова - телка, как и я. Зачем нас на мясо пускать, если мы будем давать молоко? А что касается ада - он другой".
"Ты хочешь сказать, что видела ад?"
"Ну, не совсем... но нехорошие сны бывали... Я не однажды видела котел с кипящим маслом, огонь под ним и чертей вокруг, которые заставляли человека залезть в этот котел".
"А что это был за котел?"
"Тот котел, в котором мы с сестрами обычно кипятим молоко".
"А что за человек?"
"Грешник. Он не хотел идти в этот котел, а волосатые черти с рогами засовывали его туда, поскольку он отчаянно сопротивлялся. Давай, говорили, иди в котел! И совали его туда".
"Голого?"
"Нет, в очках".
"Он кричал?"
"Кричал, что не верит в ад, что все это сон".
"Но это и был сон..."
"Да, но не его..."
"А что было вокруг?"
"Ничего не было, кроме каменных стен. Вот так же темно, как здесь, и свет только вокруг огня и котла. И очень холодно. Ад".
"Ну, Джумагуль, все же это примитивное мышление, средневековый взгляд..."
"Неужели? А что, Елена, по этому поводу появились какие-то новые сведения со времен Данте? Кто-то был в аду, что-то видел, вернулся и рассказал? Или кто-то получил доказательство, что ада нет? Хотела бы поговорить с этой личностью. Насколько я знаю, единственным, кто побывал там и описал ситуацию, был Данте... Больше вроде среди десятков миллиардов не было никого... Лично я доверяю только ему, все остальное - вымысел, лихорадка мозга, как сказал один всезнающий и уважаемый ученый. Я много об этом думала".
"Странно, Джумагуль, в Данте я не заглядывала, лишь понаслышке знаю, что он описывал ад, но почему-то чувствую, что ты права: любая степень осведомленности в этом вопросе - сплошные выдумки... За исключением, конечно, осведомленности Данте. Но мне странно другое: ты азиатка, а знаешь Данте, да и слова вставляешь не всегда простые для азиатки".
"А тебе не странно, Елена, что мы вообще говорим? К тому же на одном языке, хотя на самом-то деле я разговариваю на своем, на тюркском, которого ты, я просто уверена, совсем не знаешь".
"И это тоже... странно... Значит... мы коровы, но не совсем... И говорим на каком-то общем, условном, коровьем, но не совсем..."
"И я так думаю: не совсем... А что касается не простых слов: я очень много читала, Елена, у моего дедушки Исаака, который воевал на Волховском фронте и вернулся оттуда без мизинца левой руки, была лучшая библиотека района у нас в горах - всю жизнь он собирал книги, и я их все прочла до восемнадцати лет, все, собственно, как стояли подряд на полках: черного цвета книги, красного цвета книги, серого, зеленого, синего и так далее. Сам дедушка не читал, не умел, и расставлял книги по цвету и толщине, но я, читая, нарушала этот его порядок, и раз в неделю он расставлял все по новой. Это были умные книги, собранные повсюду, где только дедушка ни бывал, а также присланные ему друзьями, родственниками и друзьями его друзей, и я читала их беспорядочно, выбирая тот цвет и объем, которые приглянулись мне на сегодня. Вот некоторые из этих книг: "Египет", "Книга о вкусной и здоровой пище", "Степной волк", "Вязание на спицах", "Надсон", Библия, "Ирландские саги", "Оперативная хирургия", Коран, "Записки таксиста", как раз: "Данте", "Записки революционера", "Англо-немецко-французский словарь", "У-429", "Иван Бунин", "Война и мир", "Обручев. В неизведанные края", "Коневодство", "Идиот", "Капитал", "Токутоми Роко", "Музыкальная энциклопедия", "Жизнь и ловля пресноводных рыб", "Блаватская", "Детские игры и развлечения", "Ибн Сина", "Высказывания знаменитых людей", "Горе от ума", "Комнатные растения", ну и так далее, и в числе этих книг были книги и на фарси, английском, турецком, немецком и французском и, кажется, испанском или итальянском, - их я не читала, но просматривала, стараясь понять содержание по этим непонятным для меня иероглифам. Впрочем, фарси я немного знаю... Так что, собственно, могу тебя успокоить: нигде не сказано, что людей в виде коров отправляют в ад. Все эти книги - тому подтверждение".
"Ну, успокоила... Я, правда, ничего не читала, кроме любовных романов, серьезные книги меня всегда как-то пугали - уж все в них как-то слишком серьезно и даже навязчиво... Давай еще пожуем, чтобы убедиться, что мы - коровы! Ты не против? Тем более нас обоих, кажется, это устраивает".
Раздался какой-то невнятный гул, непонятно чего, шедший откуда-то снаружи и проникающий через что-то куда-то, где находились двое, назвавшиеся Елена и Джумагуль. Две телки насторожились, тяжело дыша. Гул с каждым мгновением усиливался и вскоре наполнил пространство (если оно было) топотом, мычанием, блеяньем, ревом, затем, отдалившись, снова превратился в сплошной, не разделенный на отдельные звуки гул, и все стихло.
Послышалось плаксивое, жалобное мычание, к нему присоединилось еще одно, точно такое же; потом что-то брякнуло, заскрипело; и растворились то ли ворота, то ли какие-то двери, и хлынул свет, и неизвестно кто крикнул отрывистым и уверенным голосом, с хозяйской уверенностью: "Ага! Вот и еще мои, в этом стойле! Пошли, пеструхи! Геть вперед!" Щелкнул бич.
2. Коровы
Две телки, Елена и Джумагуль, переставляя отяжелевшие от страха ноги, стуча копытами о деревянный настил, выводящий куда-то, обуреваемые любопытством и страхом, дрожа от предчувствия невиданного, подались на свет и, ослепленные после темноты, сразу ничего не увидели и поэтому замычали и угрожающе выставили вперед лбы свои с намечающимися рожками, как если бы были полноценными коровами с острыми серповидными рогами и защищались от возможного нападения. Елена, для верности, еще брыкнула задней левой ногой, а Джумагуль постаралась набычиться, засопела.
Но ничего страшного не случилось, и две тощенькие коровки, успокоившись и постепенно прозрев, уставились томными, влажными, коричневыми глазами на окружающий мир, наивно моргая длинными своими ресницами.
Первое, что разглядели они прямо перед собой, были несколько молодых коров или телок разной раскраски, которые как-то скромно и сбившись стояли на серой, похоже что пыльной, не очень широкой и без обочин, но и не узкой дороге и с любопытством глазели на них, уставившись и посапывая, раздувая ноздри.
- Посмотри, Джумагуль, - сразу удивилась Елена, - вроде бы это коровы, но они как-то меняются на глазах, их очертания расплывчаты: то они похожи действительно на коров, то на каких-то девушек или женщин... Не может такого быть... И все колеблется: и земля, и коровы эти... И странный какой-то свет... тусклый... Или у меня с глазами нехорошо... Ты что-нибудь видишь?
- Вижу, Елена, вижу... То ли у нас что-то с головами случилось, то ли мы, собственно, залетели неизвестно куда и душа бессмертна, как скажет тебе каждый мулла! И еще я слышу очень далекий топот табуна лошадей, да и не одного, а многочисленных табунов - где-то там, в той стороне, - и слух не обманывает меня, собственно, я не раз слышала этот топот на границе степей и гор, где у меня живет в маленьком кишлаке тетка по матери - ее зовут Махабат, что в переводе с нашего языка означает "любовь"... Там я видела иногда над степью странные миражи - коров между землей и небом... Вот и думаю: может быть, перед нами мираж, иллюзия?
Но тут все коровы, застывшие на дороге, задвигались, толкая друг друга боками и худенькими задами, и стали мычать, как будто бы утверждая свою реальность, и одна из них произнесла на том языке, на котором уже объяснялись Елена и Джумагуль:
- У вас-то в стойле сено, наверно, было?
- Вот финт ушами! Они разговаривают как мы! - обрадовалась Елена и с удовольствием ответила этой корове: - Да, у нас было немного, мы пожевали!
- А у нас на первом столбе даже стойла не было своего, - пожаловалась корова, - так и обнаружили себя на дороге, непонятно где... От голода едва доплелись сюда, как ходячие мертвецы... И этот... кто-то... еще понукал, что еле идем...
- Кто этот, кто кто-то? - спросила Елена.
- Не знаем, кто он, - ответила разговорчивая корова. - Но он появился при нас, пришел к столбу с той стороны поля... У него есть сумка и кнут - вот, валяются на настиле.
В этот момент из стойла донеслись странные звуки и восклицания кого-то, кто, видимо, и понукал коров и кого Елена и Джумагуль упустили из восприятия, растерявшись от непривычности окружающего пространства: там, в стойле, лилась вода - как будто переливали из ведра в ведро, что-то стучало, скрипело, шуршало, скреблось, шлепалось, сопровождаясь тяжелыми, с придыханием, но беззлобными возгласами, произносимыми тем самым хозяйским голосом: "Сена - как не было, все подъели, устроили тут буфет! Навоза наделали много - хороший будет табак! Луж напустили - утонешь!.. Слякоть тут развели! - не полустанок, а туалет какой-то! Надо промежуточные гурты в обход пускать - по объездной ветке, нечего им тут тьму выстаивать, тут второй столб для первого круга - поступают нежные и голодные!"
Мало что понимая в происходящем, Елена и Джумагуль огляделись, как могут оглядываться коровы, медленно поворачивая головы и тела и стараясь сосредоточить внимание свое на предметах, окружающих их. Позади высилось стойло, напоминающее большой старый сарай со сходнями, впереди стояли коровы, серый столб, вроде бы деревянный, высотою в коровий рост, увенчанный перекошенной путевой табличкой или просто знаком с номером два, торчал из края пыльной дороги... которая уходила влево, куда-то вдаль, виляя по бесплодному бугристому полю черно-бурого цвета, и - вправо, где быстро терялась, смешиваясь с поверхностью поля. И больше вокруг не было ничего, не считая странного неба, одинаково голубого, без оттенков и ощущаемой глубины, похожего на что-то искусственное, на раскинутое полотно или покрывало. Солнца на этом полотне не было ни в одной стороне, и непонятно было, что же освещает эту скучную, примитивную картину окружающего пространства.
- Где же мы оказались, - тоскливо протянула Елена, - на небе или на земле?
- На небе нет земли, - справедливо заметила Джумагуль. - А здесь она есть - мы стоим.
- Но над землей есть солнце, а здесь его нет, - констатировала в свою очередь Елена.
- А небо здесь, - продолжила Джумагуль, - мне кажется хоть и не небом, но голубым, а это - уж я-то знаю! - взгляд не коровы: коровы не различают цветов.
- Значит, - снова констатировала Елена, - мы, конечно, коровы, но не совсем...
Тут все коровы, стоявшие на дороге, с интересом уставились на Елену и Джумагуль, как в первый момент их появления на свет, сопровождая теперь свое любопытство еще и жевательными движениями, как будто пережевывая сказанное и услышанное, труднодоступное для коровьего понимания.
Длилось это жевательное раздумье до тех пор, пока одна из телок не закрутила вдруг маленьким хвостиком и довольно весело не спросила:
- Вы все тут разные, а какого я цвета?!
- Ты - черная с белыми, очень симпатичными пятнами! - охотно ответила ей та корова, которая первой заговорила с Еленой и Джумагуль.
- Нет, ты - белая, с очень симпатичными черными пятнами! - не согласилась другая.
- Ты - черно-белая, настоящей коровьей раскраски! - сказала третья.
- А белые пятна большие? Какой формы? - спрашивала корова, поворачиваясь к остальным своими боками, грудью и даже задом.
- Белые пятна разные, очень хорошей формы.
- А есть просто круглые или овальные, как на картинках?
- Нет, таких нет, все пятна выглядят не какими-то там пришлепками, а естественными расплывами на общем фоне.
- А этот фон выглядит как шелк или как сатин? - не унималась корова.
- Этот фон выглядит как бархат!
- Му-у-у!.. - довольно промычала черно-белая телка.
- А я какая?! - не выдержала тут та корова, которой более других не терпелось тоже узнать о своем внешнем виде.
- Ты - рыжая, с редкими белыми, слегка желтоватыми пятнами!
- Темно-рыжая или светло-рыжая?
- Темно-рыжая, благородного оттенка, - ответили ей и заметили еще, что основная ее раскраска, так же как и у черно-белой, на вид бархатиста и редкие пятна вполне гармонично распределены по ее бокам и спине.
Тут корова эта, видимо от удовольствия, промычала довольно нелепую вещь:
- Темно-рыжий - это мой любимый цвет, - заявила она, - у меня даже есть длинное золотое платье такого оттенка, которое мне подарил один человек!..
При словах "платье" и "человек" все находящиеся здесь телки одновременно притихли и тупо уставились одна на другую. В полном неведении, они как будто вопрошали друг к другу: мы это или не мы? Впрочем, как только очередная корова решилась осведомиться о своей раскраске, так тут же все начало повторяться: корове подробно описали все особенности ее внешнего одеяния и перешли к следующей особи.
Елена и Джумагуль оказались голубовато-серой с рыжими пятнами и коричневой; оставшиеся: светло-рыжей, бурой, пегой и палевой.
Когда рассматривание закончилось, та самая темно-рыжая телка, которая упомянула про платье золотого оттенка, жалобно промычала:
- Му-у!.. Хоть бы соломы найти... Живот подвело...
- Му-у-у... - согласилась палевая. - Без травы пропадем!
3. Пастух
- Слышу, слышу прорезавшееся разумное мычание! - услышали телки голос и увидели кого-то того, кто появился в темном проеме стойла и медленно сошел по настилу, приблизился к ним. - Без травы действительно пропадете!
Этот кто-то был с руками, с ногами и головой, но непонятно и странно одет: в темно-серую грубую куртку не поймешь какой ткани, застегнутую до подбородка на выпуклые, цвета позеленевшей меди пуговицы, и в такой же ткани штаны, засунутые в короткие - гармошкой, покрытые пылью сапоги. Голову его покрывала форменная фуражка, черная, с маленькой замысловатой эмблемой и лаковым козырьком, натянутая на лоб так, что глаз и даже половины носа не было видно, и явно различались лишь щеки, чуть впавшие, желтоватые, почему-то дрожащие, и - губы, какие-то бескровные, белесые, как плохо, небрежно намалеванные. Коровы молчали, глупоумно уставившись на это чучело или подобие чего-то существенного, и только смелая Джумагуль решилась заметить:
- Что это за одежда? Может быть, вы - пастух, раз валяется кнут? Но я выросла среди пастухов - это другие люди.
- А я почему-то думаю, - тоскливо сказала Елена, - что людей здесь нет и не будет...
- Разумно! - подхватил этот кто-то и принялся вытирать нелепые, чрезмерно большие, распухшие, какие-то розово-желтые до прозрачности, как будто избитые, мокрые кисти рук об обшлага своей грязной куртки. - Очень разумное замечание! Одежды моей, - продолжал этот кто-то, - мы пока касаться не будем - об этом потом, трава вас ждет впереди, что же относительно человека: разумно! Здесь нет такого понятия и не будет, и даже слова такого нет, так что можете это слово сразу забыть, оно ни к чему. - Он поднял с настила, скрутил и пристроил себе на плечи черный, лоснящийся бич с крекером на конце и холщовую, раздутую сумку, явно чем-то набитую, и натянул еще глубже фуражку с непонятной эмблемой. Все движения этого непонятно кого с точки зрения коров были нечеткие, замедленные, плавающие, заторможенные, что, впрочем, лишь помогало той заинтересованности, с которой коровы наблюдали и изучали странный объект. - Видом своим, - продолжали слышать коровы, - я, конечно, напоминаю вам это бессмысленное понятие, которое здесь именуется совсем по-другому, но в каком же обличье мне появиться впервые перед такими, как вы, - неопытными, пугливыми телками первого круга? В каком? Так что внешний мой вид - только для вида, чтобы не смущать вас истинным своим видом, который на самом-то деле у меня совершенно другой, но недоступный пока что для вашего примитивного телячьего восприятия и разума. Правда, разум ваш с течением столбов будет меняться на более понятливый, и поэтому даю вам сразу совет: вам достаточно только слышать меня, особенно и не видя - в этом нет и особой нужды.
Проговорив свою речь, этот кто-то подошел, неуклюже, раскачиваясь и шаркая сапогами, к столбу на дороге, поправил слегка перекошенную табличку с номером два и повернулся к коровам, которые, после таких высокопарных и не совсем понятных высказываний, снова впали в пустое жевательное раздумье. У некоторых даже потекли длинные слюни, другие закрыли и открыли глаза, хлопнув ими, как куклы, третьи завертели тощенькими хвостами, выражая этим свое телячье недоумие.
- Что происходит и кто это перед нами? - спрашивают вас ваши неразвитые мозги, которые допускают существование лишь яви, воображения и сна и ничего другого больше предположить не могут, даже не подозревая о категориях, существующих вне вашего примитивного телячьего взгляда. И поэтому, не углубляясь в глубины, поскольку все еще впереди и место для этого будет достаточно, для простоты и хоть какой-то степени ясности отвечу вам так: я - обыкновенный погонщик, то есть тот, кто ведет, гонит стадо и заботится о коровах, охраняя их от всяческих неприятностей, то есть пастух, - так и можете ко мне обращаться. Вы же - коровы, а точнее, молодые коровы, бестолковые телки, и Пастух я для вас с буквы большой, что, впрочем, не дает никаких оснований относиться ко мне как к пастырю... Все вы, по сути своей, не нуждаетесь в пастыре, потому что в каждой из вас есть собственный направляющий смысл, и по дороге, которая перед вами, вы бы могли передвигаться одни, если бы не наивность вашего телячьего состояния и отсутствие опыта, без которого вы можете попасть в разные западни, поддаться пагубным искушениям и, самое главное, не понять очевидного или же не принять окружающей вас теперь вечной реальности.
Коровы после услышанного даже перестали жевать и причмокивать, слюни у них так и повисли.
- Что же вы онемели? - спросил назвавшийся Пастухом.
- Язык у вас слишком серьезный и какой-то высокопарный, - ответила смелая Джумагуль. - Такой, как будто читаешь книгу, а когда книгу читаешь, то хочется помолчать.
- Да, все как-то очень замысловато, - согласилась Елена.
- "Высокопарный язык", "замысловато"... Ишь ты, коровы! - воскликнул, как будто разволновавшись, назвавшийся Пастухом, и лицо его, если это можно было назвать лицом, несколько покраснело. И продолжал уже более спокойно: - Сравнение, впрочем, удачное, в каком-то смысле вам, может быть, и предстоит чтение книги, хотя корова и книга - понятия несовместимые. Но для начала можно считать и так. Высокопарность же моих объяснений исходит от торжественности момента вашего появления здесь, замысловатость же кажущаяся объясняется тем, что в головах у вас отсутствуют сведения об истинном положении вещей, которое вас окружает, и все, что вы знаете или способны предположить, не имеет никакого отношения к этому самому положению вещей. К тому же условные звуки, которыми мы пока что обмениваемся, нельзя назвать вашим или моим языком, поскольку истинный коровий язык - мычание: на нем, научившись, вы и будете изъясняться в дальнейшем.
Все телки усиленно засопели, стараясь хоть что-то понять, потом замычали, сами не зная что и на разные голоса, пытаясь выразить коровье свое отношение к услышанному, и только Елена довольно разумно спросила:
- И что же за такая реальность нас теперь окружает? Что это за положение вещей, в котором нет места солнцу и человеку?
- Да, и что это за дорога? - добавила Джумагуль. - И почему мы должны идти по ней, причем непонятно куда?
4. Новое пространство
- Насчет реальности, дороги и человека пока отложим, - ответил назвавшийся Пастухом. - Понять все это вам предстоит впереди. Но чтобы начать с чего-то - а я должен с чего-то начать - сообщу вам первое и самое важное - как раз про положение вещей: земли здесь нет и не будет, а есть так называемая поверхность. Неба тоже не будет, есть - свод. Это не подлежит вопросам и обсуждению и должно быть воспринято как изначальная истина реального существования вас как сущностей на поверхности и под сводом. Далее о солнце, которого нет, но которое по вашему нереальному пониманию вещей должно быть где-то неподалеку, поскольку вокруг светло... Но нет! Как такового солнца здесь нет! Поэтому нет и теней, а день и ночь, поскольку закатов и восходов здесь не бывает, именуются свет и тьма, они сменяют друг друга поочередно, с непредсказуемым интервалом, который невозможно предугадать. Добавлю сразу, что в том ошибочном восприятии мира, в котором сейчас находитесь вы, впервые ощутившие себя в настоящей реальности, свет и тьма - это добро и зло, но здесь этих ненужных понятий тоже не существует, здесь все едино, здесь свет и тьма уравновешены в полной гармонии и обладают единым смыслом, в котором усматривается только одно: дающее существование неразделенное нечто - понятие многообразное, постигнуть его до конца не может никто...
- Где-то я это слышала... - сказала Елена. - И кажется, видела знак... Ах да, был у меня такой брелок на цепочке!
- Похоже на ян и инь... - быстро вставила Джумагуль и сообщила: - А я про это читала!
- Так, так, - заинтересовался Пастух, - тебя, голубовато-серая с рыжими пятнами, называют Еленой - об этом сведения у меня есть, в них обозначено, что сущность твоя серьезна, тяготеет к учености и ты будешь задавать много разных вопросов по существу, и поэтому сразу дам тебе серьезный ответ, чтобы сбить твою легкомысленность в отношении самой же себя: неразделенное нечто ни на что не похоже, не объясняется разумом, тем более не выражается звуком и знаком и даже здесь, под сводом реальности, ускользает в область догадок... Про тебя же, коричневая, - обратился он к Джумагуль, - только предупредили, в самый последний момент, имени твоего я не знаю, сущность твоя, кажется, не глупа, вижу, что ты не против блеснуть своими вычитанными познаниями, которыми здесь, к сожалению, дорогу не вымостишь, и поэтому первое, что я тебе посоветую: научись поскорее правильно и внятно мычать, поскольку мычание коровье само собой не допустит бессмысленные звуковые сравнения, похожие на искусственный бисер, украшающий и без того наш условный пока что язык.
- Му-у! - произнесла Джумагуль.
- Похвально, но ты и сама не знаешь, что это означает!
- Не знаю, Пастух, но я постаралась выразить свое имя.
- Что же, похвально, хотя промычала ты какую-то глупость... Итак, как зовут тебя, телка?
- Меня, Пастух, зовут Джумагуль.
- О священная, великая, звездная Мать всех коров и быков! Тысяча и одна тьма! Надо же какое красивое имя!
- Да, красивое, - кокетливо ответила Джумагуль, завертев маленьким хвостиком. - В Азии и на Востоке, собственно, имя мое означает: пятница и цветы.
- Ну, здесь Востока и Азии нет, и красота твоего полного телячьего имени никакого эффекта не даст, это все равно что к имени твоей новой подруги Елены прибавить имя ее достойнейшего отца - быка по имени Петр. Представьте себе, коровы, стоит перед нами молодая корова, телка первого круга, голубовато-серой раскраски с рыжими пятнами, и мы обращаемся к ней: "Елена Петровна!" Как видите, глупо называть истинную корову по имени-отчеству, а также и длинное полное имя не подойдет, так что будешь ты, Джумагуль, зваться просто: Джума! Красиво, опрятно и без коровьих соплей!
Все телки после упоминания "соплей" как-то насупились, засопели, как будто обиделись.
И только Елена продолжила разговор.
- Пастух, - сказала она, - вы говорили о солнце, которого нет, но ведь свет должен исходить из чего-то?
- И правда, Елена, ум у тебя не телячий... Свет здесь исходит изнутри окружающего пространства. Также изнутри самого пространства исходит и тьма.
- Да... грустно без солнца, - заметила темно-рыжая телка. - Солнце - ведь это все, а без желтого круга как-то не на что и надеяться...
- Солнце есть, успокою тебя, будущая корова, теряющая надежду, но далеко впереди, и это не солнце, но вечнозакатное солнце, которое скрыто за пределом коровьего видения и угадывается лишь по острым лучам, пронзающим свод. Но до этой картины вам еще далеко - семьдесят с лишним столбов... Там, впереди, с большого холма полностью открывается величественная картина реального мира, и только оттуда можно увидеть эти пронзительные лучи, которые исходят от вечнозакатного солнца, не имеющего отношения к смене света и тьмы.
- А если, Пастух, - продолжала допытываться Елена, - все же каким-нибудь чудом оказаться за пределом этого самого коровьего видения, то можно ли будет не угадывать это солнце по острым лучам, пронзающим свод, но все же увидеть его?
- Чудес, будущая корова с не по-скотски развитыми мозгами, здесь не бывает, поскольку над миром, где ты сейчас существуешь, нет мира необъяснимого, из которого исходили бы разные чудеса.
- Но если в пределе коровьего видения нет и не будет солнца, то как же тогда ориентироваться по сторонам света? - не унималась Елена. - Если, к примеру, заблудишься, собьешься с дороги...
- Сторон света здесь нет, - продолжил Пастух, - поскольку свет идет отовсюду и изнутри. Определять же свое положение в пространстве, в случае чего, можно по прошлому своему и будущему. Позади, если вы внимательно приглядитесь, движетесь вы же, впереди - тоже вы, то есть ваша сущность в пространстве плоскости состоит из бесконечного множества ваших же двойников - те, что позади вас, и есть ваше будущее, вы же повторяете движения тех, что идут впереди, которые и являются вашим прошлым. Так что, если вы собьетесь с пути, сориентироваться легко: нужно установить себя так, чтобы видеть себя и в прошлом, и в будущем, и линия, соединяющая эти две области, всегда выведет вас на дорогу, если вы, предположим, в поедании травы или в поисках водопоя забредете куда-нибудь далеко, откуда не видно дороги. Вглядитесь.
Телки вгляделись и действительно увидели впереди зады и хвосты себе же подобных, правда, не поймешь на каком расстоянии и похожих на призраки, окутанных как бы легким туманом. Затем обернулись и разглядели таких же, тоже в тумане, призрачных. И задние, и передние вроде бы двигались, шли, правда, не приближаясь и не отдаляясь.
- Но разве может, Пастух, прошлое быть впереди, а будущее позади? - усомнилась Елена.
- И те и другие есть вы, растянутые по кругу, есть множество ваших же повторений, и поэтому, двигаясь позади себя, вы еще не прошли настоящего, которое вам предстоит, и, следовательно, это вы - в будущем, двигаясь же впереди, вы уже миновали то, где оказались сейчас, и это вы - в прошлом. Мало того, вы растянуты на бесконечно много кругов, и положение в пространстве относительно двойников будет у вас неизменным в любой точке поверхности и под сводом.
Телки принялись вертеть головами, учась выстраивать строгую линию между множественными себя, поворачивались туда и сюда, отходили назад и подавались боком вперед, после чего, высматривая будущее и прошлое, правильно устанавливали свои тела в настоящем.
- Что же, - продолжил Пастух, когда все успокоились, научившись располагаться в пространстве, - впереди вас ждет зеленый лужок, начинайте двигаться по дороге, другого пути здесь нет. Отсчитывайте столбы и задавайте вопросы, и уверяю тебя, Джума, что первый твой круг по реальной поверхности будет подобен чтению новой увлекательной книги, которая покажется тебе не менее любопытной, достойной и интересной, чем книги, прочитанные тобой до сих пор.
- Что делать, раз дорога одна - пошли, - решилась смелая Джумагуль, названная теперь для удобства Джума, и первой сдвинулась с места.
За ней тронулась и Елена, а затем и все остальные, довольно бодро, сопя, выстраиваясь на ходу голова в хвост.
Пегая, правда, коровка поплелась самой последней, одна, понуро и отставая, и сразу же начала причитать:
- Я, может быть, совсем не хочу читать эту, как вы выразились, "книгу". Какая же это реальность!.. Я только и думаю о траве и сене, да о воде, - я сошла с ума и не верю в происходящее. Все это - мысли в моей голове, которая почему-то выключилась из привычной мне жизни. Где мы все оказались? Все здесь наоборот, все - не от мира сего, - бурчала она, - двойники, свод, поверхность... Мы попали в какое-то сумасшествие, которое, как известно, всегда является нереальностью! Как же мне возвратиться в нормальность, как же мне возвратиться в нормальность...
- Вот - квадратный вопрос! Промычала не глупость! Будет из тебя толк, пеструха, если мучаешься такими сомнениями! - стал подбадривать пегую телку Пастух, двигаясь рядом с ней, подгоняя ее шлепками по заду, приговаривая "шевели своими копытами" и поглаживая по хребтистой телячьей спине. - Не от мира сего, сомневаешься ты. Это каков же мир сей? Тот, что у тебя в голове? То есть ты хочешь распространить понятия того самого мира, который пока что у тебя в голове, на окружающий, здешний мир? Скажу тебе сразу, что это недопустимо и невозможно, поскольку противоречит вечному, незыблемому, раз и навсегда утвержденному. Успокойся и не надо тревожиться - ты не сошла с ума, а как раз напротив: входишь в свой ум! Сейчас наступит столб номер пять, возле которого есть единственный в здешних местах предмет, называемый зеркалом, в котором ты увидишь свое отражение и сможешь с уверенностью оценить, тот ли этот мир или сей, то есть разрешить сомнения в своей голове: выдумано ли все то, что окружает тебя сейчас, порождение ли это больного воображения или - действительная реальность, к которой просто необходимо привыкнуть. Лучшее для этого средство - посмотреть на себя. Если ты увидишь корову, каковой, уверяю тебя, и являешься, то ты не сошла с ума, если же увидишь что-то другое, то я соглашусь с твоим сумасшествием и буду тебя лечить. Хотя подозрения твои не совсем обычны: ты думаешь, что ты тут одна - не корова?
- Да, Пастух, я не верю глазам... Возможно, я попала к коровам и...
- А как же четыре ноги?
- Ну, может быть, я в таком состоянии, что опираюсь не только ногами, но и руками...
- Вот выдумщица!
- А может, все это - отображение вашего разума в нашем?..
- Вот сочинительница, сколько телят ни гонял по первому кругу, но такого не слышал!
5. Зеркало
Скоро маленькое, разномастное стадо, бредущее по дороге и слегка ковыляющее, - похоже было, что телки почти не умеют и только лишь учатся ходить на копытах, - приблизилось к очередному столбу, возле которого Елена и Джумагуль, подошедшие первыми, а за ними и остальные обнаружили овальное озерцо нежно-голубого свечения, лежащее на черно-бурой поверхности. Все коровы приняли этот овал за настоящее озеро, поскольку не слышали разговора о зеркале пегой коровы и Пастуха, которые шли довольно далеко позади, и поэтому, испытывая вдруг наступившую жажду, выстроились вокруг и попытались всосать и втянуть воды. Но вместо питья у телок получилось только причмокивание и лизание, коровьи губы и языки хоть и приятно, но лишь скользили по зеркалу, не находя никакой влаги.
- Странно, - удивилась одна из коров, - и вода здесь какая-то не такая, как будто стеклянная.
- Наверное, мы неправильно пьем и нам нужно пить как-нибудь по-другому, - предположила другая. - Никогда не пила как корова...
- А может, - сказала Джума, - это наше первое испытание - ведь все дороги, особенно неизвестные, состоят из препятствий и даже ловушек, которые надо преодолеть? Возможно, нас испытывают на жажду и мы должны перетерпеть эту жажду?
- Тогда, я думаю, - развила тему Елена, - что перед нами какая-то корка, наподобие льда, и если разбить ее, то можно напиться. Предположим, копытом...
Размышления эти коровьи прервал подошедший Пастух, подгонявший перед собой пегую телку и, как оказалось, издалека слышавший то, о чем рассуждали коровы.
- Не стоит, пеструхи, разбивать несуществующий лед копытом, а также настраиваться на то, что вы находитесь в каком-то фантастическом приключении, где вам предстоит разгадывание загадок и преодоление препятствий, как в какой-то игре, - все это мысли телячьей направленности... На самом-то деле, я вижу, что давно не было ветра... - сделал он вывод и стал объяснять: - Тут бывают довольно занудливые ветра, которые несут пыль движений - понятие, соответствующее в ваших неправильных головах пыли времени, - и пыль эта покрывает лежащую перед вами поверхность, которая называется зеркалом - одна из немногих вещей не из мира сего, полезная здесь, - для правильного отображения реальности, которую вы сейчас так жадно слюнявите, замутняя тем самым отраженный в этом зеркале свод... Незапыленность на плоскости говорит о прошедшей погоде, которая здесь выражается только ветром или безветрием. В одном месте, правда, бывает дождь, а в другом - снег, но места эти являются исключением; да и дождь идет снизу вверх... снег же метет с боков; свод же всегда безоблачен.
- А почему же, Пастух, - поинтересовалась темно-рыжая телка, - зеркало валяется на поверхности, а не стоит прямо, например оперевшись на столб? Тогда бы можно было смотреться в него...
- Видимо, одинокий козел смотрелся в него, - ответил Пастух, - боднул сам себя, вот зеркало и упало.
- А разве, Пастух, здесь есть и козлы?! - удивилась черно-белая телка.
- Здесь есть не только коровы, но и быки, козы, козлы, а также другие жвачные, как парнокопытные, так и непарнокопытные, а также не жвачные. Стадо вокруг большое, многообразное, состоящее из многочисленных стад, которые и натаптывают эту самую пыль движений, и ее поднимает и разносит повсюду ветер, возникающий неожиданно, беспричинно... Но все, о чем я говорю, вы увидите впереди, не в том смысле, что где-то там впереди, а в смысле вашего просыпающегося видения этой округи. Считайте, что на настоящий момент вы слепые и отчасти глухие и только сейчас начинаете слышать и прозревать. Между тем, пока вы сюда плелись, двигаясь как полумертвые тени, поперек этой дороги уже проскочили два молодых бычка - не знаю точно, куда их так понесло, - и пробежал, пыля, по своей дороге, пока невидимой вам, но пересекающейся с этой, быстрый гурт из полноценных коров третьего круга, спешащих по своим коровьим делам, но вы не увидели и не услышали ничего, поскольку не способны пока различать истинную реальность. Итак, не слюнявьте бесполезно стекло, и сейчас вот эта пегая телка, которая допускает возможность того, что все вы - коровы, она же одна - нет, будет убеждаться в обратном.
Телки несколько исподлобья, угрюмо, по-настоящему по-коровьи уставились на пегую телку, взглядами упрекая ее в нелепости ее подозрений, и пегая эта в ответ лишь потупила голову, поскольку не была уверена ни в том, ни в обратном, и, как бы оправдываясь, загадочно прошептала:
- Может, и зеркало какое-то не такое... и я увижу что-то потустороннее...
- Здесь потустороннего нет, не выдумывай! - категорично заявил Пастух. - Здесь исключительно все реально! Некоторые же предметы не из мира сего, которые будут попадаться вам на вашем пути, будут являться тем, чем являются, не имея никаких фантастических свойств или двойного смысла, поскольку окружающее вас пространство не допускает искажения реальности.
Он ухватился за край огромного зеркала, с удивительной легкостью поднял его, повернул овал по оси и прислонил к столбу возле дороги так, что зеркало установилось относительно вертикально. Рукавом своей куртки протер тщательно всю поверхность от коровьих слюней, другим рукавом довел до блеска, поправил на себе в зеркале странное одеяние и отошел, уступая место пегой корове.
Пегая шагнула смотреться и сразу же увидела свою голову с симпатичными рожками, толстые губы, потом приблизилась и как следует изучила выпуклые коричневые глаза, кокетливо поморгала ресницами, посопела, пошевелила ушами и отстранилась боком подальше, чтобы увидеть себя всю, в полный рост. Кажется, она понравилась самой себе, потому что даже и не хотела отходить, а еще раз приблизила морду свою коровью к зеркалу.
- Что-то не так, что-то не от мира сего? - поинтересовался Пастух. - И подумай еще: можно ли в зеркале увидеть отображение постороннего разума?
- Нет, Пастух, все от мира сего, и очень даже неплохо, и отображение постороннего разума в зеркале увидеть, конечно, нельзя - это будет нелепость и сказка, - ответила пегая телка, не отрывая взгляда от зеркала. - Получается, что мысли мои соответствуют моему внешнему виду, а значит, здесь нет никакого сошла с ума... Значит, думая о воде и сене, я размышляю нормально... Что ж, надо привыкнуть, все необычно, но не смертельно... Вот только бы белое пятнышко на моем лбу было бы не овальное, а треугольное - было бы симпатичнее. И ухо одно серое, а другое почему-то коричневое... А нельзя ли, Пастух, тут где-то раздобыть серьгу для одного уха, чтобы чей-нибудь взгляд на меня сосредотачивался не на разного цвета ушах, а на серьге, пусть даже самой простой, из простого металла?
- Что же, это вполне возможно и даже обычно, вся скотина здесь коровьего рода украшается с удовольствием, кое-что получая в подарок, а что-то изыскивая сама, так что будет подходящий повод к тому, и я украшу тебя, обещаю тебе, тем более телка ты довольно, я вижу, покладистая, быстро смиряешься с очевидным, не споришь и не брыкаешься, как это делают в твоем возрасте некоторые неразумные особи, которые, бывает, при виде своего реального отражения капризничают и даже впадают в истерику, и даже бегут назад, не желая воспринимать очевидность и не зная того, что движение назад на плоскости сталкивает настоящее с будущим и заканчивается помрачением и без того слабеньких телячьих мозгов, что выражается затем в потере ориентации и чувства собственной сущности.
- Я, Пастух, не собираюсь устраивать тут капризы и бежать куда-то назад, где нет ни воды, ни сена, но только хочу попросить вас, чтобы серьга эта из металла, если возможно, была бы матового оттенка, а не блестящего, потому что я не люблю блестящего...
Тут, пока они рассуждали, остальные коровы начали оттеснять пегую телку, чтобы посмотреться самим. Та из коров, что была понастойчивее, а именно светло-рыжая, заняла постепенно удобное место и принялась строить самой себе губки, причмокивать, подмигнула в зеркало одним глазом, затем другим, потом умудрилась сделать глаза свои еще более томными и слезливыми, чем они у нее были, и так бы и продолжала кривляться сама с собой, если бы следующая корова не вытеснила ее, поскольку сзади тоже уже вовсю напирали. Оказавшись у зеркала, эта следующая быстро взглянула на морду свою и, улыбнувшись и убедившись, что ряд зубов у нее действительно только нижний, показала длинный язык, промычала, сама не зная о чем, и отошла, кажется, в полной уверенности, что ничего сверхъестественного не увидела. Темно-рыжая, дождавшаяся наконец своей очереди смотреться, сразу же встала к зеркалу задней своей телячьей, костистой частью и, развернув голову, сосредоточила все внимание свое на хвосте, проверяя, крутится ли он в одну сторону, в другую и можно ли им просто так поболтать. От занятия этого ее отвлекла палевая телка, довольно бесцеремонно оттиснувшая ее и вставшая тоже задом к своему отражению. Но эта последняя сосредоточилась не на особенностях хвоста, но именно на морде своей, предпочитая почему-то разглядывать ее стоя спиной к отражению и развернув голову так, как будто заодно хотела оценить и свои плечи, то есть взгляд она выдумала не прямой, но обратный, как бы несколько отстранившись от себя же самой. Две оставшиеся последние телки, ожидавшие своего места, никак не могли оттеснить эту палевую, поскольку она все любовалась и любовалась, закрутив еще и сереньким хвостиком, так что этого долгого действия не выдержал даже Пастух, заметив:
"Красава" и "вертихвостка" отошла наконец от зеркала, предоставив возможность посмотреться двум последним коровкам, которые, плотно встав рядом друг с другом, умудрились поместиться в зеркале вместе и стали рассматривать в нем, кажется, не себя самое, а друг друга, сравнивая себя с рядом стоящей.
Пока они оценивали свои недостатки и преимущества, темно-рыжая телка спросила у Пастуха:
- А почему, Пастух, Джума и Елена уже получили свои имена, а мы, остальные, так и различаемся лишь по цветам?
- Да, - поддержала ее светло-рыжая, - нам тоже хочется скорей как-нибудь называться, а то просто: корова, телка, пеструха, вот еще вертихвостка... Оскорбительного здесь я не вижу, раз уж мы по сути своей, да и по виду коровы, но все же приятнее будет иметь какое-то имя.
- Не только приятней, но и достойней, - согласился Пастух. - Но запаситесь коровьим терпением, наступит благоприятный момент, и мы займемся вашими именами, тем более сведения о ваших сущностях у меня находятся здесь, в сумке. - И он похлопал по сумке, висевшей у него на боку, к которой все как одна телки с самого начала испытывали крайнее коровье любопытство. - Итак, оставим это зеркало для вновь проходящих. Надеюсь, вы увидели себя правильно в мире сем, по отношению к которому другие миры, в частности миры у вас в головах, - миры не от мира сего, - и продолжим двигаться по столбам, которые отмеряют скорее не расстояние, но важные вехи в понимании вами самих же себя. И поэтому следующий столб будет под номером шесть: третий с четвертым вы миновали, считайте, в воображении своем, пока я втолковывал вам основы основ и знакомился с вами, пятый будет - вот этот, с зеркалом, и дальше, чтобы не сбиться, отсчитывайте не столько столбы на дороге, сколько кирпичи понимания, которые будут укладываться в ваших коровьих мозгах в стройное восприятие реальности сути, вытесняя проекционные выдумки потустороннего мира.
Стадо, не обратив внимания на последнюю фразу, бодро сдвинулось и пошло, взяв такой темп, что теперь казалось, все до одной телки приобрели какую-то степень уверенности в себе, что выражалось до следующего столба еще и в отсутствии вопросов и более правильном построении в движении. И только Елена, несколько отставая, спрашивала на ходу:
- Пастух, будут ли еще зеркала?
- Нет, - отвечал Пастух, - больше зеркал не будет, да и для чего, собственно, нужно корове зеркало? Корове в принципе зеркало совершенно не нужно, если только лишь для того, чтобы убедиться, что она - корова, - вот и находится для этого зеркало на первых столбах. Красота коровы, как сущности, состоит не в привлекательности коровьей морды, которая, как понятно, чем разляпистее - тем красивее, но совершенно в другом - в том, о чем ты постепенно узнаешь, двигаясь по этой дороге и проходя столб за столбом.
- Правда, Пастух, многое непонятно и хочется быстрее понять. Например, как сюда попадают? Как, например, я появилась на первом своем столбе?
- Ты, Елена, да и другие твои согуртницы рассматриваете происходящее с вами с точки зрения разумного принципа, но об этом придется забыть. Это не ты появилась на первом столбе, но столб появился перед тобой.
- Да, но где я была до того?
- Ты и была именно здесь, везде.
Больше вопросов Елена не задавала и прибавила шагу, чтобы догнать новых подруг.