|
Я думал. А что еще можно делать, стоя в пробке на третьем кольце, хмурым осенним днем? Я вспоминал то, что уже было, и с содроганием предполагал о том, что произойдет уже очень скоро. Мимо, распугивая машины синими сигналами и истошными завываниями, пронесся джип какой-то московской шишки, а мне, владельцу советской семерки, как впрочем, и всем остальным водителям стоящим рядом со мной, оставалось только провожать его взглядом и ругаться про себя. Да если бы они только знали, куда я сейчас еду! Ну вот, опять, ни как не получается отвлечься от своих мыслей. Не выходит не думать, переключиться на что-нибудь простое обыденное. Мысли неслышным хороводом раз за разом возвращаются, и перед глазами снова встают воспоминания десятилетней давности. Гонишь, их гонишь прочь, включая магнитолу погромче, и заставляя себя вслушиваться в надрывный голос Джо Кокера, повторяя за ним снова и снова "Unchain my heart!", а перед внутренним взором стоит полутемная комната, распахнутые дверцы шкафа и умирающий в луже крови на ковре человек ...
В тот день я рано пришел из школы. У отца был выходной, и мы вместе с ним ходили в кино. А потом мама приготовила очень вкусный ужин, и мы долго сидели за столом на кухне. После такого замечательно дня мне очень не хотелось идти в свою комнату, и я как мог, оттягивал роковой момент. Но все хорошее почему-то всегда кончается очень быстро, вот и тогда меня в половине одиннадцатого категорически и без возражения отправили спать. А спать - это значит идти в свою комнату и оставаться там одному. Я знаю, что все мои друзья-приятели завидовали мне, ведь у меня была своя комната, роскошь, которой мало кто мог похвастаться, большинство небогатых семей жило в однокомнатных квартирах, и обладание личной территорией моментально возносило меня на недосягаемую высоту. Но мне все это было безразлично. Я боялся своей комнаты. Я дрожал от страха каждый раз, когда приходилось ложиться спать, то есть оставаться в своей комнате одному.
А все дело было в шкафе. В большом старом шкафе, который стоял в моей комнате прямо за дверью. Я не однажды открывал его, при свете дня это было не так страшно, заглядывал внутрь, и естественно, не находил там ничего кроме старой одежды и большой коробки, в которую отец складывал пустые водочные бутылки. Мой отец не был, конечно, алкоголиком, но пил он очень много. Он работал психологом, причем не простым психологом, а психологом для психологов. К нему за помощью приходили обычные врачи-психологи, и он помогал им сбросить весь тот груз вопросов, боли и проблем, который они брали на себя, когда помогали обычным людям. Он много зарабатывал, что и позволило ему купить трехкомнатную квартиру, пусть и не в центре, но в хорошем районе не далеко от метро. Те, кому он помогал, обычно приезжали к нам в гости и отец разговаривал с ними в большой комнате-гостинной. А потом он шел на кухню и напивался. Они с матерью часто ругались, однако это не прекращалось. Отец говорил, что сойдет с ума, если не получит хоть какой-нибудь разрядки. И после каждого такого посещения в коробке прибавлялось пустых бутылок. А в шкафу прибавлялось страха. Конечно, когда коробка наполнялась, отец уносил ее и выбрасывал все бутылки на свалку. Бутылки исчезали, а страх в шкафу оставался.
Я долго размышлял об этом, пробовал даже объяснять все родителям, но они ничего не понимали и только говорили, что тринадцатилетнему пацану не гоже, как какой-нибудь девчонке бояться почти пустого шкафа.
И вот, я лежал в кровати, затылком ощущая исходящее из шкафа зло, и думал. Уже давно погас свет в комнате родителей, на часах было уже половина третьего ночи, а я все ни как не мог уснуть. Мои мысли крутились вокруг проклятого шкафа и бутылок. А что если, думал я, больные люди приходят к врачам со своей болью, неуверенностью, страхом, ненавистью и другими проблемами, и если врачи им помогают и от людей уходит все плохое, то куда потом все это зло девается? Наверное, психолог, избавляя людей от зла, забирает его в себя. И он очень скоро станет очень злым человеком, если не отдаст все то зло, что собрано в нем от других людей кому-нибудь еще, и он больше не сможет помогать людям. И тогда он идет к кому-нибудь еще и отдает всю свою боль ему. И вот так, черные облака зла бродят по городу, переходя от одного человека к другому, концентрируются, собираются в тучи и те психологи, которые уже переполнены этой злой субстанцией и уже не могут держать ее внутри себя тогда приходят к моему отцу. Да, мой отец замечательный человек! Он помогает тем, кому хуже всего, тем, кто вобрал в себя слишком много зла. Но тогда получается, что мой отец забирает злую энергию у других и концентрирует ее внутри себя, а алкоголь помогает ему сбросить эту злую энергию, перенести ее на пустые бутылки, что грудой валяются в ящике в шкафу. Тогда становится понятным, почему от шкафа постоянно исходит такая сильная волна злой энергии. Тогда все становится объяснимым. Нужно будет обязательно утром рассказать ему об этом, а то он, наверное, и не догадывается, что все то зло, которое он забирает у других остается в старом платяном шкафу.
Убаюканный собственными рассуждениями, я уже почти засыпал, когда со стороны шкафа послышался легкий шорох. Я хорошо помню, как мгновенный озноб буквально приковал меня к кровати. Я лежал не в силах повернуть голову и чувствовал только, как сердце бешено колотится в груди. Я медленно, очень медленно, поворачивал голову. И как только я повернулся достаточно, чтобы в отсвете уличных фонарей разглядеть шкаф, дверцы шкафа с треском распахнулись.
Прямо из шкафа, как будто выброшенный из него неведомой силой, вывалился человек. Рядом с ним на ковер брякнул самый настоящий меч, я такие видел до этого только в кино. Мужчина пошевелился и с трудом приподнялся, опираясь не левый локоть. На меня он не смотрел, его взгляд был прикован к раскрытому шкафу. В неверном свете, пробивавшемся с улицы, я видел, как блестят его глаза. Явно преодолевая себя, он сложил подрагивающие ладони в некий жест, я ясно видел его, большие, указательные пальцы и мизинцы он соединил и отставил в стороны, а остальные свел вместе и спрятал между ладоней. Приблизив сведенные вместе ладони к груди, он резко оттолкнул их от себя, как бы ударяя по шкафу, и дверцы шкафа удивительным образом захлопнулись. Похоже, этот человек был как-то связан с копившимся в шкафу злом потому, что меня прямо подбросил на кровати беззвучный взрыв ярости, который, казалось, разнесся из шкафа по комнате.
Мужчина, выпавший из шкафа, перевел взгляд на меня. И тут я заметил кровь. Очень много крови, она буквально заливала ковер, вытекая из огромной раны на его груди. Человек разжал сведенные судорогой губы и прохрипел:
- Не показывай никому!
Он толкнул свой меч, который лежал рядом с ним так, что он проехал почти через всю комнату и скрылся под моей кроватью, после чего снова упал на спину, и глаза его закатились.
Большего выдержать я не мог, и завопил во всю глотку. Я кричал от ничем не сдерживаемого страха, на который наложился и ужас, исходящий из шкафа. Я просто орал ничего не соображая. Помню только еще, как в залитую кровью комнату ворвались родители и тоже закричали, а потом я потерял сознание.
Из хаоса воспоминаний меня резко вырвали автомобильные гудки. Оказывается, пробка, наконец, тронулась и распаленные долгим ожиданием водители, с трудом маневрируя, объезжали мою замершую посреди дороги машину. Я включил передачу и тронулся с места, вливаясь в широкую реку других автомобилей. Теперь, когда приходилось уделять внимание движению, воспоминания немного отступили, но отступили нехотя и не надолго. То и дело перед глазами всплывают картины прошлого.
Вот, толстый милиционер, какая-то большая шишка, расспрашивает меня о событиях той ночи. На лице его сладенькая улыбка душевнобольного, а изо рта пахнет как из отхожего места. Я рассказываю все что помню. Все, кроме того, что у меня под матрасом спрятан самый настоящий меч. И он, конечно же, мне не верит. Как я узнал несколько дней спустя, официально была принята версия, что к нам в дом забрался вор-убийца и родителям пришлось защищать своего ребенка. Как я сейчас понимаю, эта версия стоила отцу огромных денег, но иначе нас могли обвинить в убийстве.
Вот снова, тяжкой стеной встают передо мной ужас и страх, исходящие от проклятого шкафа. Я уже просто боюсь заходить в свою комнату. Я вижу, как с каждым днем все прирастает концентрация зла, и все жду, что произойдет, когда плотина, наконец, прорвется, кто-то или что-то выйдет из шкафа в тот момент. Я скандалю с родителями, устраиваю истерику, и они отправляют меня пожить к бабушке не другой конец Москвы.
Вот, снова наплывает враз побелевшее бабушкино лицо, когда по телевизору объявили о том, что наш дом взорвали террористы. Я не помню, как мчался через весь город, помню только то шоковое состояние, когда, буквально разметав милицию, пожарных и добровольных помощников прорвался к руинам. Помню, как в оцепенении стоял над обломками, ставшими братской могилой для моих родных и еще для многих людей. И очень хорошо помню то ощущение вырвавшегося на свободу зла. Почему-то я сразу понял, что таким образом вырвалось, наконец, из старого шкафа то зло, что копилось и концентрировалось в нем годами. Я ощущал его, разлитое в воздухе, как огромное черное облако. И с этого места оно уходило. Постепенно облако истаивало, рассасывалось по щелям, ложилось тонким слоем на окружающих меня людей, уносилось с проезжавшими автомобилями. А я стоял рядом и сжимал и разжимал кулаки в бессильной горечи, что ничего не могу сделать и исправить.
И еще встает перед глазами воспоминание о другом разрушенном доме. Тоже было объявлено, что это терракт. Однако, побывав и там, я ощутил точно такое же черное удушье, какого боялся всю свою жизнь. Уже подходя к месту, на котором раньше стояло здание, я снова ощутил черную ауру концентрированного зла, нашедшего себе дорогу в наш мир.
Я помню, что примерно с этого момента я стал ощущать эманации тьмы вокруг себя с предельной ясностью. Теперь не банальный страх неизвестности овладевал мной. Я просто видел вокруг людей некие черные вихри, очень похоже на мелкий снег черного цвета, что своей пеленой окутывает все и вся вокруг. И чем больше зла сконцентрировано, тем сильнее сжималось сердце болью. Дольше этого я выносить не мог. И я начал упражняться с мечом. Да, с тем самым мечом, о котором, еще будучи мальчишкой, не проболтался ни словом ни своим лучшим друзьям, ни родным, ни милиции. Я отыскивал в интернете статьи, ходил в секцию академического фехтования, смотрел практически все фильмы, где применялось холодное оружие длиннее обычного ножа, и повторял, и повторял то, что видел.
Зачем? Я не мог ответить сам себе на этот вопрос. Я просто чувствовал, что это понадобиться. И вот, вчера, проезжая по набережной Москвы-реки, я вдруг почувствовал боль в сердце такой силы, что чуть не потерял сознание. Кое-как остановив машину и осмотревшись, я увидел, как из окон одного из домов прямо-таки выплескиваются волны той злой силы, что оставила неизгладимые следы в моей душе. Эта сила еще не нашла дорожку сюда в наш мир, однако, я чувствовал, стена отделяющая и сдерживающая прорыв почти совсем истончилась и не сегодня-завтра произойдет истечение зла. Я представления не имел, какую форму оно примет, будет это новый терракт или еще что, но все что я мог вообразить представлялось мне донельзя ужасным.
Пронзительный гудок вновь вырывает меня из пелены воспоминаний. Оказывается, задумавшись, я чуть не подрезал крутейший BMW с правительственным номером. Развожу руки в стороны, показывая, что извиняюсь. Не хватало еще начать разбирательства, когда на заднем сидении, завернутый в кучу тряпок и старую куртку, покоится настоящий меч. Заберут ведь тут же, как увидят.
Но вот и набережная. Проезжая мимо нужного дома, я снова чувствую, как холодом сжимается все у меня внутри. С трудом нахожу свободное место рядом с домом и паркуюсь. На часах только половина восьмого. Не могу же я идти в дом с мечом в это время на виду у всех. Приходится ждать.
Я снова слушаю музыку, хожу вокруг машины, опять сажусь и снова прогоняю через себя все воспоминания, они алчно захватывают меня, и снова засасывают в ловушку прошлого. Но я, в который раз, вырываюсь. Жаль, что я не курю, сейчас бы снять напряжение каким-нибудь наркотиком. Но приходится успокаивать дрожащие колени усилием воли. Убеждая себя, что ничего страшного не произойдет, уговаривая себя, что может быть я и совсем не прав, и что мои мысли есть всего лишь полный бред, что никакого концентрированного зла не существует. И снова ожидание, с поминутным поглядыванием на часы. Стрелка движется медленно, однако гораздо быстрее, чем мне бы хотелось. И почему собственно, я жду ночи? Потому, что воспоминания упорно возвращают меня туда, где я в ночи захлебывался трусливым криком над мертвым воином? Или это просто какое-то внутренне чувство, вроде того, которое помогает мне видеть зло как черный снег? А город засыпает, погружается в ночь, и никому нет дела до дрожащего, ежеминутно борющегося с самим собой человека. Пора! Я пересиливаю себя и выхожу из машины. В руках я несу завернутый в одежду меч.
За несколько часов ожидания я присмотрелся к кнопкам, на которые нажимали входящие в дом жильцы, и теперь без труда, с третьей попытки, отпираю дверь домофона. Черный снег ведет меня. Я иду туда, где его больше всего, где черные вихри свиваются в один огромный шар черного огня. Третий этаж, пятый, восьмой, я пробираюсь по лестнице и наконец подхожу к двери, из-за которой как будто бьет черный фонтан. Останавливаюсь у двери, толкаю. Дверь, естественно, заперта. "Вот и ладненько, я не могу войти, можно ехать домой!" - Говорит внутри меня противный, но такой естественный голосок - "Я ничего сделать не могу, что же здесь можно поделать...".
В который раз пересиливаю себя и кладу ладони на обивку двери. Ведь тот воин, что я видел в детстве, как-то же вошел в нашу квартиру? В настоящий момент мне очень хочется верить, что он приходил к нам за тем же, зачем и я пришел сегодня сюда. Кто знает, может быть, не будь его, взрыв, погубивший всех жильцов, произошел бы гораздо раньше и унес бы больше жизней. Надеюсь, нет, верю, что это был настоящий борец со злом, что он защищал людей от подобных катаклизмов, подобно тому, как мой отец-психолог освобождал людские души от накопившегося в них зла.
Мысли бродят сами по себе, пронзая время и пространство, и перед глазами встает прощальный жест, которым воин закрыл дверцы шкафа перед смертью. Мои пальцы сами по себе складываются в такой же жест, я наваливаюсь на дверь, и ничего не происходит. Ладони бессильно скользят по закрытой двери. А если наоборот? - падающей звездой в небесах сознания мелькает ясная мысль. И я складываю ладони, отставляя средний и безымянный пальцы, а все остальные загибаю вовнутрь. И я делаю шаг вперед. Простой и легкий шаг, как будто никакой двери нет и в помине. Оборачиваюсь, разжимаю ладони, и пальцы снова ощупывают монолит двери, но уже с обратной стороны.
Передо мной маленькая однокомнатная квартира. Стараясь не шуметь, прохожу в комнату. На постели, разметавшись под одеялом, спит нестарый, лет тридцати, бородатый мужчина. А по комнате, как будто в аквариуме рыбки, плавают сгустки черного тумана. Я стараюсь осмотреться, не двигаясь с места, благо, яркие уличные фонари посылают сюда достаточно света. Обстановка в квартире поистине спартанская. Я вижу только кровать со спящим человеком, два кресла и телевизор в углу. И еще на стене небольшая картина маслом, на которой изображена головка очень красивой девушки. И еще в углу я замечаю большую старорусскую икону, две свечи и лампадку под ней. Взгляд мой натыкается на стопку книг, сваленный в углу, все толстые, большого формата, с поблескивающими в неверном свете золотыми буквами на корешках. Неужели это квартира священника? Замечаю лежащую рядом с головой спящего еще одну книгу и с трудом разбираю, что это библия. Да, конечно, это священник, никто другой библию на ночь читать не станет. Что же, это вполне естественно, ведь не только психологи помогают людям избавиться от внутреннего зла, принимая на себя его часть. Священник на исповеди делает тоже самое. Но где же, где тот проклятый шкаф, за который здесь цепляются силы тьмы?
Я оглядываю комнату еще раз. Закрываю глаза, вновь вызывая в себе детские воспоминания, о том, как я боялся подойти к старому шкафу, стоявшему в моей комнате испокон веков. И тьма клюет не эту заманчивую приманку. Из картины с милой девушкой на меня как будто обрушивается холодный липкий поток темноты. Я резко открываю глаза и глубоко дышу, стараясь изгнать из души весь тот ужас, что низринулся на меня. Постепенно я прихожу в себя и снова набираюсь смелости посмотреть на картину. Интересно, кто она? Киноактриса, неразделенная любовь, или просто родной человек, изображению которого бедный священник поверял беды и горести, что лились не него? Это все не важно, важно то, что мне сейчас нужно будет уничтожить этот портрет, и я вытаскиваю свой меч из груды тряпок.
Но как же уничтожить этот сгусток тьмы? Я заношу клинок над головой. И вдруг в завихрениях черного тумана проскальзывает нечто, что заставляет опуститься уже занесенную руку. Некая эманация радостного ожидания, словно черный туман сам стремится к подобному исходу: "Да, да, руби изо всех сил, сокруши эту преграду, дай, дай мне свободу!".
И снова ярким всполохом пламени рождается то, что, наверное, называют вдохновением. Я знаю что делать! Не рассуждая, не давая себе ни минуты подумать, а что там со мной может случиться, презрев бешеное биение собственного сердца, я складываю ладони в отворяющем жесте и делаю шаг вперед, прямо сквозь картину. Шаг во тьму.
Квартира исчезает моментально. Куда-то пропали и все звуки, уши заложило как будто ватой. А глаза видят лишь тоже, что и раньше, большие хлопья и сгустки черного тумана, рассеянного в воздухе, мягко плавающие и упруго переплетающиеся между собой. Я оглянулся. Снова ожили все страхи, снова предательски задрожали колени, ноги сделались словно ватные, а сердце казалось, бьется уже где-то в районе горла. Преодолевая себя, я сделал шаг вперед. Ноги шаркнули по земле, не имея сил подняться, как у древнего старца, но я, уже из чистого упрямства, пытался продолжать движение. Нужно найти центр. Найти то, где собственно и концентрируется зло, найти то место, где его можно рассечь, разорвать, истребить навеки.
И стоило этим мыслям проникнуть в мозг и прочно там укрепиться, как весь черный туман вокруг пришел в яростное движение. Струи сплетались и расплетались с лихорадочной быстротой и вот, наконец, устремились все в одну точку, выплетая нечто похожее не фигуру человека. Неужели они отозвались на мои мысли?
Все круче и туже затягивались призрачно-черные узлы губительных вихрей. Все яснее и яснее можно было разглядеть среди них человеческую фигуру. Вот только человеческого в ней было не много. Вместо ног, что бросилось в глаза быстрее всего, образовались волосатые козлиные ноги с копытами вместо ступней. Между ногами проглядывал лысый крысиный хвост с мохнатой кисточкой на конце. Тело существа оказалось заковано в черный доспех, поглощающий малейший лучик света, падающий на него. Голова монстра тоже оказалась закрытой глухим шлемом, в прорезях которого горели угольки глаз. Венчали шлем огромные рога, загнутые сверху вниз, и нельзя было сказать, украшение ли это на шлеме, или рога просто продеты в прорези. В руках существо держало огромную косу, с лезвия которой капала ярко-алая кровь.
Мои колени тряслись все сильнее. Я понимал это, но сделать хоть один шаг казалось непосильным. Я не мог отвести взгляда от этой ужасающей фигуры, что спустя лишь мгновение материализовалась передо мной. Это был дьявол, внезапно принявший телесную форму, поднявшийся из ада ужас и восставшая смерть. То, чего боится каждый из нас, судья страшного суда.
Демоническая фигура сделала шаг по направлению ко мне. Там за моей спиной был выход в иной мир, в тот, в который она стремилась попасть, ворота, открытые мной, и что ей за дело до дерзнувшего встать на ее пути, его можно смахнуть в сторону и там уже в чистом незамутненном мире, в мире, в котором ей было однажды отказано, там уже можно развернуться во всю свою ужасную мощь.
Адская фигура надвигалась, а я даже не мог пошевелиться, не мог сделать ни одного движения. Или мог? Медленно, по миллиметру, преодолевая себя, с каждой секундой ломая внутренние барьеры собственного страха, я тянулся к единственному оружию, которое у меня было, к чудесному мечу. Перед глазами снова проплывали сцены прошлого, упражнения с мечом, руины разрушенного дома и, наконец, мертвое тело на ковре пропитанном кровью. И тут я понял, что должен. Должен всем тем, кто погиб в обломках падающего дома, должен тому неведомому мне безымянному войну, что не испугался, что боролся до конца, презрев собственную смерть. Должен за то, что мой детский страх, пусть и не осознанно, проложил дорогу злу.
Моя ладонь сомкнулась вокруг удобной рукоятки меча, и тут же, как будто прибавилось сил. Стоя на подкашивающихся ногах, я сумел отвести меч в первую позицию. Очень удобная позиция, из нее можно с одинаковой скоростью и атаковать и защищаться. Я не был готов к бою, но кого это волнует?
А тварь, что приближалась уже ко мне огромными скачками, заметив, что я поднял меч, издала такой вопль ярости, что, казалось, содрогнулось само небо, и понеслась ко мне еще быстрее. И, наверное, от этого я бы не устоял. Я был бы смятен и раздавлен, отброшен в сторону, как щенок, который бросается под летящий на шоссе автомобиль. Но вдруг я почувствовал, что держу меч не один. В месте со мной его держит тот погибший у меня на глазах воин. А вместе с ним ... меч держат еще чьи-то руки. Мужчины, старые, молодые и в середине лет, одетые обычно и незнакомо, женщины, дурнушки и красавицы, я не знал их ни одной, и даже несколько детей. Все они держат мой меч, и в тоже время, его рукоять остается в моей руке. И я почувствовал в себе силу, силу крушить горы и останавливать реки, огромную силу. И я что было сил закричал:
- Ты не пройдешь!
Откуда я это взял? Неважно. Я ринулся на перерез темному демону, взмахнул мечом .... Это было, как будто две лавины сошлись в смертельной схватке навстречу друг другу. Два меча, две силы пересеклись в одной точке. Сшиблись в языках пламени два начала. Сшиблись, чтобы осталось только одно. Сшиблись и откатились.
Меч, даже упертый острием в землю, сильно оттягивал руку. Вся сила, только что переполнявшая меня, ушла, как вода утекает сквозь пальцы. А не земле передо мной возвышалась поверженная туша. Сначала едва заметные, но быстро набравшие силу языки пламени охватили ее со всех сторон. Не прошло и минуты, как жаркий огонь охватил ее всю, начисто выжигая черные вихри, еще сплетавшие свои смертельный танец. Еще миг, и тело монстра испарилось, распалось в прах, исчезло полностью и окончательно.
Я оглянулся, однако не увидел и своих помощников, тех, кто своим присутствием позволил мне преодолеть собственный страх, и сразиться с чудовищем. А может, они мне только привиделись?
Снова дрожащие руки не хотят складываться в открывающий жест. Но теперь это дрожь не страха, а смертельной усталости и опустошенности. И немного гордости за себя. Наверное, именно эта гордость и предала мне нужную толику сил, помогла сложить пальцы нужным образом и я вновь оказался в квартире священника. Здесь ничего не изменилось, только вот картина на стене распалась на две части, как будто рассеченная ударом моего меча. Что ж, здесь уже ничего поправить нельзя. Но зло здесь все же уничтожено и избыто. И снова пройдя сквозь дверь, я, пошатываясь, побрел к машине.
Когда я подъехал к своему дому и припарковал машину, было уже раннее утро. Рано посветлело, что обещало еще один теплый и солнечный осенний денек, прощальный подарок уходящего лета. Пока я доставал из сумки ключи, чтобы открыть дверь подъезда, она открылась сама, и из подъезда выбежала красивая девушка. Длинный рыжий хвост, красиво разбросанный по плечам, стройная фигура, в руках футляр с гитарой. Странно, но я ее раньше у нас не видел. Хотел было улыбнуться ей, но встретившись с ней глазами отшатнулся. Сердце снова сжало уже знакомое чувство близкого сконцентрированного зла, в лицо как будто плеснули ледяной водой. Она же в свою очередь тоже отшатнулась от меня, прикрыв глаза так, как будто в них угодил луч яркого солнца. Я хотел шагнуть к ней, но она резко распрямилась, бросилась бегом с крыльца и завернула за угол дома. На непослушных ногах я побрел за ней, однако, за углом уже никого не было. Чувство сконцентрированной тьмы тоже отступило. Постояв еще немного, оглядывая пустынную утреннюю улицу, я снова повернул к дому.
Отпирая дверь в свою квартиру, я мимоходом заметил приоткрытую дверь соседней квартиры. В соседях у меня живет дядя Коля, гениальный художник и полностью опустившийся алкоголик, в угаре он часто оставляет дверь открытой, уходя за бутылкой, и ничего в этом удивительного не было. Обычно в таких случаях я просто захлопываю его дверь и иду к себе. И что меня дернуло, вместо того, чтобы закрыть его дверь, я толкнул ее и вошел. Может быть мне после сегодняшней жуткой ночи хотелось посмотреть на его картины? Николай, не смотря на почти непрерывный запой, а может быть именно благодаря ему, рисовал просто замечательные картины. Смотришь не такую, и буквально чувствуешь, как из тебя уходит все плохое, а картина, словно солнце в яркий летний день, одаривает тебя теплом и добротой.
Заглянув в его комнату, по совместительству студию и спальню, я обомлел. Дядя Коля лежал на кровать вдрызг пьяный, а все его картины были аккуратно разрезаны точно пополам. Как же так, зачем ему вдруг понадобилось уничтожать собственные картины? Я поднял одну из половинок, и долго смотрел на нее. Это была моя любимая картина, на которой был изображен огромный алый дракон, укрепившийся на горе золота и пускавший струи огня в приближающегося к нему рыцаря в стальных доспехах. Лицо рыцаря было мужественно и сурово, сразу было понятно, что ему страх не ведом и что он сразит ужасного монстра и освободит очаровательную принцессу, заточенную в башне за спиной дракона. Теперь доблестному рыцарю никогда не свидеться с красавицей принцессой, рыцарь остался на одной половине холста, а принцесса - на другой. А дракон был и там и там.
Аккуратно положив кусок картины на место, я еще раз поразился, зачем было резать столь прекрасные картины? Резать или ... рубить! Я еще раз подхватил холст и провел по месту разреза пальцем. Перед глазами мелькнуло лицо девушки на картине в квартире священника, которую я покинул совсем недавно. Да, очень похоже. Мой меч оставил на той картине точно такой же след. Обломок картины выскользнул у меня из пальцев. Мысли метались, лихорадочно водя хороводы и выстраиваясь в абсолютном беспорядке. А ведь у девушки, с которой я столкнулся в подъезде, в руках был футляр для гитары, в котором очень, наверное, удобно носить меч! Но зачем ей уничтожать картины, наполненные светом и добротой? Но ведь я тоже уничтожил картину. Картину, наполненную тьмой и злом. Я пришел на зов и не дал осуществиться прорыву тьмы в мой мир, а что если .... Что если такая же концентрация и такой же прорыв могли произойти здесь, только не тьмы, а света? И что если прорыв света будет также ужасен, как и прорыв зла? Что если эта девушка, такой же воин, каким и я теперь стал, и она по-своему сохраняет мир и порядок в нашем мире?
Усталая голова пухла от вопросов. Усталые ноги подкашивались и не держали. Нужно вернуться к себе, восстановить силы. Ведь тот священник сегодня снова будет принимать исповеди, то есть снова забирать боль и зло и снова концентрировать их у себя. А сколько еще есть таких священников, психологов, врачей и других хороших людей, которые принимают не себя чужую боль? А значит, будет новая тьма, и она будет вновь пытаться прорваться сюда к нам, и нужно будет вновь встать на ее пути. А с этой девушкой - воином тьмы, я еще встречусь, что-то мне это подсказывает точно.
|