Акиро Кира : другие произведения.

Плюс 34 в тени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Плюс тридцать четыре в тени. Я сошла с ума. Открываю окно, впуская в салон раскаленный ветер. Даг неодобрительно смотрит в мою сторону, но не говорит ничего. Блажью больше, блажью меньше.
  
   Небо в этой степи пепельно-голубое, словно в нем растворили пару унций жидкого серебра. Цветут маки. Я не знаю, кто сравнил цвет их лепестков с кровью - он явно не видел предмета сравнения. Маки ярче.
  
   Стаскиваю очки, шкурой чувствуя очередную волну неодобрения.
   - Заправиться бы, - не хочу ссоры. - Вот-вот лампочка загорится.
   - Сам вижу, не слепой. Сколько там до ближайшей заправки?
   Неохотно закрываю окно, шуршу картами: говорила сто раз, что нужно было покупать атлас, но кто ж когда меня слушал. А теперь вот мучайся с этими "простынями".
   - Если на следующей развилке ты свернешь направо, то через километр мы сможем залить полный бак. И станем еще ближе к морю.
   - Насколько ближе? - Даг вытер мокрый лоб. Вымотался он все-таки преизрядно. Как-никак вторые сутки в пути.
   - На два километра и сто пятнадцать метров.
   - Исчерпывающе. Вопрос номер три: сколько у нас наличных?
  
   Заглядываю в темное, пахнущее корицей и можжевельником нутро бумажника.
   - Нисколько... прости, Даг.

***

   Ланцет этот, судя по виду, был изготовлен еще во времена кудрявых дядяек в тогах. Покрытая прозеленью бронза, кривые, наспех нацарапанные знаки Пробы. Сборник был вполне ланцету под стать: мятая страшная миска с такими же устрашающими знаками.
  
   - Чтоб их всех! Опять антибиотки потом жрать! - я не в силах понять Дага полностью, но разделяю его негодование.
   - Его карту, хозяйка, - руки у человека немытые, с обломанными страшными ногтями. Не пойдет.
   Протягиваю ему карту: запаяна в пластик, отмоется.
   - Ого! Двоечка-минус! - глазки человека жадно блестят. Разбежался, драгоценный, рассчитывая, на сколько сможет отступить от квоты. Не пойдет.
  
   - Позови кукольника, человек, - последнее слово сопровождаю легким нажимом, давая сальному нахалу понять, где же все-таки его место. Чувствую на запястьях тепло пальцев Дага. Я помню, я все помню, но кровь выше меня.
   Взгляд заправщика замирает, его тело покорно подчиняется приказу. На прямых, еле гнущихся ногах он неспешно поднимается в кабинку над заправочными колонками.
   - Дуэли захотела, девочка? - ему столько же, сколько и мне. Однако, хорошая кровь - великое дело, и изнутри, и снаружи. Лицо кукольника похоже на жеваную бумагу, темные руки заходятся мелкой дрожью. Но в глазах лед, и я улыбаюсь в ответ.
  
   - У меня нет времени. И топлива тоже нет. Двойка-минус - хорошая группа. А твой констант слишком уж жаден.
   - Ты недооцениваешь меня, девочка. Мой констант сейчас далеко отсюда, а эта шваль даже на расплатку не тянет, - выводить заправщика из-под моего контроля он отчего-то не торопится, и я позволяю себе пошалить: человек дергается, руки гнутся под нелепыми углами, в глазах плещется ужас и подступающее безумие. Кукла, знай свое место!
  
   - Эль... нам пора, ночь скоро, Эль, - синяков мне не миновать: у Дага всегда была хорошая хватка. Киваю своему константу, давая понять, что я его слышу. Киваю кукольнику, давая понять, что попытка обмануть меня не прошла. И отдаю сердцу куклы короткий приказ.
  
   - Уааааа! Дуэль!.. Ты нарушила кодекс! - прости меня, безвестный. Жадность - не порок, а вот обмана я не переношу.
   - Ты пытался меня провести, Даэнне, - клановое имя называется дважды за жизнь кукольника: для этого несчастного оно звучит во второй и последний раз. Я знаю имя - это значит что кровные законы на моей стороне.
  
   - Эль, пожалей его... у него больше ничего нет, - лицо у Дага серое, зрачки разошлись во всю ширь. Он знает, что будет через несколько мгновений. Он боится и ненавидит.
   - Значит, его здесь больше ничто и не держит, - беру лицо коленопреклоненного кукольника в ладони и смотрю, как уходит его жизнь.
  
   - Заправься, пожалуйста, нужно успеть дотемна...

***

  
   Хорошо лежать на заднем сидении, слушать, как шуршат шины, и ни о чем не думать. Видеть отголоски заходящего солнца на своих задранных вверх коленях, дышать медленно и глубоко, ощущая, как бьется внутри чужая сила, через пару дней вольющаяся в твою собственную.
  
   - Можно, я буду молчать? Я устал, и ты все давно сама знаешь, - веди машину, констант, и не думай о том, что делает твой контрактор. Так будет лучше для всех.
   - Долго до моря?
   - Пара десятков километров. Окно не открывай, очень прошу. Пластырь у нас еще черти когда кончился.
   -Да-да, я помню, я все помню...
  
   Мне безразличен пластырь и последствия. До моря всего-ничего, а я хочу услышать его, почувствовать его запах как можно раньше. Ожогом больше, ожогом меньше - какая, в сущности, разница.
  
   Наверное, ему хочется закричать, ударить меня, или еще чего-то еще из этих дурацких человеческих штук. Но клеймо контракта на запястье не дремлет - Дагу больно, он на мгновение отпускает руль. Мир вихляется, мир норовит отправить нас по кривой в кювет. Безотчетно нарушаю запрет: пальцы константа накрепко смыкаются на руле.
  
   - Не смей! - какое счастье, что я не вижу этого лица. У кукольников нет чести - это известный факт. Но нарушить уговор, заключенный по моему же настоянию - это переходит все границы. Даже с точки зрения кукольника.
  
   Отпускаю Дага, отсекаю себя от такой удобной, такой привычной связи. У кукольников нет чести. Но мы умеем ценить верность, любовь и прочие хорошие вещи. Даже если ничерта в них не смыслим.
  
   - Передай воду, - в его голосе пустынная сушь: так бывает всякий раз после того, как я напоминаю своему контрактору об истиной расстановке сил. Нашариваю бутылку, тянусь к теплу его рук. Если он еще раз так дернется, то мне опять придется врать себе. Не прощу.
  
   - Следи за дорогой, пожалуйста. И музыку включи. Нам всего-ничего осталось.
  
   Кивок. По первым аккордам узнаю песню, улыбаюсь. Память, привязанная к этим нотам такова, что не улыбнуться невозможно. Только вот невесело оно все, безрадостно и даже постыдно...

***

  
   Мальчишка играл на гитаре из рук вон плохо. Голос еще не начал ломаться и тоненькой иголочкой вонзался в мысли прохожих, привлекая внимание, заставляя мелочь кочевать из карманов в потертую кепку у ног певца.
  
   Кавалер орденов невинной крови, с ним - походная кухня.
   Щипчики, скальпели, зажимчики, а ты сегодня будешь моей раненой куклой.
   Раз, два, три, я - доктор ТиБиБо, а что у нас внутри, ну-ка?
   Четыре, пять, шесть - и ты внутри такой же, как и все...
   Фу! Скука!1
  
   Я поздно отвлеклась от голоса, поздно перестала слушать и начала слышать. Куклы уже вовсю толпились вокруг мальчишки с гитарой, куклы хлопали и пытались подпевать. Мальчик-мальчик, неужели никто из взрослых не расказал тебе всех правил игры, неужели никому не было дела до того, что будет с тобой, если хотя бы один из кукольников услышит все это?
  
   Пробиться сквозь толпу было плевым делом. Я успела посмотреть в мальчишкины глаза ровно за мгновение до того, как гитара выпала из расслабленных рук. Страх, ожидание боли, отвращение, то, которое неизменный спутник всякой куклы, смотрящей в лицо своего кукольника, - ничего этого не было. Только спокойствие и твердая уверенность в правильности содеянного. Гаденыш.
  
   "Мы - не куклы... Мы - люди... такие же... как и вы..." - голосовые связки я прижала сразу же, неосознанно, еще до того, как взялась за руки-ноги. Поэтому то, что он хотел сказать, не услышал никто. А по губам читать могла только я, - толпа отшатнулась, оставив нас друг другу.
  
   - Люди, как же. Смотри, внимательно смотри, пока можешь. Даже звери не бросают своих детенышей на растрезание. Люди... - я плевалась словами, я давилась ими, не понижая голоса. Куклы не должны забывать о своем месте. Мальчишка беззвучно шевелил губами.
  
   "Мы... люди. Не хуже и не лучше вас. Просто умеем куда как меньше", - люди... да они не стоили ни одного из движений твоих губ, мальчик. Они просто стояли и смотрели, как я буду тебя убивать. Тоже зрелище, ничего не скажешь. А у них так мало зрелищ в их кукольной жизни. Черта с два. Обойдутся.
  
   Дернула мальчишку, в который раз подивившись, насколько же это отталкивающее зрелище. Подвела поближе, почувствовала ладонями тепло чужого тела. Кровь глухо бухнула в виски. Кожа у моего будущего константа оказалась тонкой и пахла лимонами. Гадость какая. Прокол, соль на губах. Ни с чем не сравнимое жжение - природа утонченный мститель: наша еда причиняет нам боль, какая забавная шутка. Прокол, прокол, прокол. Жжение стало нестерпимым. Мальчишка обмяк в моих руках - не от страха, нет - просто начала действовать моя слюна. Спиной я ощущала болезненное кукольное любопытство. Лично дерну кажого, но потом. Сволочи, трусливые сволочи. Будь вы людьми, нелепые куклы, вы забили бы меня камнями. Вместо этого я всем телом чувствую ваш страх.
  
   Кукла с оскаленным ртом, с острыми зубами - я люблю свою куклу.
Я с ней игрался в раннем детстве - я ее резал ножом на кухне.
Я ей вырывал руки-ноги и выкалывал красные глаза иголкой.
Я ей вырывал ноздри, ногти и вешал в ванной на бельевой веревке.
  
   ТиБиБо, потерпи немножко - неотложка в пути.
ТиБиБо, кукольная любовь моя
Кукольной жизни рознь.1
  
   Я знала эту песню, малыш. Ее написали задолго до моего и твоего рождения. Смешно, правда?
  
   Последний прокол и на тонком, пахнущей чертовыми лимонами запястье расцвела кровавая роза. Родовой знак. Клеймо и печать. Ты мой, упрямый кукольный ребенок. Моя сила стала твоей, твоя слабость стала моей. Честный обмен, как ни крути. Будем жить дальше.
  
   - Как тебя зовут, констант?
  
   - Дааа... - Связки пережала, вот дуреха. Значит, буду звать Дагом...
  

***

  
   - Смотри, Эль, город уже виден. Только окно...
   - Я помню. А город красивый. Нужно будет снять деньги, и обратиться в больницу. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы со здоровьем. Ни к чему это.
   - Спасибо за заботу, но жилье найти - это куда как насущнее.
   - Хм, гостеприимство общины тебя не устроит, нет?
   - Не устроит. Меня раздражают все эти взгляды, обращенные в сторону моей яремной вены. И все эти попытки подергать мои ниточки тоже раздражают. Поэтому ты как хочешь, Эль, а я поищу жилье в кукольных кварталах.
  
   Быстро же ты забыл про то, что они люди, мальчик. И ста лет не прошло. Хотя, может и притворяешься, кто тебя там, внутри, знает. Может готовишь, мне на радость, какую-нибудь кукольную смешную революцию. В конце концов ты слишком хорошо помнишь о том, что твоя жизнь есть прямое продолжение моего существования. Многие знания - многие скорби, и не я это сказала. Но ты должен параллельно этой своей уверенной памяти не забывать о том, что они все - все, сколько их там было на той давней-позабытой улице, - умылись своей кровью. Я держу слово, особенно, в том, что касается наказаний. И при необходимости с легкостью повторю все это заново.
  
   Карты ложатся мне в руки. Белоснежным крапом кверху.
  
   - На следующем перекрестке налево, потом два правых поворота. И не разгоняйся, в южных городах узкие улицы. Шут с ней, с покраской, но без зеркал заднего вида жить некомфортно.
  
   - Учту. Что там, за всеми этими правыми-левыми поворотами?
  
   - Море.
  
   Опускаю стекло до упора. Рву свисающий через заборы виноград и тугие темно-зеленые листья неизвестного растения. Пробую и то и другое, мешаю горечь и сладость, не торопясь сглатывать, продлевая наслаждение инаким, не тем вкусом.
  
   - Поверни направо, Даг.
  
   - С чего бы?
  
   - Я передумала. Едем искать жилье и врачей, - люблю кукол-константов с большим стажем: за полтора-два своих века они перестают чему бы то ни было изумляться. Совсем. Восхитительная особенность.
  
   Даг способный. В прикуску к невозмутимости за то короткое время, что мы вместе, он научился сдерживать еще и некоторые инстинктивные кукольные реакции. Вздохи облегчения, к примеру.
  
   Воздух пахнет йодом, солнцем и морем. Каждый вдох отдается где-то глубоко-глубоко внтутри. Глубже не бывает. Кашляю, утираю с губ пресную кровь.
  
   - Эль! - учить тебя, не переучить, констант.
  
   - Рули в город. Все остальное тебя касаться не должно.
  

***

  
   Комнатка крохотная, под самой крышей. В потолке - огромное окно. Луна кукольников, красная, рыхлая и ноздреватая заглядывает мне в лицо. Те, что спят в домах внизу, те, что спят и видят сны - они боятся тебя, луна.
  
   - Эль, ужин, - нет желания отвечать, поворачивать голову, брать из теплых даговых рук стакан. Я сыта луной, мне больше ничего не нужно.
  
   - Эль...
  
   Еда не жжет небо, она всего лишь едва ощутимо покалывает язык. Единичка и плюс, детское меню...
  
   - У них не было ничего посолиднее? Мне литра три придется выхлебать, и то, не уверена, поможет ли.
  
   - Эль, у них нет общины. Слишком близко к морю. Кукольников тут едва пять голов на весь город наберется, да и те все больше из старших. А ты сама знаешь, каково их отношение к деликатесам.
  
   Интересно. Досадно, что самой в голову не пришло: редкие кукольники сходят с ума себе во вред. И мало кто сходит с ума настолько, что едет жить в пускай и богатый, но приморский город. Досадно.
  
   - Сделай заказ на завтра. Двойка-минус, три... нет, четыре квоты. Счета пусть отправят в Большой Дом, я сделала соответствующие распоряжения. За скорость они могут просить не более тридцати процентов.
  
   - Как скажешь. Я посижу в баре пару часов? - кукольная семья: заботливый муженек-подкаблучник при хворой женушке. Шаг вправо, шаг влево - расстрел. А вот еще деталька, для пикантности и усиления остроты восприятитя: женушка-то - кровососка, которая этой ночью разменяет свое первое тысячелетие. Курортная идиллия.
  
   - Будь аккуратен. Не поддавайся на провокации, нам только дуэлей не хватало в этом просоленном раю.
  
   Он улыбается мне. Луна улыбается мне. А я плачу.
  
   Дверь закрывается бесшумно, плюсовая единица тяжело плещется в желудке. Спать и не видеть снов. Хоть в этом мы устроены лучше кукол.
  

***

  
   Ветер крепчает, ветер брызгает мне в лицо мелкими солеными капельками: у кукол бывает смешная болезнь ветрянка и у некоторых после нее остаются рытвинки на лице. И я буду словно кукла - ни тебе лоска, ни гладкости белой кожи: ранки и ожоги, и еще царапины на щиколотках. Привычно проверяю Дага; он сыт и доволен, он играет в покер с местными куклами и тщательно следит за тем, чтобы часы не съехали со своего места на запястье. Улыбаюсь себе, луне и соленому ветру. Еще тридцать шагов. Двадцать девять...
  
   Море неспокойно ворочается на своем исполинском ложе. Эгоцентрично пытаюсь отнести его воления на свой счет и сама улыбаюсь собственным мыслям: морю нет дела до смешной сумасшедшей кукольницы на его берегу. Оно слишком занято собой и своей игрой с ветрами.
  
   Бьет часовой колокол на далеком маяке. Три пополуночи. Я вошла в свою вторую тысячу лет и на первом же шаге обожгла себе ноги. Хохочу, сплевывая кровь, мешающую дышать. За что ты так не любишь нас, море? Мы такие же дети тебе, как и те, за чьи нити мы дергаем. Длинный влажный язык волны облизывает песок в паре сантиметров от моих ног: выразительный, но неясный ответ.
  
   Они идут цепочкой, сжимая в руках фонари и какие-то смешные палки, их дыхание тяжело, прерывисто и порой теряется в шуме прибоя. Они боятся, но продолжают идти. Мои смешные храбрые куклы.
  
   За первой цепью показывается вторая, за второй - третья. Два миллениума, много? Мало? Сколько нитей я могу потянуть разом сама, без помощи константа? Двести, триста? Сплошные вопросы и ни одного ответа. И за спиной - равнодушное море, от которого поддержки не дождешься. Нескучной тебе жизни, констант. Если они не разобрались с тобой раньше.
  
   Первая цепь замирает, разом выдыхает и падает на мокрый песок. Остановка сердца. Бежало-бежало сердечко и запнулось о тоненькую ниточку. Бывает.
  
   Идущие следом куклы притормаживают, но продолжают движение. Тянем-потянем, вот и остановка. "Почему бы тебе просто не лишить куклу сознания?" - спрашивал меня когда-то мальчик Даг, не растерявший еще жалости к себе подобным. "Кукольники не умеют жить вполсилы, детка. Все, или ничего - мы совсем-совсем как ваше сердце".
  
   - Остановись, Эль! Не надо больше! Они уйдут... - глупый констант - мертвый констант. Но с твоей помощью я, быть может, и выберусь из этой передряги. Он продирается через кукольные ряды, отблески фонарей мешаются с тенями. На миг мне кажется, что мне навстречу спешит рыцарь из глупой детской сказки: белый-белый герой, стремящийся оградить кровавую ведьму от горящей праведным гневом толпы.
  
   - В глубине материка они похожи на червей. Но здесь близость моря, видимо, придает им храбрости. Ты мешаешь мне развлекаться, констант. Отойди.
  
   Спина человека закрывает мне обзор, и я снова вру себе и смотрю на мир его глазами. Куклы остановились, полняли свои смешные орудия смерти.
  
   - Уходи, выродок. Нам нужна упыриха. Тебя трогать - только руки марать. Уходи.
   - Умрете все. Я кормил ее три часа тому. Вы просто не знаете, с кем связываетесь.
   - Она убьет тысячу, две, может быть три. Нас здесь - пятнадцать тысяч. Уходи, не вмешивайся и, быть может, будешь жить.
  
   Даг поворачивается ко мне.
  
   "Эль, делай что нужно. Я порядком устал от всего этого: от тебя, от кукол, от жизни в качестве оружия и средства оплаты, просто от жизни. Она такая длинная, когда ты рядом", - нам не нужны слова, мы - единое целое, констант и контрактор. Альфа и омега. Два миллениума - что ты знаешь о долгой жизни, детка...
  
   "Может ли кукла стать кукловодом? Давай, я отвечу тебе на этот давний вопрос", - притягиваю константа к себе, крепко целую - вот и довелось, после столетия рядом. Касаюсь пальцами печати на запястье. И резко дергаю ту самую, запретную ниточку, на которую нанизалась вся моя недолгая вечность...
  

"...Для того, чтобы продлить себе жизнь, кукольники не брезгуют человечьими жертвами. Наибольшей силой обладает та из них, что была принесена кукольнику добровольно, в полном осознании происходящего. Получивший пожертвованную силу упырь становится необычайно силен и живуч, а век его удлиняется сообразно степени доброго жертвы к нему отношения. Однако, в более древних источниках описаны и обратные процедуры: избранные и любимые кукольниками люди получали всю их силу без остатка, сами при этом..."

Архивы г. Кольне, том. 3, стр 428.

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"