В Пушкино Георгий приехал рано. Обычно в субботу он любил поваляться часов до десяти, но сегодня, к величайшему удивлению матери, вскочил чуть свет, выпил стакан молока, съел булку и помчался на вокзал.
Матери он сказал, что пошел в читальный зал. Литературой по архитектуре был забит весь дом, и Георгий практически не прикасался к ней, надеясь на память и везение. Но такое усердие очень понравились матери, поэтому она не стала вникать в подробности.
Отец, мрачно наблюдавший за его сборами, конечно, ему не поверил, но объясняться не захотел.
Георгий мчался на свидание.
Нельзя сказать, что он не искал подобной встречи, сознательно задерживаясь среди первокурсниц, стайками собиравшихся после лекций перед входом в институт. Он выгодно выделялся среди их сокурсников, сплошь в застиранной военной форме, порядком потрепанных войной и оттого жадно смотревших на девушек в легких, еще летних платьях.
Георгий, несмотря на теплую погоду, принципиально ходил в костюме. В нем он не просто выигрышно смотрелся на фоне остальных студентиков, как он их называл, но и чувствовал себя гораздо увереннее. Даже под пытками он никогда не признался бы в том, что смертельно боится незнакомых людей.
В прошлом году, так же в сентябре, ему удалось подбить баки сразу к трем девицам-первокурсницам. Правда, одна из них оказалась деревенщиной и на попытку ее поцеловать влепила жесточайшую оплеуху, вылившуюся потом в огромный фингал. Вторая тоже была из деревни - ее удалось затащить в постель, но страсть Георгия быстро остудило ее плохо стиранное белье и специфические ароматы. К тому же она оказалась не девственницей, но, несмотря на это, лежала как бревно и только охала. Георгий быстренько от нее избавился, сославшись на занятость в научной деятельности.
Зато с третьей ему повезло. Застенчивая с виду хрупкая девушка, эвакуированная из Ленинграда, влюбилась в него без памяти и уже через три дня после знакомства оказалась в его постели. Особенно его возбуждало ее имя - Инесса. За робкой застенчивостью скрывалась темпераментная натура, со временем вылившаяся в изощренно-развратную страсть. Георгию пришлось снять комнату для свиданий у глуховатой бабки, которая не обращала внимания на их крики и стоны. Он возвращался домой каждый вечер, шатаясь от изнеможения, замученный любовными утехами, но счастливый.
Инесса была непроста - она прекрасно разбиралась в искусстве и технике одновременно, с ходу решала алгебраические задачи, хотя при этом была совершенно наивна в быту. Она никогда не распространялась о своих родителях, но он понимал, что они никак не из презираемых им пролетарских низов.
Какое-то время он даже подумывал о том, чтобы жениться на ней. Она была искренней, верной, и никогда не ревновала его. Конечно, мать встала бы на дыбы - она и мысли не допускала, чтобы он женился на простушке. Но зато он чувствовал себя с этой девочкой на высоте - во всех отношениях.
Закончилось все очень необычно. Инесса исчезла, не сказав ему ни слова. Сначала он думал, что она обиделась, и несколько дней не искал ее, выдерживая характер. Потом подумал, что она заболела, и заявился - впервые в жизни - к ней в общагу. Комнату он не знал, долго и путано объяснялся с комендантшей. Когда та поняла, о ком речь - поджала губы и буркнула:
- Нет ее. Уехала.
Георгий зашел в деканат, поулыбался хмурой секретарше. Та слегка оттаяла, посмотрела списки. Оказалось, что Инессу отчислили. За что - непонятно.
Где ее искать, он не знал. Исчезновение было крайне странным. Может быть, ее арестовали за какие-то дела ее родителей. А может... может, его мать что-то заподозрила. Ее действия могли быть весьма неадекватными - тем более что она была накоротке знакома с ректором Николаевым. Причем это знакомство было крайне странным - Николаев учился когда-то вместе с отцом, работал с ним, но почему-то никогда не бывал у них дома. А вот мать в ректорате могла появиться совершенно неожиданно, причем заходила в кабинет ректора без стука. Георгий подозревал, что это какие-то амурные дела по молодости лет, но представить наглую и решительную мать рядом с утонченным интеллектуалом Николаевым не мог никак. Впрочем, отца тоже не мог бы, если бы не видел их рядом каждый день.
К лету тоска по Инессе прошла, потом была практика и пара любовных приключений уже там. А потом - третий курс, и вот он прогуливается перед институтом, делая серьезное лицо и исподтишка разглядывая коленки и прочие места вчерашней абитуры женского пола.
Ее он увидел издалека. Он не мог себе признаться в том, что ищет кого-то, похожего на Инессу. Эта девушка не была похожа на нее совсем - блондинка, а не брюнетка, высокая, фигуристая, в отличие от мальчишеских форм Инессы. Но что-то в ее внешности заставило его остановиться и с трудом унять заколотившееся сердце.
Когда-то для него было страшнейшим испытанием - запросто подойти к девушке и попытаться заговорить. И сейчас тоже, где-то в глубине души, сидел мерзкий страх. Но он уже не был тем мальчишкой, который потел и краснел при виде девушки. У него был набор готовых приемов, редко срабатывавших в общении с взрослыми женщинами, но хорошо действовавших с неопытными барышнями.
Он сделал несколько неспешных шагов, глядя по сторонам и не обращая на нее внимания - но так, чтобы оказаться на ее пути. В последний момент остановился, посмотрел ей в глаза и уверенно сказал:
- Простите, девушка, не могли бы вы мне помочь?
Она остановилась, внимательно и заинтересованно посмотрела на него. Он смотрел ей в глаза, хотя ему больше всего хотелось разглядывать ее чудесной формы грудь и бедра.
- Да, только... я недавно поступила, еще ничего не знаю.
Он кивнул, улыбнулся.
- Вы знаете, мне нужен деканат. Не могли бы вы мне подсказать...
С Инессой это когда-то сработало. Потом он, конечно, признался ей, что это был повод для знакомства - объяснение было принято со смехом. Сейчас девушка на миг замерла, размышляя. Если ей нужно было спешить - все пропало. Хотя она нравилась ему все сильнее. Вернее, не нравилась - возбуждала.
- Конечно. Это просто. Вон туда...
Он сделал жалобное лицо. Она на миг задумалась, потом сказала:
- А давайте я вас провожу? Это рядом.
Большего ему не надо было. До деканата было минут десять неспешного хода - этого вполне хватало, чтобы завести беседу, заинтересовать, познакомиться и попросить подождать, чтобы не заблудиться на обратном пути.
На этот раз ему повезло вдвойне. Он с налету сорвал обещание встретиться. Правда, в родном городе девушки Лиды - в Пушкино. И вот пришлось ехать...
Лида назначила встречу около школы. Школу найти было нетрудно - среди деревянных домиков каменное здание было видно издалека. Георгий посмотрел на часы - времени было еще много.
Часами он гордился - мать подарила их ему на двадцатилетие. Часы были швейцарскими - где мать их достала, уму непостижимо. Внешне невзрачные, они были совершенно непромокаемыми, шли бесшумно, завода хватало на три дня. Конечно, он надел их на свидание - как и свой светлый костюм.
Он никак не мог унять внутреннее волнение. Девушка была слишком необычной, слишком красивой, чтобы оказаться любовью на раз-другой. Но связываться всерьез после Инессы тоже не хотелось. Через два года у него диплом, потом мать найдет хорошую работу, а там надо думать и о серьезной супруге... Впрочем, он даже не знал, кто были ее родители - вполне может быть, что именно они будут свысока смотреть на такого простого жениха. Конечно, Пушкино - редкая дыра, но тут есть какой-то важный санаторий - отец как-то раз здесь отдыхал, еще до войны, и рассказывал, с какими высокими людьми встречался в нем.
Интересно, есть ли в этом городишке кафе? В Москве не было проблем, куда пойти с девушкой - у него был даже отлаженный механизм действий по соблазнению простушек. Сначала в кафе, потом куда-нибудь в парк, а там уже на скамейке первый поцелуй... Здесь, в незнакомом городишке, он терялся. Зря он сюда поехал - надо было настаивать на встрече в Москве. Но она так небрежно бросила "ну приезжай", что он совершенно растерялся и не нашелся, что возразить.
Он прогулялся вокруг школы. Да уж, деревня деревней. За заборами орут петухи, где-то блеет коза, пацаны бегают босиком. Редкие прохожие разглядывали его с удивлением - тут, похоже, не привыкли к хорошей одежде.
Прихрамывая, прошел милиционер. Покосился на Георгия, но ничего не сказал. Взгляд Георгия зацепился за орденские планки. Заслужил. Не зря хромает.
Он снова посмотрел на часы. Лида опаздывала. Или вообще не придет? Может, стоит где-нибудь за кустами с подругами и смеется над ним?
- Привет, - раздался сзади голос. Он обернулся. Лида была в том же летнем платье, которое еще при первой встрече показалось ему легким не по погоде. Зато оно было коротким, а вырез при удачном ракурсе открывал прекрасный вид на округлости ее груди.
- Я опоздала? Извини. У меня часов нет.
"Не из богатых", - отмел он созревшую было версию и изобразил улыбку:
- Здравствуй. Все нормально. Вовсе не опоздала.
Она что-то сделала с волосами, отчего строгая прическа превратилась в пышную и светящуюся на солнце копну. Ей это очень шло. Ему захотелось сразу поцеловать ее - по братски, в щечку, как бы от радости встречи. Он с трудом заставил себя сдержаться - можно было напугать девушку. Мало ли какое у нее воспитание. Нет, соблазнять надо постепенно.
- У тебя есть время? Погуляем?
- Есть. Суббота же. Вечером надо позаниматься только.
- Трудно учиться?
- Не очень. Черчу я хорошо, с математикой тоже лажу. Вот, говорят, сопромат - это трудно.
Георгий непроизвольно кивнул. Сопромат он позорно завалил в прошлом году, и ему тогда светило отчисление. Спасла мать. К счастью, Николаев только что стал ректором - Георгий не знал всех подробностей, но сначала ему назначили переэкзаменовку, и уже на ней, несмотря на то, что он безбожно плавал, профессор Климов, морщась, как от зубной боли, вывел ему уд. Большего ему было не нужно.
- Сдавал? - заинтересованно спросила Лида.
- Да, приходилось.
- Ты вообще что заканчивал?
В планах Георгия было сознаться к концу встречи, что он третьекурсник того же института, что и она, но сейчас делать такое признание было неуместно.
- Да так... не закончил. Война, сама понимаешь. Вот, думаю к вам восстановиться.
- К нам? Здорово! На какой курс возьмут?
- Ну, как ректор решит. Может, на третий.
- А ты воевал, что ли? - с сомнением посмотрела на него Лида. Георгий понял, что одна ложь сейчас потянет за собой другую, а девушки очень хорошо ее чувствуют.
- Да. Не похоже?
- Ну, ты такой...
- Какой?
- Культурный.
- А культурных не берут? - язвительно спросил он.
- Ну мало ли. Может, у тебя работа, важная для страны, была. Бронь.
Бронь у него действительно была. Когда началась война, он только закончил первый курс и оформлялся на практику в Петергоф. Отец на второй день войны пошел в военкомат - его не взяли. Он как раз заканчивал проектировать какой-то секретный объект в Ярославле, и его категорически запретили забирать. Георгию исполнилось восемнадцать - он сидел дома и ждал повестки. Мать всю первую неделю войны в истерике носилась по каким-то знакомым, а в остальное время не прекращая звонила по телефону. Наконец у нее что-то получилось - она неузнаваемо жестким тоном приказала Георгию взять академический отпуск в институте, сказав, что идет на фронт. На следующее утро она отвела его в какую-то проектировочную контору, которую он назвал про себя "Рога и копыта". Как оказалось, он был устроен на должность главного сметчика, и сразу получил бронь.
Отец ушел на фронт в августе, неизвестно какими правдами и неправдами уломав свое начальство. Мать пыталась его отговорить - Георгий стал невольным свидетелем их последнего разговора, случайно вернувшись домой раньше времени. Тогда он впервые в жизни услышал, как на высоких, истеричных нотах кричит отец.
Сначала он не понял, что стало причиной такой жуткой ссоры. Потом разобрал слова матери - о том, что Москву скоро возьмут, что им ничего не грозит, что немцы - культурная нация, которая даст работу хорошим специалистам. Отец кричал, топал ногами, затем раздался звук удара и вой матери. Отец выскочил в коридор, страшно матерясь - увидел Георгия, побледнел, отшвырнул его в сторону и выскочил в подъезд. Потом повернулся, крикнул срывающимся голосом:
- И ублюдка своего спасай! Давай-давай! Тварь!
От отца три года не было ни писем, ни каких-то других известий. Вернулся он за полгода до окончания войны - с орденом и тремя медалями, на костыле, еле передвигая негнущуюся в колене ногу, Лысый, страшный, исхудавший, с огромным шрамом на голове. Он молчал несколько месяцев, абсолютно игнорируя их присутствие. Потом начал понемногу отходить - стал о чем-то говорить с матерью, а к концу войны даже переселился с дивана в кабинете в супружескую спальню. Но Георгий по-прежнему боялся его до жути.
Он прервал ход своих мыслей, рассеянно кивнул:
- Да нет, пришлось, знаешь ли. Давай не будем об этом?
Эту фразу он не раз слышал от воевавших однокурсников. Сам он восстановился в институте сразу после победы, никого из однокурсников уже не было, а мужскую часть потока составляли поголовно только что демобилизовавшиеся бойцы. Фраза ему нравилась, так как придавала значимости и отсекала ненужные расспросы. Лида сразу посерьезнела, замолчала и неожиданно взяла его под руку.
- Пойдем гулять?
- Пойдем, - он вздрогнул от ее прикосновения. - А у вас тут есть какое-нибудь кафе?
- Пойдем в парк? Там есть мороженое.
Обойдя опасную тему, он успокоился. Лида оживленно рассказывала о своих одногруппниках и о том, как ее выбрали старостой. Он думал о том, что из его однокурсников с фронта не вернулся никто. И он мог бы оказаться среди них - небрежно сброшенных в братские могилы или сгнивших в шталагах. А еще он мог попасть на практику в Петергоф и сдохнуть там с голода в блокаду...
Лида убрала руку, как только они двинулись в направлении парка, но от того места, к которому она прикоснулась, как будто шло тепло. Георгий подумал, не взять ли ее самому под руку, но такая вольность могла ее напугать. Все-таки маленькой городок, все друг друга знают.
Парк оказался неподалеку. Впрочем, весь городок вообще можно было пересечь, наверное, меньше чем за час. По пути Лида несколько раз поздоровалась со встречными, которые внимательно и с удивлением рассматривали Георгия. С некоторым опозданием он понял, что выглядит в этом расслабленном и как будто курортном городке как белая ворона в своим костюме и роскошных ботинках, доставшихся от отца. "Хоть галстук не надел", - с иронией подумал он.
Парк был хорош. Даже любимые Сокольники заметно уступали ему. Войдя в парк, Лида заметно расслабилась. Георгия сначала не понял, почему - но потом сообразил, что в такое раннее время здесь очень мало народу. Это было ему на руку - он не собирался возвращаться домой, не сорвав хотя бы поцелуя.
Лида по дороге успела рассказать о себе все. Мать - бывшая учительница, а сейчас работает в районо. Отец не пошел на войну из-за болезни, работает врачом в местном санатории. Младший брат сбежал из дома в самый разгар боев на подступах к Москве - его поймал патруль где-то под Можайском и едва не отправил в приют. Сама закончила школу с медалью, хорошо рисует, поэтому и пошла в архитектурный.
О нем она почти не спрашивала - он сам рассказал про то, кем и где работает отец, а мать назвал домохозяйкой. Лиде очень понравилось, что его отец тоже архитектор - она долго расспрашивала его, что именно он проектировал.
Вдалеке на аллее показалось какое-то здание - по-видимому, тот самый театр, про который говорила Лида. Он остановился около скамейки.
- Давай посидим?
- Давай.
Она аккуратно протерла и без того чистую скамейку платком и села. Он сел рядом, небрежно положил руку на спинку скамейки за ее спиной. Она никак не отреагировала.
- А у тебя есть невеста? - глядя в сторону, небрежно спросила она. Он едва не поперхнулся.
- Н-нет. Конечно, нет.
- Почему конечно? - она заинтересованно стрельнула глазами в его сторону. Георгий понял, что может задеть тонкие струны ее души и все испортить. Главное - не переиграть. Он помолчал, глядя в сторону.
- Понимаешь... - он сделал драматическую паузу, судорожно выстраивая в голове сюжет.
- Не говори, если не хочешь, - вздохнула она. Он помолчал еще минуту.
- Была... В Польше. Я там был... с заданием. За линией фронта.
Он понял, что несет бред, но останавливаться было поздно.
- А она была в местном Сопротивлении. Рената.
Он замолчал. Лида заинтересованно смотрела на него.
- Как-то раз, в столкновении, ее ранили. Она... умерла. У меня на руках.
Лида посмотрела на него круглыми глазами.
- Последними ее словами было: Zapisz mоj dom. Спаси мою родину.
Георгий знал несколько польских фраз от прибалтийской няньки, сидевшей с ним в детстве. Говорила она смешно, он повторял за ней незнакомые слова и незаметно кое-чему научился.
- Господи боженьки, - пробормотала Лида. На глаза ее навернулись слезы.
- Ну вот, а после этого - не мог ни с кем, - завершил финальный аккорд Георгий. Его рука уже лежала на ее плече, но девушка этого, казалось не замечала.
Они помолчали. "Пора", - подумал он.
- Я с тобой... впервые вот так сижу, - сказал он, глядя ей в глаза. Она вздохнула, опустила веки, ее щеки загорелись румянцем.
"Пан или пропал", - подумал Георгий и легко прикоснулся губами к краям ее губ. Она замерла, потом ее губы призывно раскрылись. Однако он не стал горячо впиваться поцелуем в них, как ему хотелось, а продолжал целовать кожу вокруг губ.
Этому фокусу его научила чертежница Людмила, женщина старше его лет на пятнадцать. Первый год его работы в "Рогах и копытах" она мало обращала на него внимания, позволяя остальным работницам виться вокруг него с восторгами и ужимками. Но в один из вечеров, оказавшись вместе с ней в полупустом трамвае, он неожиданно разговорился, а потом вызвался проводить ее домой.
Проводы закончились в ее квартире - сначала они пили морковный чай и разговаривали, а потом она начала тихонько его целовать. Через десять минут такой сладкой пытки он не выдержал и понес ее на руках на диван.
Их очумелая любовь длилась два месяца. Потом пришел с фронта ее муж. На третий день после возвращения он заявился к ним в контору, встал в дверях и долго рассматривал его в упор. Георгий старался не замечать его пустой штанины, костылей, застиранной гимнастерки - но тяжелый взгляд жег его, как огонь. Затем он ушел. Ушла и она - навсегда.
Лида оторвалась от его губ, вздохнула и сказала:
- Мы не должны это делать.
- Почему это?
- Вечером весь город будет говорить...
- Нету же никого.
- Это тебе кажется.
Георгий внутренне ликовал, но изо всех сил старался это не показывать. Плечо Лиды пульсировало под его ладонью.
- Пойдем, пройдемся, - сказал он. - Где, говоришь, мороженое?
- Около театра, - она с неохотой встала.
Теперь они не болтали - она крепко держала его под руку, даже немного повиснув на ней. Около театра, в самом деле, стояла палатка мороженщицы. Лида заблаговременно отпустила его локоть.
Георгий подошел к мороженщице. Выбор был невелик. Небрежным жестом протянув купюру, он взял два хрустящих стаканчика. Мороженщица внимательно осмотрела его, затем Лиду - как будто он покупал сигареты или водку, и она сомневалась в их возрасте.
Театр был старый, краска местами облезла. Первые осенние листья, кружащиеся у его крыльца, навевали какую-то тоску.
- Не работает? - кивком показав на театр, спросил он.
- Почему, работает. Актеры все на войну ушли, в основном осталась самодеятельность, с гастролями приезжают... ну и танцы иногда.
- Танцы? - он иронично посмотрел на нее.
- Ну... я ходила пару раз. Неинтересно, - слегка смутилась она.
"Ага, тут все не так просто", - подумал Георгий. Ему было все равно, с кем она развлекалась до него - просто нравилось играть с наивной девочкой, как кот с мышкой. И еще его невероятно возбуждала ее фигура - такая уже совсем доступная.
Лида ела мороженое и рассказывала его о том, как трудно было поступить в институт. Георгий знал, что девушек в архитектурный старались не брать - зато любому парню в потертой гимнастерке были открыты все двери.
Он придерживал ее за руку и не спеша вел вокруг театра. Когда они скрылись с глаз мороженщицы, он обнял Лиду за плечи и на полуслове впился ей в губы. Она замерла - он почувствовал на языке вкус мороженого и понял, что не хочет отпускать ее. Наконец она уперлась ему рукой в грудь и слегка оттолкнула.
- Сумасшедший... что ты делаешь?
- Ничего. Целую самую красивую девушку в мире.
Лида покраснела - он не понял, от чего, от комплимента или от его прямоты.
- И еще буду целовать, - сказал он, глядя на ее реакцию.
- А вот и нет, - не выпуская стаканчик из руки, она вдруг рванулась бежать. Георгий недоуменно посмотрел ей вслед, машинально отметив гармонично сложенные бедра под взлетающей вверх юбкой. Потом понял, что она с ним играет, и побежал следом.
Незаметно они оказались в каких-то кустах, в самой чаще парка. Он уже совсем было догнал ее - Лида споткнулась, и он в последний момент подхватил девушку, ощутив мимоходом упругость груди. Кровь бросилась ему в голову. Он огляделся - нет, здесь точно не место предаваться любви. Высокая трава, кустарник, валяющиеся в изобилии бычки... Разве что скамейка какая подвернулась бы.