За окном дождь, что сделаешь, петербургская погода, начало ноября. Снега ещё нет, а дождь уже два месяца, и каждый день.
Анатолий Иванович медленно встал с постели, подошёл к окну. Только что забрезжил рассвет. Время десять часов утра.
"Да", - подумал он, - "ленинградский день короток, вот летом - другое дело, можно на даче работать целые сутки. Даже ночью светло".
По утрам, болела голова. Он выпил таблетку американского аспирина.
"Молодцы американцы, помогают лекарствами. Их аспирин не то, что наша салициловая кислятина, и кровь разжижает и боль прекращает. Да-а, а ведь мне уже 83 года! А жене Нине? Ах, да-да!... Она на год младше. Перенесла в двенадцатилетнем возрасте блокаду Ленинграда, а я в детстве, страшный колхозный голод. Как мы ещё живы, не пойму", - всё смешалось, говорил он вслух, или произносил в мыслях, было неясно.
Каждый вечер он выпивал по 150 граммов "Московской водки", а вчера? Вчера, как он считал, был огромнейший праздник!
"Да, вчера было седьмое ноября, я выпил целую чекушку водки, за нашу Великую Октябрьскую революцию. И пусть говорят, что это был переворот, а вот Сталин назвал её: Великой, Октябрьской!..."
Он снова подошёл к окну: "Что за жизнь? Каждый вечер - сто граммов русской, а утром американскую таблетку! И так уж несколько лет".
Мысли опять закружились веером, не давая пройти головной боли: "Да..., Октябрьская революция, это вещь! А этот бывший мер Ленинграда, вернул обратно старое название нашему городу. Теперь наш город не Ленинград, а Петербург. Мне стыдно, что я его тёзка. Неужели память о революции забыта? Так ещё забудут и блокаду Ленинграда?! Как бы нам не забыть и свою прошлую жизнь!"
Анатолий прилёг на диван, головная боль проходила, закрыл глаза, и вдруг... - переместился в далёкое детство. Ностальгическое волнение охватило душу и он, как с высокой липы, на которую часто лазал в детстве, увидел свой хутор, свой бревенчатый дом с камышовой крышей и себя, пятилетнего ребёнка, недвижимо лежащего на деревянной кровати...
Мальчик не шевелился, последние силы покидали его. А ведь лишь год назад он научился внятно говорить, и буква "л" лишь теперь стала у него получаться, и бывшее слово "уна", превратилось в "луну". Ему так понравился наконец-то получившийся звук, что букву "л" он стал вставлять в начале каждого слова...
Весна 1933 года. Толик медленно умирал. Опухлость тела, как первая стадия голода, прошла. Теперь его худое тельце выпирало тонкими рёбрышками, казалось торчащими со всех сторон. Он уже неделю не вставал. Всё его тело, как зелёным мхом, покрылось длинными волосинками. Но самый ужасный вид, приняло лицо, с выросшей длинной бородкой и маленькими пушистыми усиками. Видно сама природа спешила прожить в этом маленьком тельце пятилетнего мальчика: от младенца, до глубокого старика.
Мать и отец Толика, целый день в колхозе. Худые, измождённые лица колхозников мелькали - то в поле, то на скотном дворе. Оплата по трудодням: раз в год. Осенью 1932 года, за весь год изнурительного труда, отоварили лишь по ведру ячменя, и по полведра проса, и только на членов колхоза. На иждивенцев?... Ничего!
Дедушка Фёдор Фёдорович и бабушка Толика, Ефимия Ивановна, не члены колхоза. Они иждивенцы. Горе всех обезличило, входя в комнату и видя умирающего внука, они уже не плакали. Плакать не было сил, лишь у дедушки ещё хватало мужества усердно молиться.
То, что все века кормило русского крестьянина, - отнято. Земля и вся скотина - в колхоз, убогая техника и механизмы, в МТС.
Хутор "Медвежья поляна", теперь это хутор "Труд", хоть и близок к городу Острогожску, Воронежской области, но стоит почти в лесу и от районного начальства, вдалеке. Поэтому, негласно, председатель колхоза разрешил каждому двору держать козу. Все работоспособные хуторяне с восходом солнца и до поздней ночи в колхозе: без выходных дней, без отпусков и денег. А уж, что такое пенсия, сельский люд, никогда и не слыхивал. Поэтому, селяне, как самому честному и богомольному деду Фёдору Фёдоровичу Коровину (фамилии некоторых участников событий частично изменены, прим. авт.), доверили пасти своих козочек кормилиц.
"Уж Фёдор Фёдорович, не подведёт, и не станет тайком доить наших коз в лесу".
За честное исполнение пастушеских дел, хуторяне по очереди, в качестве оплаты, стали один раз в день кормить Фёдора Федоровича, и давали с собой пол кувшина козьего молока.
Нынешнее лето 1933 года, как и лето 1932 года, очень тёплое и дождливое. Как и в том году, урожай зерна будет отменный. В лесу, также небывалый урожай лесных груш. Государство, для выполнения планов безумной индустриализации, стало выгребать из колхозных амбаров весь хлеб, который водным путём через Мариуполь, отправлялся в немецкий порт Гамбурга. Там пшеницу продавали и закупали станки и оборудование, тем самым кормя и давая рабочие места побеждённым в Первой мировой войне, Англией и Францией, немцам.
Новая Советская власть уже не считала немцев своими врагами, ведь они первыми признали СССР. Теперь врагами Советов, стали друзья России по Антанте: Англия и Франция. Российская Империя исчезла. Пришлые, нерусские, люди - разделили её на множество автономных областей, республик, и суверенных государств. Поэтому: Польша, Финляндия, Литва, Латвия и Эстония теперь не входят в состав новообразования. Новое советское государство зовётся Советским Союзом.
Ну, что до этого русским крестьянам? Выжить бы в эти годы! А выжить очень трудно, так как слева колхоз, справа совхоз! Дорога теперь одна, только в магазин. Но и в сельском магазине пусто, да хоть и было бы что, но денег нет. Всё теперь не своё, а советское, государственное!
Но колхозники смекнули, и стали собирать лесные груши, потом сушить и молоть их на муку. Хоть от грушёвого хлеба, по причине запоров, неделями не ходили в туалет, но смерть от голодомора, отодвинулась. Хорошо, что есть лес! А у кого нет леса, лишь поле и степь, как в Украине? Стало быть - полная смерть...
Мальчик Толик, не умер. Он немного поправился и повеселел, ведь дедушка Фёдор Фёдорович стал приносить в дом заработанное козье молоко. Сегодня Толик даже смог в одиночку проделать путь от кровати, до кухонного стола.
Дома никого нет. На столе маленькая кружка и кусочек грушёвого хлеба. В кружечке немного козьего молочка. Больше Толику нельзя. Дед Фёдор всё знает: "Голодному к еде, нужно привыкать постепенно".
Сегодня вечером папа Ваня со своей младшей сестрёнкой Дуняшей, что является Толику и няней и тётей, собираются в лес за грушами. В светлое время уже ходить нельзя. Районные власти города Острогожска узнали, что голодные крестьяне собирают лесные груши, и выставили строгую охрану лесов. Хоть эти кислые, дикие груши советскому государству не нужны, но: "Государственного, не тронь!"
На следующее утро Толик проснулся рано. На дворе лишь забрезжил рассвет. В сенцах кто-то возится. Это папа с няней принесли из леса пол мешка диких груш.
- Дуняшка, давай быстрей, подсоби втащить груши на чердак, не-то могут узнать и сделать обыск, как уж было два года назад. Опять раскулачат, всё выгребут и нам смерть.
Втащили груши на чердак, рассыпали для просушки. Отец Иван слез, поблагодарил Дуняшу, негромко шепчет деду Фёдору:
- Набрали пол мешка груш, только стали выходить из леса, а на опушке военизированная охрана. Мы с Дуняшей полночи пролежали в канаве. Лишь под утро, когда охрана уснула, мы смогли пробраться к домам.
Дед Фёдор три раза перекрестился:
- Нехристи! Боже, какие нехристи!! Даже лесные груши, которые Бог дает, не разрешают нам брать. Антихрист проник на русскую землю! Он специально умерщвляет наших православных мирян.
Фёдор Фёдорович вышел в сенцы, потом во двор. Зашёл в покосившийся сарай. Полез под стреху. Достал что-то, завёрнутое в чистую тряпицу. Раскрыл. Лицо Фёдора посветлело, он успокоился. Образ Богородицы с маленьким Спасителем на руках засиял в его руках. Дед поставил икону на ясли, в которых когда-то лежало сено для коровы-кормилицы. Стал усердно молиться.
Когда в 1930 году хутор Медвежью Поляну стали первый раз раскулачивать, Фёдор Фёдорович успел спрятать икону Богородицы, чтоб коммунарствующие комитетчики бедноты, прибывшие из соседнего села Терновое, не смогли поглумиться над православной святыней. Они унесли всё, не только всю одежду, а было это зимой, но даже деревянные ложки.... А вот бабке Домахе, Домне Фёдоровне, которая жила невдалеке со своим мужем Ефимом Андреевичем и была родной сестрой деду Фёдору, не повезло. Когда комитетчики ворвались в их дом и обнаружили старинную Библию, то за такое "страшное" преступление Домну Фёдоровну посадили на пять лет советских каторжных лагерей, очевидно припомнив и то, что до революции она была монашкой в Дивногорском монастыре, который располагался в меловых пещерах больших и малых Див, близ узловой станции Лиски.
Помолившись, дед Фёдор аккуратно завернул икону в тряпицу и снова спрятал её под камышовую стреху. Обернулся, посмотрел на коровьи ясли:
- Боже, Господи?! А ведь именно в таких яслях Ты родился! Прости нас за то, что не смогли уберечь нашу русскую Отчизну от нашествия антихриста. Большой грех на нас! Татары мучили Русь триста лет. Неужели и эти мироеды будут мучить нас триста лет?! Господи, - не допусти!!
Кто же такой Фёдор Фёдорович Коровин (Акованцев)?! Где его корни? Оказывается он уроженец Воронежской губернии, старинного города-крепости Коротояк, Коротоякского уезда, который входил в Белгородскую оборонительную черту. Ещё до построения крепости, здесь издревле жили донские люди. Когда пришли монголо-татары, то многие здешние места они назвали своими названиями, от них произошли и некоторые русские фамилии. Вот несколько имён коротоякских старожилов: Акованцевы, Башкатовы, Бражниковы, Бушмановы, Кисляковы, Ковровы, Коптевы, Кудрины, Огневы, Роншины, Ряузовы, Сертаковы и многие другие. Название "Коротояк" (кара таяк) произошло от небольшой речки, которая разделяет город пополам, и на татарском языке означает Чёрная речка. Название реки Потудань, что рядом с Коротояком, также напоминает о монголо-татарском иге, означая "По ту дань". В Воронежской области город Коротояк, один из самых старинных городов. Сюда из Подмосковья, для охраны южных рубежей зарождавшейся Руси, были привезены служивые люди. Их знаменитые фамилии известны, но чтоб никого не обидеть, озвучивать не будем. Они и построили тут крепость. А самыми известными профессиями были: стрельцы и пушкари.
Коротояк состоял из четырёх православных приходов. Соборный храм размещался на центральной площади Коротояка, буквально в 50-ти метрах от реки Дон, что рядом с теперешним понтонным мостом. Вокруг каждой церкви было поселение, село. Эти четыре села, как районы в современных городах и объединяли город Коротояк в одно поселение. Маленький домик Фёдора Фёдоровича располагался на краю Коротояка в Архангельском приходе. В русских поселениях никто не знал друг друга по официальным фамилиям. У всех была своя подворная фамилия, - подворье. Всех знали только по подворью. Подворная фамилия Фёдора Коровина была: Царёв. Далёкий предок Фёдора Фёдоровича, Гурий Акованцев, будучи подростком, ловил силками птиц со своими сверстниками. Как-то он воскликнул: "Я царь всех птиц!" Так и осталась за ним кличка "Царь", а впоследствии: Царёв. Его дружок Иван Кисляков воровал из бочек у своих соседей выделываемые овечьи шкуры, но попался. С тех пор к нему и пристала кличка "Шкурин". Нынешние подворья Царёвых и Шкуриных располагаются невдалеке, а Фёдор Фёдорович и Александр Иванович, так же как и их предки, близкие друзья. Общая, общинная, сельскохозяйственная земля - располагалась в двадцати верстах от дома. Было неудобно, и летом приходилось многими неделями жить в поле, чтобы обрабатывать свою землицу.
Настал 1914 год. Фёдору Фёдоровичу исполнилось 44 года, и как мы поняли, он с 1870 года рождения. По причине высокого роста, силы и мужественного возраста, его назначили военным санитаром и, сразу на передовую.
Немецкая артиллерия, газы, русская кровь тёкшая рекой, всё прошло через руки Фёдора. Но последнее событие навсегда вошло в его, не ко времени, поседевшую голову. Не возможно всё рассказать коротко. Если рассказывать, как было, то получится несколько пухлых томов приключенческого романа, а наша задача вписать, лишь короткие факты.
Лето, Польша. Немцы впервые применили газ фосген. А до этого начался сильный артобстрел. Блиндажи, окопы, всюду кровь. Как по какому-то зову, Фёдор полез по окопу. Всюду раненые солдаты. Но он всё полз и полз, по мёртвым, по раненным и кричащим телам. Вот он наткнулся на раненного в ногу сослуживца. Схватил его, затащил в блиндаж, разрезал штанину, стал машинально обрабатывать и бинтовать ногу. Впереди вдруг, по окопам, стал нарастать истошный человеческий вопль. В голове промелькнуло: "смерть".
Фёдор тогда не знал, что немцы в конце артобстрела пустили газы. Вдруг что-то ухнуло, и он потерял сознание. Разорвавшийся снаряд полностью завалил вход в блиндаж. Фёдор пришёл в сознание от нестерпимой жары. Понял где выход. В темноте стал откапывать. Когда он с раненым товарищем выполз наружу, обнаружил, что все их сослуживцы были мертвы. От газов умерли все. Теперь Фёдор на всю жизнь запомнил, как звучит человеческий вопль надвигающейся смерти.
Спасённый товарищ оказался монахом, который добровольцем записался в Русскую армию.
- Федя! Я молился и звал тебя, моего брата во Христе. Ты услышал молитвы и пришёл, чтоб спасти. Но ты остался жив благодаря моим молитвам. Господь услышал их и завалил блиндаж землёй. Лишь благодаря Господу мы остались живы. Поэтому, ты проживёшь очень долго и будешь честно отдавать Господу свои долги.
После потери сознания, после встречи с монахом, в Фёдора вселился какой-то новый дух христианского прозрения. Он стал понимать многие вещи недоступные ему ранее. Ему стало понятно, что было до него, и даже: что будет наперёд. Но мудрость подсознания была дана только ему, и он никогда не пользовался этим в своих корыстных целях. Потом был немецкий плен...
Но вот Владимир Ульянов навсегда сдружился с немцами, и на радостях подарил им половину России и Украину. Растрогавшись, немцы отпустили домой всех пленных российских солдат. Но это немцев не спасло от поражения. В этот же год они проиграли войну бывшим союзникам России по Антанте: Англии и Франции.
Русские люди не согласились с поражением России в войне с Германией, не простили Ульянову его сепаратное предательство и щедрый подарок немецким оккупантам. Начались беспорядки. Но теперь уже массовый террор устроили так называемые новые оккупанты России, которые проникли на Русь, всё с той же Германии. Рабочие поверили новой антихристианской власти. Но крестьяне оставались на своих православных традициях, потому и начались массовые крестьянские восстания, захватившие Ростовскую, Тамбовскую и часть Воронежской губерний. Нарастала гражданская война, где в гигантской братоубийственной "мясорубке" схлестнулись между собой две силы: атеисты-рабочие и верующие-крестьяне. А чуть ранее, на нижнем Дону, была сформирована добровольческая, русская, Белая армия, под командованием Деникина.
Генерал Мамонтов и Шкуро шли на захваченный питерскими бунтовщиками Воронеж. В самом начале осени 1919 года, чтоб не быть насильно призванными в Белую армию, Фёдор Фёдорович собрал небольшой сход своих соседей мужиков. Встретились за меловой стеной своего храма Архангела Михаила.
- Мужики, чует моё сердце, на Русь надвигается страшное горе, нам не стоит принимать в нём участие. Кто вытерпит, переждёт, тот спасётся и останется жив!
- Как же так! - возразил сосед Фёдора, Ефим Башкатов. - Антихристы пришли во власть в городах, а мы честные православные крестьяне должны отсиживаться дома?! Как все православные крестьяне, мы должны вступить в добровольческую Белую армию, чтоб отбить от власти красных антихристов!
- Ефим, ты не понимаешь! На небесах была война. Антихрист, сатана, был побеждён небесными воинами Михаила Архангела и сброшен на землю. Теперь он пришёл во власть на земле, и победить его мы не в силах. Читайте Библию Нового завета! Там об этом всё сказано. Мы можем лишь молиться и просить Архангела Михаила победить сатану и здесь, на нашей грешной земле! Михаил Архангел опекает наш храм. Нам всем следует спрятаться лишь на короткое время, переждать!
Так и решили: "Отсидеться!".
В огромном лесном овраге, между донскими хуторами Гостиный и Аверино, что близ Коротояка, соорудили большой шалаш. Натаскали скудной провизии. Костёр разводили только ночью. Днём нельзя, по дыму могут обнаружить.
Ефим Башкатов всё не унимался:
- Как же так, мы как предатели отсиживаемся, а генерал Мамонтов пошёл избавлять Воронеж от власти антихриста?!
Ефимушка, - успокаивал Фёдор, - ты знаешь, что эти самые генералы первыми и предали нашего православного царя Николая Александровича! Они заставили нашего Божьего помазанника отказаться от престола. Они жаждали власти. Предав Российского императора, они уже получили своё! Кто из предателей главней?! Тот, кто царя предал, кто нарушил воинскую присягу, или тот, кто предал Бога? Для нас, земных людей, самый мерзкий предатель тот, кто предал царя. Поэтому, идти рядом с этими генералами-предателями, нам не по пути. А вот с теми, кто Бога предал и стал антихристом, насильно захватив власть на Руси, сам Бог и разберётся. Нам в это не следует вмешиваться. Не следует помогать ни тем, ни другим. Они, как ползучие гады в одном колодце, сами себя и поедят.
Столь логичная речь успокоила мужиков. Они зареклись никогда не помогать - ни тем, ни другим.
Прошло два месяца. Мамонтов и Шкуро долго не продержались в Воронеже. Их прогнали. И теперь мужики вновь отсиживались в лесной балке, чтобы не быть насильственно призванными, по их выражению, в армию красного антихриста. Пришла зима, в лесной балке было очень холодно, и перед Рождеством, мужики вернулись по домам.
Настал 1920-й год. Гражданская война почти закончилась. Как и пророчил Фёдор Фёдорович: "Красный антихрист победил". Началась продразвёрстка, а по-простому: всё произведённое крестьянами зерно, новая власть полностью отнимала, не оставляя крестьянам и зёрнышка для прокорма своих детишек. В овраг теперь не убежишь, не отсидишься, и Фёдор Фёдорович вспомнил указ главного царского министра Петра Аркадьевича Столыпина о хуторах и отрубах. Вновь он собрал своих мужиков соседей.
- Мужики, земля теперь не наша, а государственная. Вот они теперь и забирают весь наш урожай. У нас в Коротояке крепостного права никогда не было. А вот на севере, ближе к Москве, были помещики с крепостными крестьянами. Даже своим крепостным крестьянам барин выделял собственную землю. А новые власти всё отняли. Но указ Столыпина о хуторах и отрубах никто ещё не отменял. Мы можем уйти от этой власти в лес и там создать свой хутор. А пока новая власть очухается и нас найдёт, то возможно в стране уже поменяются неправедные законы и наш российский антихрист околеет, ведь он главный предатель Святой Руси и нашего Отечества! В лесу, в десяти верстах отсюда, есть место, прозываемое Медвежье поляной. Там располагалась усадьба помещика Сафонова. Помещик теперь сбежал, а жители села Терновое туда добрались, дом разграбили и сожгли. Два пруда разгородили, рыбу выловили. Теперь это брошенное место. Давайте туда переберёмся на свободную землю. Там артезианский колодец с обильным родником. Построим новые хаты и заживём вдалеке от новой власти.
Долго мужики судили - рядили, а бабы голосили, приговаривая, что покидаем мы свою обжитую веками родное поселение, наш Архангельский приход. Мужики вполголоса кричали: "Цыц, бабы, не далеко уезжаем, а лишь за десять вёрст от своего нажитого места! Район же проживания останется прежний, Коротоякский!".
Собрали переселенцы весь скарб, скромные крестьянские механизмы, из коих кроме обмолоточных цепов да самодельных ручных мельниц, ничего и не было. Запрягли худых лошадёнок, к телегам привязали коров, и в дорогу. Дальние соседи архангельцы, сочувственно кивали головами и жалеючи зудели: "Эх, Фёдор Царёв взболомутил всю соседнюю округу, куда едут окаянные, сами не знают. На погибель едут!"
Отчаялись на переселение - пятнадцать дворов. Собрались, поехали. Но вот не прошло и четырёх часов, как завиднелось, то место, куда двигались повозки крестьян. Вначале построили шалаши. Потом стали делить себе землю. То место где стоял дом помещика Сафонова, люди обходили стороной, и никто не хотел иметь там земли. Фёдор Фёдорович помолился, сказал: "Я тут буду ставить хату". Люди в страхе отговаривали: "Ты что Царь, а вдруг власть опять поменяется и помещик вернётся?!" - "Ну что же, - отвечал Фёдор, - тогда стану на него работать. Сафонов честный человек, нас не обидит".
Первые хаты делали из хвороста, оплетая им вбитый частокол. Затем, плетёные стены, обмазывали глиной, которую таскали из яра. В раствор глины, для крепости, добавляли сенную солому. Строили хаты всем коллективом, каждому по очереди, которую определил жребий. В первых построенных хатах жили по несколько семей. Когда была построена последняя хата, каждая семья стала жить отдельно.
А в Коротояке продолжала свирепствовать продразвёрстка. Весной 1921 красные военизированные отряды, выгребли всё продовольствие, не оставили даже зёрнышка на засев. Русские крестьяне стали бунтовать, уходить в леса, создавать партизанские отряды. В отместку, красные продотрядники подожгли соломенные и камышовые крыши крестьянских изб. Сгорели все слободские православные приходы, прилегающие к Коротояку: Архангельский, Дмитриевский, Покровский и Успенский. Лишь по непонятной случайности Никольский приход остался цел. Очевидно, это было потому, что Никольский приход был рядом с центром Коротояка. В это время по всей России прокатываются массовые восстания против инородной власти и лишь массовыми расстрелами и полным отнятием хлеба у голодных крестьян, советской власти удалось подавить народные восстания. Как понимаем, никакой "засухи" в это время не было. После ликвидации массовых восстаний, советская власть решила полностью лишить российский народ своей исторической памяти, и начиная с 1921 года начинается огромная волна по умалению русских городов и сёл. Те населенные пункты, которые оказали сопротивление новой власти и отражали в названиях российскую историю, были переименованы: Верный - в Алма-Ата, Петроград - в Ленинград, Царицын - в Сталинград и т.д. Также все названия, всех населенных пунктов Руси, связанных с именем Екатерины Великой, были полностью изменены. Разнузданное мщение новой власти российскому народу, коснулось и Коротояка. За сопротивление советской власти, декретом ВЦИК РСФСР от 4 января 1923 года, Котороякский уезд был ликвидирован! Город Коротояк был переведён в разряд села, вошедшего в состав Острогожского уезда.
Как и пророчил Фёдор Фёдорович, их хутор, расположенный в глухом лесном месте, новые власти обошли стороной, так как забыли о его существовании. Освоенная хуторянами земля была рядом, поэтому крестьяне Медвежьей поляны зажили хорошо. Летом и осенью 1921 года выдался неплохой урожай. К тому же - голодный пролетариат городов быстро понял, что если продолжать массово уничтожать своих непокорных крестьянских кормильцев, то сам гегемон мировой революции сразу вымрет. А кто же тогда будет осуществлять мировую революцию?? Поэтому продразвёрстку заменили продналогом. Хоть этот продовольственный налог был в несколько раз выше, чем при царе Николае, но крестьяне были довольны и стали истинно благодарить новую Советскую власть за оказанную милость. Дела на хуторе пошли в гору. Из Коротояка и соседнего села Терновое в Медвежью поляну потянулись и другие бедствующие семьи. Через пять лет хуторяне так разбогатели, что стали строить себе новые дома из дубовых срубов. Благо молодой дубовый лес был рядом. Теперь крыли крыши не соломой, а добротным камышом, который привозили от реки Тихая сосна. Разгороженные жителями села Терновое плотины двух прудов, вновь запрудили и запустили рыбу.
Очевидно, готовясь к мировой революции, городские люди, решили более серьёзно подкормиться и физически окрепнуть. А как окрепнешь без пищи! А кто производит пищу? Ах, да!! Эти глупые крестьянские олухи. Но, чтоб они больше производили, им нужна современная техника. И советское государство, по Ленд-лизу, было вынуждено закупить у капиталистической Америки тракторы Форзоны. Купить крестьянскому подворью трактор, всё равно, что побывать на Луне. Поэтому Фёдор Фёдорович опять собирает сход пятнадцати дворов, то есть первых переселенцев, и решают создать своё коллективное хозяйство. Слово "колхоз", тогда ещё не было в употреблении, и первые коллективные сельские хозяйства назывались: "Товарищество по совместной обработке земли", сокращённо ТПОСОЗ, а ещё короче ТОЗ. Впрочем, ничего нового не было придумано и советским властям ничего не оставалось, как вернуть обратно русские сельскохозяйственные отношения и возобновить коллективное, общинное землепользование, которое и было при царе Николае.
Каждый хуторской двор что-то продал на рынке в Острогожске. Подворье Царёвых, то есть Коровина Фёдора Фёдоровича, продало молодого коня стригуна. Другие дворы: овец, молодых бычков. Так собрали необходимые деньги и купили трактор Форзон. Трактористом стал племянник деда Фёдора, Ефим Зимников, его помощником, старший сын деда Фёдора, Иван.
Приближался 1929 год. Хуторяне так зажили счастливо, и по сельским меркам богато, что старые богомольные старухи вначале возроптали, а потом заголосили: "Боже праведный, никогда мы не видели такого изобилия деревенских и городских товаров! Никогда не было так много продовольствия, а коль его много, то это есть суть соблазна от диавола, ибо сказано, что когда люди отвергнут Бога, то наступит - изобилие пиши. Стало быть, конец света близок, и придёт полная власть сатаны".
Из города на хутор прислали рабочего, весьма не равнодушного к "зелёному змию". Видно за воровство и пьянство таких люмпенов и рассылали по деревням и сёлам для полного установления Советской власти. Он привёз с города много непонятных, ругательных слов. Следует обратить внимание, что в русских сёлах не употребляли, и почти не знали слов матерщины. И только с введением насильственных колхозов, на селе стали появляться непристойные слова. Новоявленный городской человек представился, как посланный советской властью элемент, тоже непонятное для русского крестьянина слово, чтобы наводить в селе советский порядок. Он организовал "Комитет бедноты", в который силой и соблазном, вовлёк всех блуждающих пьяниц, воров, и других пришлых людей, без семьи, а по русскому слову: "без роду и племени", обещая им полную свободу пьянства, но самое главное: безграничную власть над людьми.
Перво-наперво, агент советской власти арестовал местного священника, и всю его семью, которого хуторяне, поверив в справедливость советской власти, пригласили из города Коротояка. В доме священника и организовали "Комитет бедноты". Так на хуторе началась ползучая, медленная коллективизация. После удара по православному духовенству, сразу нанесли удар по самым честным мирянам русских сёл и хуторов. Уничтожив русское, духовное, нужно было уничтожить русское, материальное. И ночью, как крадётся тать в ночи, пьяные комитетчики направились к подворью Царёвых.
В сельском доме Царёвых располагалась небольшая семья: Фёдор Фёдорович, его жена Ефимия, старший сын Иван с женой Татьяной и двумя маленькими детьми, трёхлетним Васей и годовалым Толей (о ком и наш рассказ, прим. авт.), средняя дочь с мужем и ребёнком и, девятилетняя дочурка Дуняша, которая была своим немногочисленным племянникам, нянькой.
Почему же у Фёдора Фёдоровича была столь малочисленная семья, даже не превышающая десяти человек? Дело в том, что в те времена была большая детская смертность от инфекционных болезней: кори, скарлатины, - дети умирали десятками, и каждый день. У жены деда Фёдора, Ефимии, родилось 19-ть!! детей, но, вот только трое и выжили...
Помнится еще, будучи в Коротояке, молодая Ефимия постоянно работала, а летом жила с мужем Фёдором в поле, чтоб обрабатывать свою дальнюю землю. Домой прийти, не было время. Но прошла неделя. Ефимия вырвалась домой, к детишкам. Старый свёкор Фёдор встретил приветливо:
- Фима, детишки очень соскучились по мамке!
- Папа, а где же Ванюшка и Парашка?!
- Хм, Ванюшка помер неделю назад, а Парашка вчерась. Ванюшку мы похоронили под грушей, а Парашку под яблоней.
- Папашка, как же так! Вы хоть бы сообщили и привезли меня с поля на похороны детишек?!
- Да что ты, Фима! Нужно работать, иначе мы все от бескормицы помрём. А уж детишки, наша забота. Ванюшка под грушей, Парашка под яблоней, им теперь, благодать!
Так из века в век, и жили русские крестьяне...
Лютая зима. Поздним вечером, за пять минут до раскулачивания, прибежали соседи:
- Федька! Вас идут кулачить!! Прячьтесь!!!
Татьяна, жена старшего брата Ивана, быстро надела валенки, полушубок, и вышла во двор. Там спряталась.
Залаяла собачонка. Иван Коровин (Акованцев) вышел во двор. Его сразу сбили с ног. Более десятка пьяных комитетчиков стащили с него полушубок. А переселенец из села Терновое, Бижаев, снял ещё и валенки. Крестьяне, по бедности, не носили под полушубком одежд, а ноги в валенках всегда были голы, без носок и портянок. Что такое носки, крестьяне никогда и не слыхивали, а уж портянки надевали лишь в сапоги и то, только по праздникам, когда направлялись в храм на православное богослужение.
Оставшись на снегу голым и босиком, Иван вбежал в дом...
Выгребли всё: из сарая, из погреба, из дома. Забрали не только верхнюю и нижнюю одежды, но даже деревянные ложки. А самих хозяев, вместе с маленькими и грудными детьми, выгнали прямо на мороз.
Всю ночь семья подворья Царёвых провела в сарае. Им повезло. Вернулась Татьяна и её сохранённый полушубок согрел маленьких детей. А старшие дети провели ночь под копной сена. Чтоб согреть ноги, оставшуюся пару Татьяниных валенок одевали по очереди...
До самого утра, семья Царёвых усердно молилась Богу. Молились и днём, а чтоб коммунисты не видели, у двери сарая оставляли кого-нибудь на стороже. Они каждый день ждали, что их под конвоем посадят на повозки и вышлют в ссылку, но их, почему-то не высылали. Семья Фёдора Фёдоровича продолжала усердно молиться, и свершилось чудо. Их не выслали, но только сказали, чтоб они освободили через неделю и сарай. Помогли соседи, они дали лом и лопаты. Дед Фёдор и сын Иван выкопали недалеко от своего двора землянку, накрыли её, и семья прожила в ней до весны. С пропитанием тайно помогали соседи и родственники, при этом рассказывая, что из вашего самовара в бывшем доме священника, в Комитете бедноты, после очередного крепкого возлияния, комитетчики попивают чай.
В доме Царёвых поместили колхозных свиней, а в сарае колхозных лошадей.
Раскулачиванию подверглись пятнадцать дворов, и именно тех первых переселенцев с Коротояка, которые создали свой собственный колхоз, но не по велению компартии и советского правительства, а по своему крестьянскому уразумению. А это тогда было, самое страшное государственное преступление.
Так как Коротояк находился в двенадцати километрах от хутора, а Острогожск в пяти, то по ходатайству председателя совета, этой же зимой, хутор Медвежья поляна был переведён из Коротоякского, в Острогожский район, а также переименовали и название "Медвежья поляна", в хутор "Труд".
Очевидно, получилась неразбериха в документах при переводе хутора в другой район, и про раскулаченных крестьян, забыли. Существовала ещё одна версия, активно распространявшаяся селянами из уст в уста. Якобы с Воронежа пришла бумага в Острогожск, чтоб с хутора Труд никого не трогать, как будто сам помещик Сафонов или его ближние родственники, работая в органах советской власти, следили за событиями, происходящими в их бывшем имении и не дали сослать людей в ссылку, где бы они точно погибли. Но очевидно это лишь миф, в который верили крестьяне, ища себе заступников в образе справедливого православного царя Николая, или доброго православного помещика Сафонова, впрочем, по истории, они такими и были, что позволило нечестным людям захватить власть, как в государстве Российском, так и на каждом русском хуторе. Сам же дед Фёдор, без всяких сомнений, всегда говорил, что помог нам тогда выжить, только Бог.
Летом 1930 года подворью Царёвых вернули дом, сарай и приняли в колхоз. Но отрезали всю землю, а рига стоящая рядом с домом тоже осталась колхозной. В ней держали колхозных лошадей. Колхозных свиней из дома убрали в другое место, но они успели ободрать штукатурную глину внутри дома до полутора метров высоты, обнажив дубовый сруб. Но Царёвы были очень счастливы, что остались живы. Заново прибили, расщеплённую из хвороста дранку, и снова оштукатурили изнутри свой дом. Посреди дома, сложили новую русскую печь.
Пятнадцать раскулаченных хуторских хозяйств не выслали, вот и не верь после этого в милосердный "след" помещика Сафонова. На других же маленьких хуторах непосредственно примыкавших к Медвежьей поляне, было по-другому. С хутора Травина состоящего из трех хат, выслали две семьи; с хутора Ушакова состоящего из пяти хат, выслали одну семью; хутор Лобкин состоящий из одной хаты, не тронули, а вот хутору Уварову, который находился в пяти километрах от Медвежьей поляны, не повезло. Хутор Уваров располагался в лесу и по своей малочисленности не мог стать самостоятельным колхозом, а ходить на центральную усадьбу колхоза "Труд", что расположился в Медвежьей поляне, было далеко, да и через лес не было дороги. Тогда районное начальство, так как хутор Уваров не вписывался в колхозную систему, решило выслать хуторян, как кулаков.
Хутор Уваров был самый беднейший из всех населённых пунктов расположенных близ Острогожска. Люди жили в лесу, и фактически не имели земли. Высылали их поздней осенью 1930 года и везли через Медвежью поляну. Страшнейшую картину, которую тогда увидели жители Медвежьей поляны, даже и близко невозможно сравнить ни с какими ужасами, пережитыми и увиденными за все прожитые годы. Даже в прошедшую войну с германцами и в недавнюю гражданскую войну не было таких ужасов.
Несколько подвод увозили большие семьи раскулаченных уваровских крестьян в Острогожск. На этих подводах, набитых битком маленькими детьми, сидели только женщины и старики. Мужчин не было, их арестовали раньше. Одежда на детях и женщинах была до того оборванная и грязная, что на эту бедноту было страшно смотреть, а некоторые дети были просто голые. На всём протяжении пути стоял постоянный детский визг, как будто где-то недалеко в лесу одновременно режут с десяток молодых поросят. Лишь при приближении повозок, сквозь детский визг были слышны вопли и завывания женщин. Вокруг повозок ехали верхом на лошадях вооружённые винтовками люди.
На въезде в Острогожск со стороны Воронежа, по левую сторону от дороги, стояла полуразрушенная церковь им. Тихона Задонского, за ней кладбище. Совсем недавно, в наши дни, церковь восстановили. Но никто не знает, что в годы коллективизации этот православный храм был столь осквернён, что проводить там теперешние православные обряды, непомерный грех.
В эту церковь со всех населённых пунктов Коротоякского и Острогожского районов в 1929 - 1930 году помещались советскими властями раскулаченные крестьянские семьи. Люди в страшной давке находились там неделями и месяцами. Наступила зима, церковь не топили, а людей не кормили. В первую очередь там умерли все дети, а потом взрослые. Умерли в этой церкви и все жители хутора Уварова, и теперь этот хутор навсегда забыт, а Острогожские историки и краеведы, даже не знают, что был такой хутор.
Лишь впоследствии очень немногим "счастливчикам" удалось дожить до формирования товарных вагонов. Отправляли их из Острогожска в Казахстан в середине зимы. Люди были голодные, раздетые, и они умерли в холодных телячьих вагонах ещё на пути в ссылку. Никто впоследствии не вернулся обратно...
Конечно, всё это знал Сталин, так как он и придумал это, и даже постоянная его переписка с Михаилом Шолоховым, не ослабила крестьянскую удавку. Но..., чтоб оградить себя от осуждения будущей историей, Сталин написал статью в газете "Правда", под названием: "Головокружение от успехов". В ней Сталин оправдывается, что вроде не он повинен в массовой насильственной коллективизации по всей стране, а местное начальство. Лукавство статьи Сталина лишь теперь понятно, но тогда малограмотные люди поняли то, что колхозы отменяются.
Курьёзные отголоски этой статьи прокатились по всему Советскому Союзу, но именно после этой статьи, на крестьян обрушился ещё более жестокое наказание в форме массированного общегосударственного голодомора, при котором города лопались от изобилия пищи, а сёла массово вымирали, так как всё продовольствие было конфисковано. Чтоб селяне не разбегались, сёла Украины и юга РСФСР, были окружены войсками НКВД, а дороги, идущие в города, патрулировались, и сбежавших с колхоза крестьян, тут же отлавливали и направляли в концлагеря.
Вот письменное воспоминание бабушки Евдокии из подворья Царёвых, которое даже не будем редактировать. Её в детстве звали Дуняшкой, и было ей тогда 10 лет:
"Кода я находилась во дворе, нянча своих маленьких племянников, в наш двор ворвалась огромная запыхавшаяся толпа потных мужчин и женщин. Подбегают к нашей (колхозной) риге, открывают её, и каждый хватает свою бывшую лошадь, плача ласкает и гладит её. Потом все, танцуют, веселятся, как какому-то большому празднику, и радостные возгласы, как это обычно бывает на праздник пасхи, но кричат, не "Христос воскрес", а: "Колхозов больше не будет!!". А случилось вот что. Люди работали на колхозном поле, как кто-то принёс газету со статьёй Сталина: "Головокружение от успехов". В ней Сталин открещивался от своих грехов, как будто не он повинен в насильственной коллективизации, но малограмотные хуторяне поняли то, что колхозы отменяются. Поэтому крестьяне так радовались этому известию. Но на другой день из района приехали районные начальники, и объяснили суть крестьянских заблуждений, что колхозы в СССР - навсегда! С каким разочарованием возвращали на следующий день крестьяне своих лошадей и коров обратно в колхоз, описать не возможно, таких обиженных лиц за всю свою долгую жизнь я никогда не видела".
В 1932 году, когда власть Острогожского района полностью восторжествовала на хуторе Медвежья поляна, городские власти вдруг вспомнили, что данный хутор избежал раскулачивания и высылки. То, что уже раскулачивание проводил Коротоякский район, было не в счёт. Видно не давало советской власти покоя то, что жители колхоза стали хорошо работать на колхозных полях. А виноват в этом главный старожил хутора и его основатель Фёдор Фёдорович Коровин. Недаром его подворье зовётся Царёвым. Этот "Царь" не только от Бога не отказывается, но ещё построился на месте помещичьей усадьбы, этим самым заменив собой помещика. Этого "помещика" нужно срочно раскулачить. Но как раскулачить, ведь он члена колхоза?
Из Острогожска приехал инструктор райкома, собрал колхозное собрание и при полном молчании хуторян - объявил, что семья "Царёвых" из колхоза исключается.
На другой день всё повторилось снова. Зашли раскулачники и забрали абсолютно всё. Если при первом раскулачивании остался хоть один полушубок и пара валенок на всех, да в погребе была свекла, то после второго раскулачивания забрали не только всю одежду, как прошлый раз, но абсолютно всё что можно было съесть. Начался 1933 год. В семье Царёвых тогда было лишь восемь человек. Фёдор Фёдорович с женой Ефимией, сын Иван с женой и тремя маленькими детьми, Васей, Толей и Надей, и 12 летняя дочурка Дуняшка. В это время, они все едва не умерли с голода.
За заслуги перед советской властью, пьяницу председателя перевели на повышение. Он стал работать в райкоме партии на уважаемой должности. А с района вновь прислали инструктора райкома, который опять, при полном молчании хуторян, назначил нового председателя колхоза. Хорошо, что он оказался местным жителем, поэтому негласно, он и разрешил держать каждому подворью по одной козе. Благодаря этому, многие хуторяне и остались живы.
Летом 1933 года, после уборки пшеницы, хуторские дети стали ходить и собирать с полей потерянные колоски колхозной пшеницы в свои, специально пошитые, холщовые сумочки. Но с Острогожска, зная о голоде в деревнях, специально были присланы объездчики на лошадях, охранять пустые колхозные поля. Они догоняли детей, высыпали и затаптывали колоски, забирали сумочки, а "воришек" избивали длинными кнутами. Было не так больно, но как обидно, - голодные, пухлые детишки плакали.
Так как семью Фёдора Царёва исключили из колхоза, то они стали единоличниками. На их семью сразу было наложено государством так называемое "Твёрдое задание" (налог). Естественно, у них никакой живности не было. Не то, что какой-нибудь козы, не было даже курицы. Государству же в конце 1933 года нужно было сдать, бесплатно: несколько сотен куриных яиц, несколько десятков килограммов мяса, свиные кожи, овечью шерсть и т. д.
Даже приусадебную землю отрезали, а то место земли 6 на 7 метров, на которых стоял их маленький, дубовый домик, тоже было колхозным, и за него тоже нужно платить налог, но теперь уже колхозу. За невыполнение "Твёрдого задания" Фёдора Фёдоровича, как главу семьи, посадили в тюрьму, потом осудили, и он отбывал год срока в трудовой колонии близ станции Тресвятское, что под Воронежем. С арестом главы семьи, подворье Царёвых лишилось последнего кувшина козьего молока, которое выделяли ему хуторяне за пастьбу своих коз. Но хуторяне и помогли. Несмотря на всеобщий колхозный голод, они решили не обрекать семью родоначальника хутора на голодную смерть, и тайно, по очереди, приносили Ефимии козье молоко. Внучок Толик, как описывалось выше, окреп и даже повеселел.
Сестра Фёдора Фёдоровича, по мужней фамилии Башкатова, и брат Ефимии Ивановны, Роньшин, которые ещё жили в городе Коротояке, собрали деньги, на которые весной 1934 года старший сын Фёдора Фёдоровича, Иван, поехал с ходатайством в Москву. Где он там был и к кому обращался, неизвестно, только оттуда он привёз документы о восстановлении права голоса и принятии семьи Коровиных (Царёвых) обратно в колхоз.
Летом 1934 года Фёдор Фёдорович вернулся из заключения. Он продолжил пасти хуторских козочек-кормилиц, а с собой стал брать подпаском своего шестилетнего внучка Толика. Рано утром они выгоняли стадо животных на выпас в лес. По дороге с горы села Терновое на Острогожск, каждый день находили по 2-3 покойника, умерших от голода. Стадо животных всегда поднимала такой шум, рёв и блеяние, что становилось жутко. Дед сразу отсылал внука Толика в деревню, чтоб он известил людей. Приходили мужики и тут же близ дороги покойников закапывали. Однажды подошли очередные голодные беженцы и попросили у деда немного хлеба. Дед напоил их водой, отломил хлеба, испечённого из ячмённой муки с добавлением тёртых лесных груш.
- Отколь вы идёте православные?
- С Украины дедуль.
- Много-то вас мрёт по дороге!
- Э-хэ-хэ, у вас хоть покойникив хоронють, а у нас покойникив хоронить некому, всэ помэрлы. Так на дорози они и валяються.
Это было последствие искусственного голодомора устроенного Сталиным трудолюбивым украинцам в 1933 году.
По одной из версий, именно по настоянию Михаила Шолохова, в 1935 году Сталин официально разрешил держать колхозникам по одной корове на сельский двор. Буквально через год все крестьяне облегчённо вздохнули: "Спасибо товарищу Сталину за огромную заботу о нас селянах. Без коров кормилиц мы бы все помёрли с голода. А эти предатели, которые засели во всех городских органах Советской власти только и ждали нашей погибели!". Эти искренние людские разговоры дошли и до деда Фёдора. Обычно, когда бабы собирались на посиделки поплевать семечки, то мужики собирались на свой сход для мужского общения.
Хуторяне повеселели. Хвалили Сталина, рассказывали разные байки. Иван Аксёнов, глядя на молчавшего деда Фёдора, сказал:
- Царь, ты что молчишь?!
- Да мужики, - Фёдор улыбнулся, - наши сельские мученья кончаются, а вот городской люд скоро хватит лиха. Отольются им наши крестьянские слезы. Они из городов понаехали, чтоб извести наш крестьянский род, но Господь всё видит. Доживём до следующего 37-го года, там посмотрим. Диавол не пощадит даже своих слуг.
Мужики посмеялись, приняв иронический сарказм Фёдора за весёлую шутку, и сразу всё забыли.
Настал 1940 год. Хуторянин Иван Ильин держит колоды с пчёлами и чуть не каждый день тащит свой мёд, то председателю колхоза, то парторгу, но в основном, в Сельский совет. Там у него знакомая секретарша, всё на машинке щёлкает да печати ставит. Там, или здесь, но пробил он себе нужную справку, поехал на товарную станцию в Острогожск, устроился на железную дорогу путейцем, получил советский паспорт, и стал свободным человеком. На выходной день, приезжает к себе домой на хутор. Дед Фёдор часто к нему заходит и постоянно интересуется новостями.
- Ванюш, ну рассказывай, что нового за неделю в миру произошло?
- Фёдорыч, да всё по-старому. Каждые десять минут на запад товарные вагоны с продовольствием прут. Нужно немецким братьям помочь. А то Англия с Францией, в том году, напали на нашего союзника.
- Да, да Вань, немцы союзники нашей власти в аккурат ещё с 1918 года. Вот ты Вань можешь теперь хоть куда поехать, а мы здесь хуже крепостных, ни шагу за хутор.
- Да что ты Фёдорыч, городским теперь тоже нельзя с работы рассчитаться, а нам железнодорожникам и подавно. Если кто теперь из городских людей опоздает на работу, то сразу судить будут и отправят на лесоповал. Мы железнодорожники на военном положении. Могут в любой момент призвать и сразу на помощь рабочим Германии в борьбе против англицких буржуев. Читал газеты? В Германии сейчас свобода, у них партия такая же, как и у нас, рабочая, национал-социалистическая.
- Стало быть, они теперь, как и мы? - удивился Фёдор.
- Да, недаром мы столько продовольствия и разные материалы каждый день им посылаем по железной дороге.
Ничего не ответил дед Фёдор, только сказал:
- "Скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты!"
- Совершенно верно, Фёдорыч, немцы теперь наши самые надёжные друзья! А вот, чтобы не зубоскалить, завёл бы себе тоже пчёл. Или лучше бери мои колоды, а то мне теперь некогда с ними заниматься, я теперь городской военнообязанный человек. А пчёлы, они тебя и твою семью ещё не рад выручат. Вот видишь, как меня выручили мёдом, а то бы я такой же был крепостной, как и вы.
- Да Ванюша, наверно ты прав, а насчет пчёл я подумаю, как осенью отберёшь с них лишний мёд, то колоды на зиму к себе на погребку перетащу.
Толику уже двенадцать лет. Зимой он ходил в школу села Терновое. На хуторе была школа лишь с начальным образованием, а всё лето, со своим дедом Фёдором Фёдоровичем, продолжил пасти коров, овец и коз, принадлежавших колхозникам. Теперь оплата была хорошей. Каждый двор выделял молоко, продукты питания и всякую другую помощь. Молока теперь много, ведь уже и своя коровёнка имеется.
Первый летний месяц выдался не бывало ласковым и тёплым. В лесу необычно красиво. Листья лишь недавно распустились в полном своём величии. В острогожских лесах преимущественно растёт дуб. Кое-где виднеется осина, а липа теперь в большой редкости. Буквально десять лет назад все крестьяне носили лапти, и весь молодняк лип шёл на лыко. Теперь время изменилось, лапти почти никто не носит. Но липам нанесён огромный вред и вряд ли липа столь быстро восстановится. В лесных балках растут раскидистые, дикие яблони и груши, которые в лютый голодомор помогли крестьянам выжить.
Вдалеке, на лесной дороге, ведущей из села Шубное на хутор, показался всадник на гнедом коне. Но что это? Он так рьяно погоняет, что конь покрылся пеной.
- Безумный отрок! - запричитал громко дед.
Всадник на полном скаку остановил коня. Брызги белой пены окропили лицо Фёдора:
- Ты что, бес Митрошка, так загнал коня! - закричал дед.
- Фёдор Фёдорович, война началась с немцами! Меня послали сообщить на хутор!
Ударив коня коротким кнутом, не оглядываясь, Митрошка поскакал дальше и дальше, пока не скрылся за деревьями.
- Толик, помоги, мне плохо!
Подбежал Толик, усадил деда.
- Вот, вот, я всё знал про это! Но не верил! Боже прости за неверие! Прости!!
- Дедушка, что ты знал, во что не верил?!
- Да так внучок, я про своё. Ты не поймёшь...
На второй день началась демобилизация. Забрали многих молодых мужчин. Забрали и дедову дочку Дуняшку, которая теперь зовётся Евдокией. К этому времени она окончила Острогожское медицинское училище, вышла замуж и работала в соседнем селе Шубное на должности старшей акушерки колхозного родильного дома. Она была военнообязанной и, несмотря на четырёхмесячную беременность, её на второй день войны увезли в Острогожский военкомат, а там сразу на передовую, под Ельню.
Стали эвакуировать весь колхозный и личный скот. Старые люди возмущались: "Скотину вы опять у нас насильно отнимаете, эвакуируете, а нас куды денете?!" Но никто никого не слушал. После эвакуации коров в общее стадо, дед с Толиком быстренько угнали хуторских коз в лес. "Не дай бог, ещё и коз отнимут, тогда опять голод!", - ворчал дед.
К тому времени отец Толика, Иван Фёдорович Коровин (Акованцев, по подворью Царёв), стал знатным трактористом-механиком. Ему дали отсрочку по брони. Немцы уже приближались к Воронежу. Наши войска постоянно отступали. Иван Фёдорович был назначен начальником отряда по эвакуации тракторов. Руководителем всей эвакуации из города Острогожска был городской человек по фамилии Красото. Был определён маршрут, но так как в Коротояке через Дон по понтонному мосту трактора не пропускали, Иван Фёдорович предложил построить плот-паром, скрепив его арматурой, которая была в МТС. Но начальник колонны не принял предложение Ивана и они всей районной тракторной колонной двинулись в верховье Дона, в сторону села Сторожевое. Но никто ещё не знал, что немцы уже захватили правобережье Воронежа. Как только они подъехали к донскому селу Урыв, там уже были немцы. Фашистские офицеры очень обрадовались и через переводчика объявили: "А мы вас тут давно ждем, и теперь будете ремонтировать нашу технику и танки". Так, не по своему желанию, Иван Коровин стал предателем.
Прошёл месяц, Иван Фёдорович освоился, и когда немецкая охрана потеряла бдительность, он убежал в лес.
А как же на хуторе Медвежья поляна? Как только советское начальство узнало, что немцы в Воронеже, так сразу все и разбежались. Первыми убежали коммунисты, за ними остальные. Советская власть закончилась. Но двое очень старых коммунистов, переселенцев с Украины, муж и жена по фамилии Белоконь, остались. Хоть они и были коммунистами, но ничего дурного для крестьян не сделали и хуторяне стали считать их своими людьми. Наступило полное безвластие. Тогда опять старые мужики, которых не призвали на фронт, собрали сход. Пошушукались, поговорили и решили работать так, как это было до колхозов, то есть каждый за себя, но при этом не забывать помогать и друг другу.
Наши войска продолжали отступать, а вместе с ними и жители Украины со своим эвакуированным скотом. Скот догоняли до Дона и, так как в это время уже не было никакой переправы, его просто бросали. Везде в округе бродила масса всевозможного скота. Была полная неразбериха и хаос.
Однажды один украинец подошёл к деду Фёдору, ведя за собой лошадь.
- Дед, ради бога возьми эту лошадёнку, уж больно мне её жалко. Она очень трудолюбивая и ещё не раз тебе поможет...
Так у деда появилась лошадь. Однажды они с внуком Толей поехали на ней за соломой для подстилки скоту. Из леса вышел человек, подошёл, стали разговаривать. Он сказал, что идёт в Лиски на работу, потом скрылся в лесу. Дед говорит внуку:
- Это дезертир. Он сбежал из армии. Днём прячется в лесу, а ночует дома.
- Дедушка, да ведь это самый главный коммунист Бижаев, который нас раскулачивал и стащил с моего папы валенки! А теперь он предатель?!
- Внучок, лишь Бог знает кто на этом свете предатель. После раскулачивания он прибегал к нашей бабушке Фиме за помощью, говорил: "Бабка Химка, ты принимаешь роды у всех хуторянок, пойди, помоги моей бабе, она рожает. Побежала наша бабушка, приняла роды. Всё нормально, родилась девочка. А наши валенки, которые Бижай украл, пусть будут ей в приданное. Люди стали упрекать бабушку Фиму: "Зачем ты им помогла, эти коммунисты столько горя принесли нашему хутору! А бабушка отвечает: "Как же я буду в глаза Господу смотреть, когда предстану пред Его судом? Просящим нужно помогать!"
Дальнейшая судьба Бижаева была такова, ещё до прихода немцев, он перебрался в Коротояк к своим родственникам и там прятался за печью. Об этом узнали, его арестовали, и направили в штрафбат, где он в 1943 году и погиб.
В июле 1942 года немцы вошли на хутор Медвежья поляна, и сразу рыскать по хатам, кричат: "Матка, млека яйка!", - и грозят своими кинжальными штыками. Деда Фёдора в это время не было. Бабушка Фима испугалась и сразу послала Толика за соседом, дедом Ваней, он в Первую мировую войну в немецком плену был и знает их язык. Прибежал дед Ваня, что-то им буркнул, и они ушли.
- Ваня, что ты им сказал? - спрашивает Ефимия.
- Я им сказал, что недавно были ваши и всё уже забрали, - ухмыльнулся дед, а просили они у вас молоко и яйца.
В округе продолжали бродить не эвакуированные коровы и овцы. Дед Фёдор, при помощи внука Толика собрал большое стадо овец и стал его пасти. Немцы, деда и внука, не трогали, только выдали им пропуск. Ночью, по оврагам и лесу, небольшими группами, советские солдаты продолжали отступать. Дед ловил овцу и отдавал им. Они жарили её на костре и ели. А дед постоянно спрашивал: "Не слышали ли вы что-нибудь о моей дочери, Евдокии Фёдоровне Коровиной? Её забрали на фронт медсестрой, а ведь она была беременная!" - "Да что ты, дедуль, на фронте такая неразбериха, тысячи солдат, и медсестёр каждый день гибнут на передовой, а ты про какую-то беременную дочь спрашиваешь. Везде дед полная чехарда людских жизней! Мы не отступаем, мы просто бежим от немцев и не успеваем убежать".
Потом, через лес, дед выводил солдат в направление реки Потудань и рассказывал, как лучше перебраться через Дон, на свободную территорию. Затем, со своими овцами, он возвращался в овраг, поближе к хутору, где ручей и колодец, там и ночевал, а внук приносил ему еду утром и вечером. Однажды дед попросил внука принести ему йод и чистые тряпки. Толик принёс. Под обрывом оврага лежал раненный боец. Дед поил его козьим молоком, кормил своей едой, лечил. Солдат был ранен в ногу, и дед Фёдор понял, что вылечить его в таких условиях не сможет. Тогда он предложил раненному солдату сдаться в плен.
- Там тебя немцы вылечат, ты останешься жив.
- Ты что, дед, ты хочешь сделать меня предателем Родины?!
- Раненный, беспомощный человек, не может быть предателем. Если Богу будет угодно, ты останешься жив! А предательство, это что-то другое.
Вырубил Фёдор Фёдорович в лесу две длинные жердины, смастерил из них два костыля и пошёл наш боец сдаваться в плен. Перекрестил его дед три раза, сказал: "Ступай, с Богом!". Лагерь для военнопленных располагался в двух километрах от хутора. Что стало с раненым бойцом, не известно.
Через некоторое время немцы объявили сход всей деревне. Дед на сход не пошёл, но послал послушать внука Толика. Собралось много народа. Переводчик кратко сказал:
- Власть коммунистов навсегда отменяется. Теперь, под надзором немецкого командования вы будете осуществлять свою власть. Кого вы желаете выбрать в старосты?!
Все закричали:
- Деда Царёва желаем. Он самый пострадавший от коммунистов человек!
Переводчик:
- Окажись, кого назвали! - в толпе тишина.
- Он нынче овец пасёт, - раздался голос из толпы.
Тогда вперёд вышел дед Кабосов:
- Я желаю! - на сход, как на праздник, он надел старорежимную военную гимнастёрку.
Переводчик:
- Ты теперь будешь руководить деревней, так же согласуйте с нашим командованием, кто будут полицаями, а немецкие солдаты будут Вам помогать.
Хутор Медвежья поляна располагался одной длинной улицей вокруг двух небольших прудов. На следующий день новый староста вместе с немцами стал обходить по кругу весь хутор. Народ неприветливо посматривал на новоявленную власть. Около одного дома староста Кабосов постоял, покашлял и пошёл дальше. Ночью, тех, кто в этом доме жил, немцы расстреляли прямо за огородами. А жили в этом доме пожилая чета супругов Белоконей. Как и говорилось, они были коммунистами. Никто о них не знал плохого, а вот теперь их нет. Прибегает утром Толик, кричит:
- Бабушка Фима, за нашими огородами Белоконь с Белоконихой убитыми лежат. Пошёл дед Фёдор с соседом Стефаном Аксёновым, закопали их прямо на месте расстрела. Весь хутор тогда понял, что остановка старосты Кабосова около дома Белоконей и его покашливание, было "поцелуем Иуды".
- "Вот, вот кто настоящий предатель!", - постоянно вертелось в голове подростка Толика.
Дед Кабосов жил один, на самом краю хутора, недалеко от леса. Однажды к нему постучали двое наших солдат окруженцев и попросили хлеба. Он им сказал, чтоб они подождали на опушке леса, так как здесь опасно, и он принесёт им еды. Солдаты ушли, а Кабосов побежал к немцам, всё рассказал. Немцы окружили лес. Началась стрельба. Мальчишки, наш Толик и Ваня Зимников побежали посмотреть. Двое солдат лежали навзничь. Невдалеке от убитых лежал наган, видно они им отстреливались. Патронов в нём не было. Ваня Зимников отшвырнул его ногой в кусты. Соседа Стефана Аксёнова немцы заставили их похоронить. И он опять стал рыть могилу невинно убиенным. Похоронил их там же, на месте гибели. Он нашёл у них комсомольские билеты. Один погибший был с Украины, другой с Вологодской области, имена их забыты. Где они точно захоронены уже никто и не помнит. Потом ребята закопали найденный наган на огороде деда Зимникова, но в дальнейшем свою похоронку, так и не нашли.
Подросток Анатолий продолжал пасти хуторских овец и коз по лесам, оврагам балкам. Однажды они с дедом пасли стадо в небольшом овраге. По дороге на хутор ехал на лошади с повозкой Толиков сверстник. Он подвозил для трактора воду, а теперь ехал назад и быстро погонял лошадь. Толик вылез из оврага, остановил его, спросил: "Что нового в деревне?". Сверстник ответил, что некогда с тобой разговаривать, хлестнул лошадь и быстро уехал. Толик опять спустился в овраг, а через десять минут из хутора проехали несколько немецких мотоциклов и сразу к соседнему оврагу. Вывели оттуда человека, и повели к деревне. Это был наш русский солдат. Потом его расстреляли. А в Толика вселилось большое подозрение: "Неужели мой одноклассник предатель?!"
У одинокой пожилой женщины, которая была дальней родственницей подворью Царёвых, жил тот самый немецкий переводчик. Он называл себя Иваном Ивановичем. Его отец был русским солдатом, который остался жить в Германии после Первой мировой войны. Мать Ивана Ивановича была немкой. Он и рассказал по секрету этой женщине, что ваш один подросток оказался предателем. Догадки Толика подтвердились: "Настоящий предатель тот, кто тайно и корыстно творит свои мерзкие предательства. Как же так, предателем оказался мой школьный друг! Если на свете существует живой Бог, почему он этих людей не карает?!" (После войны этот человек-предатель спился, фамилию его публиковать не будем, так как его близкие родственники живут в Острогожске, в семидесятых годах он повесился. Прим. авт.).
Между Медвежьей поляной и хутором Травин, расположено большое поле, через него теперь проходит государственный, магистральный газопровод. На этом поле Царёвы часто пасли овец и коз. Каждый день через это поле пролетали наши самолёты числом в 12 штук. Они бомбили станцию Валуйки, от которой была железнодорожная ветка на Сталинград. Назад самолёты не возвращались.
Но однажды возвратился один самолёт и летел так медленно и низко, что его догнали два немецких истребителя и сбили. Наблюдавшие немцы радостно закричали: "Москва капут!". Дед низко наклонился к уху Толика и тихо произнёс: "Не видать им Москвы, как своих ушей!"
Как-то однажды, когда Толик с дедом в очередной раз пасли на лесной опушке своих овец, из леса донесся знакомый голос: "Можно мне вернуться домой, или нет?" Это был голос отца Ивана, который убежал от немцев. Толик ответил, что можно, так как полицаи, свои деревенские люди. Ночью отец вернулся домой. Немцы его быстро обнаружили и отправили работать в МТС. Там он вновь стал ремонтировать их танки и машины. На ночь, всех деревенских мужчин сгоняли в конюшню и запирали, а утром отпускали по домам. Брата Толика, - Васю и других старших подростков полицаи гоняли под Коротояк копать для немцев окопы.
Семья Царёвых жила в своей риге, вместе с животными, а в их доме жили немецкие офицеры. Когда Ефимия доила свою корову, то целая вереница немецких солдат стояла в очереди за молоком. Она доила молоко прямо в их каски. Когда молоко было на исходе, Ефимия говорила, что остальное молоко нужно нам и нашим внукам. Хотя последним немцам молока не доставалось, они никогда не перечили и уходили. Потом, по какой-то надобности, немцы выгнали семью Царёвых и из риги. Во дворе дед Фёдор построил большой курень, помолился и сказал: "Нам не привыкать. Будем жить здесь, и зимовать, как когда-то жили в землянке после первого раскулачивания". Чуть позже семью Царёвых выгнали и со двора. Дед Фёдор попросился на постой к одной религиозной женщине, которая жила около пруда. У неё было своих пять детей, да ещё прибыло девять душ Царёва подворья: дедушка Фёдор, бабушка Ефимия, отец Иван, мать Татьяна, братья: Вася 15 лет, Коля 5 лет, Миша 0,5 года, сестра Надя 8 лет и, собственно Толик 12 лет. В маленькой тесной однокомнатной избушке, кроме взрослых, было десять детей! Рядом с домом Царёвых немцы построили добротный блиндаж для офицеров и семье деда Фёдора разрешили вернуться в свой дом, но отдали только кухню и чулан. Рядовые немецкие солдаты часто помогали деду Фёдору и бабе Ефимии по хозяйству, косили и сушили траву, скирдовали сено. Через короткое время всех немцев стали отправлять под Сталинград. Так как некоторые из них уже привыкли к бабушке Фиме, то однажды днём, двое молоденьких немцев заглянули к ней на кухню:
- Матка Фима, вир геен нах Сталинград.
- Чаво, Сталинград?
- Я, я матка нах Сталинград!
- Куды, у Сталинграду? Ох радёмые, - стала креститься.
Солдаты заплакали как дети, но беззвучно. Ефимия посадила их у русской печи:
- Как назвать-то вас анчихресты нерусские, имя, имя?
- Намэ? Я, я, ихь бин Фритз, Фритз!
- Как? Фриц? Э-это стало быть, Федя! А твой друг? - Ефимия показала пальцем на второго солдата.
- Нихьт, нихьт матка! - солдаты вытерли слёзы, - ин Сталинград капут, капут, - слёзы опять брызнули из глаз.
Ефимия подвела их к образам, три раза каждого перекрестила:
- Идитя басурманы, идитя! Толькя Ваня, Федя, ни стряляйтя в наших русских солдат, ни стрляряйтя и могёт быть Господь оставить вас в живых!
Немцы ушли, их сменили мадьяры. На другой день мадьярский офицер принёс бабушке Ефимии ощипанную, но не потрошёную курицу и дал знак, чтоб её сварили. Ефимия так перепугалась, что про всё забыла и сразу бросила курицу в котелок и поставила в печь на варку. Часа через два пришёл мадьяр за курицей, Ефимия вынула её из чугунка, посмотрел он, что курица не потрошёна, сильно выругался и как запустит этой курицей в бабку Фиму, и ушёл.
Через неделю семью Царёвых опять выгнали из дома. Мадьяры поставили другого старосту. Он был добрее прежнего, и дед попросил выделить своей семье бывший колхозный амбар для жилья. В нём Царёвы сделали потолок, на него натаскали из оврага земли. В центре амбара сложили русскую печь. Земля была промороженная и вода с потолка текла три дня. В это время Толиков младший братишка Миша был грудным. Его кроватку поставили рядом с печкой и накрывали клеёнкой. Когда немцев отправили под Сталинград, то в их добротном блиндаже поселились мадьярские офицеры с адъютантом. Он был неплохим человекам, но трусливым. Этот адъютант и подрядил Толика возить из колодца воду, так как в лесу был русский снайпер и колодец простреливался. Адъютант прикрепил трёхведерный бачок к санкам, и Толик три раза поутру возил им воду. Настал праздник Рождества, офицеры его шумно отмечали. Вышел из блиндажа весёлый адъютант подозвал Толика и завёл в блиндаж. Там стояли два бочонка. Адъютант налил офицерам и себе, говорит: "Добре хлопче", и наливает 150 граммовую алюминиевую стопку и Толику, но он отнекивается, тогда адъютант сам выпивает и говорит: "Добре, пей". Толик попробовал, на вкус сладко, и выпил. Офицеры захлопали в ладоши, засмеялись, а у Толика закружилась голова. Адъютант вывел его из блиндажа, а тут дед идёт. Взял внука за шиворот и домой в постель. Утром Толик очень болел. Пришёл адъютант, но Толик не мог идти. Адъютант долго смеялся и послал за водой деда.
Прошло несколько дней, настал январь 1943 года. Однажды дедушка подозвал внука, шепчет:
- Толик, сегодня рано утром пошёл кормить скотину, а под нашими воротами лежит человек в белом маскхалате и говорит мне: "А ну дед, рассказывай мне, где тут у немцев огневые точки", - так, что скоро придут наши и освободят нас!
Ближе к вечеру собрались все мадьяры, стали что-то обсуждать. Адъютант подозвал деда Фёдора и на "ломаном" языке тихо ему говорит: "Мы завтра уходим, и больше сюда не вернёмся. Ключи от нашего склада с продовольствием находятся у женщины Анны, которая живёт рядом со складом".
На следующее утро прибежали к деду в сарай два мадьярских еврея:
- Фэдэр, прячь нас от расстрела!
- Мне некуда вас спрятать!
Тогда они взмолились, говорили, что ты Фёдор самый верующий в деревне человек, что у нас единый Бог, спаси нас....
В углу двора дед настелил соломы, беженцы легли на неё, укрылись покрывалом. Дед накрыл их соломой и закидал снегом. Мадьяры их искали, но не нашли.
Немцы своих евреев расстреливали, а мадьяры использовали в качестве чернорабочих. Одеты они были так же в военную форму, но без погон и знаков различия. При отступлении мадьяры решили своих евреев расстрелять....
В этот же день мадьяры все ушли. Беженцы ещё целые сутки пролежали на улице под соломой и снегом. Потом дед их откопал, завёл в своё жилище, напоил горячим чаем и разместил на русскую печь отогреваться. Как пострадавших от фашизма, их отправили в Острогожск, и дальнейшая их судьба неизвестна.
На следующий день Фёдор пошёл к той женщине, у которой были ключи от склада и говорит: "Нюрка, давай ключи от мадьярского склада!". Но она не отдала, и в страхе ответила: "А вдруг мадьяры опять вернутся".
Тогда дед, при помощи лома, сломал замок мадьярского склада и набрал продуктов столько, сколько мог донести. Затем ещё взял с собой Толика, его друга сверстника, а также своего родственника Павла Башкатова, и начали носить продукты себе домой. Вскоре и весь хутор стала уносить мадьярское продовольствие по домам.
Народ волновался, наши войска не приходили, опять получилось короткое безвластие. Собрался сход хуторских мужиков. Главным волнующим вопросом было: "Что будем делать после восстановления Советской власти?!"
Было много разных высказываний, особенно беспокоило то, что скоро опять будут колхозы, опять будет голод. Наконец своё мудрое слово высказал и Фёдор Фёдорович Царёв:
- Мужики, много мы повидали на своём веку. Много разных властей прошло через нас, а мы всё живём. Были красные, белые, коммунисты, фашисты!
Конечно, немецкая власть была немного лучше, чем у коммунистов. Мы перестали голодать. Они не взрывали наши храмы, разрешили нам держать дома образа, исполнять свои православные обряды, молится Богу, но сатана приспосабливается. От соблазнов немецкого порядка и сытости, мы должны были устоять, так как видим, что тот более грешен, кто прикидывается богом, а не тот, кто Бога отвергает!! Коммунисты Бога отвергают, поэтому менее грешны, а фашисты Бога используют в своих убийственных целях, чтоб не осталось на земле богоносной нации евреев, а стало быть, и нас. А ведь все знают, что именно евреи - Божьи люди. Сатана это тоже знает! Поэтому, если сатана уничтожит евреев, то и нам христианам конец. Коммунисты и фашисты: одно и то же, и посланы сатаной, чтоб извести наш православный русский род. Если Бог находится в трёх образах: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой, то сатана многолик! Помните, как сто лет назад их главный сатана хотел искусить французов, какая там была братоубийственная война?! Но не получилось. Тогда этот главный сатана вскормил другого сатану, который в семнадцатом году стравил в такой же братоубийственной драке русских рабочих с русскими крестьянами! Чтоб властвовать, сатана разделил Русь на семнадцать государств! Этот сатана вскормил следующего сатану, который навёл на нас колхозное рабство. Наши родители небыли крепостными, а теперь он ввёл своё крепостное право. Этот сатана вскормил ранее и другого, нового, немецкого сатану, который в 1941 году и напал на Русь. Круг замкнулся!
- Фёдорч, - вмешался Иван Лобкин, - а что же теперь не Михаил Архангел побеждает сатану Гитлера?
- Мужики, ныне не сам Михаил спустился на землю, а послал своего главного воина Георгия Победоносца, в образе Георгия Жукова! Это наш русский Суворов. И как Суворов стал главным генералом - генералиссимусом, так и наш русский Георгий Победоносец тоже станет главным генералиссимусом, ежели теперешний нерусский сатана, не украдёт его мундир и его звание главного героя Руси!
Помните, как красные и белые были порождением сатаны, так и коммунисты с фашистами, тоже самое. Но, как сказано, на земле победит тот, кто напрямую отвергает Бога! Как красные победили белых, так и коммунисты победят фашистов!
Мужики зароптали:
- Фёдор Фёдорович, ты провидец, ты ещё в 25-м году говорил, что жители Санкт-Петербурга и Царицына будут вскоре жестоко наказаны за то, что нашу столицу Руси, названную в честь святого апостола Петра, а Царицын названый в честь Божьей матери, Царицы небесной, позволили переименовать именем антихристов земли русской! Что же будет далее?
- Мужики!! После победы над немецким антихристом, наш теперешний, нерусский антихрист, вскоре сам околеет. Но его власть ещё продержится. Придёт новый Михаил Архангел и, как в смутное время, когда Рюрики вымерли, а поляки хотели захватить Русь, явился Михаил Архангел с земной фамилией Михаил Романов, и спас наше Отечество, когда Наполеон хотел захватить Русь, так же явился Михаил Архангел в лице Михаила Кутузова, то и в конце нашего века явится новый Михаил Архангел! Как Михаил Романов был Михаилом Архангелом, так и тот, кто уничтожит на Руси сатану коммунизма, тоже будет иметь земное имя Михаил. Только Михаилы, приходящие во власть, могут спасти Русь! Ибо все Михаилы, есть плоть от плоти Михаила Архангела и являются его земными посланниками и воинами: на благо российского Отечества...
Мужики не унимались:
- Фёдорч, что же нам дальше делать, подскажи?!
- Православные, мне 73 года, я уже ничего не боюсь, так как все мытарства уже прошёл. А вы - берегите друг друга! Берегите и помалкивайте, помалкивайте и не уподобляйтесь предательству Иуды!!
Мужики успокоились, на том и разошлись.
Когда у подворья Царёвых появилось мадьярское, европейской продовольствие, а до этого они кроме варёной кормовой свеклы, гнилой картошки и молока ничего не видели, то у всех стали болеть животы, а у бедного Толика, который в сталинский голод 1933 года чуть не умер, случился приступ аппендицита. Отец Иван, тот, который ремонтировал фашистам танки и, в советском понятии был предателем, отвёз своего сына на худой лошадёнки в город Острогожск. Благо город был в пяти километрах от хутора. В больнице признали аппендицит, но хирурга не было, так как до оккупации всех хирургов призвали в Красную армию, а кто спрятался, тех призвали в немецкую армию. Первые, лечили "коммунистов", вторые "фашистов" и бедного Толика оставили в больнице лежать на неопределённый срок. Ночью начался сильнейший артобстрел дальнобойной артиллерией. Это была Острогожско-Россошанская операция по освобождению наших территорий от засилья фашизма. Толику было очень и очень страшно. Когда он утром выглянул в окно, то соседний корпус больницы был полностью разбит. В нём погибли все больные. Рано утром приехал отец Иван. На той же лошадёнке они поехали назад, в свою деревню. Но вокруг были немцы и их не пропустили, они свернули в МТС, там переночевали, а утром поехали на лесной кордон в Алексеевку, где жила жена брата бабушки Фимы. Выехав на шоссе, они направились в сторону села Шубное. Но всё шоссе было занято движущимися немецкими танками "Тигр". Было страшно. На глазах Толика, вдруг налетели советские штурмовики и подбили один танк. Немецкие танкисты решили объехать подбитый танк, но вдоль дороги было болото из талой воды и все танки увязли в непроходимом русском чернозёме. Образовалось небольшое пространство и Толику с отцом удалось проскочить. Хоть телега было старовата, а лошадёнка худовата, немцы лишь удивлялись все проходимостью русского "транспорта". Через день, когда они возвращались домой, то удивились, несколько танков так и остались застрявшими в чернозёме и брошенными немцами. Когда вернулись домой, отец Иван сразу заболел тифом. Теперь дед Фёдор Фёдорович повёз его на той же лошади, в ту же больницу. Острогожск только что был освобождён от фашистов. Больница не топилась, врачей не было, и Иван Фёдорович умер там от холода и болезни. Потом и все Царёвы заболели тифом, и даже их соседи. Но все выжили. Что интересно, у соседей были грудные дети. Матери их, болели тифом, а это страшная болезнь, но продолжали кормить своих грудничков материнским молоком. Матери болели, а их грудные дети, нет. Материнское молоко имеет свойство высокой бактерицидности.
Фёдор Фёдорович долго сожалел: "Эх, если бы не отвёз сына Ивана в больницу, он бы остался жив". Впрочем, если бы он остался жив, то отправили бы его на долгие десятилетия в советские концлагеря за "сотрудничество" с немцами.
После освобождения Медвежьей поляны от фашистов, вернулась прежняя власть. Стали выявлять предателей, но таковых не обнаружили. Население упорно молчало. А бывший староста Кабосов заявил, что якобы тайно помогал партизанам, которых никогда и не было в острогожских лесах, - дескать, мадьяры заподозрили его в этом, и назначили другого старосту.
Настал радостный, победоносный - 1945 год. Победа! Но Вторая мировая война не закончена и, восемнадцатилетнего внука Василия, забрали на войну с японцами, а его младшего брата, нашего шестнадцатилетнего Толика, на пополнение людского ресурса города Ленинграда, а официально: "На восстановление Ленинграда". Там, призванных через военкомат подростков, определили в ФЗО (Фабрично-заводское обучение) и после окончания, Толик, а теперь Анатолий Иванович, был устроен на завод "Красный выборгжец", сокращённо: КВ. До прихода коммунистов, этот завод назывался: "Розенкранц".
Из краткого воспоминания Василия Ивановича, старшего брата Анатолия:
"Руководителем эвакуации из города Острогожска, когда подходили немцы, был человек по фамилии Красото. При немцах он был мэр города Острогожска. После освобождения города, его судили и расстреляли".
Из воспоминания Михаила Ивановича, младшего брата Анатолия: "До голода 1946 года у нас всё закончилось, и наша большая семья выжила благодаря обильному мёду, который пчёлы носили с незасеянных и поросших бурьяном колхозных полей. На чердаке, вплоть до середины пятидесятых годов, у нас продолжал лежать целый мешок мадьярского натурального кофе. Дед думал, что это фасоль, но оказалось несъедобным. Потом выкинул его в овраг, так как никто не знал, что это".
Из воспоминаний бабы Фимы, жены Фёдора Фёдоровича, рассказанной своей дочери Евдокии Фёдоровне, которую призвали на войну в июне 1941 года, а демобилизованной домой, лишь в 1948 году:
"Как немцев прогнали, то с 1944 года опять ввели колхозы. Лошадей не было. Весной 1946 года, нас заставили пахать колхозные поля на своих дойных коровах, так как с района пришёл приказ: Засеять! Но в сеялках зерна не было, так как его не было нигде. Отчитались, что засеяли. Если бы не отчитались, всех бы расстреляли. Осенью всё списали на засуху. После такой колхозной работы, наши коровы перестали доиться. Кроме того, прошли землемеры и все наши припаханные огороды отрезали. Ни в колхозном поле, ни на наших бывших огородах ничего не росло. Опять наступил колхозный голод. Если бы не пчёлы, мы бы не выжили. Мёда приносили столько, что не успевали качать. Старожилы говорили, что такого медосбора, как в 1946 году, никогда не было".
Ленинград. Лето 1946 года. С хутора шли невесёлые письма. Семнадцатилетний Анатолий Иванович понял: опять голод! По городским меркам, он зарабатывал скудные деньги, которых едва хватало на проживании в общежитии. Но по сельским меркам, он жил даже очень богато. Анатолий Иванович всё время радовался. Радовался тому, что мог что-то купить, радовался, что иногда мог посылать на хутор скромные, пол килограммовые посылки с ячневой крупой, ведь там, на хуторе, мама Таня, братишки Миша и Коля, сестричка Надя, дедушка Фёдор и бабушка Фима, голодают.