Акованцев Михаил Александрович : другие произведения.

Русский "Титаник"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Русский "Титаник".

Литературно-художественный роман-быль.

Часть первая.

Отнятая целина.

  
   Живущие по своим похотям (желаниям),
   не приобретают духовного мира,
   они вечные мученики!
  
   Древняя мудрость.
   Предисловие автора.
   Роман основан на конкретных, реальных событиях рассказанных разными участниками этих конкретных событий, а также увиденные и самим автором.
   Это роман эпопея за весь 20-й век, но дописать его уже не смогу, так как 2 года назад был инсульт, и теперь более 10 минут сидеть у компа не могу, поднимается давление, и нарушено зрение. В конце текста опубликованы короткие повести, которые должны были войти в этот роман.
   Русские "Титаник" - означает постепенное крушение России, а на пустое российское место придёт Китай...

Глава 1.

Степь.

  
   Рано утром, по не пыльной просёлочной дороге, шёл мужчина моложавого вида. Он был среднего роста, но широкие плечи производили вид его невзрачного тела - мощным и коренастым. Вихор русого чубчика торчал из-под морской бескозырки смешным рожком. Одет пешеход был в чёрный бушлат, а штанины его расклёшенных брюк - трепались на лёгком ветру, начиная от колен и ниже, как две женские юбки. Ленты на бескозырке, развиваясь в такт ветра и шагов, синхронно вторили клёшу морских брюк.
   Весна заканчивалась, и бескрайняя степь уже давно пробудилась от зимней спячки. Путник радостно вдыхал живой запах проснувшейся природы и внимательно вслушивался в тишину российской равнины. За долгую службу на военном крейсере, он очень соскучился по запахам, звукам и обыкновенному сельскому ландшафту.
   "Всё время море - море, изредка гористый берег, ещё реже город Севастополь", - тоскливо думал путник, - "а ведь скоро лето". Эта мысль была более приятна.
   Он шел, как ему казалось, по широченной и необъятной степи. Это немного напомнило бескрайние просторы Черного моря. Молодая трава уже активно пробивалась сквозь, прошлогоднюю, рыжую старицу. Отсюда и вся степь казалась зеленовато рыжей. Но кое-где уже виднелись ярко-зеленые островки чабреца. С середины лета от этого цветущего, низенького растения ковром покрывающего просторы, степь становилась сине-фиолетового цвета с ярко-желтыми проблесками распустившегося, то там - то здесь, цветущего зверобоя. Немного позже, степные просторы покрывались белыми волнами выросшей ковыли, которые "волновали" всю степь, вплоть до первого снега. Пока же эта красота была в зачаточном состоянии, и полностью не выдавала своих секретных тайн.
   От высоко поднявшегося солнца, стало жарко. Путник снял с себя бушлат и закинул за спину. Очень высоко в небе пели, своими необычно ностальгическими трелями, серые жаворонки. Не спеша вышагивая по едва заметной дороге, он обратил внимание, что его сопровождали радостные переклички перепелов:
   - Путь-путь-путь, путь-путь-путь, путь-путь-путь, - звонко пели они, будто желая ему счастливого пути. Внезапно из-под ног пешехода вылетел один такой перепел и, перелетев метров десять, затаился в густой, прошлогодней траве. Медленно подойдя, путник сел на корточки, запустил кисть в сухую траву, изловчился и схватил птицу рукой. Не сопротивляясь, та лишь задёргала своими длинными, худыми ножками.
   "Так вот ты какая, божья птичка", - подумал пешеход. Он медленно разжал пальцы: Фыррр..., - только и послышался звук улетевшей птицы, которая также как и прежде, нырнула невдалеке, как морская чайка, но не в море, а в прошлогоднюю, рыжую траву старицу.
   Высоко в небе медленно парили два серых коршуна. Чуть пониже, то там, то здесь неподвижно висели, быстро махая своими крылышками, ястребки-кобчики, пустельга. Внезапно метнувшись камнем вниз, один из кобчиков выхватил из травы зазевавшуюся, полевею мышь. От соскучившегося по родной степи - путника, не ускользала ни одна мельчайшая подробность проходящего момента.
   Внезапно впереди стали появляться необычные, рыжеватые столбики. Послышался странный пересвист. Человек улыбнулся, потом остановился, три раза перекрестился на восток, и низко поклонился:
   - Дома, наконец, дома! - произнёс он вслух, а про себя подумал: "Спасибо вам сурки байбаки, за то, что встретили меня".
   Пересвист байбаков стал стихать. Путник остановился, расстелил бушлат на прошлогоднюю сохлую траву, немного прилёг на бок. Сорвал былинку, сунул её в уголок рта, и стал медленно разжёвывать передними зубами.
   За годы длительной службы ему так и не пришлось побывать в раздумье хотя бы несколько минут в одиночестве. Глаза прикрылись сами собой, но пустоты в них не было, и как по экрану кино, чётко поплыли медленные волны навсегда надоевшего моря. Потом волны сменились палубой корабля, и матросская швабра с пучком длинных верёвок из пеньки, как огромная кисть для побелки заборов, завертелась в глазах - как змея, извиваясь по мокрой палубе своим длинным хвостом: влево - вправо, влево - вправо...
   Путника затошнило: "Эх, какой из меня моряк?!", - подумал бывший матрос. "Я ведь русский крестьянин!".
   Легкая тошнота не проходила, и он понял, что проголодался. Пора перекусить...
   Медленно пережёвывая сало и прикусывая очерствевшим хлебом, он вдалеке заметил двух рыжих степных волков. Путник почему-то обрадовался этой встречи. Бегая по степи, волки не замечали его и, как молодые собаки, стали активно заигрывать друг с другом. Они, азартно рыча, набрасывались друг на друга, покусывали бока своему противнику и вдруг, как люди, стали бороться меж собой - валяя то одного, то другого на спину, при этом, высоко подпрыгивая вверх.
   Путник бросил жевать и, как загипнотизированный, стал смотреть на интересную схватку. Байбаки тоже вылезли из нор и стали наблюдать за необычайным зрелищем. Любопытству их не было предела, а более смелые, для лучшего просмотра "спектакля", стали отходить от своих нор поближе к действию. Они вытягивались в длинные столбики и старались повнимательней рассмотреть драку.
   Вдруг всеобщий свист залил степь. Путник повернул голову вправо и увидел быстро несущуюся к байбакам старую волчицу. Байбаки стали нырять в свои норы. Некоторые из них, из-за своего нерасторопного любопытства, оказались отрезанными от своих нор бегущей на них волчицей, и не успели спрятаться. Волчица ловко схватила одного из них. Остальные, добежав до нор, быстро скрылись. Молодые волки перестали "драться", подбежали к матери, и семья соединилась. Впереди побежала волчица с байбаком в зубах, за ней последовало остальное семейство. Рыжий байбак, рыжие волки, рыжая степь, всё смешалось в один фон и, исчезло.
   Необычная картина столь удивила путника, что он лишь через некоторое время вспомнил, как в детстве родной дед рассказывал, чтобы выманить любопытных байбаков из нор, волки специально устраивают показательные драки, тем временем другие, подползая сзади, застают замешкавшихся "зрителей" врасплох. "Вот и говори после этого, что звери глупые", - подумал путник. "Они такие же умные, как и мы...".
   Немного отдохнув, он двинулся дальше. Потная тельняшка прилипла к телу. Это немного удивило. На море хоть и светило жаркое солнце, но было прохладно, тело постоянно обдувало лёгким ветерком и потеть почти не приходилось, а тут совсем другое, давно забытое чувство. От пота стала чесаться спина. Со скуки, или от неприятного зуда он стал рассуждать: "Чёрт, был бы я такой, как воронежские кацапы, то отругал бы божью мать за такой заплечный зуд. Только от них впервые и услышал на службе первую матерщину. Хохлы зовут нас москалями, а какой я москаль? У моего батьки украинская фамилия. По материнской линии я москаль, а по батиной, у меня украинские корни".
   Спина подсохла, зуд исчез, и бывший матрос продолжил, но теперь оптимистичное рассуждение: "Эх, как всё-таки прекрасно жить на белом свете. Солнце, русский воздух, необъятна наша Отчизна, земли всем хватает! То дело за границей, народишку мало, земли ещё меньше, живут беднее нас. Нет, Россия самое счастливое государство в мире, и любим мы её, православный люд, гораздо больше, чем иноверцы свои государства".
   Вспомнив, как они заходили в болгарский порт Варна, бывший матрос сопоставил свои мысли, и удивился. Болгары там жили очень бедно. "Хм, как же так? Болгария православная страна, а живут худо! Да ведь у них кроме виноградного вина, перца, ничего и нет!", - тут он вспомнил, как однажды, когда был на вахте вперёдсмотрящего, на предгорье увидел в морской бинокль большое стадо овец, и дух его успокоился. "Да-а, у болгар и мясцо имеется, так что не голодают".
   У нашего путника, как и у большинства русских крестьян, было особое мнение, что православная вера определяет не только русскую нацию, но и благосостояние страны, и когда другие малые, православные народы: болгары, сербы, греки, жили хуже православного россиянина, - это немного огорчало.
   "А эти католики и гугеноты, беднейший народец", - вспомнив многочисленные рассказы своих старых сослуживцев, как они будучи на Средиземном море заходили в порт Марсель, бывший матрос улыбнулся, и услышанные были, полились весёлым ручейком: "Ох уж эти смешные французы, хоть и голодранцы, но народ весёлый! Эти мадамы, мудмузели, мусьи!". Тут он вспомнил, как и родной дед рассказывал про то, как ликовали французы, когда русские войска вошли во Францию весной 1814 года, а с ними и молодой дед нашего матроса. "Они радовались за то, что мы прогнали от них Наполеона", - говорил дед. - "И всё время чуть ли не от каждого трактира, несли своё вино. Мы им кричали: "Быстро - быстро", выпивали их кислятину, и обратно в строй. Они потом все свои трактиры переименовали в русское слово: "Быстро". Как только русский солдат забегал в их трактир, все французики, оборачиваясь, кричали: "Быстро?!" - русский солдат отвечал: "Быстро!", - ему тут же наливали полный штоф вина и он, быстро выпивая, тут же удалялся. Только слово "быстро" французы ударяют на последнюю букву, что с них взять, не русские они, а басурманы! Они думали, что русское слова "быстро", означает слово "вино", ха-ха-ха. Вот какие интересные люди французы", - подумал бывший матрос, вспоминая рассказ своего деда. - "Да и наши сослуживцы, побывавшие в Марселе, рассказывали, - продолжил свои воспоминания путник, - что местные мадемуазели очень шустренькие, особливо до наших русских матросов. Ещё бы, ведь Россия богатая страна, не то, что Франция. Но боцман строго предупредил: "Братва! Не путайтесь с местными мудмузелями. У них у всех находится французская болезнь, сифилис называется, и если спутаетесь, то заразитесь, и у вас сгниют и отвалятся носы! Если не верите, то сперва спросите у мудмузели: "Сэ лэта эн! Означает, скажи букву "н", и сразу услышите больной ли её нос".
   Путник в душе рассмеялся. Дело в том, что - как потом матросы узнали, французы нашу букву "Н" произносят в нос. "Все они гундосые черти, и бабы у них тоже гундосые, потому и боялись наши матросики ихних мадемуазелей. Ох и хитрый был боцман, всех надул. Как скажет француженка: "Эн", так матросы от неё врассыпную. - Ха-ха-ха, - почти вслух, ещё раз рассмеялся пешеход, - ну и боцман, вот каналья".
   Придав последней мысли положительное значение, бывший матрос вспомнил рассказы товарищей про черноглазых, очень худых и азартных итальянок: "Так тебя обслужат, что русскому человеку и не снилось!"
   Путник с большой завистью проглотил обильно выделенную слюну. Хоть итальянок он никогда и не видел, но в голове забродили непристойные видения.
   Вдруг, что-то неприятно жёлтое метнулось из под ног размечтавшегося пешехода. Он испугался, даже вскрикнул и дёрнул вверх руками:
   - Фу ты чёрт! - закричал он громко, и тут ему в нос вонзился такой зловонный запах, что закружилась голова. Большой желтый степной хорь, перепугавшись, выдал ему защитную реакцию, из своего заднего чрева. Как и американский скунс, он спасся от человека тошнотворным газом. Бывший матрос сразу вернулся из радужного мечтания в "гнусную" реальность.
   "Я на него чуть не наступил", - ахнул путник. Немного придя в себя, он перекрестился, и вслух сказал:
   - Прости меня Боже, за греховные мысли! - а про себя подумал: "Во время меня Господь одёрнул, ибо сказано в заповедях: "Не прелюбодействуй, даже в сердце своём!"
   - Ах, я как дурак, размечтался, возжелал в своих мыслях разные непристойности, Господи, какой грех! - уже не замечая, говорит ли эти слова вслух, или произносит в своей голове. Ещё раз, перекрестившись, он быстро зашагал по дороге.
   Впереди заметался, прыгая то влево, то вправо, очевидно выгнанный из своей норы испуганным хорьком, шустрый тушканчик. Белый бубенчик на его длинном хвосте, отвлекая внимание хищника, заюлил в разные стороны. Но не тушканчик и даже не любопытные, пятнистые суслики уже не привлекли внимание нашего пешехода...
   Далеко впереди, в широченной ложбине, завиднелось большое поселение. Это Стрельцовский конезавод, и посёлок вокруг него образованный, зовётся: Новострельцовка. Расположен он на севере Луганской губернии. До Кантемировки, что в Воронежской губернии, рукой подать, а до Чертково, что уже в Ростовской губернии - в два раза ближе, каких-то двадцать вёрст.
   Новострельцовка родина нашего путника и была образована очень давно, военными переселенцами из Подмосковья. По указу царя здесь был создан конезавод по разведению племенных лошадей для нужд русской армии. Позже, Великим князем Романовым, все земли расположенные вокруг конезавода, были подарены безвозмездно, крестьянскому населению посёлка. Налоги никакие не взимались, и крестьяне находились, как на положении казаков. Но за эту льготу, нужно было регулярно поставлять государству добротных лошадей.
   Переходя небольшой мостик через местную речушку путник увидел, как крестьянские мальчишки руками ловили, под обрывом небольшого плёса, речных раков. Они ныряли в воду, из рачьих нор вытаскивали раков с крупной светло-коричневой икрой располагавшейся под хвостом, который в народе называли раковой шейкой. Мальчишки зубами выскребали рачью икру и, медленно прожёвывая её во рту, с наслаждением заглатывали необычайно вкусный, сырой деликатес. Лишь после этой процедуры очередной рак "летел" в плетёную из лозы кошёлку.
   Заметив вдалеке человека в яркой матросской тельняшке с небольшим скарбом за плечами, ребята бросили своё дело и побежали на встречу матросу.
   - Дядя, ты моряк? - спросил самый смелый из них.
   - Да, я уволенный с крейсера матрос.
   - Дядя, а вы к кому приехали? - спросил другой мальчик.
   - Я, хлопцы, приехал к себе домой! Когда вы были ещё малышами, меня призвал наш православный царь на государеву службу в Черноморский флот.
   - Дядя, а что вы на флоту делали?
   - Хм? - тут матрос немного призадумался. - Я хлопцы от басурманов, то есть от турок, наш Крым охранял, а также и наших меньших братьев по православной вере: болгар, румын, молдаван, да и греков тоже.
   Ребята открыли рты, и по их виду было видно, как они с большим уважением смотрят на матроса охранявшего от турков не только русский Крым, но и остальных "маленьких" православных людей.
   - Дядя, а вы кто?
   - Я то?! Я Зинченко Павел, а для вас я дядя Павел, можно дядя Паша.
   Мальчишки уже забыли про речку и раков, окружили матроса целой ватагой, и стали сопровождать, продолжая засыпать неисчислимыми вопросами. Самые бойкие из них, наперегонки, бросились вперёд всех, и без всякого "телефона" всё село быстро узнало о необычайно интересной новости.
   Жизнь в российских сёлах в самом начале двадцатого века текла медленно, размеренно и складно. Новой информации почти не было, поэтому самое маленькое событие превращалось в громадную новость. А тут вдруг моряк, побывавший не только в городах, но наверно и в других странах!
  
   Глава 2.
  
   "Севастополь виден!"
  
   Солнце клонилось к закату. Под вечер этого же дня у дома пожилой русской женщины Матрёны, с украинской фамилией Зинченко, собрались соседи, а ещё чуть позже, почти всё село. Муж Матрёны, Михаил, пять лет тому назад, будучи штатным объездчиком молодых коней, при конезаводе, ненароком попал под лошадь. Скончался он через несколько дней от разрыва селезёнки. Дочери Матрёны были замужем и жили отдельно. Вот один сын Павлуша только и остался. Мать Павла уже отошла от радостного шока, и теперь не могла нарадоваться своим младшим сыночком. С длительной государевой службы возвратился её сын Павел, и это стало главной новостью на целый год вперёд.
   Собравшиеся люди приветствовали друг друга. Женщин, кроме старух, совсем не было, зато мужики "повыползали" различного "калибра", от самого малого, до самого старого, и даже приковылял на двух костылях и одной деревянной ноге-протезе, участник турецкой войны, хромой дед Фёдор.
   Павел вынес широкую скамейку, невдалеке от дома поставил её на лужок, и пригласил самых уважаемый сельчан на неё присесть. Но на лавку, кроме известного деда Фёдора, никто не сел. Люди расположились вокруг на мягком, зелёном ковре травы муравы, сев, кто на колени, кто на свой зад, а некоторые, завалившись набок, показывали этим, что на сей момент самым знаменитым человеком на селе является он, Павел Михайлович Зинченко. Павлу стало немного неловко, и он стоя поприветствовал односельчан:
   - Православные миряне! - он низко поклонился. - Благодарю Бога за то, что вы меня не забыли.
   Люди, сидевшие вокруг, приветливо загудели.
   - Сегодня на дворе одна тысяча девятьсот четвёртый год от Рождества Христова! Прошло девятнадцать веков. Настал новый, как прозывают его в городах, - двадцатый век. Я отслужил свой положенный срок на военном крейсере, теперь меня списали на берег. Как вы знаете, приписан я был к Севастополю, а ходили мы по Чёрному морю, и заплывали даже в Средиземное море, - при слове: Средиземное море, у молодёжи приоткрылись рты.
   - Служил я честно нашей русской Отчизне, и нашему защитнику и благодетелю, царю Николаю-Второму, и никогда не посрамил - ни наш российский герб, ни российский гимн, ни тем более Андреевский флаг! - при таких словах дед Фёдор привстал на свою здравую ногу, снял с себя картуз, и три раза перекрестился. Глядя на участника турецкой войны, крестьяне так же с почтением встали, и снявши свои картузы, дружно перекрестились.
   После вступительных слов толпа мужиков, не выдержав, закидала бывшего матроса неисчислимыми, любопытствующими вопросами. Так как Павел сам мало что видел, то он воспользовался многочисленными рассказами своих бывших сослуживцев. Разговор затянулся на долгое время, и такие общественные посиделки заменяли крестьянам все возможные познания и развлечения. Когда же разговор зашёл про тамошнюю закордонную жизнь, бальзам удовлетворения разлился на слушающих людей:
   - По сравнению с нашей русской, сытой жизнью, зарубежная Европа живёт бедновато, - констатировал Павел. - Я имею в виду простых людей. Крестьяне там хоть и работящие, но мы работаем лучше. Они там вино распивают, да виноград лопают, а землицы у них маловато. А вы сами знаете, что виноград только для баловства детишкам и предназначается. Было бы у них там побольше земли, то больше бы и хлебу сеяли. А так, хлеб там, в большой недостаче, по научному: дефицит обзывается. К примеру, во французском городе Марселе, француз за целый день только один нарезной кусочек хлеба съедает, да при этом пол часа его нюхает, перед тем как проглотить. А после того вином его запивает. Они там вместо воды одно вино пьют. Сами знаете, какая после вина работа. Вот потому и живут бедно.
   После такого сказа, мужики лишь осуждающе закачали головами. Разговор постепенно перешёл на российскую действительность, и Павел продолжил:
   - На Малороссии мы тут живём очень богато, а вот наши соседи - воронежские кацапы, которые служили со мной на корабле, живут так же беднее нас. По их рассказам земля у них чернозёмная, лесов, рек, озёр, камыша много, а кроют они свои хаты, в большинстве, не камышом, а соломой. Вместо деревянных заборов, лес то рядом, они заборы из плетня делают. Ленивые они там все, потому и живут беднее нас. А, к примеру, ещё севернее, под Смоленском, так там дома совсем не мажут и не штукатурят ни внутри, ни снаружи. Меж брёвен в доме - щели мхом заткнут, чтоб не дуло, и так зимуют, хотя глина там везде, даже под домом и на огороде. Стоят у них дома чёрные, не белёные мелом ни внутри, ни снаружи. Хоть живём мы в России богато, и у нас всё есть, а вот культуры жития маловато. Даже у нас в Малороссии черепичных крыш мало делают, а в загранишной Европе всё под черепицей. Но, зато у нас еды более чем у них!
   После последней фразы, окружавшие Павла сидящие мужики, опять удовлетворённо заулыбались и закивали. Потом средь них возник спорный разговор, кто такие немцы, французы, москали, хохлы и кацапы. Знатный мужик, Иван Воронов, громче всех толкнул свою речь:
   - Я так знаю мужики: - москали, это русские люди, приехавшие к нам из Московии, с Москвы значит. Хохлами, русские люди прозвали украинцев живущих на Днепре, которые в старину брили свои головы, а на затылке оставляли чуб в виде хохолка. Поэтому за эти хохлы на затылке, их хохлами и прозвали. Тогда украинцы думают, как же теперь прозвать русских мужиков живущих у своих границ. В те времена русские люди, все как один, длинные бороды носили. У животных бороды только у козлов имеются. На украинском языке слово "цап", означает козёл. Вот украинцы и прозвали русских: "Вы, как цапы". Соединим, получается: какцапы, а сокращённо: кацапы, то есть - как козлы! - окружающие мужики хоть и сами были русскими, но довольные рассказом, рассмеялись.
   - А я, - продолжил Воронов, - ещё так мыслю, кацапы это обрусевшие татары. Те, которые из них отказались кочевать с Мамаем по всей Руси, так и осели в Воронежской губернии. Не даром у многих из них бородёнки жидковаты, да и глаза карие. Вот ругательная матерщина от таких мамайских кацапов и пошла, - мужики развеселились, а некоторые даже рассмеялись...
   Посиживая на скамейке, и вдруг резко встав, дед Фёдор громко произнёс:
   - Не дело мы говорим, не дело! Я вот думаю другое: мой дед в 1812 году французов от Руси гонял, я в турецкую войну на югах турок бил, а наш Паша матрос к нам новый двадцатый век с моря привёз. Вот как быстро летит время, уже почти сто лет прошло от времён Наполеона, - старики дружно закивали, и разговоры пошли внутри толпы.
   Чтоб опять вернуть разговор в нужное русло, дед Фёдор громко спросил:
   - Паша, будет ли скоро новая война, аль нет? И что по этому поводу творится в военном миру?
   Павел откашлялся, и чтоб его все слышали, громко ответил:
   - Я думаю ближайшие сто лет, никакой войны не предвидится. Двадцатый век будет мирным, потому что всех басурманов мы победили. Теперь Россия заживёт счастливо, не так как ранее. Наше отечество сильно не только своей силой, но главное - нашей православной верой. Никакая басурманская, сатанинская сила теперь никогда не сможет отобрать у русских людей, ни нашего флага, ни нашего герба, ни нашего православного гимна, ни тем более нашего русского православного царя, божьего помазанника!!! - при таких словах дед Фёдор опять горделиво поднялся, и со слезой на правом глазу удовлетворённо перекрестился три раза, мужики так же поднялись, перекрестились...
   Павел продолжил:
   - Три главных значения имеются для Руси: Православная вера; Русский Православный Царь; и Православная Отчизна. За Веру, Царя и Отечество, мы всегда готовы отдать свои жизни, - мужики опять перекрестились, - если кто-нибудь отнимет у нас Православного Царя и нашу Христианскую веру, то исчезнет тогда и Святая Русь! - мужики одобрительно закивали.
   Дед Фёдор громко кашлянул и опять задал вопрос:
   - Теперь Паша расскажи нам про свои личные заслуги перед нашим царём Батюшкой, что ты лично сделал на морской службе для Отечества?
   Никаких особых заслуг у матроса Зинченко никогда не было, и он стал рассказывать, как однажды за многолетнюю службу получил от командования благодарность:
   - У нас на крейсере на самой высокой мачте, метрах в двадцати над палубой, было небольшое сооружение в форме бочки. Там нес вахту вперёдсмотрящий матрос. Однажды когда мы подходили к Севастополю, меня послали на вахту вперёдсмотрящего. Боцман предупредил, чтобы я, когда увижу город, немедленно доложил об этом капитану, который находился за штурвалом на капитанском мостике. Было раннее утро, хоть видимость была нормальная, но синее море слилось с синим небом и горизонта не было видно. Как я ни всматривался в морской бинокль, но даже горизонта не мог разглядеть. Вдруг с левой стороны, как из тумана, выплыла узкая, как ниточка полоска суши, и увиделся тонким столбиком маяк. Во всё горло я закричал: "Севастополь виден!". Дежурный матрос, немедленно доложил капитану. Слегка подкорректировав курс, наш крейсер благополучно возвратился в Севастополь. За бдительную вахту, мне капитан первого ранга объявил благодарность!!
   Такая "мудрёная" новость столь поразила внимательно слушающих крестьян, что они ещё долго не могли закрыть удивлённые рты...
   На другой день при встречах с разными людьми, и по их просьбе, Павлу неоднократно приходилось пересказывать свой рассказ о том, как он кричал с высокой мачты: "Севастополь виден!", за что получил от командования благодарность. Эта необычная новость быстро облетела всё село и целую неделю гуляла из уст в уста...
   В воскресенье следующего дня, хорошо выспавшись и встав гораздо позже обычного, Павел, как и все селяне, собрался идти в церковь на воскресную службу. Церковная служба, в сельском понимании, проходила поздно и начиналась с семи часов утра. К этому времени все крестьяне уже успевали накормить овец и коз, подоить корову, почистить лошадь, заглянуть к рабочим волом. Чуть позже, в пять часов утра, каждый выгонял свою домашнюю скотину на улицу, где пастух уже призывал крестьян поторопиться, звучно трубя в свой пастуший рог, эхо которого уносилось далеко за околицу. Огромное стадо, мелкого и крупнорогатого скота, растянувшись более километра, медленно шло по улице села в направлении выпаса, где вершина луга прикасалась с низом не паханой степи. Впереди стада, гордо задрав козлиную морду, и выставив вперёд скудную бородёнку, быстро чеканя своими короткими ножками, шёл старый козёл. На его шее был привязан большой колокольчик, который громко и ритмично позванивал при каждом перемещении вожака стада.
   Павел вышел на улицу, и звон колокольчика вылился радостным счастьем на его соскучившуюся, по отчему дому, душу. Крестьянский, природно-философский ум, часто не давала ему покоя. Посмотрев на старого козла, Павел подумал: "Почему в коровьем стаде вожаками всегда являются козлы? Нет, чтобы стадо возглавить какой-нибудь умной корове или молодому быку, в крайнем случае, упрямому барану, а стадо доверяет управлять собой - козлу?!" - Не найдя ответа, он подвёл итог: "Наверно козлы глуповаты, потому так и происходит. В человечьем мире наверно то-же самое, кто "покозлистее", тот и начальник!"
   Умывшись чистой водой, из стоящей рядом с сенцами дубовой бочки предназначенной для водопоя коровы, он зашёл в дом. Там надел новую матросскую тельняшку, чёрные расклёшенные брюки, отутюженные ещё с вечера чугунным утюгом, древесные угли которого, после отработки, он высыпал под вишню, надел бескозырку, и вновь вышел на улицу. Через невысокий забор он увидел соседа Ивана Кривопуста, который жил рядом. Павел хотел его поприветствовать, но Кривопуст опередил его. Высоко подняв руку, заменяя утреннее здравие своим восклицанием, и делая особые ударения на буквы "о", он громко закричал:
   - Се-во-сто-поль виден!!
   Такого остроумного приветствия Павел не ожидал. Он засветился радостной благодарностью и, широко улыбаясь, так же громко ответил:
   - Виден! Виден!...
   Огромный православный храм стоял посередине посёлка на небольшой возвышенности. Отстроен он был совсем недавно, хотя строительство началось ещё до окончания русско-турецкой войны. Возведён он был на месте часовни, которая более ста лет тому назад объединила всю округу в большое село-посёлок, с отстроенным за казённый счёт крупным конезаводом всероссийского масштаба. Новострельцовский православный храм, как и подобает, строили всем миром, и на свои средства. В логу, рядом с посёлком, соорудили специальную печь. В ней, по особой старинной технологии, обжигали глиняные кирпичи, которые после этого, становясь ярко-красного цвета, приобретали необычайную прочность. Раствор для кладки кирпичей месили из специальной бело-голубой глины и речного песка. Вместо воды использовали белок куриных яиц. Каждый крестьянский двор за две недели набирал столько яиц, что их хватало на целое ведро куриного белка, и с этим проблем не было, благо в каждом дворе кур было не считанное количество. Счёт же вели только гусям, коих в каждом дворе было не менее сорока штук. Раствор, замешанный на курином белке, так крепко скреплял кирпичи, что разрушить кладку было невозможно. Колокола для храма завезли из соседней Воронежской губернии.
   На воскресную службу в храме скопилось большое количество сельского люда. Почти всё село собралось здесь. Одетые в праздничные одежды миряне, как на большом празднике, пребывали в хорошем настроении. Головы женщин были покрыты красивыми платками, мужчины свои новые, чёрные картузы держали в руках, а начищенные хромовые сапоги сверкали ваксой. Впереди всех, ближе к алтарю, стояли вдовы, одинокие старушки, инвалиды, и другие ущербные и бедные миряне. Далее располагались наиболее уважаемые на селе люди: от старосты, головы крестьянской общины, до сельского купца, мельника, и управителя коне заводского цеха. После них уже находились все остальные православные миряне, и лишь в прихожей молча стояли с понурыми головами те, у кого за душой водился маленький грешок пьянства, буйства, или сквернословия. Друг про друга всё знали, осознавали, прощали, потому уважали и любили друг друга христианской любовью. Среди всех находился и Павел. Он выделялся из общей массы людей своей одеждой и морской выправкой, поэтому частые взгляды молодых девчат постоянно сверкали в его сторону. Он же не обращал на это никакого внимания и усердно молился, ведь литургия уже началась. Зазвучал хор певчих, и в храме стало так тихо, что Павлу вдруг привиделось, как души молящихся христиан возвысились к куполу храма, и под звуки церковного песнопения стали раскачиваться, как на волнах бескрайнего моря. От появившейся благодати в глазах Павла появились слезы, он взглянул вверх, и знамение исчезло. Случайно посмотрев в сторону, он вдруг заметил стройную девушку в красивом платке и, как ему показалось, с широко приоткрытым, большим ртом. Как желторотый молоденький птенец, жаждущий очередной пищи от матери, она жадно впитывала духовную пищу идущую от алтаря. Казалось, что мягкие и яркие губы рта, как нимб окаймляли всё её красное от загара лицо. Щёки девушки, и даже курносый носик, были испещрены сплошным покровом ярко рыжих рябиновых веснушек, из-под платка виднелся красивый локон красно-рыжих волос. Павлу на миг показалось, что само солнце спустилось на землю в виде этого женского лица, которое стало освещать храм изнутри. Он столь удивился, что долго не мог оторвать свой взор от этого красно-рыжего, неземного явления.
   Литургия окончилась, а Павел как заворожённый продолжал стоять на своем месте. На выходе из храма он невольно попытался обратить на себя внимание красноволосой девушки, но та на него даже не взглянула. Это ещё больше, щемящим чувством, встревожило его простую, русскую душу...
   Между тем молодая, стройная девушка с веснушчатым лицом, и красно-рыжими волосами, видневшимися из-под платка, возвратилась домой. Звалась она красивым русским именем, - Мария. Зайдя в комнату, она сняла платок. Окна дома наполовину были прикрыты ставнями, поэтому девичья коса приняла темно-красный цвет. Присев на край кровати она тихо рассмеялась и ещё тише прошептала:
   - Я вас наверно полюбила! Но вы не любите меня, а только пялите в мою сторону свои бесстыжие глаза.
   Прошептала и вновь засмеялась.
   Ей было лишь семнадцать лет, и до этого она ещё никого не любила. Боковое зрение у женщин весьма объёмно, а у девушек особенно, они иногда видят даже спиной. Поэтому образ красивого матроса ещё долго не выходил из её голубых глаз, окаймлённых, выгоревшими на солнце, бело-рыжими ресницами.
   Она стала думать о матросе, о своей любви. Но выходило так, что мысли в голове путались, и она думала о подруге, о своей новой кофточке, об улице, и никак не могла сосредоточить своего внимание на красивом образе молодого матроса, который так ей понравился.
   Мария, не раздеваясь, залезла под одеяло и, не зная, что делать со своим новым чувством, которое томило её молодое тело, стала смотреть на образ Божьей Матери, висевший в красном углу комнаты. Она невольно зашептала:
   - Божья Матерь, милая, прости, прости меня!...
  
   Иван Кривопуст и Павел Зинченко соседи. Ивану уже за сорок лет, он старше Павла лет на пятнадцать. Кривопуст, как и Павел, среднего роста, но худой, с тонкой длинной шеей, с длинными руками и писклявым голосом. Теперь каждое утро, как только Павел выходил из дома во двор, Иван Кривопуст со своего двора, через общий забор, вместо приветствия, вытягивая слова, тонким голосом кричал: "Се-ва-сто-поль виден!".
   Вначале Павлу это льстило и он, улыбаясь, вежливо кланялся своему соседу. Впоследствии увидев издалека Павла на любой улице посёлка, Иван Кривопуст приветствуя его тонким голосом, громко визжал: "Се-ва-сто-поль виден!".
   Павлу это быстро разонравилось, тем более соседи стали хихикать, а другие люди стали подшучивать над ним. Павел был человеком серьёзным, немного нервным и без тонкого чувства юмора. Он стал избегать встреч с Кривопустом и при этом яростно на него злился. Это не прошло незамеченным, и народ посёлка, вначале в шутку, а потом по привычке, стали называть его: "Паша - Севастополь виден", а в последствии ещё короче: "Паша - Севастополь"...
   Павлу пришлось привыкнуть к такому прозвищу. Сначала он немного злился, потом его посетила апатия, затем равнодушие, а дальше, он даже стал немного гордиться таким необычным, подворным именем.
   Во всех русских сёлах, "на слуху", не существовало официальных фамилий. То есть они, конечно, были, но даже соседи иногда не знали официальных фамилий, своих, рядом живущих соседей. Зайдите в любое поселение и спросите адрес самого знаменитого мирянина на селе, назвав его фамилию. Никто вам и не ответит. Соберётся большая куча пожилых мужиков и баб. Начнут спорить меж собой: "Кто такой Николай Демидов??", и лишь какой-нибудь старый дедуля, вдруг вспомнит: "Да это же Колька Шкурин!!". Оказывается, прадед этого Кольки, в далёком прошлом, воровал из бочек выделываемые квасной гущей шкуры овец. Коль воровал шкуры, так и приклеилась к нему подворная кличка, Шкурин.
   Так и Павел Зинченко стал: Паша Севастополь. Подворная кличка быстро превратилась в неофициальную фамилию, и теперь его двор зовётся севастопольским, а подворная "фамилия": Севастополевы, для краткости: Севастополи.
   Всё это - тьфу! Всё это - мирское! А вот душа у Павла Зинченко болела всё больше и больше. Как увидит на местной речушке молодых баб полоскавших белье, а средь них красноволосое, красивое "отродье", так душа в панике, аппетит вон, целая неделя в расстройстве. Он совсем себя извёл. Стоит только увидеть её издалека, или не дай бог случайно повстречаться на дороге, так ноги подкашиваются, язык отнимается, а ладони становятся влажными.
   На морской службе было просто. Чуть заскучаешь, чуть душевная хандра, так сразу в трюм. Там лежал дырявый парус, хранимый с древних времён. Его сняли со старого, ещё парусного военного корабля - являвшегося предшественником нашего крейсера. Этот парус был неофициальным талисманом, его любили всей командой, от капитана - до матроса. Павлу нравилось его чинить. Способность к пошиву у Павла была ещё с детства. Его родной дед отлично шил овечьи шубы, зипуны, шапки ушанки, и даже конскую упряжь.
   Сидя у паруса, с шилом и большой цыганской иглой, Павел аккуратно штопал старую парусину. Ему чудилось древнее море, старые ладьи, бородатые варяги , а иногда даже, в такт работы паровой машины, прослушивался нечёткий скандинавский говор. Да, здесь в трюме была романтика...
   Павел, невольно, стал любимчиком всей команды. Каждый старался ему чем-нибудь угодить. Дело в том, что он перешивал матросам брюки, делая их более расклёшенными, ушивал широкие тельняшки, подгонял размер бескозырок, чтоб они выглядели более модно. Любил выглаживать парадную форму. Поэтому просьб от всей команды корабля, по перешиву и ремонту морской одежды было премножество. Каждый старался с ним быть в хороших отношениях. Потому он и стал любимцем всего морского экипажа...
   Здесь же, на гражданке, сложней. К нему тоже стали поступать заказы на пошив одежды, и пришлось также всем угождать. Что поделаешь? Наследственное занятие! Он быстро втянулся и постепенно стал хорошим портным. Но "хорошим" было позже. А пока он шил всё подряд, и ему это нравилось. Любил шить для себя, для души. В работе часто забывался и вместо простых ниток машинально вставлял красные. Потом себя ругал.
   Красный цвет преследовал его повсюду. Он, как бык, был готов бежать за ним хоть на край света. Поэтому, отрезая машинально пришитые красные нитки и поглаживая их рукой, ему казалось, что это волосы его любимой, красноволосой девушки Марии.
   Павел понял, что дошёл до точки. И вот, однажды вечером, во время загона пришедшего с выпаса скота, неловко подошёл к своей красно-рыжей зазнобе и, скрывая волнение, стал говорить:
   - Вот проклятая наша корова, такая шкодливая, если вовремя не встретить со стада, то убежит чёрт знает куда. То объест у соседей кукурузу, то останется у реки, а однажды забралась даже в соседский хлев. Прямо как коза!.. Маша, а как у вас?
   Девушка слушала его с открытым ртом. Она даже не вникла в смысл сказанного, только робко смотрела на него, даже не моргнув глазами. Вид красивого лица, открытых губ, красной косы, опять вогнало Павла в трепет. Он замолчал, он ждал ответа. Язык немел.
   Она быстро выручила:
   - Да, да, наша корова тоже очень красивая! - и рассмеялась.
   Павел улыбнулся, и ему стало легче. Он ответил:
   - Вы Мария тоже очень красивая!
   Она опять звонко засмеялась, сказав:
   - Красивая, как рыжая корова.
   Павел немного смутился, но взял себя в руки, и у них начался непринуждённый разговор...
   Мария оказалась очень приятной хохотушкой. С ней было легко. Она, как бы, заранее угадывала ход мыслей, и выдумывать Павлу ничего не приходилось. Он тщательно убеждал её, что на рыжую корову она вовсе не похожа..., - она улыбалась..., - что умней и красивее её, он никого не встречал..., - она опять улыбалась..., - что даже во Франции, не говоря уже за Италию, таких девушек он никогда не видел..., - она смеялась.... Павел демонстрировал, как важно гуляют французы по берегу моря, как они коверкают русскую речь, как произносят французские слова прямо в нос....
   В заключении спросил:
   - Маша, вы любите гулять по степи?
   - Я люблю срывать колокольчики, но теперь они уже отцвели.
   - А я люблю ходить и видеть, когда волнуется ковыль, - сказал он задумчиво, - люблю смотреть вдаль. Это напоминает мне море. Хоть оно мне и надоело, но оторваться невозможно. В красоте моря, что-то есть. Особенно когда оно штормит, очень здорово.... Маша приходи завтра в степь. Посмотришь, как волнуется ковыль. Я расскажу тебе, как плавал в Чёрном и Средиземном море!
   Она опять засмеялась и тихо сказала:
   - Приду. Я люблю букетики ковыли, они такие белые, мягкие и нежные.
   Павел скрыл буйную радость и, как бы нехотя молвил:
   - Я бываю в степи на закате. Там очень красиво. Буду тебя ждать там, где полоса пижмы - от луга, врезается клином в начало степи...
   Он пошёл, а она ещё долго стояла на месте с полуоткрытым ртом и застывшей улыбкой...
  
   Глава 3.
  
   Русское счастье.
  
   Весь нынешний день Павел волновался. Вчерашняя встреча была сном. Он не верил, что это было, - не верил, что разговаривал с ней, - не верил, что она придёт. Он уже с утра начал аккуратно утюжить свои флотские брюки, чистить сапожным кремом ботинки, расправлять ленты на бескозырке. Время тянулось мучительно долго, и лишь когда солнцу "захотелось" переместиться поближе к закату, Павел вышел из дома, и направился в сторону луга, где начинала цвести жёлтая пижма.
   Он шёл вдоль резко пахнущих цветков, передвигаясь вверх. Там начиналась не паханая степь. Земли хватало всем, крестьяне жили сыто. Потому русские степи никто не трогал. На них пасли коров, овец, а здесь в конезаводе, ещё и табуны элитных конезаводских лошадей. Пасли в отдалении от села, а травы луга и ближайшей степи, не трогали. Они будут скошены на сено...
   Вот и начало степи. Пижма здесь заканчивается. Она тут не такая густая, как на лугу, и гораздо ниже метра.
   Павел постоял, вдохнул полной грудью уходящий запах луга, и медленно пошёл в степь.
   "Да, тут уже запахи другие, более тонкие!..."
   Вдалеке, на волнах высокой ковыли, он заметил расплывчатое, голубое пятнышко. Оно, то увеличивалось, то уменьшалось.
   - "Мираж", - подумал он.
   Но голубизна не пропала, а увеличилась...
   Что это??
   Навстречу ему, по белым волнам степной ковыли, шла она. На ней было ярко-голубое платье, которое ещё более подчёркивало её красную, полу распущенную косу, и красные от смущения щёки.
   Она, как белая лебёдушка медленно подплывала к нему...
   - Ты здесь?! - сказала Мария. - А я тут хожу, собираю ковыль, - при этом она протянула ему пучок белых былинок... - Что с тобой? - удивилась она, взглянув на его восторженное лицо. - Какой ты странный, Павлуша.
   Эти милые слова бальзамом радости вонзились в его трепещущее сердце.
   - Я доволен, Мари, - на французский манер произнёс Павел, кладя ей руку на плечо. - Я больше чем доволен, я безумно счастлив! Мария, милая Мария, я так рад, так рад!
   Он медленно взял девушку за руку и поцеловал её длинные, тонкие пальчики.
   - Я только что пережил чудные, светлые чувства. Я не могу это объяснить. Милая, милая Мари! Я тебя давно люблю. Твоя близость ко мне, стала потребностью моей души. Не знаю, как я буду обходиться без тебя, когда мы вновь расстанемся.
   - Ну! - засмеялась Мария. Ты забудешь меня уже через час, как вернешься домой.
   - Нет, нет, будем говорить серьёзно! - сказал он. - Я возьму тебя с собой, Мари! Ты пойдёшь со мной? Ты хочешь быть моей??
   - Ну! - сказала Мария и хотела опять засмеяться, но смеха не получилось, и красные пятна появились на её пухлых розовых щёчках, а на веснушчатом лбу - выступили капельки пота...
   Она стала часто дышать, и быстро-быстро пошла вглубь бескрайней степи, где волновался белый, трепетный ковыль.
   Он догнал её, остановил, крепко обнял.
   - Я не думала, не думала об этом! - быстро говорила она, в отчаянии сжимая руки.
   А Павел ещё крепче обнял её молодое, упругое тело, которое вдруг мелко-мелко задрожало.
   - Я хочу любви, - нежно произнёс он, - которая захвалила бы меня всего, и это любовь только ты Мари, только ты можешь дать мне это. Я счастлив! Я счастлив! - стал он тихо шептать ей в мягкое ушко.
   Она была ошеломлена. Такого нежного блаженства она не испытывала даже в храме. Она согнулась и, как бы сопротивляясь, инстинктивно повернулась к нему женским задом, съёжилась и точно повзрослела сразу лет на десять. А он увидел её прекрасной, и громко выражая свой восторг:
   - Мари, любимая, как ты мила! - повалился с ней в ковыль.
   Четверть секунды и степь опять приняла бескрайний, белый и волнистый вид.
   В траве послышался звук треснувшего по шву голубого платья и отчаянно нежный, настойчивый шёпот:
   - Нет! Нет! Только не сейчас, только не здесь. Мать, мать не разрешит нам это.
   - Что ты, какая мать, я завтра же приду просить твоей руки...
   - Нет! Нет! Не моя мать. Божья Мать не разрешит нам до свадьбы вступить в блуд.
   Павла, как кипятком в промежность. Он вдруг вспомнил степного хорька, который, своим запахом, заставил его прийти в себя, - там, в степи, когда он возвращался после длительной, морской службы...
   Прошло два часа.... Они медленно возвращались домой. Павел, широко расставляя ноги, передвигался, словно на костылях. Промежность болела, болели и семенники. Ему казалось, что они опухли и мешали ему идти. Он чувствовал мокрое выделение из простаты, и чтоб облегчить свои физические страдания, ещё шире расставлял ноги.
   Не понимая мужскую физиологию, она смеялась над ним, и нарочито упрекая, говорила:
   - Паша! Когда же ты перестанешь ходить вразвалочку. Ты давно уже не на корабле. Пора тебе привыкнуть правильно ходить.
   Он поддакивал, улыбался, и всем видом скрывал свои мужские страдания.
   Всё решено. Они поженятся. Несмотря на временный дискомфорт, Павел счастлив. Он шёл и улыбался. Рядом шла его невеста.
   Она же, как рыжий цыплёнок, плотно прижавшись к его "крылу", двумя руками держала его за талию. - "И теперь никто, никто, не отнимет его от меня, даже черноволосая итальянка!"
   "Завтра же! Нет, послезавтра", - (они уже договорились) Павел пришлёт своих сватов. Скоро будет свадьба! Девственность степи, и девственность их отношений, остались непорочны...
  
   То, что Павел решил жениться, обрадовало не только его пожилую мать. Очень даже не против, были и родители Марии. Ещё бы, ведь: "Такой знаменитый парень на селе!"
   Всё было проведено честь по чести: со сватовством, с красивым венчанием в церкви, с торжественной записью в церковных книгах, в которых хранились многовековые родословные всех жителей посёлка Новострельцовка (кто, - когда родился, крестился, женился, и когда отдал Богу душу).
   После венчания, по всему селу прокатилась пышная свадьба, на которой веселилось всё село. Мы не сможем подробно описать это интереснейшее событие, так как при подробных описаниях, наше повествование растянулось бы на несколько печатных томов. А ведь впереди нас ждёт невероятная масса ещё более значимых, интересных и правдивых событий. Отметим лишь то, что на запаривание картофеля, кукурузы или пшеницы, затирание этой смеси с солодом, который готовили из хорошо проращённого зерна ячменя или пшеницы - для производства качественной бражки, которую впоследствии перегоняли на самодельный спирт, - у Павла не осталось времени. Поэтому вся прозрачная жидкость, веселящая свадьбу, была закуплена, в большом количестве, у молодого купца Парфёнова в его местной лавке. Водка была не дорогой, поэтому бюджет Павла не пострадал. Но, какой был престиж! Недаром Павел "видел" Европу! Теперь он не простой, а культурный и образованный селянин! Самогон, есть что? Тьфу! А вот закупленная у купца, знаменитая, Смирновская водка, лилась рекой. Но, самое главное в том, что после такой шумной свадьбы, на другой день, ни у кого не болела голова...
   Рано утром Павел проснулся. Он вспомнил, что заснул лишь перед рассветом. Мать, стоя на коленях, продолжала молиться. Она молилась всю ночь. Вчерашняя свадьба закончилась поздно. Когда легли спать, у Павла кружилась голова. В глазах стояла свадебная суматоха, танцы девушек с вплетёнными в косы цветными лентами, кривые рожи односельчан. В ушах звенело: "Горько, горько, горько...", и - одновременно, где-то в голове, но не в глазах, стоял образ друга, сидевшего напротив жениха и невесты, то есть Павла и Марии. Звали Пашиного друга - Петром, по отчеству, так же как и Павла, Михайловичем, а по фамилии: Воинский. Пётр, Петька Воинский, так и таращил свои глазищи на чужую невесту. Это не нравилось Павлу, и лёгкая тень ревности, носилась в голове. Как же так, друг, - в детстве всегда вместе: на речку купаться, на рыбалку за пескарями, в лес за ягодами. Даже в земской школе сидели за одной партой. Пётр Михайлович, и Павел Михайлович в детстве были друзьями. Старый учитель, в шутку, прозвал их: апостолы Пётр и Павел.
   Лёгкая ревность не проходила, монотонная ночная молитва матери стояла в ушах. Он, как в детстве, боялся пошевелиться, чтоб не нарушить материнского слова идущего к Богу. Прикосновение горячих ног Марии только раздражало, а её дрожащее тело, не давали Павлу сосредоточиться и исполнить ритуал первой брачной ночи...
   Мария уже подоила и выгнала в стадо корову. Павел вышел во двор. Подошёл к жене, нежно обнял, не выдержав, крепко поцеловал. Она опять, как вчера, задрожала всем телом.
   Из-за соседского забора послышался визжащий голос Ивана Кривопуста:
   - А-а, соседи! Не наворковались за ночь-то. Не вижу вашей ночной простыни на воротах, аль забыли старинный обычай! Ха-ха-ха...
   По старинному обычаю, после первой брачной ночи, на ворота вывешивали простынь молодожёнов. Присутствие капелек крови, свидетельствовало о непорочности невесты. Все проходящие мимо люди, удовлетворённо кивали. Теперь же начало двадцатого века, и этот обычай почти забыт...
   Прошёл день. Солнце всё ближе к горизонту. Павлу немного стыдно и неудобно. Первая ночь, первое семейное счастье, столько ждали....
   Сзади кто-то нежно обнял, это она. "Мария, бедная Мария!".
   - Паша, - она не отпускала, - я так счастлива, так счастлива!
   Он молчал.
   - Паша, мне так хочется опять увидеть ковыль, пойдём нынче в степь, хочется нарвать небольшой пушистый букетик. Знаешь, как он мило щекочется...
   Павел обрадовался: - "Всё же, какая умная и добрая у меня жена", а в слух произнес:
   - Конечно, конечно милая. Я тоже соскучился по нашей степи, по ковыли, по байбакам, по кобчикам и жаворонкам, но в первую очередь то твоему голубому платью.
   Она рассмеялась:
   - Только платья нынче не будет, а захватим мы с собой Паша, что-нибудь потеплее...
   От красно рыжих ресниц Марии, как от заходящего солнца, исходили сверкающие лучики, а в глазах вспыхивали лукавые огоньки...
   Вот и степь, любимая степь.... На закате она переливается необычным отливом перламутровых красок. Ветра почти нет. Ковыль не шелохнётся, и будто волнами белого снега запорошена вся бесконечная даль...
   Они присели на разосланную Марией пуховую шаль. Она сорвала белую пушистую былинку ковыли и начала её задумчиво покручивать своими рыжими пальчиками. Он нежно обнял её. Она пушистой травинкой провела по его обветренной, загорелой шее. Он посмотрел ей прямо в глаза. Лицо его - вдруг налилось кровью, глаза помутнели, на шее вздулись жилы. Она нежно улыбнулась:
   - Паша, ты стал похож на нашего быка Волуна...
   Но он уже не слышал шутки, не видел и не знал, что делает. Лишь рыжие, разбросанные по траве, длинные волосы Марии светились в его глазах красными снежинками. Если бы вдруг что-либо помешало ему в этот миг, то напряжённые жилы враз бы рванули пополам. Но препятствий не было, и благо, что русские девушки под юбками не носили трусиков, и Павлу не пришлось нервно сдёргивать чужеродную преграду...
   Тёплый ветерок вдруг маленьким вихрем крутанул белую ковыль и тут же стих. В след улетевшего ветерка, нежным звуком итальянской скрипки, раздался блаженный, женский стон: разнёсшийся по нетронутой - девственной степи... и, лишь ковыль да любопытные байбаки, стали свидетелями безграничной, русской любви...
   Ночь пролетела как один час. Было безумно мило, нежно и почему-то жарко. Лишь когда на далёком горизонте забрезжил рассвет, Павел понял, что он полностью без нижней одежды. Стыда почему-то не было и лишь голые колени, от примятой травы, имели натёрто-красный, зелёный вид. Мария, почему-то, тоже была без юбки, хотя он помнил, как долго мешалось её сукно. Наконец они поднялись, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Павел оглянулся. "Где же наша нижняя одежда?".
   От места, где они стояли, тянулась чёткая, примятая в их сторону, длинная дорожка поникшей травы. Они медленно пошли по ней. Где-то через двадцать метров обнаружили скомканную юбку. Он отряхнул её, подал Марии. Она, сверкнув голым задом, смущённо оделась. Ещё метров через двадцать, валялись и брюки. Невдалеке лежала и шаль...
   Мария громко рассмеялась:
   - Паша, в следующий раз выстели нашу дорожку длинным шёлковым ковром, а в конце вбей частокол, чтоб мы за него не заползали, - а то посмотри: за ночь любви мы проползли по бедной траве более сорока саженей!
  
   Глава 4.
  
   "Пойдёшь на войну..."
  
   Нынче уж второе лето, как Павел с Марией живут счастливо. Мать живёт рядом с домом. По её просьбе Павел соорудил во дворе добротную времянку. Гусей на подворье - более тридцати штук, гусят и того больше, а уж кур - не считано. Два молодых вола, корова и лошадь, множество овец, собака Шарик и полоумный сосед Иван Кривопуст за забором. Только сосед выходит на свой двор убираться за скотиной, Павел, чтоб избежать подколок, старается быстрей зайти к себе в дом. К тому же и дружок детства Петька Воинский стал захаживать по вечерам, и всё на Марию пялится. А, в общем, всё хорошо, даже лучше хорошего. Павел теперь заправский портной. Заказов хоть отбавляй, но он старается всем угодить, а друг Петька, то есть Пётр Михайлович Воинский, пошёл по сапожной части. Теперь заказчики одежды и обуви - от Павла идут к Петру, а от Петра к Павлу. Что сделаешь? - "Апостолы"...
   "Конечно, всё прекрасно! - только желтолицые японцы стали пошаливать где-то далеко, на каких-то Курильских островах. Эх, меня бы на военный крейсер, враз бы им лица намылил, чтоб быстро расжелтели и расузкоглазели. Ну, ничего, русские люди и без мыла им шею намылят..."
   В обед почтальон принёс бумагу с волости. Посмотрели, прочитали. Пашу на войну, - на войну призывают! Павел был моряком, но как ни странно в начале войны с Японией его не призвали, поэтому насмешки соседа Кривопуста лились как из рога изобилия. Теперь он всем рассказывал, что Паша - Севастополь вовсе и не моряк, и в городе Севастополе никогда и не был. Такие шутки Павел выдерживать уже не мог, и при виде соседа, то сильно краснел, то вдруг сразу белел. Нервы совсем расшатались, и он даже стал немного заикаться.
   России трудно, грядёт поражение от Японии, вот и Павлу Михайловичу Зинченко, пришла повестка. Он немного расстроился, ведь у него семья, но между тем и облегчённо вздохнул: "Ну, наконец, то". Мария, как водится в сёлах, выскочила на улицу, стала голосить, собирая вокруг любопытных и сочувствующих баб. Так Иван Кривопуст одним из первых узнал о повестке.
   Был жаркий июньский день. Уличное окно в доме Павла Зинченко распахнуто настежь. В комнате он с женой готовит свой дорожный мешок, завтра отправляться по повестке в волость, а там дорогой на Луганск.
   За окнами что-то зазвенело. С улицы послышался отчётливый звон будильника и громкое песнопение. Выглянув в окно, Павел увидел, как мимо его дома медленно прогуливаясь и постоянно заглядывая в его окна, ходит сосед Кривопуст. В руках старый поломанный будильник. Вышагивая, сосед крутит пальцами заводной рычажок будильника взад-вперёд, взад-вперёд. Получается в такт шагов что-то наподобие звона колокольчика: "Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь", - и под эту нехитрую музыку Кривопуст пел сочинённую песню.
  
   Пойдешь на войну, - Петька тут как тут!
   Пойдешь на войну, - там тебя убьют!
  
   Громкое эхо визгливой песни звоном лилось по улице. У Кривопуста был тонкий голос, его даже приглашали в местную церковь певчим, но после небольшого экзамена, оставили лишь сторожем и уборщиком мусора при церковном дворе. Сосед Иван продолжал ходить под окнами соседа Петра и, нагло заглядывая к нему в открытое окно, непрерывно пел свою песню: "Пойдешь на войну, Петька тут как тут. Пойдёшь на войну, там тебя убьют". Было лето, ребятишки бегали вокруг Кривопуста и дружно хохотали.
   - Маш, Маш, закрой окно, - нервно просил Павел. Теперь он матрос призывник: Зинченко Павел Михайлович.
   Поняв, что его уже не слышат, Кривопуст замолчал. Ребятишки, окружив его, громко закричали:
   - Дядя Ваня, дядя Ваня расскажи, как ты с колокольни упал.
   Кривопуст посерьёзнел, гордо задрал голову и произнёс:
  -- Ну, это было очень давно, когда я ещё звонарём в церкви служил.
  -- Дядь Вань, расскажи, расскажи, - кричали дети.
   - Ну, когда однажды я звонил, дёргая язык колокола за верёвку, дунул сильный ветер, верёвка колокола замоталась за мои ноги, и когда язык колокола пошёл в обратном направлении, верёвка сдёрнула меня в низ. С высокой колокольни я полетел на землю, и трямбух в сирень.
   Не очень понятное слово "трямбух" вызвало в детях такое магическое действие, что о последствии падения никто не спросил. Ребятишки лишь молча стояли с широко открытыми ртами. Вероятно, Кривопуст выдумал это событие, да и звонарём он вряд ли был, но вокруг церкви действительно росла сирень...
  
   Раннее утро. Только что забрезжил рассвет. Мария, перед выгоном скотины на выпас, пошла доить корову. В комнате тихо, под образами одиноко горит лампадка. Под ней на коленях стоит Павел. До выхода из дома, читает "Отче Наш"... Потом, взглянув на образ Спасителя, от себя добавил:
   - Прости меня Господи, прости! Иду на войну, посему прошу тебя Господи: избавь меня от соблазнов, не допусти мыслей отмщения японским басурманам. Пусть мои думы будут добры, мудры и бескорыстны. Аминь.
   Из волости, на телегах, их повезли прямой дорогой на Луганск. Потом Харьков. Здесь их обучали, как правильно орудовать в рукопашном бою прикладом и длинным русским штыком. Старший унтер-офицер постоянно кричал: "Братушки, дадим желтолицым чертям русским прикладом по морде. Только упаси вас бог встретиться с японцем в штыковой атаке. Японец штыком как бритвой бреет. Враз может с десяток наших солдат уложить. Так что берегите патроны, а уж если они кончатся, бей япошку только прикладом, штыком можешь не успеть...".
   Наконец отряд сформирован. Их повели строем на станцию. Разместили по вагонам. Яркое солнце, жарко, в вагонах душно. Павел с сослуживцами выглянул из вагона. На соседнем пути стоит товарный поезд. Окна двух передних вагона надёжно зарешечены, из-за жары, рамы опущены. С одного из этих вагонов льётся заунывная песня. Слышно, что поют все, кто находится внутри. Хоровое пение нарастает всё громче и громче...
  -- Павел, гляди - гляди, - толкает сослуживец Пётр, - это каторжников везут.
   - Воров и жуликов в острогах держат, а этих всех - за убийства увозят. На их языке: мокрушниками обзываются.
   - Эх, их бы на япошек бросить, а то нас посылают. Что на каторге за жизнь?! Лучше б их как пиратов в Британии: петлю на шею и прощай Паша.
   - Ты что, Петро, побойся бога, - воскликнул Павел, - на Руси нет, и никогда не было смертной казни. Лишь за особые преступления против нашего государства и православного царя-батюшки могут по суду казнить.
   - Добрый, уж слишком добрый наш царь Николай Александрович, - поморщился сослуживец Пётр.
   Меж тем звук песни становился всё громче. Солдаты, слушая, открыли рты.
  
   Те-чёт речка - по пе-сочку,
   Берега крутые,
   А в тюрьме сидят жульманы,
   Хлопцы молодые.
  
   Пил я воду, пил холодну,
   Пил не напивался.
   Любил жульман - жульманочку,
   Ею любовался.
  
   Ты начальник, ты полковник,
   Отпусти на волю.
   Больно скучно, моей пташке,
   Дивчине за мною...
  
   У солдат невольно выступили слёзы. Они тоже понимали, что их участь не лучше тех, кто пел эту песню...
   Паровоз, где сидели каторжане, громко засвистел и медленно тронулся в свой дальний путь. Солдаты, выглянув из вагонов, замахали вслед уходящему составу своими фуражками.
   - Петро, - попросил Павел, - давай за них помолимся Богу. Простим их долги. Может Бог простит и наши долги.... Они, молча стали креститься.
   Вдруг громкий голос подпоручика заставил их вздрогнуть.
   - Выходи строиться! Выходите из вагонов! Стройся!
   "Как же так, только что собрались ехать, а тут снова в казарму?!".
   Шли обратно строем. Павел невольно подумал: "Мы простили каторжан, может, и Бог простил нас и оставит в живых...". Придя назад в казармы, через некоторое время узнали: Япония вынудила Россию подписать унизительный мирный договор, по которому ей отходило половина острова Сахалин...
   Вечером на плацу, перед строем солдат, полковник Данчук объявил:
   - Солдаты новобранцы! Русско-японская война окончена. С Японией подписан мирный договор, - хмуро помолчав, невесело крикнул: "Отбой!".
   Наступила ночь. Хоть уже конец сентября, но в тесной казарме душно и жарко. Кровати Павла и нового друга Петра стоят рядом. После дневных событий не спалось.
   - Петро, спишь?
   - Нет Паш, не сплю.
   - Наверно нас скоро отпустят домой!
   - Ты что! Не знаешь? - Пётр тихо зашептал, - в стране идёт революция! Социалисты-масоны взбунтовали русские города. Нас теперь тут долго будут держать, на случай подавления бунта этих социалистов.
   Павел и раньше слышал о влиянии нерусских революционеров на Черноморский флот. Тут же, в Харькове, он подробно узнал о восстании на броненосце "Князь Потёмкин-Таврический" этим летом. А так же о подвиге крейсера "Варяг" в феврале прошлого 1904-го года, о тяжёлом Цусимском сражении в конце весны нынешнего года. "Как же так, - размышлял Павел, - крейсер "Варяг" и его команда настоящие герои Руси. Цусима - наша общая боль. А эти, которых даже нельзя назвать русскими матросами, на броненосце "Потёмкин-Таврический", - предатели России. Они нарушили военную присягу, данную русскому православному царю. Убили своего капитана - командира корабля, убили русских офицеров. Захватили корабль, стреляли залпом по Одессе. Потом как последние трусы, испугавшись виселицы, удрали в Румынию. Отдали румынам на откуп и сам крейсер! Самые гадкие морские разбойники так не поступали. Даже у пиратов был закон чести, а тут ни закона, ни православной совести, ни русской чести". - Он вспомнил, как матросы на кораблях баловались морфином. - "Только явные морфинисты так могли поступить с русским броненосцем и с нашим Андреевским флагом!"
   - Петро, слышь, - Павел перевернулся на локоть, - я служил на Черноморском флоте. Наш эскадренный броненосец назывался "Три Святителя". По его подобию построили и броненосец "Потёмкин". Я видел этот броненосец в Севастополе, когда увольнялся с флота. Он точно такой же красивый, как и мой броненосец "Три Святителя"... Это ж надо! - Павел нахмурился, - подвиг крейсера "Варяг" навсегда прославит Россию. А команда броненосца "Потёмкин" оскорбила Святую Русь. Они, как последние гулящие сучки, как гнилые паскуды - навек осрамили наш героический Черноморский флот. Осрамили память подвига адмирала Нахимова разгромившего турецкий флот в черноморском заливе... (описать вкратце)
   Солдат новобранцев продержали в казармах ещё месяц. Лишь когда по Харькову поползли слухи о недовольстве жителей города результатами Русско-японской войны, им объявили, что через неделю их отпустят домой. В России были слишком большие патриотические настроения у населения городов и сёл, поэтому провокаторы из социал-демократической партии стали обвинять царя в фактическом проигрыше войны и, на фоне всеобщего недовольства, самим прийти к власти. В казарму кто-то подбросил листовки. По городу поползли будоражащие обывателей слухи. Рабочие заводов организовали стачку....
   (Написать вкратце о крейсере "Очаков")
   Солдатам выдали по червонцу казённых денег и отправили домой....
   Павел попрощался со своим военным товарищем Петром и вышел из ворот казармы. Харьков - индустриальный город, так же тут находится огромное количество разных фабрик. Он зашёл в первую попавшуюся бакалею. "Нужно жене Марии купить подарки", - подумал он...
   Обратная дорога была короткой. Кибитка, пара лошадей, уставший ямщик. Денег хвалило не только на подарки, но и на дорогу домой. Опять необъятная степь. Теперь, от обильно выпавшего первого снега, она была ярко-белого цвета. Близился вечер. В голове крутилось: "Скоро буду дома".
   В небольшом скарбе Павла два шёлковых платка для Марии и ещё красивая металлическая коробка из лужёной жести, разукрашенная необычными цветными узорами. Коробка доверху наполнена причудливыми конфетами. Павел не переставал удивляться её красотой. На ней, большими золотыми буквами, написан красивый текст. Он не выдержал, достал коробку с конфетами, стал читать:
  
  -- Паровая фабрика

Конфектъ, Шоколада,

Карамели и Пряниковъ

В. К. Поповъ

в Харькове

  
   Тем временем Иван Кривопуст, находясь на своём огороде за большим хлевом, внимательно изучал свежие следы на выпавшем неделю назад первом снегу. За его огородом располагалось "поместье" Петьки Воинского. Он тайно уважал лишь соседа Пашу Севастополя, а этого, выскочку сапожника, никогда не называл Петром. Для него Пётр Воинский: Петька - голодранец.
   От усадьбы Воинских, через огороды, в сторону дома Павла Зинченко, были видны чёткие следы чьих-то новых сапог. "Э-хе-хе, - подумал Кривопуст, - Паши Севастополя нет лишь четыре месяца, а следы Петьки голодранца к его Марии, тут как тут".
   Ближе к полуночи у дома Петра Зинченко остановилась кибитка. С облучка соскочил ямщик и открыл дверцу. Павел отсчитал вознице полтора рубля серебром и поблагодарил за быструю езду. Ямщик попытался скрыть от пассажира свой восторг, но выдала скромность, и он стал благодарить Павла за его щедрость.
  -- Таких денег даже барин мне не давал. Спасибо тебе служивый за твою доброту.
   - Тебе также спасибо, что добрались с божьей милостью. Уж видно заполночь, хочешь, заночуй у меня.
  -- Нет-нет, я дорогу знаю и к утру буду на месте.
  -- Ну, как знаешь, - Павел махнул вслед ямщику и пошёл к дому.
   Он долго стучал в закрытые ворота, но ничто не шелохнулось, не отозвалось, ни внутри дома, ни во дворе. Лишь соседские собаки лениво забрехали. Он стал стучать громче. Наконец-то залаяла и его дворовая собачонка но, услышав голос хозяина, тихо заскулила. Павел ещё сильнее застучал в ворота, громко зашумел: "Мари, я пришёл, соня непробудная. Отворяй!". Он злился и в мыслях подбирал созвучные ругательства, не переставая колотить в ворота. Наконец в окне забрезжил огонёк лампы. Прошло ещё пять минут. Дверь дома наконец-то открылась, и закутанная в шубу женщина направилось к воротам.
  -- Мария, это я, Павел, открывай скорей!
   - Ой, Паша, я так заждалась, так заждалась, терпенья нет.... Ждала тебя завтра, а ты ночью вернулся.
   Мария долго вытаскивала засов. Наконец дверь ворот открылась. Павел шагнул во двор. К нему в объятия кинулась жена. Он сильно прижал её к себе. Шуба слегка распахнулась, и Павел почувствовал горячее дыхание голого тела. Он, невольно просунут правую руку внутрь овчины, ощупал огненный стан любимой женщины, машинально обнял горячую талию. Скользнул рукой по ягодицам. Всё дрожащее тело Марии было влажным.
   - Маша, ты вся горячая, влажная и дрожишь, ты что - больна?
   После короткой паузы она ответила:
  -- Да,... больна.
   Он ладонью почувствовал мокрую промежность жены. Ещё ниже, на внутренних бёдрах, ощутил липкое выделение...
   - У меня месячные, - быстро сказала Мария, - наверно от этого и температура поднялась! - подумав, добавила: "от того и влажная".
   Павла, как обухом по голове. Он обмяк, сразу вон и злость, и нервное напряжение. "Как же так?! Так ждал, так ждал, так спешил, так торопил ямщика, а жена не готова! Вернее не готово её тело".
   Они вошли в дом. Мария пригасила лампу. Павел с расстройства сразу полез спать на русскую печь. Мария присела на кровать.
  -- Паша, ну так получилось, не обижайся. Через два дня всё будет в норме.
  -- Что обижаться на женскую природу, - тяжело вздохнув, молвил он.
   Мария молчала. Её голые ноги свисали с кровати. Встав, она стала поправлять скомканную перину. Ощутив стопой что-то мягкое, нагнулась, подняла с пола белый кусок фланелевой ткани: "Ой, это же портянка!", потом, пошарив под кроватью, обнаружила такую же. Скомкав найденное, незаметно от мужа, сунула всё под загнетку печи.
   Рано утром, Иван Кривопуст вышел в огород. Ночью была маленькая позёмка, но от усадьбы Павла Зинченко, через огород Кривопуста, ещё кое-где виднелись следы голых мужских ступней.
   "Ха, туда в новых сапогах, а оттуда - босиком?! Ну Мария, ну и баба!!".
   Кривопусту вдруг стало жалко Павла. Он вспомнил его покойного отца. Вспомнил, какой он был хороший сосед, как они дружно жили. Кривопуст задумался: "Ну, Петька голодранец, ну - Петька босяк, погоди у меня, получишь ты когда-нибудь своё!"
   Проснувшись, Павел глянул с печи. Мария сидела на кровати, заплетая свою косу. На столе горела лампа. От её тусклого света, что-то блестело в углу. Павел присмотрелся.
  -- Марья, чьи это новые сапоги в углу?
   Быстрый румянец покрыл веснушчатое лицо Марии. Она улыбнулась и нехотя ответила:
  -- Твой дружок вчера днём приходил. Вот, к твоему возвращению смастерил тебе в подарок хромовые сапоги.
   Павел обрадовался, соскочил на пол, на босую ногу натянул сапоги. Они немного жали, но дарёному коню в зубы не смотрят.
  -- Немного жмут, но ничего, разношу...
  -- Ты бы Паша почаще приглашал к нам в гости твоего дружка. Чай в молодости вы большими друзьями слыли. И теперь, когда тебя не было, он часто мне помогал.
   Павел был занят обновой, поэтому слова жены он не слушал. А, этим же днём, Петр Воинский узнал от Марии, что он "подарил" своему другу новейшие сапоги, которые он недавно пошил для себя. " Ну что же, стало быть, оно так и есть. Сапоги хороши, жалковато, но... для друга - ничего не жалко!!"
  
   Наступила весна. Сердце Марии в большом волнении: "Скоро будет три года, как мы с Пашей поженились, а детей всё нет. Даже Петька Воинский не помог. Свекровь меня "пилит" и посылает к Батюшке на исповедь и молитву. Пойду, непременно пойду..."
   В храме светло, и воздух необыкновенно чист. Полностью исповедавшись и причастившись, Мария, красная от стыда, подошла к Батюшке. Старый священник мягко улыбнулся:
   - Дочь моя, что тебе ещё надобно от меня?!
   И тут Мария поведала священнику своё женское бесплодное горе.
   - Ну что же, пойдём в келью, там поговорим, подумаем, что вам с мужем делать.
   В кельи сыро и прохладно, но Марии жарко, уж такое сокровенное выносить из своей души, страшно и стыдно.
   - Дочь моя! Нынче народилось развращённое племя неверующих людей. Забыли не только Адама, но и самого Христа! При супружеской близости, муж и жена смотрят друг другу в глаза! Бесстыжие еретики!! При близости, разве же можно быть друг к другу лицами?! Разве так любили Адам и Ева?! Посмотри на чистые помыслы божьих тварей - животных. Разве они расположены друг к другу глазами?! Жена, да прилепится к мужу, но не передом, а задом, так как не достойна - быть вровень с мужчиной. Возвращайся грешница домой, потушите с мужем свет. Ложись на опочивальню не спиной, но животом, а муж, сверху. Если неудобно, то стань на колени и локти и молись, молись, а муж, сзади....
   И, не дай бог тебе грешница обернуться и посмотреть на мужа. Всё время вашей близости твори молитву, а не думай об удовольствии. Лишь тогда ты зачнешь, и Бог даст вам первенца!
   ..............................................................................................................................
  
   Вот уж и 1907 год, лето. Мария брюхата. На сенокосе жарко. Благо по лугу течёт маленькая речушка. Хоть в этом месте не проплывёшь, но стоя по пояс в проточной воде можно окунуться до подбородка, и жара прочь.
   "Прав был Батюшка, ох как прав, как только отвернулась от мужа, легла животом на перину, так месячные вон, сразу зачала".
  
   Родился сынишка: в аккурат 7 ноября, на день праздника Собора Архистратига Михаила...
   .............................................................................................................................
   Далее идут вставки, которые будут вставлены позже, если захочу этот роман-эпопею, за весь 20-й век, закончить (прим авт.).
   ....................................................................................................
  
   Июль 1918 года. Петроград. Смоляные склады. Смольный институт. В кабинет Якова Свердлова (Янкель Мираимович ) входит Владимир Ульянов.
  -- Яша, чтоб в этой стране никогда больше не появилась русская православная власть, нужно срочно дать нашим товарищам телеграмму в Екатеринбург, чтобы быстренько расстреляли Николая Второго и всю его святую семейку. То, что не сделал мой брат Саша в 1887 году, то, что не провернули мы с моим другом, попом Гапоном в 1905-м, наконец-то может случиться. Русского православного царя и его семейство нужно срочно умертвить, убрать их тела, тайно сжечь и закопать!
   .............................................................................................................................
  
   Август 1920 года. Москва. Кремль. Кабинет Ленина.
   В кабинете Владимира Ильича писатель Алексей Пешков (Максим Горький).
   - Владимир Ильич, неудобно как-то, в приёмной сидит ваш самый близкий друг: Юлий Осипович Цедербаум (Мартов) с которым вы начинали свою социал-демократию и газету "Искра", ведь мы уже беседуем с вами более получаса?!
   - Алексей Максимович, да будет вам известно, что мои друзья те, кто поддерживает мои новейшие коммунистические идеи! Если вы о настоящей дружбе, то моим личным другом всегда был Герш Апфельбаум (Григорий Зиновьев). Политическим же другом, является Лев Бронштейн (Троцкий). А Карл Маркс мой идейный друг. Живя в девятнадцатом веке, он глубоко заблуждался. Но мы его поправим. Да и как мог знать и предвидеть Карл Маркс рабочее движение двадцатого века, тем более в России! Эти немецкие буржуа, я имею в виду Маркса, ни как не могли знать русскую душу. Тем более самым близким его другом был наследник многочисленных мануфактур - капиталист и сын олигарха Фридрих Энгельс! Русская душа - это глубоко спрятанная - разбойничья натура. Вот этим мы и воспользовались. Нужно было только отменить бога в этой патриархальной стране. Нет бога, - нет любви, нет совести и нравственности, потому рабочие и крестьяне колотят друг друга в гражданской войне. Вот увидите, рабочие обязательно победят крестьян. У рабочих в собственности ничего нет, а теперь ещё нет и бога. На этом-то мы и выиграем! У крестьян кроме земли есть ещё и бог. Победим крестьян в гражданской войне, потом отберём у них землю, и куда денется их бог? Не пройдёт и десяти лет, как они его забудут! А что касается, этих самых, русских капиталистов, так их по настоящему никогда и не было на Руси. Спасибо Бронштейну (Троцкий), он прекрасный оратор и смог найти в России капиталистов в форме зажиточных крестьян, иначе бы - нашего переворота и не было. Запомните, Алексей Максимович: рабочие победят крестьян, и не только в России, но и по всему миру. Везде восторжествует коммунизм! А насчёт Цедербаума, то есть Мартова, как он может быть моим другом?! Меньших своих братьев, меньшевиков, мы не признаём. Он хотел внедрить в России демократию?! Ха-ха-ха...Демократию для русского мужика? - Безумец! России нужна жесточайшая диктатура, или жесточайший национализм, что не могут предоставить наши политические конкуренты, эти продажные меньшевики-демократы. Мы же ввели жесточайший военный коммунизм - диктатуру пролетариата, находясь во главе спровоцированного нами бунта. Русский народ, настоящему деспотизму всегда рад, и чем мы больше уничтожим русских людей то, оставшиеся, будут нас больше любить! Русский народ не просит, он просто требует обмана, а мы ему этот сладкий обман дадим! И, тут мы не виноваты, если народ это хочет, то это он и получит!
   - Владимир Ильич, а поверит ли вам русский народ?
   - Алексей Максимович - Алексей Максимович! Пешка, вы пешка! Пешком вы прошли всю Русь, но не поняли, что русский мужик подожжёт и ограбит не только себя, но и всю Европу! А дальше и весь мир. Русский мужик, нам нужен, как искра, от него загорится вся планета! Когда это произойдёт, мы лишь объявим, - что неграмотный Магомет - лжец, шизофреник и обманщик. Будда - наследник монарха, значит мироед и капиталист. А Конфуций, просто сбесившийся дурак! Мы уже всем объявили, что это богатеи и эксплуататоры Христа придумали для того, чтоб рабы не бунтовали против своих хозяев, а само христианство, как религию рабов, марксизм объявил опиумом народа! Мы создадим новую идеологию, а вернее новую веру, веру коммунизма, и на земле других религий больше не будет!
   Писатель Алексей Пешков поёжился и, не называя собеседника по имени, без всякого стеснения сказал:
   - Мы с вами враги! Вы не православный человек, а значит не русский! Я отказываюсь от своего, заказанного вами, романа "Мать"! Вы большевики - коммунисты отобрали у Руси моё материнство! Вы отобрали у Руси не только царскую империю, но и республику народа. Вы стравили между собой рабочих и крестьян в одной гигантской мясорубке. Вы сделали контрреволюционный переворот 25 октября (7 ноября), уничтожив русскую социалистическую революцию, вернув диктатуру не пролетариата, а немецких масонов, - то есть вас!
   Противоположный собеседник, сидя на венском стуле, истерически захохотал. Он как утопающий, по-собачьи, стал быстро-быстро грести своими короткими руками, продолжая неистово смеяться. Тело его, подёргиваясь, медленно сползло со стула на пол. Открытый в смехе рот жадно глотал воздух. Упав, на колени, он пять секунд молчал, потом комнату вновь оглушил визжащий истерический хохот:
   - Ха-аа... - горло перекрыл кашель. - Хаа-хаа-ха. Ну, уморил! Ха-ха-ха, в жизни никто и никогда меня так не смешил. Ну - Алексей Максимович, ну - уважил. Вот уж потешил мою душу! Как вы писатели так можете вникнуть в человеческое нутро! Недаром всех вас Гоголь обозвал бумагомараками. Никто меня так по-настоящему не понял как ты, никто так умно не похвалил. Без всякой издёвки, - спасибо тебе! Ты Максимыч, настоящий ловец человеческих душ. А этот недоумок - Достоевский, каторжанин проклятый, тоже мне - христианский писатель: "Не убий, не укради; полюби ближнего...", настоящий идиот, и роман, о себе идиоте, с таким же названием написал. Очень, очень архи-скверный писатель!
   Ульянов немного помолчал, лицо его осунулось, пожелтело. Он нервно прошёлся от стула к круглому столу, потом вернулся обратно.
   - Алексей Максимович, мы с вами большие враги. Вы до безумия ненавидите нас коммунистов. Но мы с вами враги не физические, а идейные, и хотите иль не хотите, - наша "религия" коммунизма победит вашу религию православия. Потому, что мы разбудили самые низменные, самые гнусные инстинкты русского человека, и вам этого никогда не потушить! За вольнодумство царь сажал вас дорогой наш Пешка, в каземат Петропавловской крепости. Ваши дружки за большие деньги выкупили вас, но сейчас за вас некому заступиться. Нет у вас теперь в России друзей. И я не смогу вас защитить от морфинистской матросни. Мне вас жалко Алексей Максимович! Прошу, уезжайте за границу. К французам, англичанам, итальянцам. Кстати, лет десять назад вы уже отдыхали на острове Капри, так и уезжайте в свою Италию, и не мешайте нам делать мировую революцию! И никогда больше не приезжайте в наше коммунистическое государство. Мы вам этого не простим! Подмазались вы под нас. Так же как и Мы, себе тюремную кличку придумали - Максим Горький. Думаете, что изменили не только фамилию, но и имя, стали нашим другом? Уезжайте, уезжайте от нас за границу, и чем быстрей, тем лучше. Я вас больше видеть не желаю.
   Алексей Пешков сгорбился, ничего не говоря, пошёл к выходу. Хозяин кабинета, чтоб его слышали в приёмной, громко крикнул:
   - Пешка! Позови ко мне этого, оппортуниста и меньшевика, "Цербера-Баума".
   В кабинет Ленина трусливо вошёл Юлий Цедербаум (Мартов). Он, мелко дрожа всем телом, остановился у двери. Не предложив пройти и сесть на стул, хозяин нехотя буркнул:
   - Что тебе надо Март, - потом, быстро взглянув на "гостя", ехидно заметил:
   - Был ты когда-то мартовским котом, думал пасьянс выпадет в твою пользу, а вот просчитался. Ты не помог мне сделать то, о чём я когда-то мечтал. Не ты, и не наш экспроприатор Коба (Сталин), не смогли достать денег для нашей партии. А вот деньги наших германских друзей, через Парвуса, помогли мне прийти к власти. Спасибо и Льву Бронштейну (Троцкий) за его энтузиазм. Ты же, как мечтал, не стал Юлием Цезарем, ты не Мартов, даже не мартовский кот, не Жанн Поль Марат, а маразматик, маравший честь нашей партии. Ты мурашка и марашка - раскольник, ты - меньшевик, ты - ничто!
   Бывший друг Ульянова затрясся в испуге и упал на колени:
   - Владимир Ильич, помоги! - жалобно проскулил он. - Убьют меня опричники Дзержинского. Я жить хочу! Мы ведь когда-то были друзьями. Я хочу покинуть Россию, как Керенский.
   - Как ты смеешь так говорить! - брезгливо закричал хозяин кабинета. - Мои родители дружили с родителями Керенского. С Сашей мы учились в одной гимназии. Сашин отец разрешил мне сдать экстерном экзамены, когда меня, как брата государева преступника, исключили из гимназии. За это я помог Саше Керенскому тайно покинуть Россию. А ты, что для меня сделал?! Ничего! Вон, вон отсюда! Дзержинскому скажу, чтоб неделю тебя не трогали. Если не успеешь за неделю удрать за кордон, тебе не жить!...
  
   ..................................................................................................................................
   Ещё одна вставка. Это уже описываются прямые потомки нашего Павла Зинченко, Паша-Севастополь, (прим. Авт).
   ......................................................................................................
  
   Начало лета 1935 года было несравненно жарким. Лучи взошедшего солнца дружно проникали в дом через деревянные щели, оконных ставен. Александр уже встал, ему сегодня идти на дальнее поле совхоза, что располагалось в пяти километрах от конторы, в которой он работал табельщиком. Учётчик болел, поэтому на Александра была возложена временная обязанность по учёту произведённых в поле работ. Его брат Михаил, бухгалтер совхоза, ещё спал, ему выходить позже. Сходив за угол сарая по маленькой нужде, и вернувшись в дом, Александр наспех умылся, быстро выпил кружку молока, прикусывая краюхой белого украинского хлеба, ткнул брата в бок, чтобы тот тоже вставал на работу.
   Выйдя за калитку двора, исполняющий обязанности учетчика, направился за околицу посёлка. Было шесть часов утра, но летнее солнце находилось уже высоко и сулило вчерашнюю жару. Новоиспечённый учётчик был молод, энергичен и весел. Он бодро шагал по дороге вьющейся вдоль степи и уходившей за горизонт, как будто в небо. Далеко в степи посвистывая, перекликались байбаки, они как столбики виднелись в степной дали. Всматриваясь в эти столбики, Александр вспомнил, как в двадцатых годах ещё при НЭПе к ним в конезавод приехали несколько человек из Канады. Они отлавливали байбаков целыми семьями, сажали их в специальные клетки из металлической сетки, и увозили на расселение к себе в Северную Америку. У американцев была официальная договоренность с советскими властями, о переселении байбаков в Канаду. Дело в том, что такого крупного вида сурка, доходившего до пяти килограммов, нигде больше не встречается, и "умные канадские люди", так называли их селяне, об этом наверно узнали, скорее всего, от украинских эмигрантов, поселившихся в Северную Америку ещё при Столыпине. Для отлова байбаков, канадцы нанимали мальчишек, которые раскапывали длинные байбачьи норы и вытаскивали от туда испуганных зверьков. За каждого пойманного байбака платили по рублю, специально расплачиваясь, для привлечения помощников, советскими полтинниками произведёнными в годы НЭПа из чистого серебра. Продолжая ритмично вышагивать, Александр так же вспомнил, как они однажды с братом, за пойманных байбаков, принесли обрадованной матери по четыре таких полтинника.
  
   Ореол байбака был распространён от севера Луганской области Украины, до правобережья Дона Ростовской и Воронежской области. Занесён в "Красную книгу", в настоящее время в связи с распашкой степей, почти полностью уничтожен (прим. авт.).
   Вспоминая прошлые события, Александр улыбался. Ноги как бы сами собой, независимо от туловища, несли его в неизвестную даль. Он был наблюдательным человеком, и поэтому удивлялся состоянию своих движущихся ног, находящихся как бы в невесомости. Казалось, по воздуху летела не только его душа, но и тело. Степь заканчивалась, начиналось пшеничное поле.
   - "Эк, всё распахали, всё мало советской власти земли, эдак и байбак выродится и уйдёт с наших мест. Думают, чем больше распашут, тем больше будет хлеба и молока. А вот чёрта с два вы получите, и будет как раз наоборот. Мы то крестьяне хорошо знаем земледелие, а городские люди, что сейчас с Москвы управляют селом: сыны сапожников и с земледелием не связаны. Ведь то, что в наших местах не водится чахотка и другие простудные болезни, надо благодарить байбаков за их целебный жир, да и в советскую голодуху 1933-го года байбачий жир, помогал нам выжить, а теперь все степи и пойменные луга распахивают!", озабоченно размышлял Александр.
   Между пшеничным полем и степью, от самого луга, как граница, тянулась узкая жёлтая полоса цветущей пижмы. Резкий запах жёлтых цветков заставил его остановиться. Мысли Александра возвратились в реальность.
   - Да! - произнёс он в слух от изумленья, а про себя подумал: "Боже мой, какая красота вокруг, а мы всё спешим, спешим куда-то!"
   Хотелось долго стоять на краю этого необычно красивого поля, и ни о чём не думать.
   Несильный толчок сверху по левому плечу заставил его инстинктивно повернуть свою голову влево. На плече, как ни в чем, ни бывало, сидел жаворонок. Удивившись, Александр машинально отмахнулся от него как от назойливой мухи, но жаворонок и не думал улетать, а лишь перелетел на другое плечо. Дёргая плечами, путник заставил жаворонка взлететь. Но, только немного полетав вокруг человека, птица опять села, но теперь уже на голову. Окончательно "рассердившись", Александр замахал руками. И тут произошло невероятное, птица села ему прямо на грудь. Остолбенев от неожиданности и удивления, путник краем глаза заметил в небе небольшое тёмное пятно. Медленно подняв глаза вверх, он увидел висящего в двух - трёх метрах над своей головой, и быстро махающего своими крыльями, ястребка - копчика (пустельгу).
   - "Ах ты проклятый...", - подумал Александр. - "Как ловко ты накрыл божью птичку".
   Жаворонок сидел на груди, не шевелясь. Собрав свои силы, и имитируя бросок камнем, Александр во всё молодое горло закричал на копчика. Ястреб, испугавшись, быстро улетел. Как в сказке, моментально, куда то исчез и жаворонок. Всё так быстро произошло, что путник ещё долго стоял на одном месте, удивляясь произошедшему случаю.
   День у Александра прошёл как обычно, и если не считать нестерпимую жару, то к вечеру усталости бы и не было. Ночью собрались огромные тучи, и к утру разрядились сильным ливнем и бешеной грозой.
   - С утра дож, езжай куды хош, - кряхтя, проговорила старую пословицу Анна Александровна, наблюдая, как её сын натягивает на себя небольшой лёгкий плащ.
   Сегодня Александру идти на другое поле, которое располагалось ещё дальше вчерашнего, и находилось в противоположном направлении. Он нехотя плёлся по мокрой просёлочной дороге, на которой ещё от предыдущего дождя были неглубокие следы колёс конских повозок, которые стали проявляться только теперь, когда шёл дождь. Хорошо были видны и отпечатки лошадиных подков.
   - "Вот эти многочисленные отпечатки - нашего конезаводского кузнеца, а этот отпечаток подковы, не наш". - Сегодня ему нравилось читать дорогу, так как природа затаилась и не выдавала своих тайн. Сильный ливень прекратился, перейдя в мелкий, как просеянный сквозь сито, дождь. На горизонте, то здесь, то там, как в огромных окнах, стали появляться просветления. Наконец то из-за туч, с правой стороны, показался край солнца.
   - "Да, пословица не обманула, действительно дождь прекращается", - подумал, шедший по дороге, молодой Александр.
   Впереди над горизонтом ещё висела большая туча. Дорога резко пошла в низ. Взору путника открылась, как на ладони, огромная, зелёная лощина, шириною около трёх километров. Далеко внизу, вдруг стало появляться прямо на траве, большое жёлтое пятно. Оно расширилось примерно до ста метров в диаметре, и внезапно ярко засветилось.
   - "О-о!!! Чудо!", - путник от неожиданности оторопел. - "Ух!", - вместо выдоха вырвалось из горла.
   - Радуга - радуга коснулась земли!! - закричал Александр, оглядываясь по сторонам.
   Но вокруг, как назло, никого не было. Стояла необычайная тишина, как будто сама природа удивлялась своему творению. Красивейшая, яркая радуга как будто вырывалась из земли, и уходила за горизонт. Желтое пятно света продолжало, как мощный прожектор, освещать траву. Касаясь земли, радуга застыла в своём полном великолепии.
   - "Что же творится там, внизу?", - подумал Александр. - "Если поспешу, то попаду в центр этого света и разгляжу радугу изнутри. Никому ещё не удавалось побывать внутри радуги, - никому!". - С этими мыслями, он быстро зашагал в низ. - "Пожалуй, за десять минут доберусь и рассмотрю, что за свет, откуда он светит, так ярко освещая землю".
   Мысли путались, стало жарко. На ходу, снимая плащ, он продолжал быстро идти. Но не прошло и пяти минут, как огромное пятно на траве стало быстро гаснуть. Стала резко бледнеть и радуга, и вдруг так же внезапно пропала, как и появилась, оставляя за собой быстро растворяющуюся розоватую дугу. Ещё через пять минут, всё исчезло. Не веря своим глазам, раздосадованный Александр продолжал по инерции быстро шагать, пока не достиг того места, где радуга касалась земли.
   - "Ничего!", - Александр продолжал растерянно оглядываться. Но было так тихо, что в ушах даже стал нарастать какой то тревожный шум. Почему-то вспомнилась гражданская война. Непонятный шум в ушах продолжал нарастать. Александр закрыл уши ладонями, - шум исчез.
   - "Показалось!", - он улыбнулся и открыл уши. Но внезапный детский страх вдруг пронзил его сердце. Со всех сторон отчётливо слышался нарастающий многотысячный конский топот. - "Красные, - красные едут!", - мгновенно пронеслось в его испуганных мыслях. - "Нужно быстро загнать во двор наших последних гусей, это всё что у нас осталось, дальше, - голод!". - Готовый к бегу, он резко дёрнулся: "Но, что это я?". - Мысли быстро вернулись в реальность, но топот нарастал, сковывая грудь тупой, сильной болью. Это страх! Куда бы ни оглядывался Александр, отовсюду гулким эхом шёл нарастающий прямо на него конский топот, и чем ближе этот топот приближался, тем отчётливее слышалась отлетающая в лужи, с копыт лошадей, грязь и брызги воды. Он сильно тряхнул головой.
   - "Какая война? Какие красные, белые? Детский бред!", - Александр с усилием улыбнулся. Немного оглядевшись, вдалеке заметил два быстро движущихся пятна. Первое пятно было желтовато-серым, другое рыже красным. Пятна молниеносно приближались, и тут Александр чётко увидел бегущую беременную зайчиху, за которой гнался огромный лис. По мере приближения животных, конский топот превратился в громкое шлёпанье по грязным лужам заячьих и лисьих лап. Ярко светило солнце, красиво переливаясь своими лучами по красноватой спине лиса, начиная от головы и заканчивая плавно движущимся хвостом, на кончике которого чётко виднелось белое пятнышко. Кроме красоты, лис выглядел полным силы, и жажда крови наполняла всё его тело. Беременная зайчиха была измождённой, мокрой и грязной. Большое брюхо её уже не раскачивалось в такт бега взад-вперед, а болталось как вырезанный бычий пузырь, наполненный мочой: влево право, - влево право. Зайчиха от длительного и трудного бега по скользкой грязи, сильно устала. Расстояние между жертвой и палачом быстро сокращалось. Увидев человека, зайчиха резко изменила свой "курс", и понеслась прямо на него. Такого поворота событий наш путник не ожидал. Он, как соучастник гонки-смерти, вспотел, тело его мелко дрожало, но теперь уже не от страха, а от предстоящей развязки, мышцы инстинктивно напряглись. Он уже не был человеком, и как туполобый бык с ужасом в глазах смотрел на приближающуюся, красную "тряпку" лиса. Зайчиха в полуметре проскочила около его ног. Лис, так сильно увлёкся погоней и жаждой предстоящей добычи, что был ошарашен диким, нечеловеческим криком человекоподобного существа, внезапно выросшего на его пути. Резко остановившись, лис посмотрел на существо прямо в глаза. Существо не то, крича, не то, рыча, смотрело тоже на него. Два противника стояли и не знали, что им делать дальше. И тут один из них вспомнил, что он человек, что зовут его Александр. К нему вернулась членораздельная речь:
   - Ах ты, красный..., человек запнулся. - Ах ты "красный", гад поганый, наших брюхатых баб хапать! - орал он, до визга, двигаясь на лиса.
   Лис, после членораздельной брани, понял, что это человек и, поджавши хвост, повернул обратно. Александр оглянулся, зайчиха всё бежала, бежала, и бежала в гору, пока не исчезла за горизонтом.
   - Всё, ушла! - облегчённо вздохнул путник.
   Ошеломлённый произошедшим, он долго стоял, крутя головой, то в лево, то в право, думая: "Почему же так громко слышалось ляпотение грязных лап животных, которое он принял за конский топот? А-а!", - до него дошло. - "Чаша - лощина, как огромная чаша-локатор, при полной тишине, аккумулировала все наружные звуки в своём центре, и откуда бы ни происходил звук, он отдавался гулким эхом, идя со всех сторон, и усиливался в середине лощины. Может быть, лощина собирала в центре не только звуки, но и свет?" - Александр подумал о радуге. Потом ещё немного постоял, подивился, что от страха самца лиса "красным" обозвал, снова поразмышлял и пошёл дальше.
   Днём было много работы, но сегодня Александр не устал как вчера, и поэтому весёлым вернулся домой. За ужином он рассказал своим братьям Михаилу и Петру о произошедших с ним случаях, но они это встретили совсем равнодушно, и лишь немного подивились рассказу о радуге, которая коснулась земли.
   Ночь, не смотря на вчерашний дождь, была жаркая и душная. Александр под утро встал, открыл настежь двери, и лишь когда ощутил прилив свежего кислорода, мирно уснул.
   Утром следующего дня он встал немного позже. Сегодня нужно составить отчёт о проделанной работе, а так же оформить табель на текущую неделю. Не торопливо позавтракав, он медленно вышел из дома. На траве, серебристым покрывалом, лежали капли росы. Утром Александр обычно ходил в контору своей протоптанной за огородами дорожкой. Вот и сегодня он пошёл по ней, и немного расстроился из-за того, что концы брюк стали мокрыми от обильной росы. Тропинка тянулась между огородами и совхозным полем. Это поле было оставлено под чёрным паром, и было недавно перепахано.
   По старинной крестьянской технологии, небольшой части пахотных земель, давали отдохнуть, набраться из атмосферы влаги и азота, а так же улучшить свою почвенную структуру. В дальнейшем по предложению лжеучёных типа академика Лысенко, партия коммунистов запретила оставлять земли под парами, кроме того, как уже говорилось, были распаханы все российские степи и пойменные луга. Запретили даже травопольную систему. В результате птицы и животные степей вымерли, а все малые реки заилились, заболотились, и пересохли. Такая сельскохозяйственная горе политика, привела к тому, что не стало хватать в советском государстве хлеба, мяса и молока. Поэтому на протяжении семидесяти лет такое хозяйствование, всё время держало население СССР на грани голода, что заставило в последствии советское правительство ежегодно закупать огромное количество пшеницы более чем в пяти чужеземных "буржуйских" государствах.
   Чтоб окончательно не вымочить брюки, Александр пошёл не спеша. Справа от него, почти в рост человека стояла ещё не скошенная, цветущая жёлтым, но кое-где и белым цветом, трава буркун (донник). Слева из земли торчали большие, мокрые глыбы распаханной почвы. Наш пешеход, по причине медленного передвижения, был вынужден ощущать все звуки, запахи и блёклые цвета, утренней природы. Внезапный шорох справа, метрах в пятнадцати, заставил его остановиться. На тропинку из травы выскочил жёлтый, степной хорёк. Он, горбатясь, слегка попрыгал по тропинке, то вправо, то влево. Затем, понюхав воздух, остановился и присел, глядя маленькими, любопытными, чёрными глазками на человека. Красивые, небольшие, тёмные ушки его, торчали вверх. По спине проходила узкая, коричневатая полоска, заканчивающаяся пушистым желтовато коричневым хвостом. Александр стоял и ожидал освобождения своего пути, но хорёк не спешил, и теперь уже как котёнок, развалился на тропинке.
   - "Мне ведь особо некогда тут с тобой прохлаждаться", - глядя на хорька, подумал путник, - "надо что-то делать".
   Он замахал руками и громко покашлял. Но хорёк никак на это не отреагировал. Тогда Александр решил двигаться дальше. Опять громко покашливая, как ни в чём не бывало, пошёл вперёд. Но как только путник прошёл два метра, хорёк быстро вскочил, стал столбиком и надувая щёки, грозно захорчал. Александр в недоумении отступил. Хорёк опять мирно прилёг на дорожку.
   - Что за шутки! - сказал в слух раздосадованный, конторский работник, - "мне ведь на работу надо".
   Но хорёк был, не умолим. Тогда человек опять решительно двинулся на него.
   - Ке-х, ке-х, ке-х, ке-х, - хорек, опять раздувая свои щёки, и как бы грозно и быстро причитая, стал ещё громче хорчать.
   - "Укусит проклятый", отступая, подумал Александр, - "что же делать?"
   Он внимательно осмотрелся по сторонам. Ни палки, ни камня по близости не было, только мокрая трава, да глыбы распаханной земли.
   - "Идти назад, опоздаю на работу, да и чёрти какой крюк делать. Обходить справа по высокой и мокрой траве? Весь вымокну. Да и спасёт ли это меня от хорька? Вдруг он какой-нибудь бешенный. Обойти слева? Весь измажусь в грязь!", - и тогда Александр решает обороняться. - "Но чем?... Глыбой земли!"
   Собрав свои силы, он внезапно прыгнул на пашню влево, схватил большой, грязный ком земли, и моментально возвратился, - но хорька уже и след простыл. Раздосадованный, мокрый, с грязными руками и куском сырой земли, Александр ещё долго шел по дорожке, пока не вышел к своей конторе. Поперёк его движению, и чуть с ним не столкнувшись, быстро шёл на наряд Иван Кривопуст. - А-а! Шурка! - он приветливо улыбнулся. Потом, немного осёкшись, быстро проговорил:
   - Ой, извини, ты ведь у нас теперь Александр Павлович! Что-то ты Павлыч в контору грязный кусок земли тащишь?
   Александр понял всю нелепость своего положения, и на манер рыжего Петьки раколова, балагура и шутника, чтобы выкрутиться, и прибрехнул:
   - Да вот выполняю задание директора совхоза. Он просил принести кусок паханой земли, чтобы лично рассмотреть, кто как пашет. Я ведь дядь Вань ещё и за учетчика теперь работаю.
   Кривопуст от удивления ахнул, и выругался:
   - Ах, мытари, где это было видано, чтоб в старое время при частной собственности, обмеряли кусок земли на предмет правильной вспашки? Да мы крестьяне всегда знали, как пахать, когда пахать, что сеять и убирать! А сейчас командуют, что сеять и даже когда убирать! А когда же урожай собран, то выгребают в государство всё до зёрнышка. И руководит этим даже не наш директор, а комиссар совхоза (парторг), Воинский Павел Михайлович.
   Александр был не рад, что связался с Кривопустом. Он выкинул кусок земли, тщательно вытер свои руки о мокрую траву, и ничего не говоря, пошёл в контору...
   Рабочий день подходил к концу. Каждый из конторских работников уже успел закончить свои дела. Теперь за пол часа до окончания работы, кто-то готовился к завтрашнему рабочему дню, перебирая в шкафу свои бумаги, кто-то, зевая, рылся в своём рабочем столе, наводя там порядок, Александр же делал быстрый обзор газет, выписываемых для конторы. Обычно этим он занимался в обед, но сегодня в перерыве, был жаркий, дуэльный "бой" в домино, и поэтому новые газеты он ещё не просматривал.
   В довоенное время в конторах различных хозяйств, работали в основном только мужчины, и лишь после второй мировой войны, когда мужики не вернулись с полей сражений, в конторах стали появляться и женщины...
   Солнце постепенно приближалось к горизонту, окрашивая закат красным цветом.
   - "Наверно завтра будет сильный ветер", - подумал шедший домой Александр. Он возвращался сегодня по длинному пути, то есть по улице, так как неприятная утренняя встреча с хорьком, оставалась ещё в памяти. Вдоль улицы тянулись аккуратно побеленные дома с красивыми резными ставнями различных конфигураций. На лавке возле одного из домов сидел пожилой человек лет около шестидесяти. Звали его Петром Михайловичем, по фамилии Войнов. Парторг Воинский Павел Михайлович был ему в детстве другом. В прошлом Пётр был хорошим портным. При НЭПе на дому, держал свою швейную мастерскую, имел двух детей, которые, теперь став взрослыми, разъехались по разным сторонам. Один подался в Юзовку ( и Сталино, теперь это г. Донецк) на шахты, другой уехал в Ленинград, окончил школу фабрично-заводского обучения (ФЗО), и работал на заводе Красный Выборжец. Пётр Михайлович теперь жил один со своей больной женой. Он и сейчас изредка шил или чинил одежду, но в основном зимой, а летом, особенно под вечер на него находила тоска, и он часто сидел на своей лавочке и смотрел на прохожих.
   - Шурка, здравствуй!
   - Здравствуй дядь Петь.
   - Заходь на мою лавку, будешь гостем, посидим, покурим.
   - Да я дядь Петь не курю.
   - Вот чудак человек, посидим-покурим, означает, отдохнем, поговорим.
   Александр с удовольствием присел.
   - Я вот давно за тобой наблюдаю, особенно когда ты мимо на работу и с работы ходишь, - продолжил Пётр Михайлович, - а мы ведь с твоим погибшим отцом вместе на германской войне были.
   - Вместе воевали? - спросил удивлённый Александр.
   - Да нет, вместе были на войне, но воевали в разных местах. На военных сборах меня как портного, послали две недели обучаться на санитара. Решили, если я с материей умею обращаться, то тем более с бинтами разберусь. Так я стал санитаром и почти всю войну таскал раненых солдат с передовой в тыл, пока со мной не произошло божье знамение. А отец твой как рассказывали мне его сослуживцы, после отступления наших войск из Польши погиб, смертью храбрых под Карпатами, за царя, за нашу святую Русь, за нашу христианскую веру.
   Александр немного смутился.
   - А чего ты стесняешься? - с укоризной как бы переспросил его Пётр Михайлович, и тут же продолжил. - Гордиться нужно твоим отцом. Он не нарушил воинской присяги, не отсиделся как Иуда в окопе, а честно выполнил воинский приказ!
   После небольшой неловкой паузы Александр ответил:
   - Да, ты прав дядь Петь, - потом, немного помедлив, сказал: - У нас есть две фотографии отца, присланных с фронта. На первой он рядовой, а на второй присланной с города Люблин, что в Польше, он уже прапорщик царской армии, но теперь об этом, дядь Петь, никому рассказывать нельзя.
   - Вот, Шурка, вот в чём заковырка то! Об том, что человек прожил всю свою жизнь честно, сейчас нельзя в слух говорить, посадят. Подумай Шурка ещё раз - живёшь честно, веришь в Бога, а если в слух кому-нибудь расскажешь об этом, бац и посадили, а уж если совсем ты честный, и правду начнешь искать, то расстреляют или ещё хуже в концлагерях коммунисты голодом заморят.
   Опять немного помолчали. Дед Пётр продолжил:
   - У каждого должен быть отец, а у тебя Шурка, его нет! Кто заменит тебе отца, кто будет тебе наставником по жизни? Жмёшь плечами, а вот, сколько тебе сейчас лет?
   - Двадцать второй.
   - А сколько было твоему отцу, когда он погиб?
   - Двадцать один.
   - Вот видишь, ты по возрасту сейчас как твой отец, а у него в двадцать лет уже двое детей было, а ты сейчас даже не женат!
   Они немного помолчали.
   - Я, постараюсь быть тебе по жизни наставником, и буду тебе взамест отца.
   Пётр Михайлович, ничего больше не добавив, серьёзно посмотрел на Александра. Тот как школьник перед учителем втянул голову в туловище. Наставник, покашливая, полез в карман за табаком:
   - Вот проклятый самосад, с германской войны не могу бросить курить!
   Они молча сидели, но на этот раз тишину прервал гость:
   - Дядь Петь, расскажи, как ты воевал, как в германском плену был?
   - Хм, рассказывать об этом очень долго Александр, - ответил участник первой мировой войны. - Вот дед Сипот, по возрасту старше меня, а воевал. Я старше твоего отца, тоже воевал, был в плену. Отец твой Павел, воевал и погиб. А ты просишь меня, как бы за всех, рассказать тебе о войне?!
   - Да нет дядя Петь, только о себе.
   - Постой не перебивай меня! Как это только о себе, о других нужно рассказывать, они герои, не я. Вот этих настоящих героев я и вытаскивал раненных с поле боя на своей спине! А газы! Ты хоть когда-нибудь слышал слово "Хлор"?
   - Нет дядь Петь.
   - А-а, вот видишь, это значит, ты никогда не заглядывал смерти в глаза. Расскажу тебе один военный случай, который перевернул всю мою жизнь, и направил по верному пути, но не подумай что по пути христопродавцев, которые сейчас у власти.
   Александр поёжился, уши, и щёки загорелись.
   - Да ты не волнуйся, ничего такого страшного я не говорю. Расскажу тебе кратко, только саму суть. Было это зимой 1916 года. Немец тогда совсем озверел, и всё больше и больше применял во время атаки газы. Чуть ветер в нашу сторону, жди туманной смерти. Наша рота сидела в окопах, вокруг были большие сугробы снега. Поэтому, чтобы выглянуть за пределы окопа, нужно было подпрыгнуть, или стать на ящик из-под патронов. Немцы перед атакой начали сильный артобстрел, казалось, снаряды рвутся везде. Я испугался, сильнейшая боль страха в центре груди, сковала меня по рукам и ногам. Меж секундными разрывами снарядов, стали громко кричать и стонать раненые солдаты. Они кричали от боли, от страха, от ужаса творившегося вокруг. Я теперь знаю, что смерть она бывает не молчаливой, а орущей. Этот нечеловеческий крик приближающейся смерти, постепенно привёл меня в сознание. Я вспомнил, что являюсь санитаром, и мне надлежит спасать раненых бойцов. Я со своим санитарным ранцем пополз по окопу. Так я полз и полз, по трупам, по стонавшим и кричавшим людям, и не мог остановиться. Второй раз, придя в себя заметил, что забинтовываю, прямо как на экзамене, чью то раненую ногу. Солдатская штанина брюк мною машинально была аккуратно разрезана до бедра, а кровищи, кровищи.
   Рассказчик замолчал, руки его дрожали, он закурил, откашлялся, глубоко вздохнул, и продолжил:
   - Бинтую солдату ногу, бинтую, а он что-то шепчет, и шепчет, и бомбёжка вроде стала уменьшаться. Я заканчиваю свою работу, а он всё шепчет. "Что ты шепчешь?", - спрашиваю его. А он: "Я молюсь за тебя, ты мой брат во Христе, я тебя звал и ты пришёл". - "Но я ничего не слышал!". - "А ты и не должен был слышать, божья сила привела тебя ко мне". - Разрывы снарядов стали всё реже и реже, как вдруг впереди по окопу все стали громко кашлять. Потом что-то сильно ухнуло, стукнуло, потемнело, и я потерял сознание. Сколько так было, не помню, но очнулся я от нестерпимой жары и нехватки воздуха. Потом вроде отдышался, но стало почему-то очень холодно, и темнота, темнота! Была, какая то непонятная тишина, но видно жажда жизни заставила меня двигаться.
   Рассказчик немного помолчал, потом опять продолжил:
   - В общем, Шурка, получилось так: - в конце артобстрела перед самой атакой, немцы пустили ещё и газы. Разорвавшийся снаряд завалил нас снегом. Когда мы вылезли наружу, то увидели, что все люди нашего батальона лежат недвижимы. От газа погибли все, а мы сидели на краю окопа и не верили что живы. Снег спас нас от газов. Потом пришли немцы, и так мы оказались в германском плену.
   - Дядь Петь, а что у вас не было противогазов?
   - Тогда в русской армии вооружения не хватало, так что у нас был один негодный противогаз на весь батальон, и по одной винтовке на каждые пять человек.
   - А что было дальше дядь Петь?
   - Дальше? А что дальше, вот и было дальше! Я то о чём тебе рассказываю? О том, что люди перед смертью кричали и это не спроста, видно почувствовали, что сейчас погибнут. Это был не страх!
   Пётр Михайлович немного покашлял, посмотрел на Александра, как бы размышляя рассказывать ли дальше но, немного помедлив, продолжил:
   - Мы были увезены в Германию, и помещены в лагерь для военнопленных. Там в лагере я ближе познакомился с моим раненым солдатом. Он оказался родом из уездного городка Богучар, Воронежской губернии, а звали его Ефимом. Луганская и Воронежская губернии соседи, и мы называли друг друга земляками. Я и он так сдружились, что стали как кровные братья близнецы. Но были мы вместе не долго, всего лишь недели три, а потом нас разлучили. Рана на его ноге зажила быстро, и мы до полуночи потихоньку с ним разговаривали. "Ты остался жив", - говорил он, - "лишь благодаря моим молитвам. Я просил Господа, чтоб он оставил жизнь тебе и мне, так как наша христианская миссия на этой земле ещё не закончена. Бог, оставил тебя Пётр невредимым для того, чтобы ты продолжил исполнять его волю, и ты теперь не принадлежишь себе, а Богу!". - Шурка, после того, как я терял сознание под снегом, и после этих христианских бесед с моим другом, я почувствовал, как Святой Дух спустился на меня, и то, что я раньше не знал, само вошло знанием в меня. Теперь я все знаю, и всё понимаю, хотя этому конкретному пониманию меня никто не учил, просто я уверовал в Бога, и мои глаза открылись, поэтому я даже знаю наперёд, что будет с нами и с нашей Россией. Бог немного приоткрыл мне это!
   Опять немного помолчали.
   - Дядь Петь, сейчас запрещено говорить о религии, о православии, а твоя религия православная?
   - Вот! Вот вопрос, который часто задают не ведающие в религии и христианстве люди! Когда людей спрашивают, к какой они принадлежат религии, некоторые отвечают: "Мусульманин", или "Иудей". Нам это понятно. Когда же отвечают: "Православный", то это не верно, нет такой веры. Есть вера христианская, и те, кто уверовал во Христа, и есть христиане. Другое дело, к какой ты принадлежишь христианской общине, то есть церкви. Шурка, если ты это имеешь ввиду, то я всегда ходил в православный храм и, стало быть, являюсь христианином православного обряда. В Германии, где я был в плену, там, в основном христиане католического обряда и христиане-евангелисты (протестанты). Мой же Ефим был христианином - евангелистом, и его вызволили из плена германские христиане - евангелисты, но это было потом. А ещё до этого меня взяла из лагеря немецкая фрау (хозяйка), чтоб я у неё работал вместо бауэра (работника), её то муж на войне погиб.
   - А чем, дядь Петь, отличаются христиане католики и евангелисты от православных христиан?
   - Абсолютно ни чем, ведь вера у нас с ними одна: - христианская. Библия тоже одна. Разница лишь в обрядах. В наших христианских общинах (церквях), при обращении к Богу принято стоять, слушать певчих, молиться с права, налево. Потому и зовёмся православными, так как славим Бога, когда крестимся, с правой стороны. У католиков при обращении к Богу принято сидеть, молиться с лева на право и слушать орган. Евангелисты не крестятся, а закрыв глаза читают молитвы. Так что разница только в обряде обращения к Богу и Его прославлении. Как ты думаешь, Александр? - спросил Петр Михайлович. - Как нужно правильно молиться Богу: - одним, двумя или тремя пальцами? А может быть всей кистью? Или сжать ладони вместе и закрыть глаза? А может быть, попрыгать и покричать, чтоб Господь тебя быстрей увидел и услышал?! Не понимают люди, что прославлять Бога нужно не песнями, не музыкой, не молитвами, а соблюдением Христовых заповедей. Хвала Богу не нужна, но нужно исполнение Его воли, Его Нового Завета. В этом смысле христиане-евангелисты стоят ближе к Богу, чем мы, потому что усиленно изучают Новый Завет, и стараются его исполнить. В наших же православных общинах, Евангелии написаны на нерусском языке, а на церковнославянском, и доступны только тем, кто этот язык изучал, то есть священникам. Сами же священники проповеди ведут так же на нерусском языке. Тем же мирянам кто достал Библию на русском языке, наши православные священники всячески чинят препятствия по изучению этой святой книги, а некоторые даже говорят: "Эта книга неправильная, от неё будет болеть голова!". А теперь сами же горюют: "Почему мол в семнадцатом году наш народ больше поверил сатане, а не Богу?". Да вы сами, в православных церквях вместо изучения Нового Завета Господа нашего Иисуса Христа на русском языке, распевали псалмы на непонятном народу языке! А теперь удивляетесь, почему этот народ порушил храмы. В Греции библия написана на греческом языке, в Англии на английском, в Германии на немецком, только у русских на непонятном древнеславянском языке. Рождество теперь не как у всех христиан, от первой минуты солнцеворота, а после Нового года! Всё сделали по своей бестолковости, чтоб не дать слово Божье народу, а так же запутать его во времяисчислении. Не знаю, удастся ли нам всем этот грех понять, и замолить его перед Господом. О христианской религии мы с тобой ещё не раз побеседуем, да и не на уличной лавке об этом говорить.
   Дед Пётр немного помолчал, и опять продолжил:
   - Так вот, продолжу я свой рассказ. Выстроили нас во дворе лагеря, пришло несколько германских фрау, и одна из них выбрала меня. Так я стал работать батраком, одновременно находясь на положении военнопленного. В лагере нас сильно не обижали, но было плоховато. У фрау было хорошо, все же какая никакая, а свобода. Но нас ещё в лагере предупредили, чтоб и не пытались бежать, иначе будет возврат в лагерь, и жёсткие наказания. Сначала работал, куда пошлют, но потом фрау спросила, смогу ли я стать кучером и умею ли ухаживать за лошадьми. Я кивнул, мол, попробую.
   - Дядь Петь, а ты что, знал немецкий язык? - не удержался от удивления Александр.
   - Эх, Шурка, Шурка, захочется жрать, за неделю любой язык выучишь! Так вот, фрау не знала, что проживаю я в знаменитом на всю Россию Новострельцовском конезаводе и мы все потомственные коневоды. Да, кстати, ты знаешь, какие в Германии лошади тяжеловозы есть, такие, что по современной мере веса, в полторы тоны повозку тянут. Таких лошадей там повсеместно разводят, и у моей немецкой хозяйки такие же были. Одна такая лошадь, пожалуй, двух наших волов заменит. Так я стал работать на конюшне, и постепенно в тайне от фрау, готовился к кучерству. Достал красивый немецкий картуз с большим чёрным козырьком, красной материи для кушака, надрал у берега реки ольховой коры, и стал готовиться к первому выезду. К тому времени я уже почувствовал, что доверие ко мне со стороны хозяйки, а также её соседей, немного повысилось, так как они частенько заходили ко мне на конюшню, и всё удивлялись, как это я умею так хорошо ухаживать за лошадьми. Апрель заканчивался, подходило воскресенье, начало католической пасхи. Так как я был неплохим портным, то пошил лошадям разукрашенные бисером попоны, фаэтон раскрасил красными петухами, облучок (сиденье кучера) поднял выше метра. Своих белых лошадей два раза намыливал и промывал водой с синькой. Белые хвосты и гривы же, покрасил ольховым отваром, так что они получились у меня не лошади, а настоящие жар птицы, с огненно красными гривами. Сам одел, так же пошитых мною, ливрею и красный кушак. Натянул немецкий картуз, обул начищенные до блеска хромовые сапоги, так же натёр и начистил чёрной ваксой белые копыта лошадей, и когда в воскресенье прошла пасхальная служба, то после обеда, пригласил фрау на прогулку. Как выкатил я свой фаэтон во двор, так вся рабочая прислуга от удивления в обморок "упала", а кто не упал, сразу побежали докладывать о чуде своей хозяйке. Когда фрау садилась в мой фаэтон, то не могла произнести ни слова, и на её открытом рту была застывшая странная улыбка. Как начал я раскатывать свою хозяйку по каменным улочкам немецкого городка, то все немцы вывалили на улицу, а кто не вышел, то всё в свои стеклянные окна смотрели. У них там дома все из стекла, не то верандами зовутся, не то витражами, не помню. Забыли немцы про свои традиционные гуляния, про свои цветы, только нами любовались и удивлялись. Да что там и говорить, я и сам был удивлен. Представь себе: - красивый с петухами фаэтон и кучером на высоком облучке, в ливрее, картузе и с красным кушаком, в хромовых сапогах. А лошади: - снежно белые, с чёрными блестящими копытами, с ярко красными хвостами и гривами, развевающимися на ветру. В общем, сказка, да и только. Целый месяц только и говорили об этом. Весна была в разгаре. Выйдя однажды во двор, я увидел журавлиный клин, летящий на север. Такая тоска и скука на меня напала, что до боли захотелось домой. Выручило лето, сенокос. Моя хозяйка показала мне её участок. Взял я косу, размахнулся, коснул верхушки травы, и загнал косу в землю. "Вай, вай, вай!", - говорит фрау. - "Хороший ты Петер кучер, но плохой косарь. Ну ладно, коси как можешь, за неделю наверно скосишь. В полдень я тебе обед принесу". - Только ушла хозяйка, я часа за два скосил весь её участок. Прилёг на скошенную траву и смотрю в небо. Вспомнил журавлей, и опять на меня скука и хандра напала, очень захотелось домой. Полежал я так немного и заснул. Тем временем в полдень понесла мне еду наша фрау. Придя на участок, она его не узнала, так как он был скошен. Она стала искать не скошенный участок и долго блудила пока не нашла меня мирно отдыхающим на скошенной траве. "Эх, Петер, Петер, всё ты умеешь делать, даже лучше чем остальные наши бауэры. Оставайся навсегда со мной!". - "Нет", говорю, - "не могу. Дома у меня семья". - "Ну что ж", отвечает фрау, - "езжай с богом домой, наши проиграли войну французам и англичанам. Ты свободен". Дала она мне денег на дорогу, вот так через несколько месяцев я оказался дома.
   Рассказчик замолчал, тень воспоминаний ушла с его лица. Молчал и молодой Александр Павлович.
   - Ну Шурка, расскажи теперь ты что-нибудь интересное.
   Александр пожал плечами и затем рассказал события последних дней. Пётр Михайлович с большим интересом выслушал, потом назидательно молвил:
   - Очень интересные истории ты мне поведал, очень! Тебя видно животные любят, поэтому и жаворонок для спасения от ястреба прилетел, и беременная зайчиха от лисицы прибежала. Потому тебе и радуга была послана в благодарность, как знак твоей дальнейшей жизни. Это же надо, опроси хоть десять миллионов человек, и никто не видел того места, где радуга касается земли. Непременно это знак тебе одному. Ты Шурка будешь жить долго, несмотря на сумерки будущей неизвестности! Четвёртый же знак тебе сегодня Господь дал через степного хорька. Видишь как Бог через зверушек, о тебе заботится.
   - Какой же такой знак мне хорёк подал? - скептически улыбнулся Александр.
   - А ты не смейся, а прими это всерьёз! Слишком много событий, для трёх дней, с тобой произошло. Ты думаешь, что это случайность или совпадение, но это не так. Много совпадений случайно не бывает! Вспомни, что сегодня утром тебе хорёк говорил?
   - Ну, не пускал на работу.
   - Вот! Он не нападал, не кусался, а мирно с тобой играл. Но стоило тебе сделать шаг, как он начинал тебя громко ругать на своём зверином языке. Это может означать только одно. Не следует тебе больше в конторе работать, не твоё это призвание. У животных тоже, данный Богом, большой ум имеется. По научному: - инстинх зовётся.
   - Инстинкт! - подправил Александр.
   - Вот я и говорю: "Инстинх!", - согласился Пётр Михайлович.
   Александр перестал улыбаться. В его голове отчётливо, как вихрь, пронеслись странные события последних трёх дней: - жаворонок, радуга, зайчиха, степной хорёк. Как бы продолжая его мысли, Пётр Михайлович подсказал:
   - Ты думаешь, что мы с тобой сегодня повстречались тоже случайно? Нет, это пятый и последний тебе знак!
   - А что же мне теперь делать, дядь Петь? - удивился Александр.
   - А вот мы с тобой сейчас и обморокуем.
   Пётр Михайлович опять свернул из газетной бумаги "козью ножку", набил в неё деревенской махорки и с удовольствием закурил:
   - Вот зараза пристала к людям: - думаем, что мы святые, а диавол нам в одну руку самокрутку с табаком, а в другую стакан с самогоном, чтоб не зазнавались. Так и живём с пороками, но не дай Бог нам душу свою осрамить, сразу потеряем Божью защиту, и тогда уж диавол сметёт не только нас, но и наши семьи. Да что там семьи? Весь наш поселковый конезавод, всю Россию может изничтожить!
   Александр удивляясь, и снова внимательно слушая, замолчал. Пётр Михайлович покашлял и продолжил:
   - А чего тут особо думать? Дикие животные к тебе за помощью обратились, стало быть, тебе придётся всю жизнь им и помогать, например, лечить их.
   - Лечить диких животных? - переспросил Александр.
   - Зачем диких животных?! - в свою очередь удивился советчик. - Домашних животных лечить надо! Диких животных Бог лечит, а домашних животных, лечит человек, так как они от него и заболевают.
   - Как это? - не понял Александр.
   - Э-хе-хе, - я имею ввиду от неправильного ухода, кормления, доения. Например, в нашем конезаводе лошади теперь долго не живут, дохнут, а раньше, при царе, жили долго. Теперь нет хорошего ветеринара, нет хороших конюхов, всех арестовали как врагов народа, хотя мы то знаем, кто истинный враг трудового крестьянства! Да и лошади теперь не наши, а государственные, это значит чужие, вот и дохнут. А скотина она не виновата, она не понимает, что такое колхоз или совхоз. Вот её и надо лечить, так как эта сатанинская власть наших животных мучает. А человека ведь тоже Бог лечит. Никакие лекаря ему не нужны! Есть только два верных средства для лечения современных людей: крепкая дубинка в праведных руках, да наша русская православная церковь. Больше никаких лекарств не надо. А теперь что?! Лукавый нашу церковь разрушил, и дубинку у царя украл. Вот русские миряне и мрут от голода тысячами каждый день. Вспомни, что тут было два года назад! Не успевали хоронить умерших от голода крестьян. Все дороги были завалены высохшими трупами колхозников. Хорошо, что у нас русский посёлок, совхоз и конезавод. Мы не голодали, потому-что лукавому нужны были наши лошади, а все соседние украинские сёла повымирали до одного человека. Ох, Господи, избавь нас от лукавого! - дед Пётр три раза перекрестился, и назидательно продолжил:
   - А ты Александр бросай своё конторство и поезжай в нашу столицу город Харьков учиться на ветеринарного лекаря, понял!
   Александр, несколько секунд подумал и, без шутки и отговорки ответил:
   - Поеду, Пётр Михайлович, точно поеду!
   Солнце скрылось за горизонтом, наконец-то дневная жара сменилась на вечернюю прохладу. Собеседникам не хотелось расходиться и дед Пётр спросил:
   - Ты Шурка в конторе газеты почитываешь, что ныне нового в миру творится, расскажи?
   Александр не стал отнекиваться, а как опытный лектор стал рассказывать вначале о стахановских движениях захлестнувших всю страну, потом перешёл к международному положению:
   - Газеты сильно Англию ругают, а так же её противного премьер-министра Чемберлена. Очень уж он враг нашему советскому государству. А вот с Германией, после того как она первой в мире официально признала нашу Советскую Республику, у нас давно уже большая дружба!
   Дед Пётр презрительно хмыкнул, но промолчал.
   - Теперь у них к власти пришла социалистическая рабочая партия, такая же, как и у нас! Возглавляет её Адольф Гитлер. Газета Правда, хвалит его. Пишет, что он очень умный человек, так как организовал особую, национальную, социалистическую рабочую партию!
   Тут дед Пётр всё же не выдержал:
   - Есть Шурка такая пословица: "Рыбак рыбака, видит издалека!". А ещё лучше: "Скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты!"
   Молодой Александр непонимающе открыл глаза.
   - Что, не понимаешь меня?
   Александр молчал.
   - Эх, Шурка, Шурка, скажи мне прямо, умеешь ли ты читать между строк?
   Александр опять пожал плечами. Дед Пётр уже с упрёком:
   - Да, ты совсем неграмотный!! Многие сейчас газеты читают и о политике всё знают. Они получили только знание, но ничего не понимают, а познание даёт жизнь. Знание, - означает знать, а познание, - означает понимать. Знать и понимать, разные вещи. Заверяю тебя, мало хорошо знать теперешнюю политику правительства, возглавляемую Сталиным, но надо ещё и понимать! Вот ты хорошо представляешь, какая власть сейчас руководит нашей Россией?
   При слове Россия, у Александра опять стали краснеть уши.
   - Вот, по твоим ушам вижу, что понимаешь, о чём я говорю! Начни сейчас при людно говорить: "Россия моя Родина!". Так тебя сразу в тюрьму, и там кокнут! Потому, что нет сейчас государства с названием Россия, а есть Советский Союз. Басурманы и иноверцы захватили теперь нашу Отчизну. Они насильно изменили названия нашей Родины. Они убили нашего русского православного царя, божьего помазанника. Они изорвали и уничтожили наш русский флаг, изничтожили наш русский герб, наш русский православный гимн. Разделили Русь на двенадцать стран. А Прибалтику, Польшу, Финляндию и Бессарабию выкинули за чужеродный кордон. Они не завоевали, а незаконно захватили святую, православную Русь. Имя этим иноверцам дал сам диавол, и зовутся они: атеистами, по христианским понятиям: антихристами, а в прямом смысле: сатанистами! А у любого сатаниста нет и национальности. Так что мы теперь живём под гнётом кучки людей без роду, имени и племени, одни у них тюремные клички, которые они "псевдонимами" прозвали. Чего же они боятся свои истинные имена и фамилии народу показать? Да потому, что все они без веры в Бога, а потому, у них как я уже говорил, нет национальности, а стало быть, и совести! Возгордились до того, что говорят: "Бога нет, - мы сами боги!". Гордость, самый тяжкий грех для христианина. Я думаю гордость, она от тупости. Поэтому так быстро и рассыпалась французская революция потому, что возгордились. Отлепятся и эти "комуняки" от нашей Руси, так как от гордости думают что, убрав Бога, сделали рай на земле. Хотя любой мирянин знает, что Рай без Бога, это Ад. Ну а пока мы все живём под коммуно-немецкой оккупацией ихнего божка Маркса, и оккупанты ещё очень долго будут издеваться над нашей бывшей Россией. Теперь многие десятки лет придётся каждому россиянину платить этим сатанистам дань! Только сатанинской власти ни золота, ни денег не нужно, а нужна наша русская кровь и наши российские жизни! Эта воровская власть украла у русского народа не землю, не волю, не наш хлебушек, а наши русские души! Истинный вор не тот, кто хлеб у народа украл, а тот, кто душу отнял!
   После такой назидательной речи не только уши, но и лицо Александра пылало огнём.
   - Более половины крестьян Украины и юга России, специально умертвили от голода эти подлецы. Они думали, что отняв у народа в 1932 году весь хлеб, смогут нас православных христиан окончательно умертвить, но они не знали, что будем мы живы не от хлеба, а от "хлеба" Божьего! Ибо сказано: "Не хлебом единым будет жив человек, но, Словом божьим".
   Пётр Михайлович замолчал, потом затянулся полу потухшей самокруткой и продолжил:
   - Это же надо так обманно стравить между собой рабочих и крестьян в одной огромной драке! Я говорю про гражданскую войну. Эти городские пьяницы-пролетарцы, пошли нас, своих кормильцев, грабить и убивать. Ох, ещё не раз отольются вам наши крестьянские слёзы. Вы городской рабочий люд, уничтожили нас, деревенских жителей, а кто вас кормить будет, ваша Германия что ли? А людей вам, для государства, кто будет рожать? Ваши рабочие, - которые от водки не просыхают?! Да без нас крестьян, не будет в России русских детей, а стало быть, и русских людей!
   - Как же так дядь Петь? Ведь все Сталина любят!
   - Любит кто?? Те, которые убивают на Соловецких островах наших русских людей?! Или те, которые сами хотят быть убитыми или обманутыми сатаной по кличке Сталин? Много русских людей желают быть обманутыми, они просто требуют обмана! В любом случае, кто любит сатану-Сталина не только сам погибнет, но и весь его род выродится! Кто поверил в их религию коммунизма, лишится семьи, жены, детей, и будет жить один как бобыль, злобствуя на нас, честных христиан. Ведь что сделали?! Отняли у народа христианский разум, теперь люди уже не могут отличить добро от зла! Христианскую любовь, заменили сатанинским страхом. Теперь весь русский православный люд, ночью дрожит от этого страха, боясь то раскулачивания, то ареста, а ещё хуже, - голода. Когда это было, чтоб при русских царях голодали? А теперь только по Украине от голоду половину крестьян умертвили. Бог призывает людей любить друг друга. Бог - есть любовь, а если в душе нет Бога то, стало быть, нет и любви. Потому и не любят, а прямо сказать ненавидят эти антихристы всех нормальных людей на белом свете, и в первую очередь наш российский народ, а за одно и англичан с американцами. Их сатанинский божок играет на низменных чувствах людей, таких как: справедливость, гордость, зависть, ненависть, злость, обида. Никогда Христос не говорил, что вас обидели, обокрали, оболгали, обманули, я мол наведу на земле справедливость. Так как Он знал, что эти слова и действия диавола, которые предназначены для разрушения рода людского. У Бога справедливости нет, она есть только у диавола. Потому теперь и стало всё с ног на голову. Русский патриарх всея Руси Тихон, стал обманщиком и мироедом, а нерусский не православный Ленин - святым, светочем для обманутых им людей. Но придёт время, его вытянут верёвкой за ногу из его мавзолея, чтоб он больше не осквернял наш православный кремль, сожгут и из пушки выстрелят, чтоб не превращали Россию в Египет. Я не сужу, потому что не суди, и не судим будешь. Я только обвиняю, а судить этих сатанистов будет Бог. Ибо сказано: "Боритесь всегда против врагов Господа, но никогда не боритесь с врагами своими!". Теперь же не с кого и пример брать. Все честные люди по углам попрятались, а ежели коих выявляют, так сразу под расстрел, или в тюрьму. Сейчас все злыдни повыползали со своих нор, да с Германиев понаехали. Наш покойный благодетель Пётр Столыпин всех их за границу разогнал, так они теперь все возвернулись и мстят России. Так что если ты Шурка уверен, что все люди любят грузина Сталина, это значит, что население России обязательно вымрет, и будет это совсем скоро!
   - Неужто это правда, дядь Петь??
   - Э-хе-хе, Шурка, Шурка, - по моим знаниям, когда на меня пролилось божье прозрение, то мне представляется эдак лет через сто, начнётся!
   Молчали не долго и Пётр Михайлович не выдержав, опять продолжил:
   - А чего тут особливо думать, раз поверили сатане, то через сто лет русских людей станет раз в пять меньше, и нашу землю заполонят инородцы. Тут уже ничего не поделаешь, придёт с востока (очевидно с Китая, прим. авт.) узкоглазый царь с женской косой на голове и пропадет окончательно Россия. Они думают, что погибель придёт от христианской Англии, или Америки, а она явится от басурманского востока...
   А насчёт газет, то ещё раз говорю: надо их уметь читать между строк. Если наши власти ругает Англию, значит, там живут хорошие, честные люди, которые ещё не раз помогут русским людям. А если хвалят социалистическую партию Гитлера, то значит такие же, как и он! Пословица не врёт: "Скажи, кто твой друг или враг, и я скажу кто ты!...". Сталин всячески заигрывает с нынешней Германией, хочет с ней подружиться! Этим сатанинским грешком, он возведёт на Русь огромный грех, который даром не пройдёт. Ох, совсем скоро этот грех падёт и на нас, русских людей...
   - Дядь Петь, а что такое грех? - спросил Александр.
   - Грех?! Хм, - грех у каждого свой, личный. Вот, к примеру, не на самом деле, а как бы понарошку представь...
   - Абстрактно, - подсказал Александр.
   - Да-да, эта, абстрахно, - подтвердил Пётр Михайлович и продолжил, - к примеру, попал человек после смерти к Богу. А этот человек участвовал в гражданской войне. Неважно, воевал он за красных, или за белых, Богу всё равно. Бог спрашивает: "Сатана пришёл на Русь, и чтоб властвовать, разделил православных христиан меж собой, чтоб они перебили друг друга. Ты, когда на тебя бежал крещённый в православной вере брат твой, зачем ты заколол его штыком?". - "А как же!" - отвечает грешник, - "если бы не я, то он бы убил меня! Или я, или он! А так, я на земле прожил ещё двадцать лет!" - Бог говорит: "Лучше бы он тебя убил. Ты бы получил жизнь вечную. А то прожил ты на земле после убийства брата, ещё двадцать лет. Что тебе дали эти двадцать лет?! Ты пил, курил, поганил русскую землю. Ты променял двадцать лет своей греховной жизни, на жизнь вечную себе, и твоих потомков. Безумный! Отправляйся к сатане в ад, и потомство твоё в грехе вымрет!"... - Он не защищал свою Отчизну, а убив брата, защищал себя сам! - добавил Пётр Михайлович.
   Прошла неделя, за это время Александр поделал все свои неотложные дела. Затем сообщил матери, что поедет в столицу Украины город Харьков. На другой же день рано утром он собрался и неспешно покинул отчий дом. В Харькове окончил рабочий факультет (рабфак), и в конце августа 1935 года, успешно поступил в Харьковский ветеринарный институт...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"