Аннотация: 13-е место на осенней "Грелке" 2020 г. После конкурса вторая часть рассказа была полностью переписана.
Конечно, какие-то тревожные звоночки раздавались и ранее, но слова жены о том, что она хочет развода, прозвучали для Зыкова как гром среди ясного неба. Он сидел на кухне и потрясенно хлопал глазами, слушая любимую женщину, с которой прожил пятнадцать лет.
Как и у всякой семьи, в прошлом у них случались размолвки и ссоры. Но сейчас даже не было ссоры. Просто жена вдруг заявила, что глубоко несчастна, что жизнь ее проходит впустую, и виноват в этом он, Зыков. И такой холод слышался в ее словах, что стало ясно - это всерьез.
- Ты нашла себе кого-то? - растерянно спросил Зыков.
Жена сказала, что дело не в этом, что просто хочет пожить для себя, что он - ужасный муж и плохой отец, украл у нее пятнадцать лет жизни, не был с детьми рядом, когда они нуждались, и так далее и тому подобное.
- Я работал за двоих, чтобы ты могла быть с ними. Если бы мы оба сидели с детьми, на что бы мы жили?
Зыков был в замешательстве, поскольку именно жена в свое время предложила такой порядок в семье. Конечно, он не считал себя идеальным мужем, однако во всех начинаниях поддерживал супругу, не обременял ее требованиями, ценил то, что она делала, советовался, доверял... И вдруг оказалось, что все это привело к несчастью.
Как?
Зыков пытался задавать вопросы, но с каждой его репликой становилось только хуже. В итоге он замолчал и просто слушал. Когда жена закончила монолог и вышла, Зыков остался один перед остывшей тарелкой супа. Час назад, когда жена поставила эту тарелку перед ним, он думал, что у него крепкая счастливая семья.
Поначалу он решил не сдаваться. "Может, это просто кризис среднего возраста или что-то вроде того", - думал он. Любой человек порой испытывает эмоциональные спады, но все еще может наладиться. В последующие дни и недели Зыков старался быть предельно внимательным и доброжелательным в общении с супругой, помогать, но это лишь сильнее раздражало ее. Она все явственнее выказывала свое презрение, оскорбляла его даже при детях, и чем больше он пытался сблизиться, тем больше она отдалялась. Они словно превратились в магниты, обращенные друг к другу одноименными полюсами.
Зыков страдал. Никто не готовил его к такому. Он был совершенно дезориентирован, не зная, что делать.
Дети уже вошли в подростковый возраст и были погружены в свою жизнь. Сын отвечал односложно, даже не отрывая взгляд от планшета во время разговора с отцом. С матерью он, впрочем, общался так же. Дочь при разговоре откладывала планшет и отвечала более пространно и приветливо, однако Зыков чувствовал, что она все время ждет, когда сможет вернуться к планшету. Все разговоры с детьми сводились к их ответам на его вопросы. А у него дети спрашивали только одно - деньги на карманные расходы.
В какой-то момент Зыков с горечью осознал, что его семья разрушена и это невозможно поправить в одиночку. Такой душевной боли он не испытывал никогда. Постоянное самокопание: "Что я сделал не так? В чем ошибся?" Постоянное терзание в поисках выхода. Постоянный стресс.
Он ходил к психологу. Хотел пойти с женой, но та отказалась. Пошел один. Из разговора с психологом Зыков понял, что тот не может помочь ему сохранить семью, но готов помочь смириться с тем, что она разрушена, посмотреть на это под новым углом, не как на потерю, а как на дверь к новым возможностям и так далее и тому подобное. Зыков заплатил за сеанс и более не приходил. В какой-то момент он стал чаще ходить в храм. Молитва приносила облегчение, но понимания того, что делать, не возникало, и Зыков перестал молиться. Как будто обиделся на Бога.
Отношения с женой все накалялись, заявление на развод дожидалось своей очереди, а им приходилось жить вместе. Видимо, придется и после развода, ведь разъезжаться некуда.
Временами Зыков думал, что для его семьи было бы лучше, если бы он умер. Это не имело ничего общего с суицидальными наклонностями - Зыков с отвращением относился к идее самоубийства и к тому же был все-таки верующим. Но вот если умереть из-за несчастного случая, то родные бы получили приличную страховку, а он более никого не раздражал бы, и сам не мучился бы каждый вечер приходя на руины своей семьи.
Зыков гнал такие мысли. "Нет, я еще нужен дочери". Они были особенно близки, когда та была помладше. Ради нее стоило постараться. Зыков пригласил ее сходить погулять в парк, как это было у них заведено ранее. Дочка улыбнулась:
- Конечно, папа! Завтра в три у входа в парк.
Впервые за долгое время страдание как будто выпустило его душу из своих когтистых лап. Он насвистывал, направляясь в парк. Поначалу подумал, что дочь просто опаздывает, терпеливо ждал, глядя на желто-красные деревья, теряющие листву. Вспоминал как дочка раньше бегала по кучам опавших листьев, подбрасывая их, и смеясь...
Через час он получил смску: "Прости, пап, сегодня не получится" и кучу извиняющихся смайликов.
Зыков ответил: "ничего страшного", вздохнул, посмотрел на хмурое осеннее небо и пошел в ближайшее представительство Космостроя. Работники с его квалификацией там были очень нужны, он давно знал об этом, но раньше не рассматривал такую перспективу всерьез.
Теперь рассмотрел.
Уже через три дня он вместе с другими рабочими сидел в шаттле, готовящемся к старту. Жена не скрывала своего облегчения, когда он сказал о новой работе. Уточнила, на какую карту пересылать ей деньги. Помогла собрать вещи. Сын отложил планшет и впервые за долгое время посмотрел в глаза отцу.
- Круто, пап! Увидишь космос, - с уважением сказал он и вернулся к планшету.
Дочка спросила, можно ли будет звонить ему.
- Конечно, можно.
- А это надолго?
- Минимум на год.
- Береги себя там!
- Конечно, родная.
Заревели двигатели, шаттл задрожал, готовясь к старту, а потом на Зыкова навалилась тяжесть. Земная гравитация не хотела его отпускать и, кажется, только она одна.
Но ей пришлось.
Глядя сквозь иллюминатор на удаляющуюся поверхность, Зыков вспоминал свою счастливую семейную жизнь. Совместные прогулки, путешествия, отпуск в Таиланде, походы с детьми в горы... Еще совсем недавно жена смотрела на него любящим взглядом, говорила слова нежности, и чувство внутреннего единения и душевной близости было дорогим для них обоих.
Как же это происходит? Как умирает любовь? Когда этот момент наступает и можно ли его предотвратить? И если да, то как?
Если бы Зыкову кто-то дал машину времени и сказал: "Возвращайся и исправляй!", он бы не знал, в какой момент вернуться и что именно исправить. Может быть, не хватило всего лишь еще одного объятия, или еще одного букета цветов. Может быть, с самого начала нужно было устраивать все в семье по-другому. А может быть ничего не помогло бы.
Шаттл доставил их на Орбитальную верфь, где уже ждала Лейла, приветливая сотрудница Космостроя, которая помогла всем новичкам расселиться и показала где что находится. Инструктаж начался на следующий день.
В принципе, Зыков уже был знаком с работой, поэтому на то, чтобы освоиться, много времени не ушло.
Раньше он собирал шаттлы на земле, а теперь должен был собирать большие звездолеты на орбите. Разумеется, не в одиночку. На верфи трудились сотни монтажников. Было много молодежи, как юношей, так и девушек, были и опытные работники его возраста или даже старше. Кто-то приехал ради романтики, кто-то - ради больших заработков, и только Зыков оказался здесь ради того, чтобы в каком-то смысле умереть для своей семьи, при этом оставаясь в живых.
Однако неожиданно теплым оказался первый сеанс связи. Жена, сын и дочь собрались у экрана и наперебой спрашивали его. Как он добрался? Каково в первый раз оказаться в невесомости? Правда ли, что в космосе видны особые оттенки цвета? Зыков был удивлен и тронут таким вниманием. Сын говорил с ним за раз больше, чем за весь предыдущий год. И даже супруга впервые за долгое время общалась без раздражения, и, кажется, с искренней заботой.
Так же хорошо они пообщались и во второй раз, и в третий. В сердце Зыкова затеплилась надежда. Может быть, как раз этот перелет на орбиту и поможет спасти семью? Возродит их отношения?
Но вскоре родные стали говорить все меньше, выходить на связь все реже, а потом и вовсе перестали отвечать.
На завершающем этапе подготовки группу Зыкова вывели в открытый космос, чтобы обучить внешним работам. Впервые они оказались перед лицом величественной звездной бездны. И всех новичков захлестнули чувства, какие редко кто испытывает в жизни. Люди реагировали по-разному: находившаяся слева от Зыкова девушка Ира расплакалась, паривший справа Сан Саныч тихо выругался, сам Зыков просто замер, но чувствовали они одно и то же. Как будто ты одновременно и падаешь и висишь неподвижно среди ошеломляюще огромной и прекрасной вселенной. Пульс подскакивает и в опустившейся тишине ты слышишь, как бьется собственное сердце.
Когда рабочий день закончился, Зыков побежал в каюту, его переполняло желание поделиться этим с родными. Дочь и сын не отвечали на вызов. Жена ответила, но сердце Зыкова будто рухнуло в пропасть, едва он увидел нахмуренные брови и недовольно поджатые губы.
- Че звонишь? Че-то случилось?
- Нет... просто сегодня мы впервые выходили в открытый космос...
- Понятно. Все нормально прошло?
- Да.
- Хорошо. Когда у вас зарплата?
Зыков ответил и разговор подошел к концу. Он сидел и долго смотрел в погасший экран, пытаясь понять, что случилось. Что опять пошло не так? Затем вспомнил фразу дочери из первого разговора: "Папа, о тебе все спрашивают", и понял.
Просто прошло время. Его полет в космос перестал быть новостью. И его родных перестали о нем спрашивать.
Среди тех вещей, которые Зыков взял с собой, был листочек бумаги с кривыми большими буквами: "ПАПА МЫ ТЕБЯ ЛЮБИМ!" Дети написали ему ко дню рождения давным-давно, когда еще были малышами. После заселения на Орбитальной верфи Зыков повесил этот листок на стене каюты, рядом с фотографией детей.
Теперь он встал, подошел и снял листок. Смотреть на него было слишком больно. Фотографию оставил. А листок сложил вчетверо и сунул в нагрудный карман комбинезона.
Работа помогала отвлечься. И, как ни странно, особенно помогали выходы в открытый космос. Здесь вся боль и горечь на время уходили из души Зыкова, словно вселенная высасывала их из него, и он ощущал спокойствие и умиротворение. Гармонию с миром и самим собой. Он снова начал молиться, взирая на космос как на икону величия Божия. Зыков просил позаботиться о родных, а еще просил освободить его от страданий.
Вскоре он и впрямь перестал страдать. На самом деле монтажник перестал испытывать любые эмоции вообще. То ли это было послано ему как исполнение молитв, то ли так на него подействовал открытый космос, то ли просто душа выгорела от предыдущих страданий, как отмирает нерв от продолжительной боли.
Теперь в его жизни была только работа, которая у него получалась отлично. Зыков охотно оставался подольше, если требовалось, заменял больных, помогал отстающим. Все это обеспечило хорошее отношение к нему как начальства, так и коллег. Он со всеми был одинаково вежлив и дружелюбен. Его ценили и уважали, к его мнению прислушивались.
Наверное, он чувствовал бы себя счастливым, если бы не наступившая эмоциональная атрофия. Все, что он теперь испытывал - это спокойное интеллектуальное удовлетворение при виде медленно растущего корпуса звездолета. И ему этого вполне хватало.
Среди всех женщин и девушек, трудившихся на верфи, Ирочка была самой красивой. Поначалу Зыкову приходилось много ей помогать, и она как будто сблизилась с ним. Сан Саныч говорил ему наедине:
- Ну, Виталик, повезло тебе! Такая девка! Давай, вперед! Или вы уже?
- Ну что вы, Сан Саныч. Я женат.
- Да ладно! Ты же говорил, что твоя на развод подала. Уже, небось, оформила все. Ирка - просто огонь! На Земле такая даже не взглянула бы на тебя, а тут работа свела, уникальный шанс! Ты же еще не старый. Не проворонь!
- Я сюда прилетел не для этого.
Сан Саныч не верил. Но Зыков был искренен: даже если жена развелась с ним, он не собирался снова входить в ту же реку. Второй раз увидеть, как любимое и любящее лицо превращается в презрительную маску - этого он точно не хотел. Ирочка была лишь на несколько лет старше его дочери и он предпочитал смотреть на нее как на дочь. Да и сама девушка доверительно и часто общалась с ним именно потому, что он был одним из немногих мужчин на верфи, кто не смотрел на нее сальным взглядом.
Некоторое время спустя у Ирочки начался роман с Питом. Зыков одобрил ее выбор - Пит был работящим и надежным парнем. Они хорошо смотрелись вместе. Красивая пара.
Как-то раз во время работы внутри корпуса Зыков нагнулся и из-за ворота выпал крестик на цепочке. Увидев это, Ирочка спросила:
- Виталий Иванович, а почему вы не ходите в часовню?
- Ну, она называется "часовня всех религий". А я все-таки не являюсь верующим сразу всех религий. Только одной конкретной.
- Но все равно там можно помолиться.
- Вера подразумевает верность. Тому, Кому веришь.
Зыков хотел добавить "как в браке", но осекся. По глазам Иры он видел, что она не понимает. Тогда он просто показал на звездные россыпи в иллюминаторе и сказал:
- Вон там моя часовня.
В другой раз, когда они работали вдвоем, Зыков решился спросить:
- У вас ведь с Питом все серьезно?
Девушка удивленно посмотрела на него и сказала:
- Ну конечно серьезно.
- То есть, ты собираешься прожить с ним всю жизнь?
- Да, я ведь так и сказала. Только то, что на всю жизнь, может быть названо серьезным.
- Ох, девочка, - раздался из-за угла кряхтящий голос Сан Саныча. - Я был трижды женат и каждый раз думал, что это на всю жизнь!
На последних словах он и сам вышел из-за угла, держа в руках сварочный аппарат. Щеки Иры покраснели от смущения - она думала, что их разговор больше никто не слышит.
- И что же, - вздернув подбородок, с нажимом спросила она. - Мне теперь нужно отказаться от своей любви только из-за того, что у вас ничего не получилось?
Тут уже настал черед Сан Санычу выглядеть смущенным.
- Нет, конечно, - ответил он. - Мы просто хотим, чтобы у тебя все закончилось лучше, чем у нас.
- Да, - согласился Зыков.
Он сказал это вполне искренне, но разговор завел на самом деле по другой причине. Ему хотелось проверить - нет ли в словах, тоне или взгляде Иры какого-то намека на будущее крушение этой любви?
Ничего такого Зыков не увидел. Ни малейшей трещинки. Что, в общем, неудивительно - в своей собственной семье он не замечал этого до самого последнего момента.
Монтажника Зыкова ждала спокойная и размеренная жизнь.
По истечении года он продлил бы контракт, а затем еще и еще раз. Космострою нужны компетентные сотрудники. После завершения строительства одного металлического монстра настала бы очередь другого. Менялись бы корабли, коллеги и начальники, а Зыков постепенно старел бы под этими звездами, внутренне все больше отдаляясь от людей, но внешне будучи неизменно вежливым и добросовестным работником.
Можно ли назвать такую участь хорошей? Молодые и старые ответят на этот вопрос по-разному. Однако нашему герою не суждено было пройти до конца по намеченному пути.
Зыков брел по коридору и едва удержался на ногах, когда пол вдруг заходил ходуном. Очень напоминало подземный толчок, который он ощутил лет десять назад, проводя отпуск с семьей в Таиланде.
Но в космосе землетрясений быть не может. Пара секунд - и тряска прекратилась. Виталий продолжил идти к внешней палубе десять - заступать на смену. Там должен быть бригадир, он наверняка в курсе происходящего.
В коридоре стало людно - из кают высыпали монтажники разных смен. Они удивленно озирались, переговариваясь друг с другом. Завидев его, многие спрашивали, что случилось.
Зыков качал головой и шел дальше.
- Пожалуйста, оставайтесь на местах, - раздался спокойный голос Лейлы из динамиков по всему кораблю. - Не прерывайте работу. Все под контролем.
По мере продвижения к внешней палубе коридоры опустели, а потом Зыков услышал приближающийся топот. Впереди из-за угла выбежали рабочие. С бледными, перекошенными от страха лицами они пробегали мимо него. Один остановился - чернокожий парень по имени Липеса.
- Виталий Иваныч, бегите отсюда! - выпалил он.
- Что случилось? Авария?
- Хуже! Бегите!
И с этими словами Липеса помчался дальше по коридору. Зыков решил было последовать за ним, но вдруг с той стороны, откуда убежали монтажники, донесся знакомый голос. Кричал Пит.
Звал.
Внутри царил полумрак. Лишь несколько светильников работали. Верхняя часть секции обвалилась. То, что должно было стать потолком внешней палубы номер десять, рухнуло, опрокинув леса и уперлось в один-единственный домкрат, возле которого стоял Пит.
- Дядь Виталь это вы? - голос парня дрожал. - Слава Богу, а то я уже подумал, что меня все бросили.
- А ты что не ушел? Все это может рухнуть в любой момент!
- Я держу домкрат! Он неисправен! Если отойду, сразу сложится!
Зыков направился к парню, внимательно оглядывая нависшую многометровую часть секции.
- Из-за чего она упала?
- В нас что-то врезалось! Кажется, астероид...
Когда он подошел к Питу, стало видно, как впереди выгнулась и лопнула посередине стена. Из места разрыва торчал обсидианово-черный бок неровной полусферы.
А внизу неподвижно лежало тело. Зыков узнал костюм бригадира, из которого выглядывал труп столетнего старика.
- Это... - начал он.
- Бригадир! - срывающимся голосом ответил Пит. - Он наступил в эту штуковину и вот что с ним стало!
Только сейчас Виталий заметил, что от обсидианово-черной полусферы расходится кругом в разные стороны пространство искаженной материи. И пластик, и металл выглядели как-то неправильно, не как обычно. Проследив взглядом дальше, Зыков нашел границу этого искаженного пространства. Она была обозначена еле заметной зеленоватой дымкой. Граница двигалась. Очень медленно она наступала.
- Что делать, дядь Виталь? Я не могу его отпустить!
Зыков повернулся к стоящему рядом Питу. Фиксирующий элемент домкрата вышел из строя при ударе потолка и парню приходилось держать эту часть рукой. Если отпустить, домкрат действительно сложится и секция рухнет. А она слишком большая, чтобы успеть отбежать или отпрыгнуть.
Виталий внимательно огляделся в поисках дополнительной опоры. Чуть поодаль лежал второй домкрат, сломанный. Металлические трубы лесов, разбросанных по полу, были слишком короткие и тонкие.
Отсутствие эмоций позволяло ему судить спокойно и логично. Сделав два шага к домкрату, он уперся рукой в поврежденный фиксатор и сказал:
- Отпускай.
Пит немедленно подчинился. Теперь домкрат держал Зыков.
- Здесь нужно минимум два таких исправных, - сказал он. - Беги за помощью. Ты молодой и успеешь быстрее, чем я.
- Да!
Пит сорвался с места и побежал к выходу. У дверей остановился и, оглянувшись, крикнул:
- Спасибо!
И помчался дальше. Зыков еще несколько секунд слышал затихающий топот его ног, а потом наступила тишина. Не такая как в космосе. Не полная. Было слышно, как гудит вентиляция и поскрипывает нависший над ним массив рухнувшей секции.