Свет, который уже не казался ей нестерпимым, понемногу угасал и вскоре наступила кромешная темнота. Прошло немало времени, прежде чем лодка, дёрнувшись, остановилась, и Бруха смогла из неё выбраться. Она побрела к камышам, отперла цепь, вышла на берег и неожиданно увидела, как ослепительно прекрасен мир. Она вернулась домой, и сумасшедшая радость охватила её, такая радость, что захотелось кричать, но она поостереглась. Бруха заперла камыши на замок, размахнулась… ,и ключ уже готов был полететь в воду, как когда-то молочный зуб (а вдруг и его не нужно было выкидывать, вдруг бы тогда всё пошло по-другому?), но остановилась и положила его под камень, хотя была уверена, ключ никогда больше ей не пригодится. Она двинулась домой, вдыхая знакомые запахи, оглядывая знакомые дубы, огибая знакомые камни. Ей хотелось обнять всё это, такое родное и понятное. И она почти плакала от счастья, как тогда, когда смотрела на сверкающую радугу. Придя домой, она обняла Чудь, и Дара и Дуб, и они были поражены и озадачены таким проявлением брухиных чувств. Потом она улеглась на любимый тюфячок, закинула руки за голову и начала вспоминать своё необычное путешествие. Ей вдруг припомнились какие-то детали, на которые она сразу не обратила внимания, а теперь они всплыли в её памяти и стали проявлять всё ярче. И ей уже казалось, что Город совсем не так ужасен, раз там живёт Шнур и что она многого не видела и не поняла и что не плохо бы… Она поднесла к носу ладошку: сладковатый запах был еле слышен. Наступало утро.
Бруха выскочила на улицу и помчалась к озеру. Ключ лежал на том же самом месте, где она его оставила. Она немного постояла, потом взяла его и положила в карман. «Со мной ничего страшного не случится, - подумала она, - просто Микра не хотела, чтобы у меня тоже были такие же «штучки».
День за днём тоска, которую она раньше не знала, настигала её повсюду воспоминаниями о Городе. Ей больше не доставляло радости возиться с домовёнком, раскрашивать букеты и болтать с Номом. Она глотнула другого воздуха, и он отравил её, и она знала, что есть лодка, которая может в любой момент доставить её в это место. Однажды вечером Бруха, крадучись, отперла замок на камышах и пошла к ней. Лодка стояла на своём обычном месте, плотно врезавшись в донный ил. Полная решимости, Бруха схватилась за борт, а потом задумалась. «Время! - вспомнила она, - Я не знаю Время! А что, если я потеряюсь в этом Переходе и буду мотаться туда-сюда и никто не спасёт меня. Ведь Микра же говорила… А теперь мне не у кого спросить!» Она постояла, развернулась и побрела обратно.
Долго ли, коротко ли шло время, и Бруха постепенно возвращалась к своей обычной жизни. Всё шло почти как раньше, если не считать, что она совсем забросила колдовство. Она и раньше занималась этим, как бы «понарошку», а теперь и вовсе охладела к этому занятию. Бруха опекала принцевых детей, рисовала, читала книгу и, вспоминая Микру, сжимая в руке заветный ключик, с которым так и не смогла расстаться.
Как-то вечером, она лежала на своём тюфячке и в сотый раз перечитывала книгу, привезённую ОТТУДА. Последняя шнурова свечка тихонько горела в изголовье, и Бруха не столько читала, сколько вспоминала, когда от стены отделилась грозная тень Брухи-старшей. Бруха-младшая как будто давно ждала её.
- Жить на два мира непозволительно! - жёстко сказала Старшая, - Я создала этот мир, чтобы ты стала здесь хозяйкой. Но ты не стала. И я сделаю так, как ты хочешь. Я закрою этот карнавал.
Она достала из рукава серебряный гасильник на тонкой длинной ручке и накрыла свечу.
«Мне не страшно», - прошептала Бруха.
ЭПИЛОГ
Огромные неподвижные рыбы, в длинных белых рубахах дрейфовали по безбрежному ночному небу. Когда первая рыба шевельнула хрящеватым хвостом, образовавшим на рубахе тяжёлую тёмную складку, вторая, вывернула глаз так, что он стал напоминать створку приоткрытой двери. Третья, чуть заметно скользнув плавником, всколыхнула ткань, давая знак остальным. Повинуясь общему замыслу, они высоко зависли над плескавшейся в темноте Дубовой Рощей. «Здесь», - безмолвно вспомнила третья. «Здесь», - подтвердила первая.
Рыбы, большими кучевыми облаками, начали обвисать и, окончательно прибившись к земле, плотно накрыли своими холщовыми подбрюшьями выбранное место. Казалось, что там ничего не происходит, только время от времени из головы какой-нибудь рыбины вырывались наружу струи пара или дыма. Когда же они вновь поднялись вверх, местность изменилась: пологий глинистый склон был девственно пуст и ветер, продувающий эту местность насквозь, гонял, словно перекати-поле, сорванную с чьей-то головы шляпу.