Акулина Букова : другие произведения.

Новый день /1-5 глава

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эрика не ждала, что из двадцать первого века когда-нибудь попадёт в двенадцатый, в глухие пески пустыни. И тем более не могла представить, что жизнь свою ей придётся проводить в вечных странствиях и поисках. Удастся ли ей выбраться в свой родной век? Погибнет ли она от рук тех, кто её ненавидит, или будет уничтожена теми, кто успел её полюбить?..
новый день [Акулина]
  

Пролог


  День был в разгаре, когда Доминик Пелерин, наконец, вырвался из полосы леса, казавшегося бесконечным. Вскоре он заметил и первые хибары вдалеке и подъехал ближе, желая расспросить о здешних местах. Но жители подходить к нему не спешили. Лишь когда он достал туго набитый кошель, у него появилось немало собеседников, и, послушав несколько занятных историй, он узнал, что приближается к новому для своих странствий месту: впереди его ожидал Виндзор.
  Он снова пришпорил коня и теперь остановился, только когда добрался до крепостной стены. У ворот города, который должен был приветствовать его шумом и жизнью, его встретила необычная тишина - единственными, кого он здесь увидел, были лишь два стража. Они и рассказали, что это праздничный день: жители собрались на площади, ожидая, когда проедет королевский кортеж. Сами же они должны были день-деньской стоять на посту, и приезд незнакомца показался им свежим глотком в душный длинный день. Впрочем, и с ним им побеседовать не удалось: скучно глянул он в ответ на их расспросы и лишь уточнил, как проехать к приличному постоялому двору.
  Тронув поводья, он отправился дальше. А через какое-то время заметил впереди знак, красноречиво указывающий на трактир, - шест с кружкой, обвитой давно высохшим хмелем, - и понял, что нашёл приют, который искал.
  Внутри было просторно и, несмотря на уйму посетителей, оставались и свободные места. Люди вкушали горячие пряные блюда, пили крепкие напитки... Слишком громкие взрывы пьяного хохота поминутно сотрясали деревянные стены, но Пелерина, казалось, ничто уже не интересовало: не осматриваясь, он приветственно кивнул хозяину за дубовой стойкой. Тот широко улыбнулся, но не успел задать новому постояльцу ни одного вопроса: Доминик кратко объявил, что снимает у него комнату для себя и место в стойле для коня, и приказал принести еды.
  Не замечая жеста, указывающего на хорошее место у окна, он уселся за маленьким дальним столом, в тёмном закутке. Присмотревшись, можно было заметить, как красочно здесь со скамьи свисает рваная паутина и что со столешницы давненько не стирали пыль... Мысленно обругав его за столь неудачный выбор, трактирщик поспешно привёл всё в порядок и сам поставил перед ним тарелки с мясом. Но утолить его любопытство это не помогло: тот так и не снял капюшона и более не произнёс ни слова.
  "Наверняка, француз! - их сейчас тут так много... Всё вино вылакали! А по-нашему, видно, вовсе не знает, кроме как еды да комнаты требовать!", - недовольно решил он, поняв, что новостей не услышит. Впрочем, досада его исчезла сразу, как только тот милостиво махнул ему: мол, возьми и себе пинту пива да посиди рядом... Правда, Пелерин имел в виду нечто иное - что хозяин может вернуться к своим делам. Но он, не раздумывая, принёс себе выпить и уселся напротив, чтобы с удовольствием поговорить.
  Доминик, взглянув на него с холодным удивлением, промолчал - очевидно было, что трактирщику приятно и самому поболтать. И хоть сначала его раздражал несносный говорун, которому, судя по его шуткам, вовсе не приходилось бывать в приличном обществе, звук его голоса вскоре потонул в общем шуме, и юноша вновь погрузился в невеселые раздумья.
  Он думал о том, что успел пережить за последние несколько лет. И мыслей было так много, и так много было ощущений, страдания, смешанного с печалью, что ему казалось, будто позади него находится целый океан, который он всё же ещё не переплыл. Но на самом деле лишь одна беда жгла его душу, одна боль заполонила мысли и только одно страдание не давало памяти остыть и забыть себя - всё потому, что Доминик потерял свой дом и не мог его найти. Не здесь, не сейчас - не в этом времени, залитом кровью, где не с кем даже поговорить о своей прошлой жизни...
  - А на днях крестоносцы проезжали - из ваших, французы. Обратно в Булонь направлялись; говорят, там совет какой-то будет... Так они кричали, что без них ничего не решат... Хотя по мне - просто бахвалились, враки всё это! У меня же, знаете, выпивка лучшая в этих местах, и сразу видно, кто как пьёт. И хоть деньжат ваши французы приносят мне много, но пьют наши-то англичане больше, а до вранья-то такого не доходит... - хозяин самодовольно тряхнул подвязанным подолом, в котором зазвенели монеты.
  Доминик отставил деревянную кружку и молча посмотрел на него. Взгляд его был таким странным, будто он пытался найти ответ, но на немыслимый, неизвестный ему самому вопрос, и жизнерадостному трактирщику на миг стало не по себе: слишком уж разительным показался этот контраст между молодостью, которую невозможно было скрыть под капюшоном, и глубокой тоской, заполнившей тёмные глаза.
  А Пелерин просто не мог понять - почему он, такой молодой и когда-то тоже весёлый, теперь не может быть прежним; не ощущает юности и думает лишь о своей утрате, которая, как вбитый в череп гвоздь, всё колет и колет его мысли! Его снова захлестнуло страшное ощущение слишком отчаянного одиночества - такого, которое лишь усиливается, когда окружающие радуются жизни, вовсе не подозревая, что кому-то другому сейчас тяжело...
  Трактирщик продолжал говорить, и истории его не кончались. Когда же гость, завершив трапезу, ушёл в снятую комнату, он оставил других постояльцев на попечение служанок и скрылся в погребе, чтобы в одиночестве задуматься над бутылкой рома. Он пытался залить странное ощущение, не отпускающее его: как будто то, что поначалу он принял за земного человека, на самом деле оказалось привидением, не от мира сего... Конечно, несколько золотых монет, полученных за постой, были вполне материальными, но они недолго свидетельствовали о своём обычном происхождении: впоследствии он быстро от них избавился, а в рассказах, которыми любил приукрашать вечера в кругу своих завсегдатаев, заменил их на медные, кои с удовольствием и демонстрировал, пугая историей о посетившим его когда-то привидении, в которое он и сам со временем уверовал.
  Доминик же не просидел в комнате и часа: до ночи было далеко, и, пристегнув к поясу небольшую походную фляжку с водой и кинжал с примечательной рукояткой, сплошь украшенной драгоценными камнями, он спустился во двор.
  Аженти, великолепный конь серой масти с высветленной в белоснежный цвет кожей, жевал в конюшне овёс, и Доминик, ласково потрепав его по загривку, вышел на улицу один.
  Выбрав улочку, он зашагал по безлюдной дороге. Он шёл, не имея особой цели и просто наслаждаясь тишиной и простором, сворачивал с одной улочки на другую, рассматривая чужие дома и думая о своей жизни. А где-то вокруг постепенно нарастал шум... Такой обычно появляется в дни мятежей, бунтов - как будто в проулках закипает котёл: медленно, но верно - так, что, когда закипит, от его жара никуда не деться; и не охладить, пока не сгорит всё, что его разожгло, задевая весь окружающий мир.
  Он свернул снова, прошёл узкую улицу, и ещё... И вскоре, за новым поворотом, оказался в самой гуще кипящего котла! Толпа прижала его к зданию - мимо двигался королевский кортеж. Экипажи, офицеры, собаки, детвора, простолюдины, господа в роскошных одеждах... - всё шумело, текло из закоулков за кавалькадой, ворочаясь, как густая волна.
  - Дорогу королю! Слава королю!
  Народ кричал громко и радостно. А кое-где и гневно - и совсем другие слова. Многие бежали вслед за экипажами, из которых то и дело летела горсть монет, вызывая ажиотаж и драку простолюдинов.
  Доминик прошёлся немного, куда нёс его этот поток, но, убедившись, что следовать за ним и дальше не имеет смысла, выбрался из толпы и свернул в другую сторону.
  Шум постепенно отдалился, и он снова начал ощущать покой. Пока вдруг не заметил на земле, у покосившегося дома, человека. Можно было подумать, что тот просто отдыхает, но рядом темнело пятно, будто много уже вытекло крови и земля досыта напиталась ею...
  Доминик помрачнел, сразу поняв, что произошло: пока жители бежали за своим светочем, чтобы посмотреть на богатство и роскошь, которых были лишены сами, короли разбоя взяли правление в свои руки и грабили отставших зевак. Этот, похоже, делить своё добро ни с кем не желал - рядом лежали обломки окровавленного клинка.
  Он не сомневался, что бедняга мёртв, но всё же дотронулся... И очень удивился. Более не мешкая, он осторожно сбрызнул лицо раненого водой и негромко произнёс:
  - Скоро всё будет хорошо.
  "Но никогда не будет так, как прежде, - не для меня!..", - мысленно продолжил он.
  Грусть снова заполонила его - хотя и раньше не покидала вовсе, а лишь прикрывалась, чем могла: чужой болью и мечтами о собственном будущем, и бессмысленными, но такими сладкими грёзами о том, что на самом деле не сделан тот шаг, что так изменил настоящее. Шаг, который перенёс в двенадцатое столетие - в век, жестокий для того, кто родился в двадцать первом.
  
  

Глава 1


  Вокруг были вечные пески. И в этом жёлтом бескрайнем море, казалось Доминик, можно было утонуть, как в обычной воде... Впрочем, все его меланхоличные мысли сразу отходили на задний план, как только взгляд его падал на спутников - не бедуины и не торговцы, и родом не из этих мест, они всё равно как будто знали сердце пустыни и были напряжены, как сталь в заточенном клинке, каждую секунду готовые ринуться в борьбу, чтобы отвоевать своё право на жизнь в этом мире у людей или даже у самих этих песков. Закалённые в боях, многие из них выжили в той злосчастной битве, что предшествовала захвату священного города, куда они теперь и направлялись. Всё же, несмотря на горечь прошлого поражения, они усмиряли мысли о мести, имея перед собой иную цель, а не сражение. Но были среди них и те, кто и сейчас без промедления готов был ринуться на любого встречного араба, будь то воин или торговец.
  Несдержанность некоторых из них, особенно тамплиеров, весьма беспокоила Пелерина. Но путь свой изменить он уже не мог, и можно было лишь надеяться, что завершится странствие без кровопролитий. По счастью, оно близилось к концу - оставалось только добраться до знакомых городских ворот; тогда он снова увидел бы Уршалим ал-Кудс - город, что и на арабском наречии значил "Святой Мир". И с каждым шагом это всё сильнее бередило его душу, ведь он больше никогда не собирался сюда вернуться! Просто один долгий вечер это изменил...
  Это было в шумной французской таверне. Пелерин с верным Пьером беседовали за небольшим столиком, когда услышали слова, сказанные пьяным хриплым голосом:
  - ... не могу забыть её глаза, когда мы прощались. Я говорил, что обязательно выживу, а она сказала, что будет молиться за меня... И что боится, будто её страшный сон окажется правдой и она меня больше никогда не увидит... - бормотал седовласый солдат в обветшалой одежде, покачиваясь от выпитого и попеременно ударяя кулаком по столу. - И ведь оказалась права! И я выполнил, что обещал, и она оказалась права... Как такое возможно?!
  - Да, беда...
  Доминик всмотрелся в солдата. Пьер, проследив за его взглядом, недоуменно качнул головой и вылил в кружку остатки вина. Встряхнув пустую бутылку, он подозвал хозяина.
  - Я сейчас же их прогоню! - подойдя, низко склонился тот, увидев, куда так сосредоточенно глядит молодой господин.
  - А кто это? - остановил его Пелерин.
  - Местный пьяница, ваша милость! Каждый раз приходит и напивается, рассказывая одну и ту же историю: как был в бою, а после битвы потерял свою жену - мол, пока окреп после ранения и смог встать на ноги, город захватили и теперь туда не попасть.
  - И что, каждый раз одно и то же?
  - Да, без изменений. Совсем фантазия плоха... - усмехнулся трактирщик.
  - Думаете, лжёт?
  - Ну... - тот обернулся, чтобы всмотреться внимательней. - Он стар, а битва, слышал, была тяжёлой. И многие, лучшие, воины не выжили, а он, значит, спасся?.. Да и одет, как нищий, а деньги пропивает... Пьяница, одним словом!
  Снова поклонившись, он отошёл и, проходя мимо, недовольным взором скользнул по старому солдату. Заметив его, тот пьяно ударил по столу:
  - Плесни-ка нам ещё эля!
  - Да, плесни-ка нам!.. - поддакнул его собутыльник.
  - А деньги, деньги у тебя ещё есть? - сварливо спросил хозяин и, заметив торчащую из-под рукава монету, принёс по одной кружке, налитой до половины.
  - А, жмот! - рявкнул второй. - Бродяги все эти трактирщики! Сами напиваются у себя в погребах, потому честному народу пить-то не дают!..
  Заглотив остатки крепкого, он направился к выходу, оставив соседа, сбиваясь, напевать старую песенку, которую любила петь его Амели, поливая цветы:
  - И ты мечтай, мечтай о счастье, что к тебе пришло... что улыбалось и смеялось, пока внезапно не прошло...
  - А хотите вина? - Доминик кивнул трактирщику, и тот, не очень понимая, зачем молодому господину возжелалось подсесть к пьянице, поставил перед ними бутылку красного.
  - О... Добрый господин! Красный вкус - вкус крови на поле брани... - забурчал тот, уставившись в новоприбывшую. Из тёмного стекла на него смотрел давно нечесаный бородач. - Да, а времена не те... И победы нет, и жизни - тоже... Потери, потери... Одиночество... И кто поймёт...
  Доминик сглотнул подступивший к горлу комок - ведь это были его мысли.
  - Вы что-то потеряли? - тихо спросил он.
  Солдат молча кивнул и опрокинул в себя терпкое. А потом уронил голову на стол, продолжая бормотать что-то несвязное.
  - Нам лучше уйти. Здесь вы уже ничего не услышите, - подошёл к Пелерину Пьер.
  - Да. А хотелось бы!.. - ответил тот задумчиво.
  Проснувшись на следующий день, солдат Жан Эрнет не понял, где находится, - вокруг было чисто и красиво; его приветствовали слуги, да так уважительно, что у него закралось подозрение, что произошла какая-то ошибка; но на его вопросы так никто и не ответил. Ему помогли привести себя в приличный вид и провели в столовую, где он надеялся извиниться перед хозяином дома за свой странный, непонятный ему самому визит.
  - В таверне вы напились так, что там же и уснули. Было не по-людски оставлять вас на произвол хозяина, - тут же объяснил Пелерин, видя, что солдат его не узнал.
  - А, трактирщик... Да, бывают люди разные...
  - Что вы имеете в виду?
  - Расцвёл он, монеты звенят... А душа, видно, сохнет! Он к людям-то как сейчас: деньги есть - хорошо, рассыпается сладкой речью, а ежели нет - так и на порог уж не пустит. Видел, девчонка-побирушка хлеба просила - так нет же, не дал! Как будто сам голодным не был... И у меня, как назло, ни монеты в руках не оказалось, чтобы ей купить... Так я ему рожу-то и набил! Вот он меня теперь и ненавидит.
  - А сами зачем столько пьёте? Или мстите себе за что-то?
  - Месть?.. Не особо она и сладка, месть-то такая... Забыться я хочу, молодой господин, забыться! Но вам... не понять... - вы так молоды.
  Пелерин задумался.
  - Забыться - это лишь на время. Не лучше ли действовать?
  - А что я могу? Мне нет ходу обратно. Мне за всю жизнь не собрать столько денег, чтобы добраться...
  - Неужели, если б не деньги, вы отправились бы искать свою семью в город, теперь принадлежащий врагу? Не боясь умереть, не боясь окончить свою жизнь вот так - собственноручно доставив свою голову туда, где, скорее всего, вы её лишитесь?
  - Не раздумывал бы ни минуты! Пока есть надежда найти мою жену... Понимаете, она так верила в меня... О, если б я мог, я шагал бы пешком! Но это бессмысленно. Я могу только пить, чтобы забыть о своём бессилии! Я даже постарел - но ещё пару лет назад был силён, и эта седина - только от горя!..
  - Я дам вам денег, - подумав, серьёзно сказал Доминик.
  - Нет-нет! - устало отвернулся Жан. - Деньги мне предлагает каждый второй, кто останавливается в таверне и слышит мою историю! А я не бродяга, господин, не бродяга... И не шут, чтобы мне платили за рассказы о моей беде...
  - Я дам вам денег, - повторил тот. - Денег и снаряжение. И, возможно, найду соратников. И вы отправитесь в Святой Мир, чтобы найти свою жену, и я отправлюсь тоже. Уверен, есть ещё много людей, кто не смог найти свои семьи - мы отправимся все вместе и кого-нибудь да разыщем!
  Жан Эрнет посмотрел в ответ молча и так пристально, будто пытался найти в его глазах признаки безумия или обмана. Но взгляд юнца был полон решимости и воли, и какого-то внезапного огня, будто взорвалась его душа, как проснувшийся вулкан.
  - Вы добры, господин, и храбры... - задумчиво ответил он. - Но понимаете ли, что нам - не вернуться обратно? Стоит ли вам губить свою молодость ради каких-то миражей, чужих жизней?
  Доминик вздрогнул. Последнюю фразу он услышал как будто в тумане, и на мгновение ему показалось, что лицо Жана Эрнета изменилось: оно напомнило кого-то далёкого, из той, прошлой, жизни. Какую-то старость, беззащитную, слабую, нуждающуюся в помощи... Он присел на стул и вытер со лба выступивший пот.
  - Господин, что с вами?
  Пелерин поднял голову - на него с тревогой смотрел седовласый солдат. Видение исчезло.
  - Надежда - она ведь живёт всегда, - тихо ответил он. - Я слышал, султан великодушен. Если удастся добраться до него, возможно, у нас будет шанс найти и выкупить тех, кто оказался в плену.
  Это решение оказалось неизменным: Пьеру не удалось отговорить господина от опасного путешествия, как и тому - убедить верного друга оставить его одного на этом пути. Что ж, самому себе Пелерин всё же признался, что очень этому рад! Сам он был немного слаб голосом; и иногда даже казалось, что и меч для него длинноват... Опытный Пьер всегда выручал - отдавал приказы и следил за отрядом, который им удалось собрать, чтобы отправиться в Святой Мир: туда, где ещё можно было спасти несколько человеческих жизней. Конечно, если им удалось бы не потерять свои собственные...
  Впрочем, не единожды перед отъездом верный Пьер задавал господину один и тот же вопрос, и после, уже в пути, сам Пелерин тоже думал об этом: к чему было ему, такому молодому и не слишком опытному, отправляться в это странствие? Он мог снарядить отряд из тех, кто жаждал такого путешествия, дать им денег и пожелать удачи на этом пути. И остаться в тихих спокойных местах, где нет таких опасностей... Но сам он шёл вперёд вместе со всеми - будто показывая окружающим свою веру в милосердие, на которое он так рассчитывал, отправляясь во вражью сторону. Или же доказывая самому себе, что он имеет право на любую, даже слишком безумную, надежду...
  И вот, спустя столько времени, перед их глазами, наконец, были крепостные ворота, и на миг путникам показалось, что тяжёлый путь близится к концу. Но они знали, что это не так: теперь нужно было добраться до самого султана, чтобы попытаться добиться его благосклонности, взывая к великодушию, что ярко воспевалось не только его сторонниками, но и врагами, которым довелось иметь с ним дело.
  Иногда застревая в переполненных улочках, они не меняли пути даже при виде мамелюков, воинов правителя. Спорные вопросы пока что успешно разрешали сопровождающий их драгоман Гайтан, в своё время изучавший арабское слово в испанском Толедо, и араб Махмуд, нанятый в Медине за весьма хорошую плату, и они продолжали благополучно двигаться вперёд.
  Теперь, когда владыкой стал египетский султан, здесь не было видно крестов, так милых сердцу приехавших, и яд ярости прошедшего поражения и невозможности отомстить прямо сейчас всё сильнее разжигал души тамплиеров, одной рукой не отпускающих повода, а другой воспламеняющих гарды мечей. Видя, что сарацины так близко, на расстоянии клинка, они едва сдерживали свою ярость! Только мысль о том, что вскоре они доберутся до головы султана, немного охлаждала их пыл и заставляла держать себя в руках!..
  Оказавшись у дворцовых ворот, отряд ненадолго остановился, ожидая, пока стражи получат указания. Наконец, им разрешили пройти, и они двинулись дальше. Пелерин, в числе первых проехавший через ворота, как через финишную черту, отделяющую его от свободного мира, оглянулся - они ещё были открыты, и ему вдруг захотелось снова пришпорить коня и поскорее отсюда убраться! Но дело было уже сделано, и оставалось только идти дальше - навстречу своей судьбе, выбранной им самим, быть может, слишком необдуманно.
  Спешившись, они прошли за слугами во дворец, в огромную залу, где их уже ждали. Остановившись посредине, отряд оказался в окружении сарацин, заполонивших всё свободное место у стен. Прошедший бой за Святой Мир дался тяжело обеим сторонам, и теперь и это столкновение обещало стать таким же болезненным: вокруг всё всколыхнулось, раздались возгласы, гневные и насмешливые. И у Доминика снова мелькнула страшная мысль, которая не единожды посещала его и во время пути: что они с Пьером очень зря решились на этот поход! Всё же на молодом лице, закрытом полумаской, слитой со шлемом, прочесть это было невозможно, как и на лицах его спутников, и потому сарацины могли лишь гадать, каким же безумием должны быть повреждены головы чужеземцев, самоуверенно позволивших себе переступить порог этого дворца! Впрочем, те о своём отчаянно смелом поступке уже не думали, ведь их цель была так близка! Прямо перед ними между двумя мраморными колоннами сидел на троне тот, в чьё великодушие они верили, направляясь сюда, - султан, который, захватив Уршалим ал-Кудс, отпустил с миром часть пленных. Сейчас он был спокоен, бесстрастен, фигура его выражала безмятежное величие, но взор слишком уж напоминал пронзительный взгляд большой кошки в пустыне Сафари перед нападением, чтобы безоговорочно ему доверять.
  Рядом с владыкой, по обе стороны от него, стояло два араба, но даже если бы они находились поодаль, в толпе других сарацин, всё равно было бы ясно, что это важные сановники: их острые пристальные взгляды, гордая осанка и манера держаться с особым достоинством выдавали нерядовой ум, волевой характер и наводили на мысль, что они имеют определённую власть над людьми. Одеты они были просто, но один из них был бы даже красив, если бы его лицо сейчас не искажала печать особой неприязни, - визирь Халиб, правая рука султана, терпеть не мог иноверцев, по крайней мере, живых! Будь его воля, их участь была бы решена немедленно, по вполне известному ему порядку, и они, все до единого, уже лишились бы головы.
  Второй же - визирь Заир аль-Хикмет, - недаром был прозван сарацинами Мудрым: на его невозмутимом лице невозможно было прочесть его мысли и тем более владеющие им эмоции, если, конечно, они когда-то и владели им - он был слишком мудр, чтобы поддаваться их власти даже внутри себя. Именно он показался Пелерину тем, к кому можно обратиться, как к равному, и Пьер, поняв устремлённый на него красноречивый взор господина, громко произнёс, мельком взглянув на султана, но обращаясь скорее к его советнику:
  - Мы пришли с миром! И с просьбой...
  Глухое эхо разнесло по залу прозвучавший у стен смех, и Пелерин почувствовал холодный ужас - осознание, что в погоне за миражами он совершил чудовищную ошибку!..
  - Невероятно, до какой глупости может дойти человек, обделённый умом! - по-арабски произнёс Халиб, чуть поклонившись в сторону султана, будто прося позволения взять слово.
  Сарацины засмеялись, поддерживая важного сановника, а чужеземцы оглянулись в поисках своих переводчиков, Гайтана и Махмуда. Доминик же, не дожидаясь разъяснений, вдруг громко произнёс:
  - Смеяться над тем, кто не понимает сказанного на чужом языке, может только трус, боящийся говорить прямо в лицо.
  Звонко прозвучав сквозь окружающий шум, слова его застыли уже в полной тишине. Халиб побагровел, а через мгновение волна негодования окатила зал. Многие сгоряча схватились за палаши, и было очевидно, что же должно произойти дальше... если бы не раздавшийся голос владыки, одной своей интонацией заставивший удержать клинки в ножнах:
  - Мои воины ещё не забыли о потерях в недавней битве. Не стоит бередить их раны словами, особенно, если желаете просить.
  Теперь жаром гнева обдало чужеземцев. Доминик хотел было ответить, что и с их стороны потери были немалыми, но он заставил себя промолчать и проглотить прозвучавшее с насмешкой слово.
  - Да, у нас есть просьба! - сказал он. - И если это спасёт человеческие жизни, то что может быть лучше таких прошений?!
  - Чего же вы хотите?
  - В те злосчастные дни, когда город сменил флаги, здесь остались пленные, за которых не было заплачено. Желаем их выкупить!
  По залу пронёсся шёпот изумления и негодования.
  - И почему вы думаете, что я не прикажу отрубить ваши головы со столь безумными мыслями? - султан Юсуф смотрел слишком невозмутимо, и Пелерин ощутил закипающий гнев от мысли, что всё было напрасно.
  - Вы отпустили много пленных, которые заплатили за свою свободу, и даже тех, у кого не было возможности это сделать... - сдержавшись, спокойно произнёс он. - Вы цените человеческую жизнь и не станете впустую окроплять этот мир и нашей кровью!
  - Но безумие - предполагать, что вы сумеете хоть кого-то отыскать! И тем более - надеяться уговорить жителей продать вам своих рабов, - пожал плечами владыка, почти равнодушно откинувшись на спинку трона, но продолжая пронзительно всматриваться в чужеземца, который казался отчаянно смелым для своей юности. Или же слишком нахальным...
  - У нас с собой достаточно золота... - уклончиво ответил тот. - Так что просим лишь позволения беспрепятственно ходить по городу и говорить с людьми, чтобы найти свои семьи и друзей.
  В зале воцарилась тишина - визири склонились к повелителю, и сарацины, видя, что тот обдумывает решение, затихли, не осмеливаясь шептаться. Доминик тоже напряжённо следил за беседой, слов которой не слышал. Заметив, каким взглядом владыка обменялся с Заиром аль-Хикметом, он подумал, что день этот для них вполне удачен: сначала их пропустили во дворец и они предстали перед султаном, а теперь, казалось, и прошение их будет удовлетворено. "Всё складывается как нельзя лучше!..", - решил он. Но как только внутри него промелькнуло это понимание, заставляя поверить в немыслимую удачу, мысли его сразу изменили своё направление... И внезапно он понял, что думает совсем об ином, о чём много раз уже размышлял во время этого странствия: о том, как всё же это глупо - не жалея своей жизни, ринуться туда, где, скорее всего, её захотят уничтожить!
  "Имею ли я право так легкомысленно поступать с собой, со своей прошлой жизнью, со временем, которое мне отпущено?", - помрачнев, задумался он. Он не мог знать заранее, будет ли способен хоть чем-то помочь, отправляясь в этот путь, но имел ли он право в это верить?.. Члены его отряда, набранные Пьером, были опытными воинами, и никто иной в здравом рассудке не решился бы сюда прийти! - не сейчас, когда память о битве столь свежа. Конечно, если хотел остаться в живых... Так желал ли жить он сам? Или всё, что произошло, было лишь частью коварного плана его собственного ума, пытающего избавить его от горькой тоскливой жизни?..
  Он поднял опущенную голову и снова всмотрелся в султана и советников. Он не хотел больше ни секунды размышлять о том, почему пришёл сюда! Теперь это было слишком страшно - всё страшно: внезапно осознать, что на самом деле не хочешь жить, вот так, как есть; или же, наоборот, желая жить, понять, что сейчас твоя жизнь висит на волоске и зависит от решения других людей...
  - Владыка позволяет вам отправиться в город и обращаться к жителям! - произнёс Заир аль-Хикмет, поклонившись султану и сделав пару шагов в сторону чужеземцев. - Особым приказом они будут предупреждены о вашем появлении. Можете беседовать с ними, узнавать про ваших соотечественников, которые, возможно, остались здесь в качестве рабов. После, если кого-то найдёте и нынешний хозяин раба будет согласен продать его, вы вместе с ними должны будете снова предстать перед великодушными очами повелителя. Если же договориться с жителями у вас не получится, то и рабов выкупить вы не сможете!
  Отряд довольно зашумел. Сарацины шептались, обсуждая услышанное, - то с одной, то с другой стороны можно было разобрать поздравления в адрес чужаков, но их было не так много. Основное мнение по этому вопросу, которого придерживалось большинство, было красочно написано и на лице визиря Халиба: он был недоволен, если не сказать - разъярён; в глазах его сверкали молнии, он даже, нервно покусывая чёрный ус, отступил чуть назад, чтобы его ярость не была случайно замечена владыкой.
  Повелитель же щедро приказал выделить чужеземцам комнаты во дворце. Командиры стражи получили свои распоряжения, и последующие недели отряд сопровождало несколько мамлюков, которые следили, чтобы всё шло согласно приказу.
  Чтобы ускорить поиски, чужеземцы разделились - одни искали на окраине, другие - в сердцевине города. Со второй группой ездил и Доминик. Здесь же были верный Пьер, отправившийся в это путешествие, чтобы составить ему компанию, старый солдат Жан Эрнет, мечтающий найти свою жену, Джосселин, у которого, пока он был в сражениях, в городе оставалась невеста, и тамплиеры. Последним было всё равно, где и кого искать, - они отправились в это странствие, только чтобы при удобном случае убить султана. В тот день, когда они впервые оказались во дворце, их окружало слишком много вооружённых арабов, и теперь они выжидали более подходящего момента. А чтобы не выделяться среди собратьев и не вызывать лишних подозрений, отправлялись на поиски вместе с ними.
  Каждый день они прочёсывали улицы - стучались в ворота, приветствовали жителей и пытались выяснить, нет ли в их доме тех, кто был пленён после битвы за Уршалим ал-Кудс. Вероятность найти хоть кого-то была мала, но надежда оставалась, и каждый новый день они без устали продолжали искать.
  - А в этом доме когда-то жила моя невеста, - указав на высокий белокаменный забор и дверь с маленьким окошком, искусно украшенную резьбой, Джосселин немедленно спешился. Так же поступили и его спутники, но мамлюки, скучно следуя за ними, в этот раз следовать их примеру не торопились: переглянувшись, они остались сидеть верхом, очевидно, ожидая, что сейчас снова отправятся в путь, как и главный начальник стражи Селим, следивший за действиями чужеземцев с неприятным интересом.
  Конечно, сопровождать их было совсем не его делом - для этого хватало проводников и простых стражей, но у него был приказ самого Халиба!.. Визирь рассчитывал, что главный мамлюк выполнит его поручение лучше, чем другие, и сумеет узнать о чужаках что-нибудь, способное изменить благодушное мнение султана.
  - О, здесь живёт уважаемый человек! - произнёс старый Абан - один из проводников, отлично знающих город и его жителей. Он даже поклонился, будто надеясь, что этот уважаемый господин сейчас его слышит или видит. И тут же чуть не подпрыгнул от неожиданности: Джосселин схватил молоток и ударил по двери. И, не дождавшись ответа, нетерпеливо ударил ещё несколько раз.
  Вскоре послышались шаги; маленькое окошко отворилось, и на них с интересом уставился молодой человек. Заметив мамлюков султана, он, чуть помедлив, отворил дверь. На нём были белые парчовые одежды, какие не стыдно было бы одеть и зажиточному торговцу, но это был лишь слуга.
  - Что нужно?
  - О, пожелать благополучия уважаемому Казиму ибн Малику, да вознаградит небо его добрую душу... - по-арабски начал Абан, но Доминик его перебил:
  - Отведи нас к своему господину!
  - Хозяин не захочет сегодня видеть чужаков. Стучите завтра! - равнодушно пожал плечами молодой Муса и попытался закрыть дверь. Это ему не удалось - Джосселин резко придержал её, и Пелерин многозначительно добавил:
  - И всё же проводи нас к нему! Тем более, мы исполняем волю султана...
  Муса посмотрел на раболепно улыбающегося Абана, который только развёл руками, и на отряд чужеземцев вперемешку с султанскими мамлюками. Слухи давно облетели город, и жители знали, что владыка позволил чужакам задавать вопросы, потому он всё-таки их пропустил.
  Большая дворовая территория была красочной - посередине белела чистая каменная дорожка, ведущая прямо к дому, с двух сторон окружённому цветущими садами. Мраморный, покрытый узорами, он был очень красив и, несомненно, принадлежал богатому человеку, и мамлюки, нерешительно замершие у входа в дом, очевидно, знали, кому именно... Этого не знали, да и не хотели знать, чужеземцы - вполне спокойно они остались с мамлюками во дворе дожидаться Джосселина, Пьера и Пелерина, которые прошли внутрь вслед за Мусой.
  Тот провёл их в шикарный зал, впрочем, Доминик лишь мельком оглянулся вокруг и, не обратив внимания на красоту и изысканность обстановки, сосредоточил взгляд на хозяине.
  Казим ибн Малик был весьма хорошо сложен, но черты его лица казались грубыми. Даже сейчас, когда, сидя на золоченой тахте, он с удовольствием выбирал из выложенных на блюде красных гроздей самые спелые виноградины, выражение его нельзя было назвать мягким и тем более красивым. На нежданных посетителей внимания он не обратил, продолжая угощать ягодами маленькую смышлёную обезьянку, привезённую им из Хита. Казалось, ничто не смогло бы оторвать его от столь приятного занятия, но когда он услышал слова гостей, то долго раскатисто смеялся, напрочь забыв о лакомстве и суетливой любимице.
  - Ваша невеста? В этом доме?!..
  Джосселину этот смех не понравился, и он гневно повторил:
  - Да, здесь жила моя невеста, Бернадет. Отвечайте: где она теперь?
  - Незваный гость! - зло уставился на него араб. - Умерьте-ка пыл, а то прикажу слугам выкинуть вас далеко за ворота!
  - Мы не хотели причинить вам неудобств! - попытался сгладить назревающую ссору Пелерин. - Те, кого вы привезли из других мест, нас не интересуют, но покажите прислугу, нанятую в этом городе, - мы убедимся, что здесь нет тех, кого мы ищем, и уйдём!
  Эти слова разгневали Казима ещё больше, и на его крик примчались слуги, кто с кочергой или дубинкой, а кое-кто - и с ножом! Но и Пьер не оплошал, и на его призыв в дом вбежали спутники, ожидавшие во дворе. Тамплиеры, никогда не отказывавшиеся размяться в бою, особенно с сарацинами, сразу приняли воинственную позу, и разгневанный хозяин тут же понял, на чьей стороне сила.
  Дубинки и ножи были опущены, прислуга выстроилась в ряд. Пленённых после битвы среди них не оказалось, как и среди закрытых чадрами служанок: никто не отозвался на призыв, девицы Бернадет среди них не было. Казим указал гостям на дверь, и, возможно, на этом столь неудачное знакомство с ним было бы закончено, если бы не следующие слова Джосселина:
  - Мы должны увидеть наложниц!
  Услышав это, оглянулись даже тамплиеры: сразу стало ясно, что настоящей бури не миновать, и она началась тут же! Казим ибн Малик сорвал со стены заточенный палаш; слуги его снова навострили своё нехитрое оружие, и, казалось, драка вот-вот начнётся, но тут их прервал звенящий голос:
  - На наложниц могу взглянуть я! Я - евнух!
  Шум действительно затих, и все со странными чувствами уставились на Пелерина.
  - Я только задам им один вопрос, - добавил тот нерешительно.
  Он совсем не был уверен, что это удачная идея - назваться евнухом. Но другой мысли, как быстро сгладить конфликт, к нему не пришло.
  Казим уставился на него с крайней неприязнью, но палаш пока опустил. Он ещё ни разу не встречал мужчину, который назвался бы евнухом, но на самом деле им не был; да и большой беды в том, что тот услышит голоса его наложниц, он не видел... Его задевало иное - его пытались заставить показать то, что принадлежало ему и что сам он показывать не желал, и такое отношение было оскорбительным!
  - Позови Хафиза! - кинул он всё же слуге, поразмыслив.
  Тот убежал из комнаты и вскоре вернулся, но не один - с ним был весьма смуглый араб, с почти чёрным лицом, и очень надменный. Одежды его были гораздо лучше, чем у других слуг, с богатыми узорами, и лишь немного уступали в роскоши наряду самого хозяина. Лицо было худым, точёным, а в глазах застыла какая-то желчная злоба, как у собаки, готовой расправиться с врагом, как только её спустят с цепи.
  - Это те самые... которые вопросы задают, - по-арабски, с каким-то намёком сказал ему Казим, не скрывая в голосе яда.
  Хафиз таким ледяным взором провёл по чужакам, что Джосселин даже проверил, свободно ли выходит из ножен меч. Но нападать на них никто уже не собирался, и, выслушав приказ господина, араб знаком показал Пелерину следовать за ним.
  Спустившись по лестнице, миновав пару коридоров и снова поднявшись на этаж, они оказались в почти пустом помещении без наружной двери. Здесь стояли лишь стол и пара скамей, на которых разлеглись, прислонив копья к стене, стражи. При виде евнуха они тут же подскочили, не ожидая его в эту пору, но Хафизу было не до них - выгнав их, он указал Пелерину на кованую решётку. С этой стороны на ней висел замок, с другой за ней - плотная ткань.
  - Стойте здесь. Женщины будут подходить с той стороны. Можете задать им свой вопрос, а потом - убирайтесь вон! - по-арабски произнёс он, совсем не заботясь о том, поймут ли его.
  Его жгло страшное чувство ненависти: он жаждал пронзить копьём чужеземца, позволившего себе так оскорбить его господина! Но Доминик ни разу не повернулся к нему спиной, словно шкурой чуя угрозу, и только дождавшись, когда тот выйдет, встал у назначенного места. Что было сказано, ему было несложно понять: хоть он не желал этого показывать, но он неплохо знал арабский язык, ведь несколько лет уже прожил в этих местах, когда здесь был иной правитель...
  Какое-то время он ожидал наложниц, но слышал лишь приглушённый смех и негромкие всплески, как будто где-то недалеко была вода. За решёткой так никто и не появлялся, и он стал подумывать даже, что его обманули, когда ткань вдруг действительно приподнялась и за металлическими прутьями удалось разглядеть закрытую чадрой женщину.
  "А мне и не нужно на неё смотреть! - с некоторой досадой подумал Пелерин. - Лишь бы с памятью у неё всё было нормально!..".
  - Как тебя зовут?
  - Гарам, - ответила она тихо, как дуновение ветра.
  - Ты никогда не называлась иным именем? Бернадет, например?
  - Нет.
  - Это правда? Если ты чего-то боишься, скажи - мы сумеем тебя защитить. Мы приехали с миром...
  Повисло напряжённое молчание, которое внезапно было прервано со стороны занавески словами Хафиза, уже на языке Пелерина:
  - Вам ответили, к чему ещё вопросы?! Следующая!
  Женщина тут же скрылась, освободив место для другой.
  Эта держалась тоже очень скромно, но по любопытному взгляду было ясно, что она и не прочь бы поболтать, если б рядом не было надзора.
  - Я - Издихар, - быстро сказала она, не дожидаясь вопроса. - А вы кого-то ищете? Я тут про всех знаю, я спрашивала...
  - Среди вас есть женщина по имени Бернадет?
  - Если бы хозяин купил чужеземку, он приказал бы ей носить другое имя, но здесь я про такую не слышала. Тем более, у нас несколько девушек говорят только на арабском, значит, они не могут знать вас...
  - А ты сама тут давно?
  - Полгода.
  "Тогда это не она", - подумал Доминик и, вспомнив наставления Джосселина, спросил:
  - У кого из вас светлые волосы?
  - О, волосы цвета дневного солнца? Это такая редкость... У двоих, только у двоих; есть ещё одна, Камила, так у неё яркая голова, как солнце на закате. Она даже одевается в тон им, в ярко-огненный наряд, потому что хозяину так нравится, хотя она и старше многих...
  - А что насчёт тех двух? Как давно они тут?
  - Одна, Басма, около года, а Фурат уже более трёх лет. Но она говорит только на арабском...
  - Позови Басму.
  Он нетерпеливо постукивал пальцем по решётке, ожидая, когда светловолосая красавица бесшумно подойдёт к занавеске.
  - Как ты здесь оказалась?
  - Меня купил хозяин, - так тихо ответила она, будто не желая даже произносить слова.
  - Ты боишься? - прислонившись к прутьям, также шёпотом спросил Пелерин, надеясь, что девушка перестанет страшиться.
  - Да, - ещё тише ответила она, - разговаривать с вами. Я всегда говорила только с отцом, а потом - с господином Казимом, и больше - ни с кем из мужчин...
  Доминик мысленно выругался, поняв, что и это не та, и произнёс:
  - Тогда скажи только: кто из вас главная? И позови сюда!
  Через несколько минут он увидел яркие глаза Камилы. Та не стала ждать вопросов и, мельком взглянув на него, произнесла, упершись взглядом в пол:
  - Говорят, вы кого-то ищете. Но это не я - я вас не встречала, и друзей у меня совсем нет.
  - Мне нужно только знать: когда вы приехали в этот дом, вы видели здесь незнакомую женщину? Здесь жила другая женщина?..
  - Светловолосая, англичанка?.. - быстро, но очень тихо переспросила она.
  - Да, что с ней сталось? - Доминик напряжённо ждал ответа, но Камила молчала.
  Она размышляла, не рискует ли такой беседой. Неуверенно оглянувшись, она заметила, что Хафиз вышел из залы, и торопливо зашептала:
  - Здесь была женщина, я видела её - сначала её заперли вместе с нами; хозяин дал ей имя Базила. Потом она ему надоела - её постоянно били за непослушание, и она стала некрасивая; некоторые её шрамы так и не зажили, а она и не смирилась... - не желала подчиняться. Он собирался убить её, но потом продал...
  - Кому?
  - Не могу сказать... Я это всё и так только по слухам узнала - что-то у стражей услышала, что-то - у служанок... - смутилась Камила, и в её глазах появилась горечь. - Я бы и хотела помочь, но больше ничего о ней не знаю! Только, что она плакала всё время.
  - А сама ты как здесь оказалась?
  Камила ещё раз оглянулась и прошептала:
  - Меня отдали Казиму в уплату долга - денег было взять не откуда, вот и откупились мной...
  - А ты хотела бы сбежать?
  Не успела она ответить, как за спиной Пелерина появился Хафиз.
  - Теперь всё ясно? - чужой женщины здесь нет. Так что убирайтесь!
  Доминик увидел, как Камила, опустив тоскливый взор, скрылась за плотной тканью.
  Вслед за евнухом он вернулся в залу, где его ожидали спутники.
  - А сейчас - ступайте прочь. И убирайтесь из города, если хотите жить! - процедил Хафиз, встав рядом с хозяином. Но Пелерин не торопился последовать его совету.
  - Я узнал, что в этом доме, когда он ещё не принадлежал вам, жила англичанка со светлыми волосами, - обратился он к Казиму, - после она была и в вашем гареме. Теперь её нет среди прислуги и наложниц. Скажите, кому вы её продали?
  Джосселин похолодел. Внутри него как будто всё оборвалось.
  - Не помню такой, - хозяин равнодушно пожал плечами и повернулся к блюду с виноградом, намекая, что беседа окончена.
  Но тот так не считал: он резко бросился вперёд, и у горла Казима оказалось острие меча.
  - Говори!
  - Действительно... - ядовито протянул тот и улыбнулся. - Кажется, была какая-то некрасивая женщина... Светлые волосы, да, Хафиз?
  - Несомненно, господин! - злорадно подтвердил евнух. - Уродливая просто! Мы не могли себе позволить смотреть на такое убожество и отдали эту женщину торговцу.
  - Какому? - глаза Джосселина налились кровью.
  - Совершенно не помню имени. Он пару раз привозил товары - из Басры, кажется...
  - Несомненно, хозяин! Неизвестно, где он теперь, - слащавым голосом повторил Хафиз, глядя, как рука чужеземца, сдерживающегося, чтобы не нанести удар, дрожит от напряжения, и упиваясь картиной чужого бессилия.
  А Джосселин всё не мог заставить себя отодвинуть клинок от горла Казима - слишком сильно хотелось вернуть жестокие слова обратно ему в глотку! Доминик, поняв, что сам тот не отойдёт, осторожно подошёл ближе.
  - Если ты сейчас его убьёшь, никого из нас уже не выпустят. И ты больше никогда не сможешь найти Бернадет, - прошептал он. - А она, может быть, ещё ждёт...
  Джосселин глубоко вздохнул. Очень медленно он расслабил напряжённую руку, чтобы отвести острие, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Казим схватил лежащий рядом палаш и замахнулся!..
  Месть не свершилась: сабля встретилась с мечом из дамасской стали. Несколько молниеносных движений - и палаш вылетел из рук господина. В чёрные ненавидящие глаза сарацина смотрела холодная сталь тёмных глаз, опоясанная грустью и странной тоской.
  Доминик продолжал держать клинок в направлении араба, и взгляд его был странен - был жёстким, холодным, но уже через мгновение в нём мелькнуло и что-то иное: какая-то жалость, или, может, ужас - вызванный его машинальным действием, которое Пелерин, похоже, сам не ожидал от себя...
  Не пряча оружия и всё время оглядываясь, незваные посетители покинули негостеприимный дом. Забрав во дворе коней, они направились к выходу на улицу и только там, за забором, вложили мечи в ножны.
  Хафиз подошёл к господину. Тот стоял у окна, провожая чужеземцев ненавидящим взглядом.
  - Я отомщу! - бледными от гнева губами произнёс он. - И ты не спрячешься за маской.
  
  

Глава 2


  Долгожданный день, наконец, настал! - трудные поиски были окончены, султаном был назначен приём. И многие из отряда впервые беспокоились о благополучном завершении своей миссии - ведь страшнее сделать неверный шаг, когда труд почти вознаграждён, чем когда ещё не приложены усилия.
  Пелерин же был крайне опечален - солдат Жан Эрнет, которому он пытался помочь, в обратный путь с ними не собирался. И дело было не в том, что он разыскал свою жену и оставался с ней здесь - нет, ему удалось найти о ней лишь память: только жёлтые барханы, под которыми почила его несчастная Амели, не выдержавшая тяжёлой работы на новых господ. Увидев их, он лишился рассудка: в припадке ярости от душевной боли кинулся на ближайшего сарацина, но напоролся на его палаш...
  Теперь Доминик не находил себе места, всё время думая об одном: что это он предложил Жану Эрнету вернуться сюда. Имел ли он право ещё тогда, в той таверне, противиться воле небес, разъединивших Жана с женой? Если бы он сразу решил, что не в силах ничего изменить, ничем помочь, то Эрнет до сих пор бы жил...
  "Но был бы он счастлив тогда? - оставленный один на один со своей бедой, без надежды бороться...", - снова подумал он мрачно. Тяжело вздохнув, он попробовал, было, остановить поток мыслей, но они уходить не спешили, заставляя думать о себе, о его возможной вине и о том, что называется смирением.
  "Нужно ли было мне смириться, узнав его историю, и оставить всё, как есть, а не предлагать ему другой путь?..", - размышлял он. Беспокоил его и другой вопрос: имел ли он сам право двигаться своим собственным путём - не тем, который с такой очевидностью небо давало ему? С тех пор, как он оказался в этом веке, таком далёком от его родного, он только и делал, что пытался найти выход обратно, все мысли и силы тратил на поиски, напрочь забыв о радостях жизни, о возможном счастье... "Так было ли это верным - проводить своё время жизни так, не позволяя себе радоваться этому данному миру и надеясь, что когда-нибудь удастся вернуться туда, где я до сих пор желаю оказаться?..", - подумал он и, услышав вдруг звон упавших на мраморный пол монет, очнулся, наконец, от своих мыслей, чтобы снова попытаться сосредоточиться на том, что происходило в зале.
  В коридоре дежурила стража. В соседних комнатах ожидали жители, приведшие с собой рабов для продажи. По очереди их заводили в зал, где перед лицом султана чужеземцы отсчитывали монеты из привезённых с собой мешков с деньгами. Бывший раб, теперь уже вновь свободный человек, переходил к своим соотечественникам, а его прежний хозяин довольно уходил.
  Всё шло чинно и спокойно. Халиб покусывал усы, оглядывая чужеземцев и обдумывая, сколько человек нужно будет послать вслед за ними, чтобы живыми те далеко от города не уехали, раз в самом городе уничтожить их, защищённых волей султана, не получилось. В зале было шумно - сарацины негромко беседовали, а группа чужаков пополнялась новыми людьми, и с этой стороны всё сильнее веяло яростной радостью, что ещё больше выводило Халиба из себя.
  Жителей и рабов, ожидающих своей очереди, становилось всё меньше, и дело близилось к завершению. Одним из последних в зал медленно и степенно, поддерживаемый худым молодым человеком, вошёл старик с весьма длинной бородой. Мельком скользнув взглядом по паре неполных, неприкрытых мешков с деньгами у ног чужеземцев, он по-доброму улыбнулся и мягко произнёс своё имя:
  - Джазил, кади. А вот это - Жюссак, - он по-отечески похлопал юношу по руке. - Этого мальчика я кормил, одевал, а теперь, как и обещал этим людям, привёл, чтобы вернуть его семье!
  Голос его, мягкий, добрый, теплом отзывался в сердцах. И, пока Пьер отсчитывал монеты, Доминик с особой благодарностью поглядывал на старика. А Джазил смотрел, не отрывая взора, как пополняется денежная горка, и глаза его всё сильнее загорались огнём... Когда же Пьер, закончив, чуть прикрыл краем мешка оставшиеся внутри, он вдруг замахал руками.
  - Молодые мои господа, шутить изволите? Стар я уже таким шуткам веселиться... - хрипло засмеялся он, но смех его никто не поддержал: чужеземцы недоуменно переглянулись, и он торопливо добавил. - Не ту денюшку, говорю, даёте! На полмешочка мы с вами договаривались, вот так вот, на полмешочка монет-то... Обмануть-то меня хотели? А не выйдет! А то мальчишку не отдам. Слуга-то из него хороший, что ж мне за него так мало-то монет... Нужен он мне! Или, как договаривались, полмешочка мне давайте!
  Он возбуждённо жестикулировал, настаивая на своём, и молодой Жюссак побледнел, поняв, что час его свободы отодвигается: сумма, что теперь потребовал Джазил, была неимоверно больше той, на которую за него договаривались.
  - Ни-ни, - или как условились, или увожу мальчишку! - с тревогой повторил тот, видя, что чужеземцы не спешат отдавать деньги, и подумав, что нужно было затребовать чуть меньше.
  Кинув последний пристальный взгляд на расчётливого и при желании, похоже, весьма скандального старика, Доминик, наконец, кивнул Пьеру. Деньги для выкупа были его собственными, и мысленно он порадовался, что Джазил не запросил всё, что у них ещё оставалось. А когда он увидел до слёз благодарные глаза юноши, у него и вовсе не осталось сожаления о таком повороте!
  Джазил тоже был очень доволен. Казалось, что такой старик, каким он вошёл в эту залу, опираясь на руку раба, не сумеет забрать свою выручку, но нет! - глаза его теперь горели огнём, энергией; он упрямо тянул за собой по полу вырученный мешок, наполовину полный. И даже как будто помолодел, словно этот монетный звон обладал живительной силой.
  - Что там? - повернулся Заир аль-Хикмет к вернувшемуся стражнику, которого он отправлял за следующим посетителем.
  - Все! - поклонился тот. - Больше никого.
  Визирь удовлетворённо кивнул - ему приятно было видеть счастливые лица. А вот его собрат Халиб этим же похвастаться не мог. Но не успел он придумать ничего, что могло бы изменить мнение о происходящем султана, как в зал вошло ещё несколько человек.
  Покидая большой дом у базарной площади, ни Пьер, ни Пелерин, ни даже тамплиеры не думали, что ещё когда-нибудь встретят Казима ибн Малика или его евнуха Хафиза. Они были со слугами, и у всех них блестели у поясов сабли.
  Халиб сразу оживился, поняв, что эти посетители не станут рассыпаться в любезностях чужеземцам. Он не ошибся.
  - Владыка! - плохо сдерживая гнев, сквозь зубы по-арабски процедил Казим. - Эти люди оскорбили тебя! Их надо убить!
  Сердце визиря, наконец, расцвело! Ему так приятно было слышать слова, которые он сам желал произнести вслух, что глаза его загорелись, как ещё недавно взгляд златолюбца Джазила при виде монет.
  - Если ты не трус, говори так, чтобы и мы слышали твои слова! - вскричал Пелерин, ощущая, что теперь и настал час битвы, отложенный в доме Казима.
  Сарацин поймал взгляд султана и продолжил на доступном чужакам языке:
  - Эти люди оскорбили тебя - они посчитали, что могут красть и убивать верных тебе подданных в твоём же городе!
  - Я вырежу твой гнилой язык! - кинулся к нему Джосселин, но Пьер резким движением удержал его.
  - Это ложь! Кого мы убили или ограбили? - холодно посмотрел Доминик на Казима.
  - Владыка, они ворвались в мой дом. Клялись, что заберут всех рабов, а потом вынудили показать моих женщин!
  - Невероятно лживые люди! - громко добавил Халиб, едва сдерживаясь, чтобы не добавить слова пожёстче, способные выдать ненависть, ведь советник должен быть беспристрастен.
  Владыка с интересом посмотрел на юнца - тот казался всё также спокойным, хотя его спутники пылали яростью. Но на самом деле это было не так - поначалу Пелерин тоже ощутил заражающее дыхание окружающей ярости и тот огонь битвы, который внезапно вливается в кровь и заставляет наносить удары!.. Но он тут же запретил себе это чувство. Он знал одно: бой неминуем - или теперь, или за стенами дворца; и биться будет именно он, потому что это он оскорбил Казима. Он был в гареме, обманул араба - он был уверен: Казим знает, что он не евнух! И это он не позволил нанести удар Джосселину... Пелерин ясно понимал, что та чёрная ненависть, которая сейчас глядела глазами Казима и Хафиза, относилась именно к нему. Он не имел права поддаваться эмоциям, если хотел выжить. А желал ли он на самом деле этого - выжить?..
  - Вы признаёте, что пытались кого-то украсть или убить? - султан пронзительно смотрел в спокойные глаза.
  - Нет.
  - И у вас есть свидетели, что вы не виновны?
  Пелерин отстегнул ножны с мечом и, передав их удивлённому Пьеру, обнажил кинжал.
  - Никого, кроме небес! И чтобы доказать правоту, мне, видимо, ничего не остаётся, как доверить им свою жизнь... Я готов сразиться со всеми, кто скажет, что я лгу!
  Казим и Хафиз, многозначительно переглянувшись, обнажили сабли.
  - Что ты делаешь? - Пьер с тревогой удержал руку готового к бою Доминика и еле слышно добавил, - это безумие!..
  - Не беспокойся! - тихо ответил тот. - Ты сам учил меня и знаешь, что я могу победить. Да и выхода иного нет: если кто-то другой решит с ними сразиться, они всё равно захотят биться со мной - или сейчас, или потом. Так лучше уж на глазах у всех, чем ждать удара в спину.
  Пьер посмотрел на Казима - тот, не отрывая взгляда, с такой глубокой ненавистью глядел на молодого француза, что он понял: Доминик прав. Он отпустил его руку.
  Остальные спутники, не слышавшие их разговора, были не согласны с этим решением, особенно разъярился Джосселин. Ожесточённый, он встал напротив Казима.
  - Это мой бой! - воскликнул он с горящим взором.
  Его возглас потонул в других голосах. Впрочем, шум не помешал Казиму услышать сказанное, и по лицу его растеклась ядовитая усмешка. Близко подойдя и глядя прямо в глаза Джосселину, Казим очень тихо ответил, так, что слышал только он:
  - Я с удовольствием размозжу тебе голову, но в другом месте. А может, и оставлю в живых, - чтобы помучился от своей беспомощности. Ты ведь ничего не можешь сделать, даже найти свою возлюбленную, да?.. - и громко добавил, почтительно поклонившись султану и указав в сторону Пелерина. - Владыка, меня оскорбил этот юнец. Могу я сражаться с ним, не отвечая каждому невежде, желающему укоротить мою жизнь?
  Пьеру едва удалось сдержать вцепившуюся в рукоять меча руку Джосселина.
  - Что ж, противники сами выбрали друг друга, так что не вижу препятствий. Только вот кинжал против палаша?.. - поднял бровь султан Юсуф.
  - Не имеет значения: небо видит, кто из нас лжёт, а, значит, не даст мне пасть! - быстро ответил молодой Пелерин, рассчитывая сохранить силы, держа в руках более лёгкое оружие, и надеясь на свою ловкость.
  - Коль вы так уверены... - пожал Юсуф плечами. - До первого ранения.
  По лицу Казима расползлась ещё более желчная усмешка - он знал, что победит, но, желая насладиться подольше своей властью над судьбой противника, которого уже записал в проигравшие, приказал начать своему слуге, и тот сразу же кинулся в бой.
  Сарацины, поняв, что разговоры окончились, столпились по кругу, чтобы насладиться красочным зрелищем. Но не прошло и пары минут, как Пелерин, увернувшись от удара, наискось разрезавшего воздух, резко метнулся в сторону, чтобы воткнуть кинжал в бок неуклюжего противника!.. Отдышаться ему не дали - в бой тут же бросился другой слуга Казима, и не успел Доминик избежать и нескольких его ударов, как вместо двух клинков неожиданно зазвенела сталь трёх! - видя, что юнец оказался проворным, Хафиз решил не дожидаться своей очереди: владыка в любой момент мог остановить борьбу, а он не желал допустить, чтобы господин остался неотомщённым!.. Правда, Пелерину это оказалось только на руку: ловко подставив под удар Хафиза слугу, он полоснул в этот момент клинком по лицу евнуха.
  Взбешённый его удачей Казим заменил обоих, размахивая саблей так быстро, что больше никто из слуг не осмелился к нему присоединиться, а его противнику оставалось лишь изворачиваться, чтобы не попасть под удар.
  В зале всё замерло от напряжения - было ясно, что это конец битвы, и все следили, не отрываясь, гадая, кто же станет победителем; даже султан подался немного вперёд, чтобы ничего не пропустить. И тамплиеры поняли, что настал, наконец, и их долгожданный час!..
  Медленно, осторожно продвинулись они, обойдя сарацин и соотечественников, и оказались рядом с троном.
  - О великий, прими драгоценный подарок в доказательство нашего почтения! - негромко, стараясь не привлекать лишнего внимания, произнёс Гильберт, держа в руках искусно выполненный ларец.
  Стражи рядом с владыкой чуть было не преградили им путь, но тот указал, чтобы их пропустили. Он глядел на подходящих пронзительно, не отрываясь, а рука его, как будто невзначай, легла у пояса, у рукояти палаша.
  Гильберт поднёс ларец и низко склонился, а после осторожно открыл крышку...
  Тут его движения изменились - резко выхватил он из шкатулки кинжал и кинулся на султана, а его спутники - на стражей! Всё зашумело, раздался звон металла!..
  А силы Доминика были на исходе. Уставший, измотанный Казимом, он решился на отчаянный шаг и, когда тот вновь замахнулся, кинулся вперёд, чтобы, схватив его за запястья, ногой вышибить палаш. Араба это разъярило ещё больше, и, безоружный, он бросился на Доминика так, что вместе с ним отлетел к колонне, и тот больше не мог и двинуться!
  - Сначала я сдёрну с тебя маску, чтобы ты видел своё поражение! - с ненавистью прошипел Казим, схватившись за шлем.
  - Не делай этого, и я пощажу твою жизнь, - ощущая огонь в заведённой за спину руке, цепко держащей кинжал, тихо произнёс Доминик. Но тот лишь по-волчьи оскалился, будто противник уже пал...
  Они сделали это одновременно: он сорвал с Пелерина шлем с полумаской, а тот, выдернув из-за спины руку, вонзил во врага кинжал!.. Из-под острия потекла кровь, и Казим ощутил резкую боль... Но всё же он успел заметить перед собой яркие глаза и понять, почему этот воин казался слишком юным и слишком худым... Правда, произнести свою догадку вслух он уже не успел и, хрипя, завалился на бок.
  Доминик подскочил, поправляя на голове шлем и осматриваясь, пытаясь понять, не заметил ли кто-нибудь его секундного превращения... Конечно, на миг лицо юнца увидел напряжённо следивший за боем хозяина Хафиз, но сейчас его интересовал только господин, к которому он тут же бросился вместе со слугами. Казим был ранен, но жив, и они кинулись перевязывать его рану. Остальные же, по-видимому, удивлены ничем не были. Более того - казалось, что они даже и не следили за их борьбой! Все глядели совсем в другую сторону, и Доминик тоже повернулся. И похолодел от ужаса! - на полу у трона, у ног повелителя, лежал окровавленный Гильберт; другие два тамплиера пытались вырваться из рук стражи. Последний был у ног визиря: Халиб ещё раз с силой воткнул палаш в уже бездыханное тело... Сам он теперь даже преобразился: стал строгим, вытянутым, как струна; глаза его горели, на губах не было даже намёка на усмешку... Впрочем, через несколько мгновений он стал прежним. Оглянувшись, он убедился, что в зале больше ничего не изменилось, и на лице его мелькнула ядовитая радость от произошедшего.
  Султан грозно высился над корчащимся от боли Гильбертом. Рука тамплиера была разрезана острой дамасской сталью до самого плеча, и из раны, не переставая, хлестала кровь. Лицо его, искажённое болью, быстро бледнело, и вскоре он потерял сознание.
  - Уберите! - указал на него стражам Халиб, едва сдерживая широкую довольную улыбку.
  - Благодарите небо, что владыка невредим! - сквозь зубы процедил начальник стражи Селим, когда тамплиеров потащили к дверям. - Иначе вы потеряли бы жизнь в страшных мучениях! А теперь просто умрёте...
  - И этих заберите! - оскалился советник, таким разгорающимся взглядом смотря на остальных чужеземцев, будто взор его подпитывался видом их нежданной беды.
  Он заметил, как Заир аль-Хикмет склонился к владыке и, очевидно, просил смягчить принятое решение, но тот молчал. Означало это лишь одно - пересмотрено оно не будет, по крайней мере, прямо сейчас, и всех чужаков теперь отправят в темницу.
  - Как глупо!.. - услышал Пелерин и оглянулся: Пьер смотрел на него, и во взгляде его была огромная печаль.
  - Не сожалей обо мне! - качнул он головой. - Ужасно лишь, что ты пошёл за мной, ведь небу сразу было известно, что это мой последний путь... Жаль, что ты встал на него.
  В глазах верного друга мелькнуло что-то, похожее на боль или же жалость к такому безучастию к собственной судьбе, и Доминик вдруг подумал, что, должно быть, произнёс ложь - что в действительности ему тоже должно быть жаль себя... Засомневавшись на миг, он попробовал понять, что же на самом деле ощущает, но внезапно осознал, что не чувствует ничего. "А что - я?.. - подумал он, и в душе его было глухо: как будто в неё не проходили окружающие шумы, горечь провала, обиды на неудачу и страх грядущего. - Из-за меня они здесь, из-за моей веры в слухи, что султан великодушен... А точно ли это было моей верой? Может, глаза мои специально не хотели видеть очевидного, прикрываясь мыслями про великодушие и мудрость других, а ум желал просто привести меня к концу, как к освобождению от мук и боли, которые могли бы ещё когда-то появиться в моей судьбе? Так было ли во мне это знание - что я иду к концу, специально? Тогда это моя слабость... и моя вина...".
  В голове Доминика шумело. Локти его сдавила стальная хватка мамлюков, и со всей резкостью он понял, что настаёт последний момент, когда ещё можно хоть что-то сделать. Опасливо скользнув взглядом по визирям, он громко произнёс, обращаясь к владыке:
  - Стражники не поняли вашего приказа: они хватают тех, кому вы обещали свободу!
  Его голос прозвенел неожиданно, и на миг в зале стало тихо - с изумлением на него сейчас глядели даже его собратья. Только султан Юсуф бесстрастно посмотрел на юношу. Из-под маски на него глядели упрямые глаза. Было в этом взгляде и что-то странное: в нём как будто ничего не изменилось - не прибавилось отчаяния и ужаса от надвигающейся судьбы. Или он и до того был заполнен ими?..
  - Вы обещали отпустить тех, за кого нам удастся заплатить, - сказал Доминик. - Они все - здесь, перед вами!
  - Какое нахальство! - с ненавистью процедил Халиб.
  Владыка усмехнулся. Его забавляли это упрямство и наивность.
  - Что ж, их я отпущу, как обещал, но вас казню.
  Пелерин задумался. Он хотел жить?.. Это был важный вопрос, очень важный, но думать об этом он сейчас не мог! - он понимал только, что его жизнь, какой бы горькой она ему не казалась, станет ещё горше, если он будет знать, что из-за него погибли люди.
  - Отпустите их, - повторил он, и начальник стражи Селим, заметив жест повелителя, указал мамлюкам, чтобы они увели из залы людей, за которых был получен откуп.
  Халиб смотрел на Пелерина мрачно. Ему бы хотелось, чтобы тот не глядел так гордо, так упрямо, не опуская перед владыкой взор! Ему бы хотелось, чтобы он страдал и чтобы в его глазах были видны отчаяние и страх!.. Но ни одна мышца не дрогнула на нижней, открытой части лица юноши и не всколыхнула замершее на нём бесстрастие.
  - А мои спутники? - спросил Доминик, и Юсуф твёрдо ответил:
  - Они - воины, они должны были понимать, куда шли.
  Теперь он на миг побледнел, и Халиб был почти вознаграждён за своё ожидание! Он впился взглядом в ненавистное лицо, пытаясь насытиться мелькнувшей в глазах Пелерина болью, когда рядом с ним провели Пьера, потом Джосселина... Жака, искавшего своих сыновей, Эммануила, вернувшегося за матерью... Одного за другим его спутников уводили в другую судьбу, не ту, за которой они сюда приехали, и Доминик ощутил, как внутри него всё сжимается от холодного отчаяния...
  Впрочем, вскоре он был уже не так бледен, но мрачен. И всё же даже сейчас он казался странно спокойным - будто уже погибал, и оттого это не трогало его так сильно, как следовало бы.
  Сарацины с одобрением следили за тем, как выводят чужеземцев, а взгляд Заира то и дело возвращался к Пелерину, стоящему перед султаном, - страж не торопился его увести, не получив позволения владыки.
  - И вы не будете просить за себя? - к нему снова повернулся повелитель.
  - А нужно?
  Не все, услышав негромкие слова, почуяли их горечь, и по залу пролетело негодование. Но Доминику было всё равно - перед ним уже пронеслась его жизнь там, в другом веке, где он был самим собой, где ничего не знал о сражениях и таких частых смертях, как здесь. И, внезапно ощутив, как же сильно изболелась его душа по его миру, он вдруг подумал: что, если этот конец, который, очевидно, ожидал его теперь впереди, конец этой чужой и такой странно страшной жизни, - это и есть тот выход, который подготовило ему небо? Что, если ему нужно без страха переступить этот порог, чтобы снова возродиться там, где он на самом деле должен быть?.. Разве мог он сейчас молить о пощаде, разве мог он сейчас позволить восстать в себе страху, когда его самого-то здесь и быть не должно было?..
  - Вы так горды?
  - Скорее глуп. Или слаб, чтобы ценить жизнь такой, какая она есть, - странно ответил он.
  - А какая она? - заинтересовался владыка.
  - Омытая кровью с самого рождения.
  - Кровь - это и есть жизнь.
  - Это если она внутри, а не когда люди убивают друг друга.
  - А вы хотите жить? - султан пронзительно смотрел в его глаза, пытаясь понять, почему в них нет страха, который он так часто видел у тех, кто умирал - в бою и в плену.
  - Конечно! - твёрдо ответил Доминик, и он на самом деле верил в это. Он действительно очень хотел жить, пусть и не здесь, не в этом веке...
  - Тогда попросите меня об этом, - снова повторил Юсуф. Но Доминик молчал, не в силах просить за себя, потому что его спутников уже увели, и он знал, что их не отпустят.
  - Какой наглец! - с нескрываемой ненавистью сказал Заиру Халиб.
  Заир аль-Хикмет промолчал. Он был озадачен иным - он ощущал нечто странное: будто сам он находится во тьме глубокого колодца и слышит знакомый голос, но, сколько ни всматривается вверх, не может увидеть лица... Ему казалось, что он уже когда-то слышал этот голос - звонкий и юный, но одновременно скрывающий и какое-то разочарование: когда-то давно - так, что воспоминание, если оно действительно существовало и было настоящим, а не выдумкой этой минуты, просто расплывалось, окутанное туманом времени. А звук голоса был таким знакомым!.. Но лицо юноши было закрыто, и Заир, встревоженный этими странными ощущениями, почему-то не решался отдать приказ снять с него шлем...
  Он так и не понял, что обеспокоило его, когда мамлюки, наконец, подтолкнули Пелерина, чтобы теперь действительно отвести в темницу. Его лицо всё также было холодно и бесстрастно, и Халиб, проводив его долгим взглядом, вдруг тоже направился к двери, знаком приказав паре стражей следовать за собой. 
  
  

Глава 3


  Чужеземцы шагали в сопровождении конвоя. Руки их были связаны, оружие отобрано, а арабов, идущих рядом, было так много, что рассчитывать на то, что удастся отбиться и сбежать, было невозможно.
  Грубые шутки сарацин, ухмылки на одних лицах, строгость и озлобленность, замершая на других... Доминику всё это сейчас казалось каким-то несуществующим, будто теперь, когда его мир перевернулся с ног на голову, всё вокруг внезапно стало неестественным, всё вокруг... И только ничего не изменилось на самом дне его души, там, где лежали важные воспоминания и глубокая боль.
  "Последняя память о нём, последняя... - подумал он, вспоминая взгляд давнего друга, Онфруа, когда они прощались, как выяснилось позже - навсегда. И, уловив в себе новую мысль, Пелерин вдруг помрачнел, хотя казалось, что в этой ситуации, когда он должен был находиться уже на грани мрака, это было невозможно. - И я предаю её, его память... - он говорил, что нужно бороться, всегда, а я даже не прошу за себя! Пусть это не тот век, в котором я могу чувствовать счастье, пусть это не та жизнь, которая была в моих мыслях и мечтах, пусть это не мой путь... но ведь я хочу жить! И, значит, он был прав - не должно быть ни шагу, чтобы сдаться, никогда! Сколько бы ни было горя и бед, нужно бороться за каждый миг жизни в этом мире, в любом мире, что тебе дан; несмотря ни на что, нужно уметь жить! И верить в свет впереди...".
  Он споткнулся - мамлюк грубо подтолкнул его вперёд, к лестнице, так что он чуть не уткнулся в спину идущего перед ним Эммануила. Ступени вели вниз, в темницы, и, спустившись и завернув налево, они оказались среди клеток, в которых должны были влачить своё существование, пока повелитель не принял бы на их счёт иного решения. Сама же лестница на этом этаже не оканчивалась и уходила дальше, глубоко под землю, где условия для пленных были гораздо хуже. На этом же, одном из первых этажей, содержались те, кто по тем или иным причинам задерживался мамлюками в городе, охраной султана или, с его позволения, городскими судейскими до принятия какого-то другого решения по их ситуации, а иногда и те, кто был взят в плен воинами для получения выкупа. Здесь же теперь оказались и чужеземцы.
  Стражники скучно оглядывали их лица и фигуры, но у тех не было ничего интересного, - ничто не давало взглядам зацепиться: ни мало-мальски ценная цепочка, ни подвеска или кольцо... Даже кошели с деньгами лежали сейчас в седельных сумках в конюшне, а их, как и мешок с оставшимися после выкупа монетами, им запрещено было трогать до окончательного решения султана о судьбе чужеземцев!
  Разочарованные, стражи грубо вталкивали их в пустые камеры и после через прутья решётки разрезали стягивающие запястья путы. Когда же к темнице подвели Доминика, один из них вдруг схватил его за руку, задерживая. Ему пришлось остановиться.
  - Ничего себе! - присвистнул Мустафа, разглядывая на его пальце кольцо. "За такое можно получить весьма хорошие деньги...", - подумал он и многозначительно кивнул другому стражу. Тураб, наклонившись, всмотрелся.
  - Да, нерядовое... - подтвердил он и очень тихо добавил. - Думаешь, о нём кто-нибудь знает?
  Глаза его жадно загорелись, и Доминик ощутил пробежавший по спине холодок. И картина, которая промелькнула у него в голове, тут же начала воплощаться в реальность: сарацин попытался снять с него перстень! Резким движением Пелерин выдернул из его пальцев свои, но всё, что смог сделать дальше, - это кулаком связанных рук пару раз ударить наглецов. Те на миг растерялись, а к нему уже подоспела подмога - несколько спутников, ещё не запертых в темницах, кинулись на них. Но арабы были вооружены, а руки чужеземцев связаны, так что бунт был погашен быстро и почти без кровопролития - в потасовке пленные получили лишь несколько лёгких ран; у Доминика один рукав был распорот сарацинским копьём, под ним виднелась тонкая красная царапина. И дорогого кольца у него больше не было...
  Заперев чужаков в темнице, стражи ушли, и в складках одежды у пояса Мустафы был припрятан перстень. Довольный, он уже представлял, как относит его на базар знакомому торговцу, а потом - делит полученный барыш с двумя напарниками, которые весьма предусмотрительно теперь шагали с двух сторон от него, таким незамысловатым манёвром уничтожая в нём малейшее желание воспользоваться ситуацией самому. Впрочем, один из них, молодой Ирфан, не был уверен в том, что они поступили правильно, но старшие собратья убедили, что всё идёт, как надо, так что он тоже рассчитывал получить свой куш. Правда, прямо сейчас пойти на базар они не могли, и сначала нужно было доложить о случившемся.
  Конечно, доклад их, если уж они решили упомянуть о подобном происшествии - о том, что чужеземцы, которых вели в темницу, по дороге устроили драку, но всё благополучно разрешилось, - был бы более к месту, представь они его начальнику стражи Селиму, но сарацины продолжали шагать в поисках другого человека... Нашли они его в его покоях, и их сразу к нему пропустили, будто тот их ждал. Господин, а это был визирь Халиб, выслушал их внимательно. Мелькнула в его лице и особая радость, когда он понял, что зачинщиком ссоры выступил ненавистный юнец. Он даже подумал, что можно было бы наградить стража, который решил обобрать именно его, но когда Мустафа неуверенно тронул пояс, не зная, стоит ли показывать визирю находку, тот отказался от этой мысли - в глазах стража недвусмысленно читалась алчность, а Халибу всё же претила мысль о воровстве ради наживы... Так что, не взглянув на перстень, посеявший смуту в воображении его слуг, он отпустил их и отправился к султану.
  У владыки он встретил и Заира аль-Хикмета. По особому выражению его лица он сразу понял, что тот снова пытался склонить владыку к пощаде и прощению. И действительно - мудрый визирь, хоть и понимал, что, скорее всего, чужеземцев отправили в темницу лишь для острастки и, может быть, вскоре отпустят и без его заступничества, посчитал важным ещё раз произнести вслух свои надежды на милосердие. Впрочем, Халиба это нисколько не задело - на этот раз он был уверен в своей победе. Едва сдержав ехидную ухмылку при мысли о том, что теперь ожидает чужеземцев, с небольшим деланым удивлением он произнёс:
  - Владыка! Стражи принесли мне странные вести: наглецы, которых ты приказал увести в темницу, осмелились напасть на твоих слуг, и если бы не сноровка наших воинов, не обошлось бы без потерь! Думаю, их немедленно надо казнить, всех, чтобы больше никто и никогда не посмел себя так вести во дворце великого султана!
  - Неужели? - с сомнением уточнил Заир: если дело обстояло именно так, было бы сложно убедить владыку, что их стоило бы пощадить...
  - Да, особенно отличился тот невежа, юнец, который был столь дерзок и упрям в своей глупости! - с плохо скрытой ненавистью добавил Халиб.
  - Что же он сделал?
  - Как раз он и напал на стражников, о владыка! - с почти настоящим возмущением воскликнул советник, надеясь, что теперь того казнят первым же. - Видя это, его спутники тоже бросились в драку, и стражи едва уцелели, ведь тех было больше!
  - Напал на стражей? - удивлённо повторил султан.
  - Глупец, о владыка, я говорил, что он ужасный глупец и невежа!.. Стражи пытались утихомирить его по-доброму, помня твоё великодушие и то, что их судьба тобой ещё не решена, но он не желал ничего слышать и всё норовил выхватить клинок из их рук, чтобы пролить кровь! - смакуя каждое слово, добавил тот.
  Юсуф, не отвечая, усмехнулся. "Молодость... - задумался он. - Так упрямо он выказывал свою гордость, проявлял упорное спокойствие в шумном зале, чтобы после сломаться и попытаться напасть на стражников... Какая жалкая проверка!", - скучно подвёл он итог, вспомнив, что отправил чужеземцев в темницу ещё и потому, что слишком ему надоело смотреть, как спокоен юнец! Он хотел бы убедиться в его смелости, увидев её истинную силу перед лицом возможной смерти, но, похоже, попав в темницу, тот сразу же сломался...
  - Да, а казался отчаянным смельчаком! - закончил он вслух свои мысленные рассуждения, и Халиб тут же оживился:
  - Несомненно, владыка! Так бахвалился своей храбростью, на поверку оказавшейся обманной, что за одно это его стоило бы казнить - чтобы небеса не гневались, видя, какой лжец ходит по этой земле! - с удовольствием ответил он, ещё раз подумав, что всё же стоило бы наградить стража, отменно выполнившего свою работу. - Владыка, прикажешь уже казнить их?
  Взор его загорелся, но он сдержался, и губы его, произнеся эти слова, только сжались в тонкую полоску, не позволяя обнаружить кровавую жадность.
  - Пожалуй, для начала я хочу ещё раз послушать его. Пусть его приведут! - сказал Юсуф, и на лице Халиба мелькнуло едва заметное разочарование.
  - Я отдам приказ! - осторожно скользнув по нему взглядом, поторопился ответить Заир и, выйдя в коридор, подозвал слугу...
  Вскоре стражи привели к ним Доминика и, оставив его посредине комнаты, прямо перед повелителем, замерли у двери.
  Юношу необходимость снова появиться перед лицом султана, казалось, не взволновала: он выглядел вполне спокойным, но немного задумчивым - он всё размышлял над досадной потерей драгоценного кольца и тем, как можно было бы его вернуть. Но вот когда Юсуф приказал мамлюкам снять с него шлем с полумаской, всё ещё закрывающей верхнюю часть лица, он весьма разнервничался.
  - Прошу не делать этого! - поторопился он произнести, и султан, удивлённый первой за всё время его просьбой, резким жестом остановил направившихся к нему слуг. - Сражения исказили моё лицо, и я давно не открываю его. И если меня ждёт казнь, прошу снять эту маску только после моей гибели!
  Юсуф, подумав, равнодушно махнул рукой, и Пелерин тут же успокоился, увидев, что мамлюки вернулись к двери. Там как раз вошёл ещё один слуга, и Заир, заметив его, подошёл ближе - тот принёс ему вести, которые он желал сразу же получить. Очевидно, они показались ему необычными - со странным интересом он выслушал всё, что тот произнёс, чтобы потом вновь обратить внимание на Пелерина, который в это время бесстрастно глядел на султана.
  - Пожалуй, от плахи вы действительно недалеки, и в этом только ваша вина. К чему, например, вы напали на моих слуг? - посмотрел тот на Доминик. Но он лишь усмехнулся.
  - Пытался сбежать.
  Халиб нахмурился, а бровь султана приподнялась ещё больше.
  - Сбежать? От вооружённых стражников, находясь уже в темнице?
  - Мне больше нечего добавить, - ответил Доминик немного сухо, и тот вдруг заметил, что тонкие пальцы его нервно сжаты, будто он на пределе, на грани между своим спокойствием и неизвестной бурей.
  Заир аль-Хикмет нахмурился. Он тоже видел, что юнец слишком напряжён, но это его нисколько не удивляло. Заставило его крепко задуматься совсем другое - то чувство, которое снова охватило его самого. Ему опять казалось, что когда-то он уже слышал такой голос, это странное сочетание холодности, неестественной бесстрастности, которой закрыли душу, и юного огня, огня жизни и молодости, который, хоть его и пытаются затушить, всё равно изредка прорывается сквозь это спокойствие. Это было необычно, и это ощущение, которое он не мог контролировать, совсем ему не нравилось!..
  - Владыка, я ведь говорил!.. - негромко произнёс, склонившись, Халиб, чуть дрожа от нетерпения. - Невежа, грубиян, стоило бы поучить его манерам! Прикажи казнить его, и этот пример покажет всем, как нельзя себя вести во дворце великого султана!
  - Повелитель! Я слышал, что дело обстоит не совсем так... - перебил его сосредоточенный Заир, отвлёкшись от своих непонятных размышлений.
  Доминик резко посмотрел на него, будто не ожидая или не желая, чтобы за него вступались, но тот, не заметив его странного взгляда и видя, что султан заинтересовался произнесёнными словами, продолжал:
  - Наши слуги, наши верные стражи хотели обобрать пленных. И юноша, хоть и не упоминает об этом, пытался лишь защитить своё имущество. Думаю, это вполне понятное желание, особенно для того, чья участь ещё не решена тобой и чьи походные вещи пока что хранятся в наших конюшнях как то, что вскорости, возможно, будет возвращено своему владельцу, - с намёком добавил он, надеясь всё же, что чужеземцев вскоре отпустят. - Достойно ли мы обошлись с теми, кто пришёл в твой город, веря в твою мудрость и великодушие?
  - Не забывай: они напали на владыку! - ожесточился Халиб, потемнев при мысли, что Заир знает о том, что произошло в темнице, но тот не согласился:
  - Только четверо, и один из них уже поплатился. Остальные же в этом виновны не были, а теперь, похоже, их пытаются ложно обвинить ещё и в ином проступке.
  - Ложно обвинить?.. - с усмешкой повторил Халиб. - Не может такого быть! Да и кто бы мог такое сказать?!
  Он знал, что это было невозможно - его люди никому бы не рассказали о подобном своём дельце! "Если только они не бахвалились своей находкой... - тогда мало кто смог бы не заметить такую роскошь в руках простого стража... Нужно было всё же забрать у них кольцо!", - запоздало решил он.
  - Это рассказали чужеземцы. Они объяснили, что там произошло.
  - И ты готов верить любым словам этих лжецов?! - оскалил зубы Халиб. - Друг мой, тебя одурачили!
  - Слуга, которого я туда отправил, донёс, что они все говорят одинаково. Если бы это было выдумкой одного, я не поверил бы его словам, но все они не могут лгать.
  - Это правда? - мои люди повели себя, как воры? Что у вас взяли? - холодно спросил владыка, посмотрев на Доминика, но тот бесстрастно развёл руками: "Ничего".
  - Я же говорил, это всё ложь! - поторопился вставить Халиб.
  - Давайте спросим у стражей, которые были при этом, - сказал Заир, - и узнаем, была ли на самом деле в произошедшем вина этих людей.
  - Хорошо, я пошлю за ними! - сквозь зубы процедил тот.
  - Не нужно - я уже приказал их привести!
  Халиб пронзительно уставился на дверь - слуга впустил в комнату троих сарацин, ожидавших в коридоре, - Мустафу, Тураба и Ирфана, тех самых, что были уже знакомы Доминику. Но юноша взглянул на них вскользь и тут же, отвернувшись, упёрся застывшим взором в пол. Казалось, он почему-то не хотел, чтобы узнали о произошедшем, и Юсуф заметил, что холодность и спокойствие, которые были с ним поначалу, потихоньку стирались из его взгляда, уступая место досаде и какой-то растерянности.
  - Ну-ка, расскажите, ничего не утаивая перед лицом владыки, как на вас напали пленные, как хотели отобрать ваше оружие и убить вас! - произнёс Халиб, многозначительно посмотрев на Тураба, и тот, мельком взглянув на напарников, ответил, подняв руки, будто призывая небеса в свидетели:
  - О владыка! Мы вели их, как было велено, в темницу. Пленные же внезапно напали на нас, мы едва успели защититься!
  - А зачинщиком был - вот этот, - указав на Доминика, быстро добавил Мустафа, заметив едва различимый жест Халиба. Молодой Ирфан молча кивнул, подтверждая, но Заир аль-Хикмет, заметив в его глазах нерешительность, подошёл ближе.
  - Так ли было дело? - переспросил он.
  - Конечно, господин, всё, как было сказано! - подавив дрожанье в голосе, ответил Ирфан, но тот продолжал пристально смотреть на него, и ему стало ещё неспокойнее.
  - А где кольцо?
  Теперь напрягся и Доминик, но, стараясь казаться бесстрастным, тоже почти равнодушно посмотрел на стража.
  - Какое кольцо? - глаза Ирфана, не осмелившегося опустить перед визирем взор, забегали, а голос стал глухим.
  - То самое, из-за которого всё началось.
  - Не было никакого кольца, господин! - ответил вместо замешкавшегося юноши Тураб.
  - Как же! Уверен, что оно было, иначе в темнице бы ничего подобного не произошло, - произнёс Заир, выжидающе глядя на стражей. Но они молчали.
  - Владыка, как я и говорил: твои слуги верны тебе, не было никакой кражи. Было лишь нападение чужеземцев, - подвёл итог Халиб, стремясь быстрее увести отсюда стражников, но Заир аль-Хикмет обратился к Доминику:
  - Что у вас взяли?
  Тот упрямо качнул головой:
  - Ничего.
  - Повелитель, ты сам видишь!.. - поклонился ему визирь, и Юсуф согласно усмехнулся. Он сам всё это время думал о том, почему юнец так рьяно пытался убедить, что его не обкрадывали. "Юношеская гордость?.. - размышлял он. - Нежелание признать свой провал, неспособность защитить собственное имущество, себя? Гордыня...".
  - Что ж, раз слуги лгут мне, а чужеземец не желает говорить правду, я казню тех, кто мне лжёт, - холодно сказал он.
  Стражи помрачнели, а Ирфан вдруг, побледнев, упал на колени:
  - Владыка, прошу милости! Одно кольцо, одно кольцо всего лишь взяли...
  Лицо Халиба окаменело от злобы, но и лицо Доминика, казалось, застыло тоже...
  - Не может быть! - тут же воскликнул Тураб. - Мальчишка, как ты мог!..
  - Где кольцо? - спросил Заир, и Мустафа поторопился привлечь внимание к себе:
  - Господин, когда я обнаружил у него такой дорогой перстень, я сразу понял, что он его украл, и тогда я забрал его, чтобы вернуть владельцу, так что он у меня!
  - А я об этом ничего не знал, владыка! - упал на колени Тураб, и Мустафа тут же последовал его примеру.
  - Какое недостойное поведение! Владыка, этого нельзя оставлять просто так, вора нужно наказать... - мрачно сказал Халиб.
  Султан кивнул, и он быстро кинул мамлюкам:
  - Уведите его!
  Молодой Ирфан испуганно посмотрел на Халиба, но последнее, что он увидел, когда его выталкивали из комнаты, было застывшее от злобы лицо визиря.
  - Где кольцо? - бесстрастно спросил Юсуф, но этот холодный голос вызывал у знающих его людей скорее ужас, чем спокойствие, и Мустафа, мельком бросив взгляд на советника, поспешил достать злополучный перстень.
  - Я спрятал его, собирался сохранить, чтобы вернуть владельцу, когда придёт время... - торопливо повторил он, дрожащими пальцами передавая кольцо.
  - Из-за этого предмета вы напали на вооружённых стражей, способных вас тут же убить? - уточнил султан, в упор глядя на Доминика, руки которого были стиснуты так, будто сейчас решалась, в последний раз, его судьба.
  Неимоверным усилием скрепя сердце, тот ответил почти спокойно, но почти не дыша:
  - Это кольцо - подарок того, кого уже нет на этом свете; это всё, что мне от него осталось. Это - и воспоминания. Я считаю, что имею право перед смертным часом иметь в руках то, что мне дорого в этой жизни, - сквозь зубы процедил он последнюю фразу, сдерживая внутри себя ядовитую боль. - И если уж теперь вы знаете о нём, то можете вернуть мне его.
  Султан выпрямил ладонь, на которой лежал перстень. Пелерин смотрел на него, и Юсуф прочёл в его взгляде чёрную горечь, будто прошлое вдруг вихрем поднялось в его душе, подняв за собой застарелую печаль и разочарование, или же, наоборот, словно это настоящее показалось ему настолько жестоким и несправедливым. "Спокойный перед лицом гибели, так яростно он стремился защитить это кольцо... Похоже, оно значит для него много больше, чем он пытается показать", - подумал Юсуф. Но Доминик отвёл глаза от его ладони, и во взоре его, снова пустом и бесстрастном, опять нельзя было прочесть ничего.
  Заир аль-Хикмет тоже уставился на перстень, внезапно ощутив какую-то тревогу.
  - Необычное украшение, - заметив его интерес, владыка протянул кольцо ему, а не Доминику, и тот с ледяной досадой закусил губу, глядя, как его кольцо переходит в руки визиря.
  Заир же всмотрелся в прозрачный небесный камень. Золотая оправа была усыпана кровавыми гранатами, и эта капля неба посреди крови как будто что-то напоминала ему, как будто взывала к старым забытым воспоминаниям, которые он никак не мог определить...
  Задумчиво он повертел его в руках и, заметив на внутренней стороне надпись, присмотрелся, чтобы прочесть имя. И, похолодев, резко уставился на Доминика, и в глазах его мелькнул страх, обычно несвойственный ему, как будто он увидел, что тот, кого он принимал за врага и желал уничтожить, или был не против, чтобы его уничтожил кто-то другой, на самом деле оказался человеком, который когда-то был ему дорог!..
  - Могу я получить обратно то, что принадлежит мне? - заметив внимание визиря, хмуро спросил у владыки Пелерин, очевидно, не испытывая довольства от того, что Заир его узнал. Впрочем, на лице последнего особой радости сейчас тоже не было...
  - Что ж, попросите меня! - усмехнулся Юсуф, но теперь дважды повторять ему не пришлось:
  - Прошу об этом! - тут же ответил тот, и злорадная ухмылка растеклась по лицу Халиба, когда он понял, что юнец, наконец, сломался. Но султана это скорее удивило.
  - А о своей жизни вы просите? - повторил он, всматриваясь в тёмные глаза, но Доминик промолчал.
  - Невежа! - процедил сквозь зубы Халиб, не решаясь всё же произнести это громко, пока повелитель ещё не выказал своего отношения.
  - Если отпустите остальных, я готов... - поспешил добавить, опомнившись, Доминик, но советник, заметив, что Юсуф равнодушно пожал плечами, его перебил:
  - Все твои воины, все твои спутники умрут, как и ты, не умеющий ценить милосердие и великодушие великого султана!
  Мамлюки, заметив жест владыки, подтолкнули Пелерина к выходу, но Заир вдруг поторопился привлечь внимание к себе:
  - Повелитель! Юноша слишком молод, чтобы понимать, как нужно ценить жизнь. Стоит ли казнить его за чужие проступки лишь потому, что он не умеет просить?
  Визирь выглядел странно беспокойно, даже немного побледнел, и султан заметил, что на лице его появилась испарина... Он не ответил, и Заир склонился к его уху:
  - Этот юноша мне знаком. Если бы не он, твой слуга не смог бы так долго служить тебе!
  Тот усмехнулся и снова пристально взглянул в тёмные глаза за маской. Но ничего нового не увидел.
  - Тогда отчего он ни разу не подал виду, что знаком с тобой? Это решило бы многие его проблемы... - повернулся он к Заиру.
  - Позволь мне забрать его? Как иначе я смогу отплатить ему этот долг?
  В глазах его была неподдельная тревога, и Юсуф подумал вдруг, что никогда раньше не замечал в нём такого беспокойства...
  - Мой советник убедил, что вы невиновны, - сказал он, наконец. - Вы свободны и можете в любой момент покинуть этот дворец.
  Заир поспешил поклониться и, взяв перстень, направил Доминика к двери.
  - А как же мои спутники? - негромко спросил тот, с тревогой следуя за ним, но он не ответил.
  В коридоре было тесно от сарацин, и визирь повёл его туда, где можно было бы поговорить без лишних глаз. Оставив за спиной шум и разговоры, несколько раз свернув в другие коридоры, они, наконец, остановились. Здесь было пусто и тихо, и встревоженный Заир всмотрелся в глаза за маской, теперь нисколько не желая её снять, чтобы увидеть лицо.
  - Как ты посмела приехать сюда? Тебя могли убить в дороге, тебя здесь могли казнить! Да тебя и сейчас ещё могут убить!..
  На миг в тёмных глазах мелькнул огонь, когда Доминик услышала, что к ней обратились, как к женщине, - это было слишком рискованно! Но, оглядевшись, она поняла, что рядом действительно никого нет, и немного успокоилась.
  - Как ты могла даже не подать виду, что это ты? Что, если б я узнал тебя, только когда твоя голова упала бы с плахи?!
  - Ты и сам понимаешь - в таком обличье странствовать проще. А если бы обо мне узнал ты, то могли бы узнать и другие. И будь осторожнее в высказываниях... - многозначительно добавила она.
  "А, может, наоборот, лучше было бы, если б она была тут в обычном виде?..", - задумался Заир аль-Хикмет, но, заметив острый взор, тут же понял, что это оказалось бы ошибкой.
  - Конечно! - процедил он сквозь зубы. - Я так давно тебя не видел, что забыл, как ты любишь путешествовать...
  Она помолчала немного, видя всё ещё укоряющий взгляд, и снова спросила:
  - Как освободить моих спутников?
  - Я ничего не могу обещать.
  В коридоре снова стало тихо.
  - Тогда мне тоже лучше вернуться.
  - Куда? - не понял он.
  - В темницу.
  - Безумие!
  - Я понимаю... Но пойми и ты: там сейчас мой друг. Так как же, лишь потому, что меня отпустили, я могу уйти и жить своей жизнью, если он тут погибнет?! Он только из-за меня оказался здесь... - она была мрачна, голос был серьёзен и не оставлял надежды, что она способна передумать.
  Заир задумался.
  - Хорошо! - наконец, произнёс он. - Я отведу тебя в свои покои - там ты сможешь подождать. А я попробую вытащить его!
  Они ушли и через некоторое время отдалились так, что уже не слышно было ни слов, ни шагов. Тогда в коридоре, смежном с тем, в котором они разговаривали, приоткрылась дверь одной из комнат. Осторожно выглянув наружу, Халиб убедился, что рядом больше никого нет, и вышел из своего укрытия.
  Глаза его горели мрачным пламенем. Но это был гнев уже не на юнца, а на женщину, которая осмелилась обмануть важных сановников, скрыв себя за мужской одеждой. На ту, которая своим прикосновением осквернила стальной клинок... На ту, для которой нужно было найти самое тяжёлое наказание.
  
  

Глава 4


  Заир с нетерпением ожидал, когда султан Юсуф позволит ему войти.
  Было слишком раннее утро, чтобы можно было вот так просто заявиться к господину и попросить об освобождении одного из заключённых в темницу чужеземцев. Но он не был трусом и потому, как только узнал, что владыка бодрствует, отправился к нему.
  Вскоре его позвали внутрь, и, мысленно подбирая нужные слова, он вошёл в покои.
  - Что-то важное, друг мой?
  Настроение господина было весьма хорошим, и Заир решил, что это добрый знак.
  - Милости пришёл просить!
  - Ты так редко обращаешься ко мне с просьбами, что я даже заинтригован. Прошу, говори, - удивлённый Юсуф указал на сиденье напротив и хлопнул в ладоши - в комнате тут же появились служанки. Бесшумно они поставили на стол поднос с кофейником и, налив в две чашки дымящийся ароматный напиток, тут же вышли.
  - Прошу, говори! - повторил он, видя, что советник не решается начать.
  Тот подержал в руках горячую чашку и поставил обратно, и негромко произнёс:
  - Среди чужеземцев, которых вчера отправили в темницу, есть ещё один человек, которого я прошу отпустить.
  Голос его прозвучал глухо. Нет, ему не жаль было просить за Пьера! Просто он знал, что, затронь он снова эту тему, ему вновь придётся говорить и о Доминик, а этого ему теперь хотелось меньше всего!
  - Неужели и он когда-то спас тебе жизнь? - усмехнулся Юсуф, откинувшись на спинку сиденья и острым взглядом впиваясь в советника.
  - Это слуга того, кто меня спас, - пояснил Заир. - И если мы отпускаем этого юношу, нужно вернуть ему и слугу - он молод и ещё так неопытен, что не сумеет в одиночку пересечь пустыню. Отпустить его из дворца одного - то же самое, что всё равно его убить.
  Владыка задумался. Это было так странно для визиря - просить о милости, которая не требовалась: тот ведь должен был понимать, что он не собирается казнить чужеземцев! - по крайней мере, не всех... Конечно, Заир с самого начала настаивал на милосердии, но совсем не так упорно, как теперь, когда вспомнил этого юношу... И что могло так затмить его разум, чтобы он снизошёл до таких настойчивых просьб, султан не представлял.
  - Я могу надеяться?.. - не удержался тот, видя, что повелитель молчит.
  - Ты так долго служишь мне, друг мой, и так мало просьб я от тебя слышал... Но и эту не могу выполнить - никого из них и так не ожидает плаха, - объяснил Юсуф. - Они будут свободны через несколько дней, когда будут казнены те, кто действительно этого заслуживает, и утихнет злоба наших воинов, видевших нападение на меня. Иначе за стенами дворца их будет ждать расплата за то, чего они не совершали.
  - Могу я всё же сейчас забрать одного из них?
  - Поступай, как знаешь, - кивнул он благодушно и, устроившись поудобнее на тахте, спросил с интересом. - А как вышло, что он спас тебя? Я видел, как ловко он владеет кинжалом, но где же с ним столкнулся ты?
  - О, это было давно... - погрузился Заир в воспоминания. - Несколько лет назад, когда я возвращался из Англии в Дамаск, я остановился в Виндзоре. В эти дни в городе был праздник, и жители толпились на площади. Дальние улицы почти опустели, стражей там не было, и на меня напало несколько головорезов. Слуги мои сразу убежали, я защищался, как мог, но быстро был повержен...
  Он замолчал. Перед глазами его снова был тот момент: он - почти без сознания, и ему казалось, что он уже видит деревья райского сада... А потом перед взором появился печальный ангел - добрые мягкие глаза, подёрнутые какой-то тоской, с неимоверной жалостью глядели на него...
  - Что насчёт юноши? - напомнил Юсуф.
  - Это он нашёл меня - перетянул рану, позвал на помощь людей, после - приютил в каком-то доме и заботился до тех пор, пока я не встал на ноги. Потом мы разъехались и больше никогда не встречались. И я так и не сумел ничем ему отплатить... А если бы не перстень, который я тогда видел у него, я и сейчас не узнал бы его под этой маской! - с досадой признался Заир, всё ещё ощущая в этом свою вину.
  - Что ж... Можешь сказать, что его слуга свободен. Хоть так порадуешь его сердце!
  Визирь поднялся и искренне поблагодарил владыку. На душе его стало гораздо легче - ему не пришлось сказать ничего лишнего о Доминик и удалось выполнить её просьбу!
  Покинув повелителя, он спешно отправился в темницу, стремясь быстрее забрать Пьера и вернуться к Доминик, которая провела беспокойную ночь в его покоях и теперь всё ещё была как на иголках.
  В темнице чужеземцы томились в нескольких камерах. Отдельное место было отведено только двум тамплиерам, да ещё за одной решёткой на скамье лежало израненное тело: Гильберт был единственным из напавших на султана, кого не заковали в цепи. Обессиленный от потери крови, теперь ему было всё равно, казнят его или нет. Иногда, возвращаясь в сознание из горячего бреда, которым был объят его мозг, он понимал, что без лекаря не доживёт даже до плахи, но более жара его жгла ненависть - ярость, что не удалось истребить то, что он считал злом...
  Заир приказал стражам отпереть решётку. Зная доверие к нему владыки, те беспрекословно подчинились. Держа палаши наизготовку, чтобы никто из пленных не рискнул напасть, они пропустили на волю Пьера.
  Визирь показал ему следовать за собой, и тот решил, что настал час его казни. Оглянувшись, он увидел, что собратья провожают его последним взглядом, тоже считая, что он стал первым из них.
  Остатки его сомнений испарились, когда в это же время стражи открыли камеру с двумя тамплиерами и с грубой шуткой про плаху вытолкнули их наружу. Некоторое время он слышал за спиной звон их кандалов, но недолго - вслед за визирем он поднялся по лестнице ещё выше, и этот звук отдалился.
  Он шагал отяжелевшими ногами. Следом за ним шли двое стражей, и он не собирался делать попыток к бегству, понимая всю их тщетность. Он пытался вспомнить всё, что хотел бы сказать небу, предполагая, что на плахе ему такой возможности не дадут, но мысли метались в беспорядке - он не был готов к такому повороту и даже в темнице ещё надеялся, что всё обойдётся. "Лишь бы её не казнили, лишь бы сумела выбраться...", - быстро в мыслях пролистнув свою жизнь, подумал он о Доминик и остановился: визирь подвёл его к какой-то двери и сделал знак стражам. Те развернулись и ушли, а Заир аль-Хикмет распахнул её и втолкнул Пьера внутрь.
  В комнате, склонив голову на нервно сжатые руки, сидела Доминик. Она всё также была в шлеме с полумаской, скрывающей верхнюю часть лица, и глаза её были закрыты. Только губы беззвучно двигались, моля небеса о милости.
  - Вот, привёл! - громко сказал Заир, и она подняла голову.
  - Хвала небесам, ты жив! - кинулась она к Пьеру.
  - Вы оба свободны и можете уехать! - визирь нервно сел на тахту.
  Пьер всё ещё ничего не понимал, и Доминик пришлось ему объяснить.
  - Кстати, остальных ваших спутников тоже отпустят, - добавил Заир, когда она вкратце рассказала об их давнем знакомстве.
  - Невероятно! - с каким-то недоверием восхитился тот и тут же насторожился, - но двоих уже повели на казнь? Я сам слышал, как это сказал стражник!
  Доминик побледнела.
  - Странно... Я ничего не заметил, - озадаченно ответил Заир, поднимаясь. - Будьте пока здесь, я узнаю, что там происходит!
  Оставив их в большом беспокойстве, он снова отправился в темницу.
  Спустившись и обойдя камеры с чужеземцами, он понял, что одна из них теперь действительно пуста. Оглядевшись, он заметил недалеко стража, но это был уже не тот, который открывал для него дверь, выпуская Пьера.
  - Куда их повели? - спросил Заир, указав на пустую камеру.
  - Мудрый Халиб приказал выполнить распоряжение повелителя. Казнят их сегодня, - немного равнодушно ответил тот и махнул в сторону собрата, стерегущего второй вход. - Вон Расул лучше знает, где они сейчас, а я только заступил на пост.
  Визирь нервно дошёл до Расула.
  - Они у султана? Их повели, чтобы решить про казнь?
  - Нет, к чему это... Решение уже принято; их сразу: бац - и голова с плеч!.. - ответил тот, подтянувшись, чтобы выглядеть браво перед важным сановником.
  Заир быстро поднялся по лестнице, ведущей из тесной темницы на простор. От сознания, что больше ничего сделать он не может, дышать было тяжело... Да, он и так знал, что виновные не избегут казни - наказание следует за проступком, и это должны были видеть все! Но он надеялся, что Доминик к этому времени уже покинет дворец. "Если она узнает, что кого-то из её отряда казнили... - мрачно подумал он. - В её глазах и без того так много тоски и странной печали, так как я могу сообщить ей ещё о новых горестях?..".
  Несколько часов он бродил по дворцу, не зная, как вернуться в покои, где она ждала. А через какое-то время встретил Халиба: тот поднимался по лестнице и был чем-то страшно доволен.
  - Что это? - указал Заир на кровавый платок в его руке, и визирь сладостно усмехнулся.
  - Друг мой, брат мой... Это пустяки - испачкался, когда глядел, как свершается воля небес. Когда эти грешники предстанут перед...
  - Их казнили? - Заир помрачнел так, что Халиб даже удивился.
  - Ты и сам знал, что так будет!
  Тот кивнул, с трудом проглатывая откуда-то взявшийся в горле ком.
  - Но думал, что позже...
  - К чему ждать, если верное решение и так принято?
  - Несомненно... - машинально ответил Заир и развернулся. - Мне нужно идти.
  "Мне нужно идти...", - лихорадочно повторил он в голове эти слова ещё пару раз. И попробовал себя убедить: "Я сумею объяснить...".
  Он шумно открыл дверь в свои покои и, войдя, захлопнул её.
  - Ты что-то узнал? - Доминик нетерпеливо подскочила с места.
  Заир с трудом заставил свой голос звучать уверенно, и на миг на его губах даже появилась почти настоящая лёгкая улыбка.
  - Всё в порядке! Ошибка была, показалось... - кинул он, смотря на Пьера и стараясь не встречаться взглядом с Доминик.
  Она медленно села, не отрывая от него ошеломлённых глаз.
  - Они... их уже казнили, да? - очень тихо, напряжённо спросила она, похолодев.
  Заир молча, нехотя на неё посмотрел. Она опустила голову и сжала её руками.
  "Бесчеловечно... - в каком-то тумане подумала она. - Так быстро и... навсегда. И все годы, что жили они, и все мысли, что когда-то думали... Всё теперь не имеет смысла...".
  Она вдруг почувствовала, что металл маски стал ещё холоднее. Быстро стерев нежданные слёзы, она поднялась.
  - Ты не должна винить себя... - произнёс Пьер, и она резко перебила:
  - Я и не виню.
  Но это была ложь.
  - На днях отпустят остальных, - добавил Заир, - и вам всем нужно будет сразу уехать. А ты не должна была сюда и приезжать!
  - Не должна... - повторила она. - Да, я понимаю. Понимаю, не беспокойтесь... Я знаю, что их уже не вернуть...
  Её голос был до странности спокоен. Хрустально спокоен и слишком чист. Как хрустальный кувшин, готовый разбиться от слишком высокого звука, если тот внезапно прозвучит...
  Конечно, при соответствующей внешности и поведению его ноты можно было принять за слишком юный голос молодого человека. Но уже не сейчас, когда к нему обращались, как к женщине. Теперь всё вставало на свои места, и султан, находящийся в это время в коридоре за дверью вместе с Халибом, услышал то, что так хотел рассказать ему визирь, который и привёл его к покоям Заира.
  Всё же Юсуф бесстрастно взглянул на Халиба, показывая, что ему не важен этот секрет, и уже готов был развернуться и уйти, как вдруг тот, резко распахнув дверь, вошёл в комнату.
  - Что случилось? - спросил Заир, не ожидая, что вновь так скоро его увидит.
  - Всё в порядке, друг мой! Узнал, что у тебя в покоях освобождённые милостивым владыкой чужеземцы... Вот, решил лично сообщить им новость: наверняка, по доброте своей ты ещё не рассказал им о том, что некоторых их спутников уже казнили!
  Говоря это, он медленно приближался к Доминик. Не обращая на него внимания, она стояла у окна - перед ним можно было не скрывать отчаянных глаз. И она не могла ожидать, что, подойдя, он вдруг сорвёт с её головы шлем-маску!
  Она обернулась. Тёмные волосы, обрезанные до плеч, небрежно рассыпались; на лице её, удручённом и отчаявшемся, были мокрые полосы невысохших слёз. Увидев их, Халиб ласково улыбнулся, но она уже смотрела не на него, а в сторону двери - та была открыта, и за ней стоял повелитель, непередаваемым взором глядя прямо на неё...
  Резко оттолкнув Халиба, Пьер встал перед Доминик, закрывая от чужих глаз. Заир оглянулся на султана: тот посмотрел на верного друга странно - как хозяин, от которого слуга утаил жемчужину, способную украсить его казну.
  Халиб, бросив враждебный взор на Пьера, вышел неторопливо, будто смакуя момент. Дверь за ним медленно закрылась, и в комнате повисла пауза, но ненадолго - как только в коридоре затихли быстрые, лёгкие шаги султана и тяжёлые - визиря, Заир кинулся к ошеломлённой Доминик:
  - Немедленно уходите!
  Пьер с Доминик бросились собирать свои вещи, разложенные на столе. Их было мало, главное было - забрать оружие, и они спешно пристегнули ножны обратно к поясам. Уже через пару минут, собираясь сопроводить их до конюшни и убедиться, что они уехали, Заир отворил дверь в коридор. И тут же опешил - здесь стояло несколько мамлюков из охраны султана.
  - Эти люди - со мной! - не растерявшись, приказал он их пропустить, но это не помогло:
  - Мудрейший, по приказу владыки они не могут покинуть ваших покоев! - стражник даже поёжился, увидев чёрный взгляд визиря.
  - А я?
  - Ваша милость может делать всё, что хочет, но они должны остаться внутри, - он мельком глянул на показавшихся из-за спины Заира чужеземцев, заинтригованный тем, что же ещё те натворили.
  - Возвращайтесь в комнату! - обернулся к ним Заир. - Я скоро вернусь.
  Кинув напоследок опытный взгляд на вооружённых стражей и поняв, что через них живыми не пройти, Пьер закрыл дверь, а визирь поспешил к владыке. Он знал одно - или он сумеет уговорить отпустить чужаков в их земли, или же - нет. Что было бы после этого "нет", он сейчас думать не хотел...
  Султан в своих покоях был один. Увидев Заира, он нисколько не удивился, очевидно, ожидая его прихода.
  - Ты солгал мне? - спросил он, глядя так пристально, будто разрезая на части, чтобы рассмотреть, где внутри истина. - Ты сказал, юнец спас тебе жизнь.
  - И это правда, повелитель, всё до единого слова! Не было лжи - ни в словах, ни в поступках. Да, это не юноша... Но неужели это перекрывает все дела и помыслы? Ты обещал отпустить...
  - Юношу.
  Заир похолодел.
  - Разве она не имеет права на свой путь?
  Юсуф, задумавшись, не ответил. Мог ли он объяснить, что почувствовал, увидев Доминик?.. И так сквозь прорези маски горящие смелостью глаза молодого человека привлекли слишком много его внимания, заставляя удивляться скрытому внутри отчаянному бесстрашию. Теперь же - видеть в памяти это лицо, такое грустное и нежное; помнить этот звонкий голос и представлять, как она могла бы смеяться и улыбаться... Нет, он не мог её отпустить!
  Он резко встал, и Заир вдруг ощутил, как на него навалилась такая тяжесть, которой не было, даже когда он узнал о поспешной казни тамплиеров. Он понял одно: Юсуф не собирается продолжать разговор. Не о чем... Всё уже решено.
  - Повелитель! Прошу, ещё пару слов!
  Тот пронзительно посмотрел на слугу, осмелившегося ему перечить.
  - Она не выдержит плена. Она зачахнет, и ты никогда не увидишь её улыбку... Владыка, разве тебе нужны её слёзы?
  Его голос был очень напряжён, он не знал, как объяснить то, что сознавал сам. Но Юсуф как будто сразу понял, что он имеет в виду.
  - Она так много путешествует, живёт наравне с воинами... Ей нужна свобода, - тихо добавил Заир, видя на лице господина проблеск понимания.
  Тот снова задумчиво присел.
  - А разве через месяц-другой она не привыкнет к своему новому положению, не станет послушна?
  - Ты видел: она была готова расстаться с жизнью, чтобы спасти других, - осторожно напомнил визирь. - А что будет, если лишить свободы её саму?..
  Владыка постучал пальцем по подлокотнику.
  - Ступай пока! Я подумаю, как с этим быть... - махнул он рукой, и Заир медленно вышел, оглядываясь на задумавшегося господина.
  "Свобода... - усмехнулся тот. - К чему она, когда бедствуешь, передвигаясь по чужим землям и терпя лишения; к чему она, если её можно продать за покой и богатство? Свобода нужна мужчинам, не женщинам. Что они будут делать, если станут свободны? Жизнь станет для них скучна и бессмысленна! Да, Заир прав: это странная женщина, если она так печётся о своей свободе. Но понимает ли она, что за такой свободой стоит пустота?..".
  Когда визирь вернулся в свои покои, Доминик всё также стояла у окна, от которого как будто и не отходила всё это время. Она не оглянулась на шум открывшейся двери, и он сам осторожно подошёл к ней.
  Полумаска, как всегда, скрывала её лицо; а глаза спрятать было невозможно... Она посмотрела на него молча и даже грустно улыбнулась, но Заир прочёл в этом взгляде такую чёрную тоску, что ужаснулся.
  - Меня ждёт казнь? - спросила она, снова уткнувшись в окно, будто её не интересовал ответ.
  - Нет, ни за что! Владыка не хочет отпускать тебя... - прошептал визирь, но она, казалось, не слышала - проглотив сухой комок в горле, она глухо повторила:
  - Меня ждёт казнь.
  Он понял. Он ещё немного постоял рядом, чтобы попробовать спросить:
  - Разве ты не можешь...
  Но она тихо перебила:
  - Смирение - это не моя жизнь.
  Он говорил что-то ещё, но её взгляд, проходя сквозь окно, отрешенно упирался в глубокое небо. И Заир сдался, видя, что слова его не могут ничего изменить - ни в душе султана, ни в сердце Доминик.
  А она ощущала глубокую, тягостную пустоту сейчас. Конечно, теперь, в конце этого странствия, этого пути, который она сама выбрала, было невероятно досадным проиграть в неравной борьбе с другими людьми! - она хотела отправиться в дорогу, а её задерживали... Но гораздо большим страхом был не этот проигрыш, не понимание, что кто-то другой может быть сильнее, может считать своё собственное решение по твоей судьбе главнее, а иное - потерять свободу. Свобода так сладка! - даже несколько дней, проведённых с нею, напрочь меняют сердца, не позволяя им более смиряться. А рабство, плен для того, кто не может смириться, - это жгучее пламя, медленно сжирающее душу...
  Дверь снова хлопнула: в комнату вошёл Юсуф. В глазах его мелькнули молнии, когда он увидел, что Пьер, резко поднявшись и встав рядом, снова загородил собой Доминик. Она обернулась и, заметив султана, помрачнела.
  - Вы обещали нас отпустить. Или это не так? - отвернувшись, сухо спросила она, не желая на него смотреть, и он ощутил, что душа его горит. На миг нахмурившись с досады, что действительно обещал отпустить юнца и его слугу, он тут же взял себя в руки.
  - Конечно, обещание нерушимо! Но я хочу вам кое-что предложить: в темнице томятся ваши спутники - я готов отпустить и их, если вы согласитесь некоторое время пожить в моём дворце.
  - Я много слышала о великодушии и мудрости султана и убеждена в том, что ни в чём не повинные люди и так будут освобождены! - ответила она, помня, что сказал Заир: владыка не собирался казнить её спутников, а значит, ему придётся отпустить их независимо от её ответа - просто потому что справедливые люди по-другому поступить не могут.
  - Вы правы, - пристально глядя на неё, усмехнулся султан её уверенности, - невиновные будут отпущены... Но ведь есть и другой - тот, кто напал на меня. Кстати, он ранен и скоро сгниёт в темнице от своих ран; а, может, я всё-таки отправлю к нему лекаря - но лишь, чтобы он в сознании видел тот час, когда его поведут на плаху! - жёстко сказал он и, заметив, что Доминик побледнела, чуть мягче добавил. - Всё же я смогу забыть о его проступке и прислать ему лекаря, и даже отпустить на свободу, когда раны затянутся, - но только если вы этого захотите. Взамен же я прошу лишь одного: немного поживите в этом дворце, радуя нас своим присутствием. Мне кажется, это не такая дорогая цена за жизнь, чтобы от неё отказываться?
  Она помолчала, обдумывая.
  - Не смей! - услышала она на ухо шёпот Пьера. - Ты не должна...
  "Не должна... Не должна... - как в тумане, понеслись в её голове мысли. - Я никому ничего не должна... Я уже говорила так, очень давно, в прошлом, говорила!.. У меня был выбор, и я его сделала, и где я сейчас?.. Могла ли я поступить иначе тогда? И могу ли поступить иначе теперь...".
  - Сколько времени мне нужно пробыть здесь, чтобы оплатить вашу щедрость? - хмуро спросила она.
  - Сколько сами решите, но, конечно, не меньше, чем потребуется для выздоровления вашего спутника.
  - И я могу жить тут так, как привыкла сама? - недоверчиво уточнила она, но он не ответил, сдержанно глядя на неё, не споря и не выдавая истинных чувств.
  Он был уверен: главное - это убедить её остаться. "Когда она поживёт здесь, в уюте и спокойствии, она расслабится", - подумал он. "Это ведь странствия и близость к опасностям сделали её сильной и осторожной. Она отдохнёт и снова вспомнит свою женскую сущность, и сама захочет остаться тут, в роскоши и комфорте. Нужно лишь время... А если позже она и решит всерьёз покинуть дворец, то тогда и узнает, что это невозможно. Ей останется только смириться, но это будет легко - она ведь уже привыкнет жить здесь", - мысленно отметил он, бесстрастно глядя на неё.
  Доминик оглянулась, будто в поисках помощи или знака, указавшего бы, как поступить. Но во взгляде Пьера она прочла категоричный отказ, а в глазах Заира прочесть совет или подсказку было невозможно...
  Ещё раз она подумала о том, как хорошо было бы прямо сейчас же отправиться в путь и, проехав крепостные ворота, навсегда забыть об этих тяжёлых днях!.. Но тут же ощутила, что на душе её вечно висела бы тень казнённого Гильберта. Да, она не знала его, как человека, никогда не беседовала с ним по душам, не считала другом... Но он был человеком - живым. И, если бы она отказалась, он навсегда исчез бы из этого мира. "Могу ли я это позволить? Могу ли я позволить это самой себе?", - снова подумала она и, наконец, решилась.
  - У меня нет другого выхода, - тихо произнесла она, и Пьер мысленно выругался. - Я останусь здесь... ненадолго - пока Гильберт не поправится... Вы ведь направите к нему лекаря?
  Она вопрошающе взглянула на Юсуфа, и тот довольно про себя отметил, что в её глазах не было неприязни к нему. Тонко улыбнувшись, он кивнул в ответ и направился к выходу, по пути махнув рукой Заиру. Тот пошёл следом, сам не понимая, рад ли тому, что всё так произошло... - он был верным слугой и другом султана, но он был другом и для Доминик... Он бы желал, чтобы они оба были счастливы! А было ли это возможно, он не знал.
  
  

Глава 5


  Когда в комнаты Заира аль-Хикмета пришли слуги, чтобы отвести Доминик в её покои, она всё ещё нервничала, беспокоясь, что за словами султана скрывалось нечто иное, не то, что она на самом деле слышала. И всё же, как оказалось, опасаться было нечего: ей выделили с десяток комнат, обставленных так изысканно, что она ощутила себя в райском месте, и на гарем это похоже не было, как не было тут и никаких наложниц. Впрочем, шуму было достаточно и без них - как только она вошла, её сразу обступили служанки. Их было много, они без умолку щебетали и, казалось, только и мечтали ей угодить. Причём, говорили они лишь на арабском, и Доминик, до сих пор скрывающая, что знает язык, не могла объяснить им, что они уже слишком навязчивы...
  Жестом указав, чтобы они не мешались под ногами, она прошлась, внимательно осматривая каждый угол, по всем комнатам вместе с Пьером. Сколько времени она собиралась здесь пробыть, она и сама не знала, и надеялась лишь, что вскоре Гильберт, набравшись сил, сумеет сесть на коня, и они снова отправятся в дорогу. Теперь, когда остальных их спутников выпустили из темницы и, вернув пожитки и коней, слишком спешно, несмотря на уходящий дневной свет, проводили из дворца до самых ворот Уршалим ал-Кудс, им троим нужно было держаться вместе. Потому, когда слуги явились за ней в комнаты Заира, она захватила с собой и Пьера, и они неторопливо прошли по дворцовым коридорам, стремясь запомнить путь к её покоям, а после тщательно изучили и их. Осмотрев всё, Доминик проводила Пьера и осталась в обществе служанок.
  Вернувшись в одну из комнат, она замерла у резного окна - внизу посреди зелёных аллей раскинулся цветущий сад, и на миг она им залюбовалась.
  "Святой Мир давно занял место в моём сердце, хоть и не ждала, что когда-нибудь ещё сюда вернусь... - задумалась она. - И эта красота мне снилась, и этот воздух песчаный - тоже...". Она глубоко вздохнула, ощутив грусть: перед глазами её в прозрачном пространстве чистого неба медленно проявлялись воспоминания - из далёкого прошлого, того самого, страшного... Когда она стала одинока и так бессмысленно печальна в этом мире.
  Это случилось недалеко от этих мест: она оказалась в пустыне - там, где нет людей, где никто не может помочь, если окажешься один... И это так сложно - оказаться в беде одному, без надежды спастись самому, но с отчаянным знанием - что где-то недалеко есть так много людей и каждый из них мог бы чем-то помочь!..
  Тогда она открыла глаза - и увидела песок: жёлтый, рассыпающийся в ладонях, движущийся под ногами; норовящий утопить в себе. Горячий, как бред воспалённого сознания, которое не хотело верить, что то, что оно сейчас видит, - это реальность! Новая реальность её бытия.
  Когда порывы ветра, кружащие вокруг неё миллионы песчинок в бесконечном танце, резко стихли, она увидела невдалеке человека - он смотрел на неё, не двигаясь с места, и поначалу она решила, что это мираж. Но он подошёл ближе и спросил, откуда она. И, узнав, не назвал безумной, потому что сам видел, как внезапно она появилась в пустом пространстве. Это он поддержал её, помог обрести себя в этом мире и дал всё, чтобы она смогла жить и искать свой путь. "Искать и жить, даже в этом, чужом для меня мире... - подумала она с тоской. - Он подарил мне смелость и надежду и помог понять, что только вера никогда не предаёт нас. Если только мы сами не предаём её...".
  Теперь же Онфруа - единственного друга, знавшего о ней всю правду на этой земле, - больше не было. А то время, которое она провела здесь, рядом с ним, с его мудростью, осталось для неё самым счастливым и светлым в этом мире, и нигде не было ничего, способного так же ярко напомнить о нём, как её собственные воспоминания...
  Рядом раздался шум, и мысли её, словно испугавшись быть замеченными со стороны, резко метнулись в настоящее. Доминик обернулась: за спиной её опять стояли служанки. В руках у одних были подносы с угощениями, у других - драгоценности. Сдержав разочарованный вздох, - девушки подходили уже не в первый раз, будто специально пытаясь отвлечь её от раздумий, - она отмахнулась от них и отправилась в спальню.
  Сдвинув стоящие на столе зеркало, пару шкатулок и гребни, она бережно разложила свои вещи: меч, небольшой мешочек с деньгами, кинжал, шлем, слитый с полумаской; сняла и положила рядом плащ и кольчужную рубашку. Остальное было в походных сумках, прикрученных к седлу - сейчас те должны были лежать в стойле рядом с расседланным Аженти, к которому Доминик то и дело мысленно возвращалась, надеясь, что и ему приготовили достойные условия для проживания.
  Устало она прилегла на кровать. Через пару минут немыслимого покоя поняв, что очень быстро засыпает, неимоверным усилием она заставила себя подняться и забрать со стола кинжал - его она спрятала под подушку и только потом позволила себе положить на неё голову, и моментально уснула.
  Проснувшись на следующий день, она с удовольствием отметила, что прекрасно отдохнула! Ещё немного она понежилась в кровати, а после неторопливо поднялась. Первой мыслью её было снова пройтись по комнатам, чтобы вдоволь насмотреться на окружающую красоту и насладиться видами из окон, но взгляд её упал на стол, и благодушное настроение резко изменилось - на столе лежал мешочек с монетами, но других оставленных там вчера вещей не оказалось.
  Поспешно сунув руку под подушку, она поняла, что кинжал на месте, и сразу пристегнула его к поясу, радуясь, что из-за усталости накануне не надела приготовленную для неё ночную сорочку. Иначе, судя по всему, её лишили бы и этого, столь удобного, походного костюма мужского покроя, удачно скрывающего женскую фигуру!
  Обыскав спальню и убедившись, что меча и кольчужной рубашки здесь на самом деле нет, она прошлась по остальным комнатам. Везде было красиво, стояли удобные диванчики с подушками из золотой нити и столики с искусно вырезанным орнаментом по краям; в воздухе висело благоухание, доводящее до безумия... Суетились служанки, уставляя подносы со сладостями, быстро передвигаясь из комнаты в комнату и поправляя занавески, окуривая покои немного душным ароматом, будто дыхания цветов было мало... А вот меча и остальных её вещей нигде видно не было. Поняв, что сама ничего не найдёт, Доминик попыталась выяснить что-нибудь у одной из служанок, но безрезультатно - эта говорила только на арабском и вопросов не понимала. Она дёрнула вторую, и третью, но всё было без толку!
  В конце концов, под руку ей попалась и главная - Бухзатан. Та достаточно знала чужой язык, чтобы сообщить:
  - Вещей нет, госпожа! Их унесли.
  Говорила она это весьма почтительно и, Доминик, открывшая было рот, чтобы возмутиться, проглотила негодование.
  - Куда же? - уточнила она, надеясь на миролюбивое разрешение вопроса, но та просто развела руками. - А почему?
  - А зачем они вам? - вместо ответа спросила Бухзатан, глядя так удивлённо, будто не видела ни единой причины, отчего госпоже нужно было бы знать, где её старые вещи, и Доминик снова осеклась - взгляд служанки был так простодушен, наивен и чист...
  - А кто знает, где они?
  - Моя госпожа, мы собрали вещи, чтобы они вам не мешали, и отдали их слугам.
  - Утром? Недавно?
  - Ночью ещё, сразу, как вы уснули.
  - А каким слугам? Где они сейчас? - уточнила она, уже теряя терпение.
  Служанка молчала, простодушно глядя в ответ, будто не понимая вопроса.
  - Спрашиваю, слуги чьи были? Визиря, султана? - повторила она, и та закивала:
  - Визиря, султана...
  Мысленно выругавшись, Доминик развернулась и ушла. Бухзатан же, пытливым взором проводив её до двери, ведущей из покоев в коридор, хлопнула в ладоши - и две служанки торопливо вышли следом...
  Доминик успела дойти по коридору до первого поворота, когда встретила Пьера. Тот шагал бодро и, очевидно, тоже неплохо отдохнул. Увидев его, она обрадовалась тому, что может, наконец, поделиться своим возмущением, но на некотором расстоянии позади него заметила незнакомого сарацина и постаралась взять себя в руки.
  - У тебя осталась кольчуга? - негромко спросила она.
  Вопрос Пьеру показался странным, и он даже усмехнулся:
  - Моя кольчуга? Конечно! А кому бы она тут понадобилась?
  - Вот и я думаю - кому? - тихо добавила она. - У меня исчезло всё - меч и плащ, и остальные вещи...
  - Похоже, здесь свои правила... - понимающе кивнул он и осторожно указал глазами в сторону араба, - кажется, вон тот пришёл сюда следом за мной: когда я выходил из комнаты, он был за дверью...
  - Думаешь, следит?
  - А за тобой?
  - Вряд ли! - недоверчиво усмехнулась она, но Пьер многозначительно посмотрел на что-то за её спиной.
  Доминик оглянулась - недалеко темнели две фигуры, закрытые чёрными накидками. Девушки или женщины, лиц которых отсюда было не разглядеть, о чём-то беседовали.
  - Ну, это было бы бессмысленно! Они просто разговаривают, - пожала она плечами. - И, знаешь, пойду-ка найду Заира - уж он-то, наверняка, поможет мне разыскать вещи!
  - Что ж, а я спущусь в конюшню... - услышала она, отходя.
  "Хорошо, позже я к тебе присоединюсь!", - мысленно ответила она и отправилась искать визиря. Но его найти оказалось несложно - похоже было, что лишь приставленные к ней служанки не понимают её языка: почти все слуги и сановники, которых она встречала по пути в коридорах дворца, вполне сносно объясняли, где сейчас тот может быть.
  Заир в это время вместе с Халибом находился у султана - они обсуждали ближайшие военные действия, но при виде Доминик разговор их изменился. Благодушно Юсуф спросил, как ей понравились покои, но она не ответила и сразу перешла к делу.
  - Мои вещи пропали, - строго сказала она, и на лице Заира аль-Хикмета появилась какая-то озабоченность.
  - Как это? - напряжённо уточнил он, а Халиб молча, но весьма красноречиво возвёл руки к небу, ужасаясь невежеству женщины, не умеющей вести приятную беседу. Но этот жест, призванный утихомирить, Доминик ещё больше возмутил.
  - Плащ, рубашка, меч... - всё исчезло, и служанки не говорят, куда! Вот кому понадобился мой меч?! - ехидно заметила она.
  - А вам он зачем? - в вашу сторону никто не посмеет и взгляда кинуть! - ответил Юсуф. Но её это не устроило, и в голосе появились нотки начинающегося шторма:
  - Это мои вещи и ничьи больше, и я не променяла бы их и на самые красивые наряды! А такого меча, с которым сроднилась моя рука, и вовсе нигде не найти.
  - Ещё один подарок того, кого уже нет?.. - оскалился Халиб, вспомнив её слова, сказанные в тот день, когда выяснилось о пропаже кольца.
  Доминик, вспыхнув, уставилась на него жёстким немигающим взором.
  - Им мне подарен кинжал - и он так заточен, что поспорит с самими острыми языками! Если ваши глаза видят, а память хороша, вы наверняка вспомните, что этот клинок недавно ранил ваших собратьев!
  - Ни к чему сотрясать воздух гневом! - произнёс владыка, взглядом приказав советнику замолчать. - Любая ваша прихоть вселяет радость в наши сердца и будет тотчас же исполнена!
  В его глазах скрывалось многое, но она в них смотреть не собиралась.
  - Не сомневалась в вашей мудрости! - бросила она, глядя в пол, и быстро вышла в коридор. И, не заметив два преследующих её силуэта, направилась к выходу из дворца.
  Пьер всё ещё находился в конюшне, его конь Аселет был уже оседлан. В стойле через пару мест содержался Аженти, и Доминик направилась к нему, сразу забыв про все неприятности.
  - Что с вещами? - спросил Пьер, и она вновь помрачнела.
  - Обещали вернуть.
  Она огляделась. Походные мешки, которые в пути были прикручены к седлу, теперь стояли отдельно. Не похоже было, чтобы в них рылись, но на всякий случай она раскрыла их и осмотрела всё, что лежало сверху, надеясь, что её личные вещи, которые ночью были вынесены из спальни, были положены хотя бы сюда... Но нет - здесь их тоже не было! Разочарованно закрыв мешки, она сдвинула их на место.
  Пьер помог ей оседлать Аженти, и вскоре они вышли во двор. И служанки, терпеливо ожидавшие её неподалёку от конюшни, с ужасом увидели, как она вместе с чужеземцем выехала за открытые ворота. Поняв, что они её потеряли, они побежали докладывать Бухзатан о произошедшем. Впрочем, та, хоть и отругала их, не восприняла эту новость с таким же ужасом, а отправила их обратно, ждать госпожу.
  Вдоволь накатавшись, Доминик с Пьером вернулись через несколько часов. Пьер остался смотреть, как конюхи будут приводить коней в порядок, а её продолжала мучить мысль вернуть себе оружие - прогулка, хоть и освежила, не избавила от неприятного осадка после разговора с султаном, и, не желая сейчас возвращаться во дворец, она направилась к садам.
  Тут было лучше, чем в комнатах и коридорах дворца, - без суеты слуг и взглядов мамлюков... Только свежесть и простор. Оставалось лишь найти место поукромней, чтобы отдохнуть в тишине, и она продолжала шагать и шагать. Деревья расступались перед каменными дорожками, уводящими далеко вглубь цветущего сада, но одна всё вилась и вилась вокруг дворца! Стремясь найти её окончание, Доминик терпеливо шла, пока не обогнула половину здания. И, к своему удовольствию, оказалась в весьма интересном месте: это было похоже на тренировочную площадку. Воины отрабатывали позиции, и с каким-то злорадством она вдруг подумала, что очень вовремя их встретила: у неё ведь забрали меч, а значит, она имеет право получить другой! Она решительно направилась прямо к ним.
  - Кто это? Не похож на наших... - остановив свой бой, спросил один из воинов, Инсар, первым увидевший, что к ним приближается незнакомец.
  Через какое-то время стало видно его лицо, и Селим, тоже остановив тренировку и опершись на меч, всмотрелся в странно знакомые черты.
  - Чужеземец... - процедил он, не веря своим же словам.
  Он получил чёткие указания и потому, видя сейчас, что госпожа идёт прямо к ним, по привычке одев свой мужской костюм, в котором она больше бы походила на юношу, если бы голову прикрывал капюшон от плаща или же если бы никто не знал, кто она на самом деле, он бросился к ней, чтобы она не успела подойти ближе.
  Заметив его движение, она остановилась, поняв, что глава мамлюков не желает, чтобы она дошла до его воинов. Впрочем, это её не беспокоило - ей нужен был только клинок, и, когда, подойдя к ней, Селим почтительно уточнил, что она тут делает, Доминик просто указала на стойки с оружием, которые стояли на песке у тренировочной площадки.
  - Мне нужен меч. Где его взять? Там?
  Он поспешил протянуть ей меч, который держал в руке. Доминик взяла его, несколько раз взмахнула, проверяя, удобно ли он лежит в её ладони, и, благодарно кивнув, ушла в обратную сторону. Вскоре, перейдя на другую тропинку, она дошла и до сада, где замедлилась, решив неторопливо прогуляться - дело было сделано, меч был в её руках, и теперь ей стало спокойнее, чем утром.
  Впрочем, присев через какое-то время на край фонтана, она снова напряглась, заметив, что на расстоянии от неё стоит всё тот же Селим. Поднявшись и пройдя ещё, она оглянулась и поняла, что расстояние между ними не увеличилось...
  Недовольная, она вернулась ко входу во дворец. Две женщины, закрытые чадрами, подскочили со стоящей неподалёку мраморной скамьи и, казалось бы, продолжили свой разговор. И эти две фигуры были весьма похожи на те, которые она видела за собой утром! Торопливо пройдя мимо них, она вметнулась во дворец. За спиной она ощущала чужие шаги и теперь была уверена, что знает, чьи они...
  Вещи, как ей и обещали, действительно вернулись к ней в этот же день - все, кроме одной: был уже поздний вечер, потому она не стала выяснять, отчего не принесли обратно её меч. Она даже успела подумать, что, возможно, ей никогда больше его и не вернут, и просто решила на следующий же день уйти из дворца пораньше на прогулку, чтобы лица служанок не напоминали ей об огорчениях дня прошедшего. Но утром, когда она ещё не успела оставить покои, к ней зашёл Заир с предложением показать красоты дворца.
  - Пожалуй, я не прочь... - ответила она. - Только сегодня я собиралась в другое место.
  - Куда?
  - Мне надо к Онфруа, - ответила она.
  В своё время, когда они с Заиром были в Виндзоре, они много беседовали, и она рассказывала ему о своём друге, о том, как он был ей дорог и что, вынужденной странствовать в поисках кое-чего, о чём она не упоминала, ей пришлось его покинуть; и она больше никогда не видела его, ведь вскоре он погиб.
  - Но ведь он?.. - осторожно начал Заир, и она, вздохнув, поправилась:
  - Мне нужно посетить место, где лежат его останки.
  - А дворец? - ты ведь ещё не осмотрелась...
  - Признаюсь, у меня сейчас не очень подходящее настроение.
  - А могила Онфруа?..
  Она молча кивнула.
  - И, раз уж ты здесь, расскажи, друг мой: почему из всех вещей мне решили не возвращать именно меч? - вспомнив, уточнила она.
  Он, казалось, искренне удивился. Подозвав ближайшую служанку, он спросил про меч у неё, и та с воодушевлением рассказала, что его действительно приносили и что Бухзатан, чтобы угодить госпоже, взяла на себя смелость отправить его в оружейную.
  Заир тут же перевёл, что меч почистят, заточат и снова вернут. Конечно, он и подумать не мог, что Доминик и так неплохо поняла, что было сказано, и уж тем более не мог представить, что её воображение рисует сейчас весьма красочную картину - как она сама рассматривает оружейную комнату.
  "И какие там, должно быть, редкие экземпляры!..", - с удовольствием подумала она, с уважением относясь к стальным клинкам - они не раз уже спасали ей жизнь на этой земле, и она не упускала случая рассмотреть их лучшие образцы.
  - Просто великолепно! - вслух ответила она, и Заир усмехнулся этой искренней радости, не подозревая об её истинном источнике. - А теперь - к могиле?
  Её энтузиазм сразу утих, как только она увидела выражение его лица.
  - Усопшие ушли, и ни к чему нарушать их покой!.. - поспешил он отказаться. - Давай лучше покажу тебе дворец?
  - Как хочешь... Ты ступай, а мне собраться нужно! - махнув на прощанье, она поторопилась перейти в другую комнату, чтобы он не заметил её разочарования.
  Заир ушёл, рассчитывая вернуться, когда она подготовится к прогулке, а она, торопливо пристегнув к поясу походного костюма мешочек с деньгами, спешно покинула дворец. В конюшне, не вслушиваясь в объяснения конюха про какой-то приказ, она оседлала Аженти, а после направилась прямо к дворцовым воротам. На этом её прогулка окончилась - стражи монотонно бубнили, что пропустить не могут... Это было странно, тем более, что в прошлый раз их с Пьером никто не останавливал. Но теперь ей пройти не удалось, и, отойдя и встав чуть поодаль, она с досадой уставилась на упрямых стражников, раздумывая, как поступить. Тут её мысли прервал знакомый голос:
  - Что вы здесь делаете? - на лице Халиба читалось явное неодобрение.
  - Как хорошо, что вы оказались рядом! - почти обрадовалась она. - Меня не пропускают. Почему?
  - Удивлён, что вы здесь! - сказал он, не обращая внимания на её вопросы. - Вы ведь должны находиться в своих покоях?
  - Разве я что-то должна? - нахмурилась она.
  - О, я сразу заметил, что вы многого не понимаете в этом мире. Я мог бы вам помочь - например, рассказать, как не гневить небеса своими мыслями и поведением...
  - Лучше прикажите меня пропустить! - перебила она, и он оскорблённо усмехнулся:
  - Боюсь, это не в моих силах! - приказы страже поступают только от военных советников султана. Обратитесь к владыке или к Заиру аль-Хикмету!
  - Разве я не могу ходить, когда и куда захочу?
  - Вы теперь во дворце великого султана! - благочинно возвёл он руки к небу, но в глазах у него был яд. - И потому для вас лучше всего - подчиниться и узнать у Заира, что вам на самом деле позволено. Я вас к нему проведу! - добавил он, упиваясь своими словами и ловя в своевольных глазах отблеск огня.
  Поразмыслив, она всё же нехотя пошла за ним, а в голове её засел вопрос: если приказы страже поступают от султана и Заира, то кто из них сегодня запретил ей выезд?..
  Халиб же был очень доволен, увидев, что она молча идёт следом, и решив, что при надлежащей строгости и такую можно быстро приучить к послушанию. Правда, он успел и изменить своё мнение - сразу, как только она, более не слушая его слов, свернула к конюшне. Мысленно занеся в список её проступков и непокорность, Халиб поторопился войти во дворец и, найдя Заира, передать, где сейчас Доминик.
  Тот поспешил к конюшне, но к этому времени внутри остался только конюх. Мысленно согласившись с Халибом насчёт её непоседливости, Заир вышел во двор и огляделся. Неподалёку шумела группа сарацин, и он направился к ним: в центре образовавшегося круга шёл небольшой поединок - мальчик сражался, и весьма умело, со взрослым воином.
  Ненадолго задержавшись здесь, визирь понаблюдал за боем и, увидев, как ловко мальчишка отразил новый удар, даже довольно прищёлкнул языком. Вскоре вспомнив, что собирался найти Доминик, он ещё раз огляделся. Её тут не было. Поспрашивав у разгорячённых сарацин, не видели ли они неподалёку чужеземца, он понял, что, вероятнее всего, она направилась в сад - туда указал ему один из арабов, - и, чтобы снова с ней не разминуться, прибавил шагу. Через некоторое время он действительно сумел найти её в одиночестве в тени деревьев - она сидела на резной скамейке и, казалось, размышляла о чём-то грустном: лицо её было печально и немного растеряно. Впрочем, увидев Заира, она попыталась приветливо улыбнуться.
  - Почему ты не дождалась меня в покоях?.. - начал он с упрёков, но она задумчиво перебила:
  - Почему так происходит? - почему мы учим не созиданию, а убивать?..
  - Кого?
  - Каждый имеет право на жизнь, так как можно учить бою ребёнка? Ведь сейчас, когда он так мал, ему нужно объяснять, что мир создан для всех людей, независимо от их отличий?
  - Он хочет быть воином - а воин, не умеющий биться, сразу найдёт свою смерть, - ответил он, поняв, что речь о тренировке, которую он видел.
  - А так хочется, чтобы никогда не было войн и убийств... Но я не знаю, что для этого нужно сделать. Знает ли кто-то ещё?.. Может, надо одновременно всех детей в мире учить созиданию и любви к жизни во всех её проявлениях, вере в силу человеческой души, а не в то, что из-за одного убийственного удара улучшится жизнь? - и тогда с их взрослением войны сами собой перестанут существовать, потому что будут бесполезны и просто немыслимы?
  - Думаю, в это можно верить, - уклончиво ответил он, но она не позволила ему промолчать и упрямо повторила:
  - Ты считаешь, что так не может быть? Что не может быть мира без войны и пролитой крови?
  Заир задумался: "Стоит ли говорить правду ей, так рьяно верящей в доброту каждого человека?.. Не лучше ли солгать и позволить наслаждаться надеждой, пусть и такой странной, что это будущее когда-нибудь наступит?".
  - В мире всегда будут люди, - нехотя ответил он, - готовые для получения власти отдать чужие жизни, и они уничтожат тех, кто не сумеет за себя постоять, тех, кто будет созидать, не умея защищаться. Так что мы сами должны учиться этому и должны учить защищаться и других!
  - Значит, с тем, как устроен мир, надо смириться?.. - заметила она задумчиво и, помолчав, негромко добавила, - знаешь, иногда я думаю о нём - о смирении. Не слышать своих желаний, делать, как принято; жить - самому, но так, как считается правильным другими... Это - смирение?.. А жизнь ли это?
  - Принимать как данность то, что происходит, ведь всё, что делается, давно записано на небесах, - это смирение и жизнь. Это значит, что ты с миром встречаешь всё, что тебе уготовано, не ропщешь на судьбу и идёшь вперёд.
  - А если пытаешься изменить?.. - изменить свой путь, дорогу, по которой идёшь? - это тоже записано, да? Ведь написано всё?
  Заир молчал, и она продолжила сама, погружаясь в давние воспоминания.
  - Когда-то в глухом местечке я встретила красивую женщину. Она была приезжей, чужестранкой... Она чуралась людей, но мне однажды удалось с ней поговорить, и я спросила, не жалеет ли она о том, что находится в такой глуши. А она сказала только, что теперь боится людей... - она была так красива, что в родном краю её пытались украсть: захотели, как предмет, запереть у себя дома, не спрашивая её саму, хочет она этого или нет, как будто она не имеет права сама решать, как и где ей жить... - а ведь небо всем дало такой выбор! Но ей повезло - соседи увидели чужого человека и схватили.
  - Вот видишь, - ответил визирь спокойно. - Всё в этом мире происходит так, как должно быть.
  - Только ей это не помогло: в родных краях посчитали виновной в случившемся её, хоть она и слабее. Её собирались наказать на глазах у всех, чтобы было примером, и только случайность позволила ей выжить.
  - Небо всегда помогает тем, кто чист!
  - Она сбежала. Но жить ей уже не хотелось - как она могла спокойно жить среди людей, понимая, что в любой момент, не щадя её, не зная её, они могут пожелать её уничтожить?..
  - Все способны ошибиться, - отметил он.
  - Несомненно... - горько усмехнулась Доминик. - Но должна ли была она смириться с тем, что её ложно обвинили, что её путь стал другим?
  Заир поймал вопрошающий взгляд, но ответа у него не было: он понимал, что она хочет услышать, но не мог ей этого сказать. Как он мог ответить, что нужно всегда бороться? - за себя, за свою жизнь, за судьбу и любимых людей... Как он мог сейчас призывать её к борьбе, стремясь, наоборот, чтобы она остановила свой бег, забыла о способном защитить её мече и осталась во дворце султана, которому он верно служит?..
  Он не нашёл ответа, и вокруг воцарилась тишина. Флейта, которая ещё недавно источала свою странно тоскливую мелодию, тоже смолкла, будто прислушиваясь к их разговору, который так резко и внезапно иссяк, и Доминик вдруг усмехнулась: слова затихли, а горечь - осталась... Она так хотела, произнеся вслух, разрушить её, разрушить ту боль, которую она носила в своей памяти, и освободиться от этой тяжести! Но, оказалось, она сама только пнула и разбудила дракона в своей душе, и теперь он, разбуженный, не хотел тихо лежать и готовился к огненной буре.
  Ей нужен был выплеск, выход для гнева и страха, которые столько времени копились внутри! Ей нужен был кто-то мудрый, кто бы понимал её...
  - Ворота, Заир, - стражи меня не пропустили, а я должна выехать - могила Онфруа...
  - О, мне нужно идти! - извинившись, он резко покинул её и быстро скрылся из глаз, свернув за поворотом уводящей в сторону тропинки.
  Доминик удивилась, но долго над его уходом размышлять не стала и даже порадовалась своему одиночеству на просторе. Правда, насладиться им ей всё же не удалось - вскоре за кустами, как будто случайно найдя именно это место, появились слуги. "Похоже, Заир тоже уверен, что мне нельзя оставаться одной...", - с досадой отметила она. Впрочем, ещё сильнее она бы озадачилась, если бы догадалась о причине его внезапного ухода - а он просто не знал, как объяснить, что владыка приказал не выпускать её с территории дворца!..
  Она вернулась обратно, в свои покои. Здесь было всё также шумно, суетились служанки, и Доминик укрылась от навязчивого внимания в спальне.
  Отдохнув немного на мягкой свежей постели, скучающим взором она осмотрела уже знакомый интерьер, и взгляд её остановился на шкатулке, стоящей на столе. Подойдя и с интересом протянув руку, она вдруг лишь осторожно провела по ларцу пальцем, и на лице её проявилось какое-то сомнение или разочарование, а, может, и растерянность... Такая, которая возникает, когда через много лет прямо перед собой внезапно видишь то, что считал безнадежно утерянным, то, что когда-то было важным для тебя и дорогим...
  И ведь было время, - пусть уже слишком давно, в двадцать первом веке, где её звали именем Эрика, - когда она очень любила красивые вещи! И будь сейчас здесь та девушка, теперь такая далёкая, она уже прыгала бы от счастья просто держать в руках столь изысканную вещь, просто находиться рядом с ней! Но Эрики больше не было...
  Да, шкатулка была восхитительна, как, - она понимала, - и то, что лежало внутри! Но Доминик не могла себе позволить ничего - никакого лишнего любования, никакой радости... Она смотрела на этот предмет, который раньше привёл бы её в восторг, так, будто находилась в музее и рассматривала экспонат - он был красив, и необычайно, но она глядела на него, как на временную красоту, которая не может ей принадлежать и на которую можно лишь бросить пару взглядов, чтобы потом больше никогда не встретить...
  Решившись всё же, она чуть приоткрыла резную крышку бережно и с проснувшейся на миг особой нежностью, которую молоденькие девушки испытывают к прекрасным вещам. Внутри сияла роскошь. И в былое время, забыв обо всём на свете, Эрика уже высыпала бы все украшения на постель, чтобы часами перебирать их, как священные чётки!.. Но не теперь...
  Закрыв шкатулку, она отрешённо присела на кровать, понимая, что не может... не может поступать так свободно и легко, как раньше... Она хотела бы подскочить, смеясь от радости, высыпать драгоценности и копаться в них, но - пуф!.. Как пустой звук, это воспоминание было лишь отголоском её прошлого. Теперь она, Доминик, не могла поступить так по-детски наивно, или по-девичьи искренно, - что-то не позволяло, словно в сердце была чёрная яма, не позволяющая через себя перепрыгнуть...
  Раздался шорох - дверь осторожно отворилась, и в комнату заглянула молоденькая Инас.
  - Госпожа! Владыка желает войти... - она замерла в ожидании, но Доминик не знала, что ответить, чтобы никто не догадался, что она понимает арабский. Пока она думала, как выпроводить служанку ни с чем, в комнату, не дождавшись приглашения, уверенно вошёл султан. Инас тут же покинула их, и он довольно расположился на тахте, будто вовсе не заметив неприятного удивления Доминик.
  - Прекрасная погода, не так ли?
  - И впрямь - сегодня была отличная погода для конной прогулки, но меня за ворота не выпустили! Как сделать, чтобы это больше не повторилось? - ответила она вопросом, но он, казалось, его не понял.
  - Вы видели драгоценности? - указал он в сторону стола.
  - Мне нужно выехать на прогулку, - повторила она терпеливо, и Юсуф пожал плечами.
  - Не понимаю, зачем... Вы ещё не осмотрели дворец. А как прекрасны сады!.. А украшения - вы будете сиять, как солнце!
  - Чтобы понять, как великолепен дворец, мне достаточно и роскоши ваших слов. Меня же манит простор улиц, и этому зову я отказать не могу! - твёрдо ответила она, но он молчал. И с удивлением она вдруг поняла, что он не хочет говорить о просторе, который так важен для неё самой, - будто она просит очень много или, наоборот, так немыслимо мало, что это не стоит и капли внимания!
  - Разве это странная просьба? - осторожно произнесла она, ощутив в груди какой-то холодок неверия при мысли, что перед ней на самом деле могут закрыть все двери... Постоянно находиться среди стен, проводить здесь недели, ожидая, когда Гильберт встанет на ноги и сможет двинуться в путь, - такой судьбы она себе не желала, когда принимала решение остаться!
  - Вам опасно уходить в одиночку, - с досадой ответил Юсуф. - Потому я приказал...
  - Я неплохо владею мечом и при случае могу защититься! - перебила она, но он жёстко добавил:
  - А я не желаю, чтобы вам пришлось себя защищать, и потому с вами должна идти стража.
  - Но ведь это моя жизнь! - разве я не могу поступать так, как считаю нужным? - изумилась она.
  - Сейчас вы находитесь в моём дворце, и я отвечаю за вашу жизнь: если не перед вами - раз для вас это немыслимо, - то перед собой и, кстати, перед моим визирем. Вы ведь не желаете, чтобы ваш друг всю жизнь укорял себя, если с вами что-то случится?
  Он смотрел пронзительно, и взгляд его был непреклонен. И Доминик даже начала ощущать странное - чувство какой-то вины, будто она и впрямь сделала что-то неподобающее, разочаровала их, желающих ей лишь добра...
  - Я буду выходить только в мужском обличье, и никто не рискнёт мне даже нагрубить! - твёрдо ответила она, отогнав от себя ощущение вины, которое ей пытались навязать.
  Она была уверена, что после этого разговора все пути будут для неё открыты. Но вскоре поняла, что ошиблась, - служанки продолжали бродить за ней, как тени, старательно делая вид, что не понимают её гнева, а стражники у ворот смотрели ещё более настороженно, видимо, получив особое распоряжение, а, может, и наказание за тот случай, когда госпожа выехала вместе с чужеземцем. И пропускать её в город в одиночку по-прежнему никто не собирался.
  Дни её потекли однообразно. Иногда к ней всё также заходил Юсуф, стремясь побыть в её обществе, и Заир, верящий, что всё идёт, как надо. И Доминик, которой было так скучно, что она даже начала старательно избегать встреч с Заиром, чтобы случайно не высказать ему всё, что думает об этом дворце и таких правилах, большую часть времени теперь проводила в комнате Пьера и Гильберта. Ей приятно было видеть, как раненный тамплиер из измученного болью человека снова превращается в сильного и уверенного. Тем более, что это означало её собственный скорый отъезд отсюда.
  В один из дней она снова была у них и долго с нескрываемым удовольствием глядела, с каким аппетитом тот ест, и мысленно подсчитывала уже дни, когда им всем, наконец, можно будет покинуть эти места.
  - Наберусь сил - и найду способ отомстить, будь уверен! - Гильберт оторвал румяную ножку и впился зубами в сочное мясо.
  Ему было гораздо легче - в темнице его оставляли гнить, а теперь он сидел в светлой комнате; почти каждый день его навещал лекарь, и чудодейственные мази быстро затягивали рану, оставленную рукой султана.
  - А кому ты будешь мстить? - уточнил Пелерин, переглянувшись с Пьером.
  Тамплиер одним ударом ножа отрубил ещё мяса.
  - А, если б можно было повторить тот день! Я бы не ошибся, ударил, как надо! А ты, безусый, жаль, что так худ, - тебе с султаном не справиться!
  - Он сохранил тебе жизнь, а тебе придётся ему мстить, - осторожно намекнул Доминик.
  Тамплиер непонимающе замер, на миг даже перестав жевать, а потом громко захохотал.
  - Юнец! Я замечал, что ты не так прост, как остальные. Всегда найдёшь, как сострить! Будь моя воля, я перебил бы всех их! Когда в моих руках снова будет сила...
  Он ещё долго описывал, как отомстит всем, кто встретится на его пути. Копившаяся годами злость искала выход и лилась из уст, но не освобождала сердце, а лишь будоражила мысли, заставляя Гильберта мучиться тем, что он не может прямо сейчас же взять в руки меч, чтобы выполнить то, что желалось!.. И когда после мрачная Доминик возвращалась к себе, она всё не могла забыть его слова.
  "Будет ли в этом моя вина?.. - нерешительно размышляла она. - Если бы я отказалась остаться во дворце, возможно, он был бы мёртв и больше никогда не смог бы никому навредить... Но я думала о жизни - чтобы её не уничтожали, ведь кто имеет право её забирать, если не может также вернуть?.. Думала о жизни... А если другим она принесёт смерть, буду ли я в этом виновна?".
  Она остановилась. Позади, на расстоянии от себя, она заметила служанку, которую уже видела раньше, когда выходила из своих покоев. "У каждого своё дело...", - хмуро подумала она, отгоняя желание разозлиться, - ей не хотелось лишний раз расстраиваться и мучиться странной мыслью, в последние дни медленно проникающей в её голову: что за ней слишком тщательно следят. Так, будто на самом деле стремятся не защитить, а просто лишить её воли...
  
  

  akulinabook.ru
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"