Акулиничев Сергей Иванович : другие произведения.

Он

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   Фантастика
   Сергей Акулиничев
  
  

Он

  
   Многие люди нашего мира никогда не были в метро, а те, кто уже познакомился с этим видом транспорта, быстро привыкают к нему и всё реже вспоминают время, когда их жизнь протекала без передвижения по тоннелям.
   Электричка везёт пассажиров от станции к станции подземной страны бесконечного движения и скрежета, люди сливаются со скоростью, ритмом, тонут в шуме.
   Остановка. Двери открываются, Он выходит из вагона и быстро идёт по перрону к эскалатору. Он всегда ходит быстро, эта особенность присуща многим горожанам и воспринимается окружающими как естественная потребность спешить и торопиться. Но Он ходит очень быстро и потому редко кому удаётся обогнать его. Он становится на движущиеся ступени эскалатора и смотрит вперёд, наверх, на людей, которые спускаются навстречу ему на соседней лестнице. Ежедневно миллионы людей стоят вот так и смотрят друг на друга, мысленно и зрительно обмениваются взглядами, кивками, жестами, настроениями. Более опытные, едва взглянув на человека, безошибочно оценивают субъекта и задерживают взгляд на нём лишь в том случае, если личность им интересна. Происходит молчаливый обмен информацией, язык этого общения всем знаком и понятен.
   Он думает о чём-то своём, смотрит на людей, смотрит в их глаза, пытаясь заглянуть в мысли. Люди смотрят на Него, двигаются рядом лумает о своём и смотрит на людей, смотри в их глаза, пытаясь заглянуть в мысли. и задерживают свой взгляд , мимо, вниз, некоторые ещё с печатью сна на лице.
   Утро. Все торопятся на работу или по делам. Утро перечёркивает вход в прошлое и открывает дверь в новый день. На пороге утра люди принимают мудрые, окончательные решения своих дальнейших действий, корректируют планы на день.
   Он переводит взгляд с одного человека на другого, считая глазами новые и новые лица.
   - Смотри - мент! - кричит пьяный мужик и, вытянув руку, показывает на Него пальцем. Он спокойно смотрит мужику в глаза, провожая взглядом вниз, мужик смеётся, улыбка сменяется кислой ухмылкой.
   Он вдруг обращает внимание на то, что на его эскалаторе кроме него никого нет. Такого по утрам ещё не случалось, Он удивился этому обстоятельству, посмотрел на девочку лет девяти, которая стояла замыкающей на соседней лестнице. Девочка о чём-то задумалась, смотрела в свои мечты, не замечая окружающего, русые волосы выпадали из-под белой вязаной шапочки. Эскалатор увозил её дальше вниз. Он проводил девочку взглядом, опять отметил своё одиночество на лестнице и повернулся лицом вперёд. Сверху вниз по соседнему эскалатору тоже больше никто не двигался, лестница пустовала.
   "Странно, - подумал Он, - может быть, на станции что-нибудь случилось и потому перекрыли вход пассажирам? Но в вагоне не делали никаких объявлений...". С недоумением он покинул эскалатор. В вестибюле станции тоже никого не было, вход был открыт, люди отсутствовали, не у кого было даже спросить, что же произошло. Он не задерживался, спешил на работу, выверенный привычный график его движения не оставлял времени на отвлечения. Он быстро прошёл к выходу и повернул направо, отметив для себя, что лотки с книгами в вестибюле стояли без торговцев.
   Когда Он поднялся по ступенькам на улицу, недоумение его сменилось волнением: вокруг не было ни одной живой души, видимо, произошло что-то необычное, о чём он не знает, иначе как объяснить полную остановку транспорта и абсолютное отсутствие людей? Дорога была запружена стоящими автомашинами, словно по мановению волшебной палочки остановились они в ожидании своих владельцев.
   Он двинулся в банк пешком, две остановки прошёл быстро, но нигде не встретил ни единого человека. Жизнь вокруг замерла, люди исчезли, только солнце пульсировало, сверкало, играло переливами, да ветерок слегка раскачивал холодные ветви деревьев. Небывалая тишина окутала всё вокруг, скрип снега под его ногами вплетался в ход мыслей, в его недоумение и тревогу. Его собственная тень спешила впереди, скользила по грязному, с ледяными наростами тротуару.
   Предчувствуя, что в банке может никого не оказаться, он потянул на себя ручку двери. Дверь была не заперта и дублирующая вторая дверь тоже открылась. Он зашёл в помещение, на полу красовались довольно свежие следы растаявшего снега, который обычно приносят на обуви сотрудники и клиенты банка, но в здании никого не было. Он замкнул дверь изнутри и набрал по телефону номер дежурного по отделу. Дежурный не отвечал. Он ещё несколько раз набрал номер, в ответ слышались только длинные гудки. Он набрал цифры 02, из операторов на Петровке тоже никто не поднимал трубку.
   "Что же мне делать? Что вокруг произошло?" - эти два вопроса вытеснили все прочие мысли. Нужно было действовать, что-то предпринимать, выяснять. Он взял ключи от решётки входа, замкнул её снаружи и пошёл обратно к метро.
   На улице по-прежнему никого не было видно. Он смотрел на дома, пристально вглядываясь в окна квартир, надеялся увидеть там человека, чью - либо фигуру, но всё тщетно. В одной из торговых палаток, мимо которых он проходил, слышалась музыка. Он поспешил туда, сквозь стекло витрины увидел на узком топчане одиноко лежащий включенный магнитофон. Разочарование овладело Им. Он досадовал на себя за то, что сегодня утром не успел попасть на развод и прибежал в отдел позже, расписался в книге нарядов, быстро вооружился, объяснил ответственному офицеру причину опоздания и отправился на пост.
   "Может быть на разводе говорили что-нибудь по поводу всего этого. Но тогда ответственный обязательно сказал бы мне", - думал он. Он терялся в догадках, прокручивал в уме различные предположения, не знал, что и думать, как объяснить случившееся.
   "Не может быть, чтобы вокруг никого не было, чтобы все люди одновременно исчезли за какие-то две-три минуты, такого не может быть! Это невообразимо! Чудес не бывает!"
   Он был уже у входа в метро, ясно вспомнил, что полчаса назад видел здесь дымящийся окурок. Он сбежал по ступенькам вниз, сквозь стеклянные перегородки вестибюля станции отчётливо видел, что у турникетов никого нет. Лестницы эскалаторов работали, никого не поднимали снизу, а спускаться вниз было некому. Пустая безлюдная станция дышала шумом машинного отделения и скрежетом лестниц. Он стал на ступени, и они понесли его вниз, к перрону.
   "Может быть внизу хоть что-то прояснится, может быть все люди под землёй?" - подумал Он, но сам почти не верил в эту версию, да и не видно было никого внизу.
   Пустой перрон открылся перед ним, когда Он спустился вниз, часы показывали двадцать девять минут - это время, когда к центру отошла последняя электричка. Постояв минуту-другую, он направился обратно к эскалатору, неведение волновало Его и будоражило, он не мог стоять спокойно и пошёл вверх по движущейся лестнице.
   "Ситуация, похоже, экстремальная и действовать придётся соответственно, надо скорее добраться до отдела, - думал Он, направляясь по улице в сторону центра, придумывал разные объяснения, вплоть до предположения испытания кем-то нового вида оружия массового истребления, затем отбрасывал подобные мысли, в том числе и мысли о появлении на земле НЛО.
   "Всё случившееся на самом деле или проще, или неимоверно сложнее, а все придуманные мною версии неверны. Но тогда как объяснить всё произошедшее?"
   Он посмотрел вперёд по улице, там, на всём протяжении дороги виделись машины, поток транспорта, который застыл недвижимо. Что-то всевластное, вероятно, в одно мгновение заглушило все двигатели автомашин.
   "Но ведь где-то всё равно кто-то должен быть!" - это надежда диктовала свои аргументы его разочарованию.
   Он заметил, что вокруг не было видно вообще ничего живого: ни птиц, ни кошек, ни собак. Это новое открытие привело его в ещё большее недоумение.
   "Как же могло случиться, что вот тут ещё час назад бурлила жизнь, а теперь исчезли все живые существа, как будто сквозь землю провалились!" Он повернул в первую попавшуюся дверь, нашёл в помещении офиса телефон и стал беспорядочно набирать номера. Никто ему не отвечал, молчали и все службы города. Он вышел на улицу, сел в машину и решил ехать в Кремль: "Если и там никого нет, тогда надо будет осмыслить всё произошедшее как-то иначе и придумать, как действовать дальше. Хотя, чем Кремль может отличаться в этой ситуации от всех прочих зданий и сооружений?" - он думал так и ехал, затем оставил заимствованную машину, потому что в центре проехать было сложно из-за скопления транспорта. Пешком он пришёл на Красную площадь, уже подошёл к воротам Спасской башни и подумал: "Стоп! Там же никого нет и незачем туда входить". И тут он поймал себя на мысли, что просто боится идти в Кремль.
   "Почему на мою долю выпала такая участь? Как случилось, что мне ниспослано это испытание и я вынужден скитаться по обезлюдевшему городу, оставаясь один на один с природой?" Он всё ещё отказывался верить в реальность произошедшего, мысли его заходили в тупик. В Его мозгу возникало множество вопросов, которые мучили Его ежесекундно. Он двинулся к своему дому, понимая, что отвечать на все возникающие вопросы придётся пока ему самому.
   Дома Он переоделся, кобуру с пистолетом надел на ремень джинсов. Включил радиоприёмник, покрутил шкалу, динамик молчал. Все каналы телевидения тоже были отключены, и Он выключил телевизор. Потрогал батареи отопления, они были тёплые.
   "Если жизнь остановилась, то скоро не будет ни отопления, ни электричества, и в таком случае надо очень многое спасать. Сколько продлится моё одиночество - неизвестно. Одно ясно: чем дольше, тем страшнее и для меня и для всего в городе. Большую часть хозяйства съедят пожары, остальное доконает вода. Как спасти и что нужно спасать в первую очередь? Да и надо ли? Кому это нужно будет, если все люди исчезли и не вернутся совсем? Может быть всё живое ушло в другое измерение? Но ведь это же страшно! Я остался один, вероятно один на всей Земле!" - он лёг на диван, на душе у него было скверно, мысли и предположения роились в голове, Он испытывал слабость от своего бессилия и обречённости, в голове появилась тяжесть.
   Он ещё не паниковал: "А вдруг кто-то из людей находится в подземном городе, ведь есть в Москве подземные сооружения, в которых могут разместиться и жить большие группы людей. Но как найти их, эти подземелья, да и не верится, что люди именно там. Я только впустую потрачу время на дальнейшие поиски, надо заняться более важным делом", - он решил собраться с духом, сел на диване и вдруг очередная страшная догадка осенила его: "Да ведь я же не живой, меня наверняка убили в тот промежуток времени, когда я по пути в банк вышел из вагона или ещё раньше в вагоне, ведь может же такое быть? Потому и исчезли все люди и всё живое, а я и не заметил своей собственной смерти!" - эта догадка пришла как прояснение происходящему, расставляла, казалось бы всё по местам и в то же время поражала своей чудовищностью.
   "Но как это так? Кому вздумалось убивать меня и зачем? Разве что какой-нибудь маньяк? Но как он это сделал? Ведь в этом случае всё должно было бы произойти несколько иначе, я хоть как-то знал бы о своей смерти, увидел, услышал что-то или почувствовал бы боль например, но ничего этого не было, да и вообще, к чёрту, я не мёртвый, я - живой! Я как всегда чувствую и ощущаю себя физически и психически и мне всего-навсего пришла на ум очередная бредовая мысль-озарение, а я ухватился за неё и поверил ей, вот дурак! Здесь обстоит всё как-то по другому. Надо действовать". - С этим решением он взял фонарик, вышел на улицу, завёл двигатель очередного заимствованного жигулёнка и поехал в центр. Он решил начать выполнение своей программы спасения ценностей с библиотеки имени Ленина. Около часа добирался к ней, зашёл внутрь, нашёл электрощитовую и отключил общий рубильник.
   "Если в городе остановится циркуляция горячей воды, разморозится система отопления и водоснабжения, затем весной при повышении окружающей температуры этот лёд начнёт таять, вода зальёт помещения и сырость сделает своё гиблое дело", - так думал Он, шёл уже по Волхонке к музею Изобразительных Искусств имени Пушкина, в первую очередь он решил спасать культурные ценности. Он понимал, что всё, что он сможет сделать для спасения творений, созданных людьми, это не больше, чем жест человека, который охраняет ценности в заброшенной лесной сторожке.
   Если книги, картины, товары благополучно доживут до лета, то следующей зимой уж точно начнётся разрушение медленное и необратимое, один я в состоянии спасти очень мало, несмотря на то, что у меня сейчас много техники, всё это ничто перед силами природы. Духовное наследие сильно своим содержанием, воздействием, но беззащитно перед разрушением", - его мысли прервались, когда Он увидел на проезжей части улицы мотоцикл. Подошёл к нему, попробовал завести и это удалось, он сел на холодное сидение, стал трогаться с места. Кое-как тронулся, ехал неуверенно на первой скорости, довольствовался таким передвижением, а на большее пока не был способен, поскольку ни разу в жизни не ездил на мотоцикле.
   Он подъехал к музею, оставил мотоцикл у ограды и направился к зданию. Вбежав по ступенькам к парадной двери, беспрепятственно прошёл в пантеон западной культуры...
   Весь день Он ездил по центру города и обесточивал здания, начинающий мотоциклист, он дважды падал, но всё для него обошлось благополучно. Холод пронизывал тело, ветер морозил руки и ему пришлось одеться теплее, выбрав в одном из магазинов тёплую и удобную одежду. Время летело быстро, день уже клонился к вечеру, а работы впереди было видимо-невидимо. В иные минуты он сомневался в правильности своих действий, его мысли и беспокойство за будущее ценностей казались наивными и лишёнными смысла, ведь в любой миг люди могли так же внезапно появиться, как и исчезли и он надеялся на их появление, но после убеждал себя не поддаваться сомнениям, а продолжать отключать электроэнергию. Он старался меньше думать о произошедшем, гнал прочь эти мысли, но они опять напоминали о себе новой непривычной обстановкой, окружившей Его. Будущее никак не желало рисоваться в его воображении, он не знал, что произойдёт с ним завтра, только приблизительная программа действий на ближайшие дни прояснялась ему, от масштабов работы Он впадал в уныние, перед этой громадой дел он осознавал себя ничтожной букашкой.
   Заканчивается зима. Как не желательны сейчас холода!
   "И всё-таки надо действовать, - думал он. - Надо торопиться".
   В нём смешались разноречивые чувства, бессилие от своего необычного положения он оттеснял движением, спешкой, ездил на мотоцикле всё быстрее и всё свободнее чувствовал себя за рулём. Он оставил без электричества уже многие здания, наиболее важные и значительные по его мнению: библиотеки, музеи, магазины этой ночью остаются по его милости без энергии.
   "Холодильники тоже отключены, продукты в них испортятся", - подумал он, но тут же успокоил себя тем, что запах протухших продуктов не самое страшное бедствие. Он всё ещё мыслил банальными категориями. Продолжал ездить и делать начатую работу. Уже сумерки опустились на землю, окутали дома, улицы, город погрузился в темноту и лишь кое-где горел свет. Усталость давала ему о себе знать, он испытывал голод, но приниматься за еду где-то за столом, в привычной обстановке не хотелось, он взял в каком-то магазине несколько плиток шоколада, жадно съел одну и поехал к очередному намеченному пункту.
   Он не слишком хорошо знал город, наизусть изучил только свой район и потому продвигался от центра на север, объезжая улицу за улицей. Где-то за полночь он увидел пожар, поехал к огню посмотреть, что именно горит, оказалось, воспламенилась бытовка. "Наверное строители вчера оставили включёнными обогреватели", - подумал он, глядя на бушующее пламя. Поблизости от бытовки не было строений и Он не предпринимал мер потушить пламя, только с трудом опрокинул большую бочку с краской, уже нагревшуюся от огня и откатил её подальше. Резина на колёсах бытовки горела, одно колесо вдруг шумно хлопнуло, и вагончик наклонился в ту же сторону, закачался на рессорах.
   "Это первый слабый штрих вступления эпохи пожаров", - подумал Он и поймал себя на мысли, что сначала ему странно было видеть бушующее пламя около жилого дома и полное отсутствие людей. Промелькнувшая мысль быстро исчезла, а позже ему вдруг стало казаться, что из темноты за ним кто-то наблюдает. Он никого не видел и не заметил даже, чтобы для подобного предположения были какие-то основания, просто он допускал мысль, что из темноты на него может кто-нибудь смотреть. Ему стало как-то не по себе, ощущение лёгкого объяснимого волнения овладело им, но он отогнал эту мысль и пошёл в темноту, чтобы побороть свой страх, через несколько шагов поскользнулся и чуть не упал.
   - Чёрт побери, не хватало ещё, чтобы я боялся чего-то, - сказал Он вслух и звучание его собственного голоса после многочасового молчания в первый момент показалось ему глухим, незнакомым. - "Скоро я от собственных слов буду шарахаться", - подумал он и пошёл искать себе машину для ночлега.
   Он подъехал на безопасное расстояние к огню, прогрел двигатель и салон, устроился поудобнее на сидении и закрыл глаза. Сон к нему не шёл, сначала мешали уснуть звуки падения отваливающихся частей догорающей бытовки , затем не давали покоя звуки деформаций остывающего металла машины, в которой он заночевал. Иногда он открывал глаза, смотрел на огонь, ему хотелось пребывать в каком-то полузабытьи и потом провалиться в сон, он гнал прочь все мысли, и Ему это удавалось, потом он думал, что к машине может кто-нибудь подойти, однако усталость взяла своё, и он уснул.
   Проснулся неизвестно от чего, в салоне было холодно, на каркасе бытовки кое-где ещё вспыхивали огоньки, гасли, в некоторых местах теплилось синеватое пламя, сверкали и умирали искры. Он завёл двигатель, протёр запотевшие стёкла и стал ждать, когда из печки пойдёт тёплый воздух. В соседнем доме в двух окнах горел свет, одно освещённое окно было на верхних этажах, а второе находилось на третьем этаже ближнего подъезда, он посмотрел на это окно и когда уже собирался отвести взгляд, увидел, как по прозрачной занавеске медленно проплыла тень и скрылась за пределами видимого. Нет, ему не показалось, он ясно видел настоящее передвижение тени. Может быть ему не хотелось бы верить в то, что там кто-то двигался, но он не спал и доверял своему зрению, сознанию так же, как слуху или ударам сердца. Волнение охватило его, сердце часто забилось.
   "Кто там, в этой квартире? Может быть люди уже сидят спокойно в своих квартирах, а я и не знаю этого". Он лихорадочно начал сигналить, смотрел на окна дома и на светящееся окно, но свет нигде больше не загорался, на третьем этаже светящееся окно не повторяло никаких теней. Он проверил, горит ли фонарик, вышел из машины и направился к подъезду, вбежал по лестнице на третий этаж, несколько раз глубоко вздохнул перед заветной дверью и нажал кнопку звонка. В квартире защебетал соловей. Он ещё раз надавил кнопку, звонок выдал новую трель, а Он стоял и прислушивался, ожидая услышать за дверью звуки движения, шаги или шорохи, но ничего не было слышно, стояла полная тишина. Было ясно, что ему или не хотят открывать, или внутри никого нет. Не зная, что предпринять, ещё раз нажал кнопку звонка, позвонил в соседние квартиры, ему никто не отвечал. Тогда он поставил свои особые заметки на всех дверях этажа на тот случай, чтобы знать, открывали их или нет в его отсутствие, после этого спустился вниз, вышел на улицу. Он огляделся вокруг, соображая, как бы ему посмотреть в окно квартиры с улицы и не придумал ничего другого, как влезть на дерево. С трудом он вскарабкался по стволу на уровень второго этажа и выше не полез, он видел уже отсюда, что в освещённой комнате под люстрой висит на нитях воздушный аквариум, рыбки его плавно вращаются в разные стороны и, значит, всё это лёгкое сооружение спонтанно двигают потоки воздуха. Людей там нет!
   "Попробуй, догадайся!" - досадовал Он, спустился по стволу вниз, спрыгнул на землю и пошёл к машине.
   Двигатель хорошо прогрелся, печка гнала горячий воздух, в салоне было тепло. Он выключил печку, повернул ключ в замке зажигания и закрыл глаза.
   Спал он немногим более двух часов, проснулся от холода и тишины - так ему показалось, открыл глаза и тут же всё вспомнил, а за мгновение до этого уже посмотрел сквозь стёкла, пытаясь что-нибудь увидеть.
   "На какой же сцене сейчас люди, какие роли играют, что с ними сталось со всеми и как их найти и вернуть? А может быть сегодня уже всё по-вчерашнему, может быть люди вернулись? Только что-то никого нигде не видно", - и, чтобы убедиться в чём-то, он вышел из машины, огляделся вокруг. Безмолвие царило во всём, заполняло пространство.
   Он вернулся в кабину, завёл двигатель, прогревал салон и задумчиво смотрел сквозь лобовое стекло, ему ничего не хотелось в ту минуту, он ни о чём конкретном не думал, пребывал в вялом состоянии, лениво достал из кармана шоколадку, развернул её, откусил немного и стал медленно жевать. Тёплый воздух расслаблял, ему хотелось опять устроиться поуютнее на сидении, забыться и уснуть.
   "Выспаться я ещё успею", - подумал Он и стал вспоминать о том, что произошло вчера утром и длится до настоящего времени. Он перебирал в мыслях предыдущие дни, все они были самые обычные, состояли из сплошной работы. Работал он и в выходные дни, подрабатывал дополнительными дежурствами. Дома тоже постоянно был в делах, давно привык к такому ритму, хотя и сетовал на занятость, ждал, что жизнь станет легче и появится свободное время для качественного отдыха.
   "А может быть в этой суете я не заметил какой-либо нарастающей опасности? Блуждал в делах, среди которых вдруг выпал из общества людей? Да и почему собственно я? Ведь не я, а люди исчезли куда-то! Но куда? Почему вдруг все сразу, без меня? Что всё это значит? Может быть для меня смертельно опасно находится в этом пустынном городе, а я здесь раскатываю на чужих машинах, ничего не подозревая? Где же мне искать зацепку, как понять суть происходящего, в чём причина, как до этого додуматься? Всё это больше, чем фантастика и страшнее, и ответ, возможно, надо искать в каких-то неимоверных, самых фантастических предположениях. А может быть мне засесть за книги, например искать ответ где-нибудь в архивах соответствующего института, который занимался проблемами подобного рода? Как он называется? Несуществующий Институт Поисков Исчезнувшего Человечества?".
   Он вспомнил, что вчера поначалу у него ещё была надежда, будто всё ему просто снится, ему иногда снились очень правдоподобные сны с элементами какой-нибудь чепухи и Он во время сна понимал, что это сон и тут же уносился в разворачивающиеся далее события сна, а утром вспоминал полностью приснившееся и даже то, что он знал в каких-то паузах сна о том, что всё ему лишь снится. Он удивлялся такой работе мозга и свойствам человеческой психики. Другие сны вообще сбивали его с толку, снились очень приближённые к реальным текущим делам сны, смешивались в памяти с повседневностью и получалась путаница в дальнейших действиях, ему казалось, что Он уже сделал какие-то дела, кому-то, например позвонил, а на самом деле это ему только приснилось.
   Какие-никакие, но это были сны, а вчерашняя надежда на то, что ему всё снится, вчера же и отпала, ясно было, что это не сон, это слишком долго, много и сложно для сна.
   "А может быть у меня иная форма сна, какой-нибудь летаргический сон? - он помаленьку начал верить в эту новую версию. - Или крышу совсем потерял?" - этим предположением Он остался очень недоволен, ему было неприятно осознавать себя психически нездоровым человеком, на душе стало тяжело, он приуныл, настроение совсем скомкалось.
   "Надо ехать на станцию метро, осмотреть там всё повнимательней, может быть что-нибудь прояснится, через полтора часа будет ровно сутки, как я остался один. Может быть через сутки всё станет опять в своё русло". - Это соображение дало импульс к действию, он вылез из машины и быстро пошёл к мотоциклу, начал заводить его. Через некоторое время тишину во дворе разодрал треск работающего двигателя. Он погазовал, включил скорость и поехал к станции.
   Морозное молчаливое утро смотрело на Него пустотой и покоем. Раньше он любил находиться, бродить в такой тишине, слушал её, и хотелось, чтобы минуты одиночества длились дольше, не прерывались и не нарушались. Бывало, ему на улице подолгу никто не встречался, но он знал на уровне подсознания о том, что рядом находятся люди, в любой момент ему мог повстречаться случайный человек, и в домах жили люди, сознание их присутствия дополняло внутреннюю гармонию, вносило спокойствие. Сейчас он ехал к станции, смотрел по сторонам и его угнетало полное отсутствие людей, пугала мысль и сознание, что в домах, за каждым окном нет жизни.
   Так и подъехал Он к метро со своими мрачными мыслями. Подземка встретила его мраморным безразличием, никого вокруг, только разинутая пасть входа предлагала ему свои ступени. Он представил вдруг одушевлённой эту пасть, подумал, что она и есть виновница случившегося и вот он войдёт сейчас в неё, она проглотит его и уже не выпустит обратно. "Чушь какая-то", - подумал Он и пошёл вниз по ступеням. В вестибюле всё также работали два эскалатора, лестницы бежали в двух встречных направлениях.
   Он осмотрел помещения и спустился на перрон, ходил, внимательно смотрел на всё, стараясь не пропустить ни малейшей детали, цепляясь за каждую пришедшую на ум мысль, развивал её, анализировал, по разному истолковывал и в конечном итоге приходил к выводу, что и очередное предположение не даёт ему возможности расшифровать секрет невольной паузы, которая отделила его от людей.
   "Сколько она продлится, эта пустота, это ничто, этот гнетущий вопрос? Лучше бы я затерялся где-нибудь в тайге и жил в одиночестве как семья Лыковых, но зато я знал бы, ГДЕ я и ЧТО со мной. А тут, в полном неведении мучаешься и не знаешь, что думать...".
   Тут он вдруг вспомнил, как однажды, ещё в то время, когда жил в Сочи и проходил на заводе производственную практику, в своих фантазиях придумал картину, созвучную произошедшему. Он вспомнил лето, обеденные перерывы, когда он ходил со сверстниками к речке Сочинке смотреть на нырков, похожих на уток, а сам больше смотрел не на птиц, а на девчонок, которые возвращались из столовой. Ему нравилась черноволосая красивая девушка, она лет на семь была старше его, он тайно любил её, недосягаемую для него и обожаемую. Эта платоническая любовь уводила Его в мир фантазий, ему хотелось остаться со своей избранницей вдвоём на всём белом свете.
   Всего несколько раз он видел её, стеснялся познакомиться и не предпринимал попыток узнать её имени. Практика закончилась, и он уж больше никогда не видел эту девушку. Вместе с ней ушла и фантазия их совместного ухода в воображаемый мир для двоих.
   "А теперь вот мир для одного", - подумал Он и со злостью пнул монолитную стену, которая никак не отреагировала на отчаяние бывшего милиционера. Он отметил про себя глупость своей выходки.
   "Уже сутки нет никого", - он посмотрел на часы, которые оставили ему несколько минут для того, чтобы встретить ровно двадцать четыре часа с той минуты, когда он вышел здесь из вагона. Беспокойство овладело им, сердце сжималось, а время тормозилось в его сознании, напряжение нарастало. Он с надеждой смотрел в темноту тоннеля, откуда мог появиться поезд. У него не было твёрдой уверенности, что чудо непременно произойдёт, но надежда в данный момент выходила за пределы своих границ, желание превращалось в уверенность, оставалось только дождаться минуты, когда из темноты появится свет фар электрички...
   Началась последняя предполагаемая минута, он вдруг подумал, что совсем не готов к тому, что может произойти и чего ждёт, он не знал, как вести себя, где находиться, может быть, секунда в секунду нужно стоять как и вчера на эскалаторе, или же на перроне, да и время с большой точностью определить невозможно, всё приблизительно. Он хотел побежать к ступеням эскалатора, однако тут же отбросил это решение и всё стоял и смотрел в тоннель...
   Электрички не было. Время, казалось, замерло, надежда ослабевала, теперь её место заняло сомнение и неуверенность, росло разочарование. Он стоял, омрачённый очередной неудачей.
   "Этого следовало ожидать, земные сутки не делают погоды во вселенском времени, этот отрезок - ничто, обычная какая-то неприметная цифра, закорючка, каких существует в мире бесконечное множество простых, жалких. Я, видимо, жертва обстоятельств, которые вне всех этих привычных мерок, они совсем из другого состава, неизвестного, существующего по иным законам, его формы и содержание неведомы. Может быть это время, которое я совсем не знаю, и сработал его загадочный каприз? Вдруг, оно виновник случившегося и я свалился в его прореху? Столько лет люди прожили на земле, но их знания о времени остались ничтожными.
   Понятия о пространстве более богаты, реально представляемы, зримо существующие, в сравнении с понятиями о времени. А время, оно ускользает в представлении и от формы, и от зримой протяжённости, и от содержания. Оно и содержание, и протяжённость и оно же ничто, заполняющее весь существующий и представляемый мир. Время невозможно рельефно представить и вместе с тем оно реально существует, оно ощутимо, понимаемо или кажется таковым. Время, время. Допустим, это его проделки и оно повинно в случившемся, буду иметь и это в виду. Но что ещё может быть причиной? Внеземная цивилизация? А может быть Вселенское решение? Или я в чём-то грешен?
   Он думал всё это, предположения казались и наивными и в то же время в данной ситуации ни от каких версий нельзя было отмахиваться, надо было думать, перебирать всевозможные варианты, искать объяснение.
   В юности он продолжительное время верил в то, что за всеми людьми постоянно наблюдают внеземные существа, представители какого-то мирового разума и ещё Он думал над тем, что в будущем люди создадут эликсир бессмертия и путешествовать во времени научатся свободно. Эти люди могли бы забирать в своё будущее людей нашего времени, дарить им бессмертие, но в этом случае нарушается естественная причинно-следственная цепочка событий. Парадокс.
   "Зачем внеземной цивилизации убирать с земли людей, а меня почему-то оставлять? Кто я для них - интересный субъект? Их интересует дальнейшее моё поведение в изменившихся условиях? Проводится тест на выживание? А может быть меня как-нибудь забыли, не заметили, или на меня не подействовало какое-то воздействие?
   Нет, всё это не то, глупо и наивно так думать, хотя и произошло что-то сверхреальное. Уже сутки я не вижу людей. Себя ощущаю и воспринимаю как обычно. В чём же причина: во мне или там?
   Слово "там" он представил где-то в отдалении от себя, быть может в тоннелях метро, затем оно выскользнуло на поверхность земли, заметалось по городу, улетело к небу и вообще исчезло, никак не представившись.
   Он пошёл к лестнице эскалатора и подумал, что хорошо бы отключить электричество в метро. От размышлений он возвращался к реальности, сохраняя надежду на то, что для него всё ещё образуется, а пока надо действовать, прилагать все усилия, чтобы отвести беду от ценностей, которые произвели люди и которые понадобятся им по возвращении.
   Он вышел на улицу. Солнце заливало лучами всё вокруг, игра света оживляла улицу, дома, воздух. Солнце радовало глаз, а тишина и безлюдье опустошали душу. Морозец пытался противостоять солнцу, но лишь утром. Днём снег таял.
   "А ведь сегодня восьмое марта, такой праздник! А людей нет... Чёртов мороз, когда уже закончится эта зима? Скорей бы, а то она всё погубит, ведь и остаётся-то здесь до тепла всего несколько дней, уже фактически зимы-то и нет. Если я отключу в городе электричество, а морозы усилятся или продлятся долго, будет беда. И я не знаю прогноз погоды на эту неделю. Может всё-таки рискнуть и отключить вообще всё? Систему электроснабжения я представляю себе только приблизительно". - Он стал вспоминать, как работает ТЭЦ и сколько их в Москве. - "Работы с ними не на один день, но зато я выиграю во времени, сберегу силы. Вчера я весь день отключал здания, а сделать удалось так мало...".
  
   * * *
  
   Несколько часов ушло у Него на осмотр и изучение ТЭЦ и только ближе к вечеру он остановил полностью работу всей системы этого сложного предприятия. Одна точка подачи тепла и электроэнергии была отключена. Впереди у него оставалось ещё очень много работы, но она его уже не пугала, теперь он знал принцип работы станций и понимал, как их остановить. Счётчик у него в голове подсказывал ему день, когда он приступит к очередному пункту своего плана и задуманное виделось без каких-либо осложнений. Его волновала больше всего следующая зима, к приходу которой нужно многое успеть сделать. Как можно больше и надёжней, а это - пропасть работы.
   "И всё-таки надо готовиться", - думал он, воображение его рисовало предполагаемую зимовку без отопления, без электричества. Он представлял здания в снегу, улицы, засыпанные снегом, который некому будет убирать, да и незачем.
   "Температура в домах и на улице будет одинаковой и все комнатные цветы погибнут от холода, - его воображение нарисовало замёрзшие зелёные стебли и листья. - Они не доживут до зимы, без полива и ухода все засохнут. - проскользнула очередная правдоподобная мысль.
   "А если люди не будут возвращаться много лет, всё вокруг начнёт рушиться, рассыпаться, разваливаться. Без человеческих рук город придёт в негодность".
   Мрачные мысли приходили Ему на ум и невозможно было уйти от них, справедливость и убедительность этих выкладок наполняли его внутреннюю гармонию тоскливыми нотами. Уже в который раз Он вспомнил о своих родных, его сердце защемило от осознания разлуки неестественной и непонятной.
   "Неужели это навсегда?" - хлестнул Его очередной вопрос. Утешала надежда, что все исчезнувшие находятся где-то все вместе.
   "А может быть это суд господень свершился, и все люди разобщены и отлучены друг от друга и от всего живого, подобно мне, обречены на вечные муки?
   Для чего я пришёл в мир и как жил? Раньше я не задумывался о смысле жизни, а теперь и думать ни к чему. Весь смысл теперь в моих действиях".
   Ночевать он приехал домой, вечером приготовил поесть, поужинал и лёг спать пораньше, но сон не шёл к нему, в голову лезли разные мысли, а потом появились страхи.
   Однажды он смотрел фильм о вампирах и тогда ему придумалась легенда, будто бы под его комнатой есть подвал и в нём стоит гроб с вампиром. Ночью этот гад выползает наружу и бродит до рассвета. Это представление не уходило от него, преследовало часто, иногда, когда Он смотрел в зеркало, ему казалось, что вампир стоит позади, в проёме двери, а Он не видит его отражения в зеркале. Ощущения эти были неприятными, жутковатыми и порождали страх, с которым он справлялся, но образ вампира всё же продолжал его преследовать.
   Так и в эту ночь одиночество, отсутствие людей тяготило его и в дополнение к этому, Он вспомнил о вампире, начал гнать эту мысль, укрылся одеялом с головой, но уже через несколько секунд почувствовал, что вампир стоит над кроватью в ожидании, когда на него обратят внимание. Умом Он понимал, что вампира нет, но ощущение его присутствия было таким же реальным, как и трезвая мысль.
   Ему надоела внутренняя борьба с самовнушением, он встал, включил свет и решил спать в освещённой комнате. Вернувшись на диван, он посмотрел на окно и подумал, что теперь кто-то стоит на улице и смотрит на него из темноты.
   При свете лампочки он страха не испытывал, но позже стали придумываться новые опасения. Ощущение, что в случае опасности ему никто не поможет, возобновило страх. Он досадовал на себя за то, что не может справиться с этими глупыми мыслями и в то же время допускал, что с ним может теперь произойти всё, что угодно.
   "И пистолет я в отдел зачем-то завёз, - с сожалением вспомнил он, - хотя, если поддаваться страхам, могут появиться галлюцинации, и они вообще сведут меня с ума. Никакого оружия. Буду гнать прочь все дурные мысли".
   Он стал стыдить себя, взрослого человека, который боится своих фантазий, и не может с ними сладить.
   Ночью ему приснился пожар, который пришлось тушить десять лет назад в станице. Горел чердак дома у одних стариков, дед бегал по двору и кричал осипшим голосом: "Люди, помогите!", а в это время соседи, несколько человек носили из колодца воду, подавали Ему вёдра, Он стоял на крыше крылечка и обливал водой горячий шифер, который, нагревшись от огня, хлопал и выстреливал, осколки шифера разлетались вокруг, попадали и в Него, больно ударяли в лицо, руки. Его тело пекли осколки, попавшие за шиворот рубашки. Он разбил несколько листов шифера, появилась ниша в кровле, через которую бороться с огнём на чердаке стало проще...
   Путешествуя в лабиринтах сновидений, он спал до утра, а когда проснулся, смутно помнил только какие-то обрывки увиденного и не придал им значения.
   Начался новый день. Он приготовил завтрак, поел, помыл посуду и стал собираться в дорогу. Сегодня Он планировал продолжить отключения ТЭЦ, размышлял, сколько работы успеет сделать за день, что может сопутствовать, а что мешать осуществлению его планов. Он зашёл в ванную, отключил газовую колонку, посмотрел на себя в зеркало и неожиданно заметил отсутствие щетины на подбородке. Он не брился уже двое суток. Обычно за это время появлялась щетина, с какою нельзя было идти на работу, нужно было мылить эти колючки и скрести их бритвенным прибором. А тут почему-то не было даже признаков, что борода пыталась хоть малость отрасти, подбородок был гладким, как будто его только что выбрили.
   "Странно", - подумал Он, не зная, как объяснить и как понимать остановку роста волос. Он посмотрел на своё отражение в зеркале, поворачивал голову влево, вправо, приближал к стеклу и пытался увидеть на физиономии что-то новое и необычное. Но лицо было таким, как всегда и на нём не обнаружилось больше никаких изменений в строении, форме и на коже. Озадаченный очередным открытием, он вышел из дома.
   На улице в атмосфере произошли изменения: температура была явно плюсовая, это обстоятельство прибавило Ему уверенности в том, что действия его правильны, нужно останавливать все городские ТЭЦ и не сомневаться более. Он завёл мотоцикл и тронулся в путь.
   Утро было скучно-серым, небо затянула плотная туманная дымка, из-за которой трудно ориентироваться в определении времени суток, даже его настроение окрасилось в серые тона меланхолии и он забыл, что где-то в небе есть солнце.
   Он ехал по улицам, одинокий властелин города, хозяин своей неустроенности, смотрел, как от переднего колеса мотоцикла разлетаются в разные стороны брызги воды. Смотрел он и вперёд, и по сторонам, но взгляд его был уже не тем, что раньше. Его мало что привлекало и ничто не радовало, внутреннее состояние подавленности от одиночества передавалось и взгляду. Он знал, что вокруг нет ни единого живого существа, уже как-то смирился с таким положением, по инерции двигался и был занят мыслями о предстоящих своих действиях. Угнетала его безысходность своего положения. Он, привыкший жить всегда среди людей, был брошен в необычные условия. Мир всегда существовал для жизни, движения, город был построен для людей и сегодня всё это осталось для одного единственного человека, привычные понятия и представления которого нарушились изменившейся обстановкой. Вокруг никого не было. Замерший транспорт стоял на дорогах, безучастно смотрел на мир фарами, стёклами. Дома молчаливо таращились своими окнами на улицы, на деревья, на небо. Тишина властвовала. Безразличие, которым пропиталось всё вокруг, надменно терпело присутствие существа, которое следовало своим маршрутом, двигалось куда-то, погружённое в унылые мысли.
   Деревья, величественные, раскидистые, прямые и изломанные, тонкие, гибкие, хрупкие, молодые и старые, строгие и трепетные, очень похожие на людей, стояли, слегка покачивали ветками то ли от ветра, а может быть хотели привлечь его внимание, сообщить ему что-то важное и интересное. Он видел это, понимал их настроение и проезжал мимо, у него была цель и он двигался к месту назначения. Мотоцикл гремел двигателем, вёл линию в пространстве.
   "Постепенно я привыкну к этому новому положению, быть может начну разговаривать и с деревьями и с ветром, надежда на возвращение людей начнёт гаснуть, я привыкну жить один, и заботы новые придут. Возможно всё будет так. Но как долго? Может быть я буду жить вечно?" - он попытался представить свою вечную жизнь, потом вспомнил о том, что у него не растут волосы на подбородке, левой рукой он пригладил усы, провёл по гладкому подбородку, ещё раз убедившись, что колючек нет.
   "Вот так дела..., возможно, время для меня остановилось утром седьмого марта, а если точнее, то время остановилось для щетины на подбородке. Посмотрю, будут ли расти усы".
   Он подъезжал к ТЭЦ и сразу обратил внимание на то, что эта станция отличается от той, которую он останавливал вчера. В небо уходили огромные полосатые трубы и расположение зданий и сооружений на территории было совсем иным.
   Времени на остановку ТЭЦ у него ушло много, с территории Он выехал приблизительно так же, как и вчера.
   "В этом мире всё повторяется", - подумал он, посмотрев на часы. Он надеялся, что сегодня успеет сделать больше, чем вчера, неудовлетворённость достигнутым охладила его стремление, к тому же он устал и хотел есть. Ехать сразу домой он считал нецелесообразным и решил перекусить где-нибудь по дороге. Он проехал пару километров, остановился у первого попавшегося кафе, но когда зашёл внутрь, обнаружил, что там отключено электричество.
   "Ну вот, отключу везде электроэнергию и буду вынужден готовить себе еду на костре".
   Сначала эта мысль показалась ему даже забавной, а потом он понял, что всё будет выглядеть именно так и сейчас уже надо решать, где обосноваться, разбить лагерь в удобном месте, чтобы и вода проточная была, запастись дровами.
   Мысли его прервались, когда он вышел из кафе на улицу и услышал неподалёку за высоким кирпичным забором едва уловимый шум работающих механизмов. Он завёл мотоцикл и поехал по периметру вдоль забора. За углом находилась проходная и он, оставив мотоцикл, вошёл на территорию завода. В цехах предприятия были включены некоторые станки. По всей видимости, это был закрытый объект.
   Работа ТЭЦ была остановлена, а здесь, как ни в чём не бывало, вращались электромоторы, энергия подавалась откуда-то извне, и это заставило Его посмотреть на свои действия по-иному. Он вспомнил, что все электростанции работают в едином замкнутом энергокольце, и потому в первую очередь нужно найти возможный единый выключатель, который отрубит электричество в городе полностью.
   Ему представилось, что сейчас наверняка работают все атомные станции и без присмотра они могут выйти из строя, произойдёт катастрофа, соизмеримая с атомной войной. Новый вывод привёл его в уныние, страшно было думать о возможных последствиях, его личная жизнь может закончиться очень скоро, а умирать так быстро ему не хотелось, он рассчитывал жить, он ещё верил в возвращение людей, а пока их нет, он пытался сделать хоть какую-то пользу. Сейчас ему во всём виделась безысходность и если люди не вернутся в ближайшие дни, всё рухнет, погибнут его надежды. Невозможно одному человеку предотвратить надвигающуюся беду. Перспективы были мрачные, угнетали его, вызывали разочарование.
   Он нашёл на площадях завода электроподстанцию, отключил все рубильники и пошёл в здание администрации искать документацию относительно электричества.
   До поздна Он листал бумаги, искал нужную для себя информацию, его понятия о структуре электроснабжения несколько расширились. Он выписал некоторые адреса объектов, которые нужно было навестить. На улице уже начало смеркаться, когда Он отъехал от завода. Ночевать поехал домой и там до поздней ночи искал в справочниках, в журналах данные по электрике города, о кабельных сетях. Далеко за полночь Он лёг спать, размышлял о том, что недалёк тот час, когда полностью отключит в городе электричество, он представил себе большой зал, в котором диспетчерские службы занимались энергораспределением и контролем потребления энергии, ему виделось множество пультов с приборами, датчиками, кнопками. Остаётся только найти этот чудесный зал. Он уже дремал, как вдруг подумал о том, какую опасность представляет природный газ. Возникающие мысли рисовали перед ним переплетение осложнений, появлялись очередные возможные опасности. Казалось, что всё оборачивается против него и против того, чтобы он занялся какими-то конкретными делами по спасению культурных ценностей. Тут же он соглашался с мыслью, что если он перекроет подачу газа в дома, вероятность пожаров и взрывов снизится и сохранится имущество людей.
   "Кстати, газ пригодится мне вместо дров", - эта догадка изменила его настроение, отвлекла внимание от мрачных раздумий, ему стало немного веселее от свежей догадки, отпадала необходимость возиться с дровами, и он уже представлял себе более лёгкое существование...
  
   * * *
  
   Несколько дней одиночества провёл Он в делах, поисках, разъездах. Настроение его изменялось в зависимости от погоды, на душе было легче, когда на улице было теплее и омрачалось похолоданием. Когда шёл снег, Ему казалось, что снежинки остужают его сердце, падают на глаза, а мороз сковывает не воду, а в первую очередь его идею, его надежды и мозг. Он уже отключил электричество в городе и по ночам вокруг было темно, как в лесу. При ясной погоде луна высвечивала контуры строений, деревьев, улиц.
   Жить Он перекочевал в издательство "Правда", расположился во дворике администрации, притащил туда трактором два удобных утеплённых финских вагончика на полозьях, запасся заправленными газовыми баллонами для плиты, воду провёл из артезианской скважины, которую пробурили ещё в застойные времена для кабинета директора издательства.
   Своему быту он уделял мало внимания, питался наспех приготовленными продуктами. Мылся в соседнем вагончике, приспособленном под душевую, воду грел титаном и топил его исключительно дровами, ему нравился запах дыма, напоминающий о незатейливой деревенской бане.
   Городской ландшафт преобразился в своём убранстве, зима не желала отступать и снег опять засыпал всё кругом. Несмотря на плюсовую температуру, снег таял малозаметно, всё вокруг белело, снежное покрывало медленно становилось серым, ветер припудривал его частицами пыли, а потом снова выпадал снежок, осветлял пейзаж.
   Он обследовал несколько предприятий в поисках подходящей тары для книг, картин и прочего. На одном из заводов нашёл пригодными вместительные алюминиевые капсулы, которые герметично закупоривались и весили сравнительно немного, их было очень много и ему оставалось перевезти этот груз к музеям. День за днём он освобождал дорогу для проезда, работал и передвигался осторожно, понимая, что если с ним что-то случится, то помощи ждать будет неоткуда. Время летело быстро, он отмерял его не столько числами, сколько проделанной работой, досадовал, когда возникали какие-нибудь непредвиденные трудности, тормозящие продвижение, отнимающие время.
   В те дни, когда наступала оттепель, чувствовалось явное приближение весны, её дыхание, появлялась надежда, что уже скоро солнце растопит весь оставшийся снег, а из земли начнут пробиваться ростки, но через день-другой зима опять заявляла о себе, выпадал снег, подчёркивая несостоятельность Его ожиданий. Однажды снег падал большими хлопьями несколько часов подряд, город превратился в царство сказки: деревья и кустарники оделись в шикарные белые наряды, зимнее убранство города дышало важностью, пышной красотой и великолепием. Воздушная грациозность покрова заставляла восторгаться, любоваться и преклоняться перед чудом природы и только печальная нота Его одиночества ежесекундно вносила диссонанс в гармонию созерцания и восхищения.
   Он был скучен и понур. Все предыдущие и последующие дни, к нему не приходила внутренняя успокоенность и психологическая стабильность. Он не мог свыкнуться с обстановкой, которая пришла на смену его привычной жизни. Груз воспоминаний не ведал границ и водил Его в своих просторах ежедневно, Он много думал о своих родных, вспоминал детство, последние годы, когда приезжал погостить в дом отца на время отпуска и дни эти пролетали очень быстро. Он представлял себе то время, когда опять встретится со всеми, расскажет отцу, маме, сестрёнкам о своих скитаниях и приключениях. Встреча будет бурной, радостной, счастливой.
   До заточения в эту неизвестность в его жизни было мало интересных собеседников и потому Он писал отдалённым друзьям много писем, а сейчас вот остался совсем один. Поздно ночью он ложился спать, но уснуть сразу не удавалось, он смотрел в темноту, в окно, куда проникал слабый лунный свет и всё думал, думал... На крыше бытовки таял снег, капли падали на выступающие части металла, эти звуки привлекали к себе внимание, мысли его выбирались за стены обиталища, он думал о природе, о ночи, о звёздах и ловил себя на ощущениях, которые если и присутствовали раньше, то были настолько слабыми, что он не фиксировал на них своё внимание. А сейчас Он удерживал своё восприятие на этих ощущениях и всё явственнее видел связь с чем-то всеобъемлющим, как бескрайнее ночное небо и ещё более. Он отчётливо воспринимал присутствие этого нечто, только его маленькое человеческое сознание не могло вместить в себя такую громадину, которая выходила за пределы привычных представлений. Это нечто присутствовало, давало о себе знать, воздействовало на органы чувств и оставалось таким непонятным и непонятым им. Ему хотелось реальнее , отчётливей увидеть эту необъятность, как-то приблизить к себе, вместить в свои понятия. Почти каждую ночь Он делал попытки связаться с внемасштабным объектом, который заполнял собою весь эфир, а затем увидел, что и днём он ощущает связь с этой субстанцией. Дальше ощущений восприятие не подвигалось. Субстанция привлекала своим магнетизмом, таинственностью и не желала полностью раскрываться. Он допускал, что ограниченность его человеческого восприятия не позволяет ему рассмотреть мегамир подробнее.
   Были у него и опасения, что это есть не субстанция, а всего лишь плод его воображения, фантазия, или же нарушение психики, вызванное изменёнными условиями. И если это симптомы заболевания, то они могут прогрессировать, как-то изменяться. Однако в его психике всё оставалось по-прежнему, никаких отклонений своего состояния он не замечал и решил, что повода для беспокойства нет. Субстанция стала одним из объектов его мысленного контакта с внешним миром, включающим в себя деревья, солнце, ветер, снег, капли воды. Субстанция была более великим и значительным объектом, чем всё то, что окружало Его в природе.
   Вампиры ему больше не снились, он даже забыл о существовании фильмов-ужастиков, которые прежде видел всего несколько раз.
   Две с лишним недели провёл он в неведении того, что сталось с людьми, куда они исчезли и почему он находится здесь один, покинутый всеми. Ему больше ничего не оставалось, как думать безрезультатно над этими вопросами, воспринимать жизнь и окружающее таким, какое оно есть. Заканчивалась третья неделя его одиночества, атмосферная среда казалось, не собиралась прогреваться, дни чередовались противоречиями погоды, после солнечных дней приходили пасмурные, ему уже казалось, что это не просто затяжная весна, а полоса, которая будет длиться всегда и тепло уже не наступит никогда. Снег почти не таял, а на место того, который всё же превращался в воду, падал новый, свежий снег. Иногда Ему думалось, что в своём одиночестве он живёт очень, очень давно.
   К нескольким библиотекам и архивным фондам путь был уже расчищен, к ним можно было подъезжать на грузовом транспорте. Далее Он работал в центре города: предпринимал попытки отгонять легковушки с проезжей части. У некоторых не заводились двигатели и он откатывал их вручную, толкал, упираясь в баранку, в дверь, подпирал кузов плечом, обувь скользила по снегу, труд был непосильный и он проклинал и машины и зиму и свою нелёгкую долю, злился, ему хотелось приехать сюда на крепком тракторе и расчистить дорогу не напрягаясь, но всё же, отдышавшись, продолжал поштучно отправлять машины в сторону.
   Так постепенно он освободил для себя проезд к важным по его мнению объектам и сооружениям. В его планах проделанная работа на дорогах была лишь частью задуманного, а пока было достаточно проездов для деятельности. Механизмов в его распоряжении было множество, он возил алюминиевые капсулы к музеям, но заполнять их произведениями не торопился, делал подготовительную работу. К библиотекам привозил большие металлические контейнеры из нержавеющей стали, как и капсулы, герметически закрываемые. Холод угнетал его, результаты достигнутого за все эти дни подбадривали и слегка поражали, он даже удивился тому, что дела идут так продуктивно. И если раньше он переживал из-за того, что могут размёрзнуться трубы с водой и батареи отопления, то сейчас холод мешал ему заняться консервацией ценностей. Он ждал тепла.
   Он ждал появления людей, потому что думал о них ежедневно, надежда не покидала его, и вместе с тем Он допускал, что они появятся не скоро, планировал дальнейшую свою судьбу с учётом долгого одиночества.
   На одном оборонном предприятии он решил устроить для себя склад питания, база для этого там была, он привёз лишь некоторые продукты, и теперь у него в продовольственном ассортименте присутствовало всё необходимое, беспокоиться за своё ближайшее будущее не было причин. Холодильное оборудование подпитывалось от передвижной дизельной электростанции, которая находилась здесь же, на территории, в подземном боксе. Он запускал её три раза в неделю, и она тарахтела по несколько часов, после чего у него в голове долго звучал гул двигателя. Запускал установку он как правило вечером и ночевать оставался здесь же, параллельно подзаряжая аккумуляторы от генератора. Внутри кабины станции и снаружи, как и в его жилище на "Правде", висели барометры, термометры, часы. Стрелки барометров незаметно ползали от высокого давления к низкому и обратно, и Он уже с недоверием смотрел на эту реальность. К к от высокого давления к низкому и обратно, и Он уже с недоверием сморел на эту реальность.лго звучал гул азалось, что погода подчинялась показаниям капризных барометров, а не наоборот. Таяла его надежда, что когда-то на улице восстановится атмосферное постоянство, нагрянет тепло и придёт цветущая весна.
   Он наблюдал за изменением температуры внутри зданий, проверял установленные им в разных точках термометры и через некоторое время успокоился, поняв, что ниже ноля градусов температура там не опускается, а это значит, что система отопления и водоснабжения не разморозится.
   Область его действий находилась в центре города и близлежащих районах, улицы он изучил до мельчайших подробностей и они стали казаться ему хорошими друзьями, верными и постоянными. Не встретив здесь ни единого живого существа, он всё же надеялся на то, что в городе может находиться ещё кто-нибудь, ему иногда даже казалось, что за ним кто-то наблюдает, только не выдаёт своего присутствия. И всё-таки следов на снегу нигде не было видно, это и успокаивало и разочаровывало Его.
   Как-то на глаза ему попался пневматический корабельный ревун, Он быстро нашёл ему применение: привёз на пустынную Манежную площадь, подключил к кислородному баллону и открыл вентиль. Гудок распространялся на очень большое расстояние, находиться рядом с ревуном было вообще невозможно, гул заглушал слух, давил и трепал барабанные перепонки.
   Он надеялся, что если в городе кто-нибудь есть, то обязательно услышит звук ревуна, пойдёт на него и встреча окажется неизбежной. Но никто не появлялся. Уже несколько опустевших кислородных баллонов валялось вокруг ревуна, который старательно гудел много дней в пространство.
   "Если в городе кто-нибудь есть, он или они не обойдут меня", - подумал Он и решил испробовать запускать по ночам сигнальные ракеты. Воплощение этой идеи тоже не привело к нему никого. Ракеты взлетали, озаряя землю, змеились в темном небе, гасли.
  

* * *

  
   Дни в работе бежали быстро, закончился мрачный март, наступил апрель. Пришла весна. Сначала нерешительно, осторожно, а затем всё уверенней и настойчивей заявляла она о себе, дни становились теплее, пробуждался к жизни растительный мир, уже листочки на деревьях появились, нежно-зелёная трава покрывала землю, жизнь растений раскрывалась без присутствия животного мира, без привычного чириканья, карканья, писка и щебета. В полном молчании, по законам развития флоры, для того, чтобы расти, крепнуть, тянуться к солнцу. Ветер тревожил зелёное немое царство, эту скрытую в самой себе подвижность, подбадривал в растениях движение соков земли, трепал и гладил волосы зелени. Растения воспринимали его действия как лакейство. Ветер не соглашался с барством растительности, однажды его терпение лопалось и он, ещё недавно ласковый и нежный, превращался в тирана, возмущение и негодование раба наполняло его ураганной силой, он сталкивал тучи, трепал и хлестал растения, творил революцию, предавал всё анафеме. Зелень терпела все его выходки. Сокрушающие бури уходили, наступал покой и благоденствие. Продолжался расцвет.
   Безлюдный город утопал в зелени, в магическом шелесте её листьев. День прибавлялся заметно, рассветы наступали всё раньше и раньше, сумерки сгущались позже. Светлого времени суток теперь было много, и Он работал до самого темна, укладывал в контейнеры архивные документы, редкие книги, отдавая предпочтение в первую очередь антикварным и редким вещам. Он составлял погрузчиком новые и новые ряды контейнеров с литературой. В запасниках музеев осторожно снимал с подрамников холсты, сворачивал их в рулоны на бумажные барабаны, "масляным слоем наружу", - прокручивал Он фразу, которую выудил из литературы. Бобинами картин снаряжал металлические капсулы. Особо ценные картины Он, не снимая с подрамников, составлял в большие прямоугольные контейнеры и закупоривал их, добавляя к содержимому мешочки с селикогелем. Работа продвигалась ладно, время летело быстро.
   Однажды Он думал о том, что в архивах телецентра хранится огромная масса видеоинформации и её надо тоже предохранить от гибели, но пока у него не доставало времени.
   Подбородок его по-прежнему оставался гладким, усы и волосы тоже не росли, замедлился рост ногтей, поначалу это обстоятельство вызывало у Него недоумение, а потом он нашёл его даже удобным. Он был пленником своего положения, бесконечно богатым материально, так как сегодня буквально всё вокруг принадлежало только ему одному.
   " Выпадут и переломаются все мои волосы и я стану плешивым" - испортил он себе настроение новым предположением.
   В одиночестве его физиология подверглась изменениям: у него обострился слух, чувство восприятия, зрение расширило свои границы, он стал лучше видеть в темноте. Так ему казалось. Он сопротивлялся одиночеству, чуть ли не ежедневно читал вслух несколько страниц текста различного содержания, иногда просто кричал что-нибудь в никуда или пел песни. От этих сольных разминок веяло дикостью, неестественностью в данной обстановке. У него не было желания и необходимости следить за календарём, о числах он вспоминал редко, учёт дней для него вели электронные часы, они же будили его по утрам и просто болтались на руке. Солнцу он отдавал больше предпочтения, нежели часам, чувствовал он его как-то особенно и воспринимал очень явственно, так же, как секунду, после которой звонит по утрам будильник. Однажды ему показалось, что он воспринимает не столько само солнце, сколько тактику его перемещения в пространстве, магнетизм движения, всплески его пульсаций. Он думал, что теперь каждый миг знает, в какой точке, относительно него находится солнце, в том числе и ночью. Его с солнцем, казалось, связывал невидимый луч. Ему казалось, что его мозг понимает и движение планет солнечной системы, их вращение и перемещение во мраке Космоса.
   Он наблюдал за своими новыми ощущениями, анализировал наблюдения параллельно с работой, которая была предметом его существования. Поэтапно, день за днём Он продвигался в своих планах, не желая отдыхать или устраивать выходные. Для того, чтобы развеяться, ему было достаточно съездить куда-то по делу на мотоцикле и смена обстановки, действий и движение давали моментальную разрядку.
   Работал он самозабвенно, однако не видел смысла только в одной бесконечной работе. Ему хотелось и отдыха, и он размышлял над тем, как будет отдыхать и где. Он решил с наступлением осенних холодов устроить себе отпуск, и не обычный, а отпуск-путешествие. Много лет он вынашивал мысль как-нибудь переправить в Америку на могилу деда горсть родной земли, даже сделал несколько попыток осуществить задуманное, но пока удача ему не сопутствовала. И вот теперь он решил, что поедет сам, сначала в станицу, где родился и вырос, возьмёт там земли, а затем отправится в штаты. Пусть половину зимы он истратит на это путешествие...
   Так мечтал Он по ночам в своём вагончике на "Правде", как мысленно окрестил свой лагерь, или же в кабине дизельной станции под грохот мотора. Он слушал такт работы двигателя и в чередующихся тактовых металлических звуках ему начинала чудиться ритмичная музыка. Казалось, что Он слышит и голос исполнителя песни, звучание её слышалось всё отчётливее. У Него улучшалось настроение, становилось веселее, он мысленно пытался включиться в исполнение, удивлялся тому, что в дизельном грохоте так легко удаётся слышать огромное количество музыкальных инструментов, невероятно красивую, приятную музыку.
   Иногда он думал, что из-за грохота двигателя не услышит каких-либо действительно важных звуков из внешнего мира.
   Он досадовал на то, что приходится столько времени уделять холодильнику. Дважды в месяц он ездил в теплицы Тимирязевской сельхозакадемии, пополнить запасы зелени. Огород там разбил себе небольшой, всё зарастало бурьяном, а ему не хотелось тратить драгоценное время на прополку.
   Во время движения по городу он видел лишь кое-где закопчённые окна домов, это были следы пожаров, которые остались в марте. Сейчас всё вокруг было спокойно, воздух стал удивительно чистым и по ночам Ему казалось, что звёзд на небе рассыпано больше обычного. Он любил смотреть на ночное небо, находить знакомые созвездия, любоваться мерцанием светил, Он забывался в эти минуты и не думал о том, где сейчас живёт, что происходит с ним и со всем окружающим миром. Визуальная беседа с небом занимала и успокаивала его, и по ночам во сне ему иногда снились звёзды, он свободно летал в тёмном пространстве, стремился к светящимся точкам, а они отдалялись и он никак не мог к ним приблизиться.
   Содержание его снов изменилось, теперь ему чаще снились деревья, зелёные лужайки. Там Он ездит по траве на мотоцикле, или ходит босиком, заходит в прозрачную воду, а над чистотой и тишиной распахнулось бездонное голубое небо. Нет беспокойства и уныния одиночества, вокруг величие, гармония, покой.
   Снилась ему и его работа, движение присутствовало только там, где находился Он, а всё остальное пребывало в ожидании его действий, он был центровой фигурой, от которой зависело движение. В снах не было гнетущего состояния, а всё больше загадочности, свободы и лёгкости.
   Самыми тревожными снами были эротические. В них сюжет развивался независимо от Него и в этих снах он не всегда выступал первым лицом. Ему снились прекрасные девушки, каких не доводилось видеть в жизни, эти божественные создания в лёгких полупрозрачных одеждах обращались с ним своенравно, игнорировали его слова, взгляды, желания. Они всё время находились в движении, пластика и гибкость их тел наводила на мысль, что эти создания - сказочные балерины. Они вовлекали его в движение, он неуклюже передвигался, выпадал из ритма воздушного танца, останавливался, они кружили вокруг него, их просвечивающаяся одежда не скрывала красивых обнажённых тел. Он протягивал вперёд руку, одна из девушек брала его за руку и вела куда-то, смотрела в глаза, смеялась, бежала, увлекала его за собой, смеялась всё громче. Внезапно она вырывалась вперёд и быстро удалялась, а у него в руке оставалась лишь её тонкая шёлковая перчатка. Он оглядывался вокруг и никого не находил, пускался на поиски исчезнувших девушек, иногда находил их и тогда хватал одну из них, держал крепко, и она не сопротивлялась, обнимала его, целовала, прижималась к нему, доставляя удовольствие испытывать настоящее блаженство.
   Он помнил эти сны, и они тревожили его, сердце бешено колотилось в груди, он с сожалением вздыхал, проклиная мысленно свою неустроенность и заброшенность.
   Фантазия его общения с людьми проявлялась у него, когда Он извлекал из запасников новые и новые картины. Люди, изображённые на них, оживали в его воображении, он представлял их такими, какими они могли быть в жизни, передвигаться, говорить, держаться по отношению к окружающим и к нему. Эти персонажи также снились ему по ночам, сюжеты снов носили спокойный размеренный характер, и если действие происходило на природе, то пейзаж рисовался солнечным, чистым и безупречным. Звенящая тишина наполняла пространство, звуки приходили неспешно, поочерёдно, концентрировали Его внимание на своей природе, характерных особенностях и красоте. Хаос отсутствовал.
   Пасмурная погода ему тоже снилась, опять же тихая, сухой туман расстилался вокруг и в его матовости скрывался покой, мечтательность и загадочность. Он бродил в тумане, без определённой цели, отдыхал душой, и ему хотелось пребывать в этой гипнотической среде бесконечно долго...
   Когда Он работал в библиотеке, ему хотелось остановиться, прекратить загрузку контейнеров и читать, читать архивы, книги, в которых содержалось так много интересного. Однако он не отвлекался, спешил сделать как можно больше, а желание читать оставлял на будущее. Впереди ему представлялось бесконечно много свободного времени для чтения и изучения.
   В этой нескончаемой работе Он прозевал свой день рождения, обратил внимание на календарь только на следующий день, вечером, решил, хотя и с опозданием, отметить эту дату. Стол накрыл разнообразнее обычного и даже откупорил бутылку вишнёвого ликёра.
   "Уже четвёртый месяц изо дня в день я запаковываю реликвии в герметичную тару. Теперь надо будет перевозить всё это добро в надёжное место, и пока не ясно, где мне найти мощный, сухой, вместительный бункер, - размышлял Он. - Может быть, в Москве такого огромного сооружения нет? Очень важно, чтобы объект был укреплённым, выдержал, например, землетрясение и располагался на возвышении, подальше от воды". - затем Он подумал, что торжественного вечера не получается, что думает он всё время о предстоящих делах, а не о дне своего рождения.
   "Для чего я родился?" - этот вопрос повис здесь же, над праздничным столом, затем метнулся в память, начал рыскать там в поисках ответа. В Его мыслях всплывали различные воспоминания из прожитой жизни, перекликались с его теперешней участью.
   "Вопрос неудачный, - отметил Он про себя. - Такой вопрос хорошо задавать в компании, а здесь я сам у себя на дне рождения. Один. Надоедает грустить. И веселиться не хочется, обстановка неподходящая". - Он вышел на улицу. Луна слабо освещала землю, а в тени строений и под деревьями теснился чёрный мрак. Чтобы создать своему прибежищу обжитой внешний вид, Он зажёг керосиновый фонарь и повесил его на крылечке бытовки. Жёлтый свет фонаря освещал ступени, дверь вагончика, пятачок земли около крыльца. Он смотрел на пляшущий язычок пламени фонаря и подумал, что раньше на этот свет слетелись бы разные насекомые, а сегодня нет ни одной мошки.
   "Я мыслю, - подумал Он словами философа, - значит, я в единственном экземпляре представляю жизнь на всей планете. Наверное и в воде нет живности, - пришло на ум... - Но мне от этого не легче". - Он погасил фонарь и отправился спать.
   "Поиски смысла жизни продолжаются, - подумал Он на следующий день, когда вспомнил вчерашний свой вопрос. - Родился и жил как все, работал в народном хозяйстве, затем пошёл работать в милицию, иначе мог потерять служебную комнату, - Он вспоминал прожитые годы, словно хотел отыскать в них упущенную интересную возможность, от которой жизнь его могла развиваться в ином направлении. - К чему теперь размышлять об этом?"
  

* * *

  
   Красота впечатлений, получаемых от созерцания картин отвлекала Его от мрачных мыслей. Он ежедневно соприкасался с сотнями произведений, глаза его видели всё новые и новые живописные творения, впитывали благотворную энергетику, которая врачевала его душу. Он удивлялся способности живописцев вплавлять красочные мазки друг в друга, мириады их создавали оптическое изображение материального мира. Линии и наплывы красок, их укрывистые или прозрачные наслоения сцеплялись навечно с грунтом и в то же время, казалось, двигались по пространствам картины. Великие плоскостные иллюзии вызывали у Него живые человеческие эмоции, чувства, переживания. Его поражало бесконечное талантливое варьирование формой, цветом и содержанием. Казалось, что есть предел разнообразию изображаемого. А очередные отделы запасников открывали всё новые и новые ряды имён, картин, сюжетов. Всего лишь три основных природных цвета позволяли фантазиям живописцев творить бесчисленное количество шедевров.
   "А что если вдруг прямо сейчас здесь опять появятся люди, придут музейные работники, откроет дверь какой-нибудь реставратор и спросит меня, что это я тут делаю и кто я такой? И что я ему отвечу? Спрошу, куда исчезало человечество? Или же буду уверять его в том, что я не вор, а спаситель художественных произведений?
   Может быть, я вообще не имею никакого права находиться в оставленных зданиях? - Пришедшая на ум догадка остановила Его работу. - Мои действия действительно смахивают на воровство, и почему я не подумал об этом раньше? Оставшись один в городе, я тут же приступил к разумным действиям. Во избежание пожаров обесточивал помещения. Осудил бы кто-нибудь меня, если бы я вообще ничего не предпринимал? И вообще, интересно знать, как должен действовать человек, оказывающийся в нестандартной ситуации? Сначала я делал, конечно же, всё правильно. Но ведь и сейчас мои действия логичны. Наверное просто надо известить людей о том, чем я занимаюсь. Надо в форме рапорта или заявления описать сложившуюся ситуацию, перечислить предпринимаемые мною усилия, размножить эту листовку и разместить на директорских столах, на рабочих местах представителей власти".
   Он зашёл в кабинет директора и начиркал на листе краткое объяснение о произошедших в Москве событиях, вследствие чего он осуществляет консервацию картин.
   "А может быть не книги и картины надо спасать? Есть же у людей и другие ценные вещи, дорогостоящие предметы, вещества, приборы. Лично мне дороги фотографии родных и близких, для них я даже сейф на "Правду" приволок!"
   Он вздыхал, помрачнел от осознания того, что прибавилась непредвиденная бумазейная работа и теперь придётся обивать пороги властных особ.
   Вечером в издательстве он взял печатную машинку, после чего у него стало традицией перед сном выстукивать шаблонное объяснение своих поступков.
   "Огромная типография под боком, а мне приходится тираж листовок щёлкать на машинке, - сожалел Он. - Кстати, к каждой книжке моё воззвание не прилепишь, но вот в некоторые контейнеры надо бы его тоже положить. На всякий случай", - мысленно добавил Он.
   Продолжительное время он искал достойное убежище для контейнеров, и ему никак не удавалось обнаружить подходящего сооружения. Градостроительная литература не наводила на нужный адрес. Он исследовал справочники по архитектуре, и всё напрасно. В его представлении строение должно было бы выдержать громадные напряжения. Глубинные бомбоубежища и шахты он отвергал из опасения, что они могут быть затоплены водой. Он сидел в библиотеке, среди книг, вспоминая, что вчера ещё занимался самым трудоёмким процессом - упаковывал иконы, заворачивал их в льняные полотнища и укладывал в контейнеры. Он вспоминал лики святых, изображённых на досках. Затем начал думать о людях, о том дне, когда они вернутся. Как ни силился, он не мог представить себе процесс появления людей в городе. Он ещё не понимал, каким образом люди все одновременно исчезли. Теперь он не знал, как они вернутся на те же самые места, откуда пропали. В его представлении виделось множество народа на улицах, в транспорте, в окнах домов и даже на крышах.
   "Но ведь не могут же они вылезти из земли или попадать с неба! - недоумевал Он. - Люди могут материализоваться из ничего, просто взять и появиться в прозрачном воздухе", - такая вероятность ему ясно представилась и показалась убедительной.
   "Пусть хоть как-нибудь, да появляются поскорее", - с горечью подумал Он и у него к горлу подкатил комок.
   "Эти раздумья о людях меня сильно тревожат", - размышлял он и вспоминал другие дни, спокойные, когда не появляются волнующие мысли.
   Он наблюдал своё настроение - оно уравновешивалось в моменты его воспоминаний о меланхолии. Сейчас же, пока контрастные мысли и представления чередовались, он искал спасительную идею, которая уведёт его от разных мучительных дум. Новые мысли приходили моментально, до того, как он успевал определить их полярность.
   "А если люди никогда не вернутся?" - словно из строки приходила фраза. И тут же в его голове лепилось новое предположение: через тысячелетия его захоронения могут обнаружить инопланетяне. Смогут ли они оценить или понять сущность и значение земных картин? Скорее всего - нет! Хотя бы потому, что они не люди, их восприятие отличается от человеческого.
   "А если люди вернутся через тысячу лет? Тогда и костей моих уже не будет. Сколько поколений за тысячу лет...
   Возможно, время для людей сейчас течёт как и прежде и только я один проживаю какой-то микромиг, в который вместится вся оставшаяся моя жизнь и мои усилия?
   Что ж ко мне не приходят жизнерадостные мысли? Почему я мучаюсь в неизвестности и нет ответов на мои вопросы?
   А может быть мне надо остерегаться возвращения людей, встречи с ними? Не известно, как они отнесутся ко мне".
   Он уже был склонен верить в новую версию его встречи с людьми.
   'Осторожность, конечно, не помешает, мало ли чего... Вдруг я не вижу каких-либо внешних изменений, происходящих со мной, а у посторонних они могут вызвать странную реакцию. Или, если вдруг люди сочтут мои действия здесь, сейчас варварскими? Тогда меня ждёт наказание. И ещё, наверное найдётся масса доводов, из-за которых придётся избегать людей'.
   Он вышел на улицу и пошёл пешком в свой базовый лагерь. Прогулка благотворно подействовала на его нервную систему. Свежий воздух вентилировал лёгкие, движение отвлекало от унылых раздумий.
   "Не так уж часто я прогуливаюсь пешком", - думал Он и не знал, мысли это в его голове, или он на ходу разговаривает вслух сам с собою.
   Улицы города приходили в упадок. Ещё весной из-под снега обнажился мусор, который разносился дождевой водой по тротуарам и проезжей части. Канализационные решётки забивались бумагой, ветками, листьями, вода собиралась в низинах и на некоторых участках улиц образовались огромные лужи. Тротуары покрывались пылью, их заносило землёй, смытой с газонов и за эту землю цеплялась жизнь - пробивались травинки, ростки.
   "Растения живы и я жив и условия для жизни идеальные, а вокруг пустота, организмов нет. Цветки опыляются без участия насекомых", - непонятно зачем думал Он об участии зелени. После чего уже в который раз вспомнил незнакомку из прошлой своей жизни. Она встретилась ему случайно, приглянулась, он сделал попытку заговорить с нею. Зима является не лучшим временем для знакомств, и всё же девушка остановилась, попыталась пристально посмотреть на Него, бросила торопливое "Я спешу", пошла дальше. Через несколько дней он снова встретил её, спешащую. Она увидела его, не отвела глаза, они обменялись взглядами, прошли мимо друг друга. Он подумал, что её оценивающий взгляд выражал интерес и самообладание. "Это награда, - подумал Он. - Если она не игнорирует меня, значит, я ей небезразличен. А может быть она смотрела и вспоминала, где бы могла видеть меня раньше?"
   При третьей встрече Он шагнул к ней, фактически перегородил дорогу, протянул руку и назвал своё имя. Она не сняла с руки варежку, подала её навстречу, улыбнулась, сказала, что она незнакомка. Не знакомится вот так с бухты-барахты.
   - Вот мы уже и знакомы, - прилепил он фразу к её словам. Она коротко махнула ручкой, бросила "пока" и заспешила по тротуару.
   В этот раз Он подробнее рассмотрел приятные черты лица и уже влюблялся в её искрящиеся глаза. Она была похожа на тот образ, который однажды обозначился в его душе. Может быть, облик девушки, которую ему хотелось повстречать в жизни, всегда находился в его сердце и являлся скорее абстрактной, нежели конкретной фигурой.
   Образ, а не фотопортрет представлялся ему, когда он мечтал о своей желанной. Ему хотелось встретить современную Золушку и уже не расставаться с нею никогда.
   Внешность незнакомки ему понравилась, оставалось узнать её поближе, выяснить, возможно ли с нею совместное счастье. В своём сердце он готов был открыть любые пространства для её любви. И её готовился обожать, быть преданным, достойным.
   Не успел. Потому что выпал из человеческого общества. Хотя, если бы он прислушивался к велениям своего сердца, то с середины февраля вполне мог бы встретиться с Незнакомкой. Только Ему почему-то не хотелось специально поджидать её на пути к метро, он ждал очередной случайной встречи, которую организует для них обоих сама судьба.
   Обстоятельства распорядились по-своему. Уже который месяц его сердце выхолащивается в безлюдном городе, а руки ежедневно производят десятки тысяч рабочих манипуляций, исключающих лишние, ненужные движения. Он посмотрел на свои руки, вспомнил прикосновение руки Незнакомки. Сквозь её шерстяную варежку он тогда чувствовал собрание нежных пальчиков. Их живое движение, пожатие всколыхнуло в нём глубинные эмоции, информационные токи от кисти побежали к сердцу. Первое прикосновение запомнилось навсегда.
   "Может быть и она сейчас вспоминает меня", - с надеждой подумал Он.
  

* * *

  
   В первые дни консервации книг он сильно уставал от большого количества перенесённых тяжестей. Чуть позже приспособил для транспортировки тачку. Это простейшее приспособление позволяло с меньшими усилиями перевозить большие объёмы литературы. На ступени лестниц он укладывал доски и по ним перевозил пачки книг.
   Месяц за месяцем он загружал контейнеры. Перебирался от одного объекта к другому, параллельно с работой готовил себе еду. На туристической бензиновой печке закипала вода в котелке, туда он бросал очищенную и порезанную картошку, вываливал из банки тушёнку, добавлял зелень, приправы. Аромат пищи разносился вокруг, пробуждал аппетит.
   Раза два в месяц он готовил в большой кастрюле борщ. На протяжении двух-трёх часов добавлял в ёмкость ингредиенты, нарезанные овощи делил на порции, часть их обжаривал на сковороде, а остальные в известной лишь ему последовательности порциями подбрасывал в кипяток.
   Оставшееся после обеда количество еды вечером он переправлял в холодильник.
   Хлеб ему заменяли лепёшки собственного приготовления.
   Работая под солнцем, он сильно загорел, кожа приобрела красивый тёмно-коричневый цвет. "Этот загар не смывается, - оценивающе думал он, рассматривая себя в зеркало. - Раньше я старался увильнуть летом в тень, а теперь и не думаю о холодке". Он подумал о солнце и лучик связи его со светилом на какой-то миг прочертил свою линию. "На кого я похож? - он вопрошающе смотрел на своё отражение. - Бабушка говорила, что я похож на её брата, который жил в Паттерсоне. А на родного деда, получается, я похож меньше. Дед по молодости извозчиком работал. Зашёл он как-то в церковь, а там батюшка никак не может согнать с иконы филина. Дед взмахнул арапником, кожаная плеть стеганула птицу, и та замертво повалилась на пол.
   Умер дед сразу после войны, застудил себе на фронте все внутренности. И ничего я о нём не знаю, так, лишь несколько картинок-рассказов из его жизни.
   А как мой отец повёл бы себя, окажись на моём месте? Скорее всего он все свои силы направил бы на поиски людей. И это сломило бы его. Помню, он сильно тосковал по маме, когда она гостила у меня две недели...
   Ну вот, - подумал Он, - посмотрел я на себя в зеркало и полезли разные мысли, даже, кажется, сердце кольнуло...".
  

* * *

  
   Приближалась осень. Он маркировал контейнеры с книгами и думал над тем, что до сих пор так и не решил, куда будет перевозить их на хранение. Энтузиазм его поутих, к работе он относился взвешенно, избирательно вычленял книги для консервации. Невозможно было охватить огромное количество столичных библиотек, тем более спасти от гибели все книги.
   Некоторые картины сейчас он обходил вниманием, развившийся эстетический вкус подсказывал ему, какие произведения действительно достойны уважения.
   Первоначальные его планы разрушились. Теперь он и не надеялся в текущем году выбраться из Москвы. Он уже смирился с мыслью, что придётся зимовать в городе. Узор путешествия в Америку распался, когда он увидел, что не вписывается во временные рамки. "А кто меня перебросит через океан?" - однажды подумалось ему.
   Он нашёл в подвалах издательства помещение, подходящее ему для хранения овощей, оборудовал его миниэлектростанцией для поддержания в зимний период нормальной температуры и перевёз туда сбор урожая.
   "Чем я буду заниматься зимой?" - однажды спросил он себя. И отмахнул вопрос как ненужный.
   "А вдруг ровно через год люди вернутся?" - он соображал, чего больше в этих словах, надежды или насмешки.
   Он посмотрел вверх, на деревья, некоторые уже отряхнули свои листья, устремились голыми ветками в небо. Ему показалось, что деревья приглашают его взобраться как в мальчишестве, вверх, оттуда и мир интересен и небо совсем рядом.
   "Как-нибудь залезу", - пообещал он мысленно. Он брёл, загребая ногами листву. Шуршание казалось неестественным в задумчивости пустого города, здесь главенствовали только естественные звуки растительного мира. И ещё случалось, напоминал о себе след исчезнувшей цивилизации: где-нибудь звякала болтающаяся на проволоке жестянка, раскачивающаяся от дуновения ветра, или поскрипывали ржавые петли форточки.
   В воздухе витали осенние запахи. Стволы деревьев, ветки, пожелтевшая листва источали тонкие ароматы, которые невозможно уловить весной или летом, даже если подходить и принюхиваться к стволам, ветвям. Сезонные запахи.
   "Лето ушло, - подумал Он, - оно что-то с собой унесло", - Он попытался представить, что именно потеряно, и в душе образовалась пустая, свободная область. Умом он представлял огромное количество книг в контейнерах, километры холстов, его спешка и мельтешение, всё переплеталось в мыслях, в извилинах мозга, а в душе ощущалось опустошение. Словно там обвалился в никуда целый мир.
   "Ну ничего, ещё наступит бабье лето... - приплёл он себе фразу. - А пройдёт оно без баб, так сказать", - прибавилось уточнение. Он огляделся вокруг, словно искал предмет, способный выручить его в трудной ситуации и начал говорить себе мысленно, что думает с этой минуты только об очень важных вещах. А в данный момент просто идёт за велосипедом.
   Уже давно он поменял авто на вело и с удовольствием крутил педали. Треск и грохот двигателей угнетающе действовали на него, и механизмы он пускал в ход лишь при необходимости.
   Мир отправился в вечность без живых организмов. Отрезок пути уже пройден, растения молча захватывают улицы, затем они полезут на дома. Их корни разрушат асфальт и бетон, переплетут пространство, которое когда-то у природы захватили люди.
   "В марте земля вернётся на прежнюю точку в пространстве", - начал мечтать Он, но затем подумал, что обманывает себя. На прежнюю точку планета не сможет вернуться никогда, это абсолютно невозможно, поскольку галактика находится в постоянном перемещении. Такова правда, горькая правда.
   "Вот и поеду к себе на Правду", - сыграл он словами, а ещё действиями он пытался уходить от ощущения безысходности. Он учился защищаться и не собирался отступать, опускать руки.
   "Умереть или погибнуть легко, а ты вот попробуй выстоять", - предлагал Он себе.
   "Дождусь людей и будет всё путём". - Он хвалил себя за сговорчивость и подозревал, что может однажды сорваться, зареветь одичавшим плачем, смыть слезами опостылевшее ничто, разорвать одинокое сердце.
  

* * *

  
   Луна светила ярким мягким светом, казалось, что она даже подлетела поближе к земле, чтобы выглядеть крупнее, дабы Он мог лучше рассмотреть её поверхность. А он уходил спать в вагончик с мыслью, что и во сне способен видеть её, изучать рельеф и кратеры и даже заглянуть на обратную её сторону. Он чувствовал в такие фазы луны душевную и физическую лёгкость, словно поубавил в собственном весе. В качестве объяснения он допускал, что луна может элементарно сильнее обычного притягивать его.
   "А вдруг я начинаю страдать лунатизмом? Насколько это опасно?" - от луны мысли его перемещались в пространство космоса, он слушал удары своего сердца, толчки эти уходили волнами в бесконечность и находили там, в вакууме, отзвук. Что-то огромное, живое делало попытку сказать ему ответное слово. - "Наверное это космическое эхо. Бескрайний мир состоит не только из космических объектов, в нём, как и в человеке, помимо молекул живёт душа". Он вслушивался во вселенские сигналы и не мог понять язык импульсов. Для собственного успокоения он приводил пример, что никогда не делает попыток расшифровать звучание ветра. Достаточно просто знать, что такова его природа.
   "А что, если это люди из глубин мироздания обращаются ко мне, хотят, чтобы я услышал и понял их? Вот-вот, именно люди! А что, если всё-таки на земле есть люди. Останься человек в глубинке, он запросто может отправиться путешествовать и очень вероятно, что в сторону столицы, Москва притягательна. Но за несколько месяцев путешественники мне здесь так и не повстречались. Наверное, перезимую и отправлюсь куда-нибудь сам. Всех книг мне не спасти, обнаруживаются новые архивы, запасники и, быть может, пора уже подумать о целесообразности предпринятых усилий, - он прервал мысли и через какое-то время спросил себя: - Что, устал, волк? - слово "волк" показалось ему неуместным. - Почему волк? Зачем я так сказал? - недоумение вопрошало.
   "Дисциплинировать себя нужно. - Отрезал он.
   "Осень - по-настоящему восхитительная и задумчивая пора, - думал Он, любуясь очарованием природы. - Каждый день - ожидание, каждый миг - прощальный. И вот, ни с чем вроде бы не прощаюсь, а в душе испытываю чувство печали и разлуки. Зимой тоже переживаю похожие настроения, появляется и ожидание. Но ждёшь чуда. В том-то и разница!
   Это всё приобретённые чувства, а какие же тогда врождённые? Что изначально вложено в меня природой, одни лишь инстинкты? Я ведь человек. А ещё животное существо. Одно на всю мою округу. На всю мою неизвестность.
   Жалко себя? - саркастически спросил он внутренне, мысленно. - Сам себя не пожалеешь, никто не пожалеет.
   Дождь смывает меня, размывает..." - Он стоял под козырьком крыльца, смотрел на капли. Тысячи их разбивались о ступени, дробились на мелкие частицы, разбрызгивались. - Может быть, просто дождик навеял мне скучные мысли? Вода падает с неба и мне не видно тучу, которая проливает свои слёзы. Очень возможно, что дождевые кали обладают магическим действием, отвлекают, умеют заставить забыться и, быть может, душа в такие минуты не печалится, а отдыхает? Да, моей душе действительно нужен отдых, а какой? От общения она уже давно отдыхает...
   После осени пойдёт снег, я буду так же стоять, смотреть на него задумчиво и рассуждать о том, что моя истосковавшаяся душа отдыхает. Душа моя не в сердце, она в груди, пойди, попробуй её найди! Цитируй - не цитируй строчки, а на сердце легче не становится. Случайно не есть ли это форма наблюдения за своим собственным психическим состоянием? Всё раздумываю о душе, оцениваю, правильно ли я поступаю. Какие-то поиски смыслов. Для чего они вообще, всяческие человеческие усилия? Чем люди занимались? Ради чего? Работа, в которой есть практическая польза, оправдана. Рационально заниматься строительством жилища, шить одежду, печь хлеб. А уж на сытое брюхо можно и песни петь. Так что ли? Смысл в многообразии? Или смысл в моём непрекращающемся внутреннем диалоге?
   Почему я вожусь с картинами и книгами? Через минуту здесь вдруг появятся миллионы людей, которым, чтобы жить, надо есть. Через неделю они съедят залежалые крупы, а что дальше, зубы на полку, да? Вот и выпячивается бессмысленность всех моих усилий. Оказывается, брат, для людей ты должен был выращивать картофель! - камнем свалилась на него мысль, придавила. - хотя бы сам был живописцем, что ли!" - Он подумал, что и рисовать-то не умеет. Некоторые школьные задания за него раньше делал отец - взрослый неумелый рисовальщик-тракторист. Однажды своими огрубевшими пальцами отец нарисовал зайца с тремя лапами, четвёртую никак не удавалось прилепить правдоподобно... - "Я не имею права осуждать батю, он многому научил меня. Он же познакомил меня с хорошими слесарными инструментами, металлами..."
   И тут Он вспомнил о своих фигурках, амулетах, которые вытачивал в свободное от работы время из редких пород камней несколько лет подряд. Он сам не отдавал себе отчёта, почему занялся этим ремеслом. Попробовал однажды отполировать случайно попавший в руки осколок родонита и с тех пор увлёкся, не мог уже остановиться, искал различные поделочные породы. Сам изготавливал резцы, инструменты для обработки заготовок, смастерил станок с алмазным диском для резки минералов.
   Ему казалось, что в некоторых камнях живёт душа. Это ощущалось уже в заготовке, она и выглядела как-то иначе, нежели другие, сразу выделялась своей формой, подходящей для обработки. И в руке такой камешек удерживался как в гнезде. Некоторые заготовки он подолгу носил в кармане, прежде чем начинал ваять из них фигурку или кулон. Из мелких осколков и камешков он делал ожерелья, бусы, браслеты.
   Камни стали для него священным материалом, поклонение которому усилилось после того, как он нашёл плоский кусок метеорита, похожий на овальную художественную палитру. Находку он воспринимал чуть ли не как знак, посланный ему свыше.
   В своём творчестве он обходился без набросков, эскизов, потому что не дружил с рисунком. Его воображение легко подсказывало форму будущего изделия, он запросто отсекал лишние части заготовки, выбирал углубления в намеченных точках, придавая камню желаемые черты.
   О его творчестве узнавали знакомые, знакомые знакомых. Так же и на работе. Его воспринимали как изготовителя каменных поделок. У многих сотрудников складывалось впечатление, будто он штампует их десятками. Пустили сплетни, якобы Он обогащается на продаже амулетов. Мистические названия его безделушкам присваивали женщины. Они же открывали в них чудодейственные целительные свойства. И ему буквально начали досаждать начальники и командиры. В различной форме они пытались надавить на него, чтобы заполучить изделие даром. Его угнетала такая обстановка, в которой руководство, используя служебную субординацию, отнимает его таланты, вложенные средства и силы. Все попытки объяснять дороговизну камней пропускались мимо ушей. Чинуши, выросшие из обирателей, и не думали об оплате материалов, труда. Пожизненная привычка отнимать выдавливала фразу : "Подари".
   И он дарил по доброте своей или же чтобы уклониться от наказания, которое неминуемо настигнет его как месть за отказ. Он сожалел о том, что мир делился на людей хороших и плохих.
   "За все эти семь месяцев я ни разу не притронулся к камню, - с сожалением подумал Он, - занимаюсь творениями человечества, вместо каменной пыли глотаю пыль архивную".
   Вечером он затопил титан, уселся рядом на самодельную скамеечку, смотрел в открытую топку на пламя. Поленья шипели, выстреливали искрами.
   "Уютно около огня, тепло, - думал Он, - только одиноко. "Затоплю камин, буду пить. Хорошо бы собаку купить...", - вспомнились слова Бунина. - Разница лишь в том, что я не Бунин, пить мне не хочется, да и собаку негде купить. - Он потрогал ладонью стенки водяного бака, там внутри нагревалась вода. - Все физические процессы в действии, в топке - плазма, объекты в движении, растительность жива. Живых организмов нет. Интересно, я выпал или сохранился? Если взглянуть на это с моей точки зрения, то получается, оба утверждения правомочны. А если посмотреть с позиций общества, то я из общества выпал, поскольку я не с ними. А может быть я и с ними? Вдруг мой двойник живёт там, среди людей, вместо меня. Но... такое маловероятно", - попытался убедить Он себя.
   "Я словно отрёкся здесь от жизни, мог бы взять кинопроектор, посмотреть фильм или включать изредка магнитофон, слушать музыку. Но мне ничего этого не хочется, я ограничиваю себя только работой. Дикарь. Настоящий отшельник. Пытаюсь всматриваться внутрь себя, хочется знать, что скрывается там у меня, боль? Зачем флора забрала меня из общества людей в своё царство, для каких-то своих целей, и не считает нужным объяснять мне чего-либо?
   И всё-таки я чувствую, мир ежедневно прислушивается к ударам моего сердца. А что, если растения наблюдают за мной, они, кажется, способны чувствовать человека. Хотя, может быть, ботаны просто насочиняли сказочек про всё такое.
   Я сам есть высокоорганизованная природа и сам себя, природу, осознаю и наблюдаю. А что толку? Окружающий мир от этого не изменяется. Может быть, я попал в эту отстранённую среду потому, что люблю мечты? Я никогда не хотел учиться танцевать, например, зато развивал образное, пространственное мышление. Может быть, я всю жизнь мечтал о чуде, и вот оно произошло? Только сейчас я об этом подумал, и ведь есть правда в этой мысли! Вдруг чудеса возможны, только они не такие, какими представляются или желаются?
   Ничего подобного! Все мои соображения - обыкновенные домыслы, мне нужно просто поменьше бродить среди грёз. Реальная жизнь - та, с которой сталкиваешься воочию. Фантазия у меня работала бы и в любой другой ситуации. И если бы раньше я шлындал по дискотекам, всё равно уверовал бы, что у меня супероригинальное мышление. А фактически - пустота.
   Вот я и выбрался к трезвой самооценке. Остаётся только узнать, что со мной случилось. Этот вопрос скоро будет меня смешить. Он разрастается надо мною каждый миг, его масса обязана элементарно раздавить меня, разнести на атомы. А я всё ползаю здесь и продолжаю дышать.
   Вот и ладненько, пока двигаюсь, надо работать, от рассуждений толку нет".
   После купания и ужина Он лёг на топчан, погасил светильник. Через несколько минут стихли далёкие звуки бензогенератора. Он заправлял его настолько, чтобы топлива хватало для работы двигателя пропорционально вечерним запросам.
   "Книги я не читаю, - протяжно подумал Он, - не хочется бегать глазами по строчкам чередующихся символов, пропускать сквозь себя смыслы и настроения фраз. То всё сочиняли люди.
   И вслух я уже давно ничего не говорю и не читаю. Язык у меня случайно не отсох?" - на этот вопрос у него появилось желание сказать что-нибудь вслух, но он просто кашлянул, невысоко оценил этот звук, в котором достаточно было и смысла и информации.
   "Кричать фразы в темноту не буду, я же не дурак, - заключил Он мысленно. - Наверное это деградация, у меня всё меньше появляется желаний. Хотелось понять тайну исчезновения людей, а как её узнаешь? Окажись на моём месте крупный учёный, смог бы он выкарабкаться обратно, или так же, как и я, медленно, по-своему сходил бы с ума?
   Лезут в голову разные глупые мысли, сон перебивают. Можно вечность лежать вот так, вертеться с боку на бок и не получится уснуть. Об одном и том же думаю, ничего интересного не приходит на ум. Тоска. А ведь надо бы радоваться! Я оказался в райских условиях, весь мир подарен мне!
   Нет, всё вокруг принадлежит само себе, мне оно просто доступно, только незачем это всё мне, я обхожусь малым. Даже жить перебрался чуть ли не в землянку". - Он подумал о домах, о квартирах и ему уже в который раз показалось, что там обитают духи. Комфортабельные склепы его не привлекали, из магазинов уже давно не брал какие-либо продукты, налёт вездесущей пыли отталкивал его.
   "Что день грядущий нам?.. - он перебросил мысли в завтрашний день, там проглядывал список однообразных сиюминутных хлопот. - Размышляю обо всём, а за мыслями скрывается ожидание встречи с людьми. И там же слабости мои и страхи, всевозможные переживания. Разрастаются они и хотят прорваться наружу сквозь сердце, из-за них у меня подавленное состояние и тревога..." - нейронные связи его мозга продолжали работать, а сознание окуталось пеленой сна.
  
   * * *
  
   Утро следующего дня не оставило сомнений в том, что на белом свете ещё существует тепло. Яркое пульсирующее солнце выплыло на небосвод с единственной целью припечь лучами все досягаемые предметы и объекты. Контраст ярких осенних расцветок насыщал молчаливый пейзаж. Лёгкий ветерок трепал теплоцветную листву на лавочках, тротуарах. День обещал быть жарким, таким и оказался.
   Он работал и между делом посматривал в синее небо, на деревья, интересно было наблюдать траекторию полёта падающего вниз листа или качание ветки. Различные движения в природе как бы невзначай адресовались ему - так он думал, он надеялся на какое-то внимание природы к своей персоне.
   "Солнце радует землю, а я вчера о квартирных духах думал зачем-то. Может быть, для стимулирования элементарной предосторожности моя фантазия выдумывает различные страхи и опасения? Затем приходит свет или прозрение и явь развеивает все мои предрассудки. По этой логике получается, что инстинкт самосохранения без страхов угаснет? Чудно!
   Я устроен так, что с лёгкостью верю в то, во что мне хочется верить. Люди извечно уверовали во что-то. И на поверку оказывалось, что истинно только реально существующее. Хотя и фантазия ценится залужено высоко.
   Переливание из пустого в порожнее". - Таким заключением подытожил он свои рассуждения. Смотрел на холсты и тут же подумал, каким богатством переживаний надо обладать, чтобы уметь создавать картины-фантазии.
   Он и сам прошёл через творческое постижение реальности в моменты озарений, когда придумывались образы каменных фигурок.
   "Но это не одно и то же! Страхи нельзя смешивать с творчеством. А впрочем... за любым видом страха прячутся образы. Просто они страшные, вот в чём дело, и вызывают боязнь, испуг. А может быть наоборот, моя трусость рождает все эти пугающие представления? Это - истина? Душа человеческая поистине сама бесконечность, чего в неё только не вмещается, и ещё больше рвётся из неё наружу. Кажется, сама Вселенная находится внутри и все бескрайние миры со всеми бесконечностями.
   Почему учёные написали, будто бы Вселенная расширяется? Что они подразумевают под словом Вселенная? Кажется, весь мир, бесконечный во времени и пространстве и есть вселенная. Значит, существует бес-ко-неч-ный мир в этой схеме и куда же ему ещё-то расширяться? раздвигаться? В пятимерное пространство, что ли? Скорее всего, во Вселенной разлетаются галактики, метагалактики, другие объекты от условного центра. Супермиры существуют по иным, неизвестным законам. Учёные исчезли, человечества нет, некому изучать далёкие пространства". - Он размышлял в соответствии со своими представлениями. И чувствовал незримую связь со вселенскими мирами, ощущение это было таким же притягательным, каким бывает взгляд другого человека сквозь стекло.
   Он прислушивался к своим ощущениям и сожалел о том, что никак не распознает смысл космических посылов.
   "Это звуки космических ветров или докатившееся эхо рождения сверхновых. Да мало ли трений, взрывов и скрежета рождается в черни вакуума? Может быть я улавливаю солнечный ветер? И всё-таки ветер шумит иначе, особенно солнечный.
   Только и остались у меня мои ощущения. "...Проведи согласно с природой" - назидательно звучат в среде людей слова классика. А мне вот уже опостылело одиночество в природе и её покровительство. Может быть начать воевать каким-то образом с ней, с ветром, с дождями, с космосом и силы небесные выбросят меня к людям? Думал ли я об этом? Из вселенских просторов до меня доносится доброжелательный настрой, проникновенное участие и нет ощущения, что это гипнотизм. Душа космоса разделяет мою судьбу, что ж я буду воевать-то с ней?
   Наверное произошёл тихий апокалипсис, ожидаемый человечеством. Последние годы в обществе происходили деформации, начало изменяться сознание. Кризис-то в стране прошёл...
   Может быть вирусы съели людей? Например, вывели симбиозный тип природно-электронного вируса, распространяемого компьютерными программами. Компьютеры появились во многих конторах, банках. Поговаривали, будто бы компьютер ударял током человека, который подсаживался к клавиатуре, а сам не являлся пользователем. Ещё сочинили байку о способности компьютера наблюдать за людьми через монитор.
   Сказки, конечно, всё. Но машина умная, учитывая её совершенствование. Компьютеры не могли принести зло.
   А какое оно, зло? Когда человек злится, это уже зло? Или зло обязательно зверски-тупое? Бывает оно обворожительно-замаскированным, лучезарно-нежным?
   Теряю интерес к жизни. Думаю о многом, а книг не открывал уже два-три месяца, вижу только обложки, корешки, названия, фамилии авторов. Хорошо, что картины открыты взору, вижу изображения, словно читаю истории. Может быть из-за картин и к книжкам остыл? С картинами проще - взглянул на неё и сразу всё понятно, не надо утруждаться, как над текстами. Не зря появилась теория, которая утверждает, что прогресс движется ленью. Я ленив. И что, прогрессивен?
   Вечером заскочу в территориальное отделение милиции. Оставлю на столе начальника последнее объяснение единственного из людей и больше не буду печатать эти дурацкие бумажки, хватит, сотни три уже распространил, начитаются обо мне руководители!
   Конечно же я - герой, вывез в неизвестном направлении громадное количество живописи и несколько тонн антикварной, секретной и научной литературы. Ура спасителю с оправдательными бумажками.
   И в обществе должен быть объяснён каждый шаг человека, и здесь душа неспокойна, хоть составляй сейчас же список использованного имущества.
   Детство - вот мир идеальной свободы, всё воспринимается равновеликим, всё значительно, всё впитывается, нет страхов, присущих взрослым". - Он вспомнил себя маленьким, в тумане утра ходил, искал отцовскую лошадь. Ему трудно было снимать путы с передних конских ног, напитавшая росы толстая тяжёлая верёвка едва поддавалась. Лошадиная морда тыкалась ему в затылок, принюхивалась, искала карман, в котором лежала заветная корка хлеба.
   "А я ведь приблизился к природе, - думал Он про себя, рассматривая структуру, форму и прожилки жёлтого листа. - Единственная моя соседка здесь - природа.
   На лирику потянуло, - остановил Он себя. - Осталось поплакаться о нынешних привязанностях, о страданиях, корчить из себя несчастного, вместо того, чтобы искать средство связи с миром людей".
   По графику сегодня он ночевал около своего морозильника. Запустил дизельную электростанцию, посматривал на приборы, оценивал их показания и подсчитывал в уме, какое количество солярки уже израсходовано.
   "Зимой будет хорошо, мороз бесплатный и не надо жечь топливо.
   Как хорошо, что я об этом подумал! - Он оживился, - с завтрашнего дня буду искать углублённое помещение для ледника. Зимой перетаскаю туда продукты, наморожу льда, упакую хранилище и до середины следующего лета можно не печалиться". - Он даже потёр ладони, словно выиграл выгодное дело. Настроение его улучшилось, он повеселел. Ему представлялось, сколько высвободится времени. Теперь он реально представлял для себя возможность отправиться путешествовать. Он вернётся из странствий в Москву, здесь его будет ждать солидный запас продуктов.
   "Интересно, а сколько лет я буду жить один? Сколько у меня в холодильнике продуктов? На какое время мне их хватит? Я так и буду всегда привязан к своему складу, чтобы выжить?" - вопросы сыпались как из решета.
   "О чём ты думаешь? - спросил Он себя. - Семь месяцев назад ты думал о том, что твои волосы постепенно будут выпадать, ломаться и ты превратишься в плешивого отшельника. Сегодня встревожился о закромах...
   Может быть мне нужно обратиться к Всевышнему? Завтра же пойду в Кремль, поднимусь на колокольню Ивана Великого - это самая осуществимая мечта на сегодня. В прежнее время невозможно было ступить на вековые лестницы, ведущие к колоколам".
   Он обрадовался новой идее, ему даже показалось, что на её фоне он выглядит счастливым человеком. А пока не терпелось дождаться завтрашнего дня, в мыслях проскакивали весёлые нотки.
   "А когда же я пойду туда? - нетерпеливо соображал Он, - утром или днём? Наверное надо пойти на рассвете, увижу, как день занимается...
   Да я и на Останкинской телебашне никогда не был", - промелькнула мысль.
   "Завтра утром я собирался аккумуляторы ставить на подзарядку, потом ехать... Нет! Колокольня, а после уж всё прочее".
   Он не задумывался над маршрутом, каким пройдёт весь путь. Его фантазия рисовала размытую картинку ощущений, которые завтра возможны, начиная с момента просыпания. Он их уже предчувствовал и пытался представлять яснее. Вместе с этими представлениями проваливался в сон.
   Он проснулся среди ночи, когда автоматика отключила нагрузку и заглох двигатель. Он слегка привстал на своём лежбище, глянул в оконце и опять свалился на подушку, желая скорее уснуть.
   Проснулся утром очень поздно: "Подвёл внутренний будильник, - с сожалением подумал Он. Я - сонная тетеря! Собирался встать утром пораньше... В общем, сходил, называется, на колокольню. И не хочется уже никуда идти, ничего не хочется делать. Забросить бы всё к чертям собачьим, да забыться хоть на денёк, погоревать, прочувствовать как следует своё отчаяние. Одним словом, хандра! И всё потому, что не развеялся. Что ж мне сегодня снилось? Моих фантазий невостребованный мир?
   Нужно обретать в сердце твёрдость и не сворачивать с намеченного курса. Марш на работу!" - приказал Он себе.
   Он осмотрел морозильные камеры, оценивая навскидку количество запасов продовольствия.
   "Может быть я стану вегетарианцем, - подумалось ему. - А может быть вообще буду питаться святым духом!"
  

* * *

  
   "Как поведёт себя живопись в консервации? - задался Он вопросом, снимая очередной холст с подрамника. - Наверное в моих пеналах и контейнерах картинам будет лучше, чем в сырых, затхлых подвалах, в оставленных на произвол хранилищах". - Произведения Он сортировал по размерам, накручивал холсты на бумажные барабаны. Учёта живописи не вёл, не составлял никаких списков, маркировал только металлические ёмкости. Классификация произведений отнимала бы дополнительное время, а он его ценил и не намеревался тратить впустую.
   "Здесь искусство будет просто храниться, а существует оно тогда, когда о нём знают люди, - думал он, заворачивая крепёжные болты на люке капсулы. - Сколько же сотен тысяч гвоздей я вынул из подрамников за последние месяцы? Графику паковать легче, фасуй листы и укладывай в контейнер, вот и все труды. Так же играючись я себе и петрушки на зиму насушил.
   Весной собираюсь отправиться в путешествие. А куда? И на чём? Транспорта на улицах много, он уже ржавеет. Сломается машина где-нибудь в дороге и придётся мне телёпать пешком до следующей. Может быть без присмотра уже и дороги где-то затоплены или повреждены, по пути у меня будут возникать различные трудности. Какой смысл в передвижении куда-то?
   Научиться бы летать на самолёте... Можно научиться, а можно разбиться. Жить хочется, хотя одному и тоскливо.
   А может быть мне нужно поменять место жительства? Перебраться ближе к экватору, сбежать от здешних холодов. От холодильников с провиантом. И буду я там тосковать по зиме, по берёзам и ёлкам. И думать, что русские люди вернулись на свою землю, а возвращения папуасов я ждать не буду, они мне не родня.
   Куда мне ехать? Чего искать?" - он поёжился, солнце грело, но изредка откуда-то долетал зябкий ветерок, отрезвлял и мчался прочь.
   "Куда бы я ни поехал, везде будут властвовать растения или камень, песок да вода.
   Мне надо убедиться лично, увидеть своими глазами дом родителей, туда и махну.
   А для чего тебе лишний раз мучить своё сердце?" - этот вопрос прозвучал так, словно его задал кто-то невидимый.
   "Душа требует, чтобы я поехал туда. Доберусь ведь всё равно", - думал Он и представлял поездку: он будет долго выезжать из мёртвого города, двигаясь в южном направлении и по какой-то трассе отсчитывать километры, сверяться с картой. Через несколько часов захочется есть и надо будет останавливаться, шаманить керосинку.
   "Для нормальной машины три тысячи километров не очень большое расстояние. Можно туда и обратно за неделю обернуться или вразвалочку за две недели". - Его мысленные рассуждения придавали ясность очертаниям поездки и вдохновляли.
   "Как сильно зависит амплитуда моих настроений от мыслей! Нужно почаще думать позитивно, тогда и настрой будет бодрым. Присмотрю себе вездеход на резиновом ходу, и можно катить хоть на край земли". - Уже воодушевлённый он не искал минусов в предполагаемой экскурсии. Он уверовал, что изменяющиеся по пути следования пейзажи и ландшафты будут благотворно влиять на его восприятие.
   Чётко обозначенная новая цель порождала стимул к жизни. Он обдумывал детали поездки, различные мелочи, составлял в уме список необходимых в дороге вещей.
   "До весны, почитай, ещё полгода, а у меня такое волнение, словно я завтра отъезжаю. Присмотрю у военных какую-нибудь самоходку, испытаю её хорошей обкаткой. На военной технике можно и зимой рассекать, сколько душа пожелает. А действительно, чего мне всю зиму торчать в городе, выжидать?.. Стоп! С такими мыслями я уже завтра брошу всё и покину Москву. Не оставлять же мне контейнеры под открытым небом! Надо довести до ума начатое дело, а после уж ударяться в скитания".
   Его мысли опять перескочили на поездку по снегам России. "Мне можно будет даже пищу готовить на ходу. На закреплённую печку фиксирую кастрюлю-скороварку с внутренним гасителем колебаний жидкости, - он радовался своей изобретательной фантазии. - Прихвачу на борт замороженную тушу, мне её на всю зиму хватит". - Он вспомнил увиденные утром обрезки мяса, кости и сухожилия в коробке около холодильных камер, которые сам выбросил более месяца назад. Он удивился тому, что мясо не протухло. Верхние части обрезков усыхались, по внутреннему периметру стенок коробки кое-где образовалась серая плесень, запаха разложившихся тканей не было. Его озадачивало это явление. Он и пять месяцев назад видел ссыхающиеся остатки выброшенной пищи животного происхождения, но не задумывался над этим. А теперь вдруг озадачился, пригодны ли для питания мясные продукты.
   "На себе испытал, - пока живой!" - успокоил он себя, а внутренне испытывал лёгкий дискомфорт и отвращение к виду застарелого темнеющего мяса.
   "Ну всё, испортил себе аппетит! На ужин сегодня будет пустая картошка. Без мяса.
   Так значит, получается, микробов и бактерий совсем нет? А внутри меня какие микробы, тоже никаких? М-да... - протянулась озабоченная мысль. - Вот сейчас пришёл тот момент, когда я раскаиваюсь в том, что ничего не учил в школе. Здесь не у кого спросить о тонкостях обменных процессов в организме и в чём отличие клеток животных от клеток растений. Неуч! Придётся открывать буквари и заново переучиваться.
   Что-то далеко я отклонился от мыслей о путешествии, - опомнился Он. - А что будет, если люди появятся во время моего путешествия?" - он представил встречу с родителями.
   "Да, герой примчался в отчий дом из столицы на танке верхом! А в Москве тем временем поднимется переполох, бросятся меня искать. Найдут быстро, это уж будь спокоен, господин резчик и изготовитель каменных болванчиков!
   Думаю о себе как о преступнике", - огорчился в заключение Он и испытал лёгкий холодок страха перед виртуальными карательными структурами.
   "Чепуху всякую надумываю себе. Хочется ясных мыслей, - вымаливающе подумал он. - А разве эти мысли мутные?" - воскликнуло тут же его собственное удивление.
  
  

* * *

  
   "Что ж, картошка тоже царица полей, - решил он вечером, ставя на огонь кастрюлю с овощем. Сварю её в мундирах, а отвратное мясо заменю селёдкой, да с лучком! И всё мне одному достанется, а не микробам! Лепёшки у меня вкусные, но я безумно соскучился по чёрному хлебу, а ещё хочется слопать хотя бы корочку, ещё горячую, хрустящую от белого батона. Готовлю еду и о еде мечтаю", - укорил он себя.
   Ночью ему приснился необычный сон. Он видел себя в очень маленьком домике, который стоял сбоку от сцены в огромном театральном зале. Предсмотровой гомон многих тысяч человек не интересовал Его. Он сидел за маленьким столиком, смотрел в окно на вспыхивающие софиты сцены.
   Разговоры публики стихали, слышалась тихая спокойная музыка и в огнях рампы появлялись актёры. Начиналось действо, суть которого Он не пытался понять. В его восприятии реплики актёров не сплетались в развивающуюся историю, а являлись индивидуальными законченными композициями. Вся прелесть изречённых фраз заключалась в афористичности или же просто в интонации, с какою прозвучала изложенная мысль.
   Движения актёров, их походка, повороты, изящные наклоны и выразительные взгляды были сдержанными и грациозными.
   Он не мог определить, сколько времени длилась постановка. Очнувшись от полученных впечатлений он обнаружил опустевшее актёрское ристалище, вышел из домика, поднялся на сцену, освещённую уже лунным светом. Лёг на пол, прижимаясь щекой к доскам так, чтобы явственнее ощущать кожей фактуру древесины, песчинки на ней, какие-то мелкие частицы и почувствовать запах пыли и следов подошв элегантной обуви актрис. Ему казалось, что он слышит даже звуки их шагов.
   Он поднял с пола потерянную кем-то пуговицу, сжал её в руке и ощутил в кулаке пустоту. Сдавил пальцы сильнее, ногти впились в ладонь, и Он проснулся. Было утро.
  

* * *

  
   "Будильник ещё не пикал и не чирикал, - подумал Он и посмотрел на часы. - Мне стали редко сниться сны. Может быть по вечерам надо их себе заказывать? И... желательно такие, которые будут сбываться".
   "С кого сбываться?" - спросил Его внутренний шут. Ничего другого не оставалось, как только вставать, одеваться, умываться. Он поставил на огонь чайник и отправился в подвал издательства за овощами.
   "Можно в обед сварить суп с рыбными консервами, - советовался он с собой. - А для чего я тогда свёклу прихватил?" - он вернулся и бросил свеколину обратно в ящик.
   "Отец всегда учил меня думать над тем, что я делаю. Сейчас я поступил бездумно. Впрочем, совсем не обязательно ежесекундно быть собранным", - он поднялся по лестнице на площадку и толкнул входную дверь.
   - Господи, как ты меня напугал! - донеслось из проёма. Слова сказала женщина, она ошарашено смотрела на Него, низенькая, коренастая со светлыми кучерявыми волосами. Он застыл, со страхом и изумлением смотрел вперёд и не решался пошевелиться.
   - Что уставился, проходи! Ты чего в подвале делал? - её слова подействовали магически, он переступил порог, осторожно прикрыл дверь.
   - За овощами... - растерянно пролепетал он, приподнимая левой рукой пакет и перевёл взгляд с женщины на свою руку с пакетом. Смотрел он на свою личную конечность так, будто не узнавал её.
   - Ты чего такой тормознутый, ты кем работаешь? - строчила тётка как из пулемёта. Она подозрительно сощурила глаза, проницательно всматриваясь в его зрачки, бросила взгляд сверху вниз, до обуви и обратно, опять продолжила сверлить его взглядом.
   - В милиции, - глухим голосом произнёс он, удивлённо обращая внимание на гул и звуки, доносящиеся из лабиринтов коридоров.
   - В какой милиции? - пискляво выкрикнула она, суетливо зыркнула по сторонам, оценивая пространство мрачного гардероба, в котором они сейчас находились. Затем метнулась к проходу стойки со словами "Сейчас я!". Опасливо озираясь, она побежала к центральному выходу.
   - Помогите! Помогите! - истошно вопила бдительная дама.
   "Люди вернулись. Что мне делать, радоваться или плакать?" - он пошёл вслед за истеричкой. После десятка шагов увидел трёх спешащих к нему решительно настроенных мужчин. Остановился, поднял руки.
   - Брось пакет! - выкрикнул ему один из мужиков.
   Он бросил пакет на пол, повернулся с поднятыми руками лицом к стене.
   - Не устраивай маскарад, опусти руки и не дёргайся! - повелительным тоном скомандовал ему грозный толстяк, по всей видимости, лидер группы. Один из соратников толстого поднял с пола пакет, заглянул внутрь:
   - Луковица и три картошины, - он показал содержимое остальным. Мужчины переглянулись.
   - Идём в дежурку, - скомандовал толстяк, они взяли его в кольцо и отконвоировали в помещение охраны, усадили на стул.
   - Я в охране работаю, - как в полусне произнёс он, назвал свою фамилию и номер рабочего телефона.
   Он сомневался в реальности происходящего и смотрел на людей широко открытыми глазами. Его встревоженные мысли путались в голове. Какой-то первобытный страх затаился в душе, а множество вопросов рвалось наружу. "С этими разговаривать незачем", - решил он для себя.
   - Ты что, глухой? Толстяк тряхнул его за плечо. - Я говорю, выехали твои. Ты словно дури накурился, смотришь как невротик. Ты не болен?
   Он покачал головой отрицательно.
   - А в подвале чего делал? - спросил толстый и сел на стул около двери, закурил. Все остальные из кабинета вышли. "Наверное выскочили по сигналу толстяка", - предположил задержанный и ответил:
   - Долгая история. - артикуляция трудно давалась ему.
   - Эти два слова я буду говорить своему начальству? - в голосе толстяка появились нотки раздражения.
   - Отдел напишет вам официальную бумагу, история непростая, - Он говорил слова заплетающимся языком.
   - А как ты попал на нашу территорию, в какое время и где проник? Это-то ты мне скажешь?
   - Не поверите, - Он затравленным взглядом уставился на толстяка, - пятнадцать минут назад я вошёл через боковые стеклянные двери у гардероба.
   - Там замок изнутри! - вспылил хозяин положения.
   Арестант согласно кивнул головой.
   - Ну а почему ты с голым торсом, где твоя рубашка?
   - Двадцать минут назад я проснулся, заскочил в брюки, пошёл за овощами.
   - Где ты их взял?
   - Здесь подо мной в подвале их много, - Он почувствовал раздражение в горле. "Наверное от разговора, - решил Он, - а может быть от табачного дыма. И вообще здесь воняет смесью отвратительных запахов". Он вслушивался в различные посторонние звуки, рождённые механизмами. Внезапно зазвонил телефон, резанул Ему слух, отчего он вздрогнул.
   Толстяк заметил его реакцию, ухмыльнулся, направился к аппарату, поднял трубку.
   Он не прислушивался к телефонному разговору охранника и вдруг услышал знакомое слово. "Это же мою фамилию называет толстяк!" - Он сидел ещё пять секунд изумлённый открытием, затем подумал о том, что новая среда очень непривычна ему. Более комфортно он чувствовал себя, например вчера, наедине со своими мыслями. А здесь ему тесно, всё мешает, раздражает, тревожит. Ему хотелось уйти из этой какофонии звуков и запахов в свой вагон. И в то же время он понимал, что свобода закончилась, за дверью стоят два охранника, а из отдела по его душу едут начальники. Долгие часы объяснений ждут его впереди, неверие, недоверие и недовольство людей.
   - Здравствуйте! - дверь, похоже распахнулась от приветствия входящей шинели, из корой выглядывала усатая голова капитана с бегающими по сторонам глазками.
   - Нашёлся..., пропащий! - торжествующе произнёс капитан тоном недосказанности.
   - Ваш? - спросил участливым голосом толстый охранник.
   - Наш, наш, - раздумчиво говорил капитан, - только вы особо не распространяйтесь об инциденте, хорошо? - пауза продержалась недолго. Толстый кивнул, а вслух произнёс:
   - Мы-то ничего, да вот девки на проходной наверное уже всем разнесли. Специально будут шуметь, чтобы поощрение выклянчить.
   - За бдительность людей поощрите, а легенду сведите к недоразумению. - Капитан пожал толстую пятерню начальника охраны; направляясь к выходу, бросил виновнику:
   - Поехали, Смыслов!
   Найденный милиционер Смыслов встал.
   - Мне бы одеться... - уже на пороге милостивым тоном спросил он капитана.
   Капитан шёл по коридору, игра мимики на его лице сводилась к попытке поднять верхней губой усы и прижать их к носу. Смыслов об этом знал, и весь отдел помнил, что странная привычка появилась у замполита после падения с лестницы. Очередное звание ему довелось отрабатывать у начальника на даче, леший спугнул его с верхотуры, и капитан при падении сломал себе мизинец, да обрёл бзик дёргать верхней губой.
   - Одеться, говоришь? - замполит сосредоточенно копался в своих мыслях, хмурился. - Сейчас едем в отделение, - отрезал он. - Где ж ты, Игнат, пропадал, так сказать? - тон капитана сменился на дружеский. Они вышли на улицу из парадного входа.
   "Сегодня вот тоже ясный день, - подумалось Игнату; он взглянул налево, в сторону своего лагеря и остолбенел: во дворике редакции не было видно его вагончиков, их словно смахнуло смерчем или слизало метлой дворника... Чистый асфальт во дворе, чистый асфальт улиц, опрятные тротуары. Газетный киоск на углу перекрёстка выглядел новеньким. Мир преобразился за короткое время, улетучилась грязь, опавшая листва и серость последних месяцев. Сержант Игнат Смыслов узнавал тот мир, который исчез от него несколько месяцев назад.
   - Ну чего ты молчишь? - вывел его из шокового состояния капитан, - отвечай, когда тебя спрашивают.
   - У меня болит горло, я лучше всё напишу, - предложил вопросительно задержанный.
   - Что, совсем говорить не можешь?
   - Угу, - ответил Игнат.
   - Ну тогда садись в машину и сочиняй по дороге в отделение тексты своих историй. - Капитан пропустил его вперёд, сел рядом на заднее сидение, захлопнул дверь. - Поехали, - бросил он водителю.
  

* * *

  
   "Осторожничают, - подумал Игнат, входя в кабинет дознавателя. Там его уже ждали начальник штаба отдела охраны и следователь - хозяин кабинета. Казённых стульев всем не хватило, поэтому следователь отправился к шкафу рыться в бумагах, а отделовская команда расположилась за столом.
   - Где твоё "здрасьте"? - спросил Игната штабник. Игнат поздоровался.
   - И где ты куролесил целый год? - улыбаясь продолжал атаковать он.
   - Сейчас всё напишу, - Игнат взглянул на замполита, который уже подавал ему десяток чистых машинописных листов.
   - А сказать словами что, трудно? - не унимался высокорослый майор из штаба.
   - В двух словах: обитал в пустом городе.
   - В каком пустом, где ты его нашёл? - ухмыльнулся майор.
   - В Москве, - сержант Смыслов был серьёзен, - следы упорства в выражении лица служили ответом на неверие майора.
   - Хорошо, допустим, в Москве! - начальник закатил глаза.
   - Ну а на Правду-то зачем полез?
   - Ходил за овощами...
   - Ёрштвою! - капитан хлопнул себя кулаком по коленке. - Я забыл на Правде забрать его пакет с овощами. - Он встал и двинулся к выходу, бросив на ходу майору: - Пусть пишет, у него горло болит разговаривать, - и состроил для майора маску недоумения.
   Игнат взял авторучку, смотрел на белый лист бумаги, похожий форматом на дверь в прошлое.
   Экран его памяти высвечивал прожитые в одиночестве месяцы, начиная с той самой минуты, когда он покинул вагон метрополитена и пошёл к эскалатору. Мог ли он тогда предположить, в какую неизвестность шагает?
   Сейчас его душа трепетала, сжималась. Мысленно он просчитывал, насколько может затянуться расследование, его унижало ощущение несвободы.
   "Может быть я должен обрадоваться встрече с людьми? Но я к этому как будто оказался не готов, в моём воображении встреча представлялась более одушевлённой и жизненной. А меня приволокли в мрачную комнату к следокам... Чувство угнетения и какую-то тревогу испытываю, слышу, как собственное сердце колотится, кровь в висках стучит".
   - Из-за тебя наш отдел до сих пор мучают проверками, - подал голос майор, его фраза прозвучала глубокомысленно, достигла слуха присутствующих.
   Следователь сидел напротив Игната за столом, перелистывая страницы папки, майор курил уже вторую сигарету, закинув ногу на ногу. Игнат быстро писал своё объяснение, рука с авторучкой колдовала слева направо, выстраивала рядами фразы и смыслы. Он отвлёкся от письма и сказал:
   - В этом нет моей вины.
   - Пиши, не отвлекайся, а то собьёшься с ритма или забудешь что-то важное.
   Игнат пропустил мимо ушей слова штабного.
   - Неужели и все остальные люди также коряво будут относиться к моим скитаниям? Как-то тягуче - обыденно происходит всё и очень неуютно душе моей здесь. Хотя, вот ехали мы по улицам, глаза радовались чистоте, а вокруг суетно, везде люди, машины, движение. Хотелось выскочить из машины, бежать по тротуару, обгонять пешеходов...
   "Куда бежать?" - спросила его трезвая мысль.
   "От радости хотелось бежать, - объяснял он себе мысленно. - Всё-таки люди вернулись!" - к его горлу подкатил комок. Он срыто предпринял попытку совладать с волнением, охватившем его внезапно.
   - У вас тут тряпки какой не найдётся ему надеть? - обратился майор к следователю.
   - Щас спрошу у старшины, - старлей забросил папку в ящик стола и вышел в коридор. Через пять минут вернулся и протянул Игнату старенькую зелёную рубашку.
   "Разит чужим затхлым потом", - заметил мысленно Игнат, застёгивая уцелевшие несколько пуговиц.
   - Придурки! - чертыхался возвратившийся через полчаса капитан. - Они отнесли овощи на кухню, там их уже оприходовали! Вот! - он протянул майору пустой целлофановый пакет. - Этот пакет начкар уже помыл и спрятал в свою сумку, крохобор.
   - Ничего не попишешь, улики исчезли. А хоть действительно там были овощи? - штабс-майор взглянул на капитана.
   - Я сам не видел, но все правдисты утверждают, что была луковица и три картофлюхи, - капитан сделал знаменитое движение верхней губой, тут же вздёрнув к лицу правую руку, пригладил ею усы.
   - Игнат, ты от голода полез туда к ним? - майор подразумевал здание издательства газеты "Правда". - Живёшь ты вроде бы не там... А где ты всё-таки пропадал, бабёнку себе нашёл, что ли? Пропал и ни слуху, ни духу... Твою комнату отдел учёта уже под новое заселение готовит...
   Игнат смотрел на него каким-то измождённым взглядом.
   - Ладно, пусть пишет, - настоятельно изрёк замполит, повернулся к старлею, спросил:
   - Твоя рубаха?
   -У старшины валялась, пусть носит. - Оперативник снисходительно глянул на рубашку, затем на лист, которому Игнат открывал тайну своего исчезновения.
   - Всё, мужики, время меня уже поджимает, - старший лейтенант обращался к охране.
   - На, прочти, - сунул ему лист капитан. Оперативник читал и маска изумления скривила его рот. - Галиматью несёт! - пренебрежительно сказал он капитану, не дочитав и половины текста.
   - Я пишу правду, всё можно проверить! - не сдержался Игнат, зыркнул на старлея.
   -А ты, Смыслов, не выкрикивай с места, - обратился к нему майор. - Всё мы проверим, может быть и поверим, - и он засмеялся, улыбки появились у опера и капитана.
   - Что ж с ним делать? - суетливо спрашивал замполит вслух, глаза его метались по сторонам, казалось, он внутренне перебирает какие-то свои варианты ответа.
   - Не будем же мы его весь день таскать за собой, - предположил майор.
   - Один - два часа можете подержать его в камере, если нужно, - подбросил свой вариант старлей.
   - Да... с... такими объяснениями... ему прямая дорога в психушку! - разгневанно возмутился майор, - Ты сам понесёшь начальнику эти его каракули, - кивнул он на бумаги и посмотрел на капитана.
   Замполит повернулся к Игнату:
   - Что у тебя в карманах?
   - Ничего, - Игнат встал со стула, вывернул карманы наизнанку.
   - А где твои документы? - капитан ждал ответа.
   - Некоторые из личных вещей остались в вагончике, в сейфе.
   - Даже так? - удивился майор.
   Игнат с трудом сглотнул слюну. Горло его болело и чем больше фраз он произносил, тем сильнее испытывал неприятные ощущения гортани.
   "Скорей бы выйти на воздух", - подумал он, чувствуя раздражение глаз от табачного дыма.
   "Дитя природы", - добавил он мысленно определение собственной персоне.
   - Поехали к твоему сейфу, - пришло озарение к капитану. - А ты, Иваныч, отправляйся в отдел, - распорядился он майору. По дороге на Правду, в машине он вручил Игнату листы бумаги, авторучку, задавал вопросы, на которые сержант писал ответы.
   - Ну нет, туда нас никто не пустит! - возразил замполит, когда выяснилось, что сейф Игнат взял себе на закрытом предприятии.
   - Тогда давайте я перечислю наименования продукции, выпускаемой с главного конвейера, - предложил сержант, начиркав эту строчку на листе.
   Капитан вскинул брови:
   - Да ты ошалел, нас тут мигом повяжут! Поворачивай, - он ткнул пальцами в плечо водителя.
   - Ты только в этом районе промышлял? - замполит с озабоченной злостью смотрел на Игната.
   - Я работал во многих точках Москвы, - написал бывший сержант.
   - Хоть сажай тебя в камеру, - сказал капитан.
   Водитель притормозил:
   - Куда ехать? - повернулся он к капитану.
   - Ехай к нему домой, - капитан приуныл. Суетливость его сменилась угрюмостью, он задумчиво смотрел вперёд, молчал. Иногда с досадой протяжно вдыхал-выдыхал воздух. Можно было подумать, что он прислушивается к собственной зубной боли.
   Игнат смотрел из машины на внешний мир и переживал разнородные чувства. Ощущал облегчение от сознания того, что одиночество закончилось. Угнетающее его ожидание возврата людей сменилось затягивающимся ожиданием развязки всего происходящего.
   "Получается, что люди и не знают о том, что они исчезали. Вернее, выходит, что они вовсе не исчезали. Тогда как же получилось, что я..." - его мысли прервали слова капитана, указывающего водителю рулить ко второму подъезду.
   - Ты тоже пошли с нами, - скомандовал он шофёру.
   Игнат выбрался из машины, посмотрел на дом, на двор. Листва с деревьев почти вся облетела.
   Они зашли в подъезд, позвонили в квартиру. Через минуту дверь открыла соседка по коммуналке с растерянно - узнавающим взглядом, отступила, пропуская всех внутрь.
   - Мы тут похозяйничали, замок пришлось выламывать... - капитан ввёл всех в комнату Игната, как в свою собственную. Он распорядился, чтобы водитель взял у соседки ключ от входной двери квартиры и сходил сделал дубликат для Игната.
   - Ты, Игнат, пиши, кивнул замполит в сторону стола. А я буду читать. Ты ствол свой куда дел? - Он заглянул Игнату в лицо, словно хотел увидеть там искренность рождённого ответа.
   "В отдел отвёз", - написал Игнат.
   - Когда?
   "По-моему на третий день".
   - Вот именно! - повысил тон замполит. - Остаётся выяснить, что ты делал с пистолетом всё это время!
   "Ничего", - написал слово Смыслов.
   - Это ты так думаешь! А результатов экспертизы пока ещё даже начальнику не сказали! Как видишь, сего-о-о-одня уже полдня они молчат, - капитан многозначительно указал пальцем в сторону центра города. - Вот прикажут доставить тебя к ним и начнут выдирать из тебя жилы! Тогда ты позабудешь все свои россказни. Сам-то ты хоть одному своему слову веришь?
   "Я пишу правду!" - написал Игнат.
   - Может быть мне и хочется тебе верить... - замполит пошёл к окну, молча указав пальцем Игнату на чистые листы. Затем повернулся к нему и сказал:
   - Сначала сжато пиши, чтоб на десятке страниц уместилась суть твоих подвигов. - он подошёл к столу, читал слова тут же при их появлении на бумаге.
   - Книги, значит, спасал и картины... Какие картины сворачивал? - выкрикнул он изумлённо.
   Этот вопрос сбил с толку Игната, а тон заставил насторожиться.
   "В Ленинке на стенах висели", - вывел он на листе. Он решил пока не сообщать о том, что занимался консервацией живописи в музеях и галереях.
   - Ясно, - с досадой кивнул капитан, - продолжай, - махнул он Игнату. - Только правда спасёт тебя, - произнёс он в потолок комнаты.
   Игнат обратил внимание на то, что мебель в его жилище была передвинута, кое-где на ней появились следы неосторожного обращения. На диване виднелись отметины грязной обуви.
   "В этом мире ждали моего появления, кто-то много дней и ночей провёл здесь в засаде. Вандалы, зачем надо было портить моё имущество?" Пересиливая неприятные ощущения в горле, он спросил капитана:
   - Мой станок для резки камней изъяли или украли?
   - Ты не отвлекайся, найдётся твой станок. - Замполит начал ходить по комнате взад-вперёд, изменяя темп ходьбы от медленного к излишне быстрому. "Как будто даже приплясывает на ходу", - думал Игнат. Мельтешение замполита привлекало к себе его внимание, но он не терял нить повествования, продолжал писать.
   Капитан расхаживал по комнате около получаса, дважды выходил на кухню, недолго стоял в коридоре.
   Вернулся водитель, принёс ключи, капитан отправил его в магазин за продуктами.
   - Остановись! - капитан вытащил из-под руки Игната лист. Он собрал исписанные листки, сложил их и убрал во внутренний карман шинели.
   - Пиши всё заново, - он перевёл взгляд с Игната на чистые листы и вздёрнул бровями. - Очень складно всё сочиняешь... Теперь мы будем сравнивать два текста, тот, который написал, и тот, который напишешь...
   Игнат вздохнул и склонился над бумагой. "Мне даже в собственной комнате неуютно, словно это чужое жильё", - витало в его мыслях, он встал и пошёл к окну.
   Капитан настороженно наблюдал за тем, как он открывает форточку.
   - Да, так посвежее будет, - замполит два-три раза кивнул головой.
   Около трёх часов сержант писал повторное объяснение своего исчезновения. За это время водитель вернулся с задания, и капитан отпустил его домой пообедать. Сам же разложил на столе доставленную пищу, вскипятил чайник и пригласил Игната заморить червячка.
   - Получается, что у тебя сейчас нет никаких средств?
   Игнат отложил авторучку в сторону, заглянул в ящики стола и огорчённо покачал отрицательно головой.
   - Кое-что из твоих ценностей находится у меня в сейфе, - капитан пододвинул поближе к Игнату тарелку с кусками колбасы, наспех нарезанными.
   Игнат несколько секунд смотрел на аппетитные ломти, сглотнул слюну. "И о хлебе я вспоминал, - подумалось ему. Он потянул к себе чашку с чаем, размешал ложечкой сахар. - Ничего не изменилось, - думал он, - хотя мне ещё и непривычно здесь, но воспринимается произошедшее уже как возвращение из странного долгого отпуска. И кэп не зверствует, вот угощает...". - "А что, замполит должен был наброситься на тебя с кулаками?" - вставил в мысли свою реплику внутренний голос.
   - Я тебя никак не пойму, Смыслов, у тебя всё нормально? Мне не опасно находится рядом с тобой? - капитан сидел за столом в кителе, наклонялся вперёд, отхлёбывая из чашки кипяток.
   Игнат посмотрел на него, едва улыбнувшись.
   - Ну поставь себя на моё место. Я бы вот писал тебе все эти объяснения... Найди мне такого человека, который поверил бы хоть одному твоему слову. Ты сам хоть понимаешь, что пишешь?
   - У меня есть доказательства! - слова произносились громко, тон Игната звучал безапелляционно.
   - Ладно, ладно, не кипятись! Сейчас я схожу к соседке, позвоню... - капитан ушёл.
   Игнат с отчуждением посмотрел на своё жильё. "Проходной двор! - подумал он, оценивая, сколько времени и сил уйдёт на приборку. - Если, конечно, не отнимут комнату", - он попытался представить чиновников, которые способны такое провернуть.
   - Ну всё, Смыслов, давай сюда твою писанину, - капитан вернулся от соседки Игната, надевал шинель, фуражку. - Я дам тебе немного взаймы, - он извлёк кошелёк. - Ты из дома надолго не уходи, я могу позвонить тебе. - с этими словами он спешно ушёл.
   Игнат подошёл к окну, проводил взглядом удаляющуюся от дома милицейскую машину. "Неужели всё так вот и закончится, расследование прекратится? Или мне дают свободу, чтобы исподтишка наблюдать за мной? Пусть следят!" - Игнат осмотрел комнату, начал перестанавливать мебель по-своему, наводить порядок.
   Вечером он вскипятил чайник, включил телевизор и расположился перед экраном. Трансляция нисколько не занимала его, казалась абсолютно бессмысленной.
   "Зачем смотреть эту чушь, если сердце моё стремится туда, за окно, и взгляду приятнее смотреть на линии ветвей. Однако там шумно, автомобили снуют туда-сюда. Мне хочется покоя".
   Он выключил телевизор, погасил свет, сбросил тапочки и лёг на диван. В комнату долетали уличные шумы, отвлекали Игната от сосредоточения, мешали думать и сконцентрироваться на чём-то очень важном. "На верхних этажах наверное тише", - предположил он и луч его внимания двинулся выше, в небо, к луне, её магическое сияние несло благодать, вытесняло тревогу. Вдруг с перекрёстка прилетел звякающий грохот колёс трамвая; между контактным проводом и шиной зашипела электрическая дуга, высыпались искры, повалились вниз.
   "Привыкну скоро ко всему, - фраза убеждения ещё звучала в извилинах мозга, а в сердце уже появилось сожаление. - По одной капле буду терять связь с космосом, сползу в стандартизованную обыденность. Скверно получится, подобно гибели".
   "Хоть бы родителей скорее увидеть! - он вдруг подумал, что представители власти тревожили их неоднократно. - Завтра пойду на телеграф, закажу переговоры с домом!" - он долго ещё ворочался на диване, пока не уснул.
   Рано утром Игната разбудил грохот трамвая.
   "Да, отвык я от этих милых звуков, даже показалось на миг, что еду в поезде", - он смотрел на прямоугольник окна, за которым даже в самые тёмные ночи находился свет фонарей, фар или светились окна соседней башни.
   "Там день нарождается, но мне хотелось бы ещё поспать, - душа его пыталась осязать волнение паутины на соседней осине, а мысли подсказывали, что из комнаты и мелодию дождя не удастся расслышать. - Буду открывать окно во время дождя", - дал он себе обещание и понял, что звуки двигателей на проезжей части испортят ему любое представление.
   "Это постыло, когда душевную гармонию разрушает урбанизация. Синтетический мир поглотил человечество. Хотя, вот удобно: щёлкнул выключатель - и светло становится, как днём. Тоже свои преимущества". - Он включил свет, блуждал взглядом по комнате и никак не мог придумать себе занятие. Во время вчерашней уборки нашлись несколько поделочных заготовок, а без станка работать ему не хотелось, да и шуметь в такую рань он не собирался. Соседка вечером сделала попытку заговорить с Игнатом, он сослался на усталость и занятость, удалился в комнату, там он спросил себя: "Женщине простительно искреннее любопытство?" - и вычеркнул её образ из мыслей.
   Игнат выключил свет, подошёл к окну, раздвинул задергушки. Перед видом оконного проёма испытал необъяснимую тревогу. - "Показалось, что окно может меня проглотить.
   А что, если вдруг я однажды опять внезапно попаду в неизвестность? Если один раз такое со мною уже произошло, то, в принципе, оно может повториться? И где, когда?" - гипнотическое остолбенение овладело Игнатом. Он верил в такую вероятность и не знал, как душа его может воспринять очередной провал.
   "А вдруг замполит тоже так подумает? Тогда меня в один миг из отдела уволят! Если ещё не уволили", - эта догадка на время приостановила ход мыслей. Игнат не знал, чем займётся в таком случае. Это не была растерянность застигнутого врасплох, просто он оценивал уровень социальной справедливости.
   "Нужно теребить капитана, предъявлять ему доказательства, а то, чего доброго, упекут в психушку, а там уж постараются братья-санитары, научат улыбаться.
   И в этом мире меня преследуют только мрачные мысли и ожидания". - Тут Игнат услышал щелчок замка входной двери квартиры, шаги по коридору остановились перед его дверью. Игнат распахнул её до того, как в неё постучали. На пороге стоял капитан. Гражданский костюм сидел на замполите нелепо, потому что на один - два размера превышал требуемые параметры.
   - Держи, - вместо приветствия он протянул Игнату пакет и вошёл в комнату.
   - Чего не спишь? - замполит повёл взглядом по комнате. - Марафет, смотрю, навёл, молодец, хорошее дело - дом в порядок приводить.
   "Чуть ли не стихами плетёт", - подумал Игнат, вытряхивая из пакета на стол бумаги, деньги, побрякушки.
   - Ты бери это всё с собой, там твоё имущество, поедем сейчас.
   Когда они вышли на улицу, там ещё не развиднелось. Около подъезда стоял фургончик, незнакомец открыл дверь салона, Игнат с замполитом протиснулись внутрь, половину входа загораживало оборудование непонятного назначения.
   "В лабораторию лезем, как подопытные", - подумалось Игнату.
   - Ты хорошо помнишь свой сейф? - спросил его капитан, когда машина тронулась с места.
   Игнат посмотрел на молчаливого незнакомца и кивнул капитану:
   - Инвентарный номер написан охрой, с наклоном вправо на левой стенке, цвет сейфа - грязно-зелёный. Ключ двухрожковый, почти симметричный с продольной ложбинкой вверху, номер сорок первый.
   - Незачем и ехать, - изрёк насупленный незнакомец сипловатым басом.
   "Стоит без окон, без дверей", - подумал Игнат о салоне фургона, в котором они ехали.
   - Ну, тогда извиняйте! - кэп развёл руки в стороны.
   Насупленный постучал увесистым кулаком по жестяной стенке фургона, машина затормозила и выплюнула наружу двоих пассажиров.
   - Тэкс-тэкс, идём к метро, - капитан засеменил чуть впереди Игната. - Гы, как ты его! За полминуты убедил, - капитан смеялся в свои пышные усы, крутанул головой в сторону.
   - Вот что, два - три дня тебе надо поваляться в госпитале для твоего же блага, - замполит пошёл медленнее.
   Игнат пожал плечами, такое решение прозвучало для него неожиданно.
   - В каком госпитале? - он настороженно ждал ответа.
   - В нашем, эмвэдэшном, на шестом этаже, в терапии. Медики заставляют, - как бы оправдываясь, добавил замполит.
   У Игната отлегло от сердца.
   - Будешь лежать в палате один - это меры предосторожности. Проси, чего надо, привезу, может быть, газеты или книжки какие...
   - Приуныл что ли? - уже бодрым весёлым голосом спросил замполит, когда они подходили к зданию корпуса.
   - Да нет, - словно с неохотой тянул Игнат, - просто недоспал, новизна впечатлений...
   Его определили в отдельную четырёхместную палату, расположенную в конце коридора. Перед дверью на стуле сидел крепкий мужик в чёрной одежде, скрестив на груди руки. Коридор перегораживала ширма, скрывающая охранника и его стул.
   - Замуровали, - шутливо произнёс Игнат, когда они вошли в палату.
   - Ну а что, тебе плохо? Валяйся, отдыхай от приключений... только вот без телевизора скучно будет.
   - Да ну его, - Игнат махнул рукой, меня от него тошнит.
   - Чего так? - удивился капитан.
   - Не знаю, - Игнат посмотрел на кровати, выбирая себе понравившуюся. Пошёл к окну.
   - К сожалению, выход на балкон заглушен, чтоб к тебе не приставали с соседнего с расспросами...
   - Мне комфортно в любом месте, лишь бы была определённость.
   Капитан переварил слова Игната, развернулся и, перед тем, как уйти, добавил:
   - Медсестра принесёт бумагу, ты пиши, если вспомнишь что-то интересное.
   Уже через полчаса в коридоре раздавались звуки голосов, хлопанья дверей и звяканье.
   "Пациенты проснулись", - подумал Игнат, полулёжа на кровати. Он облачился в больничный костюм, медсестра принесла ему тетрадь, авторучку, забрала из палаты его одежду. Ещё через несколько минут принесла Игнату завтрак.
   - Вас можно попросить купить мне конверт? - спросил её Игнат.
   Сестра подумала и ответила, что сейчас ей не до этого, принесёт вечером.
   - Тут можно до конца дней своих отлёживаться, есть все условия, - Игнат плескался в тесной душевой кабинке, расположенной в туалетной комнате.
   "И всё-таки опять изоляция от людей, уже в среде общества.
   И родителям не позвонил... Буду писать письмо".
   Ночью он дописал последние строки своего послания родным.
   - Медсестра так и не принесла конверт. - Он выглянул из палаты и удивился, обнаружив на стуле охраны нового постового. Молодой здоровенный светловолосый детина крепко спал, склонив подбородок на грудь. Руки его плетьми безвольно свесились вниз.
   "Такого сторожа вынесут на улицу, он и не проснётся", - Игнат скользнул за ширму в коридор, пошёл к дежурной медсестре. Дверь в ординаторскую была открыта, сестра склонилась над столом, заполняла журнал. Игнат тихонько постучал по дверной коробке и спросил:
   - Вы сутками дежурите?
   Сестра подняла голову, взглянула на него, брови её удивлённо поднялись, и она громко произнесла:
   - Ты как из палаты вышел, космонавт? - изумление искажало красивые черты её лица.
   - Да... вы мне конверт обещали... - пытался оправдать своё появление Игнат.
   - Сейчас принесу, иди в палату, - сестра встала, поправляя халат.
   Через некоторое время она принесла ему конверт и подала со словами:
   - Запечатывай, подписывай, я отправлю.
   - А почему Вы меня космонавтом назвали? - Игнат посмотрел на неё.
   - Да здесь у нас особые личности отдыхают, однажды космонавт валялся неделю, кровать выбрал у входа. Недавно Егор Лигачёв сердечко в норму приводил, спал в середине палаты...
   - А какое лекарство мне сегодня кололи?
   - Никто не знает, привезли ампулы, назначили по два кубика вгонять... Взгляд у тебя какой-то вымученный, говорят, тебя инопланетяне к себе увозили?
   - Кто говорит? - перебил он медсестру.
   - Заведующему отделением знакомый на кафедре шепнул. Ладно, я пошла, - сказала она, услышав шевеление за дверью. - Нам не разрешают с тобой общаться, - на ходу бросила она и спрятала в карман письмо Игната.
   "Инопланетяне! - передразнил мысленно Игнат медсестру. - Сами вы инопланетяне в белых халатах. Попрошу её колоть мне что-нибудь нейтральное вместо этих ампул..." - он прошёлся по палате, завернул к раковине, умылся.
   - Клетка, она и есть! - он подошёл к окну, взобрался на подоконник, высунул голову в широкую форточку. - Ночь почти тёплая. - Посмотрев на небо, он перевёл взгляд вниз. Там двигалась к пропускному пункту фигурка медсестры. Остановилась около дежурки, опустила светлый прямоугольник в почтовый ящик.
   "Меня словно кто-то поманил на подоконник! - подумалось Игнату. - А сестра - надёжа, тут же отнесла письмо!" - Игнат довольный развалился на своей кровати.
   "Позавчера мне приснился великолепный сон, - думал он, - и всё так явно там происходило, хотелось бы ещё раз увидеть такую сказку. Ведь и здесь он может присниться! Хотя... сомнительно. Там этот сон мне могли навеять звуки колокольчиков, которые я развешал на ветвях деревьев, нити от других ветвей тянулись к языкам колокольчиков, их перезвоны разносились вокруг, дурманили моё подсознание".
   Игнат уснул, размышляя над тем, каким образом он всё-таки вернулся в мир людей. Совершенно неожиданно и даже как-то нелепо всё вышло...
   Утром следующего дня, ещё до завтрака он взял тетрадь, открыл её. - "Так вот я и буду глядеть на неё?" - Игнат закрыл тетрадь, не зная, что написать капитану. - "Подробности я ему и на словах могу объяснять, их слишком много. Они мне верят, раз уж ухватились за меня и начали проверять. Только вот не дают ни с кем разговаривать", - тут он подумал о том, что сам упустил возможность и даже не захотел говорить с соседкой по коммуналке. Мог бы из дома позвонить по телефону кому-нибудь из знакомых...
   "О чём с ней говорить, что она понимает своим малярным умом?" - Игнат пытался представить малярные извилины соседки.
   В палату вошла медсестра. Игнат спросил, не заменит ли она прописанные ему уколы на какое-нибудь безобидное лекарство.
   - Меня из-за тебя с работы выгонят! - раздражённым шёпотом недовольно сказала она. - Я только что видела у почтового ящика четырёх человек. Они доставали и пересматривали всё содержимое ящика. Никогда такого раньше не видела.
   Игнат понимал намёк медсестры.
   - Но откуда они могли узнать? - шёпотом спросил он.
   - Белобрысый охранник мог ночью притворяться, - она указала в сторону двери, оставила поднос с завтраком на тумбочке и удалилась.
   "Следят, поганцы, - подумал Игнат, - причём дотошно!" - он подсел к подносу с едой.
   "Это не отделовские заморочки. И почему они орудуют открыто? - Игнат недоумевал. - Наверное, тогда и в палате прослушка установлена?" - вопрос замер в его голове.
   Через час в палату пришла медсестра, в лотке из нержавейки принесла шприц, ампулу, тампон, салфетку. Вобрала в шприц жидкость ампулы, молниеносным движением вогнала иглу шприца в мякоть предплечья Игната, затем извлекла, показывая, что ввела ему лишь четверть препарата. Остальное она выдавила в раковину.
   - Сейчас меня сменят, - она с сожалением развела руки в стороны, собрала все предметы на поднос и ушла.
   Пришёл капитан, опять по гражданке, с порога включил на запись небольшой магнитофон, поздоровался и начал разговаривать.
   - Понимаешь, Игнат, тут люди покумекали и думают, что ты никуда не исчезал, ты находился здесь, среди нас, только твоё сознание игнорировало реальность, представляя лишь те образы и события, которые ты описываешь. Ты понимаешь, чего ты мог натворить? Тебе удавалось проникать в такие места, куда, в принципе, попасть невозможно. Там всё серьёзно охраняется, установлены многоуровневые сигнализации, множество датчиков. Попробуй представить себе нанесённый ущерб в случае, если бы ты действительно отключил людям электричество.
   - Да понятно, - с досадой прервал замполита Игнат. Он не склонялся соглашаться с тем, что все последние месяцы находился среди людей.
   - Ты вот что, начерти схему и описание любой электростанции, - кэп назидательно в такт своим словам двигал правой рукой. Укажи маршрут, всякие подробности.
   - Моё письмо изъяли? - обратился Игнат к замполиту. Тот помолчал секунду, глядя на Игната, глазки его забегали по сторонам.
   - Да ты, брат, разведчик! - он хохотнул. - Письмо твоё отправят родным, не беспокойся, там его сейчас почерковеды изучат... Одно дело, когда ты мне пишешь, и совсем иной настрой в твоём интимном письме. Давай, черти схему, - капитан оставил включенный магнитофон рядом с Игнатом, а сам стал прохаживаться по комнате.
   - Как тебе отдыхается? Ты что-то ничего не просишь... - замполит говорил в такт своим шагам. "Или шагает в такт своим словам", - думал Игнат.
   - Кормёжка нормальная, шикарные апартаменты. Недостаёт разве что портрета руководителя на стене.
   - Ты это серьёзно? - капитан остановился.
   - Ну, можно было бы репродукцией оживить интерьер...
   - Хорошо! Придумаем что-нибудь, глаза в помещении должны работать, тут ты прав...
   Игнат начиркал схему электростанции, указав пунктирными стрелками путь следования. Сделал несколько пояснительных надписей.
   - Представляешь, - сказал ему замполит, - мы проверили подвал на Правде, нет там никаких овощей, я сам там был.
   - Я ничего не выдумываю, - убеждающим тоном произносил Игнат, - я буду приводить дополнительные доказательства!
   - Я тоже привёл факты, - бросил капитан встречный аргумент. - Тем более, тебя никто ни в чём не обвиняет. За то, что ты проник в издательство, тебя в тюрьму не упекут. По закону тебе можно предъявить лишь семь месяцев тунеядства, правильно?
   - Ну, да! - Игнат кивнул.
   - Однако в МВД сильно заинтересовались феноменом твоего исчезновения. И даже больше: они сильно обеспокоены твоим психическим здоровьем. Конечно же, ты уверяешь, что самочувствие у тебя прекрасное и всё, что ты сообщаешь нам, - истинная правда.
   - Правда, - произнёс Игнат.
   - Вот именно! - почти прокричал замполит, его вытаращенные глаза двигались по сторонам, - Овощи из потустороннего мира попали в котёл общественной столовой. Триста человек отобедали там, и теперь их всех обследуют. Множество специалистов будут наблюдать за их самочувствием и поведением. Как ты это расцениваешь? - капитан был явно возбуждён и не скрывал своего раздражения. - А что, если все эти люди теперь тоже исчезнут внезапно? Или умрут?
   Игнат недоумевающе и растерянно посмотрел на замполита.
   - Давай, Смыслов, всё откровенно выложи, как на духу, - капитан запнулся.
   Игнат перевёл взгляд на магнитофон, смотрел на вращающуюся кассету и произносил:
   - Больше полугода я прожил там один в ожидании людей...
   - И занимался консервацией книг, - добавил капитан.
   - Да, а зимой собирался отправиться на юг, к родителям.
   - Только и всего-то желаний? - с издёвкой уточнил кэп.
   - Нет, раньше было желание даже в Америку махнуть...
   Капитан ошарашено вытаращился на него:
   - Это ещё зачем?
   - Дед у меня там жил в Нью-Джерси...
   -Опа-на! Какой такой дед? - из замполита выскочил новый вид удивления.
   - Бабушкин родной брат, - Игнат отвечал спокойно.
   - Он эмигрировал в Америку? - капитан замешкался в составлении вопросительного предложения.
   - Нет, туда он поехал из Австрии.
   - А в Австрию как попал?
   - Из Сербии.
   - Он что, путешественник, что ли? - предположил капитан.
   - Нет, он военный юрист, - сказал Игнат и по встревоженной мине замполита догадался, какие уточнения по этому поводу захотят услышать люди в верхах. "Зря я так разоткровенничался!" - с сожалением подумал он.
   - Чем дальше в лес, тем больше дров, - капитан сделал короткую передышку. - Может быть твой дед однажды исчез в России, а после появился в каком-нибудь Ливерпуле?
   Саркастический тон капитана не нравился Игнату, он молчал. Тишина длилась полминуты, замполит выдрал из тетради лист со схемой, взял с кровати магнитофон и миролюбиво негромко попросил:
   - Ты ни с кем ни о чём не разговаривай, никому ничего не рассказывай. Слишком сложно всё оборачивается, и нам вместе придётся распутывать этот клубок. - Он козырнул на прощанье и ушёл.
   "Вот так новости! - думал про себя Игнат. Он лежал на кровати и представлял себе обследуемых медиками людей. - Конечно же, всё происходит в обязательном приказном порядке. У нас умеют управлять людьми! - плелось в мыслях Игната. - И всё из-за какой-то луковицы! Капитан специально мне страху нагоняет, чтобы я чувствовал ответственность и испытывал угрызения совести. Скорее всего он мне правду сказал, их понять тоже можно... Всем нужна истина, в том числе и мне, я ведь тоже ничего не знаю, не понимаю, в каком мире находился. Возможно, никогда и не узнаю, и всю жизнь буду размышлять над этой тайной.
   А вдруг учёные распознают механизм моего провала в безлюдный мир! - оживлённо понадеялся Игнат. - Но для чего мне это? Что изменится в моей судьбе от какого-то открытия? Мама там уже наверное все глаза выплакала..., а я, - вот он, развалился, мыслитель!" - он вскочил с кровати, прошёл к двери. Охранник наизготовку стоял около своего сидения.
   - Мне нужно срочно позвонить родителям! - требовательным тоном сказал Игнат секьюрити.
   Стражник бойцовски кивнул головой, сказал: "Жди".
   Игнат закрыл дверь палаты изнутри.
   "Гол, как сокол я попал обратно к людям. Хотя мои штанишки, скорее всего, уже обследуют эксперты. Странно, почему меня не посещают врачи, не заставляют сдавать анализы, прописали какие-то уколы и всё на этом. Может быть не я один исчезал, и у них уже наработан опыт обращения с исчезавшими? Тогда с меня и взятки гладки, всё пойдёт по накатанной.
   Пришёл капитан, взбудоражил меня! - с досадой подумал Игнат. - Надо отдыхать, отсыпаться, пока представилась такая возможность".
   Он лёг на кровать, закрыл глаза. Очень быстро уснул. Ему приснилась электростанция, сообщающаяся с метротоннелем, по которому тянется основной топливопровод. Капитан идёт с ним, Игнатом, вдоль трубы, объясняет, какие марки топлива сжигаются в печах станции. "Слушай внимательней, - толкает замполит его в плечо, - Смыслов!" - от этого окрика Игнат открывает глаза и видит перед собой усы капитана.
   - Еле добудился, - констатирует замполит, - чего охрану тревожишь, не мог мне утром сказать, магнитофона испугался?
   Игнат не в первую секунду понимает смысл слов кэпа.
   - Я уж думал, что у тебя что-то случилось... Приезжаю, а ты храпишь без задних ног. На завтра я закажу переговоры, давай, пиши адрес родителей, - капитан дёрнул усами к носу и начал разворачивать прямоугольный пакет.
   - Картину припёр! - предположил мысленно Игнат, записывая на белый лист почтовый адрес своих родителей. Он взглянул на изображение и кратковременно обмер. На него смотрела "Незнакомка" живописца Крамского. "Надменная пышечка, - промелькнуло у Игната. - но почему кэп припёр именно "Незнакомку"?"
   Он перевёл взгляд с репродукции на замполита:
   - А почему портрет? - спросил спокойно.
   - А портрет что - не картина? - выпалил замполит. - Эт не я выбирал, что дали, то и привёз.
   Игнат уже не слушал его, он думал о различных случайных событиях, которые можно рассматривать как мистические. "А с другой стороны, это всего лишь совпадения, - он сразу же подумал о своей знакомой девушке с именем Незнакомка. - Она может быть, за эти месяцы и думать обо мне уже перестала, если, конечно, вообще вспоминала когда-либо. Встречу ли я её когда-нибудь?"
   - Написал что-нибудь? - капитан вопросительно смотрел на сержанта.
   - Вот! - Игнат подал ему записку с адресом родителей.
   - Да нет же, я спрашиваю о твоих приключениях, - замполит убрал в карман бумажку.
   - Я в общих чертах Вам всё описал, а более подробно не знаю, какие детали или временные отрезки расписывать. Вы скажите мне конкретно о чём писать.
   - О чём писать, о чём писать... - передразнил его капитан. - так и будешь бесцельно валяться целыми днями на кроватке?
   - Давайте мне работу, - предложил Игнат.
   - Пиши. Вспоминай что-нибудь необычное или важное и фиксируй в тетрадке.
   - Почти везде, где я работал, я оставлял письменное объяснение на столе руководителя. Последнее объяснение неделю назад положил на стол начальника отделения, как раз туда, куда вы отвезли меня с Правды. А всего я этих бумаг настрочил сотни три.
   - Писатель... триста страниц, это уже книга, - капитан призадумался о чём-то. - Кто кого за нос водит? - спросил он вслух у себя.
   - Значит, всё это время ты не предпринимал попыток целенаправленно искать людей?
   - Ну почему же?! - резко возразил Игнат. - Я делал попытки хоть куда-нибудь дозвониться. Вокруг никого не было. Позже я и ракеты сигнальные запускал по ночам.
   - А днём не запускал? - капитан вертел в руках репродукцию, смотрел на стену, как бы прицеливаясь к точке, в которую нужно вбить гвоздь для картинки.
   - Днями я работал, - с неохотой сказал сержант. Ему казалось, что капитан подсмеивается над ним.
   - Так ни одного человека и не удалось встретить?
   - Абсолютно никого не было, - враждебным тоном сказал Игнат.
   - Не сердись, Смыслов. Каллиграфисты переписали твоим почерком твоё письмо и отправили родителям. А ты должен дать нам как можно больше информации. Записывай в тетрадь всего и побольше, поподробней, а то память, она отсеивает многое. Да и впечатления притупляются со временем. Рассказывай, как правил Москвой последние семь месяцев. - Капитан похлопал ладонью по тетради, лежащей на тумбочке.
   - Здесь воняет лекарствами, больничной затхлостью и общественной кухней, - Игнат смотрел перед собой.
   - Ты проветриваешь палату и отдыхаешь наравне с сотнями других пациентов, - привёл довод капитан.
   - В изоляции, - бросил реплику Игнат.
   - В изоляции от дурной славы и насмешек, - не уступал замполит. - Иди в соседнюю палату и расскажи им, где ты был. Понимаешь, что больные тебе скажут и о чём они будут спрашивать? Сегодня ночью ты мог легко вскрыть балконную дверь и просто сбежать. Охранник за дверью сторожит не тебя, а вход в твою палату от любознательных, запомни это! - замполит вышел из палаты и вернулся уже с молотком и гвоздями. - Прибивай красавицу, а я пошёл.
   "Дуру несёт капитан, - думал Игнат, - знает, что я никуда не побегу, вот и раскудахтался о благодеяниях".
   "Точно, кое-что стирается из памяти, - подумал Игнат вечером. Он сидел, склонившись над тумбочкой, писал в тетради. - Я уже не помню, в какой конторе-никоноре взял корабельный ревун. Ну и ладно, свет на нём не сошёлся клином...".
   В палату вошла медсестра, принесла ужин.
   - Меняетесь часто, - сказал Игнат, повернувшись к девушке, а про себя подумал: "Семиклассница".
   - Я? - удивлённо спросила его сестра.
   - Когда заступает вчерашняя медсестра? - Игнат ждал ответа.
   - На следующей неделе. Она двое суток дежурила, теперь отдыхает, - девушка стояла и, казалось, не торопилась уходить, внимание и покорность словно сковывали её.
   - А что за лекарство вы мне колете? - Игнат послал очередной вопрос.
   - Витамины на основе фолиевой кислоты, - добродушно сказала медсестра.
   - Да? - теперь удивился Игнат. - Но ведь на ампулах ничего не написано!
   - Лечащий сам говорил, я слышала.
   - Практикантка? - предположил Игнат вслух.
   Девушка в знак согласия кивнула головой.
   - Вам тоже запретили со мной разговаривать? - сержант принялся за ужин.
   - Нет, не запрещали, но я пойду, на работе всё-таки, - и она ушла.
   "Кому верить? - думал Игнат, - может быть эта тихоня сама из комитета, с виду такая хрупкая, а каркас стальной".
   Утром следующего дня Игнат, как только открыл глаза, тут же взял тетрадь и до завтрака читал свои вчерашние воспоминания.
   "Главное - не ляпнуть чего лишнего, а вот про Америку зря сказал... - Игнат сожалел о собственной недальновидности. - Теперь надо молчать о картинах, музеях, глядишь и отцепятся от меня быстрее..."
   После завтрака следующего дня он ходил по палате, тщательно осматривал стены, полы, потолок, проверил туалет, душевую. Не обнаружилось ничего подозрительного. В одной из тумбочек он нашёл небольшую сталистую пилочку для ногтей, с её помощью вскрыл выключатель на стене, затем кожух ночника. Жучков нигде не было. Он опустился на пол, полез под свою кровать.
   - Ты чего там пыль вытираешь? - услышал Игнат голос замполита, вылез обратно раскрасневшийся. - Да вот, за пилочкой лазил, - соврал растерянно.
   - А я уж подумал, что тайник у тебя там, - капитан поздоровался с Игнатом за руку. - Идём в ординаторскую, я уже звонил на телеграф, переговоры соединят сюда, в госпиталь.
   В ординаторской находилась маленькая кроткая медсестра, при появлении капитана и сержанта она перешла из-за стола на кушетку. Капитан уселся за стол. Игнат стоял рядом, по нему было видно, что он волновался. Он сплетал пальцы рук, затем прятал руки в карманы пижамы, смотрел то на телефон, то в окно. К его горлу подкатил комок, кровь ударяла в виски, быстрая дрожь пробежала по телу. Мучительные минуты вытряхивали из него самообладание.
   И вот телефон тренькнул дважды, а затем задребезжал нервно, раздирая тянущееся ожидание. Капитан поднял трубку, протянул её Игнату. Игнат приложил её к уху.
   - Переговоры заказывали на сегодня десять-ноль со Смысловыми? - затарахтела телефонистка.
   - Да, да! - Игнат смотрел на телефонный аппарат, словно внутри него сидела неведомая связистка.
   - Говорите, не молчите, я соединила! - её голос стих, и Игнат услышал откуда-то издалёка приглушённый голос отца...
  

* * *

  
   - Только алёкали как глухие и ни о чём толком не поговорили! - Игнат сидел на своей кровати, низко согнувшись, опирался локтями на колени. Ему было очень жалко маму, которая только и говорила "Сыночек, сыночек", плакала, и слёзы мешали ей говорить.
   Капитан полулежал на кровати у входной двери, читал записи Игната.
   - Когда я съезжу к родителям? - Игнат смотрел в пол.
   Капитан привстал, захлопнул тетрадку:
   - Теперь старикам будет спокойнее, услышали тебя в здравии, глядишь, через недельку и свидитесь! - заверил замполит, - я даже материалочкой проплачу тебе дорогу в одну сторону.
   - Чтобы в обратную не приезжал? - Игнат задал неформальный вопрос.
   - Ну, зачем же так! Погостишь и вернёшься. Ты у нас живая фантастика!
   - Ценный экспонат, - прибавил Игнат к его словам.
   Замполит протянул руку и ткнул пальцами в подбородок Игната. - Бритвенный станок привезу, у тебя растёт щетина.
   Игнат посмотрел на капитана, ничего не сказал ему.
   - Тетрадь я уношу, сёстры милосердия без бумаги тебя не оставят, - капитан ушёл.
   Игнат долгое время думал о родителях и пришёл к выводу, что не сказал бы им по телефону больше, окажись он изолированным от свидетелей разговора. - "Разве возможно объяснять по телефону мои приключения? И вот допустим, приеду я домой, какими словами стану рассказывать о провале в неизвестность? Родительскому сердцу нужен я, а не мои скитания. Да ещё такие, в которые никто не верит... Замполит привёз мне мысль об изменённом моём сознании, дурик он! Надо быстрее записывать марки и номера машин, на которых ездил, работал и где я брал эти машины. Холодильную камеру надо описать подробно. Финские домики и кабину на дизеле". - Игнат выглянул из палаты, потребовал принести бумаги.
   Основное освещение в палатах уже включили, он сидел перед ночником далеко за полночь, писал о своём ожидании встречи с людьми, об огороде, велосипеде и тишине. Потом отложил авторучку в сторону, прилёг на кровать, предался воспоминаниям. На какой-то миг ему почудилось, что он лежит в своём вагончике на Правде и прислушивается к ночи.
   "Нет, эта кровать стоит перпендикулярно магнитным линиям земли", - почувствовал он и отбросил это несоответствие. Взор его обращался к Солнцу, Луне, Звёздам. Бескрайний океан времени принимал его внимание, уводил в пространства. Игнат уснул. Он не считал сном виденные до утра космические дали, световые всполохи звёздных скоплений, мелькание проносящихся мимо галактик, звёзд.
   "Раньше я не видел таких снов, значит это и не сны вовсе и незачем писать о них капитану. Раньше я не ведал подобных ощущений и об этом никому рассказывать тоже не следует".
   Игнат встал, умылся. Ему вспомнились слова капитана о возможности побега из палаты через балкон.
   "Действительно, убежать можно, тут вынули рукоятку, а язычок замка легко повернуть любым квадратным профилем подходящего размера... - он осматривал балконную дверь. - Убегу. А куда? Буду скакать как солёный заяц и прятаться от властей? А зачем и почему? Без документов я не человек".
   Капитан словно подслушал его мысли, пришёл в этот день с фотоаппаратом, нарядил Игната в свой костюм и сделал несколько снимков для паспорта.
   - Что-то ты о ребятах ничего не спрашиваешь, об отделе нашем не интересуешься, - замполит убрал в чехол фотоаппарат.
   - А там, в пустом городе ты случайно не пытался что-нибудь фотографировать? Или не умеешь?
   Игната удивил вопрос замполита, он отрицательно покачал головой.
   - А чего там фотографировать, пустоту?
   - Зачем же пустоту, себя за работой, в интерьерах, на улицах, в Тимирязевке хотя бы... - кэп прервал свои перечисления, - вот заявления же писал, мог бы для убедительности ещё и фотографиями подкрепить.
   - Мысли такой не возникло... - Игнат замешкался, - а что, подтверждаются мои объяснения? - он с надеждой смотрел на замполита.
   - Нет, - как-то неохотно протянул капитан. И уже более оживлённо прибавил: - В остальном же твои описания правдивы, многое сходится.
   - Я думаю, что в отделе всё нормально, ребята работают. Не подумайте, что я безразличен. - Игнат запнулся. - Мне интересно, что с теми людьми на Правде, которые съели картошку?
   - С ними тоже всё нормально, - капитан ухмыльнулся. - А почему ты именно там обосновался?
   Игнат хмыкнул.
   - Район знакомый, склад провизии рядом и вода из скважины, я же писал об этом...
   - Ну да, да! - торопливо произнёс кэп. - А откуда ты узнал-то про скважину?
   - Не помню уже, - Игнат сделал вид, что пытается вспомнить. На самом же деле он ждал уже в каждом вопросе замполита какой-нибудь подвох.
   - Тут помню, а тут - не помню, - лукаво произнёс капитан.
   "Лиса", - подумал о нём Игнат и сказал:
   - Подрабатывали когда-то в ночную смену, грузили газеты в машины, вот кто-то из ребят и рассказал о директорском источнике.
   - Не столь важно, - капитан подошёл к балконной двери. - Не пытался ещё открывать? - он кивнул в сторону двери.
   Игнат улыбнулся и покачал отрицательно головой.
   - Нет, - добавил он в ответ.
   - Хочется выйти покурить... - замполит шарил по своим карманам, извлёк связку ключей и металлической открывалкой с ловкостью медвежатника повернул замок. Дверь открылась, капитан пригласил Игната за собой.
   "Сколько бы я ни проветривал, всё равно воздух в палате тяжелее, чем на воле", - думал Игнат.
   - Понимаешь, - обратился к нему капитан, - чем больше я вникаю в подробности твоей повести, тем больше у меня возникает вопросов. Не для расследования, а просто меня лично интересуют всякие подробности. Оно любопытно, и в то же время страшновато как-то оказаться в такой ситуации. Ты там себе в кубышку бриллиантов нигде не напрятал?
   Игнат от такого вопроса расплылся в улыбке недоумения.
   - А что, надо было? - спросил он своего прямого командира.
   Офицер выпустил дым в сторону и переменил тему:
   - Насекомые-то хоть ползали?
   - Нет же! Я думаю, что и бактерий там не было, мясо засыхало или покрывалось налётом, - Игнат как будто хотел ещё что-то говорить, но замолчал.
   - Ладно, утрясётся всё это, вот тогда ты мне и расскажешь художественно о своих мытарствах. Пошли в палату, я опять замкну балкон для порядка. Да и бежать мне уже пора. - замполит глянул на часы и ушёл.
   Игнат неспешно ходил по палате, поглядывал на портрет Незнакомки, смотрел на улицу сквозь стекло.
   "Спуститься вниз по балконам можно запросто. Даже без верёвочной лестницы..." - внимание его застопорилось на слове "лестница".
   "Капитан вон шмякнулся с лестницы, пальчик сломал. Я на лестнице эскалатора уехал в иной мир. И вернулся оттуда, поднявшись из подвала по ступеням лестницы. Открывается отдельная глава... с названием "Лестницы в моей судьбе".
   Судьбу Игнат представлял как неопределённую серую полупрозрачность, которая каким-то образом сообщается с разными житейскими явлениями и неурядицами. Случайное путешествие в закрытый мир он понимал как досадное недоразумение.
   "Больше семи месяцев занимался дурью несусветной! Мог бы весь мир объехать, посмотреть, коль уж выдалась такая возможность... - Игнат начал поддаваться магическому воздействию своей фантазии, но вовремя одумался. - Хватит бредить! - прикрикнул он мысленно самому себе.
   "И всё же можно было бы лодырничать, не вкалывать, а например, читать книги, изучать науку", - это свежее предложение симпатизировало Игнату, но он тут же начал сомневаться, ведь при ином стечении обстоятельств и результаты изменились бы. Уж точно он не попал бы в подвал издательства, да ещё в то же самое время. Может быть ему представился один единственный шанс из миллионов, как благодарность за все его усилия, вот он и смог вернуться.
   "Глупые мысли шныряют в моих извилинах. Надо не думать об этом. Но тогда о чём же?
   Может быть мне в пищу снотворное добавляют! - Игнат восхитился своей догадливостью. - Вполне возможно, что меня усыпляют иногда и после обследуют, отключённого. Тогда, вероятно, это происходит ночью. Надо ужин не есть, выбрасывать.
   Интересно, куда это кэп таскает мою информацию? Уж точно не в отдел. Или же на Петровку или ещё повыше... - он попытался представить ведомство с категорией "повыше". - Ну уж возомнил о себе! Может быть в управлении охраны всё и оседает". - Игнату представился веер календарных чисел. В один из дней его могут повезти на смотрины к самодовлеющему генералу, в руках которого в данный момент и находится Игнатова серость-судьбина.
   "А что ему на меня смотреть, я что, картина? - Игнат спрашивал сам себя. - К психиатру меня скорее всего повезут и тот спросит меня, какое сегодня число и нет ли у меня каких-либо жалоб. А на самом деле думать мы будем, возможно о том, кто из нас двоих глупый, а кто хитрый. Психолог быстренько переберёт в памяти поведенческие модели различных психотипов людей. А я буду ждать счастливой прощальной минуты с лекарем душ человеческих". - Игнат прервал мысли. В палату вошла медсестра с подносом, поставила его на тумбочку.
   "Школьница она и есть! - подумал он поворачиваясь к обеду. - Что она будет делать, если её ущипнуть за бок?" - Игнат внутренне возмутился этим сумасбродным вопросом.
   - Вас как зовут? - спросил он девушку, направляющуюся к выходу. Она остановилась, повернулась.
   - Я - Игнат, - продолжал он, - хочу знать, когда меня выпустят на волю.
   - А я Катя, ответа на Ваш вопрос я не знаю, - спокойный тон её слов, казалось, успокаивал нервную систему.
   Игнат не нашёлся придумать нового вопроса, дёрнул плечами и сказал с сожалением:
   - Чахну в неопределённости. Вы можете заразиться от меня.
   Девушка едва заметно улыбнулась и ушла.
   "Из вежливости улыбнулась, - подумал Игнат. - На этаже таких шутников, как я, сотни полторы и у всех языки чесоточные.
   А девушка очень приятная, только имя ей не подходит. - Игнат подумал о симпатии и о своей мягкосердечности. - Увидел девушку и всё, слюни потекли..." - он взглянул на прищур глаз Незнакомки. Вспомнил незнакомку, которую повстречал несколько месяцев назад. Потом подумал о том, что уже давным-давно ждёт настоящей красивой любви, одной единственной, которая навсегда, на всю жизнь.
   "Буду ждать её преданно, годы пролетят, галопируя друг за другом, шарахаясь от меня, отскакивая рикошетом.
   Может быть её не ждать, а искать нужно?
   Ну да, конечно же, прыгать с балкона и лететь навстречу Незнакомке!
   А если я действительно повстречаюсь с ней, как она отнесётся ко мне, когда узнает о том, что я путешествовал в никуда? И как повлияет это событие на мои взаимоотношения с другими людьми? Капитан, хоть и корчит доверительность, а на самом деле просто исполняет свои служебные обязанности. Поручили ему расшифровать мой ребус, вот он и проявляет усердие, да в рот начальству заглядывает. Если же копнуть глубже в его душе, там и откроется слой безразличия. Спроси его, что мне дальше делать, он и не знает. В лучшем случае посоветует то, чему его руководство научает. Приказы исполнять удобнее, чем мыслить самостоятельно.
   Мне самому уже надо начинать придумывать легенду своим родителям. Что я им расскажу? - Игнату захотелось в этот миг увидеть себя со стороны. - Я раздавлен вопросом и на меня высокомерно смотрит Незнакомка со стены ", - он не стал смотреть на портрет, побоялся встретиться взглядом.
   "Мне трудно придумывать враньё близким людям, потому и душа выворачивается, как требуха.
   Тяжко жить на белом свете! - пронеслось в закоулках его черепной коробки. - Прихлопнуть бы дверь моего глупого сознания, в нём нет спасения от душевных мучений.
   Свою правду знаю только я один. Я сам пережил единолично каждую минуту небытия в мире пустой природы. И вот здесь сейчас моя история вызывает у людей различные нагромождения пониманий моего отсутствия, путешествия, возвращения. Человеческому мышлению не составляет труда представить от начала и до конца мой рассказ и, быть может, кому-то даже захочется поверить в подобное чудо. Кто из людей не умеет мечтать? Но вот поверить... Кто поверит мне? Где эти люди? Может быть, попробовать искать их?
   Я сам сомневаюсь в том, что мне кто-то может доверять. И вместе с тем, моей душе хочется найти понимание.
   Реальностью корректируются все мои объяснения. Меня держат здесь взаперти и параллельно проверяются мои показания. Затем всё перепроверяют, а священные небеса являются свидетелем моей искренности. Мельчайшие подробности будут подтверждаться, пусть совпадут все указанные мной признаки. Подтвердится правдивость моих утверждений и на этом фоне отчётливее проступят, выделятся вопросы "Где?", "Как?" и так далее... Новые вопросы не дадут покоя многим. Меня они семь последних месяцев измучивали-мочалили. Теперь перебрасываются на новые, свежие мозги, будут их грызть".
   Уже на следующий день капитан принёс Игнату новенький паспорт.
   - Держи, гражданин развалившегося союза! - кэп протянул документ Смыслову. - Тебе, как министру, состряпали ксиву моментально,.. - он осмотрел палату.
   Игнат полистал паспорт, посмотрел штамп прописки, лицо его подобрело. - Не отняли комнату? - с волнением спросил замполита.
   - Не успели, - нараспев и многозначительно уточнил кэп, - вовремя ты возвернулся, внук сквайра.
   Сегодня ты поступаешь в распоряжение медсестры. Завтра после обеда тебе напишут заключение, с ним ты выписываешься из госпиталя и прибываешь в отдел, ко мне в кабинет. Усёк? - капитан выжидал ответ.
   - Усёк, всё мне понятно, - Игнат убрал паспорт в пакет.
   - И вот ещё что, завтра в отделе никому ничего не объясняй, придумай что-нибудь реальное или отшучивайся, хорошо?- Вопросительно порекомендовал замполит перед тем, как уйти.
   "Капитан единолично приезжает ко мне и больше никто сюда носа не кажет. Лучше него в отделе никто и не сыграет роль компанейского парня". - Игната повлекло к окну, сквозь стекло он увидел, что на улице начинается дождь, ему захотелось выйти на балкон. Но тут в палату вошла медсестра с начальником терапии. Врач смерил Игнату давление, послушал с помощью стетоскопа вдохи - выдохи, биение сердца.
   - Чего это вдруг у тебя мурашки высыпали по коже? - спросил он Игната, - замёрз, что ли?
   - Да нет, просто дождь идет, и внезапный холодный ветер подул, стало неуютно, зябко.
   Терапевт вопросительно посмотрел на Игната поверх очков.- Дождь-то на улице...- врач посмотрел за окно.
   - У вас стетоскоп холодный - нашёлся Игнат.
   "И на обследование не похоже, - думал он вечером. - Сдал анализы, да вихрем пробежались с медсестрой по кабинетам врачей. Поверхностный беглый осмотр. И всё, отдыхай, сержант. В каком кабинете у них спрятан детектор лжи? Может быть, завтра светила медицины пощекочут мои нервы? Дожить бы до завтра в реальном времени, а то ведь в любой момент люди могут опять куда-нибудь исчезнуть..."
   Игнат перевёл внимание от мыслей на внешние звуки. В палату зашла медсестра, забрала с тумбочки столовые приборы.
  

* * *

  
   "Погода совсем испортилась, небо плачет, роняет слёзы на землю, ветер мечется в сырой пелене, наверное, ему мокро, неуютно". Игнат проснулся, лежал, укутавшись в одеяло, и не хотел вставать.
   Пришла медсестра, назвавшая Игната космонавтом, принесла завтрак. Игнат кивнул головой в ответ на её присутствие.
   - Мне собираться в поход? - спросил он её.
   - После обеда соберёшься и распрощаемся.
   - А до обеда?
   - А до обеда изнывай в ожидании начальника терапии.
   - Обследование меня уже закончилось? - Игнат вопросительно смотрел на медсестру.
   - Что, понравилось тут валяться? - с этими словами труженица медицины вышла из палаты.
   Игнат встал, заправил кровать, пошёл умываться. Он смотрел на себя в зеркало, испытывая необычное чувство. Ему казалось, что он беседует со своим собственным отражением, хотелось задавать себе какие-то вопросы, поинтересоваться, неужели всё закончилось.
   "Трус во мне прячется, высовывается из потёмок души, дрожит перед неизвестностью, сеет тревогу в душе, настороженность в мыслях".
   В палату заглянула сестра, попросила:
   - После завтрака отнеси пожалуйста посуду в столовку, тебе предоставлена свобода передвижения.
   - У меня испорчен вестибулярный аппарат, - попытался пошутить Игнат.
   - А нечего было напрашиваться в путешествие по антимирам... - назидательный тон медсестры растаял в коридоре.
   "Эти слова станут для меня главным упрёком оставшейся жизни", - подумал Игнат.
   "Как в детективной истории продолжаются будни, терапевт упрятал от моих глаз в конверт своё заключение. Заехать бы сейчас домой, осторожно вскрыть над паром конверт... - Игнат шёл по улице, наклоняя лицо в сторону от попадания дождевых капель. - А там вдруг окажется фраза: "Некрасиво так поступать!".
   Преодолев путь до станции метро, сержант уже стоял на лестнице эскалатора, испытывая холодок пережитых, ушедших страхов. - "Вот опять я один, без сопровождения, в злополучном метро. Вокруг незнакомые люди, здесь нет ничего подозрительного, жизнь бурлит со всех сторон. А я боюсь заново оказаться в безвестности", - Игнат смотрел на пассажиров метрополитена, испытывал лёгкий комплекс. Ему казалось, что люди излишне обращают на него внимание, замечая его внутреннюю зажатость.
   Волновался он и перед приближением к отделу охраны, ускорил шаг, быстро поднялся на второй этаж, чуть ли не вбежал в кабинет замполита.
   - Опля! Явился, не запылился, - капитан протянул сержанту руку для приветствия. - Промок весь, - участливым тоном продолжал командир.
   Игнат махнул рукой, достал из пакета конверт терапевта, положил на стол и вытер ладонью дождевые капли на лице.
   - Садись, - кэп кивнул милиционеру на стул и сам уселся за стол, вертел в руках конверт, но не вскрывал его.
   - Значит, залечили-заштопали тебя, теперь и в бой можно...
   - Закололи витаминами, - Игнат тоном придал точные черты заключению.
   - Медикам виднее, чем потчевать организм. А нам уж решать, как жить дальше. С завтрашнего дня ты назначен помощником старшины, это устный приказ начальника.
   Игнат не удивился словам замполита, он предполагал различные варианты устройства своего благополучия. Подготовил себя смиренно принять любое разумное решение начальства.
   - У меня вопросов по трудоустройству нет, теперь я - вольнонаёмный?
   Капитан отшатнулся от этого вопроса:
   - Я же тебе сказал, приказов никаких нет. По документам ты проходишь как аттестованный, зарплата у тебя прежняя. Не можем мы вооружить тебя немедленно после годичного отсутствия! - кэп высказался тоном рассудительности.
   - А недельный отпуск за свой счёт мне уже не дадут? - Игнат находился в шкуре просителя.
   - Ярчайшие слова! - капитан повеселел. - Сейчас мне начинает казаться, что после недельного отпуска ты, Смыслов, потребуешь годовой отпуск, - замполит хохотнул.
   - Но ведь Вы же обещали предоставить мне поездку к родителям...
   - Обещал! Неделя ещё не прошла. Вот приходи завтра утром, напишешь рапорт, как положено, заодно и на материалку. Оплатим, тогда и поедешь. Глаза мои тебя б не видели, - напускное ворчание капитана располагало к себе. - Ты вот что, привези с родины булыжник и выточи из него силуэт своей бестолковости. Камни пиляешь зачем-то. Теперь вот пропадал непонятно где. Бери свой станок и гуляй отсюда. - Он указал Игнату на пол в углу кабинета, где стоял его камнерезный агрегат.
   Игнат шёл по улице, размышлял: - "Моя жизнь возвратилась в обычное русло. Сегодня я вглядываюсь в фигуры и лица людей, словно ищу среди них своих знакомых, а они всё новые, чужие, появляются, проходят мимо и встреча с каждым происходит впервые.
   Их как-то даже очень много, людей, в огромном городе движутся миллионы адекватных личностей. Живые, настоящие люди, по которым я безумно скучал. Они проходят по тротуару мимо меня, как мимо столба. Никто не знает, откуда я вернулся".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   23
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"