Алефиров Андрей Николаевич : другие произведения.

Сальвадор

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Сальвадор
  
   Предисловие
   Однажды летом, где-то в конце июля, мы возвращались на машине из поездки за границу. Европейский вариант столь популярного сейчас сельского отдыха оправдал себя "на все сто". На целых десять дней мы оторвались от питерской суеты, кайфуя в полном одиночестве на берегу чистейшего озера. Купались каждый день, ловили рыбу, жарили мясо на углях, парились в бане и распаренные прыгали с мостков в воду, - одним словом, делали все, что положено делать таких случаях. По вечерам устраивали блюзовые джем-сейшны, а то и просто тихо пьянствовали. Когда тишина нам надоедала, мы оседлывали своих четырехколесных мустангов и отправлялись на осмотр одного из ближайших городов, в первую очередь не пренебрегая столицами достославных прибалтийских республик.
   В общем, отдых удался на славу. Мы возвращались в Питер в самом радужном расположении духа, хотя и слегка уставшие от семисоткилометрового пробега. И вот въехали во двор своего дома, пробрались между плотными рядами автомобилей, движимой собственностью наших горячо любимых соседей по многоквартирнику. Еще каких-то полминуты, выворачиваем из-за угла дома - и вот она, наша парадная!
   Странное ощущение. Вроде все, как всегда. Да что-то не так.
   Ага! Прямо рядом с нами, всего в каких-то трех метрах на тротуаре, в углу между крыльями лестничного пандуса, лежит нечто, своими размерами и формой напоминающее взрослого человека. "Нечто" прикрыто белой простынкой, из-под которой с головного конца разлилась бордовая лужица, уже успевшая пропитать края простыни. Здесь же, прямо рядом с лужицей на корточках сидит человек в светлой рубашке и брюках, и что-то сосредоточенно пишет на листке стандартного формата, закрепленном на планшете.
   Ага, вот еще. Затесавшись между автомобилями жильцов чуть подальше от парадного, к тротуару прижался бело-синий полицейский фургон.
   Т-а-а-к! Ничего себе, дом родной встречает! Трупами! Вытаскиваем из багажника свои баулы и, нервно оглядываясь на лежащее на асфальте белое веретено, поднимаемся вверх по лестнице. Входим в подъезд. Лицо консьержки загадочно-трагично-сопричастное. Похоже, что-то знает.
   Мы:
  
   - ?..
  
   Она:
  
   - Это паренек, что с двенадцатого. Этой ночью, скорее даже, рано утром, часов в пять, выбросился с лестничного балкона своего этажа. Вот, что несчастная любовь с людьми делает...
  
   Дальше идет пустое бла-бла-бла. Понятно: больше ни хрена не знает. Поднимаемся в лифте и заходим, наконец, домой.
   Я смотрю на лица жены и сына и пытаюсь понять, какое впечатление произвело на них недавнее зрелище. Сам-то я - калач тертый, за двадцать лет работы на всяких упокойничков насмотрелся. А как они? Что чувствуют? Не испугались? Да вроде бы, нет. Жена спокойно разбирает сумку. На лице сына блуждает мечтательно-романтическая улыбка. Хорошенькое дело! Ничего себе, адекватная реакция на актуального жмура.
   "Ты чего?", - спрашиваю. В ответ слышу ахинею, в которой странным образом перемешаны Маяковский, Есенин, Курт Кобейн, парочка хорошо всем известных молодых веронцев и почему-то Виктор Цой.
   На мой взгляд, самоубийство - это отвратительное предательство.
   По большому счету, мне глубоко наплевать, как относится к подобным вещам церковь или там, скажем, дядя Вася из соседней квартиры. Однако мне совсем не все равно, что думает об этом мой собственный сын. Особенно в свете того, что эта смерть произошла так близко.
   И вообще, меня, как и любого другого человека с нормально устроенными мозгами, не может не напрягать ситуация, когда молодые люди, - юноши, девушки, подростки, а то и вовсе школьники, - сыплются с крыш и из окон, что твой горох. Что же это такое?! Только за последние месяцы в Питере до десятка прыгунов. А по стране и того больше! И все по большей части молодняк. Ведь это просто заговор какой-то! Знаете, как говорят? Один раз - случайно, второй раз - нарочно, а третий раз - привычка. Я так думаю, сейчас ситуация где-то на уровне второй части данной идиомы. И самое главное, чтобы программа не была реализована до конца, то есть не вошла в привычку. Чтобы количество не переросло в качество. Потому как это качество, вне всякого сомнения, деструктивного свойства. Оно-то и возложит последний камень на могилу человечества. И не факт еще, что само почиет рядом с ним.
  
  
   1
  
   Серега Шульженко (для друзей - просто Шу) сидел за своим рабочим столом в общем кабинете оперов убойного отдела главка, подперев руками раскалывающуюся голову, и боялся сделать лишнее движение из-за подкатывающей к горлу тошноты. Аспирин, которым его ссудила сердобольная Ленка из отдела кадров, почему-то не торопился облегчить серегины похмельные страдания.
   Да уж, вот что значит опыт и выслуга лет! Он вчера проставлялся коллегам по отделу, вписывался, так сказать, в коллектив. Так вот, они, пеньки старые (в подавляющем своем большинстве), скушали неимоверное количество беленькой, а с утра - им хоть бы хны! После совещания у шефа взяли ноги в руки и разбежались по своим делам. А он, Серега, молодой и перспективный, только-только вылупившийся из Университета МВД, неплохо тренированный, как ему казалось, пятью годами курсантских пьянок, сидит сейчас, и хлещет минералку, и боится лишний раз пошевелиться.
   Н-да! Жизнь не задалась! Вот, взяла, и прямо с утра пошла как-то наперекосяк. За окном который день, не переставая, сыплет дождь. Пасмурно на улице, и хмарно на душе. Чертов Питер! Говорил же батя, давай, мол, в Москву! Все устроим, людей нужных подтянем. И ведь нашел бы, с его-то афганским прошлым и ментовским настоящим. Нет же! Захотелось самостоятельности. Романтика, блин! Питер - колыбель русского рока, мосты-статуи-дворцы, улицы разбитых фонарей, криминальная столица! О дождях как-то поначалу не думалось. Но боже мой, как они достали Серегу Шу! Ему, возросшему на берегах теплого моря, вскормленному от щедрот краснодарской земли и согретому ласковым южным солнцем, вся эта мерзослякость становилась поперек горла. Хотелось выть от тоски и поскорее поставить себе согревающий компресс на внутренние органы. Желательно водочный.
   От упоминания водки Серегу чуть не стошнило.
   Потихоньку, со временем, Шу в Питере пообвыкся, и даже приезжая в отпуск к матери, через пару недель непрерывного июльского черноморского пекла начинал все чаще посматривать на северо-восток. Но сейчас же - вообще что-то невообразимое! Льет и льет который день. Ветрюган холодный, пробирает аж до костей. Дело к ноябрю. Скоро, скоро, видать, и мухи белые полетят.
   Шу глубоко вздохнул и сделал очередной глоток минералки. Да-а-а, засада!
   Шеф еще, иманапуп, заданьице подбросил! А ведь не захотел никого из "стариков" напрягать, все на меня свалил! Вот пусть только кто-нибудь попробует сказать, что в убойном отделе главка нет дедовщины! Маринует человека на бумажной работе, а до настоящего дела не допускает. Ведь сразу было понятно: висяк. Нет, не глухарь, конечно. В деле-то как раз все ясно. Но висяк - точно! На одни отписки пачку бумаги изведешь, и руки сотрешь по самые локти!
   Шу с отвращением посмотрел на тощую папку с делом. В ней лежало всего два листка. Один - заявление от родителей школьницы, выбросившейся из окна своего шестнадцатого этажа.
   А второй листок, отпечатанный на официальном депутатском бланке, собственно, и являлся (в купе с похмельным синдромом) причиной сегодняшнего серегиного некомильфо. Депутат петербургского ЗакСа Козырева Наталья Константиновна, посредством данного эпистолярного шедевра обращалась, ни много ни мало, к самому начальнику ГУ МВД города, и писала, что так, мол, и так, молодые люди, подростки и школьники во множестве совершают самоубийства, а полиции и дела нет. Приедут, констатируют факт, и - все на этом. Никаких попыток разобраться в ситуации не предпринимают. Вот и данное заявление родителей (прилагается) цинично отфутболили. А не кажется ли глубокоуважаемому господину генерал-полковнику, что за сходством обстоятельств гибели всех этих молодых людей, массовым характером самоубийств, а также и тем, что произошли они в узком интервале времени, кроется некий злой умысел? Вот, например, у нас, инициативной группы во главе с депутатом Козыревой, после предварительно проведенного собственного расследования, такого сомнения не возникает. В частности, нами установлено существование в Санкт-Петербурге некоей молодежной группы, которую сами участники называют "Прорыв". И если цели и задачи данной группы весьма тривиальны и не новы - изменение мира к лучшему, - то вот пути достижения прослеживаются неявно. И что уж совсем нехорошо, ко всему этому как-то привязаны и самоубийства. Причем чаще всего речь идет именно о прыжках с высоты...
   Далее шел перечень ссылок на интернет-ресурсы, где можно было почерпнуть кое-какую ценную информацию, имеющую отношение к рассматриваемому вопросу. Завершалось все, как и следовало ожидать, более или менее прозрачными угрозами в адрес руководства городской полиции, что "ежели вы не..., то быть в Питере русскому бунту, бессмысленному и беспощадному".
   В левом верхнем углу документа мелким и малопонятным подчерком была проставлена резолюция главы ГУ МВД. В первой ее части начальнику управления организации охраны общественного порядка и взаимодействия с органами исполнительной власти предлагалось в кратчайшие сроки разобраться, кто отказал несчастным родителям, и примерно наказать виновных, а также взять ситуацию под личный контроль. Во второй части - начальнику следственного управления: "Проверить факты. О результатах доложить в трехдневный срок". Ниже начальственного росчерка в порядке субординации стояли визы соответствующих должностных лиц, вплоть до серегиного шефа.
   Глядя на чередование всех этих закорючек, исполненных в разных оттенках синего, Серега почти физически ощутил, как шарахнул его по плечам этот снежный ком, скатившийся по вертикали власти. Уровень депресняка подскочил до небес, словно стрелка аттракциона для измерения силы, того, что стоит в ЦПКО, по которому лупят резиновым кувалдометром. Во рту сушь, в башке гул, в животе революция.
   Когда отчаяние Шу почти достигло своего апофеоза, дверь кабинета приоткрылась. Еще никто не вошел, но стал слышен голос шефа, разговаривавшего с кем-то в коридоре. Шу сделал титаническое усилие, собрал в более-менее оформленную кучку раскатившиеся по всей башке шарики, и преданными глазами уставился на дверь. Сначала в проеме показалась папка (шеф постоянно читал какие-то документы, даже на ходу), а потом и сам подполковник Величко, начальник убойного отдела и непосредственный серегин бог и царь. Не отрываясь от чтения, он прошел по кабинету и остановился, только упершись в серегин стол. Поднял глаза и пару секунд молча взирал на Шу, будто вспоминая, что это за молодой человек с помятым лицом находится в его родном отделе. Потом в глазах шефа проскочила искра узнавания, уста разверзлись и...:
  
   - Так, Шульженко, ты чего до сих пор здесь?
   - Да вот, с делом знакомлюсь..., - промямлил Шу, еле ворочая языком.
  
   - С делом, говоришь? - Величко мазнул взглядом по несчастной серегиной физиономии, по початой бутылке с минералкой и по раскрытой папке с двумя сиротливыми листочками. - Ты, вот что, Сережа! Иди сейчас... м-м-м... работай. Ты понял меня? На вечернее совещание можешь не приходить. Но завтра с утра первый объем вот по этому делу, - шеф выразительно постучал согнутым указательным пальцем по депутатскому запросу, - вынь и положь! Понял?
  
   Не дожидаясь ответа, подполковник отбыл восвояси, снова уткнувшись в папку, и бормоча себе под нос что-то вроде "Эх, молодежь!".
  
  
   2
  
   Тот же день, около 2 часов пополуночи. Серега Шу устало откинулся на спинку вертящегося кресла, отодвинул от себя ноутбук и потер покрасневшие глаза. Ну, вот. Вроде "объем по делу" начал хотя бы как-то вырисовываться. Будет, что завтра утром (пардон, уже сегодня!) положить шефу на стол. Нельзя не ценить доброе отношение начальника, а уж подставлять его при таких жестких сроках - полное свинство. А он, Серега Шу, вовсе не свин! Ну, совсем не свин. Хотя сегодня с утра... А тем более, вчера вечером!.. Эх, лучше не вспоминать, лучше подумать о работе!
   Когда Величко выгнал его утром на воздух, Шу перво-наперво поспешил домой и, поставив будильник, завалился в койку. Три часа сна существенно облегчили молодому алкоголику жизнь. А куриный бульончик, употребленный в ближайшем кафе сразу после, довершил процесс возрождения феникса из абстинентного пепла. Завершив обед, Шу постоял пару минут на пороге кафешки, и, облегченно выдохнув, - наконец-то отпустило, - нырнул под дождь, прижимая к боку пижонскую кожаную папку, подарок отца на окончание универа.
   От встречи, на которую он отправился, предварительно договорившись по телефону, отвертеться у Сереги не было ни единого шанса, как бы сильно он этого ни желал. Беседы с людьми, убитыми горем, приятными может назвать только законченный циник или мазохист. Тем не менее, это часть работы оперативника. Либо ты принимаешь на себя этот груз, либо уходишь из профессии.
   Мать Леры Сурьминой, так звали погибшую девочку, постоянно срываясь на слезы, все показывала и показывала Шу одну за другой фотографии дочери, стараясь заглянуть Сереге в глаза. И делала это с таким выражением, как будто от него, от Шу, зависело воскрешение девочки. Толку от матери сейчас добиться было невозможно. Чувствуя себя последним подлецом, который может сделать что-то важное, но почему-то не хочет, Серега ерзал на диване, куда его усадили, и молился, чтобы поскорее пришел муж этой несчастной. И когда тот появился в дверях, Серега, не выдержав, сорвался с места ему навстречу.
  
   - Вы обещали мне показать что-то важное. Дневник, кажется?
  
   Отец девочки кивнул.
  
   - Иван Сурьмин, - представился он, - Пойдемте.
  
   Мужчина мотнул головой в сторону кухни.
  
   - Лена, посиди пока. Мы быстро. - Это уже жене, которая вознамерилась было присоединиться к мужчинам.
  
   И они с Шу вышли из комнаты. Пройдя на кухню, Иван указал Сереге на стул, а сам достал с холодильника простую толстую тетрадь в коричневом клеенчатом переплете. Усевшись за стол напротив оперативника, он раскрыл тетрадь там, где торчал клочок бумаги, вероятно, исполняющий роль закладки.
   - Вот, прочтите это, - сказал он, передавая раскрытую тетрадь Сереге и указывая место, откуда нужно было читать. - А потом везде, где вставлены бумажки.
  
   Приняв дневник, Шу какое-то время не мог оторваться от переплетенных в замок пальцев рук мужчины, которые то сжимались, то разжимались, то замирали в неподвижной конвульсии, пока не начинали белеть. Потом цикл повторялся снова.
   Серега перевел взгляд на раскрытые станицы. Они были плотно заполнены старательным ровным ученическим почерком. Девочка писала так, словно дневник в любой момент мог потребовать на проверку взыскательный учитель. Ни одной помарочки! Если ей требовалось что-то исправить, она аккуратно зачеркивала ошибку, а сверху надписывала правильный вариант. Шу не был профессиональным графологом. Однако не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы даже после беглого поверхностного осмотра дневника кое-что понять о его хозяйке. Лера, вероятнее всего, была человеком аккуратным, скрупулезным и даже методичным. Ровные, как по линейке, строчки говорили о ее спокойном уравновешенном характере, об отсутствии склонности к истерике и необдуманным поступкам. Один только тот факт, что она постаринке вела бумажный дневник, а не занималась столь распространенным сейчас интернет-эксгибиционизмом, в виде какого-нибудь блогга, один только этот факт говорил о многом. Возникает логичный вопрос, что толкнуло девочку на подоконник, а с него вниз?
   Взяв себе на заметку все эти глубокомысленные наблюдения, Шу углубился в чтение. В том месте, где показал Иван, она писала:
   "...Мне кажется, я все поняла!!! Боже, как же долго до меня иногда доходят такие простые вещи! Сколько не читай об этом в книжках, сколько не слушай лекции Касатовкина, пока не найдется человек, который все тебе растолкует, так и будешь стоять перед распахнутой дверью и таращиться на нее, как баран на новые ворота. Нет, все-таки Сальвадор молодец! А я еще поначалу Ирке не верила! Думала, она в него просто влюбилась. А она... Хотя нет, она и правда в него влюбилась. Да какая теперь разница...".
  
   - Кто такой, этот Сальвадор? И что он ей объяснил? - спросил, отрываясь от чтения, Шу.
   - А вы читайте дальше, где закладки, - отец указал на тетрадку в руках Сереги.
  
   Шу перелистнул страницы до следующей заложенной бумажки.
  
   " ...Смерть. Какое страшное слово. Б-р-р-р! Аж мурашки по спине. Я помню, когда я была маленькая, умерла бабушка, и я впервые ПОНЯЛА, что люди умирают, и еще я поняла, что это НАВСЕГДА. Я не спала почти всю ночь. Я то плакала, то принималась все обдумывать своими детскими мозгами. И мне казалось, что если все равно умрешь, зачем тогда вообще жить? Не бессмысленно ли это? Ведь тогда почти весь мой мир был заполнен страхом, что я что-то сделаю не так, и родители меня накажут. И мне казалось, что ничего другого в жизни просто больше нет, и никогда не будет. Нет, бывают, конечно, еще Новый Год и День Рождения. Но ведь они так редко случаются! А еще я хотела поскорее стать взрослой, чтобы никогда не ошибаться. Но ведь взрослые умирают!!!
   А сейчас? Что я думаю о смерти сейчас, когда я стала взрослой? Да-да, я стала взрослой, пусть даже мои родители считают меня ребенком! Сейчас я знаю, что никакой смерти нет! Есть лишь момент, когда ты покидаешь этот опостылевший глупый мирок, и входишь в другой, свой собственный, сияющий, солнечный, теплый, где ты - все! Ты принцесса и королева, богиня и средоточие всего-всего-всего! Ты сама строишь свои дворцы, сажаешь свои сады, даешь жизнь животным и птицам. Боже мой, неужели такое возможно? Ах, как бы мне хотелось... Но все равно страшно! Очень страшно! Неужели нельзя сделать все каким-нибудь таким образом, чтобы не было так страшно? Сальвадор говорит - нет, нельзя. Он говорит, страх - это инструмент, который помогает нам совершить ПРОРЫВ. Я еще не уверена, что точно знаю, что он имеет ввиду, но, кажется, начинаю догадываться...".
  
   Следующая закладка.
  
   "...Кто следующий? Кто пойдет в прорыв двадцать девятого? Ирка говорит, что она. Но я знаю точно: она не прыгнет. Она слишком сильно любит Сальвадора, и прыгнет только после него. Или вместо него. Или если он прикажет...".
  
   Двадцать девятого? Шу посмотрел на дату записи. Пятнадцатое октября. А сегодня? Двадцать седьмое. Двадцать седьмое! Вот дьявол! Они что, сговорились? Послезавтра какой-то очередной малолетний шизик полезет на крышу! И послезавтра же срок доклада по делу. Черт! Черт! Черт! Похоже, мы влипли. Я влип, иманапуп!
   Шу какое-то время взволнованно пыхтел, не произнося ни слова. Потом взял себя в руки и прочел все места, где стояли закладки.
  
   - Иван, а что, кроме того, что вы отметили, больше нет ничего интересного?
  
   Мужчина поморщился:
  
   - По крайней мере, там больше нет ничего интересного для вас, - он выделил последнее слово. - Все остальное не имеет прямого касательства к делу.
  
   - И все же я хотел бы посмотреть сам. Вы не дадите мне дневник на время?
  
   - Нет! Поймите и простите меня. Для вас это просто бумажки, и даже, как я понимаю, пока не вещдок. А для меня..., для нас...
  
   Сурьмин, до сей поры жестко, с вызовом смотревший в глаза оперативнику и говоривший с напором, замолчал и потупился. В горле его что-то заклокотало, и он опустил голову еще ниже. Шу при этом испытал величайшую неловкость, как бывает, наверное, со многими, кто невольно застанет сильного человека в минуту слабости.
   Он торопливо пролистал несколько страниц дневника, стараясь не глядеть на Ивана. На глаза ему попался рисунок, сделанный сбоку на полях. Это было схематичное изображение стрелы, или копья, как их рисуют дети, только без оперения и с довольно коротким древком. Стрела смотрела треугольным острием вверх. И где-то примерно от середины боковых граней треугольника горизонтально в стороны отходили две короткие черты. Шу показалось, что он уже где-то видел нечто подобное. Он еще раз бегло пролистал весь дневник, и обнаружил похожее изображение еще дважды. Серега вряд ли обратил бы внимание на эти рисунки (чего тут странного, Пушкин, например, вообще любил всякие рожицы рисовать), если бы не тот факт, что ничего другого девочка больше не рисовала. Ни тебе большеглазых принцесс, ни Микки-Маусов, ни чего бы то ни было другого, что можно встретить в любом девичьем альбоме.
  
   - Иван, - Шу позвал Сурьмина, который все так и сидел, понурив голову. - Простите, что это такое?
  
   Отец девочки устало поднял глаза и посмотрел, на что ему указывает Шу.
  
   - Ах, это? Понятия не имею! Вероятно, это имеет какое-то отношение к ее... увлечению, - Иван замялся, решая, стоит ли об этом говорить. Но вскоре, видимо, решил, что стоит. - Вы знаете, у нас с полгода назад вышел с Лерой скандал. Лена... Ее мать, - он посмотрел в сторону комнаты, где осталась женщина, - случайно заглянула в ванную, когда Лера там мылась и не заперла дверь на щеколду. И увидела у нее татуировку... Вот здесь.
  
   Иван ткнул себя пальцем куда-то в левую сторону груди.
  
   - Вот это самое, что и здесь, - он кивнул на дневник. - Вы знаете, Лера была очень послушная, порядочная и воспитанная девочка. Никогда нам с матерью ни в чем не перечила. Ни сигарет, ни какого алкоголя... А тут - тату! Мы чуть с ума не сошли! Ну, и...
   Махнул рукой и отвернулся.
  
   - А не могла она из-за этого, ну, из-за вашей ссоры... - Шу замолчал на полуфразе.
  
   - Нет, не думаю. Это было давно. Мы после этого успели с дочкой сто раз помириться.
  
   Сурьмин вымученно вздохнул и встал из-за стола.
  
   - Если у вас больше вопросов нет, я бы хотел...
  
   -Да-да, конечно! - Шу тоже подорвался со стула, - вот только, если позволите...
  
   Он достал свой мобильник и сфотографировал каждый найденный рисунок и все страницы, где были закладки. После этого, забив номер Сурьмина в свой телефон и заручившись вялым позволением звонить, ежели появятся еще вопросы, покинул печальную квартиру.
   Выйдя из подъезда и в очередной раз прокляв холодный дождь, Серега повернул налево и скоренько потрусил в сторону метро. Он уже почти добежал до угла Лериного дома, когда неловко оступился на какой-то ямке с водой и со всего маху упал на четыре точки. Джинсы ниже колен тут же промокли насквозь. Обе ладони были в грязи. Держа пальцы растопыренными, на весу, Шу покрутился из стороны в сторону, ища поблизости что-нибудь, обо что можно было бы вытереть руки. Ближе к стене дома за невысоким палисадом росли какие-то кусты, с которых еще не успели облететь все листья. Шу уже направился было к ним.
   И тут его словно бы кто доской по башке саданул! Он стоял, как вкопанный, мок под дождем и тупо пялился на стену дома чуть повыше кустов. На сером кирпиче, выведенная белой краской, разрывала нарисованную преграду остроконечная стрела.
   Не заботясь больше о чистоте своих штанов, Серега вытер о них руки и полез в карман за мобилой. Сегодняшняя фотоколлекция пополнилась еще парочкой стрел. Потом пролистал сохраненные снимки, и убедился, что ему не померещилось. Стрела на стене дома, в отличие от лериного дневника, была направлена острием вниз.
  
  
   3
  
   Идти куда-либо в таком виде было уже невозможно. Так что, добравшись до дому, Шу как следует отогрелся под горячим душем, слопал яичницу и пяти яиц и запил ее обжигающим сладким чаем. После чего, несмотря на слипающиеся глаза, решил, что благодушествовать на сегодня еще рано, и уселся на телефон.
   Для начала он позвонил в единый информационный центр и запросил сведения обо всех произошедших в течение последнего года самоубийствах, совершенных путем падения с высоты. Получив эту информацию, он выяснил возраст "прыгунов" (почти всегда - молодой), места происшествий (у него родилась одна идея, которую он постановил себе проверить назавтра), а также в какие морги доставлялись погибшие. После чего принялся их обзванивать, разыскивая патологоанатомов, производивших вскрытия. Помимо обычных вопросов, интересующих розыскника, - не было ли повреждений на телах, не связанных с падением, следов издевательств или насилия, проводились ли тесты на наркотики и алкоголь, - Серега задавал так же и еще один, не совсем обычный. Были ли на телах самоубившихся татуировки, если да, то какие именно и где. И тут ему повезло. Из восьми "прыгунов" пятеро носили ниже левой ключицы изображение стрелы.
   Сонливость прошла без следа. Шу ощущал захватывающий все его существо охотничий азарт. Ноздри его трепетали, пальцы подрагивали. Делая звонки, он уже не мог усидеть на месте, и метался по квартире с трубкой возле уха. Получив нужную информацию, подбегал к столу, делал пометки на листке бумаги и тут же начинал звонить дальше.
   Когда были совершены все возможные звонки, а время подошло к семи, Серега сварил себе кофе, притащил ноутбук на кухню и, откусывая от здоровенного бутерброда с сыром, окунулся в бушующие воды мирового информационного океана.
   Перво-наперво он пробил все ссылки, фигурировавшие в депутатском запросе. Потом постепенно задавая разные параметры поиска, изменявшиеся по мере того, как Шу вникал в проблему, попытался объять весь информационный массив во всем его многообразии.
   Информация была самая разноплановая, из которой становилось понятным только одно: молодежь действительно общается на тему прыжков. Однако говорить о какой-либо организованной группе, имеющей конкретные цели и задачи, было невозможно. Не было (по крайней мере, Серега не нашел) какого-либо отдельного сайта, портала, чего-нибудь такого, что можно было бы назвать виртуальным клубом самоубийц-прыгунов. Пара-тройка групп "Вконтакте", столько же в "ЖЖ", "Твиттере" и других соцсетях. Кое-что писали блоггеры, но по всему чувствовались, что они лишь кормятся около проблемы, но вряд ли вовлечены в нее по-настоящему. Несколько обсуждений на форумах, из которых интерес представляли лишь единицы, все остальное - низкопробный флуд.
   Много писали психологи. Собственно, их мнение чаще всего подавалось, как узаконенная точка зрения официальных властей. Нередко в таких статьях вообще чувствовался неприкрытый заказ. "Синдром юного Вертера" - так звучал их приговор. Шу не поленился разыскать и бегло просмотреть произведение Гёте, послужившее авторитетной основой, матрицей, на которой был сформулирован синдром. Героем данного литературного произведения являлся молодой человек, покончивший с собой из-за несчастной любви. Собственно говоря, у Гёте ничего не было о массовых самоубийствах, а причина, приведшая Вертера на небеса, вовсе не являлась характерной для самоубийц, которыми "посчастливилось" заниматься Шу. Предсмертные записки, в тех случаях, когда их находили, чаще всего говорили о несовершенстве мира, либо вообще ограничивались "прошу никого не винить", без какого бы то ни было объяснения причин. Синдромом юного Вертера называли волну массовых самоубийств, носящих подражательный характер, и происходящий после какого-либо первого случая, широко и не без налета готической или синтоистской романтики освещенного средствами массовой информации. Что собственно, и произошло в восемнадцатом веке после выхода из печати "Страданий юного Вертера".
   Вся эта депрессивная информация постепенно погружала Шу во вполне объяснимое настроение. В подобное состояние он впал лишь однажды в своей жизни, когда заинтересовался, от чего же там фанатеет его батя, и, стащив его плеер, после трехчасового непрерывного прослушивания старых альбомов Depeche Mode чуть не впал в ступор.
   "А не пойти ли мне переодеться в черное, и не вставить ли в кроссовки розовые шнурочки?", - с усмешкой подумал Серега.
   Самое сильное впечатление на него произвели два видеоролика, выложенные неизвестными на YouTube. На них были непосредственно зафиксированы случаи самоубийств. Работа явно была любительской, качество довольно низкое. Однако от этого впечатление только усугублялось. Впрочем, по тому, как камера без рывков и характерной "ручной" дрожи вела падающее тело до самой земли, становилось понятно, что оператор явно готовился, и зафиксировал камеру на штативе. А это означало, что он наверняка знал, где и когда ему нужно находиться. Ролики были размещены на разных каналах, различающиеся имена которых представляли собой абракадабру из мешанины символов. Тем не менее, по некоторым характерным приемам съемки, выбору ракурса становилось очевидным, что авторы обоих роликов - одно и то же лицо.
   Больше всего Шу интересовала личность Сальвадора, упомянутого в дневнике Леры Сурьминой. Кто он такой и, самое главное, где его можно было бы повстречать? И не он ли и есть анонимный оператор видеосъемки? Серега чувствовал, что уже сейчас имеет, что сказать этому подонку! Да что "сказать"! Брать его надо, сволочь такую!
   Шу так раздухарился, что целых пять минут бегал по кухне из угла в угол, и шумно дышал, как разъяренный буйвол. Потом приказал себе успокоиться и снова уселся за ноут. Кто же ты такой, Сальвадор? Как мне достать-то тебя, родной?
   Серега схватил ручку и стал ею вращать, зажав между средним и указательным пальцами. Взор его то замирал на экране компьютера, то бесцельно скользил по предметам кухонной обстановки. Острый кончик ручки совершал круг за кругом. И вдруг остановился. Глаза расширились и замерли, а лицо стало напоминать какую-то малоэстетичную африканскую маску.
   "Ах, я баран!", - думал Шу, - "Ах, я осёл миксолидийский!". Почему именно "миксолидийский", не смог бы ответить и сам Серега. Он схватил лежащий рядом с ноутбуком мобильник, пощелкал кнопками и, разыскав нужный номер, нажал вызов.
  
   - Алло! Иван? Иван, простите, ради бога. Это Серегей Шульженко, опер из... А, узнали! Хорошо. Скажите, а вот эта Ирка, которую все время вспоминает Лера, это кто? Подождите, подождите, как вы сказали? Григорьянц? "Цэ" на конце? Одноклассница? Да вы что! Вот это удача! А, нет. Нет, простите... А вы случайно не знаете, где она живет, телефон? Так, пишу.
  
   Карандаш в руке Шу забегал по бумаге.
  
   - Да, пока все. А... А, впрочем, ладно. Ничего. До свидания.
  
   Серега встал со стула, в задумчивости вышел из кухни в коридор, потом сделал несколько шагов обратно, и замер, покачиваясь с пятки на носок и глядя в потолок. Процессы, происходившие в это время в его голове, были весьма продуктивными. И принесли бы, вне всякого сомнения, блестящий результат, если бы в самый неподходящий момент не вмешались эмоции. Как выражалась Серегина мама, нетерплячка одолела. Шу опять схватил телефон и, читая по бумажке, набрал номер. После нескольких гудков ему ответил девичий голос:
  
   - Алло?
   - Ирина?, - спросил Шу и, услышав утвердительный ответ, продолжил. - Здравствуйте. Лейтенант полиции Шульженко.
  
   - Чего? Какой "полиции"? Вальтер, это ты, что ли? Кончай прикалываться, мне некогда!
  
   - Да нет, Ира, это не Вальтер. Это и в самом деле лейтенант Шульженко, оперуполномоченный отдела по расследованию убийств. Я занимаюсь делом вашей подруги, Леры Сурьминой. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
  
   - Да-а-а? - протянула недоверчиво Ира, - И какие вопросы?
  
   -Ну, например, кто такой Сальвадор?
  
   В трубке повисло мертвое молчание.
  
   - Алло, Ирина? Вы меня слышите? Алло!...
  
   - Ничего я вам не скажу, понятно! - выпалила девочка скороговоркой. - И не звоните мне больше. А будете приставать, я родителям пожалуюсь. Мне, между прочим, еще четырнадцати нет!
  
   И отключилась. Шу с досады чуть не запустил в стену ни в чем не повинной трубкой. На повторные вызовы никто не ответил.
   "Вот, дурак!", - ругал себя последними словами Шу. - "Ну, чего было не дождаться завтрашнего утра и не встретиться с девочкой лично! Хрен бы она тогда так просто отвертелась. Во истину говорят, хочешь запороть дело - позвони по телефону. Ну, ладно же, чертова кукла! Никуда ты от меня не денешься! Вызовем повесткой, пусть и в присутствии родителей, но все равно расскажешь все, что нужно".
   Немного подумав, он сделал то, с чего на самом деле и нужно было начать: позвонил отцу Ирины и довольно быстро получил его согласие на разговор с дочерью, и даже договорился о встрече через час-полтора у них дома.
   "Вот, так-то, Ирунчик! А мы, кстати, тебе еще один сюрпризик подготовим!". Шу радостно потер руки и опустил их на клавиатуру.
   Спасибо тебе, Паша Дуров, за счастливое околокомпьютерное детство! Серега вошел на сайт "Вконтакте". В строке поиска забил "Григорьянц Ирина". Потом уточнился по месту, номеру школы и возрасту. И - вуаля! Здравствуй, Ира!
   С фотографии смотрела красивая черноглазая пухлогубая девочка с веселым и каким-то очень детским взглядом. Даже не верилось, что именно она минуту назад столь решительно и даже грубо отшила взрослого мужика.
   Так, ну ладно. Теперь посмотрим, кто там у тебя в друзьях. Друзей было много. Среди них несколько мальчишек ириного возраста, и пара-тройка более взрослых парней. Ни под одной из фотографий не стояло подписи "Сальвадор". Ну, это и понятно. Не все же подписываются кличкой (а то, что Сальвадор - это прозвище, Шу не сомневался). Все портреты имели нормальные имена и фамилии. Ну, что же, придется поискать, подедуктировать.
   Сверстников Шу отмел сразу, потому как не припомнил, чтобы девчонки в их классе, когда он сам еще учился в школе, засматривались на одноклассников. И уж тем более они ни при каких условиях не стали бы слушать, что за околесицу несут их сверстники. И то правда. Одноклассники Сереги в возрасте тринадцати-четырнадцати лет мало что могли сказать вразумительного. Так что тот, кого Ира и Лера слушали, открыв рот, кто мог им что-то внушить, объяснить, чем-то увлечь, наверняка был постарше.
   Таким образом, после радикальной чистки, среди друзей Иры Григорьянц, достойных на роль Сальвадора, осталось четверо.
   Один из них, жгучий брюнет с выдающимся носом, был отвергнут Серегой почти сразу. Несмотря на другую фамилию, это оказался, как сходу и предположил Шу, двоюродный брат Ирины.
   Итак, трое. Кто из них? А если Сальвадора здесь вообще нет? Ведь может такое быть, что он не зарегистрирован в этой соцсети? Запросто! Или зарегистрирован, но в друзьях у Иры не состоит? Легко!
   Взмолившись всем сыщицким богам одновременно, Шу принял за аксиому, что Сальвадор - один из этих троих. Кто? Вот этот, с темными вьющимися волосами и в берете а-ля Че Гевара? А что? Че Гевара, Сальвадор, - очень близко, так прям и дует карибскими ветрами. Опять же, "Patria o muerte!", "Venseremos!" и все прочее в том же духе. Не тебя ли я ловлю, красавчик? А когда, порывшись в фотоальбомах Ирины, Шу нашел снимок, на котором они были запечатлены втроем, - Че (как его уже окрестил для себя Серега) посередине, обнимает руками за плечи прижавшихся к нему с обеих сторон Леру и Ирку, - то сомнения его почти отпали. Звали парня Максим Галахер. Пройдя на его страничку, Шу узнал, что Максим учится на третьем курсе политеха.
   Зафиксировав всю только что добытую информацию, Серега для очистки совести рассмотрел двух оставшихся после отсева парней. Один, Игорь Забалуев, русоволосый худощавый парень, учился на психологическом факультете в педагогическом. Какая-то настороженность возникла было в голове Шу, но промелькнула и тут же исчезла. У Игоря было простое, располагающее к себе лицо, выражение глаз спокойное, и даже какое-то безмятежное. На роль главного злодея по представлениям Шу парень явно не тянул.
   Последний оставшийся кандидат, Рустем Керимов, двадцати трех лет (ровесничек, иттить его двадцать!), казалось, смотрел со снимка прямо Сереге в глаза. Взгляд острый, завораживающий, прямо как у змеи. Рустем нигде не учился. Работал инструктором йоги в каком-то фитнес-клубе. И что особенно интересно, увлекался эзотерикой и оккультизмом. Его смуглое восточное лицо с аккуратно подстриженной эспаньолкой отчасти делало его похожим не то на испанца, не то на латиноамериканца. Прозвище "Сальвадор" подошло бы и ему.
   Шу скопировал на свой комп фотографии всех троих, потом расставил их на рабочем столе друг подле друга, и принялся изучать, подолгу вглядываясь в каждую физиономию и прислушиваясь к внутреннему голосу.
   Такой предварительный анализ полную ясность не внес. Каждый! Каждый из этих молодых парней мог оказаться Сальвадором. Но Серега не унывал. Ничего! Вот сейчас поедем, покалякаем с Ирой Григорьянц, а завтра, если потребуется, он "пробьет" всех троих при личной встрече. И как только он точно узнает, кто из троих Сальвадор, надо будет его тут же брать.
  
   Было около половины девятого, когда Серега позвонил у дверей большой квартиры Григорьянцев. Они жили в новом доме на той же улице, что и Сурьмины. Поэтому Шу, оказавшись во второй раз за день в одном и том же месте, никак не мог отделаться от навязчивого ощущения дежа-вю. Его любезно пригласили внутрь лишь после основательного изучения полицейского удостоверения.
   Саркис Григорьянц оказался на редкость сговорчивым родителем. Кто хочет, может посчитать это странным, но только не сам Саркис. Он знал о Лере Сурьминой. И то, что он знал, его совсем не радовало. Даже если сначала у него и были сомнения, разрешать ли оперативнику задавать вопросы его несовершеннолетней дочери, то они мгновенно отпали после того, как Шу показал ему некоторые выдержки из лериного дневника, дальновидно распечатанные им с отснятых телефоном файлов.
   Саркис усадил гостя на диван и через минуту привел из другой комнаты дочь. Ирина бросала на Шу испепеляющие взгляды, но видно, перечить отцу не решалась. Увидев девочку, хотя правильнее было бы сказать, девушку, потому как Ирина, не смотря на остаточную подростковую угловатость, явно входила в пору, Шу поразился, насколько далеко отстоит от оригинала фотография, виденная им в интернете. Стройная, по девичьи легкая, но уже вполне женственная фигура дополнялась милым личиком с огромными темно-карими глазами в обрамлении густых длинных ресниц. Гнев, вызванный появлением оперативника, разрумянил ее смуглые щеки, и это придавало девушке еще больше очарования. Шу невольно залюбовался ею, и не сразу вспомнил, зачем пришел. "Ну, нет", - думал он. - "Нужно быть последней сволочью, чтобы позволить такой красоте сгинуть за здорово живешь! Я буду не я, если этого гада Сальвадора не достану!".
   С трудом оторвавшись от созерцания девушки, Серега начал:
   - Ирина, я очень хорошо вас понимаю, - сказал он, бросив взгляд на Саркиса, устроившегося тут же в кресле. - Я не намного старше вас... - ответная презрительная усмешка. - ...но поймите и вы. Если мы сейчас ничего не сделаем, погибнет еще кто-нибудь. И возможно, не один человек. Ведь вашей лучшей подруги уже не стало...
   Сергей замолчал, неуверенно подбирая слова, не зная, к каким доводам прибегнуть, чтобы убедить девушку.
  -- Чего вы от меня хотите? - Ира с вызовом вскинула подбородок.
  -- Мне нужен Сальвадор.
  -- Я сказала - нет! От меня вы ничего не добьетесь!
  -- Ира! - встрял в разговор Саркис. - Ты как со старшими разговариваешь?!
  -- Тоже мне, старший нашелся, - буркнула она, презрительно скривив губы и отворачиваясь к стене. Шу и в самом деле в свои двадцать два выглядел, как мальчишка.
  
   Вся ее напряженная поза, - руки сложены на груди, ноги скрещены и спрятаны под стул, - говорила о том, что девушка ушла в глухую защиту. Пауза затягивалась. Серега чувствовал, что ему катастрофически не хватает опыта ведения беседы со свидетелем. Фиаско неумолимой походкой приближалось к нашему пинкертону. Но Его Величество Случай рассудил иначе.
   Зазвонил телефон. Звук доносился из кармана ириных джинсов. Девушка нехотя достала трубку, пробурчала в нее что-то вроде "Нет, сейчас не могу", и отключилась.
  -- Ира, кто это звонил? - спросил Саркис, подозрительно глядя на дочь.
  -- Папа, ну какая тебе разница! И вообще, это мое дело! - девушка встала со стула. - Если у вас все, я ухожу...
  -- Так, не понял, куда уходишь, - Саркис тоже поднялся с кресла и встал перед дочерью, загораживая ей проход.
  -- Папа, пусти! Мне нужно идти!
  -- Идти? То есть, из дому? Куда ты собралась на ночь глядя? Пока толком не скажешь, никуда не пойдешь!
  
   В ответ девушка лишь промолчала, вперив в отца оскорбленный взгляд. Потом развернулась и демонстративно направилась обратно на свое место. Не успела она дойти до стула, телефон зазвонил вновь. На этот раз Ира не стала отвечать, а просто сбросила вызов, даже не посмотрев на экран телефона.
  
  -- Что же ты не отвечаешь? - полюбопытствовал Саркис. - Тебе что, не интересно, кто звонил?
  -- Представь себе, неинтересно! - воскликнула девушка.
  -- А вот мне очень интересно. Дай сюда телефон! - и Саркис протянул руку.
  -- Папа! - возмущению Ирины не было предела. - Это мой телефон! Это мое личное дело! Это мне звонят, а не тебе!
  
   Она подскочила к стулу и отгородилась им от отца, пряча руку с телефоном за спину.
  
  -- Я говорю, дай сюда телефон! - Саркис шагнул вперед, пытаясь перехватить дочь за плечо.
  
   Но она крутанулась, и ушла от протянутой отцовской руки. Саркис несколько мгновений просто смотрел на Ирину, ничего не предпринимая. Чувствовалась, что девчонка его изрядно достала. Он шумно сопел, кулаки его опущенных вниз рук то сжимались, то разжимались. И вдруг он разразился длинной гневной тирадой, из которой присмиревший на своем диване Шу не понял ни слова. Зато Ирина поняла все просто отлично. Губы ее задрожали, лицо исказилось в некрасивой гримасе. На глазах показались слезы. Девушка что-то ответила ему на том же языке и со всего размаху швырнула телефон в кресло, где до недавнего времени сидел Саркис. Потом метнулась мимо него в свою комнату и громко хлопнула дверью.
   Отец минуту в немой ярости смотрел ей вслед. Потом взял из кресла телефон и пощелкал кнопкам. Видимо, найдя то, что искал, он шагнул к Шу и протянул ему телефон экранчиком вперед, жестом предлагая Сереге самому прочесть, что там написано. А там в графе принятых вызовов в двух последних строчках значилось "Сальвадор".
   Не веря в свою удачу, Шу схватил аппарат и быстро переписал себе телефонный номер. Потом повертел трубку в руках, пытаясь врубиться, какая же неоформившаяся идея не дает ему покоя. И тут он понял! Разблокировав клавиатуру ириного телефона, он пощелкал клавишами, выбрал учетную запись "Сальвадор" и стал писать SMS.
   "Не могу сейчас говорить. Чего звонишь?", - отправить. Минута, другая, третья минута ожидания и сомнений. Эврика! Сработало! Телефон издал паровозный гудок, извещая, что пришло сообщение. Открыть.
   "Ты что, забыла? Сегодня в десять".
   Серега почесал в затылке и отбил:
   "Нет, не забыла. Где?", - отправить.
   Минута. Вторая. Саркис заинтересованно наблюдает за Шу.
   Паровозный гудок.
   "Блин, я ж тебе вчера сто раз повторил - в прачечном! Все наши здесь уже. Давай, подгребай!".
   Серега отбил "ОК" и вернул телефон Саркису. Быстрый взгляд на часы. Двадцать один - пятнадцать. Да, времени маловато. Если что-то предпринимать, то прямо сейчас. И Шу сорвался с места. Наскоро простившись с Саркисом в коридоре и хватив в охапку куртку, оперативник стремительно покинул квартиру. Не дожидаясь лифта, понесся по лестнице вниз. Вылетел во двор, и бегом - к метро. На ходу он лихорадочно соображал, что это за "прачечный". Комбинат? Поздновато, они, наверное, уже все закрыты. Да и что им там делать! Прачечный мост? Но ведь написано "В прачечном", а не "На". Но воображение уже услужливо воспроизводит Летний Сад, набережную, Неву и впадающую в нее Фонтанку с перекинувшимся через нее горбатым Прачечным мостом. Погоди-ка!
   Разогнавшийся Серега вдруг останавливается, как вкопанный, в приступе внезапного озарения! Ну, конечно! В Прачечном! В Прачечном дворике! Как же он сразу-то не сообразил!
   Шу припустил еще быстрее, додумывая на ходу.
   Совсем недавно, этим летом, гуляя с одной из своих подружек, коренной петербурженкой, он был приятно удивлен неожиданным зрелищем. Подружка, отлично знавшая свой родной город и желая поразить Шу, завела его какими-то тихими второстепенными улочками во двор, типичный питерский колодец, где все стены старых домов покрывала красочная мозаика и барельефы. А в одном месте на стене дома красовались трафаретные портреты нескольких узнаваемых знаменитостей, среди которых был и Че Гевара, кстати. Вся эта красота, как позже узнал Шу, была творением рук художника-энтузиаста Лубенко и студентов расположенной рядом Малой академии искусств. В самом дворе вместо детских песочниц расположились многочисленные скульптуры разных животных, птиц и сказочных персонажей. И все это было таким красочным и по-детски задорным!
   Серега, отродясь не страдавший топографическим кретинизмом, в тот раз попав во дворик, почему-то совершенно не представлял, где точно он находится. Каково же было его удивление, когда дождавшись, пока Шу насмотрится на этот сказочный паноптикум, довольная произведенным эффектом подружка повела парня куда-то еще дальше, вглубь двора, где находилась стена с аркой. Там оказались огромные ворота, казавшиеся закрытыми наглухо. Но в них нашлась небольшая калитка, открыв которую и на миг ослепнув от солнца (во дворике было сумрачно), Серега с удивлением воззрился на лежавшую у его ног Фонтанку с решеткой Летнего Сада на противоположном берегу.
   Справа был виден Прачечный мост. Пожалуй, из всех многочисленных небольших питерских мостов, только это название и запомнилось Шу. Да еще разве Поцелуев мост. Но не о нем речь. Поинтересовавшись как-то происхождением названия моста, Серега узнал, что комплекс зданий, откуда он только что вышел, был прачечным комбинатом, обслуживавшим в царские времена Зимний Дворец.
   Одним словом, Прачечный дворик был местом очень харизматичным, со своим особым духом, да еще к тому же мало кому известным. Да еще в центре города. Да еще не слишком далеко от метро, только Троицкий мост перебежать - и вот она, "Горьковская". Так почему бы не избрать это место для тусовок?
   В глубине души Серега понимал, что все его построения притянуты за уши. Но во-первых, ничего другого ему не оставалось. Как времени, бег которого Шу ощущал почти физически. А во-вторых, уж так все красиво складывалось! И воодушевленный молодой опер еще быстрее припустил в сторону метро...
  
   Прикинув, что калитка в воротах, перекрывающих выход из Прачечного дворика в сторону Фонтанки, по вечернему времени запросто может оказаться закрытой, Серега не поленился обойти дворик со стороны улицы Чайковского. Да и скрытно подобраться оттуда было полегче. Скользя темными колодцами, последовательно перетекающими друг в друга, стараясь не попадать в светлые пятна льющегося из окон света, Шу крался к Прачечному. Фигурки зверей и птиц, стоящие в полумраке, казались живыми: тронь - и взлетят, прыгнут, побегут. Серегу потряхивало от волнения и легкой жути, что навевали на него эти темные сказочные существа. "Хорошо, хоть проклятый дождь на время прекратился, а то удрожался бы в доску", - подумал сыщик.
   Вот, наконец, и место назначения. В темноте пока не видно, есть ли кто-нибудь во дворе. А вдруг он ошибся? У Шу громко екнуло сердце. А вдруг...
   Он до боли в глазах всмотрелся в темноту, не решаясь подойти ближе.
   Там кто-то был.
   Где-то на периферии восприятия света, более темные на темном, в центре двора возле скамеек проступали человеческие силуэты. Никаких деталей разобрать было невозможно, лишь время от времени вспыхивали оранжево-алые огоньки сигарет.
   Боясь выдать себя, Серега, казалось, перестал дышать и сделал несколько неслышных осторожных шагов, прячась в тени ближайшей стены. Отсюда уже были слышны приглушенные голоса.
   "Господи, превеликий боже! Илуватар всея Руси", - молился про себя Шу, отродясь не знавший ни запева, ни аминя. - "Сделай так, чтобы это были они!".
   Не известно, какие боги услышали его отчаянную мольбу. Но тут он, приглядевшись как следует к одному из темных силуэтов, распознал в неестественном абрисе головы нахлобученный на нее берет.
   "А-а-а! Команданте Че! Буэнос ночес!", - Шу, все еще боясь поверить себе, лелея свою удачу, как синичку в ладонях, ощутил ликование, охватывающее все его существо. И как будто бы для того, чтобы сомнения окончательно покинули Серегу, ангел-хранитель неслышно вспорхнул с его правого плеча, подлетел к темным фигурам, рассевшимся как куры на насесте на спинках поставленных в кружок скамеек, и дернул одного из них за то, за что обычно дергает человека черт. "Дернутый" при этом отчетливо произнес:
  
  -- Сальвадор, передай зажигалку...
  
   К кому он обращался, Шу конечно же, не разглядел. Да и зачем! Вот же он, красава! Максим Галахер по прозвищу Сальвадор! Ну, теперь-то ты от меня не уйдешь!
   Так думал молодой оперативник, в воображении своем уже застегивая браслеты на запястьях этого мерзавца. Правая рука потянулась под куртку к левой подмышке. Ах, черт! Ствол на работе оставил! Ну, ничего, я его и так возьму!
   Где-то далеко в глубине серегиной души что-то безнадежно вопило о благоразумии, с которым в последние дни у него случился явный напряг. Это ж надо, так проколоться с Ириной! Хорошо, случай выручил. Вот и сюда поперся один, не вызвал подмогу, даже не предупредил никого.
   Н-е-е-т! Теперь-то уж он точно не даст маху! Постоит тихонько, послушает. Дождется, пока они не начнут расходиться и пойдет за Сальвадором. А там...
   Хитрым и благоразумным планам почему-то не суждено было сбываться в этот замечательный дождливый вечер. Сначала Шу с нарастающим ужасом ощутил, как в нагрудном кармане завибрировал телефон. Затем, не прошло и трех секунд, тишину двора разорвал бравурный марш Радецкого.
   На мгновение центром вселенной стал трезвонящий серегин мобильник, а весь мир замер вокруг него, как парализованный. Казалось, даже капли вновь начавшегося дождя повисли в воздухе.
   Во второе мгновение все резко пришло в движение. Со стороны лавок донеслось "Атас, делай ноги!", и темные фигуры сорвались с места в противоположную от Шу сторону. Тот, кого Серега идентифицировал, как Макса Галахера, активно стаскивал со скамеечного насеста замешкавших товарищей и чуть ли не пинками придавал им ускорение. Впрочем, немногие из заговорщиков нуждались в понукании. Самые шустрые уже проскочили к арочным воротам, выходящим на Фонтанку. И несчастный Серега, скрежеща зубами от отчаяния, увидел, как на фоне абсолютной черноты арки вдруг загорелась светлая вертикальная полоса. Вот она стремительно расширилась до бело-желтого прямоугольника, в котором один за другим, то закрывая свет, то вновь открывая его, стали мелькать силуэты убегающих людей.
  -- Стоять! - что есть силы заорал Шу и рванулся вперед, как будто сдавал норматив по челночному бегу. - Галахер, стоять, сука!
  
   Замешкавший у скамеек Галахер полуобернулся на крик, и потерял на этом еще пару секунд. Их-то как раз и не доставало Сереге, чтобы настичь противника и вцепиться в рукав его куртки.
  -- Ну, все, команданте! Попался! - выдохнул Шу и рванул парня к себе.
  
   Тот, вместо того, чтобы сопротивляться, вдруг как-то расслабился и сам сделал шаг навстречу Сереге.
  -- Руку отпусти, - прошипел он сквозь зубы, глядя оперативнику прямо в глаза.
  -- Ага, ща... - Серега не договорил.
  
   Где-то снизу, на периферии зрения что-то быстро промелькнуло. Вспышка яркого света в глазах слилась с резкой болью в солнечном сплетении. Потом Серегу вязкой волной накрыла темнота...
  
   ... Он очнулся от холода. Капельки дождя, падавшие на его лицо, собирались в струйки и затекали за шиворот, по-предательски проникая в нежную теплоту укрытого одеждой тела. К горлу подкатывала тошнота. На позвоночник давило что-то твердое, причиняя резкую боль. Серега осторожно повернул голову, пытаясь понять, где находится. Вокруг пустой темный двор и лавки, на одной из которых он и лежит. Одна из деревянных поперечин давит ему в спину.
   Шу медленно, очень аккуратно встал на ноги. Что-то легкое скользнуло по его груди и упало на землю. Серега наклонился и поднял с земли небольшой блеснувший поверхностью прямоугольник. Пригляделся. Удостоверение. Его, Сереги, полицейское удостоверение. Неприятно опустело внизу живота. Н-да! Не хотелось даже и думать о том, что было бы, если бы оно пропало. Хорошо еще, оружие не взял.
   Шу посмотрел на часы. Без десяти одиннадцать. Оглядевшись для порядка еще разок и убедившись, что на сегодня он профукал все, что мог, Серега понуро побрел со двора прочь. Туда, где блестела в свете фонарей выгнутая спина Троицкого моста, и еще дальше, к летающей тарелке метро "Горьковкая".
   Так бесславно закончился для Сереги Шу первый из трех дней, отведенных начальством на установление истины в деле о "прыгунах".
  
   4
  
   Пижонские серегины туфли после вчерашних служебных прогулок были все еще безнадежно мокры. Джинсы валялись в корзине для грязного белья. Так что Шу ничего не оставалось, как напиндюрить купленные недавно пятнистые штаны в стиле "милитари" и старые, еще курсантские, берцы. Ну, что же, для нынешней погодки, которой продолжают нас радовать небеса, прикид в самый раз!
   Шу сунул в уши горошины телефонной гарнитуры и шагнул за порог. Вчера, шаря в Сети в поисках какой-нибудь полезной инфы, он частенько натыкался на ссылки, так или иначе приводившие его на сайт группы "The BreakOut!". Судя по всему, ребятки решили как следует пропиариться на горячем. Чтобы убедиться в этом, Серега качнул парочку их альбомов и залил себе на мобильный, оставив прослушивание на утро. Все равно в метро и маршрутке до службы пилить не меньше часа. Так что совместим полезное с приятным.
   Идиллически-грустные и возвышенные баллады на темы, вращающиеся вокруг смерти, ее неизбежности и даже необходимости, составляли ядро обоих альбомов. Печальное и чаще всего неаппетитное на вид явление окутывал некий романтический флер, делавший смерть чуть не самым желанным и ожидаемым событием в жизни героев этих песен.
  
   "...Ты воздвигаешь монумент
   из пустоты и света.
   Лишь розы четные лежат,
   И знает только верный брат,
   Где происходит это..."
  
   Или
  
   "Воспари!
   Раскинув руки, в поднебесье воспари!
   Мир внутри
   гораздо шире, чем несущийся снаружи.
   Собери
   все свои мысли, свои чувства собери,
   И взлетай
   Оковы серости обыденной разрушив..."
  
   На прорыв! Мы идем на прорыв!
   Мы дождались желанной поры... "
  
   Серега, всерьез увлекавшийся современной музыкой, даже не смог сначала точно определить стиль, в котором работала группа. Однако, поразмыслив, он все же причислил "The BreakOut!" к категории рок-групп. Не смотря на все нюансы исполнения и аранжировок, игра гитариста не оставляла никаких сомнений. Спустя какое-то время Шу даже показалось, что он узнает руку. Так играл Виталий Цвиль по прозвищу Шмайссер. Однако тут что-то не срасталось. Серега знал, что Шмайссер, в свое время создавший группу "Нежные стансы", какое-то время назад ушел из коллектива неизвестно куда. Поговаривали, что он задолжал кому-то немалую сумму денег, и свалил куда-то на заработки. Или свалил, чтобы спрятаться. А может и то, и другое сразу. Кстати, "Нежные", несмотря на свое приторно-розовое название, гнали такой трэшак, при звуках которого даже у парней из "Slipknot'а" на глаза слезы зависти наворачивались. А здесь!... Какой-то "Scorpions" в миниатюре!
   Всю дорогу до Кавалергардской, просушивая трек за треком, Серега попутно обдумывал, что и как он будет докладывать. Собственно говоря, доклад был еще вчера набран и распечатан на принтере. Но одно дело бумажки, совсем другое - живое слово.
   Шу собирался произвести неизгладимое впечатление на подполковника Величко. И то правда! Ну сколько можно дипломированного специалиста держать на подхвате. Вот он и докажет сегодня, что способен на многое! Ох, на многое! Конечно, кое о чем придется умолчать... Но Шу казалось, что он сделал уже нечто существенное, и рвался в бой.
   Однако шеф, завидев на пороге кабинета Серегу, лишь скептическим взглядом окинул его штаны, кивнул головой в знак приветствия и, начав совещание, выслушал одного за другим всех оперативников отдела, не обращая ни малейшего внимания на ерзающего от нетерпения Шу. Потом, когда все были отпущены, Величко соизволил, наконец, взглянуть на Серегу, протянул руку к его бумагам.
  
  -- Ну, чего накопал, сыщик? - произнес он и вперился в напечатанный текст.
  -- Товарищ подполковник, его надо брать!... - Шу начал вовсе не так, как хотел. А хотел степенно и вдумчиво. Какой-то чертик дергал его изнутри, в груди кипела жажда действия, и слова вылетали сами собой, какие-то слишком скорые.
  -- Погоди, родной! Ты чего? Кого брать? - брови подполковника взлетели вверх.
  -- Ну, как кого?! Зачинщика!...
  -- Какого еще зачинщика?
  -- Сальвадора. Есть там такой персонаж, пудрит малолеткам мозги какой-то фигней. Они и прыгают...
  -- И что ты ему предъявлять будешь? - Величко уже пробежал глазами серегину докладную, отложил ее в сторону и воззрился на подчиненного.
  -- Ну, как что? Сто десятую, "Доведение до самоубийства".
  -- Ишь ты, какой скорый! А ты в эту книжечку давно заглядывал? - рука шефа похлопала по потрепанному от постоянного употребления томику УК. Несмотря на по-жегловски прозвучавший вопрос, взгляд Величко был очень серьезен и источал неприкрытый скепсис. - А ну-ка, господин выпускник Университета МВД, напомни мне, что говорится в статье сто десятой УК РФ?
  
   Серега набрал было побольше воздуха, но тут понял, что казенные слова напрочь вылетели из его головы. Он сидел, как дурачок, и с выпученными глазами смотрел на шефа.
  
  -- Что, никак? - Величко насмешливо сузил глаза. - Эх, ты, волкодав! Скорохват, мля! На, читай, - и он, открыв книгу в нужном месте, перекинул ее через стол.
  
   Серега поискал нужный параграф и сконфуженно прочел:
  
  -- "...Доведение лица до самоубийства или до покушения на самоубийство путем угроз, жестокого обращения или систематического унижения человеческого достоинства потерпевшего ..."
  -- Вот! - не дал ему дочитать до конца подполковник. - Путем угроз, жестокого обращения и систематического унижения. Понял? Он, ну этот твой Сальвадор, им что, угрожал? Избивал? Насиловал? Держал в рабстве? У тебя вообще, с доказухой как?
  
   Серега глубоко вздохнул.
  
  -- Вот-вот! Никак, - хмыкнул Величко. - На, иди работай.
  
   Он кинул листки обратно Сереге. Тот с несчастным видом поднялся и направился было на выход.
  -- Стой, - Серега обернулся. Во взгляде подполковника появилась легкая снисходительность. - Сядь.
  
   Серега опустился на свой стул.
  
   - Ты не обижайся, Сережа! - миролюбиво проговорил шеф. - Уж больно ты горяч. Все норовишь бежать впереди паровоза. А торопиться здесь не стоит. Вот ты вчера, я вижу, очень продуктивно потрудился, - Серега благодарно взглянул на подполковника. - А выводов правильных не сделал. Во-первых, ты кого хватать собрался? Ты даже еще толком не знаешь, кто из этих троих твой Сальвадор... Да, не знаешь - не знаешь!, - замахал руками шеф на вознамерившегося было возражать Шу. - Во-вторых, про "Доведение..." забудь. Не докажешь. А вот двести тридцать девятая!... - Величко сделал многозначительную паузу, - ... А вот двести тридцать девятая - это уже ближе к телу, как говаривал товарищ Мопассан. Все признаки налицо. Но все равно, с доказухой у тебя пока слабовато. Кто снимал кино? Ну, прыжки эти, что в интернете? Где они собираются? О чем точно говорят? И какие все-таки цели преследуют? Просто дурь в башке? Не верю! Какое бы экзистенциальное говно не происходило, за ней всегда стоит кто-то, кто на этом наживается. Вот тебе и надо узнать, кто. И как наживается. Может, конечно, это твой Сальвадор. А скорее всего, нет. Жизнь показывает, что о тех, кто имеет главный профит, маленькие девочки в дневниках не пишут. Ну, вот, примерно так. Понял? Все. Давай, иди работай. И учти, двадцать девятое - это завтра. Если, не приведи господи, опять кто-нибудь с крыши сиганет, на ковер к начальнику управления со мной пойдешь...
  
  
   5
  
   "На ковер, на ковер!", - мысленно передразнивал шефа Шу, собирая со своего рабочего стола папки с неоконченными и недооформленными делами, которые на него, как на самого молодого, свалили чуть не со всего отдела. - "Тебе, блин горелый, лишь бы на ковер. Вот, когда я, по-твоему, должен всей этой макулатурой заниматься?".
   И Серега душераздирающе вздохнул. Нет, все потом! Сначала - дело о "прыгунах", а все остальное потом. Подумал так, и как будто сам себе выдал индульгенцию. Подхватил громадную стопку папок и сунул ее в сейф. Уже собрался было закрыть тяжеленную металлическую створку, когда на глаза попался табельный "ПМ". Шу взял его в руки, повертел и так, и сяк, оттянул затворную раму и заглянул в канал ствола. Взять оружие или оставить? И сунул в конце концов в наплечку. Снял с вешалки куртку, оделся и похлопал себя по левой подмышке, проверяя, как прижился "Макар". Вроде нормально. И покинул Управление.
  
   Для начала Шу съездил в Политех и в Педагогический, пообщался в деканатах о студентах Галахере и Забалуеве. Никакой особо полезной информации из этого не вынес, так как - ну что могут знать о студенте в деканате? Сколько у него "хвостов" за прошлый семестр? Так это Сереге даром не надь. То, что кое-кто попался пьяным на занятиях, так это тоже особо ни о чем не говорит. В целом, оба парня вели себя довольно тихо, особо не бузили, а следовательно, и под пристальные взоры власть предержащих не попадались. Серега на всякий случай записал, как найти кураторов групп, в которых учились парни, в надежде, что кураторы получше знают своих студентов. После чего отбыл восвояси.
   Шу немного поразмыслил и решил, что на поиски фитнес-клуба, где на поприще йоги подвязался третий кандидат в сальвадоры Рустем Керимов, он пойдет попозже. Все равно он практически не сомневался, что уже точно знает Сальвадора. А пока решил проверить еще одну свою идею, что возникла у него вчера. Для этого нужно было съездить на места гибели всех "прыгунов" и сориентироваться на местности. Есть ли там стрелки? Ведь наличие у большинства самоубийц сходных татуировок уже позволяет усматривать некую систему, не так ли? А если ему удастся доказать, что и места свершившихся суицидов промаркированы знаком стрелы, то вряд ли у кого-либо останутся еще сомнения, что все случаи связаны между собой. И связаны они, скорее всего, через Сальвадора.
   Сверившись со своим списком, Серега спустился в метро.
   В первом же адресе он довольно быстро отыскал изображение стрелы на стене дома. Достал мобильник и сфотографировал стрелку с разных ракурсов.
   Во втором адресе он долго ходил вокруг дома, где погибла тринадцатилетняя девочка, но стрелка никак не находилась. Шу даже соседние дома рассмотрел. Ни-че-го! В конце концов, Серега вернулся к месту, куда упала девочка. Здесь на асфальте лежал неряшливый букет из белых роз. Он их увидел с самого начала, как только подошел к дому, и сразу вспомнил:
  
   -... Лишь розы четные лежат...
  
   Цветы были старые, такие же некрасивые, каким выглядело на фотографии искореженное молодое тело, занимавшее этот асфальтовый пятак за полтора месяца до них. Листья сморщились и засохли, несмотря на дождь. Белые лепестки пожелтели, как будто их окунали в мочу, и стали грязными от городской пыли, перемешанной с водой. Зрелище было одновременно печальное и отталкивающее.
   Серега стоял и не отрываясь глядел на цветы. В ушах, заткнутых наушниками, отбивали четкий ритм барабаны "The BreakOut!". Гулкие низкие удары бас-бочки странным образам совпадали с ритмом серегиного сердца, отчего на душе становилось как-то горько и муторно. Хотелось куда-то идти и что-то делать, лишь бы вырваться из этой дождливой питерской серости, лишь бы разжались эти тиски, сдавившие сердце.
   Шу в безумном порыве подскочил к цветам и ударил по букету ногой...
   Она была здесь. Из-под рассыпавшихся жухлых стеблей выглядывала белая стрела, разрывающая тонкую преграду.
  
   ...Когда, выйдя на поверхность из метро в районе пятого падения, Серега увидел на асфальте под ногами нарисованную стрелу, он уже ничему не удивлялся. Привычно достал мобильник и сделал фотографию. Стрелка свои острым концом указывала в том направлении, где в представлении Шу находилась многоэтажка, с крыши которой отправился в свое бессрочное путешествие мальчишка-восьмиклассник. Пройдя несколько десятков метров, Серега увидел вторую стрелу. Потом еще, и еще, и еще. Вскоре он обратил внимание, что почти бежит от стрелы к стреле. Но не как гончая, почуявшая след. Нет. Его как будто что-то тащило за шкирку, за грудки, заставляя все быстрее переставлять ноги. В конце концов он чуть не уперся носом в стрелу, намалеванную на стене дома, к которому Серега так стремился.
   Шу лихорадочно оглядывался по сторонам, что-то ныло в мозгу и не давало ему покоя. Он судорожно сканировал местность глазами. Но вот Шу заприметил невдалеке забор новостройки, и понял, что искомое найдено. Он бросился туда. Очень быстро отыскал дыру в ограде, через которую пролез на стройплощадку и бегом устремился к голой бетонной лестнице без перил, ведшей внутрь.
   Серега наматывал виток за витком, поднимаясь все выше и выше, пребывая в каком-то непонятном исступлении. Барабаны грохотали в ушах, задавая бешенный ритм. Гитарное соло разрывало душу в клочки. Сереге казалось, что его просто нанизали на мелодию, как бабочку на иглу.
   Виток, еще виток.
   Все, это здесь! Шу выскочил на площадку с голыми ребрами стен, из которых торчали обрубки арматуры и куски провода. Внешней стены, где по идее предполагалось окно, выходящее на дом со стрелой, не было. Шу остановился, с трудом переводя дыхание. Он сам не понимал, откуда знает это, но здесь было именно то место, откуда снимали один из роликов, что он видел на YouTube.
   Медленными неуверенными шагами, весь в каком-то оцепенении, Серега направился к краю площадки, за которым метрах в десяти внизу виднелись нагромождения бетонных блоков, вертикальные штыри арматурной вязки, горы битого кирпича и прочий строительный мусор. Шу подошел так близко к краю перекрытия, что струи дождя, скошенные верховым сквозняком, уже вовсю хлестали ему в лицо. Он посмотрел вниз.
   У Сереги были свои взаимоотношения с высотой. Нет, он ее не боялся. Но простыми эти отношения назвать было нельзя. Когда Шу находился на высоте и смотрел вниз, у него в пятках начинали свербеть мурашки. Они постепенно поднимались по ногам все выше, пока не перепрыгивали на туловище и не обнимали, как шлемом, всю голову, начиная с затылка. И вот тут Сереге становилось страшно! Но и это не было страхом высоты. Он катастрофически боялся ... самого себя. Его так манила высота, так тянула и так звала, что он боялся только одного: что однажды не выдержит и шагнет за перила.
   Вот и сейчас он испытал эту тягу, отчего-то ставшую вдруг в тысячи, в миллионы раз сильнее. Он почувствовал гибельную отрешенность, охватившую его разум. В ушах все чаще стучали барабаны.
   Бам-ба-бам, бам-ба-бам, бам-ба-бам!
   Он больше не мог сопротивляться. Да он больше и не хотел противиться самому себе. Его тело наклонилось вперед. Вот сейчас пространство прыгнет ему навстречу, и он наконец-то поймет, постигнет, узнает...
   Какая-то неистовая сила рванула его назад и развернула на сто восемьдесят градусов. Шу понял, что кто-то держит его в руках и что есть силы тормошит.
  
  -- Ну, приди в себя! Слышишь?!
  
   Тряска все не прекращается, голова Сереги болтается из стороны в сторону, как у тряпичной куклы.
  
  -- Ты слышишь меня?!... - кто-то орет ему прямо в лицо. - Ты слышишь?! Слышишь?!!!
  
   Серега не слышит. Точнее, он слышит, но вовсе не то. Он слышит вой ветра за краем, он внимает зову высоты. Ну почему ему не дали закончить? Кто имеет на это право? Он вырывается из крепких рук и устремляется обратно, к развезшейся пропасти.
   Его догоняют. Разворачивают. Шу чувствует обрушившийся на его челюсть свинцовый кулак, и мир тонет в вязкой темноте...
  
  
   ... Кажется, его куда-то ведут. Все плывет, как в тумане. Чье-то твердое неудобное плечо подпирает его справа. Если бы не оно, Серега непременно завалился бы прямо в грязь. Какой-то самый отдаленный краешек сознания пытается фиксировать происходящее, однако Шу не понимает, ни где он, ни кто он, ни который сейчас день или год. Действительность отстраненно шествует мимо, как призрак, как Летучий Голландец, идущий под обрывками парусов...
  
   ...Небытие...
  
   Что-то обжигающее прокатилось по языку, попало не в то горло, и Серега отчаянно закашлялся. Однако именно это и привело его в чувство. Продолжая перхать, как завзятый туберкулезник, сквозь выступившие на глазах слезы Шу оглядывался по сторонам, пытаясь понять, где находится. Судя по высокой стойке слева, стоящим то тут, то там столикам, всяким декоративным финтифлюшкам на стенах и на потолке, это был какой-то бар или кафе. Впрочем, кто сейчас понимает разницу между ними?
   За барной стойкой, кивая хвостатой головой в такт негромкой музыке, протирала стаканы девушка-бармен лет двадцати. Она иногда бросала безразлично-профессиональные взгляды на Серегу, и снова отворачивалась к своим стаканам.
   Шу переместил взор и с некоторым усилием установил его прямо перед собой. Сначала он увидел на столе стакан, из которого в него, похоже, только что влили хорошую порцию водки. Через стол, напротив сидел парень серегиного возраста и раскачивался взад-вперед на задних ножках стула. Он насмешливо улыбался, глядя на Шу серо-голубыми, как полдень Тавриды, глазами и в такт свои покачиваниям подбрасывал вверх ярко поблескивающий серебристый кругляш. Подбросит - поймает, опять подбросит и поймает. И снова, и снова...
   На столе перед Сероглазым лежали: какая-то газета, серегин телефон, его же потертый бумажник, а сверху на бумажнике алела корочками полицейская ксива. Заприметив свой документ, Серега дернулся было за удостоверением. Но тут его обожгла другая мысль, и он потянулся к левой подмышке. Кобура была пуста.
   Заметив его движение, парень покивал с напускным сочувствием, поцокал языком, поймал и положил на стол свой кругляш. Потом этой же рукой сгреб в одну кучу бумажник, удостоверение и газету, и одним движением подвинул все это к оперативнику. Газета при этом странно прогрохотала по дереву. Телефон парень оставил себе. Продолжая улыбаться и по-прежнему не говоря ни слова, он пощелкал кнопками серегиной мобилы. Сунув в одно ухо горошину наушника, послушал немного, хмыкнул и покачал головой. Положил телефон на стол и толкнул его по столешнице к хозяину. А сам снова подхватил свою серебристую игрушку и подбросил ее вверх.
   Серега в это время рассовывал по карманам возвращенное добро.
   Лицо парня почему-то казалось ему странно знакомым, хотя он мог поклясться, что ранее никогда его не встречал.
   Кто же это такой?
   Кто же это?
   Видел его по ящику?
   В Сети?
   На фотографии?
   Тут реле в мозгу Сереги громко щелкнули, и все встало на свои места. На фотографии в Сети! Ну, конечно!... И его рука, потянувшая было пистолет из-под газеты, чтобы убрать его в наплечку, непроизвольно замерла и покрепче обхватила рукоять. Ствол чуть приподнялся и уставился в грудь парня своим черным зрачком.
   Парень, с интересом наблюдавший за всеми серегиными эволюциями, вздернул левую бровь и выразительно поглядел на руку Шу с зажатым в ней стволом (Серега так и не вытащил ее из-под газеты). Затем перевел взгляд на собеседника и впервые за все время открыл рот:
  
  -- Эх, и дурак же ты, ваше благородие!
  
   В голосе его не было ни обиды, ни даже досады. Скорее удивление и легкий упрек. Он двумя пальцами полез в нагрудный карман оливковой натовской куртки, в которую был одет, и наполовину вытащил из него обойму от серегиного пээма. Убедившись, что Шу оценил ситуацию правильно, разжал пальцы, и обойма плавно скользнула обратно.
  
  -- Пусть твои маслята пока у меня полежат. Так поспокойнее будет.
  
   Шу извлек из-под газеты пистолет, недоверчиво посмотрел на пустую рукоять и сунул оружие под мышку. Он понемногу начинал приходить в себя. Серега откашлялся и произнес:
  
  -- Игорь Забалуев, как я понимаю?
  -- Всегда к вашим услугам, - он привстал со своего стула, снял с головы воображаемую шляпу и по-мушкетерски подмел ею пол.
  
   Все у него получалось как-то естественно и весело, даже же это клоунское представление. Серега ощущал, что невольно проникается симпатией к этому парню.
   Однако от дальнейшего анализа своих ощущений его отвлекла неожиданная мысль. Шу достал спрятанный было в карман телефон, немного покопался в меню и нажал вызов. Через пару секунд где-то в куртке Игоря раздался звонок. Игорь понимающе хмыкнул, достал трубку и не глядя нажал отбой. Серега тоже убрал свой телефон.
  
  -- Сальвадор? - произнес он.
  -- Для друзей, - ответит тот.
  -- А как же берет... вчера...
  -- Какой "берет"?, - не понял Забалуев. - А-а-а! Вот ты про что! Ты на Макса подумал? Что это он - Сальвадор, да?, - Игорь весело засмеялся. - А что, он у нас красавчик. Ну, просто команданте Че. А самое главное, удар у него хорошо поставлен, с детства руками-ногами машет.
  
   Серега молча проглотил намек.
  
  -- Это что такое? - указал он глазами на кругляш в пальцах Сальвадора, совершающий ритмические взлеты и падения.
  -- Это?, - переспросил Игорь, ловя вещицу и протягивая ее Шу. - Это, брат, судьба!
  
   Серега принял и разглядел сальвадоров предмет. Серебряный советский полтинник двадцать пятого года, начищенный до блеска. Шу уже видел такие раньше. Невысокой цены, но симпатичная нумизматическая штуковина. Вернул денежку обратно.
   Разговор как-то не клеился. Но ведь Забалуев его зачем-то сюда притащил. Сидит, не уходит. Все те слова, адресованные Сальвадору, что крутились на языке у Шу еще вчера, сегодня почему-то уже никуда не годились. Все изменилось.
   Все так разительно изменилось после того, как Шу заглянул в глаза высоте, что... Нет, он по-прежнему считал Сальвадора виновником всех случившихся смертей и по-прежнему намеревался сделать все, чтобы засадить его за решетку. Но в серегину душу уже прокрадывались сомнения, которых у полицейского быть не должно.
   "Зачем он меня спас?", - думал Шу, - "Не проще ли ему было позволить мне завершить начатое? Тут-то к нему вообще никаких претензий бы не было". И мысли Сереги потекли в том ключе, что а ведь и в самом деле, Сальвадор в его случае был бы абсолютно ни при делах. А не могло такое быть, что и в других прыжках он не повинен?
  
  -- Я не хотел и не хочу, чтобы все они прыгали! Никто из них!, - с нажимом произнес Сальвадор, глядя прямо в глаза Шу и перестав наконец ухмыляться. Его лицо выражало крайнюю серьезность.
  -- Ты что, мысли читаешь?, - покосился на него Серега.
  -- Нет. Просто попытался представить, о чем ты сейчас думаешь. Это не так уж и сложно. Ведь мы с тобой похожи гораздо больше, чем тебе представляется.
  -- Ага, ну, конечно! Я малолеткам в уши не дую, и из-за моей болтовни они не лезут на подоконники и на парапеты крыш!
  -- Ты ничего не знаешь и не понимаешь!, - повысил голос Сальвадор. - Я тоже их в прорыв не толкаю!
  -- Ах, значит, "в прорыв"! Вот как у вас это называется, - Серега тоже начинал заводиться. А ты видел их раздробленные черепа и вывернутые кости? Ты с родителями их хоть раз разговаривал?!
  -- Видел... - тихо, почти про себя прошептал Сальвадор и опустил голову. Но тут же поднял ее и с вызовом посмотрел в глаза Шу. - Видел! Каждого!
  -- А-а-а, - издевательски протянул Шу, - Ну, конечно! Видел. Это же ты их на видео снимаешь! Что ты потом со всем этим делаешь? Продаешь?
  -- Сергей, ты ошибаешься, - опять очень тихо проговорил Сальвадор, - ты ловишь не того.
  -- Не того?! А кого? Кого я должен ловить?!
  
   Сальвадор не ответил. Он сидел молча, глядя куда-то в сторону. Потом со вздохом повернулся к Шу и сказал:
  -- Знаешь что, у меня сейчас есть не слишком много того, что я мог бы тебе об этом рассказать. Нужно еще кое-что уточнить... А времени мало. Я повторяю: я не хочу, чтобы они прыгали. Все что узнаю я, ты тоже будешь знать. Обещаю...
  
   Он поднялся, вынул из кармана серегины патроны и положил их на край стола. Невесело улыбнулся:
  -- Все. Бывай покуда...
  
   "Иманапуп, он же уходит!", - всполошился Шу.
  
  -- Стоять!, - заорал он, и подхватился со стула.
  
   Тут же в голову ударила волна горячего жара, и в глазах потемнело. К горлу подступила тошнота, а ноги подкосились. Крепкие руки подхватили его под мышки и не дали упасть. Так, похоже это становится какой-то ненормальной традицией!
   Сальвадор, держа Шу поперек туловища обеими руками, осторожно усадил его на место.
  
  -- Ты бы поаккуратнее, ваше благородие!, - на его лицо вернулась кривая ухмылка. - Лидок! - это уже бармену. - Плесни-ка господину полицейскому еще соточку...
  
   Подумал и добавил:
  
  -- Ну, и мне, пожалуй.
  
   И уселся за стол.
   Через минуту, в течение которой оперативник судорожно глотал открытым ртом воздух, появилась Лидок с подносом, на котором стояли две большие рюмки с водкой и блюдце с бутербродами. Невозмутимо поглядев на парней, она поставила поднос и перегрузила его содержимое на стол.
   Серега, пребывая в каком-то оцепенении, тупо следил за ее руками. На запястье правой разрывала преграду маленькая татушная стрелочка. С трудом оторвавшись от созерцания наколки, Шу вопросительно уставился на Сальвадора. Тот в притворном изумлении поднял брови и пожал плечами. Мол, я-то тут при чем? Знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю.
  
  -- Слушай, Сергей, ты сейчас... м-м-м... не в лучшей форме. Посиди здесь часок спокойно. Водочки, вот, попей... И завязывай с этой фигней. - Игорь указал на гарнитуру с наушниками, все еще торчащими из серегиного телефона. - Я про "BreakOut!", понял? Есть у меня одно сомненьице... - он подхватил свою рюмку и без тостов и чоканий лихо опрокинул ее в рот. Выдохнул, подцепил с тарелки бутерброд и стал его медленно жевать. - Я понимаю, у тебя куча вопросов ко мне. А у меня совсем нет времени на них отвечать. Так что, давай компромисс? Ты задаешь парочку самых главных, я на них честно отвечаю и отваливаю. Идет?
  
   Шу медленно кивнул, не сводя глаз с Забалуева.
  
  -- Почему "Сальвадор"?
  -- Чего?... - не понял Игорь.
  -- Ну, "Сальвадор", кличка откуда?
  -- Ну, ты, блин, нашел самый главный вопрос!..
  
   Он помолчал, вспоминая не такой далекий зимний полдень, когда они с однокурсником смылись со скучной пары и от нечего делать завалились в пивную где-то в Александровском парке, недалеко от метро. В пивняке стоял полумрак, звучала тихая музыка и по причине неурочного часа было совершенно пусто. Друзья-оболтусы незаметно, потихоньку-полегоньку набрались пивом до бровей, и часа через полтора, пошатываясь, вывалились наружу. Их ослепило полуденное солнце, особенно яркое после темноты пивной. В самом радужном расположении духа они пошли прогуляться по парку. Рано или поздно это должно было случиться. Прозвучал трубный зов природы, и товарищи свернули в кусты. Придурковато хихикая, они принялись окроплять снег желтеньким. При этом Забалуев даже пытался струей изобразить какой-то домик с трубой. Взирая на его художества с видом знатока и застегивая при этом штаны, его корешок выдал:
  
  -- Ну ты прям этот... как его, мля... Сальвадор...
  -- Какой еще "Сальвадор"? - не понял Игорь.
  -- Ну, какой-какой... Дали, мля...
  
   Улыбнувшись своим воспоминаниям, Сальвадор в слух произнес:
  
  -- Бабушка сильно Сальвадором Адамо увлекалась.
  
   Шу непонимающе уставился на Игоря.
  
  -- А, ладно! Проехали... - махнул Сальвадор рукой.
  
   Серега выпил свою водку, поморщился и стал закусывать. "Я с врагом своим хлеб преломил...". Да, как-то не так складывалась встреча с Сальвадором, не по писанному.
  
  -- Зачем... Почему они вообще прыгают? - спросил Шу.
  -- Это довольно сложный вопрос, - помолчав, ответил Сальвадор. - Чтобы все тебе правильно объяснить, нужно потратить не один час или даже день. Ты что-нибудь знаешь о Креативе, Миротворении, Демиургии?
  
   Серега, собирая информацию по Сети, разумеется, сталкивался с подобными терминами, звучавшими в контексте каких-то путанных рассуждений. Более или менее внятно что-то объяснялось в лекциях и книгах профессора Касатовкина. Но Шу, с первого курса универа ненавидевший философию, очень бегло пролистал некоторые из попавшихся ему на глаза файлов с касатовкинскими опусами. И поэтому не был уверен, что все понял правильно.
   Речь там шла примерно о том, что якобы человек одной лишь силой своего сознания может создать собственный мир. Причем вовсе не мир иллюзии, как это бывает, например, у наркомана или писателя. А вполне реальный мир, с горами и долами, животными, птицами и даже людьми. А может вообще создать нечто невообразимое, подвластное только его фантазии. Понятное дело, он тогда получается для этого мира типа Бог, со всеми вытекающими отсюда кайфами. Правда, Касатовкин не говорил, а что происходит с этим, с нашим миром. Он, что исчезает? Человек, который создал свой собственный мир, он куда девается? Навсегда уходит в свое творение, или может болтаться по своему желанию туда-сюда? И как он это делает, в своем собственном теле или только духовно. Короче говоря, вопросов гораздо больше, чем ответов. Это, конечно, при условии, что весь это бредовый бред принимать за чистую монету. Но самое главное, причем здесь прыжки? Зачем нужно девчонкам и мальчишкам прыгать с крыши и разбиваться насмерть?
  -- А умирать зачем? - спросил он Сальвадора.
  -- Ты прав, умирать незачем. Важна не сама смерть, а то состояние сознания, в которое попадает человек перед лицом неминуемой гибели. Как ты понимаешь, впасть в какое-либо состояние - это требует времени, хотя бы минимального. Выстрел в висок здесь не подойдет! Именно поэтому - прыжки. Нужно видеть, как смерть со свистом неотвратимо приближается к тебе. Нужно понимать, что нет в мире абсолютно ничего, - никакого противоядия, никакой Скорой, - что спасло бы тебя. Только ты сам.
  -- И что, в чем спасение?
  -- Под угрозой потери этого мира ты создаешь новый, свой собственный. Ты слышал когда-нибудь о неделании? Кастанеду читал?
  
   Шу отрицательно покачал головой.
  
  -- Жаль! Мне было бы значительно проще тебе объяснить... Видишь ли, когда человек рождается, его сознание такое же голое, как и его тело. Вокруг него пустота. Нет никакого "вокруг". Есть только "внутри", только он сам. Со временем, сначала очень медленно, а по мере взросления все быстрее и быстрее, под влиянием окружающих его взрослых людей, родителей, он начинает выстраивать свой мир, свою вселенную, один в один похожую на ту, что знают его воспитатели. По кирпичику, по крупице звука, по мизерным оттенкам цвета, по тысячной доле прикосновений. И в конце концов, он видит то, что видит.
  
   Сальвадор выразительным жестом обвел вокруг себя рукой. Потом продолжил:
  
  -- С самого начала, как только начинается строительство мира, и мир приобретает черты материальности, возникает обратная реакция. Реакция подтверждения. Создав в своем сознании горящую спичку, ребенок обжигается, и боль как ни что другое лучше убеждает его в реальности этой спички. Дальше - больше. И вот спустя совсем непродолжительное время нет уже никакой силы в мире, способной нас убедить в том, что на самом деле спички нет...
  -- А-а-а! Погоди-ка, погоди-ка! Я кажется начинаю понимать, - прервал его Шу. - Ты хочешь сказать, что для того, чтобы построить свой собственный новый мир, сначала нужно разрушить старый... То есть, нет не так! Его совсем не обязательно разрушать! Нужно просто понять, что этот мир - не единственное, что возможно в природе, и он не существует сам по себе, а зависит от того масла, что у тебя в голове. Этот мир - типа, бессознательный безусловный рефлекс в нашей голове, так что ли?
  -- Ну, вот, я же говорил, что мы с тобой похожи гораздо больше, чем ты сам думаешь, - удовлетворенно рассмеялся Сальвадор. - Ты все понял. Только если уж и проводить параллели, то рефлекс, конечно, же условный. Но закреплен он очень сильно...
  -- Так, постой, - воскликнул Серега, чувствуя охватывающий его азарт дискуссии и желая прищучить оппонента. - Но ведь наше представление о мире базируется на всех его качествах и свойствах. Ты сам говорил: звук, свет, прикосновение... Если представить себе хотя бы на одну минуточку, что все это разом выветрилось из нашей головы, тогда что там останется? Какими станут твои мысли, и останутся ли они вообще? Чем ты будешь соображать? Какие у грудного ребенка мозги?, - Шу выразительно постучал себя костяшками пальцев по лбу. - А ведь ты там еще что-то новое строить собираешься! ...
  -- И опять в точку! Именно это я и пытаюсь всем объяснить! Для того, чтобы остаться один на один с Хаосом, нужно очень долго тренировать свой дух, чтобы он стал твердым кристаллом, наподобие алмаза с миллионами граней, а не кашей-размазней, как у большинства из нас...
  -- Какой, к бесу трехглазому, алмаз может быть внутри человека четырнадцати лет?!
  -- Вот именно! Я тебе об этом и толкую!
  -- Тогда какого хрена!!!...
  
   Сальвадор, только что сиявший, как медный пятак, помрачнел и отвернулся.
  
  -- Я не хочу, чтобы они прыгали! - как заклинание повторил он с тоской в голосе.
  
   Разговор увял, как окоченевший при первых заморозках цветок. Помолчали.
  
  -- А тебе самому-то это все зачем? Чего у тебя всё малолетки прыгают? Чего сам не сиганешь-то, раз ты такой умный?, - спустя минуту спросил Шу.
  -- Рано... Я еще не готов, - пробормотал Сальвадор, и поправился. - То есть не был готов... Видишь ли, между мной и малолетками есть одно очень большое, принципиальное отличие...
  -- Неужели?, - не удержался от ехидства Шу.
  -- Да, представь себе! Они все хотят иметь свой собственный, прекрасный и радостный мир...
  -- А ты нет?
  -- А я хочу исправить этот...
  -- Ага! Вот оно что!, - Серегино злорадство так и переплескивало через край. - А что же, наш-то боженька без тебя уже никак не справляется?
  -- Он умер, - последовал тихий ответ.
  -- Да ты что!, - Шу издевательски захохотал. - И давно?
  -- Три дня назад, - сказал поднимаясь на ноги Сальвадор.
  
   Застегнув молнию своей армейской куртки, он не прощаясь направился к выходу. А Серега, не делая попытки остановить его, прокричал в исчезающую в дверях спину:
  
  -- Кто следующий, Сальвадор? Кто будет следующий?
  

6

  
   "Чего он там бормотал насчет "BreakOut'а"? Какие-то у него там "сомненьица"...", - думал Шу, глядя на свое отражение в стекле метрошного вагона.
   Он только что нервически выдернул из гнезда телефона гарнитуру. И сделал это, как только уразумел, что его снова охватывает уже знакомое чувство отрешенности, глухой тоски, какой-то нереализованности и пугающего желания залезть куда-нибудь повыше и... Сложить два с двумя на этот раз оказалось не так сложно, потому как смена настроения происходила что-то уж через чур быстро, от легкой алкогольной эйфории и злости на Сальвадора до вот этого замечательного депрессивного букета. Едва только звук музыки в наушниках пропал, потихоньку стал развеиваться и морок.
   Черт побери! А ведь Сальвадор, похоже, прав! Музон какой-то уж больно специфический получается! Я не удивлюсь, что именно из-за него я чуть не познакомился с Костлявой. Да уж, слишком близкое и несвоевременное вышло бы знакомство!
   Но тогда что получается? Состоявшиеся "прыгуны" не совсем по своей воле сделали последний шаг? То есть прыгнули-то они сами, конечно. Тут не прикопаешься. Даже видео есть...
   Серега замер, боясь упустить промелькнувшую мысль. А ну-ка, еще раз.
  
   Прыгнули не по своей воле...
   Не прикопаешься...
   Видео есть...
   Вот оно, есть!
  
   Кто-то, кому это выгодно, доводит малолеток до самоубийства. А чтобы ни у кого не возникало желания поискать виноватого, снимает видео и выкладывает в интернет!
   Так. И что отсюда следует? Если это делает кто-то, кому выгодно, имеет, так сказать, свой крестовый интерес, то и состав преступления налицо! Чистая "сто десятая", ни дать, ни взять! Тогда - что? Правильно! Остается только поймать!
   Ага, фигня какая! Поймать. Раз - и поймал! Некоторые свой собственный прибор в ширинке иной раз поймать не могут!
   Ни черта ведь не известно! Ни кто, ни что, а самое главное, зачем! Что за навар с мертвых "прыгунов"? Как там шеф сказал? "Какое бы экзистенциальное говно не происходило, всегда есть тот, кому это выгодно...". Все старо, как мир: Cui prodest!
   Ну, ладно. А дальше-то что? Кого и как искать, за что зацепиться? Улик - никаких, даже мало-мальского намека! Случайно, можно сказать, вся эта бодяга заварилась. Родители в дневнике девочки нарыли Сальвадора, а что толку? Пустышка! Ведь пустышка же, а?
   Шу серьезно беспокоил этот вопрос. Виновен ли Сальвадор в том, что происходит? Разум говорил: "Может быть". А сердце отвечало: "Да нет же, нет! Парень не при делах! Ну, разве что косвенно". А ведь он что-то знает! Мало того, обещал поделиться. Надо срочно ему позвонить. Серега выхватил телефон. Поезд только что вышел со станции и набирал скорость. Связи не было. Вот черт! Шу от нетерпения даже ногой стал пристукивать.
   "Быстрее ехай, быстрее! Иманапупский ты паровоз!", - приговаривал про себя молодой опер, теребя в пальцах шарики гарнитуры. Как это иногда бывает в минуты сильного волнения, парень неосознанно сунул наушники в уши, но тут же выдернул их обратно чуть ли не в паническом страхе. И тут мысли его приобрели несколько иное направление.
   "Что же это я? Осел Ослович!", - ругал себя последними словами Шу. - "Вот она, моя зацепка!". Музыка группы "The BreakOut!" явно оказывает какое-то воздействие на сознание человека, подвигая его к суициду. Если это так, то вряд ли такое происходит случайно. Вполне вероятно, над репертуаром группы и ее саундом потрудился хороший профессионал, и скорее всего, не один. Кто-то, имеющий очень специфические знания, просчитал все до мелочей и сделал из музыки монстра.
   Думай, Серега, думай! Что с этим можно сделать? Во-первых, нужно доказать, что влияние музыки на психику мне не привиделось во сне. Значит, нужно провести какую-нибудь заумную экспертизу. Не знаю, психо-музыкальную, что ли? Во-вторых, нужно начать копать. Откуда взялась эта группа, кто в составе, кто продюсер, где пишутся и так далее.
   Опять же, со Шмайссером какие-то непонятки! Достаточно веские должны быть причины, для того, чтобы музыкант, создавший и выпестовавший собственную группу, находящийся на взлете карьеры, взял вот так вот, за здорово живешь - и ушел неизвестно куда. По правде говоря, "Нежные" без Шмайссера все равно, что "шмайссер" без патронов. Грозная с виду, но бесполезная игрушка. Короче, кастрат в публичном доме. Вон, Кипелов из "Арии" ушел, и все, пипец! Потрепыхались-потрепыхались, да и затихли.
   Слухи про то, что Шмайссер по-крупному задолжал кому-то, это, конечно, всего лишь слухи. Но почему бы и нет? Раскрутка стоит хороших денег. Возможно, парень под это и занимал. Но тогда тут отсутствует логика. Вот, например, я кредитор и решаю дать музыканту бабосов, чтобы он раскрутился и начал приносить доход, или просто рассчитался, но с хорошим процентом. Так, какой мне смысл куда-то его срывать, если у него и так все идет, как по маслу? Или тут что-то другое? Тогда что? Шмайссер не торчал, вроде. Даже, как говорят, не бухал особо. Похоже, тут какая-то подстава. Предположим, людям понадобился именно Шмайссер, с его характерным соло и другими особыми качествами. Для чего? Для "BreakOut'а", разумеется! Значит, к "BreakOut'у" нужно как-то подобраться. Как?
   Поезд начал замедлять ход перед очередной станцией. Шу, вплотную подошедший к выходной двери, нетерпеливо постукивал подушечками пальцев одной руки по стеклу. А второй уже клацал по кнопкам телефона, потроша свой справочник.
  
  -- Станция "Садовая". Переход на станции "Сенная площадь" и "Спасская" к поездам Второй и Четвертой линий...
  
   Серега выскочил на перрон и сразу убрался в сторону, чтобы земляки-петербуржцы, вырывающиеся из дверей вагонов наподобие ганнибаловских боевых слонов, не втоптали его в пыльный кафель. Дождался, пока отшумит отъезжающий поезд, и нажал вызов.
  
  -- Алло!
  -- Сергей, - сразу узнал его Сальвадор, - я очень занят. Я попозже наберу тебя сам...
  -- Погоди, не отключайся!, - закричал в трубку Шу, - Всего один вопрос!
  -- Ну, давай.
  -- Ты сказал, у тебя есть что-то на тех, кому выгодны "прыжки"...
  -- Да, да, сказал. - в голосе Сальвадора звучали нетерпеливые нотки. - Серега, пришли мне эсэмэску со своим "мылом", я тебе скину кое-какие материалы. Все, пока.
  
   И он прервал связь. Шу досадливо поморщился, набил Сальвадору SMS со своим электронным адресом. Вот, блин! Теперь жди, когда он еще что-то пришлет! Некогда ему, видите ли!
   Следующий звонок Серега адресовал шефу и узнал, кто бы мог сделать экспертизу музыки. Услышав вопрос, Величко на том конце провода не особо удивился, с минуту что-то бормотал и мычал, но потом выдал Шу телефон специалиста. Подумать только! А существуют ли для шефа вопросы, на которые он не в состоянии ответить?
  
  
  
   Cui prodest. Cui prodest? Cui prodest!
   Молодой оперативник убойного отдела главка Сергей Михайлович Шульженко чувствовал, что к настоящему моменту времени просто исчерпал себя. По делу о "прыгунах" он сделал все, что мог придумать, и теперь сидел и тупо пялился в потолок своего кабинета на Кавалергардском. Перед ним возвышался эверест из папок с другими делами, которые требовалось довести до ума перед сдачей в архив. От одной мысли, что нужно взять ручку и писать никому уже не нужные фразы, Шу воротило с души. Опостылевший дождь за окном, казалось, поставил себе задачу довести депрессивное разложение серегиной личности до логического завершения.
   "Нет! К чертовой матери! Нужно просить перевода в Краснодар!", - думал Шу, вертя в пальцах стило и глядя в давно не мытое окно. Ему только так кажется, или дела в природе и на самом деле идут все хуже и хуже. Просто из рук вон плохо!
   А может, просто осень?...
   Или не врет Сальвадор, и бог этого мира и в самом деле помер, и некому стало обо всем позаботиться?...
   С вздохом, глубоким, как Марианская впадина, Шу придвинул к себе очередную папку. Полистал бесцельно страницы, и, не сделав ни единой записи, закрыл ее и кинул обратно на стопку.
  
  
  
  
   Идти на доклад к начальнику управления нужно было к одиннадцати часам. Поэтому подполковник Величко закруглил утреннее совещание в отделе быстрее, чем обычно, заперся в кабинете с Шу, и заставив того битый час изображать говорящий автомат, вникал во все, что произошло по "делу о прыгунах" за минувшие двое суток. Подводя итог сказанному, шеф глубокомысленно изрек:
  
  -- Н-да!... Не ждали - не гадали, а в нехорошее попали... Сережа, вот скажи, нафига нашей козе этот твой долбаный баян?
  
   Величко имел в виду вскрывшиеся намеки (пока только намеки!) на возможный состав преступления во всей этой трогательной истории, начинавшей весьма дурно попахивать. А с начала выглядело все таким простым! Всех делов-то было, что просто взять ручку и бумагу, да отписаться. Так нет же!... Похоже, придется копать всерьез.
  
  -- Да, ладно! Не куксись. Твоей вины здесь никакой нет. Ты как раз, наоборот, -орел-сыщик! Вон, сколько за два дня накопал. Думаю, за месяц всем отделом не разгребем... Но знаешь, что меня беспокоит? Сегодня - двадцать девятое. Ты узнал что-нибудь, кто и где?
  -- Точно - нет, не узнал. Но идеи есть. Я думаю, это будет Ирина Григорьянц, подружка Леры Сурьминой. Я вчера снова говорил с ее отцом, просил весь день от девочки не отходить.
  -- А он?
  -- Обещал. Сказал, что сам ее пасти не сможет, но с самого утра приставит к ней какую-то свою родственницу. Она с Ирой даже в школе будет сидеть...
  -- Ну, что же, и то - хлеб... Сальвадор так ничего путного тебе не прислал?
  
   Серега молча достал мобилу, запустил почтовый клиент и проверил почту. Пусто. Он отрицательно покачал головой.
  
  -- Хреново, - прокомментировал Величко. - Ладно, пора. Пошли, предстанем пред светлы очи...
  
   На одиннадцатичасовом совещании начальник управления полковник Байстрыкин ожидал, как оказалось, не только "убойщиков". В преддверии кабинета топталось не менее десятка разных чинов того же управления, которых Шу толком еще и не знал. Поглядев на все это представительное сборище, Серега слегка струхнул. Особо не по себе ему стало, когда он представил, что Байстрыкину вдруг вздумается заслушать непосредственно его самого, Шу. От такой перспективы (а развитое воображение тут же живо нарисовало Шу, как он стоит наподобие первоклассника у доски, краснеет, заикается и мямлит), - от этой перспективы коленки его мелко задрожали, и был даже момент, когда Серега малодушно двинулся на выход. Но Величко был начеку, и своевременно притормозил своего молодого товарища за локоток.
   В начале двенадцатого собравшихся офицеров пригласили в начальствующий кабинет. Производя гул, сравнимый с гулом пчелиного улья, все стали рассаживаться за длинным совещательным столом. Серега при этом старался держаться шефа, и занял место по правую руку от него, поближе к выходной двери. Шу питал сокровенную надежду, что взыскующее око начупра сегодня минует его, сирого и убогого, и ему, Шу, все-таки удастся отсидеться за широкой спиной шефа.
   Совещание началось. Байстрыкин, руководствуясь одному ему известной шкалой важности докладываемых вопросов, поднимал то одного, то другого подчиненного, выслушивал его, задавал необходимые вопросы и отдавал распоряжения. Хвалил редко, чаще выговаривал. Понятное дело, данный факт не улучшал серегиного настроения.
   "Ну, не может же шеф взять вот так вот, за здорово живешь, и бросить меня, несчастного и необстрелянного, под танки", - думал Шу. - "Боженька ему этого не простит!".
   А совещание тем временем шло своим неторопливым чередом, все ближе и ближе подбираясь к подполковнику Величко и его юному коллеге. Докладывал офицер, расположившийся всего в двух стульях от "убойщиков", когда в кармане у Шу тренькнул SMSкой телефон. Величко неодобрительно покосился на Шу и сделал рукой какой-то знак, по всей вероятности, долженствующий означать: "Выключи нахрен свой дьяволов телефон!".
   Серега этот немой приказ выполнил только наполовину - перевел телефон в бесшумный режим. Прячась за Величко, он опустил руку под стол и открыл сообщение. Это был Сальвадор, во всей красе лапидарного стиля: "Проверь свой ящик!". Внутренне ликуя, Шу осторожно ткнул локтем в бок Величко. И когда тот оборотился к Сереге со зверским выражением на лице, гордо, но все также изподтишка продемонстрировал ему экран своего телефона. Подполковник недовольно скосил вниз глаза, мгновенно прочел SMS и отвернулся в сторону начальства. Рука его в это время зажила собственной жизнью. Ее кисть сделала несколько нетерпеливых круговых движений и замерла на несколько секунд ладонью вверх. Затем пару раз качнулась вниз-вверх, как будто похлопала ребенка по попе или же кого-то позвала.
   Не без злорадного удовольствия оценив всю эту кистевую пантомиму, Серега в очередной раз запустил почтовый клиент и убедился, что в ящике есть одно новое входящее сообщение от Сальвадора. К нему было прикреплено несколько файлов, а в самом теле письма имелось всего две фразы:
   "Помнишь свой последний вопрос? Сегодня в час на пятой точке".
   "На какой еще пятой точке? На жопе, что ли?", - думал Серега, задирая манжет на левом запястье и глядя на часы. Без пятнадцати двенадцать. - "Нужно срочно сказать шефу, иначе...".
   Додумать он не успел. Телефон в серегиной руке отчаянно завибрировал. Экранчик осветился заставкой входящего вызова. Номер явно определился и принадлежал кому-то из списка контактов Шу. Серега повернул телефон так, чтобы можно было разглядеть надпись на экране и почувствовал, как его липкой волной затапливает тягостное ощущение непоправимой беды. Звонил Саркис Григорьянц. Все еще пытаясь сохранить приличия, склонившись к самому столу и прикрывая трубку и рот ладонью, Шу нажал "Ответить".
  -- Да? - еле слышно выдохнул он в трубку.
  
   На Серегу начали оборачиваться, но докладчик продолжал говорить, а Байстрыкин - слушать. Зато Величко прореагировал немедленно:
  -- Шульженко, ты охренел!!!, - прошипел он сдавленным голосом. - Немедленно прекрати болтать и выключи телефон!
  
   Но Шу его уже не слушал. Он слушал Саркиса, и не мог, не желал верить тому, что слышал.
  -- Она исчезла, - говорил Григорьянц. Голос его звучал неровно и отдышливо. Похоже, он говорил на ходу, или даже на бегу. - Пятнадцать минут назад мне позвонила Армануш... Это она сегодня за Ириной присматривала. Сказала, что дочка с полчаса, как зашла в туалет. Армануш ждала ее долго, а когда сама сунулась туда, увидела открытое окно... Позвонила мне... Я сразу же приехал... Нашел одного школьника. Он видел, как Ирина поймала тачку, и сказала водиле "Пятилеток, четырнадцать..."
  -- Что?!, - заорал во весь голос Шу, уже нисколько не таясь и не замечая гневного взгляда начупра. - Пятилеток, четырнадцать?! Ведь это же!...
  
   "Пятая точка", - закончил он про себя уже на ходу, вскакивая и срываясь с места. Его собственное вчерашнее пребывание на этой самой пятой точке, чуть не ставшее последней точкой в жизни Шу, все обстоятельства и хаотический вихрь ощущений и эмоций, овладевавших им в ту злосчастную минуту, тут же всколыхнулись в душе оперативника. Так взлетает кверху муть со дна потревоженного тихого пруда, и через секунду вода, доселе прозрачная, затягивает все плотной шторой, через которую даже солнечный свет проходит с трудом...
  
   Серега летел по городу на машине. Он запрыгнул в первую же остановившуюся у его поднятой руки тачку и сунул под нос ошалевшему водителю свое удостоверение. "Гони!", - выкрикнул он и назвал адрес. Водила оказался азартным типом, и как только усвоил, что "клиент платит за все", погнал так, что задымилась колесная резина.
   По ходу движения Шу не сидел сложа руки. Он вспомнил, на чьей земле находится адрес, и быстро пробил телефон местного отдела полиции. Дозвонился туда и потребовал выслать наряд к дому на проспекте Пятилеток. "Только срочно! Очень срочно!!! Ясно?!". Потом набрал "Сто двенадцать", представился и вызвал туда же спасателей и Скорую. И только после этого позвонил шефу.
  
  -- Это я, - сказал Шу, дождавшись ответа. - Прыжок сегодня в ..., - он посмотрел на часы, - через сорок минут.
  -- Да я уже понял, - проворчал Величко. - Уже еду. Где?
  
   Серега назвал.
  
  -- Все, скоро буду...
  
  
   Во дворе дома по проспекту Пятилеток, четырнадцать, куда на бешенной скорости влетел автомобиль Шу, было многолюдно, и многолюдно весьма. По стенам близ стоящих домов, по кустам и по стволам деревьев порхали тревожные голубые мотыльки полицейской мигалки. Тут же, рядом с полицейским УАЗиком притулился скоропомощной "Форд-Транзит". Доктора в своей синей робе со светоотражающими полосками и красными крестами на спинах стояли рядом с машиной и, задрав головы, глядели куда-то вверх. В ту же сторону смотрели все находящиеся во дворе люди: с десяток полицейских, оцепивших пятак перед домом, во главе с капитаном, державшим у рта мегафон и выполнявшим, по всей вероятности, роль переговорщика; несколько МЧС-совских чинов в своих синих фуражках с кокардами на тулии; вездесущие телевизионщики из новостного канала, нацелившие камеру в воздух, словно зенитное орудие (и как они только все так быстро узнают?); а также целое море зевак и прохожих, не желающих пропустить бесплатное реалити-шоу. Вверх смотрели все, кроме, пожалуй, пожарного расчета, деловито расправлявшего и надувающего батут двухметровой толщины. "Эх, со всех сторон дом батутами не обложишь!". Кругом кусты, палисадники или припаркованные автомобили.
   Серега слышал, что такая приспособа может спасти человека, вышедшего максимум с пятого этажа. "А здесь шестнадцать!", - думал он, задирая голову, как и все. Высоко-высоко на крыше, темный на фоне пасмурного питерского неба виднелся человеческий силуэт. Точнее говоря, половина силуэта, туловище с головой, что живо напомнило Сереге поясную фигуру для стрельбы в тире. "Прыгун" стоял неподвижно и по всей вероятности, озирал собравшуюся у его ног толпу.
   "Что же ты делаешь, Ирка!", - в отчаянии вопил про себя Шу, пробираясь через толпу к оцеплению. - "Что за дурь вбили в твою молодую красивую головку! Собственный светлый мир? Да еще какой-нибудь годик- другой, и любой мужик, да вот, я хотя бы, всю свою жизнь будет готов отдать, чтобы построить этот самый мир, который пригрезился тебе в твоем гибельном сне! Не прыгай! Не прыгай, черт бы тебя побрал!...".
   Шу ощутил, как от бессилия, от категорической невозможности что-либо предпринять, на его глаза наворачиваются слезы.
   "Господи, превеликий боже! Спаси ее, если ты есть!...".
   И тут перед внутренним взором молодого опера возникло опечаленное отрешенное лицо Сальвадора. Его губы шевельнулись, и как легкий вздох с них слетело: "Бог? Он умер". И только в этот самый момент Шу осознал, насколько правдивы, насколько трагичны и насколько ужасны в своей завершенности, неотвратимости были эти вчерашние слова Сальвадора.
   В этот момент он наконец протолкался к полицейскому капитану, руководившему оцеплением.
  -- Ну, что?, - спросил упавшим голосом Шу.
  -- Не понял, что значит "что"?, - капитан оторвал свой взгляд от крыши и уставился на Серегу, как солдат на окопную вошь. - вы кто такой, гражданин? Что вам здесь нужно?
  -- Ах, да...
  
   Серега ватной рукой полез во внутренний карман, извлек и предъявил капитану свое удостоверение. Капитан, не принимая в свои руки, быстро прочел документ и как-то недоверчиво посмотрел на Шу.
  -- Ну, что-что... Ломают дверь на крышу - заперта снаружи. Будем надеяться, успеют...
  
   Он не окончил фразы. Над собравшейся во дворе толпой родился общий вздох, взлетел над деревьями, и разом все стихло. Предчувствуя самое страшное, Шу немедленно поднял взор и успел заметить, как темная полуфигура "прыгуна" ожила. Поворотила голову куда-то вправо, и через секунду сорвалась с места в противоположную сторону. С той стороны, куда смотрел самоубийца, показались силуэты полицейских.
   "Взломали...", - подумал Шу.
   Пробежав от стражей порядка по самому краю крыши метров пять или семь, "прыгун" резко остановился и, раскинув в стороны руки, словно крылья. Постоял так секунду, оттолкнулся и упал вниз.
   Падение происходило в абсолютном молчании. Казалось, мгновения растянулись в года, а минуты - в столетия. Темное, отчетливо видимое на фоне светлой стены тело летело вниз, почти не изменяя своего положения в воздухе. Сразу стало понятно, что на батут "прыгун" не попадает.
   В полной тишине тело достигло земли и с тошнотворным, влажным шлепком ударилось об асфальт...
  
   Еще несколько мгновений всеобщей тишины и неподвижности. И вдруг все словно взорвалось, ожило, зазвучало и понеслось с дикой скоростью. Стали слышны трагические крики и даже плач, отрывистые команды и окрики полицейских, сдерживающих напирающих людей, желающих своими глазами увидеть, что стало с телом. Какофония звуков оглушила Шу и усилила ощущение нереальности всего происходящего. Все сливалось в один общий гул. Он даже плохо различал слова капитана, стоявшего совсем рядом, и непечатно оравшего на напиравших на него людей. И вдруг среди этого гвалта Серега явственно различил какой-то негромкий вздох, всхлип, словно стон, наполненный тоской и безысходностью:
   - Сальвадор!
  
   Не веря собственным ушам, Шу медленно повернул голову влево и почти сразу встретился глазами... с Ирой Григорьянц.
   Девушка повисла на камуфлированном серо-бело-голубом плече полицейского и, казалось, вот-вот упадет. Ее широко открытые глаза, как два черных агата, неотрывно глядели на Шу, цепляясь за его взгляд, как за спасительный якорь, словно какой-то инфернальный поток, ревущий у нее внутри, трепал ее душу и силился сорвать в глубочайшую пропасть безвременья. Шу почти физически ощущал, как дрожит и трепещет связавшая их нить, и боялся отвести глаза. Это было бы все равно, что разжать пальцы, схватившие руку альпиниста, потерявшего страховку. И только минуту спустя хлынувшие из глаз девушки слезы дали Сереге знак, что можно ослабить спасительную хватку.
   Едва отвернувшись от Ирины, он рванулся к небольшой группке людей, стоящих и сидящих на корточках в кружок подле самой стены дома. Подбежав к ним и не очень вежливо растолкав в стороны собравшихся, Шу протиснулся к телу и увидел двух скоропомощников, неторопливо укладывающих свои чемоданы. Что ж, свидетельство весьма красноречивое! Мавр сделал свое бесполезное дело, мавр может удалиться.
   Шу перевел взгляд на искореженное тело "прыгуна". Неестественно распластанные и развернутые в тазу ноги, откинутая куда-то в сторону рука и деформированный от удара об асфальт череп. Изменившийся настолько, что только богатое воображение позволило Сереге разглядеть в искажённом лице самоубийцы знакомые черты.
   Черты Сальвадора...
  
   К полицейским прибыло подкрепление в виде здоровенного трехосного грузовика с бойцами ОМОНА. Взвод этих орлов, имеющих гораздо больше, чем полицейские из местного отдела, опыта в обращении с непокорной толпой, очень быстро разогнали любопытствующих, сочувствующих и просто скучающих граждан.
   Пожарные свернули оказавшийся бесполезным батут и укатили на своей новенькой красной машине, прихватив попутно и оранжево-белый УАЗик с МЧСовскими чинами.
   Уехали и доктора из Скорой Помощи, предварительно выписав заключение о смерти и наказав Сереге дожидаться труповозку. Почему именно ему предстоит этим заниматься, Серега вопросом не задавался. Как-то само собой получилось , что вскоре возле тела не осталось почти никого. Подошедший Величко немного потоптался рядом с сидящим на корточках Шульженко, и видя, что парень явно не в себе, не стал упрекать его за совещание. Разрешил Сереге назавтра выходной и тоже отправился восвояси.
   Двор опустел. Не было даже Иры Григорьянц. Куда она делась? Бог весть. Наверное, приехал отец и забрал ее домой. Лишь только двое сержантов, оставленных, видимо, на всякий случай предусмотрительным капитаном, курили, спрятавшись от непогоды под козырьком ближайшей парадной.
   Серега сидел подле тела, которое кто-то заботливо укрыл неизвестно откуда взявшейся простыней. Простыня постепенно намокала от дождя, тяжелела и все плотнее облегала скрываемого ею Сальвадора. Шу не замечал дождя, как не замечал промозглого ноябрьского холода и налетевшего порывистого ветра.
  
   "Зачем?... Зачем ты сделал это, Сальвадор?", - вопрошал Шу и не получал ответа. - "Ведь ты же сам вчера говорил, что все это не выход, что ты не хотел, чтобы они прыгали... А сам?".
  
   Вода скапливалась на серегином капюшоне и тонкими струйками стекала ему на лицо. Шу слизывал ее языком, ощущая во рту солоноватый привкус.
  
   "Что ты хотел рассказать мне, друг? Ведь мы обязательно стали бы с тобой друзьями, ведь правда? Ты же сам сказал, что мы с тобой очень похожи...".
  
   Вспомнив о чем-то, опер полез в карман куртки и достал мобильник. Открыл почтовую программу и нашел письмо Сальвадора. К коротенькому сообщению были прикреплены с десяток файлов, текстовых и графических (фотографии?), каждый из которых либо носил какое-нибудь говорящее название, типа "Предполагаемая схема" или "О Брейкауте". Другие были обозначены комбинацией непонятных цифр. В самом конце списка Шу увидел файл Readme.txt. Обычный для дисков со всякими программами (где, кстати, их редко кто читает), здесь он выглядел инородным телом. Именно поэтому Серега и запустил его первым. Это было настоящее письмо от Сальвадора, которое тот писал для Сереги. Писал, похоже, не один час, вдумчиво, и явно рассчитывая, что его прочтут.
  
   "Привет, Сергей!
  
   Думаю, я все правильно рассчитал по времени и способу подачи. Ведь ты читаешь это письмо, когда уже все закончилось? Я уверен, что да. Не зря же меня четыре года учили психологии. Ну, да ладно, давай по существу.
   Тебя удивляет, что я обращаюсь со своим последним письмом именно к тебе? Поверь, здесь нет ничего странного! Сейчас поймешь. Во-первых, у меня осталось очень мало времени, чтобы утирать чьи-то сопли, рассказывая о своих ближайших планах (Уж, не Иру ли Григорьянц он имеет в виду? - подумал Шу). А те, кто не станет распускать нюни, всё знают и так. Тебе же я обещал рассказать. И это - во-вторых. Далее ты поймешь, что речь вовсе не о твоих криминалистических изысканиях, хотя и это важно. И я очень рассчитываю, что ты раскрутишь ситуацию по полной и препроводишь-таки мерзавцев, тех кто реально ответственны за гибель малолеток, в тюрягу. Туда им и дорога! Все пристегнутые к письму файлы, если и не расставят окончательно точки над "i", то по крайней мере, подскажут, с какого конца браться за дело. Но здесь все же речь не о том.
   В-третьих, в самых главных и последних. Ты не представляешь себе, насколько бывает одинок человек, даже когда его окружают единомышленники! Особенно, учитывая нашу, так сказать, специфику. Ведь глупо же позволять любить себя, когда путь твой так недолог! Добрая и долгая память - и с нас достаточно! А тем более глупо влюбляться самому, потому как земные привязанности в нужный момент не позволят тебе сделать последний шаг.
   А ты... Ты совсем - другое дело! Очень удачно получилось, что мы встретились. И главное, как своевременно! Еще при самой первой встрече (формально это произошло в Прачечном, но было темно, и можно сказать, что впервые я увидел тебя на следующий день, когда ты... ну, не важно!) я поразился нашей с тобой похожести. Я отнюдь не имею ввиду чисто внешнее сходство, и боюсь, ты вряд ли поймешь, что я имею в виду, если я возьмусь объяснить это в наших специфических терминах. Если хочешь, можешь назвать это интуицией. Знаешь, как в народе говорят? "Рыбак рыбака..." Ну, вот, оно самое и есть.
   Ты скажешь: "Ну, есть какая-то схожесть, и что? Разве это дает тебе какое-то право грузить меня своими тараканами?". Конечно же, нет! Да я и не собираюсь. Дело в том, что то, чем я занят, представляет собой очень специфическую область человеческих знаний, вникнуть в суть которых могут только люди особого склада ума. Погоди смеяться и саркастически качать головой! Я вовсе не говорю, что такой особый склад ума ставит нас в чем-то выше остальных. В иных вещах даже наоборот! Вот сам посуди, насколько специфические мозги нужно иметь, чтобы быть врачом. А альпинистом? А дизайнером модной одежды? Про сисадминов вообще говорят, что это не профессия, а диагноз. Вот, например, твой сосед - парашютист. Ты же не считаешь, что это делает его круче тебя. Но то, что у него мозги набекрень, у тебя сомнений не вызывает. Вот и у нас также. У меня и у тебя...
   Мы слышим зов пространства. Мы еще не забыли, что умели... Нет! Умеем летать. Мы просто забыли, как. Нет, мы не махали крыльями, как пернатые. Мы просто ложились на Линии Мира, и скользили так далеко и так долго, как нам хотелось...
  
  
  
  -- Алё, болезный!
  
   Кто-то хлопнул Шу по плечу. Совсем слегка, но этого оказалось достаточным, чтобы парень, погруженный всем произошедшим в какое-то трансовое состояние чуть не ковырнулся носом прямо в мокрый и грязный асфальт. Шу поднялся с корточек (читая письмо, он так и продолжал сидеть рядом с телом того, кто его написал) и огляделся вокруг.
   В ноябре в Питере темнеет рано. Да еще дождь, обложные тучи закрывают свет. Пустой двор начал погружаться в сумерки. Под козырьком парадной по-прежнему топтались двое сержантов. Прямо перед Шу стояли двое дюжих мужиков в грязных белых халатах, поверх которых были надеты синие рабочие куртки. Один, прикрыв ладонями огонек спички, прикуривал папироску. Второй с ухмылочкой глядел на Шу.
  
  -- Этот наш, что ли? - он кивнул на укрытое простыней тело у ног Сереги.
  -- В смысле? - не понял Шу.
  -- Трупак-то, говорю, этот что ли?
  -- А-а-а... Этот. А вы кто?
  
   Мужики переглянулись и издевательски заржали.
  
  -- Чё-та ты, блин, малохольный какой-то! Зондер-команда мы, гы-гы, вот кто! Хароновы дети, слыхал? Направление у тебя? Давай сюда.
  
   И он, не спросясь, выдернул из серегиной руки порядком намокший листок.
   Только тут Шу заметил позади мужиков грузовик с серой будкой без окон, предусмотрительно поданный кормой к телу Сальвадора.
   "Труповозка", - сообразил он наконец.
  
  -- Ну, чё, Семен, - обратился один санитар к другому, - грузим, что ли?
  -- А-гм... - утвердительно кивнул второй, щелчком указательного пальца отбросил бычок в сторону и полез в кунг за носилками.
  
   Потом они споро, как будто делают привычную работу, что, в общем-то, так и было, подняли тело, перекинули его на носилки, подтащили и сунули в будку труповозки.
  
  -- Э-э, погодите!, - закричал Серега.
  -- Ну, чего тебе?
  -- Я с ним поеду.
  -- Это еще на хрена?
  -- Мне надо.
  -- Слушай, иди ты, знаешь... - мужики потянули дверцы будки, не обращая никакого внимания на Шу.
  -- Стоять! - завопил Серега. - Я сказал, поеду, значит, поеду. Я лейтенант полиции и занимаюсь этим делом, - закончил он, доставая удостоверение и поочередно тыкая им в рожи санитаров.
  
  -- Эй, эй! Тихо, тихо! Ты, мля, на бас-то не бери! Орать не надо. Хочешь ехать - ехай! Да только места у нас нету...
  -- Я с ним в кунге поеду, - сказал Серега, залезая в холодную темноту будки.
  -- Ну, смотри, как знаешь... Только учти, дверь открывается только снаружи. И свет в кунге не работает. Стучи в переднюю стенку... Ежели что, - добавил он, делая страшные глаза.
  
   Створки медленно сошлись, погружая Шу в кромешную темень. Снаружи щелкнул замок, и через минуту машина тронулась в путь.
   Серега включил телефон и, подсвечивая себе экраном и держась одной рукой за холодную, обитую жестью стенку, осмотрел внутренности будки. Сесть было некуда. Поэтому Шу ничего не оставалось, как вновь опуститься на корточки рядом телом Сальвадора. Устроившись кое-как, постоянно балансируя, чтобы не свалиться по ходу рваного движения грузовика, Серега вновь открыл сальвадорово письмо, нашел место и продолжил чтение.
  
   А теперь о самом главном. Я был знаком с богом этого мира. Не уверен, что в данном случае слово "бог" уместно писать с большой буквы, да и не делаю этого, потому как это была запьянцовская, дурно пахнущая и вшивая тварь. Он по большей части валялся в собственной блевотине в грязной конуре под лестницей. Если вообще был способен до нее добраться, не осчастливив своим скорбным пребыванием ближайшую канаву. Ты по роду своих занятий наверняка неплохо знаешь этот деклассированный элемент. Но не торопись презирать его! Во-первых, какой-никакой, это именно он до последнего держал на своих плечах всю эту громадину. Наш с тобой мир. Не говоря уже том, что он ВСЁ и создал.
   Но важно другое. Ведь это мы сами сделали его таким - бомжом и конченым дегенератом. Классно звучит: "Бог без определенного места жительства", а? И поверь, это вовсе не фигура речи. Я имею в виду нашу "заслугу" в том, каким он помер и что помер вообще. Как там раньше говорили? Воспитание в коллективе и через коллектив? Да. Хотя речь, конечно, не совсем о том. Воспитание в коллективе подразумевает прежде всего психологическое воздействие более или менее организованной толпы на индивида. Здесь речь идет о совсем других законах и механизмах.
   Создавая свой мир, каждый демиург рано или поздно становится перед выбором, наделять ли свои создания свободной волей или нет. Ведь именно свободная воля вкупе с творческой фантазией в конце концов уравнивает богов и их творения. Творения сами приобретают способность творить. Прости за тавтологию, но это действительно так. Но того мало. Именно это свойство Человечества...
   Говоря "Человечество" я подразумеваю вовсе не то, о чем сейчас подумал ты. Это гораздо более широкая и многочисленная общность живых существ, к которой принадлежим и мы, насчитывающая миллиарды и миллиарды лет осознанной истории. Не одна звезда погасла и не одна родилась у нас на глазах. Блаватская была не права, говоря о том, что планетарные расы гибнут, когда планета отживает свое. Нужно оговориться, что есть виды, чья судьба неразрывно связана с Землей. Они с нею родились и исчезнут с нею без следа. Но это не наша судьба.
   Так вот, говоря о Человечестве. Именно это свойство, - фантазировать и творить, - является основой его существования, позволяющей умножаться и занимать все новые и новые территории, отвоевывая их у Хаоса. Экспансия Человечества давно переросла пространственно-временные категории. Велик ли труд лететь к Юпитеру, если можно легко очутиться в мире, неизмеримо более далеком! Фантазия и творчество - вот топливо, сгорающее в двигателях наших ракет!
   Но вернемся к нашему Творцу и его, а точнее, нашей общей беде. Возлюбив детей своих..."
  
   Машину сильно тряхнуло на ухабе. Шу, перелетев через покойника, и сильно ткнулся головой в противоположный борт. Машина остановилась. Серега, помогая себе руками, с трудом встал на колени. Лоб саднило. Оброненный телефон светился в непроглядной тьме голубым прямоугольником в нескольких шагах слева. Но едва Шу шагнул, чтобы поднять его, экран померк.
   "Вот, черт!" - выругался Серега. Опустился на колени и зашарил по полу.
  
  -- Эй, лейтенант! - донеслось снаружи. - Ты живой там?
  
   Заскрежетал замок и на пол кунга упала широкая полоса желтоватого света от уличного фонаря.
  
  -- О! Чё это ты там делаешь? - заглянувший в будку санитар с изумлением воззрился на оперативника.
  
   Да, посмотреть было на что! Из расшибленного лба Шу обильно стекала кровь, казавшаяся от недостатка света черной. Вымазанное глянцево блестящей кровью лицо оперативника постепенно начинало напоминать одну из африканских масок из этнографического музея. Впечатление резко усиливали круглые совиные глаза с резко сузившимися от внезапного света зрачками. В довершение всего Серега стоял на карачках перед трупом, протягивая к его горлу скрюченные пальцы правой руки.
   Безразлично посмотрев на санитара, Серега дотянулся до телефона и не глядя сунул его в карман.
  
   - Тормозить нужно нежнее, не дрова везешь... - пробурчал он еле различимо и мазанул рукой по лицу.
  
   Почувствовал под пальцами липкое и в недоумении уставился на свою окровавленную ладонь.
   - На-ка, вот, болезный, утрись, что ли, - санитар протягивал ему какую-то грязную тряпку, мгновение назад извлеченную из кармана рабочей куртки.
  
   Шу брезгливо отмахнул и, не говоря ни слова, вытер руки о простыню, которой был укрыт Сальвадор.
  
   - Поехали, давай! Что уставился... - бросил он санитару и снова устроился на корточках рядом с покойником, как ни в чем ни бывало.
  
   - Ну, как знаешь...
  
   Санитар запер дверь, и снова наступила темнота.
   Голова Шу кружилась, к горлу подкатывала тошнота.
   "Блин, сотрясение, что ли?", - подумал парень и полез в карман за мобилой. Нажал на клавишу, засветился экран. Буквы расплывались перед глазами, строчки разъезжались, уводя за собою и весь смысл написанного. Собрав, что называется, глаза в пучок и сконцентрировавшись на тексте, Серега продолжил чтение.
  
   "...Возлюбив детей своих, каждый отец желает видеть в них продолжение самого себя. Он возлагает на них большие надежды, веря, что то, что не удалось ему самому, обязательно воплотят его сыновья и дочери. Он с трепетом наблюдает, как взрослеют они и входят в силу. Как крепнет дарованная им воля...
   Нельзя вырастить из ребенка творца, если с самого детства лишить его воли, а потом, когда он станет таким, как тебе хочется, эту волю ему имплантировать. Поэтому всегда есть риск, что свободное существо в процессе своей диалектики разовьется не совсем в то, что планировалось изначально. Собственно говоря, так оно всегда и происходит.
   И вот в определенный момент детишки подрастают. Отеческая опека начинает им казаться лишней, мешает развиваться. По сути, чрезмерная опека действительно тормозит развитие. Но кто и когда из нас, пока мы были детьми, видел эту тонкую грань между "мало" и "много", "недостаточно" и "чрезмерно"? Молодой и сильный Ян будет расти и шириться, и не успокоится, пока далеко не залезет на территорию Инь. Помнишь эту буддистскую мандалу? Так же происходит и во взаимоотношениях Бога и его творений. Тут-то и проявляется талант творца! Нужно тонко подгадать, чтобы нарастающая волевая мощь сотворенного существа правильно соотнеслась с нарождающимся и крепнущим чувством меры. Собственно говоря, мудрость как отличительная черта зрелого индивида, в конечном итоге и есть развитое чувство меры.
   Я не знаю, что произошло, но в истории нашего мира наступил момент, когда совокупная воля людей возобладала над волей Творца. Если миллион людей одновременно посчитает, что бога нет, то его и не станет. Если миллиарды людей на протяжении тысяч лет видели своего Творца жестокой, мстительной и надутой от собственной важности сволочью, способной одновременно изуверски покарать за мелкий проступок, который и грехом-то назвать нельзя, и простить убийцу, надевшего на шею золотую цепь с тотемным знаком и время от времени бьющегося лбом об пол молельного дома, то именно таким в конце концов бог и станет. Стоит ли удивляться, что наш собственный творец был пропойцей и загнулся от цирроза? Нужно ли говорить, что весь тот бардак, все беды, которые происходили на Земле в последние десятилетия, суть отражения симптомов болезни нашего дражайшего?
   Но он уже умер, и говорить здесь не о чем. Возникает другой очень важный вопрос: что будет со всеми нами? С планетой, с людьми, животными, птицами? Да, феномен переноса (ты прости, я многого не объясняю, надеясь, что ты поймешь из контекста. Что не поймешь, найдешь в моем дневнике, который я завещаю тебе. Найдешь его...). Так вот, феномен переноса, то что Кастанеда называет "деланием", как цемент будет удерживать мир в стабильности. Некоторое время. Это своего рода неосознанная защитная реакция. Но продолжаться очень долго это не сможет. Мир, как и всякая вещь в нем, есть идея, отраженная в материи. Если идея страдает каким-то изъяном изначально или искажена чем-то (или кем-то) в последствии, то она оказывается нежизнеспособна. А значит, нежизнеспособно и ее отражение.
   Вот мы и подошли вплотную к тому, что я считаю своей главной целью. Я хочу исправить искажение. Господи, дай мне уверенности, что я знаю, в чем именно оно состоит! Сколько сомнений и колебаний! Но у меня не остается ни одного лишнего мгновения на раздумья. Если бог твоего мира мертв, не пора ли самому стать богом?...".
  
  
   Машина покатилась медленнее, сделала несколько поворотов и замерла. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь неотчетливо различимым голосом кого-то из санитаров, проникающим в кунг из-за передней стенки. Потом хлопнули дверцы кабины и стало так тихо, как бывает, наверное, только в космосе.
   Шу поднялся с корточек, разминая затекшие ноги.
   И вдруг с в тишине раздался какой-то едва слышный звук, как вздох. И сразу следом за ним тонкий металлический непрекращающийся звон, идущий откуда-то из-под ног Шу. Парень засветил экран мобильника и направил свет вниз. У его ботинок крутился на жестяном полу, переваливаясь с ребра на ребро, странно знакомый серебристый кругляш. Серега наклонился и взял его в ладонь, обрывая звонкую песню. Посветил. Ну, конечно! Серебряный полтинник! Автоматически сунув моменту в карман, Шу перевел свет на носилки. И обомлел.
   Мокрая от дождя, вымазанная поверху в его, Шу, крови, простыня свободно лежала на носилках, не скрывая под собою абсолютно ...
   НИ-ЧЕ-ГО!
  
   Его руки еще судорожно хлопали и шарили по носилкам, когда глотку разодрал и вырвался на волю дикий животный вопль...
  
  
  
   Направление.
  
   Направляется лейтенант полиции Шульженко Сергей Михайлович, одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года рождения, на врачебно-психиатрическую экспертизу с целью определения его годности к дальнейшему прохождению службы в органах МВД.
  
   Начальник медслужбы Управления уголовного розыска по СПб и ЛО подполковник м/с...
  
  
  
   Октябрь - декабрь 2012,
   Санкт-Петербург
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"