С 14-го на 15-е августа 1991 года я находился на Сельвицком острове Валдайского озера. На том самом острове, где со времён Никона и до сих пор находится Иверский мужской монастырь.
Не спрашивайте, почему я там оказался. Я и сейчас живу как получается, а тогда мне было 17. Достаточно будет сказать, что пришёл я туда пешком из Новогорода. Со мной был друг - Лёха. Дорогой мы спали в случайных сараях и чёрных банях, ели хлеб, малину и пили спирт.
Меня интересовал Иверский монастырь. Однажды я проездом увидел это место с холма: на острове, в лесу, посреди воды, - как в древней сказке, и захотел туда попасть. Уговорил Лёху рвануть вместе.
До острова за скромные деньги нас доставил ржавый буксир.
Монастырь недавно передали Новгородской епархии. До этого здесь были и трудовая артель, и школа, и дом инвалидов, и турбаза. Всё было в полнейшей разрухе. Остров был буреломной чащей с нехоженными пляжами, но тут и там оставались следы бывшего здесь некогда сада: кусты смородины, крыжовника, каким-то чудом выжившие в диком лесу.
В Иверский монастырь стекались тогда разные люди. Здесь были беженцы из республик почившего СССР, которым негде было жить, были какие-то пижоны из московской театральной студии, поэты, с тысячами стишков на каждый случай, приехавшие за романтикой, просто придурки, - как мы. Все помогали монастырю обрести новую жизнь, то есть работали. Монахи нас за это кормили. Плохо кормили, но это было лучше, чем ничего. Жили мы в заброшенных кельях. Днём помогали расчищать лес, ночью пьянствовали у большого общего костра. Мы с Лёхой влились в коллектив легко.
Тем более, что спирт был только у нас, - закупили на все. А лучше сказать - обменяли на прочную валюту.
Из пёстрой публики, собиравшейся к ночи у костра, больше других запомнился один послушник. Это был огромного размера молодой парень, лет двадцати с небольшим, в рясе, с длинными русыми волосами и густой бородой. Я поражался, как он рассекает колуном исполинские пни с одного удара. Он много молчал, но когда говорил - говорил простым мирским языком. Мог и матернуться. Как-то я спросил:
- Ты-то с чего в монахи подался?
Он ответил:
- Я не монах, пока только послушник.
Больше ничего не сказал.
Ещё была встреча с двумя художниками. Они приплыли к острову на лодке и варили макароны. Разговорились. Почему-то о Карлосе Кастанеде. И один из них сказал, что переболел Кастонедой и перечитывать никогда не будет. Теперь я думаю то же самое. Но вообще-то макароны больше запомнились.
14 августа все были в суете и в каком-то приподнятом настроении. Особенно монахи. Оказалось, на следующий день ожидают Алексия II.
Ночь с 14-го на 15-е была удивительной: звёзды падали в озеро одна за одной. Они оставляли хвосты дыма в воздухе, бухались в воду и было слышно шипение. Всё это происходило рядом. Глаза и уши отказывались верить. Мы с Лёхой пили спирт, ползли на карачках к воде и запивали прямо из озера. Лёху клеили бабы из театральной студии, но он уже ничего не соображал.
15 августа я застал исполинского послушника в раздумьях у костра. Когда он заметил меня, сказал:
- Иди искупайся. Патриарх молился. Озеро освятил.
Я пошел к мостку. Погода была тишайшая. Снял с себя всю одежду и прежде чем нырнуть заглянул в воду: всё было видно до дна; песок, разнообразные водоросли, тихо ходят окуни и пескари. В этом было что-то удивительное. Что-то очень спокойное и простое. Потом я сиганул туда, в воду, во всё это, с таким чувством, что обнимаю озеро.
Завидую верующим, - они видят чудеса. Там где их, как будто нет.
Потом ржавый буксир отвёз нас в Валдай.
Мы ждали автобуса. За автобусной станцией старый цыган за какое-то дело давал подзатыльников молодому. Потом отобрал у него все деньги. Цыганёнок сел с нами в автобус. Забрался на самые дальние задние сидения. Когда автобус тронулся, он открыл нараспашку окно и закурил. Гордо и нагло. О чём, интересно, думал?