Аннотация: Четвертое место на конкурсе "Рваная грелка" (осень 2005 года)
Лёшка - мой самый лучший в мире друг.
Мы с ним каждое лето лучшие друзья. И даже немножко весной и осенью, пока он не уезжает учиться. Далеко уезжает, говорит "на край света". Но я-то знаю, что у света нет краев. Просто далеко и всё.
И тогда надо всю зиму ждать его назад.
Зима это тоже не плохо. Но лето ведь совсем другое дело! К тому же Лёшка рядом.
Я лучше всех чую его возвращение - воздух становится другим. Выходишь на улицу, все то же самое, а тянешь носом - по-другому пахнет. Мокрыми досками - лед на горке тает. Мокрым песком в песочнице. Мне, конечно, горка больше интересна, песочница-то, она для малышей. Но все равно мокростью пахнет. Весной.
И сразу приезжает Лёшка, влетает во двор, и все игры, что без него придумались, кажутся дурацкими. Вообще не понятно как мы всю зиму без него были?
- Скучали, шарики? - заорет Лёшка и сгребет в охапку всю нашу дворовую мелюзгу.
Мелочь пищит, хохочет. Дети, что с них взять?
А с нами он здоровается по-серьёзному, за руку. Мне еще и подмигнет, спросит:
- Как аппарат? Не барахлит?
Я пожимаю плечами:
- Обижаешь, Лёш.
Он кивнет, а кто-нибудь из малышей обязательно на нем повиснет: "Что за аппарат? Я тоже хочу. Чтоб не барахлил" Чего суются во взрослые разговоры?
- А ну, малышня, - скомандует Лёшка, - кто каруселить?
И они с воплями мчат к старой карусели.
Она в самом центре двора торчит. Ну, просто в самом-самом, мы мерили. Облезлая, ржавая, скрипучая, старая как бабка Шура с пятого, которая грозит, что выроет "эту рухлядь", потому что "от ее визга никакого житья".
А как она визг слышит, если мелкие орут - уши закладывает? Но они не долго орут, Лёшка так раскручивает - дыхание застревает. Я знаю, меня чаще всего крутят, у меня аппарат что надо.
Аппарат - это голова, она у меня вправду отличная. Мне хоть целый час кататься, хоть целый день. Остальные устают быстро. Лёшка им игру придумает, а сам со мной на карусель. Ведь не до ерунды, серьезное дело.
- Раскручиваю тебя, - каждый раз говорит, - как пращу.
Как пращу, как пращу. Я и не делал вроде ничего. Чего мне прощать-то?
Он смеется. И крутит карусель. Он и просто так, бывает, её крутит. Безникого.
А иногда кажется, что и ночью она скрипит. Я лежу в постели и слышу её "скрииип" (кособоко стоит, внизу застревает) - "скрп" (наверху пролетает). Скрииип-скрп-скрииип. Ось скрипит земная. Она прямо через наш двор проходит.
Но мама закрывает окно и говорит: "Комары".
Зима застряла. Родители хмурились, а я ждал. Всю неделю ждал. И всю следующую, и потом еще всю. Лёшка задерживался.
Пахло холодом.
Каждое утро шел снег. Наш дворник сгребал его в кучи огромной лопатой. С каждым днем снега все больше, кучи все выше. Пока не стали выше горки. Глупая мелюзга с хохотом скатывалась с них. Куча мала шапок и варежек. Бабка с пятого ругалась, что "сроет под корень эту бесовью забаву" А мне становилось неспокойно.
- Ну? - встречает меня каждое утро Олег, он тоже мужик серьезный. Мы были врагами, но потом я дал ему в нос, а он утопил в люке мой портфель, и мы как-то подружились.
- Ну? - говорит Олег.
- Нет, - качаю я головой.
- Ты принюхайся хорошо.
- Да принюхивался. Зима и соседская машина воняет.
- Может это из-за машины не унюхать ничего? - спрашивает Светка и утирает нос краем шарфа.
Не женское это, конечно, дело, но Светка на голову нас всех выше. И каратистка. И вообще... умная.
Митька один ничего не говорит, он вообще не болтун. Митька находит подходящую ледышку и аккуратно забивает в выхлопную трубу соседской машины. Машиной вроде не пахнет, но и весной тоже.
Каждое утро мы собирались вместе, затыкали машину и вчетвером вынюхивали весну. А когда сосед нажаловался Митькиным родителям, то втроём.
- Куда мог деться Лёшка? - Олег тупо поднимается и опускается по горке - кататься давно надоело. Мы все согласны с тем, что все дело в Лёшке.
- Может, билетов нет? - шмыгает носом Светка
- Надо заранее покупать, - Олег шлепается на ступеньку, лепит снежок и начинает его обсасывать. Вроде мороженное. Он теперь все время голодный ходит.
Мне обидно за Лёшку, он-то не хотел подводить нас, я знаю, просто что-то случилось. Что-то страшное.
- А если он вообще не вернется?
Не надо было Светке это говорить, Олег вскочил, будто в него кипятком плеснули. Снежок раздавил.
- Ты чего?! Ты дура, да?! Дура! Уродина дурацкая!
Если бы меня рядом не было, он мог бы ее ударить. А так просто развернулся и к дому побежал.
У него мама от холода болеет. Много кто болеет, мы даже не знали, что так бывает.
- Вот... - Светка расстроилась, она же не специально, - пойду я тоже.
"Не уходи", - хочу сказать я. А еще хочу сказать: "Он вернётся". Но пахнет зимой.
Светка уходит. Во всех своих платках она издалека похожа на новогоднюю ёлку. Но не праздничную, а которую выбрасывают уже.
Было все холоднее.
Папа принес откуда-то круглую бочку с трубой. Трубу выставили в окно, для этого пришлось стекло вынуть и заменить фанеркой.
В бочке разводили огонь. Здорово, стало теплее, и можно было хлеб жарить. А когда хлеб совсем кончился, картошку печь. Тоже не плохо.
Я совсем редко теперь выходил на улицу. А воздух чуял в щель у трубы. Мороз щипал кожу и царапал нос изнутри.
Только однажды мы снова собрались все вместе. Когда Митька прибежал, он вроде видел, как с крыши свалился сугроб и завалил Герду - дворовую нашу собаку. Он не был уверен, могло и показаться, но мы до вечера раскапывали снег у мусорки. Ничего не нашли, да и я варежку потерял, но было так здорово, как давно не было. Наверное, уже тысячу лет. А может даже сто.
Домой вернулся довольный, думал, что бы такое про варежку рассказать. Родители сидели в кухне, у печки. Мама плакала. Но... но я же не сделал ничего. Только варежка вот.
- Какая варежка? Господи, - мама обхватила меня и прижала к себе, - Куда мы поедем? Господи, куда?
- Я буду дежурить на вокзале сегодня ночью. Мы уедем, - сказал папа.
- Куда-а? - мне стало страшно за маму, от нее тоже пахло зимой.
- Куда угодно. На юг. Не может везде быть холод, - папа говорил тихо и твердо.
Они начали по очереди пропадать каждую ночь, а когда возвращались утром, переписывали друг у друга с ладоней какие-то цифры. В прихожей стояли чемоданы.
Все уезжали. Все, кто мог. Даже Митька собирался. У него билеты были на конец лета. Ерунда какая-то! Какой конец лета, когда снег не тает? Но он уезжал, а мы оставались ждать Лёшку
- Ты скажи ему, что я не хотел, - угрюмый Митька сопит и трёт очки, - я бы дождался.
Мы молчим, подъезд холодный, но все теплее, чем на улице. Олег подпрыгивает на месте, ну, это ему так кажется, а по мне он просто качается. Голова от него кружится, я глаза закрываю, и как будто взлетаю - быстро, даже удивиться не успел, - и вижу Лёшку.
Он сидит где-то очень далеко, на вокзале не выспавшийся и растрепанный, и никак не может вернуться к нам. То ли билетов нет, то ли поездов. Куда они все делись-то?!
Лешка вдруг поднимает на меня глаза:
- Ну, что же вы, шарики? - говорит он так грустно, что я чувствую, как в носу щипет от слез. Девчонка просто какая-то.
- Ты не думай, мы ждем. И Митька. Он уезжать не хочет!
- А аппарат твой как? Не барахлит?
- Нет, - отвечаю.
- Так что же ты?!! - Лёшка кричит так, понятно стало, что сплю. Не может он в жизни так ругаться. Я даже вздрогнул и очнулся. И правда заснул, лицом привалился к лестничному поручню и дрых.
- Ты чего? - спрашивает Светка.
- Задумался, - отвечаю и сам слышу, голос какой-то чужой у меня, -- Вот ждем мы Лёшку, ждем. А вдруг он не может приехать? Что мы так в зиме сидеть и будем?
- А чего делать? - бормочет Олег.
Ну, кто после этого дурак у нас? Я молчу, чтобы они сами додумались. Нет, вижу, самим ни как.
- Ка-ру-сель крутить, - и рукой машу, чтобы понятнее, - Чего тут непонятного?
- И чего, весна от этого придет? - Светке иногда лишь бы наперекор идти.
- А то нет? - даже обижаюсь на нее. Немножко.
- Я лучше карусель покручу, чем уезжать, - Митька, вот настоящий мужик, сразу дело понял.
Карусель засыпало до самого шарика на вертушке, только кусок поручня из белой кучи торчал. Чего ее чистить, если кататься некому?
Сбегали за лопатками, санками, Светка даже ведро с формочками принесла.
Ведро - это хорошо, а формочки мелкие, ни копать ими, ни таскать. Так без дела и валялись.
Каждое утро падал снег, и каждое утро мы разгребали его посредине двора. Он падает, а мы шур-шур-шур лопатами в стороны. Помедленнее бы падал, мы быстрей бы справились. А то вот уже и Митька уехал, Светкины родители начали к отъезду готовиться, а мы только-только до земли добрались.
Да только зря. Карусель так заморозило, что ни с места. Втроем ее тянули изо всех сил, пока не выдохлись. В последние дни чего-то быстро уставали.
- Ну, давай, - говорит Олег, - придумывай дальше что делать.
- Разогреть ее надо, - вместо меня отзывается Светка, бросив лопаткой лед ковырять, - Может кипятка принести?
- Откуда? В трубах пусто.
- Нагреть? - предлагает она, но не очень уверенно.
- А может, просто костер разведем? - встреваю, идея моя все-таки, - Углей из печки притащить. Дров каких-нибудь...
- Ага. Мама рассказывала, что раньше на кострах чучело зимы сжигали, - ну, олеговой маме можно верить, она в таких штуках разбирается.
Светка даже вскакивет:
- Сжигать зиму! - и к подъезду на всех парах, как реактивная ракета.
Легко было сказать: дрова. Мы почти все сожгли. В кухне две табуретки остались на растопку, я их и захватил. Нагреб в банку углей из печки. А то дело важное, а родители спички прячут.
Светка принесла куски шкафа, а Олег - связку старых книжек.
- Их не хватятся, самые драные выбрал, - пыхтит он.
Книжки первыми от углей занялись, потому что сухие и пыльные. Молодец все-таки, хорошую растопку принес. Да он и сам понял, что молодец - сиял ярче костра.
Снег вокруг подтаял от жара, мы переступали с ноги на ногу и хлюпали в лужах. Зима горела. Пахло нагретым железом, на поручнях карусели, как на сковородке шипела вода. Можно было, наверное, уже и гасить, но мы сперва, для надежности, сожгли все, что у нас было.
- Ну? - Светка ослабила платок на шее, - Садимся?
- Забирайтесь, - велел я, замотал, чтоб не обжечься, одну руку шарфом, а на другую шапку надел. А потом еще и поплевал на них для надежности.
Кому еще кружить карусель, если Лёшки нет? Понятное дело, мне.
Она шла туго, все-таки я не такой здоровый, но ведь шла. Скрипела недовольно, но раскручивалась.
Карусель стоит в самом центре двора, - точно в середине, мы проверяли, - там, где проходит земная ось. Не которая на глобусе, а за которую тянуть надо.
Я толкал, а когда она серьезно разошлась - из рук вырываться начала, запрыгнул на нее и только пяткой оборотов добавлял.
А потом... Может, показалось, врать не стану, только вроде я Лёшку услышал: "Молодцы, шарики. А то застряло что-то все".
Значит, просто не смог сам. Не успел вернуться. Может с другой стороны крутил, чтобы весна везде приходила. Раскрутил, а остановить не смог. Где-то там, на краю света.
Но ничего, у меня же аппарат хороший. Я так могу и целый день, и даже всю ночь. Голова не закружится.
- Муравей поднимает очень много, - Светка сидит ко мне лицом, а спиной к Олегу, мне очень приятно, что она именно так села, - но мы круче. Мы звезды крутим.
И тут совсем почти незаметно начала подтаивать горка, чуть-чуть. Мокрыми досками запахло.