- На улице тебе будет лучше! А ну не вырывайся, маленький гаденыш!
- Нет! Мне больно! Отпусти.
- Башка варит лучше на свежем воздухе. Может, тогда поймешь, что этот дом - мой! И всё здесь - моё!
Он вжался в стену, стараясь не дышать. Градины пота скатываются со лба, жгут кислотой глаза. Сердце учащенно бьется, отдаваясь тяжелыми ударами в кончиках пальцев и в зубах. Спокойно. Надо ждать. Еще немного... Еще чуть-чуть... Зигват прислонил затылок к холодной каменной стене дома и попытался сосредоточиться на небесах. Остывающий шар солнца касается черепичных крыш и тает в них, растекаясь жидким металлом. Редкие облака лениво ползут в ту часть света, где великий бог Обезьяна создал первых каменных истуканов.
Хватит. Пора.
Тяжело дыша, Зигват отлепился от стены, ноги сами понесли его вверх по узкой улице. Шаги отдаются гулким эхом по мертвому городу. Не покидает чувство, будто все послушники в округе слышат их. Вот сейчас из черной глазницы окна блеснет острием меч, отсечет шальную голову... Или в спину ударит, точно нож, колдовское заклятье, превращая хребет в месиво из костей и плоти...
Зигват сжал зубы, пальцы нащупали деревянную рукоять сабли. Так просто он не сдастся. Только не сейчас. Если ему отрубят ноги, он поползёт к врагу, цепляясь руками за камни мостовой. Если отрубят и ноги, и руки, попытается вырвать зубами чужую плоть. Если отрубят ноги, руки и сломают челюсти, он выбьет лбом мозги какому-нибудь нерасторопному послушнику. Не-е-е-ет - так легко его не получат.
От напряжения живот протестующе заурчал. Где-то впереди раздался подозрительный шорох. Все-таки выдали себя монастырские крысы! Зигват свернул налево, забежал в первый попавшийся дом и, не обращая внимания на пыль и мусор под ногами, пересек некогда роскошный зал. Остановился у широкого окна в форме замочной скважины. Выглянул.
Стараясь держаться в тени особняков, двое послушников крадутся по улице. Черные капюшоны скрывают лица. Движения выверенные, аккуратные. Голые руки бугрятся рельефными мускулами. За спинами торчат короткие металлические посохи. Кажутся игрушечными. Но на деле хватит одного скользящего удара, чтобы сломать кость, как веточку. Лучше уж животом нарваться на старый добрый клинок.
"Интересно, кто из этих идиотов выдал себя?" - подумал Зигват, улыбаясь все шире. Сегодняшняя их ошибка подарила ему жизнь.
Он успел добежать до главной улицы, когда что-то ударило его в бок. Боль раскалёнными угольями обожгла левую часть груди. Перед глазами потемнело. Порезавшись лбом об острый угол камня, Зигват упал, перекатился и тут же вскочил. Пальцы легли на рукоять. Звякнуло вынимаемое из ножен лезвие сабли.
Напротив него, не скрываясь, стоит послушник. Крутя над головой маленьким вихрем пращу, он сделал два шага вперед.
- Не надо, - одними губами сказал Зигват.
Медный запах крови из раны в боку защекотал ноздри...
Глава 2
- Отец, не бей меня!
- Молчи, собачий сын. И только попробуй украсть из моего дома еще что-нибудь!
- Но я ничего не трогал!
В сгущающихся сумерках найти нужный дом не так-то просто. Хромая на правую ногу и кряхтя, Зигват до боли стиснул челюсти. Дурак! Из-за своей недальновидности приходится сейчас торчать на улице, медленно истекая кровью. В конце концов, он уже не в первый раз теряется в лабиринтах мертвого города. Хоть бы мелом пометил стену. Или какой-нибудь знак оставил...
"Нет, послушникам будет проще меня найти. Нельзя давать им ни единого шанса".
В итоге он выбрал тот дом, где меньше всего пахло затхлостью. И оказался прав. Прежде чем войти в подвал, Зигват постучал костяшками пальцев по деревянной двери, за многие годы ставшей твердой, как камень. Подождал несколько бесконечно долгих мгновений. И спустился.
Света от десятка почти догоревших свечей достаточно, чтобы разглядеть подвал в деталях. Налай сидит на драном коврике спиной к нему и с чем-то играется. В левом углу сиротливо валяется мешок с одеждой - жалкое тряпье, скопленное за долгие годы. У самой стены лежит меч, чей клинок испорчен давней ржой - сколько ни пытайся, а не сведешь. В местных горах любое оружие требует особо тщательного ухода.
Зигват почти всегда останавливается у порога, пытаясь запомнить всё: как трепещут огоньки свечей, как свет ложится на спину Налая, как сложены вещи в углу, как... Возможно, завтра уже не удастся попасть домой. Возможно, завтра его тело будет гнить на жарком солнце. Но он запомнит. До мельчайших деталей.
Почувствовав головокружение, Зигват сел на одну из каменных ступенек, прижал ладонь к раненному боку, губы скривились в гримасе боли. Пальцы все в крови. Надо бы глянуть под робу, но руки словно чужие. Едва хватает сил.
- Удачно? - Голос сына как у старика. Слабый и скрипучий.
- Нет.
Налай обернулся, но лица за плотно надвинутым капюшоном не разглядеть - чернильная клякса. Лишь неестественно ярко блестят глаза. Левый глаз, живой, поглядывает с волнением, а правый, мертвый, окатывает холодом.
- Боги! Ты же ланен!
Зигват ухмыльнулся, выдвинул нижнюю челюсть вперед и с вызовом сказал:
- Всего лишь поцарапали.
- Надо пеевезать лану.
Налай всегда плохо говорит из-за выбитых зубов и изуродованной нижней губы.
- Спорить не буду.
Позволив сыну снять с себя робу, Зигват закрыл глаза, наслаждаясь тишиной. Сегодня он выжил. Конечно, впереди еще ночь, беспокойный сон, но это всё потом. Сейчас можно позабыть о проблемах.
- Их было много? - спросил Налай, одной рукой стирая мокрой тряпкой грязь с раненного бока.
- Охотилось много. Но я убежал. Хотя и столкнулся лицом к лицу с одним.
- Щипет?
- Нет.
Он попытался откинуть капюшон с головы сына, но тот ловко увернулся.
- Не надо, пап. Не хочу.
- Здесь мы только вдвоем. Зачем прятать лицо?
Налай не ответил, лишь пожал плечами.
- Завтра я найду знаки! - сказал Зигват. - Обещаю. Мы практически у цели.
- Конечно!
- Но если не получится, если... ничего не обнаружу, то надо бы сменить дом.
- Опять? - недовольно спросил Налай.
- Извини, но так надо.
"Я. Завтра. Всё. Найду. И точка!"
Зигват вымученно растянул губы в улыбке. Судьба будет к нему благосклонна!
Глава 3
- Эти стены, этот пол, даже треклятое ведро, куда ты срешь, выродок, принадлежит мне!
- Хватит! Я всё понял!
- Ты должен лизать мои сапоги в благодарность! Вне этого дома ты никому не нужен.
От утреннего горячего воздуха дурманит голову. Темное синее небо, проглатывая одну звезду за другой, сменяет цвет на бледно-голубой. Еще колко поблескивает на полудне Клык Баамона, но и он скоро исчезнет - до первых вечерних сумерек. Заброшенный священный город, эта давно истлевшая мумия, греется в первых лучах солнца. Будто желает вспомнить, каково это быть живым, ощущать тепло в себе.
Зигват обливается потом, едкие соленые градины стекают со лба, оставляя на щеках влажные дорожки. Одежда противно прилипает к телу, язык трётся о шершавое нёбо. Что же будет днём, если уже сейчас так жарит? А у него всего две фляги с собой. Впрочем, хотя бы послушники не сунутся. Пусть сидят в своих каменных скособоченных домах и читают бесконечные глупые мантры.
Нельзя не замечать красоты города. Пусть он мертв, но былое величие никуда не делось. Оно ощущается в тяжелых царственных зданиях, в блеске мраморных колонн и золотых куполов, в давящих узких улицах, где так легко заблудиться, проживи тут хоть пятьдесят лет. Прежние здешние обитатели давно мертвы, даже их кости тысячу веков назад как превратились в пыль, а город стоит, напрасно ждет, когда люди вернутся.
Достав из наплечного мешка свернутый кусок кожи, Зигват расправил его, всмотрелся в наспех нарисованную им карту. Хм... Этот район он еще не исследовал. Возможно, здесь отыщутся недостающие символы. Подленький внутренний голосок заметил: он зря старается, надо идти в замок, отыскать покои Бронзовой Царицы и...
"Нет. Там ничего нет. И туда я не пойду. Никогда".
Словно в ответ болью отозвалась рана в левом боку.
У стены первого же дома Зигват остановился, разглядывая сложный витиеватый знак, похожий на рыбу с собачьей мордой. Поскреб ногтем по мраморным изгибам символа. Нет, не то. Обманка. Зигват в который раз подивился странной хитрости древних мастеров: оставить библиотеку заклятий на стенах всего города. Огромный учебник, растянувшийся на тысячу стадий. Нужно лишь найти знаки, сложить общую картину - и колдуй сколько влезет.
Глава 4
- Забейся-забейся, выродок. В самый темный угол. Чтобы мои глаза не видели такого жалкого и ненужного ублюдка, вечно витающего в облаках. Если бы не мать, давно бы выгнал тебя из своего дома.
Огонек свечи слабо трепещет, едва разгоняя тьму нового подвала. Зигват уже был здесь днем и проверил каждый угол, но все равно не покидает ощущение, будто кто-то следит за ним во мраке.
- Здесь и будем жить, - сказал он как можно беспечнее.
Налай скинул свою сумку, ловкие пальчики левой руки быстро развязали простой узел. Показалась голова обезьянки лаш. Широко зевнув, милая круглая тварь прыгнула на каменные плиты и, не обращая ни на кого внимания, принялась тараторить:
- Аузян есть. Аузян бегать в темнеть. Аузян печалится!
Сын сказал:
- Её надо поколмить.
Зигват пожал плечами:
- Сначала поедим сами. А потому уже накормлю эту волосатую уродину.
Обезьянка размером с кулак, но неприятностей от неё как от здорового мужика. То попытается убежать из подвала, то схватит свечи и подожжет деревянную лестницу... Если бы Налай так сильно не привязался к милой гадине, то Зигват давно бы скрутил её маленькую голову. Тем более повод всегда находился...
- Пап.
- Что, милый?
- А плавда Блонзовая цалица плавила этим голодом? - спросил сын.
- Правда.
- А кто она?
Зигват достал из сумки несколько кусков вяленого мяса, давно зачерствевший хлеб и мешочек с изюмом. Брови сошлись на переносице. Проклятье! Запасов еды хватит от силы на пять дней. И то надо жестко экономить. В местных горах животные не водятся, даже птицы облетают стороной мертвый город.
"Завтра я найду недостающий знак. И всё закончится".
- А кто она? - повторил вопрос Налай.
- Богиня, - ответил Зигват.
Он протянул руку, чтобы снять капюшон с головы сына, но тот опять увернулся, сел перед разговаривающей обезьянкой лаш. Мерзкая макака изрыгает малосвязанные между собой слова с такой быстротой, словно намеренно злит Зигвата.
- Папа, ласкажи о Блонзовой Цалице!
- В следующий раз.
- Ну, пожалуйста!
- Хорошо, - легко согласился Зигват. - Но при одном условии: ты снимешь капюшон.
- Не-е-ет...
- Тогда буду молчать как рыба.
Сын покорно выполнил просьбу. Его лицо напоминает сырое тесто - рыхлое, исковерканное белыми шрамами. Красная лысина будто открытая плоть. Нижней губы нет. Взгляд глубоко запавших под тяжелыми надбровными дугами глаз пронизывает до глубины души. Это взгляд старика - не двенадцатилетнего мальчика.
- Скоро всё изменится, - пообещал Зигват. - Ты мне веришь?
Налай кивнул.
- Ты обещал, - заметил он.
- Конечно. Слушай внимательно. Некогда люди жили лишь в этом городе в горах. Боги, выполняя заветы создателя всего сущего, Великого Баамона, боролись с чудовищами, что заполонили весь мир. О, это были темные времена, Налай.
- А как выглядели эти монстлы?
- Некоторые терлись мерзкими рожами о сами небеса, - сказал Зигват. - И напоминали сразу и ящериц, и львов, и летучих мышей. Другие же едва достигали коленей человека, однако их яд мог убить миллионы! У кого-то были лапы, у кого-то - руки и ноги, оканчивающиеся острыми когтями.
Обезьянка лаш попыталась было раскрыть рот, но Налай вовремя сунул ей кусочек изюма.
- Правила единственный городом людей богиня Жаатра, - продолжил историю Зигват, садясь поудобнее у стены. - Или как мы её сейчас называем - Бронзовая Царица. Никто из свиты или из смердов не видел её настоящего лица, ибо она всегда носила маску. А тело скрывали бронзовые доспехи. Великий Баамон создал Жаатру для управления людьми, лишил части божественности, дабы она могла понимать проблемы своей свиты.
Завороженно слушая, Налай извлек из глубокого кармана рубахи четки, протянул отцу. Тот благодарно взял их, теплые деревянные шарики заскользили между большим и указательным пальцами.
- Верховный бог строго наказал Бронзовой Царице: её истинное лицо не должны увидеть больше двух человек, иначе она погибнет. Долгих десять лет Жаатра правила городом. За это время никто не умер от клыков и когтей чудовищ, никто не голодал и не знал нужды. Но из-за частицы человеческого Бронзовая Царица влюбилась в своего слугу и разделила с ним постель.
Зигват умолк на мгновение, отпил из фляги солоноватой воды.
- Прошло два года. Поддавшись гордыне, слуга захотел стать царем, но не мог уговорить богиню. Знать, само собой, пронюхала о тайной связи, задурманила мозги бедняге сладкими речами. Мол, пусть он отопрет двери царской спальни, знать как бы случайно застукает его и Жаатру в одной постели. После чего слуга взойдет на престол. Так и было сделано...
Давая сыну обдумать услышанное, Зигват принялся зажигать свечи. Сейчас ему меньше всего хотелось сидеть в сумраке.
- А чем закончилась эта истолия? - спросил Налай.
- Когда знать ворвалась в покои царицы, богиня превратилась в камень. А слугу позже казнили. Теперь статуя Жаатры стоит в центральном зале замка. И горе тому, кто приблизится к ней ближе чем на пять шагов.
Сын тяжело опустил голову.
- Папа, мы пойдем в замок?
- Конечно, нет. Недостающие знаки находятся в городе, я уверен. Не волнуйся.
- А если потлебуется? - не унимается Налай. - Там же огломнейшая стена! Как мы через неё пелелезем?
Словно в подтверждение своих слов он вытянул вперед обрубок правой руки. Зигват замялся, тяжелый ком застрял в горле.
- Древние мастера оставили все необходимые символы в городе. Иначе бы послушники не понастроили своих храмов и казарм рядом с ним. Понимаешь? К тому же замок проклят, и ни один человек в здравом уме туда не сунется.
- Даже самые великие маги?
- Даже они, - подтвердил Зигват.
- Па-а-ап...
- Налай, давай ложиться. Завтра рано вставать.
- А почему тогда люди блосили голод?
- Потому что после уничтожения всех чудовищ Великий Баамон прогневался за гибель своей дочери. И страшно покарал жителей. Уже спустя долгое время сюда пришли послушники и создали свою школу. Всё, хватит на сегодня разговоров. Утомился что-то я.
Пока никто не видел, обезьянка лаш нагадила на спальное место Зигвата.
Глава 5
- Посмотри на себя: руки, как цыплячьи ножки, горб растет, даже мордой похож на свинью! Ничего тебе в жизни не добиться, понял? Будешь по чужим углам маяться, а своего дома не заимеешь. Попомни мои слова: вернешься ведь обратно. Вот только не пущу я тебя. Здесь всё - моё!
- Не подходи! Мне наплевать!
- В мать пошел: такая же была непутевой. Ты шлюхин сын!
Раскаленный шар солнца застыл всевидящим оком над городом. От удушливой жары кружится голова, трескаются губы и сохнет глотка, будто дышишь огнем. В тенях молчаливых домов не спрятаться, не почувствовать облегчение. А потому продолжаешь бездумно идти вперед - без мыслей, без желаний. Гонят инстинкты.
Изредка приходя в сознание, Зигват вспоминает: надо добраться до неизведанных районов, надо отыскать недостающий магический знак, надо перерисовать на карту улицы, сохранить в памяти. Надо, надо... Жара сводит с ума, пронзает иглами виски. И сколько ни пей - легче не становится.
Город высосал краски, оставив лишь красный и черный цвета. Алые стены домов с тьмой пустых окон. Черепичные крыши словно переливаются густо намазанной кровью. Красные небеса с далекими чернильными, как грех, тучами вот-вот готовы низвергнуться стонами и криками давно умерших. Мертвец-город просыпается, мечтая выпить души живых.
Пытаясь сосредоточиться, Зигват заставил себя подумать о своей цели: найти недостающие знаки. Символы, что помогут создать новую реальность. Вот, например, у художника есть рисунок человека. Любой кто посмотрит на этот рисунок скажет: это изображен человек. Но если взглянуть через увеличительное стекло, то рисунок распадётся на черные карандашные точки и беспорядочные линии. Потеряет прежний смысл. Творение художника воспринимается только как единое целое.
Так работает магия. Теория верна в целом. И никак иначе. Но если из нашего рисунка человека взять нужное изображение руки? Да, часть смысла потеряется. Но рука останется. Так ведь и от общей теории магии можно отщепить нужный кусочек, которого хватит для своей цели - создать собственный, идеальный дом. Никто так не делал раньше, однако можно попытаться!
Надо лишь найти символы-ключи, разбросанные по всему городу.
Чтобы уйти из жестокой обыденной реальности туда, где будет хорошо. Где не будет жестокости, боли, голода и... и смерти.
Зигват остановился, пытаясь совладать с мыслями. Ему мешают послушники. Им наплевать на его страдающего сына. Главное - уничтожить тех, кто посмел вторгнуться в священный город. Они считают, случится катастрофа, боги сойдут с небес, а великий Баамон проглотит мир, если иссушенный горем отец и его изуродованный мальчик разберутся в библиотеке заклятий и уйдут в другую реальность.
Эти глупцы напоминают безумных портных: они шьют одежду разных форм, придерживаются придуманными им же правил. Но зачем они шьют? Для чего? Это их не интересует. Они колдуют, создают неизвестные структуры. А он, Зигват, кажется всё понял! Сумел разобраться в отличие от послушников и их предводителей. И потому воспользуется знаниями для благой цели, а не ради эфемерных истин.
В новом, созданном с нуля доме его сын вылечится!
Зигват не заметил, как попал в ловушку. Что-то зашипело за его спиной, он инстинктивно повернулся, искрящаяся лента света вылезла из щелей мраморных плит и ударила по голове. Боль резанула по губам и щекам, словно в лицо брызнули раскаленным железом. Колени дрогнули. Зигват, хватая руками воздух, упал.
Последнее воспоминание перед беспамятством: пучок овеществленной энергии огромной каплей полетел с ближайшей крыши и врезался стальным тараном в грудь.
Глава 6
- Ты жалок. Может ли у меня быть такой сын? - Голос отца не изменился за годы разлуки - надменный, грубый и хриплый. - Твое лицо похоже на козлиную жопу. Даже борода не растет - так, мелкая поросль.
Зигват сильнее зажмурил глаза. Ногти сами собой впились в ладони. Причиняя боль. Заставляя на миг забыть о происходящем.
- Ленивая тварь! Просыпайся! Хватит отлеживать бока. Поговори наконец со мной.
- Не хочу. Уйди.
- Повторяю: открой глаза. Или я выдавлю их.
Зигват распахнул веки. Привычное место. Давно покинутый дом... Нет, не дом - временное жилище, в котором пришлось провести все детство и часть юности. Комнатка совсем крохотная - едва вместятся три человека. Глиняные стены испачканы грязью, кровью и чем-то еще едким. На потолке красуются мокрые пятна. С них то и дело капает на земляной пол.
Козлы в хлеву живут лучше.
В дальнем правом углу стоит криво сколоченная деревянная кровать. Возле окна, держа руки крест накрест, возвышается отец. Глубокие, как ущелья, морщины изрезают лицо; пустые, точно стеклянные, глаза не отрываются от Зигвата. Губы растянуты в широкой улыбке.
- Ты вернулся! Я всегда знал.
- Я скоро уйду.
- Да ну?
Зигват приподнялся на локтях, в желудке разлился неприятный холодок страха. Его руки и ноги слишком малы для взрослого. Кисти рук тонкие, кажется, чуть надави на них - и, хрустнув, сломаются.
- Что ты сделал?
- Ничего, сынок. Просто ты еще не дорос до больших дел.
- Неправда!
Старик скрипуче засмеялся, отлепился от стены и направился к Зигвату. В ноздри ударил смрад давно немытого тела.
- До конца дней своих будешь жить со мной! Но всё, что есть в этой комнатенке, принадлежит мне! Мне! Здесь нет ничего твоего.
- Я найду себе свой дом.
- Скорее свиньи закукарекают, а обезьяны превратятся в людей, сын.
Зигват воскликнул с жаром:
- Ты мне никто!
Старик влепил пощечину. Голова мальчика качнулась назад. Щеку обожгло. От унижения на глазах выступили предательские слезы, комнатушка потеряла привычные очертания, поплыла.
- Не забывай с кем разговариваешь, щенок!
- Я убегу, убегу!
- Валяй, глупец. Умом не отличаешься от своей шлюхи-матери. Считаешь, кто-нибудь приютит тебя, накормит и напоит... Никому ты не нужен! Даже мне. Ты живешь у меня как котенок. И если нагадишь - получишь пинок под зад и отправишься на улицу! Здесь всё моё! Я здесь царь и бог!
Больше не в силах сдерживать себя Зигват резко вскочил. С закрытыми глазами бросился вперед. Врезал, насколько позволяют детские силы, кулачками в липкий от пота живот отца. Изматывающие удары отдаются слабой болью в суставах и костях. "Получай, получай, получай!"
- Ты всего лишь нищий сумасшедший старик! Человек, наплевавший и на меня, и на мать! Не нужен мне твой дом! Ничего не нужно. Я сделаю всё сам.
В ответ - пугающая тишина. Зигват огляделся.
Солнце вдруг ударило в глаза, пришлось зажмуриться. Ноздри затрепетали от сладких запахов персиков и кипарисов. Заголосили цикады. Влажный, покрытый плесенью потолок сменился бескрайним, почти прозрачным, небом. И далеко-далеко у одинокого облачного барашка завис ястреб. Лицо слабо обдало горячим ветром. Взгляд упал на раскрытые ладони. Хвала Баамону! Снова стал взрослым!
Вокруг Зигвата красуются листвой и спелыми плодами невысокие фруктовые деревья. Их так много, и оттого кажется, будто ни городов с их узкими улицами и вонючими жителями, ни морей, ни каменных дорог больше не существует. Весь мир - бескрайние зеленые сады.
- Ты действительно любишь меня?
Зигват остолбенел, миллионы мурашек пробежали по спине, а сердце на мгновение остановилось. Этот голос, раздавшийся за спиной, принадлежит...
- Яла?
Он обернулся.
Широко улыбаясь и держась одной рукой за ветку персикового дерева, она стоит в двух шагах от него. Длинные черные, как крыло ворона, волосы заплетены в сложную тяжелую косу. Загорелая оливковая кожа лоснится на жарком солнце. На щеках - милые сердцу ямочки. Взгляд зеленых глаз пронзает до глубины души.
- Ты действительно любишь меня? - повторила она.
Непослушным языком Зигват с трудом выдавил из себя:
- Люблю...
- И ты построишь для нас дом?
- Да.
- И у нас будет ребенок - красивый мальчик?
- Да.
- А ты поцелуешь меня?
Передвигая непослушные ноги, он дошел до неё, положил руки ей на плечи. Пальцы заскользили по складкам холщового платья. Потом, не выдержав, Зигват прижал Ялу к себе не в силах поверить - перед ним стоит не морок, а настоящий живой человек. А в её реальности он не сомневается. Вот бьется жилка на её шее. Вот ветерок играет с выбившейся прядью волос. Вот золотится в ухе сережка - подарок, доставшийся с таким трудом.
- Осторожнее, любимый, - укоризненно сказала Яла. - Ты задавишь нашего сына.
Вздрогнув, Зигват отпустил её, отошел на шаг. Тишину нарушил крик младенца.
- Как мы его назовем?
- Я... Я...
- Мне нравится имя Нагитас... Хотя с другой стороны как-то слишком вычурно...
Пожав плечами, Яла принялась качать на руках маленький пищащий комочек.
- А Налай? Тебе нравится, любимый?
- Да, хорошее имя.
- Тогда твоего сына будут звать Налаем! Посмотри какой хорошенький! Такой же красивый как ты. Совсем нет ничего от меня.
- Яла, ты...
Он запнулся.
- Любимый, пошли домой.
- Куда? Мы же в саду.
Солнце померкло. В один миг за рядами фруктовых деревьев выросла кособокая лачуга. На плохо обтесанных бревнах чернеет грязь, крыша, сделанная из ветвей, дрожит даже от слабого ветра и будто вот-вот готова провалиться. За маленькими пустыми окошками прячется чернильная тьма.
- Будет у нас дом и получше, - сказала Яла. - Но пока хватит и такого. К тому же мы далеко от города и никто нас не побеспокоит, любимый. Выкрутимся.
Она направилась к лачуге.
- Постой! - закричал Зигват. - Не надо! Не иди туда.
- Почему? Ведь этот дом построил ты.
Он попытался сделать шаг к ней, но ноги не слушаются, напоминают тяжелые мраморные колонны.
- Нет! Прошу! Яла! Остановись.
Зигват рвет горло, умоляет, зовет, плачет. Тяжелая горькая боль разрастается в груди, рвет когтями душу до крови, до самой пульсирующей мякоти. Пальцы цепляются за траву, оставляют следы на земле. Сломанные ногти кровоточат. И будто кто-то стоит за спиной и держит, не отпускает.
- Смотри, - раздался шепот отца. - Ты ведь знаешь конец. Но ничего не сделаешь. Ты жалкая пародия на человека. Гниль.
Яла вошла в лачугу. Раскаленный шар солнца ускорил бег, насадил себя не верхушки деревьев - ни дать ни взять голова на пике. И вот вечерний сумрак сменился густой тьмой. Звезды одна за другой выступили на ночном небе. Умолк стрекот цикад. Лишь где-то далеко печально завыл волк.
- Нет! Дай встать! Пожалуйста!
Из окон лачуги появились языки пламени, принялись охотно лизать сухие бревна. Мгновение - и огонь перекинулся на крышу. Яла с ребенком не издают ни звука, - их усыпила густая гарь... Помощи ждать неоткуда. До ближайшей деревни не меньше трех стадий.
Наконец, невидимые оковы упали, Зигват ощутил себя свободным и рванул к дому. В лицо пахнуло опаляющим жаром. Глаза заслезились, резкий кашель из-за дыма болью отозвался в груди. Горящая дверь, скрипнув, свалилась под ноги. Внутри дома невидно не зги, от хищного пламени пузырится волдырями кожа, разрывает легкие.
Закрывая глаза тыльной стороной ладони, Зигват направился вперед. Нет времени обращать внимание на пылающую одежду. Наплевать на то, что руки покрываются чудовищными рисунками ожогов. Шаг. И еще один. Сквозь черную мглу. Сквозь время и податливое, как глина, пространство.
Где-то слева раздался захлебывающийся крик младенца. Зигват схватил пылающий сверток и побежал обратно. Перед тем, как вырваться в спасительную ночную прохладу, он обернулся. Надеясь взглянуть в последний раз на Ялу. Но никого не увидел.
Положив младенца на траву, он едва не вскрикнул от ужаса. Кожа на лице Налая висит лохмотьями. Тщедушное тельце уродуют сотни волдырей - большие и маленькие, белесые и кровавые. Правая ручка страшно почернела.
- Посмотри, что ты сделал с сыном, - заметил отец.
Он стоит в двух шагах от Зигвата, растягивая синие губы в ехидной улыбке. Вместо глаз - черные провалы. Щеки ввалились. Морщины стали еще глубже.
- Ты ни на что не способен. Добей Налая! Пусть он не мучается!
- Уйди!
- Лучше бы не покидал родной город. Жил бы на улице бродягой, питался бы гнильем... Этого ты достоин!
- Тебя нет, - прошептал Зигват. - Тебя нет...
- Отдай мне Налая. Я воспитаю из него нормального человека.
- Не подходи!
- Или что? Мой непутевый сын ударит родного отца?
- Ты давно сдох! И надеюсь, твое тело не сожгли, а отдали на корм псам!
Старик засмеялся - тяжело, хрипло. Зловеще заблестели его зубы в свете звезд.Прямо на глазах отвалилась нижняя челюсть, оголяя бездонную глотку. С хрустом отделились худые руки, повисли на нескольких ниточках кожи. Порвав хлипкую одежду, раскрылись ребра. В ноздри ударили отвратительные волны смрада.
Всего за несколько мгновений старик превратился в горку плоти.
Зигват схватил сына, прижал к груди и побежал вперед. А вслед ему раздался каркающий смех. Фруктовые деревья сбросили зеленые листья и теперь искореженными пальцами-ветками пытаются ухватить за полы плаща, остановить. Трава под ногами сменилась чавкающей грязью. А где-то впереди загорелись огоньки города.
Миг абсолютного безумия, опустошающего горя -- и вот два мага переговариваются друг с другом, достают из пустоты склянки. Тело одного из них покрыто сияющими синими татуировками. Второй делает сложные пассы руками, что-то неразборчиво бормочет. На длинном металлическом столе лежит младенец. И неизвестно - жив ли он? Ручки и ножки не двигаются, из глотки не вырывается ни звука.
- Спасите сына! - в который раз попросил Зигват. - Я всё отдам.
В его протянутой ладони заблестели две жалкие золотые монеты. Маги даже не обернулись. Невесть откуда появившаяся из мрака седая старуха сгребла деньги и сказала:
- Мы сделаем всё возможное.
Зигват стоит в оцепенении, страшась вздохнуть и пошевелиться. Тьма вокруг него рассеивается. Уже, если приглядеться, можно заметить хлипкие глиняные стены, тут и там развешанные украшения - четки, деревянные куклы, бусы... Возле ног ползают склизкие толстые змеи, будто только-только полакомившиеся свежей плотью. Из глубин подсознания всплыла мысль: священных рептилий трогать нельзя. Стоит наступить на одну из них и... Нет, лучше не думать об этом.
Маги колдуют, изо рта одного из них вылетают синие искорки. Младенец, лежащий на каменном столе, вздрогнул. Невыносимый крик вырвался из его груди. Да такой сильный - заложило уши. Ожоги прямо на глазах исчезают, сменяются белыми и алыми шрамами. Однако мертвая чернота на правой руке не проходит, наоборот - становится всё более устрашающей.
- Отвернись, - сказала старуха, растягивая губы в зловещей улыбке.
- Я должен видеть сына! - возразил Зигват.
- Ты мешаешь им. Мы смогли вернуть зрение на один глаз. Но предстоит еще много работы.
Бронзовые четки на её руках противно звенят, не дают сосредоточиться.
- Я не могу...
- Но ведь это ты попросил помощи, жалкий глупец! Не перечь, иначе поплатишься.
Зигват сжал челюсти и отвернулся. В лицо вдруг дохнул горячий ветер, обжег губы, иссушил предательские слезы. Коморка чародеев сменилась узкой улицей - хотя бы мерзких змей тут нет! Зигват заставляет себя стоять на месте, не дает волю эмоциям. Пытаясь успокоиться, нервно чешет левый локоть. "Я должен вернуться. А что если маги что-нибудь сделают с Налаем?"
Старуха возникла рядом с ним. Длинные седые волосы развеваются на ветру. В руках - маленький сверток.
- Я принесла хорошие и плохие новости, - сказала она.
Не говоря ни слова, Зигват резко выхватил сына, прижал к себе, страшась поднять ткать и взглянуть в маленькое личико.
- Он будет жить, - заявила карга. - Но навсегда останется уродом. Магам пришлось ампутировать руку...
- Мне не нужны полумеры.
- А тебя никто и не спрашивает, человек. Мы сделали всё, что смогли. Благодари Великого Баамона. Приди ты на день позже, то...
Она умолкла.
Зигват развернул сверток. На него уставились серьезные глазюхи - карий, видящий, и белый, слепой. Лицо смахивает на застывшее тесто. От одного взгляда на него сердце пронзило болью. Несправедливо! Только всё стало налаживаться! Дом не должен был сгореть! А Яла... Бедная милая Яла! Любовь всей жизни, единственная драгоценность...
И тут новой звездой вспыхнула мысль: спасение в магии. Если ей удалось вытащить из лап смерти Налая, практически залечила большую часть его ран, то она, возможно, поможет создать Дом. Место, где не будет ни боли, ни страданий. Где всегда тепло, где на столе всегда есть еда. Дом окончательно вернет сыну здоровый облик и руку. И можно будет не бояться огня, холода, дождей и набегов диких кочевников. Конечно, эта мысль кажется немного безумной, но терять все равно нечего!
Не попрощавшись со старухой и прижимая сына к себе, Зигват шагнул во тьму.
...И был долог его путь. Знания собирались по крупицам. Будь у него звонкие золотые монеты всё бы упростилось. Не пришлось бы ночевать под стенами храмов и питаться помоями. Не пришлось бы красть глиняные скрижали из священных соборов. Не пришлось бы гнуть спину. Но он был беден. И заработанное тратил в основном на сына.
...Дорога вела по большим и малым городам. Уводила даже в чужие страны - туда, где мертвецов хоронили в высоких башнях. Встречались на пути добрые и злые люди. И нигде не было покоя, внутренний долг перед сыном и мертвой женой гнал вперед.
...Многое постигая и додумывая за древних мудрецов, Зигват понял: их путь закончится в горах Юшмадр - в заброшенном городе Миттурате. Там он достигнет цели.
...Незаметно рос Налай. Казалось, еще вчера он не мог ходить, его приходилось таскать в наспех сшитой холщовой сумке, а сегодня носится быстрее тигра. Конечно, ранняя трагедия отразилась на нем не только внешне, но и внутренне. Налай научился разговаривать лишь в шесть лет, не улавливал многих очевидных вещей. Когда удавалось остановиться на некоторое время в каком-нибудь городе или деревеньке, мальчишка сторонился сверстников, ощущая их ненавистные взгляды на спине. Калека. Урод.