Вадим сидел в полутемной душной комнате и прислушивался к себе. В желудке было нехорошо. Ему было жалко себя и хотелось плакать. Резкий звук заставил его вздрогнуть. Телефон громко и настойчиво добивался его внимания, надрываясь старинным, где-то подслушанным рингтоном. Вадим знал, кто звонит. Он в эти последние два месяца стал чутким и очень внимательным и отгадывал звонивших, даже не подходя к телефону. Так же безошибочно он стал различать интонации и читать мысли людей, с которыми еще продолжал общался. Если не обращать внимания на слова, а просто смотреть на лица, то можно узнать много интересного. Попробуйте посмотреть телевизор с выключенным звуком. Непередаваемо интересна мимика шевелящих губами людей в немом телевизоре.
Посидев и послушав с полминуты неумолкающий настойчивый звонок, Вадим протянул тяжелую сонную руку, взял трубку, вопросительно произнес обычное. На том конце провода быстренько и, казалось, весело, заговорил мужской голос. Он что-то спрашивал, Вадим вяло отвечал. Потом голос опять что-то заговорил сердитым и успокаивающим говорком. "Это точно?" - медленно и безразлично выговорил Вадим. Он устал за последнее время. Говорить было трудно, губы ссохлись и не слушались. Вадим уже второй день ни с кем не разговаривал, и шершавое сухое горло с трудом вспоминало, как произносить трудные слова. Голос в трубке еще продолжал говорить, когда Вадим осторожно положил трубку. Вообще-то трубку он никуда не клал. Да, если разобраться, то и трубки у него никакой не было. Был черный предмет со светящимся экраном, и назвать эту штуку трубкой можно только при наличии большой фантазии. А ведь еще так недавно трубки клали, бросали и швыряли... И про провод тоже какая-то ерунда. Нет его, провода. И концов у провода тоже не было, ни того, ни этого. Люди научились разговаривать с маленькой черной коробочкой, и скорее всего, как догадывался иногда Вадим, разговаривают они чаще всего сами с собой. Но ладно, для гладкости повествования оставим провод, и пусть будут у провода концы, тот и этот, как и положено. И на другом конце провода старый опытный онколог повесил трубку, профессионально сдержано отреагировав на бестактность сбросившего звонок пациента. Переложив медицинскую карту в стеклянный шкаф, он посмотрел на часы и заторопился в столовую. Через пять минут закончатся занятия у интернов, и в столовую не пробьешься. Обедали интерны долго, шумно и неопрятно.
Началось все несколько месяцев назад, когда Вадим, здоровый, никогда ничем не болевший сорокалетний мужик, почувствовал, что с ним что-то не так - стал побаливать живот. В первый раз это случилось на даче, где он наелся шашлыков, приправленных слишком острой аджикой, затем прихватило в заводской столовой. Через неделю боли стали регулярными, он похудел, пожелтел лицом. Живот раздулся, к нему стало больно прикасаться. К врачам Вадим сроду не ходил. Он не любил скучных очередей в поликлинике, и его подташнивало от казенного сладковатого запаха больниц. Поэтому, махнув рукой, попил ромашку, еще какой-то травки от живота, стал меньше курить и несколько раз сделал зарядку.
Травка здорово помогла, желудок совсем перестал болеть, Вадим поправился на полтора килограмма и совсем было забыл эту историю. Он опять с удовольствием курил с мужиками во время перерыва, травил байки и опять зажил в свое удовольствие. Однако, через месяц, возвращаясь с работы домой, Вадим вдруг почувствовал резкую боль в животе. Еле добравшись до квартиры, он лег на жесткий диван и пролежал на нем, скорчившись от боли, до утра. Утром, собравшись с силами, он добрался до туалета и обнаружил в унитазе густую черную кровь. Живот вздулся и противно урчал, во рту был неприятный кислый запах.
Все это, в общем, и было написано на второй странице его новенькой амбулаторной карты. Написано почти такими же словами, только живот его назывался там вентри, а кровь - какой-то сангвинимой. Врачи в поликлинике было простецкие - вчерашние интерны - и простоту свою скрывали, пользуясь языком ученой премудрости - исковерканной до неузнаваемости латынью.
А потом случилось самое страшное - подозрение на Это. В медицинскую карту вклеили разноцветные листочки - результаты каких-то анализов, подтвердивших подозрение лечащего врача. Доктор удовлетворенно констатировал, что приступа аппендицита, как он сразу и предполагал, нет. Почки тоже на месте, а вот Это Самое как раз таки и предполагается. И - вперед, вот направление в онкологию. Подпись и печать.
Вот здесь Вадим и сломался. Он не ожидал такого быстрого развития ситуации. Как это? Вчера еще он был со всеми, а сегодня - уже один, сам по себе? Что? Умирать? В сорок лет? Это как? Не, конечно, жена плакала, родные и близкие, друзья и товарищи соболезновали, помогали, кто, как и чем мог: давали советы, предлагали деньги, рассказывали о профессорах, творящих чудеса, подпихивали всяких бабок и знахарей, присылали телефоны заграничных клиник, но он понимал, что - всё, между ними - черта. Они-то здесь и, скорее всего надолго, а он теперь - гость. Вадиму стало казаться, что все смотрят на него так, как смотрят на иногороднего родственника, приехавшего в гости к столичной родне. С которым было хорошо пообщаться, выпить на кухне водки, но с которым уже наговорились обо всем и навспоминались всласть о былом. С которым уже даже расцеловались и простились на вокзале, а поезд раз - и задержали. О чем им теперь полчаса говорить, топчась на заплеванном перроне? Всё уже сказано, все приветы переданы. Провожающие стоят, переминаются с ноги на ногу и пытаются завязать разговор, а не вяжется он. И гостю неудобно. Мол, задерживаю вас, идите уже. А тем и уходить-то вроде неловко: три дня прожили вместе, а полчаса что, не потерпим? Стоят, смотрят под ноги. Вдруг из-за поворота появляется поезд и, попыхивая, не спеша подтягивается к перрону. Все с облегчением вздыхают. Теперь опять все стало просто и понятно, каждый знает, что делать. Подхватить чемоданы и сумки, еще раз расцеловаться и - скорее в купе, устраиваться перед долгой дорогой. Идите-идите, я всё, сел, сижу, всё нормально. Провожающие в последний раз взмахнули руками и пошли в сторону метро. Лица их вдруг посерьезнели, и им уже не хватает уехавшего. Жалко, что прощание вышло скомканным и когда еще увидимся? и увидимся ли еще...
Вадим потянулся к телефону. Он стал совершенно спокоен. Ну что, с кого начнем?
Надо позвонить сыну. Сказать, что зря вот он это все ему наговорил, не со зла, а от нервов...
Еще надо бы все же позвонить начальнику цеха, извиниться. Ну, уволился бы и уволился, чего скандал было устраивать?
И с женой надо поговорить. Вон она, громыхает сковородками на кухне и молчит уже второй день. И за что он ее так? Она же помочь хотела, узнавала, хлопотала, а он ее - матом.
Телефон пропищал что-то и отключился. Батарейка совсем ни к черту стала. Он поставил телефон на зарядку и пошел на кухню.
'Ты это...того, не сердись на меня. Я не со зла. Сама понимаешь, дело такое, нервы', - бормотал он, подходя к жене. Она обернулась, посмотрела на его желтое лицо, запавшие щеки, уловила кислый и уже привычный запах и заплакала. Любила она его, хотела помочь, как могла. 'Вон с бабкой-знахаркой договорилась, а он не поехал и - матом на меня. Ладно, что поделаешь... Значит, судьба такая. Вадиму помирать, а мне вдовой лет сорок жить', - думала она. Ну и, конечно, заплакала. Немного успокоившись, позвала: 'Иди ужинать'.
За столом Вадим оживился. Есть он не хотел, но выпил грамм сто пятьдесят водочки, закусил грибочками. 'Бодрится, - думала жена, - ишь ты, разошелся'.
После ужина смотрели телевизор, кемарили. Показывали старое душевное кино. Было тихо и уютно. Жена прижалась к Вадиму. Она берегла и запоминала каждое мгновение, проведенное вместе. Теперь уж, наверное, немного их будет.
Вадим пошел умываться. 'Да, забыл совсем, - пробубнил он из ванной. Рот его был полон зубной пастой и пузырился, - звонил этот козел из больницы. Профессор. Нет никакого рака-то. Язва это. На следующей неделе пойду в поликлинику, надо будет какое-то лекарство попить. Он объяснял, я не стал слушать. Ну его... В поликлинике все расскажут.'
Жена услышала. 'Сволочь тупая. Дебил', - отчетливо подумала она. Когда Вадим вернулся из ванной, лег в кровать и протянул руку, нащупывая мягкое женино плечо, она с размаху, наотмашь, двинула его локтем. Вадим дернулся и, стиснув зубы, схватился за живот. 'Ничего, сейчас тихонечко полежу и - отпустит', - подумал он. Жена отвернулась к стенке, тихо заплакала и скоро уснула. Завтра рано вставать на работу. Ей нельзя опаздывать.