"Телёнок."(рассказ - быль) "И простёр Авраам руку свою И взял нож, чтобы заколоть сына своего. Но ангел Господень воззвал к нему с неба..." Библия.
Надька достирала бельё, сложила в таз. Развесила его во дворе на верёвке когда уже совсем было темно. Вошла в дом и, не зажигая свет, ощупью нашарила кровать. Муж её лежал отвернувшись к стенке и переливисто храпел. Надька постояла у кровати, потом тихо сняла обувь и осторжно, чтобы не разбудить мужа, прилегла поверх одеяла. Тут же встрепенулся Иван: - Надь, ты чё не раздеваешься? - Тебя будить не хотела, - вполголоса ответила Надька, - да и вставать уже скоро, на дойку ехать. Несколько минут лежали молча. - Вань! А Вань! - вдруг нарушила ночную тишину Надька. - Чё, Надь? - Иван выпростал руки из-под одеяла и повернулся к жене. - Устала я, Вань. Иван напрягся, приподнялся на локоть, пытаясь разглядеть в темноте Надькино лицо: - Чё же делать-то? Из колхоза уйти нельзя - огороды отберут, да и в глаза совестить будут. - Ну, да, - Надька глубоко вздохнула, - скотины во дворе много, да ещё этот телёнок. - Дак и живём с того, да дочке помогаем. - Телёнка мы и не хотели брать, - опять вздохнула Надька, - хоть и на лугу он пасётся, но воды принеси ему, еду тоже, растёт ведь. - Что ты всё на телёнка, да на телёнка разговор переводишь? - удивился Иван. - Вот ты, Ванька, говоришь, что живём мы с того, так? - Ну, так. - А это что, жизнь, что-ли? Я спать ложусь не раздеваясь, мне весь день и ночь разорвали этими дойками, ты от зари до темна с лошадьми колхозными. Ни выходных у нас, ни проходных. Огород, будь он неладен, пятьдесят соток одной картошки. Я уж слепнуть стала от этих платков, в город еду так и в автобусе вяжу, - Надька то-ли всхлипнула, то-ли шмыгнула носом, - а что имеем? Ну что, скажи! Развалюха эта, да навоза с говном полон двор. Так и сдохнем, жизни не увидев. - Ну, а что делать? - Иван откинулся головой на подушку и уставился в потолок. - Вань, - Надька повернулась к мужу, - давай телёнка-то зарежем. - Да маленький он ещё, - немного подумав, ответил Иван. - На телятину-то как раз, - сказала Надька, - вон Жорка говорит, что телятину сейчас принимают по рубль восемьдесят, и на базаре стоять не надо. Да и мне чуток полегче будет. - Ну да, - ответил Иван, - раз по рубль восемьдесят, то и зарежем. Утром с дойки придёшь, так воды нагрей, а я всё приготовлю и сделаю. Ну, спи.
С дойки доярок привозили на грузовике до правления колхоза. По домам они расходились пешком. Надька жила на краю хутора и три раза в день совершала длительный переход, ставший уже ритуальным, к своему дому. Иногда она начинала считать шаги, сбивалась, начинала снова. И каждое утро, возвращаясь с дойки, мечтала, как она войдёт в дом, упадёт на кровать и будет спать, пока не придёт время идти на дневную дойку. Но это были мечты. Стоило ей только ступить на свой двор, как начиналась привычная деревенская карусель: насыпать курам зерна, налить воды, покормить поросёнка, нарвать травы кроликам. Две козы стояли в загоне и должны были вот-вот окотиться. Козы - особая статься дохода. Надька, как и все хуторские бабы в этих краях, вычёсывала из коз пух, пряла, а потом вязала пуховые платки. Всё свободное время уходило на вязание. Стоят ли бабы в очереди за хлебом, собираются ли на посиделки длинными зимними вечерами, встречают ли скотину с пастбища летом - всегда вяжут. Шутка-ли, один платок можно продать за 80-100 рублей, а связать можно за неделю. Наиболее ловкие делали это за 3-4 дня. В колхозе за такие деньги надо месяц ишачить.
Надька подошла к своему дому. В далеке, на лугу, стоял телёнок. Надька, мельком взглянув в ту сторону, вошла во двор, взяла ведро и зачерпнула из колодца воды. Да что-то показалось ей странным в той стороне, где стоял телёнок. Неподвижный он был, как изваяние. Тревожно стало почему-то на душе у Надьки и пошла она к телёнку. Так с ведром и пошла. Телёнок уже два месяца ходил по колу на лугу. Иван ещё с весны выбрал место, вбил там кол, один конец длинной верёвки привязал к колу, а ко второму концу за ошейник привязал телёнка. Так и гулял он по кругу, жуя траву и отмахиваясь от слепней своим коротеньким хвостиком. Сегодня телёнок ничего не жевал и хвостиком не мотал. Это и насторжило Надьку. Она шла по густой траве, высокие стебли хлестали её по ногам, вода плескалась из ведра и мочила подол Надькиной ситцевой юбчонки. Телёнок не шевелился и даже головы не повернул в Надькину сторону. Обычно он высматривал её, как только Надька появлялась на дороге. Она всегда приносила телёнку лакомство - кусочек чёрного хлеба. Тогда он осторожно брал этот кусочек с Надькиной мозолистой ладони своими толстыми розовыми губами, долго жевал и умиленно смотрел на Надьку круглыми глазищами.
Надька остановилась метрах в трёх от телёнка. Хвост его спадал вниз куском обмочаленной верёвки и казался длиннее, чем обычно. Уши висели как завявшие без воды под полящим солнцем лопухи. Широко расставленные негнущиеся ноги выглядили жердочками, неаккуратно прибитыми к неотёсанному бревну, а опущенная голова казалась тяжёлой шляпкой осеннего подсолнуха. Надька осторожно зашла спереди и, охнув, как подкошенная, упала на колени. Глаза телёнка смотрели прямо перед собой. Надька даже у людей никогда не видела такой жгучей скорби, идущей из самой глубины существа, и эта скорбь была густо замешана на безысходной покорности. Огромные глазища-озёра отражали кусочек прекрасного живого мира, с которым прощался бедный телёнок. В эти последние часы своей жизни телёнок ничего не брал. Он стоял не шелохнувшись, но вся кожа его от холки до самых копыт мелко-мелко дрожала. А из глаз лились слёзы! Они скапливались в огромные капли в уголках глаз и эти капли падали на траву. Надьку парализовало. Она не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Только туловище её сгибалось и сгибалось, пока она не ткнулась лицом в мокрую от телячьих слёз траву. И вдруг она почувствовала как что-то горячее и жесткое коснулось её головы. Шершавый и упругий язык телёнка лизал её волосы.
Хлопнула в дали калитка. Надька подняла глаза и увидела Ивана. Он шёл к телёнку. В руках у Ивана был топор и что-то ещё, что Надька не могла рассмотреть. Она вскочила на ноги: - Не смей! - прохрипела Надька. Оглянулась вокруг, схватила валявшееся рядом пустое ведро и полетела навстречу Ивану. Она не помнила как била мужа ведром, а он уворачивался от её ударов и бормотал: - Надь! Надь! Ты чё? Сдурела?
Надька выдохлась и обмякла. Иван схватил жену и прижал к себе: - Надь, ну ты чё? Я же ещё утром увидел, как он плачет. - Вань, да как же это мы живём, а? Кровь, везде кровь. Как осень - все дворы в хуторе залиты кровью. Куры, гуси, телята, свиньи... Убиваем и убиваем. Работаем как рабы и жрём. Жрём, работаем, убиваем. А? - Ладно, Надь, успокойся. Я шёл перевести его на другое место. Вот, топор взял и кол новый. А хочешь, Надь, я у дядь Коли пчёл куплю? - Хорошо, иди, Вань.
Иван поднял с земли топор, подхватил кол и зашагал к телёнку. Надьке трудно стало дышать. Она обеими руками схватилась за ворот кофты и резко дёрнула. Стеклянные бусы рассыпались по траве. Но что-то ещё сдавливало шею и будто бритвой резало тело. Надька рванула ворот изо всей силы. Лопнул сучёный шнурок тельника и не заметила Надька потери; не почувствовала боли. Через мгновение схватилась - крестик! Бабушкин ещё. Опустилась Надька на колени и руками по траве шарить стала. Трава росяная прохладой руки обдала, зелёным шёлком под её ладонями струилась. Лапала Надька землю вокруг, с колен на корточки садилась и снова на колени опускалась. И вдруг замерла Надька, траву меж пальцев пропуская. По всему телу тепло разливалось. Подняла она голову. Солнце светом поляну уже всю залило, лёгкий ветерок ковыль рябил, сверкали серебром листочки тополей. Навдалеке от Надьки, в том месте, где поляна кончалась и начинался заброшеный, ничейный сад вишнёвый, Иван вколачивал в землю новый кол. Её телёночек стоял рядом, смешно расстопырив ноги и опустив голову почти до земли. Вдруг он подпрыгнул на всех четырёх ногах, дёрнул головой, задрал дугой коротенький хвостик и поскакал по кругу. - Дуралей, - подумала Надька. Она вытерла рукавом слёзы, встала на ноги, взяла ведро и пошла к дому. И ещё она подумала: - я никогда больше не смогу взять в рот телятину. И кто же этот гад, что придумал людям есть мясо? "Всякий скот, у которого раз- двоены копыта и на обоих копы- тах глубокий разрез, и который скот жуёт жвачку, тот ешьте." (Библия)
Но Надька Библию не читала. Просто сердце у неё такое. А, может, читала? Ведь в Библии и так написано: "И сказал Бог: вот я дал вам всякую траву сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя: вам СИЕ будет в пищу;"