Аннотация: Эта сложная штука - жизнь, нам подсунула тест на прочность. Сможешь выстоять - будешь жить, а не сможешь - уйдёшь бессрочно.
Жажда жизни
Война началась, когда он закончил семь классов. Сейчас Санька лежал на нарах, кутаясь в длинную кавалерийскую шинель, которую получил от охранников для работы в команде по вывозу мертвых. Чуть ли не каждый день, охранники выбирали пять - семь наиболее сильных пленных, которые на телеге вывозили тела умерших с территории концлагеря. Владение польским и немецким языками помогло Саньке попасть в команду "Колесницы смерти". Без тёплой одежды, после пары рейсов, изможденные пленные сами превратились бы в трупы. Поэтому выданная шинель была не актом милосердия, а результатом вынужденной необходимости.
Подвернув полы шинели со всех сторон, чтобы не дуло, Санька пытался уснуть. Не получалось. Озноб сменился неуправляемой дрожью, которая трясла исхудавшие руки, плечи и ноги, словно стремилась вытрясти из паренька его душу, немыслимым образом, цеплявшуюся за жизнь.
Вспомнилась мама. Вспомнилось, как она, словно чувствуя материнским сердцем приближающуюся беду, набросила шарф на старенькую Санькину куртку. В июне - шарф. Он шел тогда на связь с партизанами, нес последние разведывательные данные для своего брата - начальника разведки партизанской бригады. Не знал, что будет облава, что до избы связного не дойдет всего два двора, не знал, что полицаи-литовцы схватят его и будут бить, просто, ради развлечения. А потом, вволю доказав себе превосходство над низеньким, щуплым, безоружным пареньком, отправят его в этот лагерь, подведомственный прибалтийской дивизии СС, до смерти, трудиться на благо будущей независимой Литвы. От немцев полицаи отличались тем, что ходили в своей национальной форме синего цвета, были злее и зверствовали сильнее немцев...
Распахнулась дверь. Шаркая ногами, кашляя и переговариваясь охрипшими голосами, в барак вошла рабочая команда и расползлась по нарам, согревая "прокисший от вони" воздух барака сотнями простуженных лёгких.
Дрожь прошла, но теперь тело затекало от неподвижности. Пленные лежали тесно прижавшись друг к другу. Так было теплее, но повернуться на другой бок можно было только всем ярусом нар.
На улице стоял конец октября. Болотная сырость и постоянный моросящий дождь действовали угнетающе. Но ещё хуже было военнопленным. Их, в отличии от гражданского лагерного контингента, держали на улице, под открытым небом. Вчерашние красноармейцы спали прямо не земле. Раненые не получая никакой медицинской помощи.
Начались заморозки. С их приходом, "Колесница смерти", всё чаще и чаще, выскрипывая не смазанными колёсами душераздирающую мелодию, возила свою страшную поклажу с торчащими в стороны скрюченными руками и ногами.
О, как пригодился мамин шарф, накрученный на шею! Плотно завернувшись в шинель, подпоясавшись найденной веревкой, Санька двигал телегу, отворачиваясь от мёртвых разинутых ртов, кричащих последнее безмолвное проклятие своей судьбе.
Санька толкал "Колесницу" и глядел под ноги, опасаясь лишний раз наступать прохудившимися ботинками в лужи ледяной воды. Шёл и нашёл в луже консервную банку! Теперь у него был нож - крышка банки с острыми краями и сама банка - своя миска для баланды! Он ведь уже двое суток голодал, потому, что кружку, подаренную военнопленным, полицай отобрал и выбросил за колючую проволоку.
В охрану "Колесницы" выделялись один или два полицейских. А по дороге встречались жители соседних деревень, пытавшихся сунуть рабочим команды то хлеб, то яйца, а то и кусок мяса. С приходом холодов стали давать теплые вещи. Продукты и хорошие вещи, как правило, отбирались полицейскими. При малейшем сопротивлении полицаи - стреляли без предупреждения. Убитого клали на "Колесницу" и катили телегу дальше к оврагу, куда сбрасывали умерших. Другая команда - "лопатники", засыпала трупы землёй. Однажды на "Колеснице" привезли живого красноармейца. При погрузке он не подавал признаков жизни, а "лопатники" заметили, что "покойник" шевелит губами, но полицаи не позволили вернуть человека в лагерь. Так живым и бросили в овраг...
Есть хотелось постоянно. Курящие пленные, половину полученной пайки меняли на табак. От голода они умирали раньше. Голод сопровождал Саньку везде, а ночью ему снилась мамина затирка - суп из муки. С каждым днем все тяжелее было тащить "Колесницу". Обычно, в неё впрягались два-три человека из команды, и два - три человека подталкивали телегу. Количество ходок "Колесницы" было одинаково, а грузить на "Колесницу" приходилось все больше и больше...
Сколько еще протянет: день, два, неделю? Вторую ночь под нарами кто-то скребётся. Мышь, крыса? Жирных, отъевшихся крыс можно было видеть днём там, где складывали умерших. Эти вездесущие твари никого не боялись, грызли мёртвых и пытались кусать живых.
"Надо остаться на уборку барака" - решил Санька. Удалось! После получения баланды и распределения на работы, он бросился в барак. Но, увы, за половину дня работы в бараке, он не увидел и даже не услышал крысы.
"Показалось... от голода..." - подумал Санька и присел на нары у входа в барак. Глаза закрывались, хотелось есть и спасть. Мимо, не боясь сидящего, легонько топоча и поскрябывая коготками о доски, пробежала крыса. Под рукой, кроме веника, ничего не было.
- Дверь открыта. Спугну - убежит! Санька стал медленно подыматься с нар. Скрипнула доска. Крыса юркнула в дальний угол.
Кроме банки даже бросить в неё нечем...
Прикрыл дверь барака...
Тихонько опустился на нары...
Стал снимать ботинки, подаренные родителями в связи с окончанием школы... Снял шинель... Положил рядом...
Тихонько подвигал пару раз руками для разминки и, приготовился...
Ждать пришлось долго...
И вот, совсем с другой стороны, показалась крыса!
Боясь спугнуть, не вставая, он швырнул в неё ботинки один за другим. В полумраке не видно, попал или нет и куда сбежала крыса. Устало поднявшись, пошатываясь, он побрел в сторону обуви и увидел лежащую крысу, которая шевелила лапами. Присев, Санька ударил крысу каблуком ботинка ещё несколько раз, для верности.
- И что теперь?
Спасибо школе!
Учили там изготавливать чучела птиц и зверей. Житейское понимание, накопленное за шестнадцать лет жизни, кричало в нём: "ЭТО КРЫСА!" и заставляло отшвырнуть мерзкое существо, а разум кричал: "ЭТО МЯСО!" и Санька приступил к разделке тушки.
Прищурив глаза, осторожно чулком снял шкуру.
Засунул её в карман шинели. - зимой будет варежка.
Ножом- крышкой консервной банки, вспорол живот, вынул еще теплые внутренности.
Отделил сердце, печень, лёгкие и вложил их обратно в оголённую тушку.
Вышел на улицу. Огляделся по сторонам.
Дождь перестал. Но сырость и промозглость погоды висели в воздухе. День клонился к вечеру. Скоро в барак вернутся пленные. Надо избавиться от внутренностей. Поковыряв носком податливую землю бывшей пашни, закопал кишки и длинный хвост.
Ночью не спал. Трудно было дождаться рассвета, еще трудней попасть в команду по расчистке дорог. Там жгут костры. У костра можно погреться, а если удастся, то и сварить добытое мясо. Он забыл, что это крыса. Это было мясо, которое даст шанс прожить еще неделю-другую, а может быть - и выжить. Это было мясо надежды, мясо жизни...
И вот костер. Разделив тушку на три части, чтобы умещались в консервной банке, за три раза, сварил мясо. Полученный бульон выпивал сразу, а мясо аккуратно прятал в карманах. Если съедать мясо по щепотке в день, то должно хватить на неделю...
Через неделю пленных построили, выдали дополнительную пайку баланды и хлеба и погнали из новгородских болот в Псков. Работать пришлось вместе с местными жителями на кирпичном заводе. Здесь уже было легче. И когда Санька слышал разговоры о ужасных крысах, он только пожимал плечами и опускал глаза...