Белые цветы табака одуряюще пахли в ночи. Маленькими звездочками вспыхивали они под нереальным сиянием светлячков; заросшие же памятники упорно оставались во тьме, словно не желали случайного взгляда. Да и не смог бы никто прочесть давно забытые имена и названия, кроме разве самих покойников.
Бурьян полнился шорохами, вздохами, шепотками. Кладбище жило, ворочалось под тяжкими плитами, шумело в кронах старых дубов. Не сосчитать тех, кто погребен здесь, не узнать, сколько похоронят завтра. Могила на могиле, новые кости на истлевших; время быстротечно, но еще быстрее мертвецы, они приходят на погост, не дожидаясь, пока отпоют предыдущих, торопясь занять место и - уйти в небытие.
Мой меч ровно светится в сумраке. Посеребренный, остро заточенный, мой верный друг создан для покойников, укол его опасен, удар его смертелен. Скоро битва; я чую ее. Сейчас тихо, но вон в том углу уже колышется земля, уже проваливаются кресты - мертвецы собираются вставать. Недолго ждать.
Проверил снаряжение. Связка тонких осиновых кольев, я бы сказал, колышков; мелкие крестики из серебра, их можно бросать, подобно японским сюрикенам - удобная вещь; святая вода - в баллончике с распылителем. Иногда я сам себе напоминаю этакого подростка-гота, увлекающегося граффити. Только пользы от моих занятий больше.
Первая рука пробила землю. Пора.
Я вздохнул и прыснул водой. Из-под земли утробно завыли, кожа на конечности зашипела. Рыхлая земля посыпалась вниз. Я отпрыгнул - и вовремя, из ямы полезли сразу двое. Крестики полетели им в лоб; мертвецы с воем упали.
Следующий захохотал за моей спиной. Не оборачиваясь, ткнул колом - потянуло тухлыми яйцами. Очень хорошо, значит, покойник испарился. Колышек, впрочем, тоже исчез. Что поделать, трупный яд слишком силен.
Всхрапнула могила слева. Не дожидаясь, бросил в нее очередной кол. Там заткнулись, но теперь полезли справа, целой кучей. Э, все на одного! Не по-божески! Я дернул меч, и пошла пляска! С размаху разнес одного, мерзкая слизь брызнула на меня. Мертвец оскалился, я ощерился в ответ; покойник тут же перестал улыбаться - он-то рассчитывал убить своим ядом. Не дождешься, меня, как колышек, не возьмешь. Двое откачнулись было, но тут же поперли вперед. Серебряное лезвие, описав восьмерку, развалило трупы на части.
Я вытер меч салфеткой и сунул в ножны. Итак, шестеро готовы.
Но еще шестеро стоят впереди. Гнилая плоть на еле стоящих костях, смрадные ухмылки; в руках покойники держат вилы, сабельки - кто во что горазд. Один вообще однорукий. Я засмеялся - и этим они рассчитывают взять меня? Меня, эксперта по зомби?
Салфетка снежинкой упала из моих рук. Как она гармонично смотрелась рядом с белыми цветами табака!
Зомби шагнули ко мне. Я сунул руку в мешок с крестиками-сюрикенами, и пошел метать. Ровно сеятель, широко разводил руки; только вместо пшеницы сыпалось серебро, а пашней служило кладбище. За упавшими вставали новые, и рассыпались в прах под колышками, святой водой, серебром...Бесконечная ночь, беспредельное кладбище; и я, один, среди полчищ мертвецов, сражаюсь за чистоту мира...
Крестики закончились, собирать их некогда. Потряс баллончик - пуст, заправить негде, конечно. Об осине и не вспоминал, это оружие одноразовое.
Покойник впереди сказал: "Гы!" Я закашлялся от страшной вони.
Меч, казалось, стал тяжелее во много раз, плечи ныли. Мертвец не спешил нападать. Высокий, крепче других, он держал меч. Да-да, целый двуручный меч! Может, оставить его? Покойник, казалось, почуял мое настроение - он с надеждой глянул на меня. Я вновь осмотрел его. Труп хорош, стоило бы вернуть к жизни...но что это? У него три ноги! И мясо к тому же отваливается от костей...
--
Покойся с миром! - заорал я и замахнулся мечом. Мертвец взревел и бросился на меня.
На подмогу ему кинулись еще зомби. Я вертелся ужом, взрезая, совершая выпады и уколы, раня и убивая. Фонтанами лился трупный яд и летели в стороны куски тел; ночь превратилась в один сплошной кусок тухлого мяса.
Но покойник с двуручным мечом не сдавался. Казалось, чем больше уставал я, тем сильнее становился он. Его убойный палаш порой попадал по своим - исключительно благодаря моей ловкости, и мне очень не хотелось испытать то же, что его неудачливые собратья. С каждой неудачей мертвец свирепел все больше, и все яростнее становились его атаки. Я скакал горным козлом, уже не думая об ответном ударе - лишь бы спастись.
Прыгая снова, я не посмотрел под ноги. И, конечно, попался, мой ботинок застрял в какой-то трещине.
Мертвец дьявольски захохотал. Он подскочил ближе, наблюдая, как я дергаюсь червяком на крючке. Пустые глазницы его загорелись болотным огнем; он поднял палаш. Прощай, жизнь! Я зажмурился, и...
И ничего не случилось. Я тихонечко приоткрыл один глаз.
Тихо. Пусто. Кладбище спокойно, бурьян шуршит на ветру. Заросшие памятники стоят под дубами, а на горизонте слабенько алеет. Рассвет!
Мелкая пичуга подала голос. Обыкновенное "чив-чив" звучало симфонией - я жив! И снова победил!
Я жив...уф, а нога-то как болит!
На клавиатуре заклинило клавишу Delete. Вот зараза, опять надо менять! Пепельница заполнилась окурками до предела, а в чашке от кофе остался один коричневый ободок. Отсиженную ногу безобразно кололо; кое-как помассировав ее, я смог подняться.
В окно бил рассвет. Яркое солнце пускало зайчики по комнате, полной сигаретного дыма.
Н-да, опять моя девушка спросит, почему у меня такой вид. Придется сказать, как всегда, правду, и она, как всегда, не поверит. Она не способна понять, что такое работа критика! По ее мнению, критик - это сиди, цепляй фразочки и стебайся над орфографией!
В эту ночь я упокоил больше ста рассказов. Откровенно графоманских; неправленных, без сюжета и логики; с разваливающимися на ходу словесными конструкциями и обилием "был, была, оно, она". Ох, ну и работка!
Один рассказ, правда, почти хорош. Свежая идея, активно развивающийся сюжет. Но стилистика у автора - безобразная! Да и нашествие инопланетян, по-моему, совершенно ему не нужно, все равно, как третья нога. Но, это, впрочем, уже отдельный разговор...