" Я - Женя, а он - Андрей. Но история эта не про нас. Просто она начинается с воспоминания о том времени, когда я, глупая, думала наоборот. Однако жизнь не долго держала меня в заблуждении. И теперь мне трудно представить себя в случае оправдания моих надежд. То, что представляется - совсем не я.
Я не могу найти общий с собой язык. В свои девятнадцать лет я пришла к чему-то, что мне совершенно непонятно. Другие люди (мои знакомые) словно домашние коты, все у них как надо без всяких усилий. Нет, я не завидую (хотя бывало, завидовала, чего уж там), но я не мыслю себя в их роли. Мне кажется, что если все будет сбываться, то я потеряю саму себя, навеки засну в сон-траве.
Может это их проклятие - быть домашними котами? Впрочем, за пределами моего дневника эти мученические рассуждения кажутся мне притянутым за уши оправданием собственной никчемности. Хотя можно возразить, что не будь это "кредо" столь шатким - боль перестала бы быть болью.
Но есть некая мистика в моем случае. И история с Андреем последняя, после которой я поняла свою безнадежность. Мне трудно описать эту "мистику", но могу привести два примера.
В фильмах про то, как дух человека остается среди живых людей, почти всегда показывают, как откуда-то сверху открывается проход в рай, войдя в который душа отправилась бы на небеса. Главный герой, как правило, не делает этого и слоняется весь фильм на бренной земле. Проход в рай же закрывается, и открывается очень не скоро (под конец фильма). Что бы герой ни делал, упущенная возможность вновь не появится
Или, к примеру, поезд. Он подходит к платформе. Все машинально садятся. Однако, если будешь стоять колебаться, то эта железяка просто уедет. И о тебе никто не вспомнит. Нечто подобное происходит как раз со мной. Масса возможностей пронеслась как стадо слонов ,а я, гордая, зевнула им в след . Нельзя сказать, что мне было противно то, что мне открывалось, но почему-то вихрь толпы не подхватил меня(только слегка приподнял меня и отпустил).Я не знаю чем это объяснить. Никакой ясной, конкретной причины на это не было. И теперь словно некая роковая сила отделяет меня от всех. Будто я бесплотный дух обращаюсь к людям, но они меня не слышат, не замечают. Но мистика в том, что я жива. Меня слышно, видно, так же как и других. Я намного умней многих, я симпатичная (о чем и свидетельствовала масса возможностей). Но некая игра, всеобщий заговор пытаются переубедить меня в этом. Впрочем, я боюсь подобных мыслей - они попахивают эгоцентризмом.
И хотя эта мистика отрицательно сказывается на моей психике, я чувствую, что это единственная возможность для меня быть собой. В таком случае, я сделала мудрый выбор.
И все-таки это схоластика. Ни черта я не выбирала!
...Сейчас звонила Вика. Завтра у Ольги день рожденья. Она собирает почти всю группу и кое-кого со второго курса, например, Андрея. Так что там будет и Красина Наташка. Поэтому эта история совсем не про нас. Я говорю это уже без сожаления.
Вернемся к мистике. Где-то после перехода на режиссерское отделение, то есть после разрыва с Игорем и, автоматически, с его компанией - я стала аутсайдером. Я поняла это, когда получила всего две валентинки. Вдобавок, одна из них была с отпечатком губной помады после поцелуя. Не надо быть гением, чтоб понять, что это Роза. Через пару месяцев... "
Женя отложила тетрадь и ручку и перечитала написанное. Оно не вдохновляло писать дальше. "Дневники следует писать людям великим, - подумала она, - простые смертные смешны, исписывая странички. Это никто не будет читать. Ну, или чуть-чуть ради хохмы".
Был день, начало двенадцатого. Пора было уже собираться в институт. Женя сидела одна в своей комнате и не знала, есть ли кто дома. Возможно, дома была мать, Вера Игоревна. Папаша же скрывался рано утром. Вдруг послышалось, как кто-то на кухне не может поставить на место чайник и бьет его о платформу. Очевидно, это и была Вера Игоревна. Женю это не устраивало, она не хотела ее видеть в начале этого, возможно хорошего, дня. Но ради чашки кофе пришлось идти на жертвы.
Зайдя на кухню, Женя увидела маму в новеньком белом халате, сидящую за столом и старательно дующую на горячий чай.
- Доброе утро, - выдавила из себя Женя и направилась к чайнику.
--
Доброе, - безжизненно отвечала Вера Игоревна. На самом деле подобное приветствие только портило всякое доброе утро. Однако, если Женя не произносила эти волшебные слова, атмосфера становилась еще более взрывоопасной, ибо ее мать начинала думать, что на нее обозлились, сверх того, что ее не любят.
Налив себе кофе, Женя сначала захотела сесть за стол, на котором стояла тарелка с бутербродами, но, представив, как тяжело ей сейчас будет сидеть напротив матери, в полном и невыносимом молчании встречаться взглядами, а хуже, если она не дай бог откроет свой рот. Женя решила просто уйти к себе в комнату.
" А вдруг она спросит, почему не ешь? Скажу - заткнись, мочалка".
--
Ты почему ничего не ешь? - с подозрением спросила мать.
- Я не хочу, - отчетливо произнесла Женя уже в коридоре. Вернувшись в комнату, она подошла к окну и отпила кофе, в который забыла положить сахар.
"Там на столе бутербродов было достаточно для двоих, - вспомнила Женя, - В самом деле, ведь делала она их и для меня! Впрочем, это только инстинкт. Именно он заставляет ее терпеть меня".
Часы уже показывали половину двенадцатого. Она оставила горячий напиток и решила принять душ. Было слышно, как Вера Игоревна моет посуду, ставит тарелки в сушилку. При этом излишняя громкость этой процедуры выдавала ее раздраженное состояние. " Какого черта она все еще дома?"- мысленно брюзжала Женя, входя в ванную.
Она ступила на зеленую мягкую подстилку. Ей всегда нравилось, как босая нога тонула в этом материале похожем на поролон. Сколько она себя помнит, эта подстилка всегда лежала здесь.
"Ой, сегодня же суббота! - осенило ее, - вот она и сидит дома".
Женя продолжала топтаться на зеленой "лепешке", смотря на свои ноги. Иногда ей чудилось, что многие неодушевленные предметы почти живые. Некоторые из них обладают своеобразной уникальностью, которая подкупает наше восприятие. Так, Жене, конечно не на полном серьёзе, казалось, что когда об подстилку вытирают ноги и уходят из ванной, выключив свет, то она продолжает жить своей странной жизнью. Впрочем, самым почитаемым предметом здесь являлось зеркало - большое, прямоугольное, от стенки до стенки.
"Интересно, каково ей" (матери) "видеть здесь свое тело, с каждым годом превращающееся в карикатуру?"
Женя стояла обнаженная напротив зеркала и рассматривала себя. Сначала она флегматично прошлась взглядом от шеи до бедер. Потом, повеселев, полюбовалась собой в профиль и сзади. Встретившись с собой взглядом, она расплылась в улыбке. То, что она видела, ей очень нравилось.
"Роза права, у меня бесподобная грудь. И Зоя права, у меня аппетитные ягодицы!"
Женя включила душ, отрегулировала воду и залезла в ванну.
2
На широком крыльце института всегда толпилось много народу. Приблизившись, можно было увидеть, что это не толпа как на митинге, а совокупность своего рода ячеек. Как правило, в них был "пуп" - один или несколько человек, которые рассказывали о своих похождениях, перемывали кому-нибудь косточки, выясняли что-то друг у друга и т.п. Прочие же были более или менее второстепенными персонажами и изредка вставляли реплики. Некоторые вообще только тупо моргали и ржали при общем смехе. В отдельных компаниях, напротив, преобладала однородность. Но главным было не стоять одному - это считалось почти унизительным. Впрочем, описание этой системы мне кажется скучным.
Учебный год только начался, поэтому дни еще были теплыми. Это побудило Женю одеться почти по-летнему - голубая рубашка на молнии с отложным воротником, короткая черная юбка и босоножки на высоком каблуке.
Вас может удивить, почему я не описываю у Жени такие детали как цвет глаз, волос, форму ее носа, губ, ее стрижку. Наверно потому, что сам я почти никогда не принимаю портреты главных героев, которые дают в своих историях писатели. У меня (может, как и у многих) непроизвольно рождается свой визуальный образ. Так что фантазируйте.
Тропинка, по которой Женя шла в институт была забаррикадирована кучами мусора, перемешавшегося с опавшими листьями, и ржавыми железяками, какими-то дощечками с торчащими гвоздями. Очевидно, это был остаточный ненужный продукт "обмена веществ", происходящего в гаражах оцепляющих институт. Было слышно, как кто-то впереди поет под расстроенную гитару, - "...это все, что останется после меня" из песни Шевчука. В данном ландшафте эти слова обретали новый, глобальный смысл.
Женя вышла на территорию института. Песня доносилась слева. Повернув слегка голову, она увидела компанию, рассевшуюся на лужайке. Молодые люди сидели несколько странно - не организованной кучкой, а в разброс, словно они друг друга не знали. Знакомых лиц среди них не было, и Женя потеряла к ним мимолетный интерес. На широкой лестнице также топталась масса народу. Поднимаясь по ступенькам, она краем глаза посматривала на окружающих - знакомых все еще не было. По правую руку от нее, оперившись спиной на перила, стояло несколько парней. Женя была чувствительна к взглядам. Очень часто неосознанно оборачиваясь где-нибудь в автобусе, она встречала чей-то взгляд, и ощущала, что именно он и заставил ее обернуться. Почувствовав сейчас то же самое, она резко глянула на пялящихся оболтусов. Трое рослых дебилов с мерзкой ухмылочкой уставились на нее. Женя непроизвольно сморщилась и отвернулась.
"Неужели я стопроцентная лесбиянка, если мне противны их взгляды? Вон та, в чешках...(она посмотрела на девушку в обтягивающей черной хореографической форме, демонстрирующую какие-то движения)... разве она не для этого вылезла сюда? Впрочем, надо быть не лесбиянкой, а безнадежной, чтобы приходить в восторг от таких взглядов".
Женя уже поднялась на крыльцо, но никого из знакомых по-прежнему не было. Этим и плохи гигантские ВУЗы - огромная часть людей так и остается "неизвестной землей". Конечно, не для всех, но Женя училась на третьем курсе, и для нее это было так.
Наконец, через три-четыре головы мелькнула хорошо знакомая физиономия - Таня, сестра той Вики, звонившей сегодня утром. Женя в принципе состояла с ней в нейтральных отношениях, да и то, только потому, что дружила с Викой. Но заходить в корпус как посторонний человек или псих-одиночка, ни с кем не поздоровавшись и не поболтав, ей очень не хотелось.
Таня была невысокой полноватой девушкой с неунывающим характером. Обожала смех ради смеха и хлопоты, связанные с обязанностью старосты. Как правило, носила либо костюмчики, либо длинные юбки. Вика, напротив, была стройной длинноногой, более пессимистичной особой. Когда говорят, что в друге находят самого себя, то отчасти это верно в случае Жени с Викой, а когда говорят, что противоположности друг друга дополняют, то это так в отношении этих сестричек.
Таня, издалека увидев ее, выпучила глаза и бешено замахала рукой. Она напоминала щенка, который безумно рад каждому встречному.
"О, господи", - вздохнула Женя. Эти экзальтированные реакции всегда были чужды ее мироощущению.
Подойдя поближе, она увидела спутников Татьяны - Андрея и Красину Наташу. - Приве-е-ет, - затянула Таня и потянула к ней руки. (Она еще вдобавок любила обниматься). Женя рефлексивно улыбнулась и несколько сконфужено приняла ее в свои объятия. (И это нейтральные отношения? Да, она воспринимала их именно как нейтральные. Такая "нейтральность" минимум, на что может рассчитывать почти каждый Татьянин знакомый). В течение непродолжительных объятий Женя увидела кое-что интересное на ее шее - засос, прикрытый воротником рубашки.
- Ах ты, Танька, - съязвила она. - Что?
- Я все знаю.
Таня тупо похлопала глазками. А затем, сделав вид, что до нее якобы дошло (может впрямь дошло) застенчиво захихикала и зачем-то ткнула указательным пальцем Женю в живот. - Тебе Вика звонила? - спросила Таня.
- Ага, - вяло ответила Женя и переключила внимание на наблюдавшую за ней пару. Это были люди уже из нашей оперы. Без всякой жизнерадостной энергии, они стояли так, будто это было им в тягость. На окружающих они смотрели свысока с каким-то скептицизмом, словно уставшие от великих дел и мелких интриг олимпийские боги.
При всем этом, пара была красивая и Жене они бы, как незнакомцы, понравились. Но знакомство было. В отношении Красиной оно было совсем незначительным, но не очень приятным.
Женя смотрела на них - они на нее. Она ждала, когда они поздороваются, но они, сволочи, не здоровались.
- Так ты пойдешь к Оле? - спросила Таня, одернув ее за рукав. Женя вздрогнула и посмотрела на нее мутными глазами.
- Что?... Да, пойду. Где Вика? Я в панике, не знаю, что дарить!
Танька хохотнула.
- Она на лекции в отличие от тебя.
* * *
До звонка, после которого можно было выцепить Вику оставалось еще полчаса.
-Привет! - раздалось у Жени возле уха. В следующую секунду здоровавшийся человек уже топал где-то позади. Оглянувшись, она только мельком увидела некого парня, тут же скрывшегося за углом.
- Привет, - сказал сзади теперь женский голос. Это была Ольга.
-Ты ко мне придешь завтра?
- Приду, - ответила Женя, улыбнувшись.
- ...Ой, что это у тебя? - ангельски удивилась Ольга, разглядев что-то на ее лице.
- Что у меня?
- А-а, ничего...Это у меня после теста в глазах рябит, - виновато улыбаясь, пролепетала она и уже уходя наставительно сказала: "Приходи давай". Женя послушно закивала головой - мол, приду-приду.
Несмотря на то, что сейчас шли лекции, в здании почему-то была суматоха. Движение в узких коридорах напоминало переполненный автобус. Единственным местом, где можно было переждать эти полчаса, являлась столовая. Тем более что Женя была голодна, так как отказалась утром от маминых бутербродов. Она вошла в обширное помещение столовой и сразу направилась к сравнительно небольшой очереди, высматривая по пути знакомых, к которым можно присесть.
Теперь необходимо пояснить один момент. Женя общалась с двумя несовместимыми группами людей. Одну компанию составляли ее одногруппники и сокурсники, другую - две девушки, объединенных общей нетрадиционной ориентацией. Да, Женя лесбиянка. Только она сама не ведает - временное ли это отклонение вследствие некой "мистики", или ее неизменная черта. Так или иначе, об этом она старалась не распространяться. Однако добиться полной секретности для окружающих было невозможно. Роза и ее "альтер эго" - Зоя - не страдали потребностью в сокрытии своих пристрастий и открыто, даже вызывающе демонстрировали свое отличие от большинства. Поэтому, так как они были субъектами знаменитыми, многие из первой - гетеросексуальной - компании догадывались о настоящей ориентации Жени. Впрочем, никакого ажиотажа вокруг нее не происходило, тем более что ее поведение не напоминало "пощечину общественному вкусу".
Не так давно, Вика спросила ее по дороге домой, что, мол, ты ходишь с этими двумя...
--
А что? Будь я с ними, ты бы перестала быть моей лучшей подругой? - отвечала Женя.
--
Да нет...
--
Я все равно испытываю к тебе только дружеские чувства, - продолжала Женя, начиная странно жестикулировать.
--
П-почему?! ( Вика подняла брови. Это высказывание будто нечаянно оскорбило ее, словно Женя имела виду ее недостойность на нечто большее, ее непривлекательность в сравнении с теми двумя...)
--
Ты мне нравишься как подруга, а они как ... (она запнулась, словив себя на мысли, что дальше последует окончательное признание).
--
А они?
--
А они бы нравились, как, не знаю,... как любовницы.
--
Так значит, они все же нравятся, раз ты с ними ходишь.
--
Скажи прямо, это тебе не нравится?! - твердо, словно ставя ультиматум, спросила Женя. Вика, замявшись не надолго, выдохнула:
--
...Не знаю.
Этот разговор произошел около двух недель назад, с тех пор они к нему не возвращались, но Вика стала ощутимо более отдаленной.
По пути к очереди Женя увидела тех самых Розу и Зою, сидящих за дальним столиком и не замечающих ее. Кроме них в округе маячили несколько мало знакомых людей, присоединяться к которым показалось ей глупым.
В одетом на гвоздик, меню значилось много всякой всячины, хотя, как правило, половину списка составляли пустые имена. Отстояв очередь, и не задавая лишних вопросов, она заказала себе гречку со шницелем, натуральный сок и блин с творогом.
--
Ой, кто к нам идет! - откинувшись на спинку стула, воскликнула Роза.
--
Хай, - ответила Женя и внутренне довольная таким приемом присела на свободный стул. Эти две девицы как обычно сияли так, будто они принимают некую химию или поют мантры "Харе Кришна". В их окружении Женя чувствовала себя беззаботной, здесь она отдыхала от себя и одновременно была сама собой. К ней они относились очень мило. Кроме того, им нельзя было отказать в привлекательности. Роза обладала очень густыми длинными волосами с забавной окраской - с чередованием рыжих, каштановых и черных локонов. В лице присутствовали неявные, но уловимые восточные черты, которые у Жени ассоциировались с цыганскими, хотя Зоя подразнивала ее грузинкой. При этом ее родители были славянами, поэтому объяснить свои загадочные, но красивые наследственные нюансы она могла только допущением инородной крови у далеких предков. Она была девицей среднего роста и телосложения. Обожала обтягивающие джинсы, особенно клеши. Зоя же не отличалась особенными приметами, несмотря на то, что в целом она была весьма симпатичной. Прически, цвет волос, а также одежду она меняла столь часто, что в погоне за внешней индивидуальностью она, фактически, ее уже потеряла.
Роза, приподнявшись, полезла к Жене целоваться. Женя предполагала, что та ее просто чмокнет, но она была в своем амплуа.
--
Ну-у! - возмутилась Женя, точно ребенок, готовый захныкать. Улыбаясь и жмурясь, она отвернула лицо.
--
Злюка. Не любишь ты меня, - проговорила сквозь зубы Роза, начиная ломать комедию.
--
Если говорят - люблю, значит, целуют! Парень, встречая любимую бабу, целует ее, а ты понимаешь нас как тайное увлечение, которое все еще надо скрывать. И лично меня, Жень, это ...(она покривила лицом, подбирая слово) ...оскорбляет.
Неожиданно для себя Женя почему-то так растрогалась от этих слов Розы, что содрогнулась от стука собственного сердца и сделала глубокий вдох, чтобы не задохнуться от подкатившего к горлу комка. Подобное состояние опускалось на нее резко, как озарение, без убедительной на то причины. Например, прошлой зимой она испытала нечто подобное из-за совсем пустякового случая.
Снега тогда выпало, не бывало много. Дороги превратились в узкие утоптанные тропинки, на которых расстаться со встречными людьми было проблемой. Стоило сойти с нее, и человек проваливался в глубокий сугроб и падал. Так вот, однажды Женя ранним утром шла по такой тропе и повстречалась с толстым, свеженьким дедушкой. На его мясистой "мордяньде" сиял румянец; он был одет как настоящий сибиряк - мощные теплые сапоги, шерстяные штаны, фуфайка, ушанка с торчащими ушами и т.п. Шел он медленно, наслаждаясь зимними пейзажами. Друг с другом они разминулись легко. Женя еще удивилась - какой большой человек. Но позади нее шли женщины покрупней. И уже сворачивая с тропинки, Женя увидела как этот гигант, пропуская дам, провалился одной ногой в сугроб и, потеряв равновесие, плашмя упал в снег. Ей было видно, как задрались его ноги, а шапка-ушанка укатилась далеко вперед. Гигант начал неуклюже копаться, пытаясь выбраться на утоптанную твердь. Его слегка седые волосы были покрыты снегом, а он по-детски улыбался. Непонятно, что за чувство охватило Женю - то ли умиление, или сострадание, но на глазах вдруг выступили слезы. Ей почему-то захотелось подумать, что это сам Господь прогуливался по своему творению, но нечаянно загремел, что ему очень понравилось.
Женя опустила голову. Словив момент, когда она может заплакать, она решила использовать его, чтобы перевести разговор с Розой в другое русло.
Что-то странное начинало подниматься из области солнечного сплетения к горлу. Она поджала губы, напрягла брови и капельки, не заставившие себя долго ждать, щекотливо поползли по щеке.
--
О - ой, - выражая свое внимание, произнесли две подруги, скукожившись от жалости.
--
Бедный ребенок, - сказала Роза и, придвинувшись к Жене, обняла ее, - Ну, малышка, не плач, а то мы тоже сейчас вспрыснем. Чего ты? Я что ... была слишком грубой?
--
Не-ет,- сдавленным голосом отвечала Женя.
--
А что?
--
П-простите, что я вас ... оскорбила.
--
Нет, ну что за чудо! - умилилась Роза, еще сильней сжав ее.
--
Извини, что я, Роз, тебя не поцеловала.
--
Извиняю, не плач только ради бога.
Жене ужу трудно было остановиться. Прекратив всхлипывания, она спросила:
--
Вы меня любите?
--
О-о, больше всех на свете. Правда, Зоя?
--
Сущая, - подтвердила она.
--
Кто сущая?
--
Та, кто сыт, та и сущая.
--
...Дура.
--
Сука.
--
Тварь!
--
Блядь!
Они обе рассмеялись.
--
Не слушай нас, Женя, - сказала Роза, возвращаясь к утешению, - Ты успокоилась, радость моя?
--
...Да.
--
Молодчинка. Вон смотри, ректор плывет. Нет, Зой ты посмотри на него - не мужик, а желе какое-то.
--
Что я ректора не видела ? - проговорила она и обратилась к Жене, -Ты, давай, поешь. Дать платок?
--
У меня есть.
Она утерла слезы.
--
У меня пади тушь вся потекла?
--
На левом глазочке, - ответила Роза, - Кушай.
Женя принялась за еду. Все было холодным, недосоленным, как и всегда в этой столовой. Через некоторое время Зоя спросила ее:
--
Какие планы на завтра?
--
Иду на днюху к Оле ...Манохиной.
--
Это такая светленькая, в белой кофте всегда ходит?
Женя кивнула, занятая поеданием блина
--
А послезавтра?
Она пожала плечами и, прожевав, спросила:
--
Хотите куда-нибудь пойти? Или просто, чтоб я переночевала у вас?
--
А ты переезжай вообще к нам, - предложила в шутку Роза.
--
Я и так...
Не договорив, она увидела, что Роза чем-то очень заинтересовалась.
- Ой, смотрите-ка, - заговорила та, - Красина Наташка. Чего она тут делает? (Красина училась в другом корпусе).
--
Пришла к своему парню, - сказала Женя, - Ты что, ее знаешь?
--
Конечно, знаю.
--
"Конечно, знаю"? Ты с ней спала?
--
Все вам надо знать! - удивилась Роза.
Потом потупила взгляд и с ухмылкой призналась:
--
Конечно, спала.
--
Ты мне изменяла?! - шутливо возмутилась Зоя (для них это не было проблемой).
--
Нет. Ты же знаешь, я тебе никогда не изменяю.
--
А ты знаешь, что я папа римский?
--
Конечно, знаю. Я все про тебя знаю.
--
Кастрировать тебя надо!
--
Как?! - удивилась Роза.
--
Жопой об ...
--
О, только не об косяк! - перебила она, - Это жестоко.
--
Я что-нибудь придумаю. Похуже.
--
Расскажи о ней, - попросила Женя Розу.
--
О Красиной? Зачем это тебе?
--
Просто.
--
Выбрось ее из головы.
--
А она там и не сидит.
--
Еще как сидит. Похлеще этого Андрея.
Не показывая своего удивления, Женя флегматично спросила:
--
Откуда ты знаешь?
--
Спит со всеми, - вмешалась Зоя.
--
Молчи, римская ты наша! Ты что, мать, ревнуешь?
--
Ты расскажешь или нет? - повторила свой запрос Женя.
--
Давай, тетка, выкладывай! - потребовала Зоя.
--
Ну...я с ней дружила на втором курсе. Мы не были прям лучшими подругами, но так, хорошо общались. Собирались у нее...там пили, курили. У нее в смысле на хате, которую она снимала. Вот, и однажды ...а до этого между нами ничего не было, так, обыкновенные подружки, хотя она и знала про меня...Ну и как-то я пришла к ней ночевать - с матерью поссорилась - напились как обычно. А у Красиной тогда был такой, х...вый период - в личной жизни пусто, год назад изнасиловали какие-то ее, незнакомые мне, "друзья". Обе были пьяные. По трезвяни, я бы к ней не полезла. Святое дело. Но вышла из под контроля...И она, не соображая ничего, туда же. А если человек делает это по глупости, как будто накуренный, то наутро вспоминает об этом он без удовольствия. Так и ей, утром было хреново. Может убивать меня она и не хотела в то утро, но мне тогда так не показалось. Конечно, мне с одной стороны не понятно, что в этом такого...По идее, кроме кайфа там ничего не было. Но дружба была обосранной. Совсем скоро у нее появился какой-то мужик и т. д. Всё.
--
А что было самим утром? - спросила Зоя.
--
В смысле?
--
Ну, как это все было утром? Что она говорила?
--
Я проснулась, она сидела на кровати, смотрела на меня. Странно смотрела, как ненормальная. Я лежала как бревно. С первого взгляда мне стало все ясно. Поэтому смотреть на нее я не могла, уставилась куда-то и молчала. Это были наверно самые дурацкие секунды в моей жизни. Я хотела провалиться . Потом, наконец, она ожила, встала...
--
Голая? - спросила Зоя.
--
...подобрала одежду и пошла на кухню. Нет, в душ. Затем она ушла на кухню. Я за ней. Она сидела у окна, загруженная, курила. Я облокотилась на холодильник. Думала она сейчас начнет хоть что-нибудь говорить, мол, я не такая, я так не могу, чтоб больше этого не было или чтоб глаза мои тебя не видели. На худой конец думала, скажет: ты что, сука, охуела чтоли? - в морду треснет, она баба боевая. Нихуя. Я стояла, не знала что делать. Той противной тишиной меня можно пытать, во всем сознаюсь. В конце концов, я спросила: "Наташ, мне уйти?" Она говорит "да, уйди". Я и ушла. Это был первый и надеюсь, последний раз, когда кого-то от меня тошнило на утро.
--
А как же тогда, на прошлое мое день рожденья? - спросила ехидно Зоя.
--
Вот дрянь какая! Ты же обожралась тогда ... Я тебя вздерну за такие шутки. Вот только подойди ко мне сегодня, в зубы дам.
Зоя засмеялась. Потом, вдруг моментально скрыв веселье, сползла как змея со стула и встала перед Розой на одно колено, убрав руки за спину, зная, что та все равно не потерпит ее прикосновений. Роза с шутливой ложной надменностью глянула на нее. Глаза Зои были столь невинны и ласковы, что просить прощения вслух было не обязательно.
--
Та ночь одно из лучших моих воспоминаний, - сказала она, - Никогда не думай, что я забуду ее или буду плохо о ней думать.
--
Милая моя, - не выдержала Роза и кинулась обнять ее, - Я тебя так люблю.
Женя с улыбкой смотрела на эту сцену, а затем подумала: "Ну почему я не могу просто порадоваться за них? Что за дерьмо вечно во мне ворочается? Каждая мысль пропитана чертовым самолюбием, которое в каждом случае чувствует себя обделенным! Кроме самобичевания это ничего не дает".
В это время Наталья уже присела за столик с чашкой кофе. К ней попытался подсесть какой-то человечек, но она уведомила его, что место занято. Видать, скоро подойдет Андрей.
Вернувшись на свои стулья, Роза и Зоя вновь обратили свое внимание на Красину.
--
Жалко мне ее, - сказала Роза, - Не знаю почему, но кажется, что в жизни ей всегда будут выпадать одни трефы да пики - удар, разочарование, черная вещь, слезы, потери...Не подумайте, что я ей желаю зла. Наоборот, надеюсь, что я не права.
--
Неужели, - заговорила Женя, - ваша дружба так и закончилась? Это же случилось по пьяни. По пьяни чего только не бывает!
--
Не все так просто. Мы, например, учимся в разных корпусах и так постоянно, как я с вами, мы не видимся. Так называемая наша бывшая дружба это ночевки да телефонные звонки, ну там, дискотеки. После этого ночевать я к ней не ходила, она не звонила. Вскоре, говорю, у нее хахаль появился, урод с Мерседесом. Где нам, дуракам, чай пить!
Все трое тупо уставились на скучающую Красину. Она находилась через несколько столиков и сидела к ним боком. Выпив кофе, она завертела головой, может, выискивая Андрея, и наткнулась на взгляды этой троицы. Она, немного опешив, уставилась в ответ. Однако через пару секунд отвернулась, наверно считая продолжение подобного контакта глупым. Жене показалась, что она прочитала по ее губам одно слово: "идиотки".
На столе было все съедено и выпито. Пора было срываться.
--
Так что насчет послезавтра? - поинтересовалась Женя, приподнимаясь со стула.
--
Не знаю. Мы, если что, тебе позвоним, - сказала Роза.
Женя встала с подносом, посмотрела на их беззаботную посиделку и требовательно спросила: "Вы идете?"
Это вызвало ответную реакцию - они засобирались, задвигали стульями, зашуршали пакетами. Вдруг, как всегда исподтишка, раздался пронзительный звонок. Лекция, на которой сидела Вика, кончилась. Теперь требовалось ее найти.
Все трое направились к выходу. Женя обратила внимание, что Роза и Зоя были нагружены большими пакетами, вдобавок, на плечах висели объемные дамские сумочки. Она удивилась - почему она в последнее время обходится своим миниатюрным " бардачком", в котором все равно умудрялся помещаться небольшой бардак.
Женя оглянулась назад. Красина все еще сидела одна. Было какое-то странное и новое ощущение на ее счет. В нем уже не было следа от так называемого "ярлыка".
Отвернувшись, она посмотрела на шаркающие друг об дружку раструбы на джинсах Розы.
--
Роза, а я тебя никогда не видела хотя бы в обыкновенном летнем платье.
--
И что?
--
Вырядись как-нибудь для меня.
--
Если так хочешь, могу послезавтра одеться в нечто подобное.
--
Замерзнешь.
--
Дома одену.
Они вышли из столовой. Из распахнувшихся аудиторий валил народ. Обрывки фраз, смех, возгласы, топот, мелькающие чужие улыбки и выражения лиц смысл коих не доступен, неисчерпаемое богатство прикидов, да тех же дамских сумочек - все это сливалось в великий иррациональный поток. Если, внутренне слегка отстранившись от всего этого шума, чтобы не стать его частью, и сосредоточиться на себе, не теряя при этом контакта с окружающей какофонией, то можно ощутить атмосферу абсурда, бессознательное, пестрое, лишенное повторов течение жизни в ее первозданности.
- Ладно, Женечка, пока! - сказала Роза и на этот раз невинно поцеловала ее в губы. Женя также чмокнулась с Зоей, после чего две милые сердцу подруги скрылись из виду.
3
Домой Женя вернулась где-то через три часа после расставания с Розой и Зоей. Ключи у нее были свои, поэтому, не пользуясь звонком, она потихоньку открыла двери в тамбуре и квартире. После чего стала прислушиваться к происходящему дома. В зале работал телевизор - там шло какое-то ток-шоу.
--
Вы знаете, я просто не ожидала, знаете, - откровенничала некая женщина на экране, - Не ожидала. Понимаете? Я вот ...вот сколько себя помню - никогда. А он...он ...Нет, вы понимаете? А он решил, что это его право! С тех пор я - всё.
В туалете послышалось шелестение газеты. Сначала ее разворачивали, затем рвали и, наконец, комкали.
--
Девушка, милая вы моя, - заговорила в "ящике" уверенная в своей житейской мудрости пожилая дама (таких теток Женя, может несколько чересчур обобщенно, считала набитыми курицами), - Выбрось это из головы. Так жить нельзя, понимаешь? Вы меня извините, товарищ ведущий, но ты, дорогая моя, смываешь свою жизнь в унитаз.
В сортире раздался шум воды, кто-то сливал из бочка воду, словно озвучивая вышесказанную метафору.
Вдруг из зала вышла Женина мама. Она была одета не по домашнему, более того, она сделала себе прическу, накрасилась и по сравнению с утрешним индивидуумом сегодня на кухне, выглядела более чем прилично. Вот распахнулась дверь туалета, и появился отец, мужичек среднего роста с маленьким брюшком. И хотя на нем не было штанов, но по белой рубашке и черному галстуку (в которых он не ходит на работу)можно было догадаться, что он с матерью куда-то собирается. Вскоре Вера Игоревна засекла стоящую на пороге Женю. Удивленная, она подняла брови и спросила:
--
Ты давно тут стоишь?
--
Не. А вы куда?
--
Нас пригласили Шацкие. У Даши юбилей. Странные такие, в последнюю минуту позвонили.
Вера Игоревна рылась в своей сумочке, пожимала зачем-то сама себе плечами, и при этом, ведя про себя еще какое-то перечисление, продолжала говорить:
--
Они вообще-то и тебя звали, но ты ведь, наверно, не захочешь?
Мать вопрошающе взглянула на Женю.
--
...Нет-нет.
--
Ну я так и думала.
В коридор прискакал отец (уже в штанах и пиджаке). Он вертелся как черт перед заутреней, хлопал себя по карманам и пыхтел себе под нос: " Так-так-так, так...ага..."
Обратив внимание на дочь, он на какое-то время замер с напряженным лицом. Видать, вспоминал - видел ли он ее сегодня или нет, а если и видел, то, идет ли она с ними, а если так, то сказать "молодец, уже готова" или "я почти готов". Очевидно, догадавшись, что все-таки видит ее впервые, он рассеяно поздоровался и начал объяснять, что они с мамой уходят в гости.
--
Коля, я готова, - констатировала его жена.
--
Да-да.
Он кинулся к обуви. - Мы будем заходить в ЦУМ? - спросил он.
- Ну да, мы же договорились. Купим ей сервизик.
Коля кряхтел и тужился, надевая туфли. Наконец, он был готов. - Так, мы пошли, - победоносно сказал отец, одернул пиджак и вышел в открытую дверь. За ним последовала Вера Игоревна. - Счастливо, - вяло проговорила Женя и закрыла за ними дверь.
* * * * * * *
Переодевшись в домашнее, Женя решила черкнуть пару строк в своем дневнике. Прежде чем она начала писать, ей пришлось безуспешно поискать шариковую ручку и взять в руки туповатый простой карандаш.
" ...Вы не поверите, что я сегодня видела. Когда я ушла от Вики и пошла домой, то на улице Белинского стала свидетелем как машина - "Газель" - сбила человека. Такое я видела впервые. Эта картина все еще перед моими глазами. Сбили человека лет тридцати. Худого, коротко подстриженного, в спортивном костюме. Не в таком, как сейчас все ходят, там "адидас" или т.п. Это была спортивка наверно совковых времен. Такие спортивки можно сейчас увидеть только на стариках. Так что это не был какой-нибудь гопник или бригадный . К тому же сумка-сетка, авоська, говорила не в пользу его благородного происхождения. Он торопился... Я помню, что, стоя на противоположной стороне дороги, смотрела именно на него, будто чувствовала. Он целеустремленно, широко шагал, болтая своей сумкой. Все люди как люди стояли, ждали зеленого света, некоторые, впрочем, находились посреди дороги, видать, не успев перебежать. Этому же больше всех надо было. О чем он думал? Так лихо и глупо выскочил. Может быть покажи ему последствия и вернув все, словно ничего не было, он бы удивился: "Правда, чего это я"?
Газель вмялась в него на не очень большой скорости, зато шофер совсем не успел затормозить. Самое незабываемое - как он отлетел. Что-то страшное в этом моменте. Не потому, что жаль. Когда он беспомощно, словно кукла был отброшен ударом - мне как бы открылась правда о человеке (о человеке вообще). Правда неприятная, унизительная. Он живой человек, но отлетел как чучело. Я, наверно, воспринимаю людей как некие духовные существа. Не как призраков, конечно. Просто каждый человек по сравнению с неживой природой, с растениями, животными является полубожеством. Он говорит, смеется, обладает личностью - он духовен на фоне окружающего. Конечно, я не собираюсь философствовать, что есть человек и т.п. Я только хочу описать контраст, который я ощутила, видя как сбили этого мужичка с авоськой. Это происшествие мне показалось своего рода богохульством. Некто, словно ткнул пальцем, показывая, что вот, дескать, ваша сущность, что человек это "мешок с костями". Аналогичное чувство я испытывала, когда видела по телевизору документальные съемки расстрела. В следующую секунду человек превращался в какую-то огромную тряпку. Здесь будто скрыто некое мошенничество, словно незаметно подсовывают, лишенную всего человеческого, тушу. Конечно, умирают по всякому. Некоторые говорят предсмертные слова. Хотела бы и я что-нибудь сказать. До чего же подло обходится судьба с теми, кто умирает во сне!
Наверно особенно ощутим этот контраст, когда умирает близкий человек. Представьте, сидят Ромео и Джульетта в баре. Светятся друг другу, держатся за руки. Вдруг врывается псих с винчестером и выстреливает Джульетте в голову. Ромео в лицо брызнула кровь. В следующий миг, он видит неестественно изогнувшееся тело Джульетты с изуродованной, размозженной головой. В эти первые секунды он еще не испытывает боли потери. Он в шоке от этого ужасного противоречия - только что она сидела живая здесь. Ее глаза были глубоко выразительными, каждое прикосновение было наполнено чувством, он ощущал ее каждой клеточкой, для них не существовало ни этого бара, ничего, только Ты и Я. ...Теперь же он видит безжизненную физиономию, с приоткрытым ртом и выпученными, пустыми глазами, как у засушенной рыбьей головешки.
Мне не интересно, что из этого следует - или что человек это много о себе возомнивший кусок материи, или что он всемогущий джин, запертый в бутылке (теле). Мне интересно само переживание этого абсурдного контраста. Может, маньяки и видят наслаждение в этом превращении живых людей в камни, что они и практикуют, словно греческая Медуза. Кроме насилия как такового их задевает за живое сам видимый процесс угасания жизни. Все начинается с самодовольного поведения жертвы, ничего не знающей о своей участи и наивно что-то там думающей в своей черепной коробке, и кончается перед глазами маньяка этим таинственным обращением. Такого убийцу не волнует, что значит его деяние с этической или философской стороны. Он не понимает, что вообще происходит так, как понимает, к примеру, происходящее в наркомане нарколог. Ему наплевать - он дуреет от этого, ему круто. Это тоже наркотик.
Я думаю на это идут люди (не знаю, понятно ли я выражусь) с притупленным восприятием жизни. Они мало получают чего-то...Не в смысле, что они одиноки, не любимы - это не главное. Обыкновенная жизнь им как бы мало, что говорит, мало трогает. Хотя другой человек может жить гораздо менее полноценно и воспринимать мир более полно, не чувствуя необходимости совершать подобные поступки, чтобы, так сказать, насытиться. Поэтому маньяк поступает как глухой - делает громкость на проигрывателе до не допустимого уровня, чтобы что-нибудь почувствовать. Оттого у меня, например, такое переживание обращения живого человека в мертвый камень вызывает ужас, а у него наслаждение. Может я во многом не права, размышления не моя стихия, мне интересны реальные состояния. Я хотела только сказать, что существует такая абсурдная грань, открывающая нам некое противоречие в человеческой природе, которое скрыто от нас в обычной жизни.
Н-да...Кстати, тот, сбитый машиной, остался жив".
Женя оставила писанину. Затем прочитала только что написанное. Назначение дневника теперь вроде стало ей понятным. Оно состоит в таком самовыражении, которое не доступно в устной речи. Действительно, если бы она рассказывала виденное происшествие подруге, то характер изложения был бы абсолютно иным. Это не значит, что живая речь хуже или лучше, это просто совсем иное. Ну где еще можно строить такие "башни" как не в дневнике?
Раздался телефонный звонок, доносившийся из зала. Женя неторопливо направилась к аппарату. По номер-определителю было ясно, что звонит Роза или Зоя (ведь они вместе снимают квартиру).
--
Да?
--
Соскучилась?
Это была Роза. Впрочем, как правило, звонила она. Да и вообще по большому счету для Жени Роза была более близким человеком, чем Зоя. Ведь и валентинка пришла от Розы, а не от Зои. Так что последняя оказалась подругой по совпадению, в силу обстоятельств. С Зоей Женя не могла даже долго болтать по телефону. Через пару минут она уже просила подозвать Розу.
--
А ты что ли соскучилась?
--
Жутко, - призналась Роза.
--
То целыми днями не звонит, то через несколько часов ей уже жутко.