- Сегодня постараюсь закончить, - объявила девушка детям, закончив зажигать спиральки. Вечер был тихий, дымки ползли вверх и сплетались, окружая незримый купол.
- Марина, можно вопрос? - спросил Тагир. - Ты говоришь, в мире много довольных, что Россия стала слабой. Нас не очень уважают, и много шакалов хочет нас кушать. Ты говоришь, что туда, откуда уходит Россия, приходит Америка. Вопрос. Россия может победить Америку, если будет война?
- Нет, Тагир, войны быть не должно. Народы должны стремиться стать сильными. Если они это сделают своим усилием, не за счет других, то все станут сильными, и войны не будет. Нас в школе учили, что война в атомный век приведет к гибели цивилизации. Зачем же нам война? Правда, если на земле ничего не изменится, то может не оказаться другого выхода, как в сказке, которую я недавно прочитала.
- Это сказка о предыдущей цивилизации на земле, - решила продолжить девушка. - Про затонувшую Атлантиду знают многие, а про две другие страны, которые существовали вместе с ней, - почти никто не слышал. Как вы думаете, почему? Потому что сильный нынче запад - наследник Атлантиды. А вот мы происходим с другого пропавшего континента, который был на месте теперешнего севера, - из страны гипербореев.
- В сказке, которую я прочитала, говорится, что атланты научились изменять природу человека и решили, что стали подобны богам. Они делали из людей потомственных рабов, и эти рабы уже не знали, что они рабы людей, а думали, что они рабы божьи, и поэтому всей душой были преданы своим господам. А гиперборейцы были свободными людьми, верящими богу, и мешали атлантам установить на всей земле рабские порядки.
- Когда остатки разума покинули головы атлантов, они решили уничтожить Гиперборею своим новым страшным оружием. Нашим предкам пришлось предупредить их удар, сдвинув землю под Атлантидой. Материк господ начал погружаться в воду, но и остальные страны не спаслись. Планета повернулась, климат изменился, а скорый по историческим меркам всемирный потоп довершил уничтожение очагов цивилизации, сумевших оставить часть своих знаний будущим потомкам, которые неизбежно начнут строить новое общество после периода дикости. Так началась эра нашей цивилизации, которая тоже может погибнуть, если не свернет с атлантических принципов.
- Не знаю, байка это или нет, - добавила девушка, - но говорят, что американцы пока не нападают на Россию потому, что у нас есть система возмездия, которая называется "невидимая рука". Эта система автоматически проверяет наличие связи с носителями термоядерного оружия, и если поймет, что страна атакована, а управление из центра утеряно, самостоятельно нанесет удар возмездия.
- Но мы с вами, ребятки, ушли в другую степь. Пора вернуться к чечену.
***
"Дорошенко ездил с постоянной охраной из трех человек. В будние дни он уезжал из города по делам, - говорили, что не только в соседние регионы и Киев, но и в Польшу, - а в выходные регулярно выступал на городской площади, собирая на свои митинги все больше "западенцев", кричащих о настоящей "незалежности", где украинцы будут гражданами, а "москали", не хотящие убираться с украинской земли, - холопами.
У Гизи было два дня до субботы. Достаточно, чтобы разработать план нападения и подготовиться.
"Качок" Сережа прижился у разведенной женщины - у одноклассницы, как он сказал Гизи при встрече, признавшись, что когда-то пять лет ходил в местную школу, пока его отца не перевели служить в Ростовскую область.
Сережа его не ждал, конечно, но обрадовался. Он сказал, что тут его недооценивают как охранника, и что на пару с чеченом они поднимут свой статус и начнут "рубить" настоящие деньги. Гизи "ходил" за ним сутки и без объяснений знал, чем он занимается. "Качок" был задействован в периферийной охране Дорошенко. Несколько таких, как он, крепких ребят освобождали охране проход в толпе, могли поставить первый физический барьер при провокации и сопровождать подъезжающую и отъезжающую машину шефа. В будни они сидели частными охранниками на загородной вилле или в городе, где у Дорошенко было два ресторана, офис и центр релаксации в здании проектного института, кондитерское предприятие и база оптовой торговли.
Гизи договорился с "качком", что в понедельник они пойдут к его шефу с новыми предложениями своих услуг, а пока чечен покажет свою стать на митингах в выходные, побегает и потолкается вместе Сережей.
Бог продолжал вести чечена. Ничего лучшего придумать было нельзя. Сергей сам подведет Гизи в ближний круг Дорошенко, не навлекая на чечена внимание основной охраны. Гизи не будет ждать долго, он выстрелит сразу, как только охранник закроет за Дорошенко дверцу машины, и будет стрелять, пока не убьет шакала. Даже если оба охранника профессионалы, и попытаются прикрыть шефа, у них против Гизи не будет шансов. Просто вместо одного выстрела ему придется сделать четыре или пять и положить их рядом с Дорошенко.
До выходных у "качка" были ночные дежурства, и он озабоченно поглядывал на одноклассницу, пока разговаривал с чеченом. Гизи тоже заметил томно оценивающий взгляд русской женщины. Хотя она обиделась, когда, знакомясь, он назвал ее русской, и специально говорила с ним на украинской "мове", она мало чем отличалась от ласковой ростовской знакомой чечена. Тот же взгляд и напрасная надежда найти то, что всю жизнь не находит. Он давно понял, что ей надо, и давно ее пожалел. Пора сказать, что он не собирается у нее ночевать. А то Сережа, которому скоро уходить, вон как елозит ногами по полу.
Гизи осторожно сказал, что сегодня не может обидеть родственников, у которых остановился, и что предлагает собраться после выходных, отпраздновать знакомство. Расстроившаяся было женщина от его последних слов повеселела, и, пока мужчины одевались, нашла момент провести рукой по вечерней щетине чечена и по-русски шепнуть ему на ухо, чтобы он опасался Сергея, который за деньги мать родную продаст.
Всю пятницу чечен продумывал пути своего отхода. Основной путь казался ему невероятно простым, а с запасными было туго. Он еще и еще раз видел, как быстро стреляет и, опустив ствол, уходит к машине Сергея, которая должна стоять рядом, так как машины периферийной охраны блокируют место для остановки шефа. Через несколько кварталов меняет машину Сергея на машину грузина, которую тот, поехав в Киев, оставил попользоваться новому чеченскому другу. На ней Гизи уходит в Одесскую область, где начинается коридор его родственников... Слишком красиво и просто, но другого плана нет. Может, и лучше, что просто и красиво. Слава аллаху, милостивому и милосердному...
Суббота началась с крушения его плана.
Сергей не приехал за Гизи на условленный перекресток. Чечен зря прождал его тридцать минут. Телефон "качка" молчал. Значит, у Гизи может не быть помощи в подходе к объекту, размене машин, и красивого отхода может не получиться.
Машины Сергея не оказалось и на площади, постепенно заполнявшейся людьми. Там вообще не было машин пехоты, как будто их шеф не собирался приезжать на митинг.
Хотя первая пришедшая в голову чечена мысль оказалась правильной, Гизи прождал в кафе на площади начала митинга и даже посмотрел из окна на машущих руками первых ораторов и на кучку людей на трибуне, среди которых не было Дорошенко.
Сергей не отвечал на звонки, но его обязательно надо было послушать.
После обеда Гизи походил в районе его одноклассницы и очень внимательно - около ее дома. Подруга Сергея была дома. Опасности чечен не почувствовал.
Стало смеркаться.
Гизи решил дожидаться "качка" в доме. В том, что он сюда придет, чечен не сомневался. Гизи купил цветы и конфеты и пошел к женщине.
- Я не знаю, что он о тебе подумал, - в третий раз устало повторил Сергей ему за столом. - Ты не представляешь, как тяжело с ним разговаривать. Я сам уже пожалел, что заговорил о тебе. Показалось, что удобный момент.
- Это не человек - дьявол. Он подозревает всех. Никто не знает, сколько человек он убил. Говорят, отличился и в вашей войне.
Уже два часа они сидели вместе с хохлушкой за столом. Сергей рассказывал Гизи про одного из своих начальников, отменившего субботний выезд на митинг. Начальник приехал ночью проверять объект, похвалил Сергея за бдительность, и тот решил по-дурости, что это удобный момент предложить человека.
Чем теперь охрана будет заниматься в воскресенье, и поедет ли шеф на митинг, Сергей не знал. Сказал, что ему начальник написал сутки дежурства на объекте, поэтому митинг теперь не его забота. Да и Гизи пока лучше не появляться у них на глазах. Пусть проверяют.
Делать на этом митинге нечего, - неужели чечену интересно слушать, как одни хохлы вешают лапшу на уши другим? Это он ответил на слова о том, что Гизи хотел просто прийти и послушать выступление Дорошенко. И, вообще, сказал Сергей, ему не понравилась резкая реакция начальника. Лучше бы Гизи вернуться на родину и поискать работу там. Может, и Сергея пригласит, когда найдет. А то эти хохлы ему уже надоели.
Сергей был напуган. Чечен не исключал, что "качок" сболтнул своему начальнику лишнее, - чего и сам не понял. Но все равно ничего конкретного про него они пока знать не могли. Просто страхуются, как настоящие профессионалы. Все-таки они профессионалы. Под ложечкой у Гизи засосало - уйти от них будет тяжело.
А вот Сергея теперь никак нельзя было отпускать. Теперь у чечена оставался единственный день, чтобы отомстить, - завтра. Завтра Дорошенко на митинг поедет, потому что до завтра охрана успеет изменить схему прикрытия, - Гизи был в этом уверен.
За тот час, пока не было Сергея, Гизи уже договорился с хохлушкой о ночлеге. Женщина сама предложила ему комнату, озаботившись после комплиментов, которые он ей сделал, опасностями ночного путешествия чечена через весь город. Сергею пришлось с этим примириться.
Ночью Гизи опять приснилась обрубленная высокая скала, под которой было шоссе. Теперь он смог увидеть то, что раньше видел рваными кусками.
Чуть выше шоссе были телеграфные столбы, точно спички, чуть ниже - каменный хаос, нагромождение валунов разной формы, причудливых очертаний, выглаженных и выброшенных рекой, всяких цветов и интенсивного серого тона. Река, стремительная и бестолковая, рождала окрест камней водяных дракончиков.
После камней, сухих и белых, - осыпной берег. Над берегом дом, похожий на бетонный дот, корявая дорога от него вверх к аулу, потом низкая каменная стенка, а за ней - большие горы. Перед стенкой, за дорогой в аул, большой камень, кусок горы, вокруг него камни поменьше, между ними тонкие струйки бесцветных ручейков, ложбинки мха, - горная страна Лилипутия с долинками и ущелинками, где малышне удобно справлять нужду.
Скала за рекой кажется выше, ближе и грознее. Она в тени весь день и только утром улыбается на солнце прожилками кирпичного цвета.
Утром ущелье долго спит и пробуждается разом, когда все краски солнцем уже созданы. Зато вечером камни вокруг медленно-медленно покрывает тончайшая желтая кисея, ублажая усталого путника.
Выше аула горы стыдливо краснеют, а черные ступени великанов ведут к открывающейся за поворотом гряды террасе висячей долины.
С каждым взмахом улетающих солнечных крыльев терраса точно поворачивается, преодолевая стыд первозданной наготы, и уже готова сдаться и допустить к себе, но тут небо быстро меркнет, и вслед пропавшему солнцу улетают краски и радости, оставляя на душе легкую волшебную грусть. В глазах стоят еще отблески пламени на красном граните, и дымка прохладной синевы, словно шлейф красавицы, тает в небе над горами. Где-то далеко, где еле угадываемый главный хребет, пространство грузнеет и съеживается, и постепенно весь мир умещается в четырех грядах, которые прочно соединяет ночь. Нет больше вершин, нет пути к перевалу, нет дороги назад. И аула не видно и не слышно - затих в гуле реки.
Река - неразумное дитя ледников, опившись за день, мучается и стонет, низвергаясь с проклятиями в круговерти самой же устроенных каменных ловушек. Невзрачный днем мост освещен тусклым лунным светом. Его опор не видно, он парит над рекой.
От беспокойной дозвездной поры, когда весь мир - окрестный круг с размытыми границами, в которых и мост, и лилипутская гора, и кусок реки, и причудливые ночные камни, - колотит, захлебываясь, сердце.
Наконец, восторженно задышала ночь, рванула свои одежды, насыпала на голое тело звезды и задрожала от сознания красоты.
Сердце успокоилось и вдруг замерло, почуяв обман.
Это не его аул, не его дорога и не его горы. Это чужая ночь. И чужие звезды. От их близости болят глаза.
Душа чечена заплакала и рванула ввысь, все еще надеясь выбраться из западни...
- Поехали, друг, куда скажу, - упер Гизи ствол в затылок "качку", когда тот рано утром завел свою машину, думая, что ему удалось уйти, пока гость спит.
Они доехали почти до центральной площади и пересели в машину грузина. По дороге Гизи объяснил, как должен себя вести Сергей, если хочет жить и найти хорошую работу на родине, о чем сам говорил чечену за столом.
Машина с Дорошенко проехала перекресток с проселком, где ждали Гизи и Сергей, на пятнадцать минут позже обычного. Самым неприятным оказалось то, что она шла за передней машиной прикрытия, набитой охраной. Это значило, что на площади чечена в ближний круг не подпустят, и надо решать дело на трассе.
Через три километра начиналась череда крутых поворотов. Кортеж там сбавит скорость, и они его нагонят. Медленно расползающийся утренний туман им поможет в деле.
Они догнали Дорошенко за третьим поворотом.
По встречной полосе к следующему, четвертому, повороту медленно тянулись фары грузовика. На этом повороте он должен был оказаться одновременно с машиной охраны. Гизи утопил педаль газа в пол и пошел на обгон кортежа, предупредив Сергея, что будет бить машину и надо быть готовым прыгать на ходу.
На повороте он завилял и отчаянно загудел, показывая, что увидел помеху и пытается уйти от столкновения, и стал подруливать вправо, прижимаясь к машине охраны и толкая ее в канаву. Когда она слетела с трассы, встав набок, Гизи выбросился из своей, и, проехав боком по асфальту и траве на обочине, поднялся в канаве на ноги. Падение прошло не гладко: левая нога горела от боли. Сергей не вылезал, - наверное, в машине заклинило дверь.
Времени не было. Нагнувшись, с автоматом в руке, чечен заковылял к машине, которая лежала на боку. Из опрокинутой машины выбрались двое. Он стрелял по ним, как только они пытались подняться. Глушитель схлопывал выстрелы. После четвертого выстрела вылезшие перестали подниматься.
Прикрываясь остановившимся грузовиком и остатками тумана, Гизи перекатился через шоссе на другую обочину дороги и заковылял по канаве в сторону машины Дорошенко, отъехавшей после аварии метров на сто назад и остановившейся на обочине.
Преодолев почти половину нужного расстояния, Гизи увидел, как из машины Дорошенко вылезли два вооруженных человека и побежали к перевернутой машине охраны.
Аллах помогал Гизи. Кроме Дорошенко в машине остался только водитель. Охотничий азарт захватил чечена: все нутро его напряглось, ноздри шумно дышали, уши ловили все звуки, горло готово было кричать, - врагу от него не уйти.
Последние пятьдесят метров смысла прятаться не было: придется бежать, не обращая внимания на ногу.
Чечен вскочил и, молча призывая аллаха, рванул к машине.
Остановивших его выстрелов он не слышал. Горячие пчелы ожгли правое плечо и преплечье чечена и обе его ноги. Гизи выронил свой автомат с красной звездой и упал на обочину. Инстинкт самосохранения заставил его перевернуться и сползти ногами в канаву. Еще несколько железных пчел щелкнули перед его головой, но уже не достали.
Душа Гизи заплакала, чувствуя смерть, но сквозь плач в нем пролетела мысль, что его идут добивать. Левая рука, выполняя бессознательные приказы мозга, скользнула за отворот высокого ботинка и вытащила тонкий стилет, приготовившись к броску.
В голове Гизи гудело, но сквозь гулкий шум он четко слышал звуки надвигающегося врага. Когда враг подошел к невидимому рубежу, чечен, как мог высоко, поднял голову. Его глазу хватило доли секунды, чтобы обнаружить цель. Бросок стилета совпал с двумя выстрелами. В этот миг время чечена совсем остановилось, - две пули, друг за другом ввинтившиеся ему в лоб, не помешали Гизи увидеть, как стилет зашел в шею врага и повернулся, разрезав артерию, из которой брызнула черная кровь. Душа услышала торжествующий рык воина, испущенный из последних сил, и вылетела из чечена, стремясь к возникшему в небе вихрю, в котором она узнала невидимого людям благородного оленя.
Через миг рядом с оленем образовался незримый волк и принял в себя душу врага чечена.
Несколько мгновений два вихря кружили друг против друга, а потом разлетелись и пропали, унесенные свежим ветром. А на место, где остались лежать два бездыханных тела, упали две одинокие прозрачные капли, две слезы отца, горюющего по неразумным детям".
***
- Чечен убил Дорошенко? - мальчишки вскочили с мест и требовали немедленного ответа.
- Нет. Чечен убил не Дорошенко. Он убил его водителя.
Большего гула разочарования Марине трудно было себе представить.
Кто-то замахал на девушку руками, кто-то закричал, что она рассказывает неправильно, и лучше бы вообще ничего не рассказывала. У девчонок слезились глаза.
- Стоп, стоп! - подняла руки Марина, пытаясь перекричать детский гвалт. - Рассказ еще не закончен! Вы еще не все знаете!
Кто-то ее услышал, а кто-то не хотел слышать, продолжая доказывать, что она должна оживить чечена и помочь ему убить Дорошенко.
- Когда машина охраны перевернулась, - продолжала девушка, - во второй машине все, кроме водителя Дорошенко, были уверены, что произошла авария из-за безголового лихача. Водитель же запер двери и попятился задним ходом от ребят, которых надо было вытаскивать из перевернувшейся машины. Между ним и сидящем на заднем сидении рядом с шефом начальником охраны случилась пикировка с обвинениями в маниакальном страхе перед покушениями, которых не было еще не одного, но страх перед которыми уже достал всю охранную команду. Дорошенко поддержал начальника охраны. Водитель, криво усмехнувшись, остановился и открыл двери, но подъезжать ближе отказался.
Все дети постепенно замолчали, - кто сам, кто благодаря тумакам соседей, - и опять слушали девушку, не перебивая.
***
"Водитель был личным телохранителем Дорошенко и не подчинялся начальнику охраны, который его ненавидел не только по этой причине, но и за отсутствие досье. Он о нем не знал ничего, кроме подлинных имени - Виктор - и происхождения - больше русский, чем хохол, что только дополнительно нервировало начальника.
Семьи и своего дома у Виктора как будто не было. Когда Дорошенко был с супругой и детьми, водитель располагался у него на вилле в отдельном гостевом домике. Все остальное время Виктор всегда был вместе с шефом. Почти никто не помнил, с какого времени так повелось, потому что мало осталось в движении тех, кто начинал со студенческих кружков в годы "перестройки".
Это Виктор решил пропустить субботний выезд и прощупать чечена. Теперь он требовал возвращаться домой. Второй раз подряд соглашаться с ним Дорошенко не хотел. Последнее время он тоже стал уставать от вечной подозрительности. Жизнь уходила, утекала сквозь пальцы, а ведь так хотелось успеть пожить по-человечески, по-царски, как он мечтал. Птица удачи уже была с ним. Оставалось сделать последний шаг и войти во власть. На такой высоте, с таким богатством и при власти уже не убивают.
В тот момент, когда начальник охраны с бойцом побежали к перевернутой машине, Дорошенко думал, что у всего в жизни есть начало и всему приходит конец, и что пора как-то определяться с Виктором. То, что потом случилось, он посчитал делом провидения, услышавшего его мысли и помогающего ему. Как в замедленной съемке, он видел выскакивающего из машины Виктора со "Стечкиным" в руке и слышал его приказ занимать водительское место и уезжать. Он видел, как Виктор принял боевую стойку, как он стрелял в направлении движущегося по противоположной обочине неясного пятна, как поднимался после выстрелов и опускался его пистолет, как пятно, в которое стрелял Виктор, выпрямилось, приобретя контуры человеческой фигуры, и как человек сделал еще пару шагов, упал на дорогу и съехал в канаву. Он видел, как Виктор пошел в сторону упавшего человека, и как, подойдя к нему, тоже упал, - сначала на колени, потом на живот. Его ноги пару раз дернулись, поднимая дорожную пыль, и выпрямились, как у мертвого. Дорошенко даже показалось, что он увидел поднявшуюся на миг голову врага и услышал знакомый ему по кавказской войне крик, но это было совсем как видение, и он решил все же, что ему показалось.
Прибежавший назад к Дорошенко начальник охраны нес ерунду и осмеливался кричать на своего шефа. Дорошенко несколько минут пытался узнать от него нужную информацию. Наконец, он понял, что и Виктор, и нападавший убиты. Но чтобы узнать то, что ему было нужно, пришлось выслушать от запаниковавшего идиота еще многое. Что это наверняка российский след, потому что в ударившей машине нашли Сергея. Что шефа предупреждали: нельзя принимать на работу москалей. Что это был последний у них москаль, потому что он лично его расстрелял, и ни одного больше не возьмет на работу. Что побили его "гарных" ребят. И что надо троих переломанных хлопцев быстро везти до больнички в машине Дорошенко.
Дорошенко приказал ему вызвать другую машину, оставить человека решать проблемы, а к нему загрузить убитого Виктора и ехать домой. Но этот хохол, которого Дорошенко раньше считал человеком, оказался кретином. Он не слушал приказы и требовал, чтобы шеф вылезал из машины.
Дорошенко защелкнул двери и нажал на газ. Он уже знал, куда направляется. Он ехал в Польшу. Поляки давно смеялись над его гопниками и предлагали им замену из ребят, подготовленных в специальных лагерях на своей территории, и суперпрофессиональных инструкторов, работавших в спецслужбах. Пришло время с ними согласиться.
По дороге Дорошенко несколько раз набирал номера супруги и своего надежного помощника, на пару с которым дружил с американцами. Среди разных поручений Дорошенко попросил помощника организовать похороны Виктора, дал подробные инструкции, что надо сделать и кого на них пригласить, назвав адреса матери Виктора и его сына, которым приказал еще выделить денег.
Хотя Дорошенко уже посчитал, что служба Виктора стала ему не нужна и что провидение вовремя избавило его от необходимости тяжелых объяснений со старым солдатом, легкая грусть по нему оставалась. Дорошенко и не стремился прогнать ее от себя. Все равно чем-то надо занимать себя в пути, почему бы не вспомнить о былом, чтобы еще раз удивиться, с каких низов и до каких высот вознесла его судьба?
Дорошенко вспомнил голодные студенческие годы, когда вместе с Виктором и другими друзьями распространял антисоветскую самиздатовскую пропаганду и бегал по кухням и лесам, проникаясь бандеровскими идеями. Он вспомнил, как первый из бегунов усомнился в справедливости националистической риторики и понял, что все это развод для дураков, но что если к этому относиться как к игре, то она может дать ему власть над доверчивыми слабаками и деньги, - то, от чего сладко ныла душа. Он вспомнил, как удобно прицепил к себе Виктора, и как тот верно служил ему почти пятнадцать лет. Он вспомнил, как Виктор вытаскивал его из развалин в Грозном и как подставлял себя за него под пули, когда они водили караваны из Грузии.
Для Дорошенко было неоспоримым фактом, что в умственном отношении он стоит выше Виктора. Уже то, что Виктор посчитал игру в национализм борьбой за справедливость и целью своей жизни, говорило о его аналитических способностях. Но он был честен, предан ему и силен духовно и физически. Люди нижнего уровня с такими качествами очень редки. У Дорошенко он такой был один. А ведь они иногда очень нужны лидерам, чтобы помочь ускользнуть от противника, который мыслит не игровыми мерками и в силу своего примитивизма может загубить не только выигранную партию, но и игрока.
Кровь и убийство игрока были не по правилам. Игрок же мог делать с человеческими фигурами в партии, что хотел.
Этот свой тезис Дорошенко проверил на практике. Он убил несколько человек, когда воевал в Чечне, просто так, из игрового любопытства и проверяя вероятность раскаяния, о котором читал в детстве. Как он и думал, книги лгали. Раскаяние соответствовало цене фигуры на игровой доске. Поскольку он убивал фигуры ничтожной цены, то и раскаяние за убийство задевало его ничтожным образом.
Был в жизни Дорошенко еще один человек нижнего уровня, которого он искренно хотел прицепить к себе, - Ваха. То, что Ваха - чечен, а не хохол, Дорошенко не заботило. Но судьба убрала Ваху, да еще руками Виктора, что было вдвойне обидно. За больше чем десять лет добросовестной службы у Дорошенко было крайне мало поводов ругать Виктора. Убийство Вахи было одним из них.
Виктор был зол на Ваху, из-за добросовестной работы которого три отряда сидели в землянках без боеприпасов и денег, несли большие потери и не помогали в борьбе с проклятыми "москалями". Виктор считал, что с Вахой уже нельзя договориться. Это еще один признак низших: они спешат махать кулаками после неудач вместо того, чтобы отряхнуться и договариваться дальше.
Дорошенко тоже не ожидал, что Ваха, согласившись на встречу, откажется от зеленого миллиона и от трудно доставшейся информации об убийце его отца просто за то, чтобы пропустить два каравана. Никогда не знаешь, чего ждать от примитива. Но в любом случае Ваху нельзя было убивать, а надо было работать с ним дальше и договариваться. Игра не заканчивается с гибелью каких-то там трех отрядов. И даже с потерей территории. Пока в массах живут сумасшедшие идеи, найдутся и другие отряды, и другая территория, и возможность реванша. И для настоящего игрока в любом случае найдутся деньги. Вот чего Виктор никогда не понимал. Вот почему его борьба - это смерть, а игра в его борьбу - деньги и власть.
А Виктор тогда схитрил, когда убивал Ваху. Дорошенко мог поклясться, что Ваха не напрягал ногу и не дергал рукой. Значит, Виктору это привиделось. Или он захотел так увидеть, и ему привиделось. Или он просто схитрил, не понимая, что перехитрить Дорошенко ему не дано.
Дорошенко пересек границу с Польшей. Совесть его успокоилась, и Виктор с Вахой ушли в глубины памяти к другому отработанному им материалу.
А, впрочем, Дорошенко уже давно забыл, что такое совесть и многие другие понятия, дающие душе связь с богом.
Дорошенко любил говорить высокие слова с трибуны. У него хорошо получалось говорить, и многие люди любили его за это.
Смыслы высоких слов Дорошенко забыл и не хотел вспоминать. Его бог помогал ему и без высоких смыслов".
***
- Теперь все, - облегченно выдохнула Марина. - Как говорится: "Вот и сказке конец, а кто слушал - молодец".
Переварив присказку, ребята стали приставать к девушке: так быль она им рассказывала или сказку?
- Это и быль, и сказка. Но разве это важно? - спросила она самого активного приставалу, Тагира.
- Конечно, важно, если так было, - удивился ее непониманию Тагир. - А если не так было, зачем рассказывать?
- Но подумайте, ребята, разве человек может знать, как было? А тем более рассказать, как было? Один бог это знает, а человек всегда знает только часть правды. И все равно мы рассказываем. Мы рассказываем не для того, чтобы учить, а чтобы самим понять малую частичку правды. Потому что если сами не поймем, то и учиться нечему. Зато, когда сложим много таких частичек, то и всю правду откроем. "Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок".
Душа Марины пела. Такой тяжелый труд она взвалила себе на плечи, и у нее получилось его закончить. А еще получилось расшевелить ребят. Они думали. Они сомневались. Они рассуждали. Они молодцы. И она молодец.
Ночь она спала как убитая, а утром проснулась в прекрасном настроении, и начала собирать свои вещи. Хотя отъезд был намечен на завтра, на воскресенье, Марина любила собираться заранее, чтобы ничего не забыть.
Перед тем, как положить в сумку томик с переводом Корана, она вспомнила первокурсника, который ей подарил книгу. Как хорошо было бы думать сейчас о нем, а не о Руслане.
Марина открыла книгу и прочитала: "30. Отвернись же от тех, кто отвращается от Нашего напоминания и желает только ближайшей жизни. 31. Таково же количество их знания; поистине, Господь твой - Он лучше знает тех, кто сбился с Его пути, и Он лучше знает тех, кто пошел по прямому пути. 32. Аллаху принадлежит то, что на небесах и что на земле, дабы Он воздал тем, которые сделали дурно, за их поступки и воздал тем, которые совершили добро, благом, - 33. тем, которые сторонятся великих прегрешений и мерзостей, кроме мелких проступков: ведь Господь твой объемлющ прощением! Он лучше знал вас, когда Он извел вас из земли и когда вы были зародышами в утробах ваших матерей. Не очищайте же самих себя: Он лучше знает тех, кто богобоязнен! 34. Видел ли ты того, кто отвернулся, 35. и дал мало, и поскупился? 36. Разве у него знание о сокровенном, и он видит? 37. Разве ему не сообщено то, что в свитках Муссы 38. и Ибрахима, который был верен: 39. что не понесет носящая ношу за другую, 40. что человеку - лишь то, в чем он усердствовал, 41. что усердие его будет усмотрено, 42. затем оно будет вознаграждено наградой полнейшей, 43. и что у Господа твоего - конечный предел, 44. и что это - Он, который заставил плакать и смеяться, 45. и что это - Он, который умертвил и оживил, 46. и что Он создал супругов - мужа и жену - 47. из капли, когда она извергается, 48. и что на нем лежит второе создание, 49. и что это - Он, который обогатил и наделил, 50. и что это - Он, господь Сириуса, 51. и что это Он погубил первых адитов 52. и самудян, и не пощадил, 53. и народ Нуха еще раньше, - ведь они были еще неправеднее и беззаконнее, - 54. и опрокинутые ниспроверг, 55. и покрыло их то, что покрыло" .
Девушка вспомнила огоньки в глазах ребятишек, которые увидела вчера вечером. Дети были довольны, хоть и не признались ей в этом. Чувство полного блаженства охватило ее, и она подумала, что сделала большое дело и, в том числе, для самой себя. Она верила в защиту от сглаза и колдовства, - в прозрачный купол, который создавала, окружая себя руками и заговором. Тут же она без рук воздвигла незримую защиту, которую не дано пробить ни Руслану, ни его холуям, ни другим глупцам, угрожающим бренной жизни, чтобы подчинить бессмертную душу.
Так светло стало на душе, что девушке захотелось помолиться. Она не знала молитв, но это ее не остановило. Сейчас, сию минуту, не откладывая ни на миг, она должна была признаться в том, что поняла и во что поверила.
"Милостивый и милосердный, я верю тебе. Услышь меня. Прости меня, если я согрешила. Я очень старалась. Я люблю тебя. Я люблю этих мальчишек и девчонок. Я люблю Башира и Керима. Я даже люблю глупых Руслана и Пашку, считающих себя великими и бегущими в пропасть за шакалами. Я люблю все живое и неживое. Я люблю все, сотворенное тобой".
После признания у Марины осталось последнее дело, которое ей обязательно надо было успеть сделать до отъезда, - добиться прощения славного и обидчивого человечка, объявившего себя ее защитником. Мальчишки и девчонки договорились с ней посидеть на прощание во время мертвого часа. Как-то после этого надо поговорить с Исой.
Ребята набились в комнату Марины, заняв все свободное место. Почти каждый мальчишка принес с собой сладкий подарок, и у них получилось веселое и трогательное прощание за импровизированным столом на кровати: с газировкой, соком, печеньем, вафлями, шоколадом и джемом, - полным ассортиментом ресторанного буфета.
Улучив момент, Марина заговорщицки пошептала Исе на ухо, что хочет дойти туда, куда им с ним помешали дойти змеи.
Иса выдержал паузу, как подобает мужчине, и назначил ей встречу за будкой на берегу в пять часов вечера.
В назначенное время он встретил ее с двумя здоровыми палками в руках, очищенными от коры, - оружием от змей.
Но гадюк на высоком берегу с травой они не увидели. Правда, Марине показалось, что она услышала одиночный всплеск воды, похожий на те, которые раздавались, когда гадюки прыгали с берега, да Исе что-то померещилось, и он несколько раз ударил палкой по траве с воинственным кличем.
Пройдя траву, они спустились на песок и на одной из развилок тропы повернули налево, к узкой рощице, за которой просматривалось близкое поле. Рощица была составлена редкими прибрежными деревьями: ивой, топольками, вязами и шелковицей. Неухоженные кроны деревьев казались бедны листьями и богаты ветками. Нижнюю часть их стволов окружал сухой мох, растительность, отдельные свежие побеги, высохшие остатки ила, паутина, - точно запущенная небритость на мужском подбородке. Земля под деревьями - высохшая добела сухая глина с отпечатками коровьих следов, вязкий ил. На земле - отломанные ветки, сухой кизяк и свежие следы навоза.
Марина с Исой пробежали скучную рощу, выскочили на вольное поле и замерли, как вкопанные.
Прямо перед ними, и слева, и справа, - всюду вокруг, сколько охватывал взгляд, стояли солдатами плотные зеленые стебли верблюжьей колючки, не меньше метра высотой, с большими розово-красными мохнатыми шариками цветов, раскрывшихся солнцу. А над цветами зависали и барражировали тучи стрекоз. Стрекоз было так много, что невидимые глазу колебания их больших прозрачных крылышек создавали сухой треск, который Марина расслышала еще в рощице.
Девушка посмотрела на Ису.
Как бы она хотела узнать, что разглядели его черные глазки в розово-зеленом ковре, украсившем неказистую степь. Увидели ли они что-то, чего не увидела она? Как бы она хотела, чтобы они обязательно увидели больше!
Сзади послышался гул самолета. Очередной московский борт заходил на посадку низко над землей, пролетая ерики, речушки и реки, в светло-коричневой воде которых можно было разглядеть с высоты загорелые тела купальщиков, позанимавших вблизи города все удобные пляжи. Марина помнила, как в прошлом году летала на самолете, как видела копошащихся в воде людей и как мечтала тогда искупаться.
Иса взял руку девушки и благодарно сжал ее. Она тоже пожала руку мальчика, и, запрокинув голову, устремила взгляд в высокое синее небо.
За ее спиной, там, куда склонялось солнце, взревели двигатели приземлившегося самолета. Перед ней и вокруг нее продолжали стрекотать стрекозы.
Голова Марины кружилась. Она чувствовала себя счастливой и верила, что в жизни есть смысл.