Два берега

Поздний вечер. В квартире тихо. Горит настольная лампа под абажуром, освещая четко очерченное пространство, в центре которого чистый лист бумаги. Чуть поодаль, на столе, лежит пачка каких-то писем в конвертах и без них. Вид у них довольно потертый, вероятно их долго носили в кармане.

За столом с карандашом в руке сидит начинающий писатель. Кончик карандаша блуждает над бумагой, но к ней не прикасается, а выписывает какие-то непонятные зигзаги. По всей видимости, владелец руки пребывает в муках творчества, не зная как начать повествование, полагая, что это главное. О дальнейшем он пока не думает.

Ему известно от кого эти письма и кому адресованы и, что самое главное, ему позволено распоряжаться ими по своему усмотрению. Но его что-то смущает. Он откладывает карандаш и начинает, в который уже раз перебирать письма, надеясь, что их вид как-то вдохновит его. Но все напрасно.

Он понимает, что по условиям жанра обязательно должна быть какая-то интрига, связанная с появлением писем. На память ему приходят десятки вариантов их возможного появления, ранее использованные маститыми авторами. Письма приплывали на льдине, обнаруживались под кроватью или еще где-то, падали вместе с самолетом, горели, но не сгорали на пожарах, а иногда находились в старом шкафу, перевязанные выцветшей ленточкой. И, как апофеоз писательской фантазии, письма приходили как бы с того света, то есть от давно умершего автора.

Но начинающий писатель не хочет прыгать по льдинам, а тем более кого-либо умерщвлять и посему долго сидит перед чистым листом бумаги, трет переносицу, но ничего нового и оригинального придумать не может. И ему ничего не остается, как прибегнуть к самому наибанальнейшему варианту.

Итак, он начинает....

Совершенно случайно, при загадочных обстоятельствах ко мне попали письма госпожи N... Потом начинающий писатель долго и нудно "пережевывает жвачку" никому не интересного вступления, пока не переходит к существу вопроса, то есть непосредственно к письмам.

Письмо первое

Ирочка, милая, здравствуй! Спасибо за поздравление, и память. Да, у меня юбилей. Событие это, конечно, знаменательное, хотя и знаменует собой не очень приятную вещь постарела еще на десять лет. С ума можно сойти, мне уже тридцать... Даже уже не старая дева, а просто старуха и к тому же без каких-либо перспектив к переменам в личной жизни. В этом отношении будущее, похоже, не сулит мне ничего определенного - все зыбко и призрачно.

Ирочка, я ведь писала тебе о Глебе. Он как-то совсем неожиданно вошел в мою жизнь и занял в ней место, суть которого мне самой не вполне понятна. Глеб милый, добрый, кажется неглупый, но какой-то закомплексованный. Нет в нем той мужской силы и надежности, о которой мы мечтаем. Соответственно нет и плеча, на которое в трудную минуту можно опереться. Мало того, я рядом с ним как-то даже не чувствую себя женщиной, а так просто, существом противоположного пола. Но как говорится, на безрыбье и рак рыба, что имеем, то и храним. Помимо всего прочего, он еще и стеснительный. Когда я приглашала его на юбилей, он наотрез отказался, сказав, что это неудобно, что он якобы только поставит меня в неловкое положение. Дескать, в каком качестве он может быть представлен, если в качестве друга детства глупо, а в качестве любовника еще глупее. Но я набралась смелости и, на мой взгляд, вполне логично, возразила: "А почему не в качестве мужа?" Однако мой вопрос остался без ответа. Он только, в привычной ему манере, пожал плечами. Его нерешительность меня просто убивает. Вот уж действительно хороший пример единства противоположностей. Ему бы хоть каплю моей энергии. Впрочем, ты меня понимаешь...

Да, совсем забыла, Глеб на юбилей подарил мне колечко. Тоненькое, но золотое и с камушком. Колечко прелесть, но я, конечно, тут же ляпнула: "Лучше бы без камушка!" Он, естественно, понял намек и надулся, но вскоре остыл. Он вообще отходчив и многое мне прощает.

Так вот, о юбилее. Все организовали наши бабёшки и, конечно, вскладчину. Правда, шеф якобы дополнительно выделил какую-то приличную сумму, причем настолько значительную, что оказалось возможным снять в соседнем ресторане банкетный зал.

Вечер начался, как обычно, с торжественной части, если ее можно так назвать. Просто перед первым бокалом шеф произнес проникновенную речь, дескать какая я такая-растакая хорошая как специалист и как человек. Так что я даже сама себя зауважала. После были тосты еще и еще, и говорили и говорили, естественно, только хорошее. Моя ненаглядная начальница по прозвищу "Тюля" не преминула присоединиться к общему хору и тоже пропела мне дифирамбы и, как мне показалось, искренне. Мне даже померещилось нечто, блеснувшее под ее очками неужто слеза! Просто обалдение. И в этот момент у меня мелькнула мысль вот бы Глеб послушал, может быть сделал после этого соответствующие выводы.

После того, как все высказались, мне преподнесли подарок новую машинку, не стиральную, конечно пишущую. Хотя, откровенно говоря, я думала, что шеф размахнется на что-то более значительное, например на телевизор. Но очевидно, не каждой дурехе так везет в жизни! А, впрочем, и за это спасибо. Машинка якобы какой-то новой конструкции. Наверное, ему сотрудницы подсказали, что я дома подрабатываю печатаньем, а у моей "старушки" шрифт уже почти весь стерся.

Банкет закончился заполночь. Мой наряд произвел должное впечатление и все наши мужики наперебой приглашали меня танцевать. "Нагрузилась" я тоже изрядно и после банкета шеф меня, в обнимку с подарком, довез на машине до парадной. Слава богу, при расставании обошлось без сантиментов.

Ириша, пишу тебе это письмо уже на дареной машинке. Привыкаю к моей новой спутнице жизни. Не обращай внимания, что вместо некоторых букв дырки. Шрифт еще новый, не приработался. Да и я луплю по привычке изо всех сил, забыв, что это письмо, а не закладка на четыре экземпляра. Впрочем, это пустяки, дело в другом.

Незадолго до юбилея я решила привести в порядок свою косметичку. Правда, я использую ее совсем не по назначению. Ты, наверное, помнишь, что косметикой я никогда не увлекалась, разве только чуть-чуть губной помады. Так что эта сумочка служит у меня вместилищем для всякой мелочи, вплоть до таблеток от головной боли, ну и, конечно, сигарет.

Кстати, мое отрицательное отношение к косметике имеет глубокие корни. Еще моя мама (помнишь ее?) научила меня в детстве умывать лицо контрастной водою и моя физиономия всегда отличалась хорошим цветом и здоровой кожей. А мама до самой смерти выглядела молодо без всякой химии. А впрочем, каждая решает эту проблему по-своему. Кому что нравится.

Так вот, вытряхнув на стол из косметички все ее содержимое, я среди накопившегося там мусора и табачных крошек вдруг обнаружила нечто необычное. Там лежала какая-то странная штучка размером с фасолину средней величины и какого-то серебристого цвета. Собственно этот цвет и остановил мою руку, готовую сбросить все это в корзину. Штучка эта была похожа на лекарственную капсулу, но только металлическую и несколько больших размеров. Кроме того на ней просматривалась какая-то маркировка. Я покатала ее на столе и первая мысль, пришедшая мне в голову, была, что это, вероятно, какая-то таблетка. Но какая, для какой надобности и как она вообще оказалась у меня? Все это было совершенно непонятно. И чем дольше я над этим размышляла, тем большее беспокойство начинало меня одолевать. Фантазия моя тут же расцвела буйным цветом. Кто, когда и зачем подкинул ее мне? Не ядовитая ли она? А может быть, в ней таится какая-то инфекция, о которой так много пишут. В общем, откровенно говоря, я струхнула, но, тем не менее, осторожно взяла ее и завернув в бумажку, убрала с глаз долой.

До какой-то поры я совершенно забыла о ее существовании. Предъюбилейные хлопоты отвлекли меня. Нужно было заняться собой, чтобы хоть как-то обновить свой облик. Ну, ты, Ирочка, понимаешь, хотелось произвести впечатление, что я не совсем уж такой гадкий утенок. И как показало дальнейшее, мне это удалось.

Ириша, как хотелось бы встретиться, поговорить обо всем, посоветоваться. Ты ведь такая умница, такая уравновешенная, не то, что я, взбалмошная бабёнка. Но, как видно, не судьба. Ты извини меня, Ириша, что я касаюсь этой больной темы, но после той трагедии гибели Павлуши я страшно переживала за тебя, но в то же время лелеяла надежду, что ты вернешься из своего "прекрасного далека". Но все произошло не так, как я предполагала: у тебя появился Сережа и я рада, что ты не одна. Но ты так мало пишешь и о себе и об Аленке, что я нахожусь в полном неведении о твоей судьбе и больше догадываюсь, чем узнаю из твоих нечастых писем. Поверь, это не женское любопытство ведь ближе тебя у меня никого нет, а ты так часто играешь в молчанку. Иришка, Золотко мое, ну пиши хоть чуточку чаще, а то мне порой бывает так тошно, что хоть волком вой.

Ну да ладно, я знаю твою "любовь" к эпистолярному жанру, поэтому и не питаю больших надежд на скорый ответ.

Все, кончаю писать. Поздно, глаза слипаются.

Целую тебя крепко, Твоя Тина.

Письмо второе

Ирочка, привет!

Мое предположение полностью подтвердилось от тебя ни ответа, ни привета. Если бы я тебя не знала как облупленную, то конечно бы обиделась. Но мы с тобой вместе много каши съели, так что воспринимаю тебя такой, какая ты есть. Но все же поверь писать письма в безответную пустоту не очень приятно.

Ты знаешь, хотя прошел уже почти месяц, эта чертова таблетка никак не выходит у меня из головы. Наверное, это глупо забивать свою голову ерундовскими проблемами. Другая, наверное, выбросила бы ее в унитаз, и дело с концом, а я все занимаюсь самоистязанием. Такая вот я фантазерка пытаюсь всю жизнь объять необъятное, поэтому вероятно и сижу до сих пор на бобах.

На днях Глеб пригласил меня после работы к себе домой. Сказал, что хочет угостить меня чем-то необыкновенным. Он живет совсем один. Три года назад у него скончалась жена, и он по моим наблюдениям до сих пор не отошел от этой трагедии. Я, конечно, делаю вид, что ничего не замечаю, но он иногда даже во время разговора вдруг как-то замирает, уставившись в одну точку и, вероятно, даже не слышит, о чем я говорю. Но это бывает с ним нечасто и, вероятно, тогда, когда я своей болтовней нечаянно натолкну его на мысль о чем-то прошлом, ему дорогом. В такие моменты я стараюсь быстро сменить тему разговора и чем-нибудь его отвлечь. В общем, проявляю чуткость. А вообще, порой мне его становится просто по-человечески жалко.

Обещанное "необыкновенное" оказалось жареным мясом, но приготовленным как-то по-особенному. Оно было мягкое и вкусное, но с большим количеством каких-то пряностей и перца, от которого у меня долго горело во рту. Но, как ты понимаешь, я не подала вида, сказав, что все было просто здорово.

Надо сказать, что он так прекрасно готовит... Фу ты, черт возьми! Я уже начинаю думать телевизионно-рекламными штампами. Так и до психушки можно дойти!

Нет, действительно, он умеет и, по-моему, даже любит готовить, так что в этом отношении он находка. Я думаю, что это умение приобретено им во время длительной болезни жены. Он даже как-то угощал меня пирожками собственной выпечки. Вот так то!

Вообще, когда мы бываем вместе, я стараюсь побольше болтать, порой о всякой ерунде и, по-моему, ему это нравится. Наверное, он за эти годы одиночества истосковался по женскому обществу и мое присутствие вероятно каким-то образом возвращает его в дорогое ему прошлое.

Ирочка, веришь, я все никак не могу разобраться в себе. Что привлекло меня в Глебе, почему я, как говорится, положила на него глаз никак не пойму. Может быть, это из области интуиции, ведь мы, бабы, всегда остро чувствуем даже чужое горе, а готовность пожалеть всегда с нами.

Короче говоря, я его выбрала и, по-моему, не ошиблась. Это мужики воображают, что выбирают они, но не тебе мне объяснять, что в жизни происходит все как раз наоборот. Так уж устроен мир.

В этот мой приход я на некоторое время была вынуждена изменить своему правилу, так как после этого жаркого, то ли по-корейски, то ли по-мексикански я долго сидела молча, раскрыв рот как рыба, вытащенная на берег. И только после того, как пожар во рту у меня немного поутих, я стала приходить в норму. Кстати, подвернулась и подходящая тема для разговора я вспомнила о той злосчастной таблетке. Не теряя времени, я обрушила на Глеба поток своего красноречия и в ярких красках рассказала то, о чем я тебе уже писала. Однако, вопреки моему ожиданию, рассказ на Глеба никакого впечатления не произвел. Он только по привычке пожал плечами и сказал: "Ну что тут особенного, мало ли на свете всяких таблеток. Не забивай себе голову пустяками!" Однако, после того, как я стала живописать о воображаемых последствиях, он задумался. Вероятно, я заронила и в его сознание некоторые сомнения. Ты ведь, Ирочка, знаешь мою способность к убеждению. Если я сама во что-то верю, то смогу убедить в своей правоте кого угодно. Правда, эта моя способность нередко обращается против меня, так как моя уверенность не всегда имеет под собой твердую почву. Все-таки у меня часто эмоции подавляют рассудок. В общем, разговор хоть и произошел, но ожидаемого результата не дал. Я предполагала, что Глеб заинтересуется и сразу начнет строить какие-то планы, чтобы успокоить меня. Но ничего этого не произошло. Впрочем, как мне показалось, какое-то зерно беспокойства в его сердце я вроде бы заронила. И то хлеб.

Расстались мы с ним в этот раз довольно сухо. На него опять напала какая-то меланхолия, но, тем не менее, прощальный поцелуй был довольно горячим.

На следующий день, совершенно неожиданно, он мне позвонил на работу и предложил встретиться в нашем излюбленном месте, в маленьком кафе в начале Кировского, то есть Каменоостровского, где мы с тобой студентками набивали свои тощие животы какими-то жиденькими кашами. (На большее наших средств не хватало!) Теперь там, правда, все уже не так никаких каш нет, но много всего другого и довольно дорогого.

Так вот, мы там встретились. Я, по своему обыкновению, немного опоздала, так что кофе уже успел слегка остыть. Но все это ерунда. Главное, что он решил что-нибудь разузнать. Якобы у него есть знакомая фармацевт, с которой он познакомился, покупая бесчисленные лекарства для своей супруги. Тут же мы договорились, где и когда я завтра передам ему эту таблетку.

После этого мы решили немного прогуляться. Вечер был тихий, и погода благоприятствовала. Мы пошли вперед, в сторону Карповки по любимому мною маршруту. Пересекли площадь, которую сейчас, по неизвестной мне причине, назвали Австрийской, где стоит дом, в котором, по рассказам моей мамы, когда-то жила Янина Жеймо, наша незабвенная Золушка кумир всех тогдашних девчонок. Кстати, она же говорила, что в те времена большинство школьниц увлекались, конечно, платонически, известными оперными певцами Середой, Печковским и прочими. Дежурили у служебных подъездов, добывали автографы и были на седьмом небе от счастья, когда это удавалось. Да, теперь это все уже ушло в прошлое. Всех подмял под себя телевизор... Так, прогулочным шагом, мы добрались до Карповки и повернули обратно. Заглянули в нашу любимую "Промку" (ДК Промкооперации, ныне - ДК им Ленсовета), где все тоже стало другим и у памятнику Горькому расстались. Каждый пошел в свою сторону. Дома меня ждала ненавистная "халтура", которой я и занялась. А после чая уселась за письмо.

Ну, Иришка, на сегодня все. Целую тебя крепко. Пиши, не забывай свою беспокойную подружку.

Твоя Тина.

Письмо третье

Милая Ирочка! Наконец-то ты счастливо разродилась ответом. Воображаю, чего тебе это стоило. Это ведь такой непосильный труд взять лист бумаги и перо, а уж путь до почтового ящика как хождение за три моря. Ну ладно, не обижайся, прости меня, "язву здешних мест". Просто мне не терпелось узнать твое мнение о моих делах.

Ты, наверное, подумала: "Дурит моя подружка, нечем себя занять вот и фантазирует!" Возможно, ты и права, но я не могу себя переделать, такая я уж уродилась. Ничего не попишешь.

В своем письме ты как всегда немногословна: лапидарный стиль это твой конек. Не то что я, исписываю "простыни", "растекаюсь мыслями по древу..." Твое мнение о моих страхах практически совпадает с глебовским и бальзамом на мою душу не пролилось. А я-то надеялась найти в тебе понимание. Впрочем, тебе, обремененной семейными заботами, уже становится все труднее меня понимать. Тебе уже не до фантазий быт заедает. А помнишь, как мы когда-то в "общаге" забавлялись всякими небывальщинами, строили воздушные замки, а будущее представлялось нам не иначе как в розовом цвете. Да, все это было, однако суровая действительность все расставила по своим местам. Ну да ладно, прошлого не воротишь.

Продолжу свою исповедь. За то время, что я прожила, ожидая у моря погоды, то есть твоего письма, некоторые события все же произошли. Если мне не изменяет память, я остановилась на намерении Глеба поговорить со своей знакомой фармацевтшей. Так вот, он сходил к ней и показал эту таблетку. Пока он был в аптеке, я ждала на улице, мотаясь взад-вперед перед входом. Выйдя оттуда, Глеб пригласил меня к себе, благо это было близко от его дома, сказав, что на улице говорить на эту тему не стоит. Но пока мы шли, он то и дело улыбался.

Когда же мы вошли в квартиру, первое, что он сделал это расхохотался, сказав: "Боже, каким дураком я выглядел". Оказывается, когда он развернул бумажку, показал эту фитюльку и спросил: "Что это такое?", то увидел на лице своей знакомой такое выражение, с каким обычно смотрят на не вполне нормальных людей. Но поскольку она знала о несчастье, постигшем Глеба, то, наверное, решила, что он на почве личных переживаний повредился в уме. Однако будучи пожилым человеком, явно еще старой закалки, свои чувства никак не проявила. Взяв таблетку, она некоторое время молча разглядывала ее, затем возвратив ее Глебу, с каким-то сомнением в голосе, сказала, что не знает что это такое. Правда тут же добавила, что все таблетки в большинстве своем скрыты упаковкой, а в открытом виде ей такая не встречалась.

Вообще поначалу она вероятно подумала, что Глеб ее разыгрывает. Но когда он ей рассказал о моих опасениях, она, наконец, поняла, что это серьезно. Выслушав Глеба, она предложила ему показать таблетку заведующей, но он наотрез отказался, предвидя аналогичную реакцию.

Посмотрев еще раз на таблетку, аптекарша уже с большей уверенностью сказала, что по ее мнению все опасения напрасны. Таблетка явно фабричного изготовления, да еще с маркировкой, а потом добавила, что это изделие вряд ли имеет отношение к фармацевтике. Тут ее стали отвлекать посетители, и продолжать разговор стало уже неудобно. Глеб поблагодарил ее и ушел.

В общем, главное, как мне кажется, он выяснил и на том спасибо. Хотя поначалу, когда он стал дико хохотать, я обиделась и чуть было не ушла, но он буквально удержав меня за подол, извинился за свою столь бурную реакцию. Но, по правде сказать, если разобраться и посмотреть на это посещение со стороны, то все это действительно выглядит смехотворно. Приходит солидный мужчина, сует какую-то таблетку и задает дурацкие вопросы. Согласись действительно странно.

Перед тем, как расстаться, Глеб неожиданно изменил тему разговора и с загадочным видом извлек из кармана какую-то бумажку. Я уже собралась уходить, но он остановил меня, спросив, знаю ли я , что у него в руке. Я естественно и довольно резко ответила, что не люблю загадок, но он осторожно взял мою ладошку и вложил в нее эту бумаженцию, которая оказалась билетами в БДТ.

Мое скверное настроение мгновенно улетучилось и я, не очень-то избалованная вниманием, чуть не разревелась от радости. Все-таки Глеб прелесть! Сумел-таки подсластить горькую пилюлю.

После этого разговора я сразу поехала домой. И хотя предвкушение посещения театра было мне приятно, тем не менее, настроение было паршивое. Я в глубине души все-таки надеялась, что мои опасения не напрасны и имеют под собой хоть какую-то почву. A так я выглядела перед Глебом полнейшей идиоткой. Хорошо, что он за время нашего, довольно продолжительного знакомства, уже привык к особенностям моего характера и на многое стал смотреть моими глазами, все равно неприятный осадок у меня в душе остался.

В этот вечер дома у меня все не клеилось и валилось из рук. А тут еще явился один из моих работодателей, некий Виталий Евгеньевич, со своей очередной рукописью. Он, конечно, мнит себя писателем, но, по-моему, он просто графоман, а все его сочинения вызывают у меня только гнетущее состояние тоски и скуки.

Все никак не могу понять, неужели кто-то издает этот бред, или может быть он, как некоторые бумагомаратели, пишет "в стол", для будущих поколений. А впрочем, это не мое дело. Платит он аккуратно и не мелочится как некоторые, из-за неполной страницы.

Пробыл он, к счастью, недолго. Отпустил какую-то плоскую шутку и удалился. А я залезла в ванну и долго блаженствовала, пока вода не остыла. Даже, кажется, задремала там. В общем, писать тебе сегодня я больше не в состоянии. Пойду баиньки. Завтра вечером допишу.

***

Сегодняшний день, Ириша, ничем не ознаменовался, кроме того, что позвонил Глеб и предложил вновь сходить к аптекарше может быть, она еще чего-нибудь скажет. Но я отсоветовала идти, понимая бесполезность этого повторного посещения. Да и несолидно как-то! Все равно, ничего нового она не сообщит, видно эрудиция не та. А про себя подумала, может быть мне самой проявить какую-то инициативу и, в конце концов, поставить точку в этой дурацкой истории.

Больше всего меня занимает не столько сама эта злополучная таблетка, а то, что она оказалась в моей косметичке. Ведь не с крыльями же она. Значит, ее мне кто-то подсунул. А если так, то зачем, с какой целью, ведь не для забавы же. И самое неприятное еще в том, что, я с косметичкой никогда не расстаюсь. Просто мистика какая-то. Попробую завтра на работе обиняком с кем-нибудь поговорить, может быть что-то и прояснится.

Ну вот, больше писать не о чем, целую тебя. Не обижайся. Пиши.

Твоя Тина.

Письмо четвертое

Моя дорогая подружка! За эту неделю, что я тебе не писала, у меня появились кое-какие новости. Не могу сказать, что очень значительные, но все же немного потрепавшие мне нервы. Однако, обо всем по порядку.

В начале недели, а именно во вторник, мы с Глебом были в театре. Как я уже тебе писала, он достал билеты в БДТ на спектакль "Ложь на длинных ногах". Эта вещь о жизни в послевоенной Италии, а конкретно в Неаполе. Сюжет бытовой, довольно занимательный, но сказать, что я была от пьесы в восторге, не могу. Актеры, в основном молодежь, бесспорно талантливая, но еще набирающая силу. С ужасом подумала, что за последние десять лет ушли из жизни почти все корифеи театра, во главе с самим Товстоноговым. Потеря, конечно, почти невосполнимая, но, к сожалению, все мы смертны.

Ирочка, помнишь, как мы с тобой с боем доставали билеты (конечно, на галерку) на "Лису и виноград" с нашей любимой Ниночкой Ольхиной. Но теперь и она уже не играет. Да, все в прошлом...

Кстати, Глеб сказал, что эту "Ложь...", по рассказам его покойных родителей, когда-то ставил Акимов и спектакль шел несколько лет с большим успехом. Родители его, оказывается, были большие театралы. Вот новость, а я и не знала. Глеб вообще очень неохотно раскрывается. Этакая шкатулка с секретом!

После этого "культпохода" я несколько дней не видела Глеба, но звонила ему неоднократно, не забывая каждый раз ввернуть ему что-нибудь о моих переживаниях и нерешенных проблемах.

Ирочка, представь себе, у меня с некоторых пор появилось ощущение, что эта таблеточная история не прошла бесследно. Последнее время Глеб начал проявлять большую решительность в наших взаимоотношениях. Дело дошло даже до того, что он стал иногда приходить встречать меня после работы. Останавливался у газетного киоска и делал вид, что поглощен изучением печатной продукции. Но этот наблюдательный пост он вскоре переменил, так как обилие журналов с полуголыми красотками на обложках он, вероятно, счел не совсем удачным фоном для себя. Он вовсе не ханжа, но все же соблюдает элементарные правила приличия.

Его появление было сразу же подмечено моим окружением и, хотя большинство отнеслось к этому как к само собой разумеющемуся, тем не менее, не обошлось без шуточек определенного свойства. Но мне это было, как говорится, "до лампочки". Пусть чешут языки. Но самое примечательное в этом, пожалуй, то, что Глеб, безусловно, слыша эти реплики, очень тактично оставляет их без внимания.

Ирочка, поверь, с некоторых пор я всем своим нутром стала чувствовать, что в его душе происходит какой-то процесс. Похоже, что он уже сделал для себя определенные выводы и, кажется, в мою пользу, а теперь мается, не зная, как их претворить в жизнь. Так что, как видишь, побыть некоторое время в роли озабоченной дурочки совсем не глупо. Хотя, даю тебе слово, я нисколько не притворяюсь.

Однако, хватит об этом. Если мне не изменяет память, я тебе в предыдущем письме писала, что собираюсь поговорить на эту таблеточную тему со своими сотрудниками. Мне тогда казалось, что это единственно доступное мне средство для прояснения ситуации. Конечно, никакой уверенности в успехе этого предприятия у меня не было, но не использовать эту возможность я не могла.

Так вот, я собралась с духом и решила для начала поговорить с некоторыми нашими мужчинами. Говорить с нашими эмоциональными дамами на эту тему мне поначалу не хотелось. И притом мне представлялось маловероятным, что кто-то из них мог залезть в чужую сумочку. Все-таки не тот контингент.

Разговоры я провела под различными предлогами, дескать, не видел ли кто мою косметичку, якобы где-то оставленную. Но все эти дурацкие расспросы с надуманными предлогами никаких результатов не дали. Большинство эту несчастную косметичку и в моих-то руках не видели, так что разговоры оказывались беспредметными.

После этой неудачной попытки, разговаривать на эту тему с моими сотрудницами вообще расхотелось. Я мысленно представила, какая может последовать реакция, коснись я этого вопроса. Большинство восприняло бы это как личное оскорбление, и в результате я нажила бы себе кучу врагов.

Но согласись, Ириша, не поговорить на эту тему хоть с кем-нибудь из женщин я просто не могла. Иначе я извелась бы от самокопания. Так вот, прикинув, с кем без особенных последствий можно было бы поговорить, я остановила свой выбор на Нине своей ближайшей приятельнице, с которой у нас установились довольно близкие отношения. Нас объединяет не только сходство характеров, но и одинаковые взгляды на жизнь. Помимо этого, с ней вообще интересно общаться. Натура у нее авантюрная и непредсказуемая, способная порой на такие "завихрения", которые вызывали у меня просто восхищение. Я про себя тогда думала: "Во дает коллега!" Но ты, Ирочка, не думай о Нинке ничего плохого. Она, в общем, человек порядочный и семейный. Я ей иногда по-хорошему завидую, особенно, когда она приводит на работу сынишку, симпатичного и смышленого мальчугана вот бы мне такого!

Опять я отвлеклась от главного. Так вот, дождавшись обеденного перерыва, я потащила Нину в наш институтский буфет, так как более уединенное место у нас найти трудно. Многолюдно там бывает только тогда, когда наши буфетчицы совершают героический поступок напекут пирожков. Но это бывает не часто. Ладно, все это мелочи, я опять отвлеклась по пустякам.

Итак, взяв по чашке кофе, мы уселись в уголок, и я рассказала все без утайки. Вероятно, мой рассказ был настолько эмоциональным, что она, вопреки своей привычке, выслушала его не перебивая и не пытаясь обратить в шутку. Похоже, что он произвел на нее впечатление. Она задумалась, и мы некоторое время сидели молча, уставившись на свои чашки. Наверно, со стороны это выглядело странно сидят две бабы и молчат.

Так мы просидели довольно долго, забыв, что перерыв давно закончился. И тут Нина выдала такое, что у меня задрожали колени. С глубокомысленным видом она изрекла: "А прочему ты считаешь, что эта таблетка лекарственная, у меня такой уверенности нет. В форме таблетки может быть все что угодно."

Признаться, я ожидала любую реакцию, но только не эту. Такой поворот мыслей поверг меня в полное смятение. Ну, допустим не лекарственная. Но тогда какая? И тут я вспомнила, что и глебова аптекарша намекала на нечто подобное. И это, до странности, совпадение мнений совершенно сбило меня с толку. Однако, дольше размышлять на эту тему было уже неудобно перерыв давно закончился.

Как-то объяснив начальнице свое опоздание, я попыталась углубиться в работу. Но мысли мои постоянно возвращались к недавней беседе, и я только с большим трудом заставляла себя не думать о ней и заниматься делом. Углубившись в работу, я на какое-то время забыла об этом разговоре, но по дороге домой он снова овладел моими мыслями. Хорошо, что Глеб меня в тот день не встречал, а то я в таком состоянии была способна на любую резкость.

Приехав домой, я постаралась занять себя домашними делами, чтобы не думать на эту проклятую тему. Глебу я звонить не стала не было настроения. А он сам, к счастью, не позвонил. Ни с кем и ни о чем не хотелось говорить. В конце концов я забралась в свою спасительную ванну и долго лежала там, перебирая в памяти события прошедшего дня.

В тот вечер ванна не принесла мне облегчения, спала я плохо и утром потащилась на работу с головной болью.

Ирочка, это письмо я дописываю тебе утром, на ходу и с куском во рту. В обед сбегаю на почту.

Пока все, целую тебя.

Твоя Тина.

P.S.: В отношении твоего скорого ответа иллюзий не питаю.

Письмо пятое

Ирочка, здравствуй! Пишу тебе после большого перерыва. Только вчера вернулась из дома отдыха в Репино. Каталась на лыжах, ездила на экскурсию по перешейку, читала, а больше всего занималась очаровательным ничегонеделаньем, которое на мою долю выпадает редко. Оказалась я там совершенно случайно подвернулась горящая путевка. И получилось это очень кстати я хоть отвлеклась от всех этих моих переживаний, особенно предшествовавших поездке. Но об этом после.

Приехав вчера, сунулась в почтовый ящик и там, среди кучи рекламных бумажек, обнаружила твое письмо. Неожиданная радость! Раскачалась-таки, голубушка, на ответ. Впрочем, я тут же обратила внимание на свойственную тебе педантичность. Даже время и обстоятельства не изменили тебя. Вероятно, ты решила, что отвечать на каждое письмо слишком хлопотно, лучше через два. Да, это ты! Ладно. Молчу, молчу, не обижайся.

А я признаюсь, чуть было не решила совсем тебе не писать. Твое молчание слишком уж затянулось. Но в то же время мелькнула мысль, уж не случилось ли что с тобой. Всякое ведь может быть. Тем более, что перед отъездом меня одолела хандра и я решила перечитать все твои письма за последнее время и что-то в них меня насторожило.

Ириша, все ли у тебя в порядке? Может быть всему виной мои разболтавшиеся нервы, но какое-то подсознательное беспокойство за тебя у меня есть.

Ты ведь никогда ничего прямо не напишешь, а все обиняком. И порой трудно понять, то ли ты шутишь, то ли всерьез говоришь о своем житье-бытье. Дескать, догадайся сама. Но ведь это странно, а порой даже обидно. Правда, может быть ты не хочешь доверять бумаге свое сокровенное, если это так, то я могу тебя понять. Но, с другой стороны, иного способа общения у нас нет и, наверное, не предвидится.

Признаюсь, меня немало удивило твое безразличное отношение к моей истории. Ты, вероятно, продолжаешь считать все это моей блажью. Может быть это и так, но это меня тревожит и отреагировать как-то ты была должна. Я надеялась, что ты на эту тему поговоришь с Сергеем, но ничего этого, как видно не произошло.

Впрочем, хватит об этом. Все эти разговоры ни к чему не приведут. Не дай Бог, еще поссоримся, а мне этого совсем не хочется. Ну да ладно, вернемся к нашим баранам, как говорил Панург. Вернуться-то вернемся, но теперь мне придется на память восстанавливать события, предшествующие моему отъезду. А для меня, с моей дырявой памятью, это не просто. Но все же попробую.

Итак, наутро придя на работу, я еще в гардеробе заметила Нину, подающую мне какие-то знаки, означающие, вероятно, что нужно встретиться. Но тут мимо меня проплыла моя начальница и с натянутой физиономией буркнула, что я якобы задерживаю работу, а сроки сдачи темы поджимают.

Я, конечно, проглотила эту "пилюлю", в общем-то справедливую, и первую половину дня вкалывала не разгибаясь. Нинка несколько раз забегала ко мне, но мне было не до нее.

Наконец наступил обеденный перерыв и Нинон, впорхнув в наше бюро, чуть ли не силой потащила меня в курилку. А там, оглядевшись по сторонам, не слушает ли кто, прошептала мне на ухо: "Ты подумай, что мне пришло в голову. А вдруг эта фитюлина радиоактивная. Я где-то читала, что существуют такие миниатюрные индикаторы на изотопах, которые дают возможность отслеживать перемещение какого-либо объекта". Сказав это, она с видом человека, исполнившего свой гражданский долг, уставилась на меня. Я поначалу ничего не поняла, а когда до меня дошло, то у меня, Ирочка, подкосились ноги, и я плюхнулась на подоконник. Сигарета выпала у меня из пальцев и я как резко отстранилась от Нины, что чуть не выдавила спиной стекло.

Ирочка, поверь, я могла предположить все что угодно, только не это. Первое, что пришло мне в голову, это то, что я облучилась. Ведь эту гадость я последнее время не вынимала из косметички. Час от часу не легче! Этого мне еще недоставало. И вот, пожалуйста! Я тут же мысленно связала свои участившиеся головные боли и некоторые недомогания с этим делом и чуть не разревелась. Я сползла с подоконника, повернулась к Нинке спиной и блуждающим взглядом уставилась на окно. Мое сознание подсказывало, что если это действительно так, то нужно что-то срочно делать. Но что? Посоветоваться не с кем Глеб в командировке, а больше никто не знает об этой истории.

Нина стояла, как в воду опущенная, очевидно не ожидая такой бурной реакции на свое предположение. Некоторое время мы обе находились в каком-то заторможенном состоянии. Вдруг Нина встрепенулась, оторвала меня от окна и повлекла в коридор, что-то бормоча про себя. Наконец до меня дошел смысл ее бормотания: "Бежим... лаборатория... Костя... он знает, он мой приятель..." Мы промчались по коридору, сбежали по лестнице, прыгая через две ступени, и только перед дверью лаборатории постарались принять нормальный вид.

К счастью дверь была не заперта, и Константин оказался на месте. Он сидел, балансируя на стуле и не спуская глаз с какого-то детектива, и машинально поглощал бутерброд. Увидев нас, он оторвался от книги и, вероятно еще под влиянием лихо закрученного сюжета и, не переставая жевать, никак не мог понять, кто мы такие и зачем вторглись на его территорию.

Но Нина быстро вывела его из этого состояния, сказав: "Ну что ты уставился на нас как на привидения, слезай со стула, дело есть". Она подошла к его столу и очень талантливо изобразив полную незначительность предмета разговора, дескать это так, пустяки, спросила: "Костик, ты не мог бы измерить радиоактивность вот этой штучки?" И подала ему мою злосчастную фитюлинку. Он, наконец, поднялся с места, естественно уронив стул и, дожевывая свой кусок, взял таблетку двумя пальцами и, зачем-то покатав ее между ними, спросил: "А что это, собственно говоря, такое?" На что Нина с детской непосредственностью ответила: "А черт ее знает, что это такое, вот Тина нашла где-то и интересуется".

Константин хмыкнул, положил таблетку на стол и пошел за прибором. Я в это время стояла в стороне, ни жива, ни мертва, затаив дыхание и с комком в горле, ожидая самого худшего. Вернувшись с прибором, он провел им несколько раз над таблеткой и с раздражением сказал: "Ни черта она не радиоактивная. Морочите мне голову, отрываете от скромной трапезы, да еще врываетесь без разрешения. Валяйте отсюда, здесь посторонним вообще находиться не положено. Делать вам нечего!" На что Нина, в присущей ей манере, отреагировала: "Ну что ты затарахтел. Просто мне захотелось тебя повидать", и за моей спиной хлопнула дверью. Да, находчивости ей не занимать, но каково было мне. У меня, наверное, появился не один седой волос. Когда я немного отошла от волнения, я готова была Нинку поколотить. Надо же было додуматься до такого. Хорошо, что все это быстро прояснилось, а если бы я с этим предположением ушла домой, то просто не представляю, что со мною могло бы быть.

Вот так закончился очередной Нинкин "закидон". Но, в общем, я на нее не сержусь. Ну, пришло же дурехе такое в голову, ведь не со зла же...

Так вот, Ирочка, какие события предшествовали моей поездке. Как это тебе нравится? Но, слава Богу, это все уже в прошлом, однако, неприятный осадок остался.

Вернусь к сегодняшнему дню. Прочитав еще раз твое письмо, я в расстроенных чувствах опять села за машинку и часа два мучалась с новым заказом. На этот раз это была рукопись какой-то технической статьи, вроде бы по теории резания металлов. Принес ее знакомый Виталия Евгеньевича с его хвалебными отзывами о моей работе (не обо мне же!) Печатать было очень трудно, так как постоянно нужно было оставлять разрывы в тексте для формул, которые он якобы еще не вывел. В общем, чушь собачья! Ну да мне все равно, я всего лишь пишбарышня, которой думать не полагается. Провозилась почти до полуночи и снова легла с головной болью.

Опять я заканчиваю это письмо уже утром. Может быть сегодня вечером, а, скорее всего завтра, напишу тебе еще кое-что о моем житье-бытье.

Ну, пока, целую тебя.

Твоя беспокойная Тина.

Письмо шестое

Милая моя далекая подружка, здравствуй!

В предыдущем письме, мне помнится, я обещала тебе более подробно рассказать о моей холостяцкой жизни. Так вот, начну с предотъездного периода.

Как я уже упоминала, Глеб в тот момент был в командировке и я оказалась без мужской поддержки (правда, в моем случае не очень надежной). А та история с мнимой радиоактивностью нервы мне изрядно потрепала, и как воздух был нужен "громоотвод". Но его не было. Единственное, что я могла сделать, это съездить к Глебу домой и оставить в двери записку с тайной надеждой, что он хоть в доме отдыха меня навестит. Но из этого ничего не получилось Глеб не приехал. Впоследствии, правда, выяснилось, что он вернулся только незадолго до меня. Так что весь свой эмоциональный заряд я, как гирю, все это время носила в душе. Не знаю, возможно, это нехорошо и даже эгоистично, но я не могу спокойно жить, не облегчив душу от гнета неприятных воспоминаний.

Так вот, твое, внезапно найденное письмо, было как манна небесная и я сразу стала строчить тебе ответ, выплескивая накопившиеся эмоции. Так что не обессудь, на этот раз громоотводом оказалась ты. А я так увлеклась письмом, что даже забыла позвонить Глебу, а потом было уже поздно. Встретилась я с ним только на следующий день вечером, предварительно созвонившись в течение дня.

Ирочка, поверь, эта таблеточная история настолько мне осточертела, что я боюсь тронуться на этой почве. Наверное, давно надо было все это бросить и забыть, как кошмарный сон. Однако, что-то не дает мне так поступить. Возможно, эта история как-то подзаряжает меня и поддерживает боевой дух, не дающий погрузиться в болото повседневности. И потом, скажу тебе по секрету, мне кажется, что это мое повышенно возбужденное состояние нравится Глебу. Он после того, как началась эта история, стал более внимателен ко мне. Боюсь применить слово "нежен", но иногда что-то вроде этого проявляется.

Мне кажется, что такой мой настрой выводит его из привычного состояния вялости и меланхолии. Он, вероятно, непроизвольно начинает мне подыгрывать и подстраиваться под мое настроение. Ты только не подумай Ирочка, что я разыгрываю перед ним комедию. Упаси Бог! Терпеть не могу притворства, а тем более снисходительного отношения к себе. Тогда я окончательно теряю чувство самоуважения. И, в то же время, поверь, в жизни бывают такие моменты, когда очень хочется, чтобы тебя пожалели и приласкали, как обиженного ребенка. Наверное, я в душе все же очень ранимый человек.

Ирочка, прости меня за это очередное лирическое отступление. Вероятно, ты будешь улыбаться, читая эти строки. Ведь ты у меня стоик и все эти "сантименты" не в твоем характере. Однако, пойду дальше. Когда я вышла из проходной, Глеб уже стоял на своем месте, переминаясь с ноги на ногу слегка подмораживало. Посмотрев на него, я вдруг почувствовала какое-то странное волнение, которого раньше при встречах не ощущала. Очевидно, эта маленькая разлука дала себя знать. Вот так новость, неужели я всерьез начинаю им увлекаться. А, между тем, на меня стала наплывать волна какой-то приятной теплоты и радости. Я подбежала к нему и попыталась чмокнуть его в щеку, но он успел отстраниться и сказал: "Ну что ты, перестань, ведь я уже говорил, что не люблю публичного проявления нежных чувств". Потом, пытаясь загладить свою нетактичность, с улыбкой пробормотал: "Неужели не найдем более подходящего места?"

Ирочка, у него на этот счет есть своя теория. Он считает, что все, что делается "на показ" не может быть искренним. Возможно, в чем-то он прав, но ты понимаешь, порой очень хочется продемонстрировать чувство собственницы по отношению к мужчине. Ну, ничего, время покажет. Торопить события я не собираюсь.

За этот месяц, что я его не видела, по-моему, во мне произошел какой-то сдвиг. Я почувствовала, что мне стало его недоставать. Наверное, правы те, кто утверждают, что разлука обостряет человеческие взаимоотношения. Неужто это начало влюбленности. Вот чудеса, это в моем-то возрасте.

Конечно, я отлично вижу все его недостатки, он, естественно, не "герой моей мечты", но и я ведь не "сахар". Не настолько же я глупа, чтобы считать себя "гением чистой красоты" - как сказал поэт. Вот видишь, Ирина, я уже начинаю взвешивать все pro и contra наших взаимоотношений, и это с одной стороны радует, а с другой пугает. Я ведь все эти годы привыкла жить как кошка - "которая ходит сама по себе". А тут на горизонте начинают брезжить какие-то ограничения и условности. Впрочем, до всего этого нужно дожить. Фу ты, ну ты, опять я ударилась в лирику.

Ну, так вот, так и оставшись "непоцелованным", он взял меня под руку и мы прогулочным шагом двинулись по Садовой в сторону Невского. Все это время я без умолку тараторила обо всех перипетиях месячной давности. Он внимательно слушал, не перебивая, и только порой я чувствовала, как напрягается его рука, на которую я опиралась.

Мой рассказ, по-моему, произвел на него впечатление, но никакой реакции на него не последовало, кроме отдельных междометий по ходу повествования. Очевидно, его тронули только мои переживания, но и только. А по сути дела он, как и прежде, ко всей этой истории отнесся скептически.

После всех этих словесных излияний я почувствовала, что голодна. Ведь этот первый рабочий день был настолько напряженным, что я успела только проглотить рогалик с чашкой кофе. Проходя мимо кондитерской "Север" я недвусмысленно посмотрела на вход, но Глеб на это никак не отреагировал и мы прошествовали дальше. Прыгая через гранитные плиты, которыми начали покрывать тротуары, мы наконец добрались до Желябова (ныне Большая Конюшенная) и тут я набралась наглости и сказала, что хочу есть. Он мгновенно отреагировал на это и потянул меня в новомодное Бистро, где на витрине были выставлены фотографии двух популярных эстрадных актеров, но в таком забубенном виде, что я убоялась быть доведенной до такой же кондиции и наотрез отказалась.

Я тут же взяла инициативу в свои руки и повела Глеба в нашу любимую пышечную, близ Шахматного клуба. Она и сейчас на том же месте, только расширилась и стала более благоустроенной. Не было в ней только нашей знакомой буфетчицы Оли, которая всегда по нашей просьбе отбирала самые "поджаристые" пышки.

В тот вечер мы долго бродили по городу. По мостику где "обнявшись, будто две сестры" канал Грибоедова с Мойкой, прошли к Неве, но оттуда нас прогнал довольно сильный ветер, гнавший поземку вдоль парапета. Мы повернули в первый попавшийся переулок и вышли на Миллионную, где было потише.

Все это время Глеб был особенно внимателен ко мне, я бы сказала, трогательно заботлив. Увидев, что у меня в моих тонких перчатках замерзли руки, он отобрал у меня сумку и одну мою руку сунул в карман своего пальто. И некоторое время мы так и шли, прижавшись друг к другу боками. Моя оттаявшая рука сразу напомнила мне детство и мою милую муфточку в виде медвежонка, такую уютную, в которой никогда не мерзли руки.

Сейчас все это уже в прошлом, муфты не в моде. Нашим женщинам, у которых в большинстве своем обе руки заняты сумками, уже не до муфт. А жаль.

Идти через Троицкий мост мы уже не решились и на Марсовом Поле сели в трамвай, который дотащил нас до нашей родной Петроградской.

До моего дома было еще далеко и Глеб проявив не часто посещавшую его решительность, пригласил меня к себе, хотя было уже довольно поздно. Не знаю, что на меня нашло, но я решила изменить своему правилу - ночевать только дома, и согласилась.

Дома Глеб быстро сварил кофе, достал заветную бутылочку ликера и мы долго еще сидели, наслаждаясь теплом и уютом. После такой длительной прогулки вся эта спокойная домашняя обстановка настолько меня разморила, что я незаметно для себя задремала.

Вот такие дела. Ты, Ирочка, конечно, понимаешь, что все это я уже пишу не следующий день и конечно у себя дома. А вот что мне уготовила судьба в дальнейшем, знать не дано.

Ну, пока. Целую тебя в твой локон на щеке, или его уже нет? Ты даже не сподобилась прислать мне свою физию. Неужели уж так изменилась. Не верю.

Целую тебя.

Твоя Тинка.

P.S.: Если учесть выбранную тобой систему, то скоро будет от тебя весточка.

Письмо седьмое

Иринушка, здравствуй! Меня уже не на шутку стало беспокоить твое молчание. В чем дело, не больна ли ты? Ради Бога не держи меня в неведении. Ты ведь прекрасно знаешь, как дороги мне весточки от тебя. Я просто не допускаю мысли, что ты решила нарушить свою систему и отвечать мне еще реже. Тогда с твоей стороны это просто свинство. Если тебе, по какой-то причине, стало трудно отвечать мне, то так и скажи. Я тебя всегда пойму и постараюсь умерить свой пыл.

Ну, а пока не хочу лишать себя даже такого скромного удовольствия, как общение с тобой. Писать кратко я не умею, меня всегда несло и вдаль и вширь. Кстати - припомнились слова нашего милого преподавателя по литературе. Он не раз говорил: "Помните, краткость - сестра таланта". Но меня литературным талантом Бог не наградил, так что не обессудь.

Ириша, за это время, пока я ждала от тебя письма, в моей жизни произошло очень важное событие, которого, поверь мне, я никак не ожидала. Но обо всем по порядку.

Так вот. Хоть убей, не помню, писала я тебе или нет, что Глеб по профессии биолог. И все было бы ничего, если ни одно обстоятельство. Оказывается, он, по роду своей работы, проводит различные опыты над животными и еще над кое-каким материалом, о котором даже писать не хочу - противно. Но это его работа. А вообще я твердо убеждена, что биологией могут заниматься далеко не все, даже если речь идет о микробиологии. Для того, чтобы заниматься этим делом, нужны не только крепкие нервы, но и определенный склад характера с элементами фанатизма. И только это, на мой взгляд, дает моральное право закрывать глаза на многие издержки его профессии.

Пишу я тебе на эту тему только по одной простой причине - хочу найти компромисс с особенностями моего характера. Ты ведь, Ирочка, помнишь, что я всегда относилась болезненно к теме о животных.

Мне всегда было их жаль и больших и маленьких. А когда их мучают (а иначе и не скажешь) мне всегда становится не по себе. И хотя я прекрасно понимаю всю необходимость подобных экспериментов, ничего с собой поделать не могу.

Помню, когда Глеб впервые коснулся этой темы, я готова была его возненавидеть, но потом, правда, смирилась. В жизни ведь многое приходится приносить в жертву чему-то или кому-то. Впрочем, думаю, тебя убеждать в этом не нужно.

И вот, случилось так, что по иронии судьбы жизнь свела меня с человеком, характер которого так не совпадает с моим. По этой причине, чуть ли не в первый день нашего знакомства, мы договорились, что разговоры на тему о его профессии будут под запретом. И надо сказать, что до сей поры такое "джентльменское" соглашение строго соблюдалось.

Однако, недели три тому назад Глеб вдруг заговорил, правда вскользь, о своей работе, сказав, что ему предлагают интересную работу, по его теме, но за рубежом, и на длительный срок. И что, по его словам, он своего согласия пока не дал, сославшись на какие-то причины личного характера.

Поначалу я, зная его нерешительность, не придала этому разговору должного значения, так как подобные предложения бывали и раньше, но всегда заканчивались ничем. Чтобы его не обидеть, я сделала вид, что меня что-то отвлекло, и никак не отреагировала на его слова. Глеб удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал и даже не пожал плечами по своей привычке. Видно мое поведение его озадачило.

Однако, спустя несколько дней, уже у него дома, он вновь вернулся к теме предыдущего разговора. Ничего нового он не сказал, но его настойчивость, так не свойственная его характеру, меня насторожила. И тут я чуть было не вспылила, напомнив ему про нашу договоренность. Но он, оставив без внимания мое замечание, задал вполне конкретный вопрос: "Как ты к этому делу относишься?".

Не скрою, первая мысль, которая пришла мне в голову - вероятно, хочет смыться. Но я тут же ее отогнала, подумав, если это так, то зачем меня об этом спрашивать. Двух мнений на этот счет быть не может, да и на него это не похоже. Я даже устыдилась своего предположения. Тем не менее какой-то червячок сомнения в моей душе зашевелился.

Ирочка, надеюсь, ты понимаешь мое состояние. В этот момент, к счастью, выдержка мне не изменила, и я как можно безразличнее отреагировала: "А как ты сам к этому относишься? Ведь тогда нам придется расстаться, не так ли?" На что Глеб, с завидным спокойствием ответил: "Зачем расставаться, разве ты не хочешь поехать со мной?"

Признаюсь, я ожидала любого ответа, только не этого. Меня бросило в жар, сердце бешено заколотилось, и я, наверное, покраснела как рак. Такое мои нервы могли уже не выдержать, и я едва не закричала: "Хочу, конечно, хочу!" И только приложив неимоверные усилия и собрав в кулак всю свою волю, я как можно спокойнее спросила: "Глеб, как прикажешь это понимать, или ты в такой форме делаешь мне предложение?"

Здесь, Ирочка, тебе нужно пояснить, что весь этот диалог происходил, когда мы сидели на диване. В ответ он резко придвинулся ко мне, как-то неловко обнял меня и, коснувшись закрывавшей мое ухо шевелюры, почему-то шепотом пробормотал: "Девочка моя милая, прости мою неловкость, считай, что это предложение. Или ты против?"

И тут я почувствовала, что все его видимое спокойствие тоже далось ему с трудом. Это меня окончательно доконало, и я, уткнувшись ему в плечо, расплакалась. Все мое притворство улетучилось без следа. В голове образовалась полнейшая пустота, все мысли куда-то улетучились и я, дав волю своим чувствам, уже не сдерживаясь, как дура заревела. Он прижал мою голову к своей, и мы в таком положении долго сидели, пока я не успокоилась.

Сколько времени все это продолжалось я припомнить не могу. В памяти отложилась только тихая радость, охватившая меня. И обрывки мыслей, замелькавшие в моем затуманенном сознании, как в калейдоскопе: "Господи, неужели и на моей улице праздник..."

Ирочка, родная, ты должна меня понять. Ведь такое произошло впервые в моей жизни. Никто и никогда не делал мне предложения, хотя, ты ведь знаешь, в моей жизни были мужчины, которые были способны пойти на такое, но этого никогда не происходило. Конечно, если сказать правду, то и я тогда не была готова связать свою судьбу с кем бы то ни было. Тогда в моей голове гулял еще сквозной ветер. Правда, и теперь бывают маленькие завихрения, но не сравнимые с прошлыми.

Ну, хватит, на сегодня все. Писать больше нет сил, валюсь с ног. Готовься, на днях последует продолжение этой истории. Опять тебе придется быть "громоотводом". Надеюсь, ты не против?

Целую тебя крепко, крепко.

Твоя, на этот раз почти счастливая, Тина.

Письмо восьмое

Ирочка, привет. Не могу понять, в чем дело. Почему ты не отвечаешь. Со времени моего последнего письмо прошел уже месяц, а ты все молчишь. Я просто извелась от нехороших предчувствий. Ты даже снилась мне несколько раз и все как-то странно. Гоню от себя дурные мысли, а они все возвращаются. Успокаиваю себя лишь тем, что всему виной моя мнительность и богатое воображение. Мало ли причин для того, что какое-то время не отвечать на письма. Однако, если допустить самое плохое, что с тобой что-то случилось, то ведь Аленка уже большая, могла бы и написать. Короче говоря, твое молчание, не скрою, сильно омрачает мое блаженное состояние.

Ты знаешь, Ириша, я все никак не могу свыкнуться с мыслью, что все это происходило в действительности, а не плод моего богатого воображения. Надеюсь, что ты порадуешься за меня и не будешь по своей привычке приводить контраргументы. Ладно?

И вот, самая важная новость. Неделю тому назад мы с Глебом подали заявление во Дворец Бракосочетания, а вчера решили отметить нашу помолвку. С моей стороны была Нина и моя начальница с мужем, кстати очень симпатичным дяденькой, не в пример своей супружнице. А с Глебовой, двое его приятелей с женами. Все было очень мило, так что гости разъехались заполночь.

Накануне Глеб сделал мне обалденный подарок - торжественно преподнес старинные сережки, якобы оставленные еще от его бабки. Я была в восторге, серьги были, как сейчас выражаются, с "брюликами" и очень красивые.

Вот, Ирочка, какие дела. Я полагаю, что первый этап прошел успешно. Надеюсь, что и дальше будет все хорошо, во всяком случае, я не вижу причин для беспокойства. А все последующие дни прошли в будничных хлопотах. Глеб настоял, чтобы я переехала к нему и поэтому нужно было кое что перевезти из моих вещей и мебели. Я занялась обустройством нашего жилья, а Глеб целыми днями бегал по инстанциям и медицинским учреждениям, оформлял необходимые документы.

Мы с Глебом договорились, что вначале он поедет один, а как только решит вопрос с жильем, даст мне вызов. А за это время я тоже займусь приведением в порядок своих дел. Поставлю в известность шефа (впрочем, Тюля, наверное, обо всем ему уже доложила), чтобы мой отъезд не выглядел бегством. Все-таки шеф всегда относился ко мне с должным уважением, и я не хочу оставить о себе дурное воспоминание.

Да, Ирочка, я за всеми этими событиями совсем забыла сообщить тебе другую новость. Все о той злосчастной таблетке. А история с ней завершилась совершенно необыкновенным образом.

Дело в том, что к Глебу в институт, довольно часто приезжал из Сибири некто Анатолий Александрович, сотрудник одного из смежных НИИ. А поскольку с гостиницами у нас в городе всегда были проблемы, то он обычно останавливался у кого-нибудь из сотрудников, но чаще у Глеба.

И вот, в один из приездов Анатолий Александрович оказался у Глеба, как раз накануне того дня, когда Глеб намеревался вторично сходить к своей аптекарше. А чтобы не забыть взять с собой таблетку, положил ее на видное место - на письменный стол. Вот тогда-то Анатолий Александрович и приметил ее, но, как человек деликатный, и как оказалось впоследствии, хорошо знающий ее предназначение, ничего по этому поводу не сказал.

После этого он приезжал неоднократно, но никогда об этой таблетке не вспоминал. И только в последний его приезд, накануне нашей помолвки, он, дома у Глеба по какому-то уместному поводу, вдруг вспомнив о ней, спросил: "Ну, как, помогла тебе эта Кремлевская таблетка".

Ирочка, ты надеюсь, понимаешь, все это я знаю только со слов Глеба и за достоверность не ручаюсь, тем более, что по его же признанию, он во всей этой истории выглядел не лучшим образом. Так что я не исключаю возможность некоторого привирания с его стороны. Но это уже на его совести.

Ну, так вот. Поначалу Глеб даже не понял о чем идет речь - какая еще таблетка, да еще Кремлевская. Но потом, углубившись в омут воспоминаний, он сообразил, о чем говорит Анатолий Александрович.

Тут, конечно, Глеб свалял дурака, честно сказав, что не имеет представления, что это такое. После этих глебовых слов настала пора удивляться Анатолию Александровичу: "Постой, постой (якобы сказал он), так ты действительно не знаешь, что это было такое? Ты что держал ее как украшение? Вот уже действительно удивил".

И тут Глебу пришлось рассказать ему всю эту дурацкую историю. Тогда Анатолий Александрович, с трудом сдерживая смех, объяснил, что это была лечебная капсула, которую следует проглатывать, и она оказывает чудодейственное влияние на весь организм. Внутри у нее электроника и источник питания.

И как только Анатолий Александрович рассказал об этом, Глеб, по его словам, тут же вспомнил, что действительно о чем-то подобном читал, в середине восьмидесятых годов, в каком-то журнале. И вся эта история представилась ему такой же смехотворной, как и его знакомому. Вот уж поистине была буря в стакане воды.

А я, Ирочка, со своей колокольни, считаю, что нет худа без добра. Если не было бы этой таблетки, не было бы, возможно, и всего остального.

Неразгаданной тайной осталось только ее появление в моей косметичке. Когда, где и самое главное, кто мог ее положить. И совершенно непонятно, для какой цели. Прямо какая-то мистическая история.

Ну, вот и все мои новости.

Крепко целую тебя, Тина.

P.S. Ириша, если в течение этих десяти дней не получу от тебя письма, то пошлю запрос. Иначе я просто не могу. Ты уж извини меня ненормальную.

***

Нижеприведенное письмо, по неизвестной причине, оказалось не отправленным. Адресовано оно автору предыдущих писем. Судя по его содержанию, два предыдущих письма от Тины были либо не получены, либо не прочитаны.

Это последнее письмо начинающий писатель приводит полностью, без каких-либо купюр, к которым в предыдущих письмах он, по соображениям этики, иногда прибегал.

Письмо девятое, - последнее

Тина, а вернее Валюша (так мне всегда больше нравилось тебя называть), привет:

"Во первых строках моего письма"... как когда-то начинали свои послания наши далекие, простодушные предки, спешу сообщить тебе, что мы все здоровы и пока что живы, чего и тебе желаем. Это я думаю главное для всех нас.

Не хочу тебя обижать, но ты меня уже "достала" своими жалобами на лаконичность моих писем. Да, ты права, писать письма я никогда не любила, даже тогда, когда для этого были и поводы, и время, и место. Сейчас у меня поводов тоже хоть отбавляй, а вот с остальным туго.

Валюша, при всех твоих положительных качествах и богатом воображении, ты не представляешь себе, как и в каких условиях я живу. Ты, конечно вправе возразить, что меня тут никто силой не держит, но, надеюсь, ты понимаешь, что другого местожительства у меня нет и поэтому довольствуюсь тем, что имею.

А имею я довольно трудную, а порой и опасную обстановку. У нас ведь иногда постреливают и тоненькое посвистывание над головой не такая уже редкость. Тем не менее, жизнь продолжается и, в общем, не такая уж и плохая. А к обстановке и обстоятельствам тоже можно привыкнуть.

Не скрою, мне приятны и дороги твое беспокойство о моей судьбе и память о совместно прожитых годах. Но эти воспоминания теперь только бередят мою душу и никаких приятных эмоций не вызывают. Прости за резкость, но мы сейчас с тобой как берега широкой реки, возле которой я живу. Слишком разные у нас с тобой стали и условия жизни и взгляды на нее. Поэтому твои переживания по поводу какой-то ерундовской таблетки меня порой просто раздражают. Мне бы твои заботы.

Тем не менее, я выбрала момент и все же поговорила с Сергеем на эту тему. Но как я и предполагала, он все это воспринял иронически и даже не очень лестно о тебе отозвался. Но я его не осуждаю, по-своему он прав. Тем не менее, правда, с раздражением, сказал: "Что я могу сказать по этому поводу, когда я эту штуковину не видел. И какого, собственно говоря, ответа твоя подруга от меня ждет? Я ведь не ясновидящий". Но немного погодя, поостыв, посоветовал мне написать тебе, что все это ерунда, просто кто-то подшутил над тобой.

Ты, Валюша, все сетуешь, что я почти ничего не пишу о своей жизни. Я понимаю, тебя, конечно, интересует, как сложилась моя жизнь после гибели Павла, и даже охотно верю, что все это тебя беспокоит. Но пойми, не тебе мне объяснять, что я не люблю копаться в собственных переживаниях, а тем более обсуждать их даже с близкой подругой. Думаю, что будь жива моя мама, я и с ней не стала бы говорить на эту тему. В этом отношении мы с тобой очень разные.

Чтобы в какой-то мере успокоить тебя, скажу, что мои отношения с Сергеем стабильные, мы вполне устраиваем друг друга, но ни о какой любви, во всяком случае, с моей стороны, речь не идет. Я благодарна Сергею, что он поддержал меня в тот трагический период, когда я с Аленкой на руках, осталась гарнизонной вдовой. Он взял на себя заботы по моему быто- и трудоустройству и вел себя по отношению ко мне всегда уважительно. Когда Аленке пришла пора идти в школу, он и это организовал должным образом. Ведь школы в гарнизоне нет, и детей нужно было возить в школу и обратно на армейском автобусе.

Короче говоря, я благодарна ему за все. Я к нему привыкла, и к его широкой спине и сильным рукам. Я за ним как за каменной стеной, а что еще нужно женщине без больших претензий, которой я стала. Правда, с некоторых пор меня стало как-то беспокоить одно обстоятельство. Аленка-то уже подросла и я стала замечать, что Сергей стал проявлять к ней чрезмерную, на мой взгляд, заботу и нежность.

Все это было бы ничего, если не одна шутка, которую Сергей произнес во время свадьбы. Правда, тогда он довольно много "принял на грудь", но как говориться, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Признаться еще тогда она меня покоробила. Он сказал: "Восточная мудрость гласит, что жениться на вдове с дочерью, все равно, что жить в доме с запасным выходом". Так вот теперь эта глупая шутка почему-то не выходит у меня из головы. Или, может быть, я от тебя заразилась болезненной подозрительностью. Может быть...

Однако все. Писать больше не хочу, да и не могу. Устала. Я и так переступила через свой характер.

Целую тебя. Не обижайся на мою прямолинейность. Я уже не смогу иначе. Привыкла к особенностям армейских взаимоотношений.

Ну, пока.

Ираида.

Этим последним письмом обрывается частная переписка двух подруг. Начинающий писатель с грустью отодвигает от себя рукопись и прежде чем проставить в конце свое имя, задумывается: а вправе ли он сделать это? То, что он аккуратно переписал письма, почти незнакомых людей, еще не дает ему права авторства.

И тут у него появляется крамольная мысль - а не продолжить ли повествование самому, в той же манере, но уже в качестве сочинителя. Ведь он так уже свыкся - с характерами и жизненными обстоятельствами своих корреспонденток, что это не составило бы большого труда. Но он тут же отбрасывает эту мысль, как абсолютно неприемлемую. Он решительно придвигает к себе рукопись и подписывает ее тем именем, кому было адресовано последнее письмо.

Валентина Алекс.