Епифан Сидоревич проснулся. Тишину туманного, но далеко не по-английски спокойного утра разрывал вой сигнализации под окном. Епифан прикрыл подушкой ухо и попытался заснуть. Не получилось. Перед глазами сорокадвухлетнего техника начала урывками проносилась вся его жизнь. Какое-то полусонное впечатление из далекого детства, обрывки снов, и чем-то знакомая разбудившая его музыка из мобильного телефона подруги вызвали странное состояние ступора, и ему не хотелось из этого состояния выходить. Казалось, еще немного, и он поймет для чего он прожил эти сорок два года, ради чего работал, учился, и строил свое счастье строго в соответствии с заветами ближних, и не только ближних.
Епифан расслабился. Интуитивно стало понятно, что если думать, то можно было спугнуть вот-вот грозившее придти понимание, и, прости, Господи, просветление! Благостно замерев, он стал ждать.
На стене тикали часы. Пытаясь не нарушить свое состояние, он стал ненавязчиво наблюдать за звуками часов, которые казались все громче и громче. Но его беспокоили не часы, а мысль о том, что вот-вот должна была проснуться его подруга, за чем последовала бы суета, которой сейчас он боялся больше всего на свете.
Минуты шли, просветление так и не приходило, а Епифан поймал себя на том, что уже перестал ждать ответа на вопрос о смысле своего существования, и с ужасом осознал, что думает о бабах. Да, именно о бабах! Причем, он не испытывал никаких эмоций, а просто вяло перебирал своих бывших жен и подруг, и обмусоливал свои ощущения при мысли о них. Ощущения были вялые, как будто он думал о чем-то совершенно бесполезном, и это было неприятно. Открывать глаза тоже совершенно не хотелось из-за предчувствия того зрелища, которое лежало в 20 сантиметрах от него и томно сопело.
На секунду он подумал о том, что для него значит его нынешняя подруга, и почему она лежит рядом с ним, хотя ему неприятны ее запах, голос и манеры. Смотреть на нее он тоже старался поменьше. Стало неуютно, к горлу подкрался сладковатый привкус перегара и наспех проглоченных на ночь котлет. Он подумал о работе, о своем бригадире, и прежние мысли стали казаться смешными.
Повторно зазвенел мобильник. Епифан закутался в одеяло, пукнул, и попытался уснуть. Последней в его засыпающем мозгу была фраза: лезет же такая херь в голову...