Обещали хорошую погоду, но на небе ещё полным-полно туч. От школы, расположенной недалеко от метро "Профсоюзная", доносятся звуки духового оркестра. На рваной металлической сетке имени немецкого аристократа Рабица, отделяющей школу от стадиона, висит российский триколор. Перед школой стоит человек пятнадцать. Оркестр играет для них. Сначала что-то озорное гусарское. Потом заводное русское народное. Потом в полный голос что-то совсем знакомое, из "Обыкновенного чуда", кажется: "Давайте негромко, давайте вполголоса, давайте простимся светло..." Но прощаться ещё рано... Всё ещё только начинается.
На футбольной поляне, месте утреннего моциона собак и их хозяев, школьники осторожно играют в футбол. Играют под музыку.
Под "гусарское" футбол идёт динамичный, азартный, прессинг по всему полю крепнет всякий раз с приближением к полю прекрасных дам школьного возраста. Под "русское народное" мяч на поле держится плохо, то и дело оказываясь в ауте. Активный прессинг сменяется вялым дриблингом. Слышится членораздельный мат. Под мелодию из "Обыкновенного чуда" игра становится неспешной, но осмысленной: мальчики пинают мяч интеллигентно, пасы становятся точнее, если кто-то сквернословит, то негромко, под нос.
Наконец забит гол.
Развиднелось. Чем ближе к началу праздника, тем больше голубого проявляется в свалявшейся кудели облаков. Накануне радио передало, что метеорологи решили провести операцию "Барон Мюнхаузен" - "по разгону облаков и установлению хорошей погоды". Акция должна была встать столице в копеечку, или, точнее говоря, в центик, а если ещё точнее, то в полмиллиона долларов. Было обещано распылить с самолётов кристаллики цэ-о-два и ещё какой-то химии, чтоб все осадки выпали в Подмосковье и к столице пробрались лишь отцеженные облака.
С Калужской площади видно, что метеорологи не подкачали: сухо и потеплело. Как сквозь неплотно прикрытые шторы, над Парком Культуры пробиваются лучи света. Над Центральным банком Российской Федерации уже зияет бездонная ультрамариновая брешь. Хорошая погода надвигается медленно, но верно. Ощущается ласковое дыхание праздника. Его приближение вполне различимо. Молодой человек в туфлях-котурнах на толстенной подошве несёт на голове гигантский чёрный цилиндр с голубыми футуристическими треугольниками и кружочками всевозможных мастей. Убор при каждом шаге покачивается, но не падает. Парень пытается не замечать своего убора, и это у него почти получается. Чего не скажешь о его девушке - та идёт рядом, не сводит глаз со шляпы и ужасно гордится своим смельчаком. Иногда она с вызовом смотрит на прохожих. В её взгляде читается что-то дерзкое, в стиле Маяковского: "А вы ноктюрн сыграть могли бы..." Кто-то из идущих навстречу граждан улыбается, кто-то воспринимает убор как "пощёчину общественному вкусу", попытку расшатать устои. Равнодушных мало. Но сегодня прощается любая экстравагантность. Народ, как умеет, готовится к празднику. За парнем в цилиндре идут дедушка и внук. Оба смотрят себе под ноги и жуют. Малыш, запихнув в рот две детские жвачки "Орбит", тяжело ворочает челюстями. Наконец наловчившись, он, как стеклодув, выдувает розовый шар. Шар получается большим и лопается с весёлым щелчком. Дедушке идея нравится, он решает от внука не отставать. Он тоже некоторое время тяжело ворочает челюстями, потом складывает губы трубочкой и начинает дуть, осторожно, но слишком широко в один момент окрывает рот, и вместо жвачки изо рта показывается розовая вставная челюсть, похожая на боксёрский загубник. Она отделяется от губ, но дедушка молодцевато подхватывает её и привычным движением заталкивает на место. Старик смущённо улыбается, но внук ничего не заметил, теперь он поглощён впереди идущим цилиндром. Люди разным темпом продвигаются навстречу Празднику.
День Љ 2
Накануне семилетний сын моей знакомой спросил у мамы:
- А что такое "праздник города прикурочен к круглой дате"? Так нам в школе сказали.
Круглая дата - это 850-летие Москвы. Точнее, именно столько лет назад какой-то грамотный монах сделал запись, что в 1147 году на Москва-реке уже существовали сёла и принадлежали они боярину Степану Ивановичу Кучке. Георгий Владимирович Суздальский, дававший в этих местах пир, приказал казнить Степана Ивановича за какую-то дерзость. Сёла же его забрал себе, потому что пленён оказался красотами мест здешних.
Первыми в праздничной толчее на станции метро "Арбатская" нам с Расулом в глаза бросились две столичные бабушки. Отличные были бабушки. Отличные от других бабушек: одной голову пронзила ярко-красная поролоновая стрела, у другой к лицу прилип жёлтый карнавальный нос. После долгих лет, проведённых в колоннах демонстрантов, бабушки, похоже, решили "оттянуться".
Мы вышли из метро. На небе - ни облака! Расул спросил, где Арбат. Я показал ему.
- Размахом напоминает Стамбул, - сказал он.
Расул в Москве впервые и сравнивает её с тем, что ему знакомо. Завтра он улетает в Бостон. Интересно, на что будет похож тот город своим размахом? На Москву?
По Новому Арбату двигаются удивительные мутанты - плоды предпраздничного воображения: армейские легковые машины, подпавшие на время праздника под конверсию и переделанные в неуставные ботинки с глазами и в самоходные бутылки шампанского. Возле жерла каждой пушки сидит по пушкарю, они ждут команды: "Пробки в потолок!"
Но потолка над головой нет - над головой лазоревое раздолье, полученное вполне научным методом, с помощью цэ-о-два и прочей алхимии. Духовой оркестр выдувает что-то бравурное, впереди идут люди в костюмах независимых народностей СНГ, и не только. Первой шествует делегация независимой Молдовы и несёт свой суверенный трёхцветный штандарт с орлом, выполняющим армейскую команду "Равнение налево!", грудь которого, на манер бронежилета, закрывает щит с круторогим бычком. Следом шествует другая независимая общность людей - шотландцы. Они в высоких шапках, голоногие, как пионеры, все поголовно в юбках. Стилизованные Мак-Грегоры, Мак-Картни, Мак-Дональды дуют в волынки, вызывая одновременно тоску по дому и желание добраться до края света. Немцы во время Второй мировой войны называли их "Леди из ада". Говорят, именно этот тягучий звук в бою делает шотландца бесстрашным. Но сегодня звуки, пронизывающие нервную систему ветром дальних странствий, зовут не на бой, а на отдых.
Дальше Новинского бульвара нам двинуться не удалось. Тротуар перегородила милиция и пускает лишь счастливых обладателей гостевых билетов. Пришлось свернуть в сторону Старого Арбата. На Старом Арбате было всё, как всегда. Обезьянки, питон, медведи буднично позировали перед фотоаппаратами и праздника не замечали.
Расулу надо было поменять деньги - мы свернули в Денежный переулок. Расул нырнул в низенькую дверь обмена валюты с молчаливым охранником в чёрной форме. Я огляделся.
Впереди, шагах в двадцати, на асфальте лежал парень. Лежал неудобно, на боку. Вокруг него стояли люди: два милиционера и ребята старшего школьного возраста. Я подошёл поближе. У парня на губах остывала кровь. Милиционеры без интереса поглядывали на очередную жертву несчастного случая.
- Что ж вы, пацаны, за друга своего постоять не смогли? - спросил милиционер, похожий в своем бронежилете одновременно на рыцаря печального образа и на Карлсона, который живёт на крыше.
- Да, вам легко говорить, у вас "пушки" есть, - тоненько протянул щуплый паренёк, - а это "скины" были.
- Кто? - спросил второй милиционер.
- Фашисты, - объяснил первый милиционер.
- Они в "бомберах" кожаных ходят, с заклёпками, - дополнил щуплый, - в шузах "Доктор Мартинс". На ваши похожи.
Милиционеры посмотрели на свои ботинки.
- Только со стаканами. Ну пластинкой такой металлической на носке.
- И этим "стаканом" людей мочат? - спросил милиционер, пуская сигаретный дым через уголок губ вверх.
- Ну да. Они стаей налетают и мутузят человека. Особенно не любят реперов, рокеров, голубых и негров...
- И всех нерусских, - вставил другой парень, покрепче.
- Так вас же тоже ватага, - удивился милиционер. - Вломили бы им.
- Ну и что, что ватага? Если б мы не сорвались, то вместо с Серёгой все бы под раздачу попали. Они знаете какие крепкие...
- ...и дурные?!
Серёга попытался шевельнуться, но это, видимо, причинило ему сильную боль. Он опять затих.
- Да, что-то долго "скорая" не едет, - сказал один из пацанов.
- Что ж вы хотите, праздник. Заторы кругом, - объяснил второй милиционер и глубоко затянулся.
Появился Расул. Мы пошли вниз по переулку, к храму Христа Спасителя.
- О чём думаешь? - спросил Расул.
Я думал о лежавшем на асфальте Серёге. Как бы я повёл себя на месте его друзей? Не знаю. Одна из главных проблем сегодня - страх. Перед всем и всеми. Страх перед сильными: "скинами", милицией, чиновниками, мафией. Страх перед будущим, страх потерять то, что уже есть: хоть худо и бедно, но устроенный быт. Страх, что никого не окажется рядом, когда будет нужда. Страх, что сзади идёт незнакомец, чья душа - потёмки. Страх, что за гробом ничего нет, а если есть, то и там справедливости не найти...
- Что ты говоришь? - спросил я.
- О чём думаешь, говорю?
- Да так, о пустяках.
...Страх, что тебя неправильно поймут.
Мы шли вниз по Сивцеву Вражку, к недавно отстроенному заново храму Христа Спасителя, стоящему на месте прежнего, "лишённого божества". Об этих местах я читал в "Алмазном моём венце" у Валентина Катаева: "...нас уже нет в живых, наши души отлетели и только остались два неподвижных тела, прижавшихся друг к другу в вечном сне на гранитной лестнице мёртвого храма, лишённого божества..."
Москва сегодня празднует возвращение храма Христа Спасителя самой себе. Празднует возвращение божества... Перед самим храмом сооружены трибуны. Скоро должно начаться представление. Пока же люди прохаживаются, фотографируются на фоне вновь воссозданной святыни.
Храм впечатляет своими размерами.
Два иностранца идут мимо храма, один трогает за плечо другого и показывает пальцем на храм.
- Уау, - произносит тот, и оба начинают громко смеяться. Парадокс в том, что в этом месте неуместно привлечение чужого внимания, здесь не нужно никуда показывать пальцем - кроме храма, тут ничего нет. Он поглощает все остальные зрелища, он тут единственное Зрелище.
Начищенный купол, похожий на шапку Мономаха, празднично сияет в лучах сентябрьского солнца. Перед оградой, на небольшом возвышении, люди читают памятку гражданам, написанную ещё Александром Первым:
"Да простоит сей Храм многие века и да курится в нём пред Святым престолом Божье кадило благодарности позднейших родов, вместе с любовью и подражанием к делам их предков".
Там нет уточнения, каким конкретно делам предков нам стоит подражать. Для Александра Первого разрушение храма было далёким будущим. О подражании кому думать сегодня нам, тем, для кого разрушение храма, изгнание божества - недалёкое прошлое?
Перед глазами читающих то и дело возникает резвый мальчик.
- Женя, не мельтеши - люди читают. Почитай сам, это же история, - строго говорит мама.
Женя, нахмурившись, пытается читать, но скоро бросает это утомительное занятие и переключается на рассматривание храма.
А мы с Расулом идём в сторону Кремля. Купола собора Василия Блаженного издалека напоминают разноцветные воздушные шары, готовые унести всё здание в безоблачное небо. Но основание слишком тяжёлое, его не оторвать от земли, такому основанию не преодолеть сил земного притяжения.
Ровно сутки назад я был на Калужской площади. Теперь мы здесь с Расулом.
Среди десятка машин, стоящих на светофоре, я выхватываю взглядом "Волгу". В машине, позади шофёра, сидит актёр Георгий Вицын и из-под кепочки, не отрываясь, следит за идущими людьми.
Река зрителей течёт к Центральному парку культуры и отдыха, а актёр, сыгравший Труса в народном фильме, осторожно рассматривает эту реку из-под кепочки. На заднем сиденье он выглядит застенчивым и удивлённым. Ни о чём не подозревающие зрители проходят в метре от своего любимца. Многие направляются в сторону Ленинских гор по одноимённому проспекту. Там через час должно начаться лазерное шоу Жана-Мишеля Жарра с фейерверком, самолётами и паракосмической музыкой. Туда же идём и мы. От МГУ и до дома недалеко.
Впервые в жизни я вижу столько народу в одном месте. Целое море. Здесь нельзя оступаться, поскальзываться, тем более падать. В толпе человек уже не принадлежит себе, как не принадлежит он себе, попав в водоворот прибоя. Его переносит с места на места течение.
"В такой толчее легко делать гадости", - думаю я, вспомнив французскую комедию моего детства "Укол зонтиком".
Милиционеры здесь - уже не стражи порядка, а те же щепки на поверхности неспокойного океана.
На обратном пути мы некоторое время течём в многолюдье по широким аллеям главного университета страны, пока нас не выносит на тротуар напротив цирка.
- Таксисты сегодня могут рассчитывать на повышенные гонорары, - замечает Расул, глядя на припаркованные тут и там машины. - Победит самый терпеливый.
Я соглашаюсь.
Пешеходы растекаются во всех направлениях. Они всё ещё веселы, слышны песни. Небо уже заволакивают тучи.
День Љ 3
Наутро небо было затянуто тучами плотно, как тяжёлой портьерой. Расул улетал в Бостон, и я вышел проводить его. Возле станции метро мы поймали такси. Водитель, видимо до сих пор находившийся под впечатлением от вчерашнего, поначалу заломил праздничную цену. Расул призвал его быть реалистом. Тот улыбнулся и рассказал, как его товарищ дождался-таки вчера своего звёздного часа: всего за один рейс заработал триста долларов, отвезя каких-то двух подвыпивших купцов на Пролетарскую.
- Это было вчера, - сказал Расул.
Водитель вынужден был согласиться и снизил цену сразу в три раза. Мы с Расулом попрощались. Он пообещал написать, как проходит День города в Бостоне и похож ли тот город на Москву размахом.