Раньше работал на большом заводе конструктором, был известен по всему Союзу, с годами привык к этой известности и эгоистично делал вид, что немного устал от нее, как иногда устают люди, когда известность приходит к ним рано.
Но потом его выдвинули на еще большую должность, заместителем директора, а через три года и самим генеральным директором производственного объединения союзного значения, членом ЦК КП Азербайджана и эта известность уже не тяготила его и он не делал эгоистичного вида, не до этого было.
А затем все рухнуло. Рухнуло с развалом Союза, когда прекратились взаимные поставки, когда перешли на бартер, когда инфляция перешагнула за гиперинфляцию.
И сменилась власть. Народный фронт не пожелал видеть его во главе объединения пяти крупнейших заводов и попросил написать заявление.
Он написал и стал официально безработным.
Обстановка в республике накалялась с каждым днем, с трудом верилось в то, что ею кто-то руководит.
-Уезжать надо, Володенька, - в который раз сказала жена.
-Опять,- устало выдохнул он, - Куда? Не матушка мне Россия, я здесь родился. Да кому я там нужен на старости лет?
-Чего это на старости?- всплеснула руками супруга,- Это в твои пятьдесят восемь-то?
Вон Орлов зовет тебя в Псков? Зовет. Чего не решаешься?
-Не могу я. Не могу я идти простым конструктором. Я за эти годы технарем, администратором стал.
Мне не лги, Володя. Не это тебя останавливает. Карьеристом ты не был никогда, гордым до должности тоже.
Ну нет нам здесь жизни, нет. На твою пенсию и мою зарплату далеко не проживешь. Ты посмотри вокруг: уже не только русские, уже местные, азербайджанцы уезжают. В городе полно беженцев, прохода нет. Как дальше жить?
-Правильно ты про беженцев говоришь. Обсуждали мы тогда этот вопрос в ЦК. Да не дообсуждали. Не додумали до конца,- задумчиво произнес Шереметьев.
-Да ты понимаешь, что война идет? Ну ведь ты сам говорил, что армянам Россия помогает. А что если завтра горячие головы весь свой пыл против нас, местных русских повернут? Ты что, девяностый год забыл?
-Не забыл я, Валюша, ничего не забыл. А знаю, что Гейдара Алиевича нам не хватает. Его надо привозить,- вдруг с хрустом ударил он по подлокотнику кресла,- Никто, кроме него, эту республику хорошо не знает и не спасет.
Я с ним работал, я его знаю. Знать бы, где он сидит в Нахичевани, поехал бы к нему. Тошно на душе.
-В одну реку дважды не входят, Володя,- промолвила жена,- Помнишь, как его освистывали в парламенте после возвращения из Москвы? И не стыдно было. А теперь уж что, теперь он у себя там.
-Сюда ему надо, сюда. И нам здесь оставаться. Некуда нам ехать, Валюша, некуда. И опоры у нас нет.
Сорок лет прожили Шереметьевы в браке, но детей у них не было. На эту опору и намекал Шереметьев.
Были у них родственники в России, но все какие-то дальние, связь с которыми была потерян7а еще во времена Союза, в последние время, правда, жена нашла кое-кого, но сам Шереметьев был против этих отношений, приводил все время азербайджанскую поговорку: были в саду абрикосы - была дружба, нет абрикосов - нет дружбы.
На вопрос супруги ответил как-то зло:
-Когда был директором, членом ЦК, никого не знал, а теперь что, в родственнички записался?
Как-то жена предложила написать в российское дворянское собрание, чтобы корни их, Шереметьевские, обнаружить.
Но он махнул рукой, не стал никуда писать.
Вскоре обстановка ухудшилась. Перестали платить пенсии и зарплату. Дошло до того, что выпустили облигации вместо денег.
Шереметьевы со времен директорства жили в большом престижном здании напротив Дома Правительства.
На семейном совете решили продать квартиру. И переехали в микрорайон, по иронии судьбы в тот дом, который строило его объединение для своих заводчан.
После комфортабельной квартиры на набережной, маленькая двухкомнатная квартира " минского " проекта казалась мышеловкой. Но разница в цене покупки и продажи открывала возможность выживания.
Шереметьев теперь не выходил из дома, просиживая целые часы за телевизором.
Супруга вдруг с ужасом начала понимать, что он стал быстро стареть.
-Может, сходим к Кузнецовым?- как-то предложила она
-Они еще здесь?- улыбнулся он,- А говоришь, русские уезжают.
Никуда он в тот вечер не пошел, просил пойти супругу, но та не захотела оставлять его одного.
Так проходили дни.
В июне девяносто третьего года политическая ситуация в республике достигла своего апогея.
Полковник Национальной армии Сурет Гусейнов поднял мятеж против правительства и Президента, на юге страны была самопровозглашена Талыш-Муганская республика, на севере подняли голову лезгинские националисты.
Страна стояла не только на пороге гражданской войны, но и перед угрозой развала.
И вот десятого июня девяносто третьего года Шереметьев вбежал на кухню радостно-взволнованный и, крепко обняв жену, поцеловал в лоб:
-Что ты, что ты, Володенька?- испуганно спросила супруга
-Наконец-то!- выдохнул он,- Наконец-то! Он вернулся, Валюша, вернулся, истинный руководитель страны. Алиев вернулся, слышишь, вернулся!
И жена широко улыбнулась.
-Слава тебе, Господи, свершилось,- не будучи набожной она перекрестилась,- Закончится теперь этот кошмар.
Они вместе смотрели телевизор и жена видела на глазах супруга слезы радости, когда он смотрел на сходящего по трапу изгнанника.
Гейдара Алиева избрали председателем парламента.
Началась работа по руководству страной: надо было утихомирить мятеж полковника, решить вопрос о самостоятельности южного региона, найти общий язык с националистами с севера, решать вопрос статуса Каспия.
И хотя в семье Шереметьевых никаких изменений не произошло, сам он ходил теперь радостно-бодрый, все время уверяя всех, что скоро все наладится.
Но с каждым проходящим днем, несмотря на его бодрый вид и уверения в скором налаживании ситуации, жена замечала в нем потерю уверенности в себе, вся эта бодрость была напускной, некой бравадой, на самом деле внутренне Шереметьев сник.
Супруга понимала, что он ждал своего ренессанса, надеялся, но вынужден был признаться себе, что о нем забыли.
Она переживала, но ничем не могла помочь.
Так прошел год.
В душный июльский вечер, если быть точными, второго июля тысяча девятьсот девяносто четвертого года, в квартире Шереметьевых раздался телефонный звонок.
Подошедшая к аппарату супруга позвала его.
-Тебя. Голос с акцентом.
Он взял трубку.
-Алло.
-Владимир Шереметьев? С вами будет говорить господин Президент.
Он даже не понял кто это говорит и пытался сообразить какой Президент, когда в трубке послышался родной, властный голос Гейдара Алиева:
-Шереметьев? Долго будешь отдыхать?
-Гейдар Алиевич,- улыбнулся он,- Да я что. Отдыхать...
-Хватит, слышишь, промышленность надо восстанавливать. Работать надо. Всеми нам республику из этого хаоса выводить надо. Я насчет тебя думал. Завтра в одиннадцать жду тебя у себя.
Так мог говорить только он, Руководитель. Властно, четко расставляя акценты.
-Что, что он сказал?- прижимая руки к груди шепотом спросила супруга.
Шереметьев все еще с трубкой в руках, из которой давно слышались отбойные гудки, тихо проговорил:
-Валюш, приготовь на завтра костюм и галстук. Он меня вызывает.
-Ой,- жена села в кресло,- Дождались, Господи, услышал ты мои молитвы, многие лета ему, Володенька.
-Кому, Господу?- улыбнулся Шереметьев
-Да ну тебя,- отмахнулась она,- Ой, радость-то какая. Ну, слава Богу, вспомнил он тебя, Володенька, знает ведь тебя. И помнит. Вот человек, а? Ну-у, какой!
-А ты говорила, дважды в одну реку не входят.
Чтоб не сглазить говорила, а сама о том молилась.
***
Третьего июля, вначале СМИ Азербайджана, а потом и всего мира разнесли трагическую весть о страшном взрыве в Бакинском метро.
Взрыв, произошедший на перегоне между станциями"28 Мая" и "Гянджлик", унес жизни девятнадцати человек. Еще сорок два человека были ранены.
Через некоторое время спецслужбы Азербайджана нашли доказательства причастности к этому террористическому акту армянской стороны.
Шестого июля утром, после того, как были выслушаны отчеты министров, Президент Алиев вызвал к себе помощника.
-Я два дня назад вызывал к себе Шереметьева. Понятно, что в эти дни мы были заняты. Перезвоните и назначьте встречу на сегодня в семнадцать часов.
Помощник молча кивнул и вышел. Президент углубился в лежавшие перед ним документы.
В одиннадцать тридцать ему сообщили о смерти Шереметьева.