Алиева Лианна Васильевна : другие произведения.

Рыжий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Странное это слово - любовь...
   Любят себя, любимого,
   Любят отечество,
   Любят мать с отцом.
   Говорят:
   Люблю покушать,
   или
   Люблю поспать.
   Любят крепко или до смерти,
   Любят нежно и искренне...
   Так что же это - любовь?
  
   ...Если спросить людей -
   Любят ли они лошадей -
   Девять из десяти ответят,
   Что любят....
   А если им задать другой вопрос -
   А хотят ли они, чтобы их, так любили?
   И люди, хоть толику знакомые с коневодством - вздрогнут, и ответят,
   Что, нет! Они такой любви не хотят!
   ...Так, что же такое любовь?

Рыжий.

   Рыжий родился в ясное весеннее утро на цветущем альпийском лугу.
   Зелёная поляна, с чистой, искрящейся на солнце, от множества ручейков, травой, в обрамлении величественных, не потерявших ещё своё снежное убранство, горных кряжей. Алые пятна тюльпанов и сиреневое вкрапление горных ирисов, под самым ледником, дополняли нежное и хрупкое великолепие горной долины.
   Но глаза жеребёнка ещё не различали отдельных предметов - он видел только смутные тени в ореоле яркого света, а вот обоняние ... его захлестнула волна запахов. Он не знал ещё им названия, но они назойливо и властно действовали на его подсознание, заставляя его сердечко тревожно замирать.
   Он до сих пор помнит ту смесь восторга и испуга, что обрушилась тогда на него. Рыжий голенастый жеребёнок попытался встать, но ноги отказывались держать его, они предательски подламывались, разъезжались и мелко дрожали.
   Мать - красивая рыжая кобылица, ласково облизывала его своим шершавым тёплым языком. От этого прикосновения по тельцу разливалось тепло и спокойствие. Мать тихо заржала, подбадривая его, потом мягко ткнула его в бок своим теплым носом, предлагая свою помощь.
   Рыжий опять попытался встать, и, о, чудо! - ему это удалось, Мать слегка поддерживала его с боку, кося на него влажными лиловыми глазами, а он доверчиво льнул к ней всем своим ещё немощным тельцем. Потом он набрался храбрости, и, отстранившись от мамы, сделал свои первые неуверенные шаги.
   Великий инстинкт, заложенный в него природой, подсказал, что делать дальше, и его обоняние повело его к животу кобылицы. Он тыкался, ещё мокрой мордашкой, в живот матери, старался найти сосок, но ему это долго не удавалось. А может, это ему так показалось, что долго. Он жалобно постанывал от нетерпения и голода. Мать, помогая своему ненаглядному сыночку, чуть переступила ногами, и сосок оказался перед носом жеребёнка.
   Его чуткие ноздри сразу учуяли не с чем не сравнимый запах материнского молока, и он припал к её вымени, взахлёб, с жадностью зачмокал, нетерпеливо переступая, переставшими дрожать ножками. Ему казалось - он ни когда не наестся этого прекрасного пахучего молока, но это только казалось... Насыщение наступило быстро и глаза его затуманились, ноги опять подкосились, и он свалился на мягкую траву, чувствуя сквозь сон, как мать опять нежно и бережно облизывает его.
   Как сладко и безмятежно он тогда спал на нагретой солнцем земле...
   Рыжий и сейчас чувствует тепло той земли, и помнит запахи цветущего луга и ласковое ржание мамы.
   Это было так давно...
  
   Семь раз одевала земля свой весенний наряд после его рождения.
   Сейчас он уже взрослый. И мамы уже нет рядом давно.
   Рыжий стоит в каком-то горном саю, рядом с небольшим табуном лошадей. Его и этих, недавно отбили от большого табуна, а потом долго гнали по дорогам и тропам. И вот они кажется на месте, там где им надлежит быть.
   Рыжий насторожённо оглядывается и принюхивается.
   Он единственный жеребец в этом небольшом табуне, и с самого начала взял его под свою защиту и властвовал безраздельно.
   Старые мерины в табуне, молча и флегматично приняли его верховенство, а кобылицы преданно жались к нему, ластясь и заигрывая, он снисходительно сносил это внимание не отвергая, но и не выделяя ни одну. Ему было не до них, он постоянно был на стороже, что-то тревожило его, смутное и неясное.
   Да и кобылицы были невзрачны - маленькие, со свалявшимися гривами. Они вызывали у него чувство брезгливой жалости, но он, как вожак, старался быть справедливым и внимательным. Подбадривал во время перехода ослабевших, и со всей строгостью наказывал виновных, если таковые вдруг появлялись.
   Люди, перегонявшие табун были благодарны ему за его помощь, они думали - он это делает для них. Глупые, он ненавидел их! И будь его воля, он убежал бы от них. Но он знает, что ни к чему хорошему это не приведёт, пробовал уже...
   Да и кляч этих было жалко. Если бы не он, они бы голодали и начался бы падёж, особенно среди молодняка.
   Это он находил во время стоянок лужайки с сочной травой, и не пускал молодняк на людские поля, куда их так и тянуло.
   Его власти подчинялись все, и даже люди приглядывались к нему, когда выбирали место для ночёвки
   Рыжему это нравилось, и за людское понимание он платил преданной службой, хотя, в душе не признавался себе в этом.
  
   Он ненавидел людей. Они принесли ему так много боли и горя, что эта боль уже не помещалась в его лошадином сердце. Злость и ненависть светились в его глазах, когда он смотрел на людей.
   И, ему было за что их ненавидеть...
  
   Вся его спина и бока были в ужасных шрамах от камчи, а на правом боку след от калёного железа - тавро - как сказали люди.
  
   У него теперь нет даже имени. Он просто - 51-й, и всё.
   Это было не справедливо!
   За что? Ведь он так любил жизнь, был предан и послушен людям!
  
   А как хорошо всё начиналось...
  
   Он был не просто красивым, он был породистым. Люди ценили и холили его.
   Рыжий был покладистым и выносливым, охотно учился, был смел.
   Рыжим называл его хозяин, на самом деле у него было сложное длинное и звучное имя - Гиндукуш-Рэд, сын Степняка и Солнечного ветра - так объявляли на скачках.
   Гиндукуш! Гиндукуш! - так кричали трибуны, приветствуя его.
   Тогда он был красно-коричневым конём, с золотыми, коротко стриженой гривой и, тщательно заплетённым и подвязанным хвостом.
   Его морда, с белым зигзагом на лбу и чёрными ресницами, не сходила с обложек журналов.
   Хозяин баловал его, носил для него сахар и хлеб, и ночевал с ним в деннике, если Рыжий вдруг заболевал. И Рыжий самозабвенно был предан своему хозяину.
   Они много работали, часто брали призы. Рыжий радовался вместе с хозяином, что всё у них так здорово получается. Вскидывал, увешанную цветами, точеную голову, и громко победно ржал.
  
   Но однажды хозяин не пришёл. Первые несколько дней, Рыжий не очень волновался, и даже ел с аппетитом. Такое бывало и раньше - болел хозяин, и приходил потом ослабший, и они начинали не сложные тренировки.
   Но хозяин не появился и через неделю и Рыжий перестал есть и спать - он постоянно выглядывал в проход, боясь пропустить появление хозяина. Но того всё не было...
   Рыжий затосковал. Он не брал даже сахара, предлагаемого сердобольными рабочими, изредка пил только воду. Стал подозрительным и нервным, ни кого не пускал к себе в денник, злобно всхрапывал и бил копытом.
   С ним долго мучались, пытаясь вразумить, но подхода так и не нашли. Решили на лето отпустить его в племенной табун, что бы он забылся, отдохнул, да и подкормился, а то у него, на некогда гладком крупе, уже начали выступать кости крестца.
   Оказавшись в табуне, Рыжий долго приходил в себя. Но жизнь есть жизнь, и молодость взяла своё - скоро шкура его лоснилась и блестела здоровым блеском. Подстриженная некогда грива отросла, в глазах зажёгся огонь жизни и любви.
   Целое лето он провёл в табуне. Стал вожаком, отстояв это право в драках и борьбе. В скором времени все поняли - он сильнее, и соперничество прекратилось. Даже самые задиристые смирились, и не отваживались нападать на него.
  
   Прошло безмятежное лето. Глубокой осенью лошадей перегоняли с альпийских лугов на долинные пастбища.
   Шли с ночёвками несколько дней.
   Для лошадей, отдохнувших и откормившихся за лето, путь этот не был тяжёл. Они шли легко и резво. Правда бег табуна сдерживали жеребята, и из-за них же приходилось часто останавливаться. Они с утра, отдохнув за ночь, обычно начинали шалить, бегать кругами и брыкаться, к обеду запал их уже иссякал, и они, сдерживая бег табуна, плелись в хвосте, едва переставляя копытца. Приходилось делать привал, давая им отдохнуть.
   Было уже холодно. Выпал снег. Травы было мало, и ночью лошади разбредались на большое расстояние в поисках пищи. Табунщики не пресекали этого, а Рыжего это беспокоило, он уже третью ночь чувствовал запах волка. Он старался сбить табун в кучу, но голодные лошади не хотели слушаться его, да и табунщики покрикивали на него, недоумевая, чего это он стал таким нервным и злым.
   Люди были молоды и неопытны.
   Рыжего злило, что его не хотят понять.
   Он очень устал. С той минуты, как он учуял волка, Рыжий не давал себе ни минуты послабления. Он почти ни чего не ел, боясь пропустить появление хищника. На ночёвках он, обычно, находил возвышение, забирался туда, и стоял, замерев, всю ночь, чутко вслушиваясь и внюхиваясь в темноту.
  
   В эту ночь, остановились на ночлег в нешироком, но продолжительном саю, с обрывистыми и угрюмыми склонами.
   Лошади, в поисках травы ушли далеко вверх по саю. Люди, зная, что в верховьях нет выхода лошадям, спокойно поужинав, легли спать у костра, даже не оставив дежурного, как это делалось до этого. Эта ночёвка была последней, и люди расслабились.
   Сай был извилист и Рыжий не мог видеть всех своих подопечных. Он метался из конца в конец, тревожно всхрапывая.
   Он чувствовал запах зверя, и уже не одного. Волки обложили сай, по всем правилам охоты, с обеих сторон, но пока не спускались, видимо ждали, когда утихомирятся люди.
   Рыжий лихорадочно искал выход. Наконец он понёсся в верховье сая, решив гнать всех лошадей с верховьев вниз, ближе к людям. Стук его копыт тревожным эхом заметался по склонам.
   В верховьях, около каменистой осыпи, с огромными валунами, паслась красивая серая кобыла с двумя жеребятами.
   Рыжий, тревожно фыркнув, попытался оттеснить её от склона и принудить спуститься вниз, но упрямица взбрыкнула и попыталась укусить его за круп. Она ни как не хотела расставаться с только что найденной сочной травой, и на попытки Рыжего отогнать её с этого места начала взбрыкивать и норовила опять укусить Рыжего за шею.
   В этот момент, почти над их головами, раздался протяжный волчий вой. Испуганная кобыла присела на задние ноги, потом развернувшись устремилась вниз по саю, куда безуспешно не так давно, её заставлял идти Рыжий. Жеребята, тонко испуганно заржав, устремились за матерью.
   Но путь уже был отрезан.
   Трое волков стояли в узком проходе и рычали. Кобыла попятилась. В глазах её как слезы, мерцали звёзды, и метался безумный страх. Жеребята жалобно ржали, и жались к матери.
   Рыжий, оценив ситуацию, оттеснил кобылу к высокому обрыву. Обрыв был настолько высок, что с него не могли спрыгнуть волки, и скала защищала их спины, Жеребят загнал в какую-то щель между огромными валунами под обрывом, а сам, загородив их, приготовился принять неравный бой. Кобыла, защищая жеребят, встала с ним рядом, благодарно ткнувшись мордой в его шею.
   Рыжий громко тревожно заржал, предупреждая табун и людей. Кобылица испуганно вторила ему.
   Волки наступали с двух сторон, с третьей была речка, бурная и холодная, сзади, спасительная скала.
   Волки рычали и скалились, боясь прыгнуть в открытую, некоторые повизгивали от нетерпения.
   Рыжий стоял к ним задом, кося на них одним глазом, и переминаясь с ноги на ногу, и его копыта, подкованные перед самым переходом, высекали искры из камней.
   Этот звук очень смущал волков. Старый вожак, видимо, не понаслышке, знал цену кованого копыта. Молодые же видя нерешительность старшего, тоже мялись.
   Рыжий, повернув голову, не сводил своих умных вишнёвых глаз, с серых разбойников, злобно всхрапывал и время от времени тревожно ржал, всё надеясь, что услышат люди.
   У молодого волка кончилось терпение, запах жеребят кружил голодную голову, и волк прыгнул на Рыжего. Молниеносно вскинутое копыто остановило прыжок, и волк, безжизненным кулём шлёпнулся на землю.
   Но этот прыжок сработал, как пружина спускового механизма - вся стая кинулась разом. Рыжий не успевал отбиваться от наседавших волков. Рядом металась серая кобыла, громко и жалобно ржа - волки наседали и на неё. Рыжий же, пытался стоять на месте, закрывая собой каменную щель, где испуганно топтались жеребята.
   Рыжий уже был поранен, но в пылу драки даже не чувствовал боли.
   Уже четверо волков лежало недвижно, один беспомощно скулил, где-то в темноте в камнях, но остальных это ни чуть не сдерживало, они всё наседали и наседали.
   Дико закричала кобыла, это один из волков намертво вцепился ей в шею, ему на подмогу пришли ещё двое, и кобыла, захрипев, упала.
   Пока Рыжий был отвлечён этой сценой, один из волков попытался прошмыгнуть мимо него к жеребятам, но затеял он это зря... Увидев серую тень, жеребец вскинулся на дыбы, и обрушил на волка тяжёлые копыта.
   Волк был раздавлен огромными коваными копытами. Но случилась беда - хищник, в предсмертных судорогах сжал челюсти на левой ноге Рыжего. В запале боя Рыжий не почувствовал боли, но волк мешал его маневренности, повиснув грузом на передней ноге и, чтобы избавиться от этого, Рыжий ещё раз поднялся на дыбы, пытаясь стряхнуть волка. И ему это удалось, волк упал, но в этот же момент ногу пронзила острая дикая боль, от которой у Рыжего потемнело в глазах. Когда же копыта коснулись земли, Рыжий понял, что не может встать на раненую ногу, она беспомощно подламывалась. Это делало его уязвимым, почти беспомощным, и он уже готовился принять смерть, но волки больше не нападали, они, поджав хвосты, улепётывали по осыпи противоположного склона.
   Рыжий услышал крики - это табунщики спешили к нему на помощь.
  
   Место битвы озаряется неверным светом факелов и фонарей.
   Песок и камни забрызганы кровью, не далеко, с порванным горлом лежит кобыла, она ещё жива, но у неё уже не хватает сил даже поднять голову, и только свет факелов отражается в её печальных и влажных глазах.
   Рыжий, ковыляя, подходит к людям, потом вспоминает про жеребят и тихо призывно ржет. На его зов, из щели, испуганно прижимаясь друг к другу, выходят жеребята. Они в страхе прядают ушами, и тихо жалобно ржут.
   Люди переговариваются, восторженно хлопают Рыжего по шее.
   Один из них начинает стаскивать в кучу, покалеченных Рыжим, волков.
   Другой, нагибается, что бы осмотреть ногу Рыжего. Цокает языком и подзывает остальных. Они тревожно о чем-то переговариваются. Потом перетягивают ногу кушаком, и взяв Рыжего за гриву медленно ведут в низовье к лагерю. Жеребята трусят рядом, всё норовя прижаться кудрявыми боками к Рыжему.
   За их спинами, через некоторое время раздаются выстрелы, это, видимо, добивают волков и кобылу.
  
   Утром табун снимается с места, но теперь он идёт ещё медленнее. Бег табуна сдерживает Рыжий. Ногу ему перевязали, но боль не давала вставать на неё, и он медленно ковылял позади табуна.
   Рыжий и не представлял себе - какая на него свалилась беда! Он не мог и предположить, что эта ночь перечеркнёт всю его жизнь, и что ему уже ни когда не суждено выступать, и что у него уже скоро не будет имени - он будет просто брак. Лошадиный брак - и только...
   С той ночи прошёл год. Нога у него поджила, и он ходил совсем не хромая, но стоило ему устать или пройтись галопом, как нога начинала ныть, и он опять превращался в калеку.
   Приноравливаясь к больной ноге, Рыжий стал ходить необычным шагом.
   Когда-то со своим хозяином он разучивал его, и вот теперь это пригодилось. Он не знал, что этот шаг называется иноходью, и, что это большая редкость среди обыкновенных лошадей. И он не мог даже предположить, что это привлечёт к нему внимание и навлечёт на его рыжую голову новые беды.
   Благодаря иноходи он не отставал от табуна, и отпала надобность в галопе. Своим летящим шагом он догонял любую лошадь, несущуюся галопом
  
   Его оставили в табуне, как производителя и как хорошего вожака.
   Но безмятежная жизнь была не долгой...
  
   На следующее лето к табунщикам заехал местный Раис. Красота золотого коня с летящей походкой поразила его в самое сердце.
   Сколько и кому он раздал взяток - тайна, покрытая мраком, а красавец конь - государственная собственность, стал его собственностью, и оказался у него во дворе.
   Дрожа от нетерпения, он велел оседлать красавца, уже предвкушая восхищенные взгляды соседей и завистливые - Раисов соседних районов. Такого красавца не было ни у кого. Скоро Курбан-байрам и на празднование соберутся все.
   Раис, попивая из пиалы чай, предался мечтам, что были слаже чем шербет, лежащий на блюде.
   Мечты прервал один из работников, возникший перед топчаном.
   Коня оседлали и ему предлагали попробовать сесть в седло.
   - Вах, какой красавец! - Всплеснув руками, воскликнул Раис.
   И было чем восторгаться - во дворе стоял красный конь с кудрявой золотой гривой до земли и таким же хвостом, нервные чуткие уши, белая молния на лбу и черныё ресницы на крупных глазах. Лебединая шея ахалтекинца переходила в мощный круп орловского рысака.
   Серебряная уздечка, на точёной голове придавала ему богатый и изысканный вид. Высокое седло на крепкой спине, стройные ноги...
   - Ах, какой красавец!
   Раис колобком скатился со ступенек к коню.
   Конь был огромен. И маленькому, толстому Раису влезть на него было проблематично. Работники долго прилаживались, как взгромоздить своего хозяина на спину чудо - коню.
   Наконец, взмокшие, взъерошенные, они сподобились это сделать. Подогнали стремена под ноги Раиса, и подали ему в руки дорогую, с разукрашенной ручкой камчу...
   Конь, молча сносил возню вокруг себя и снисходительно отнёсся к неуклюжему седоку. Он отозвался на посыл повода и пошёл шагом по двору.
   Рыжий не протестовал. Зачем?
   Но вдруг эта нелепость, что едва сидела у него на спине, стегнула его камчой. Рыжий вздрогнул, и от неожиданности остановился. Удар не замедлил повториться.
   Рыжий замотал головой и фыркнул, но не сделал ни шагу, и камча, засвистев, обожгла ему морду. Такого унижения он уже стерпеть не мог - и вот его мощное тело уже взвивается на дыбы, стряхивая с себя человеческое недоразумение.
   Раис свалился на утоптанную землю двора, и чудом не свернул себе шею, но на этом его беды не кончились, взбешённый конь повернулся к нему, и уже взвивался на дыбы, явно норовя опустить, свои кованые копыта на голову Раиса.
   Откуда прыть взялась, в этом рыхлом толстом тельце - на четвереньках, со скоростью ящерицы, Раис нырнул под стоящую арбу. Рабочие, в испуге разбежались кто куда.
   Рыжий метался по двору, окружённому высоким дувалом, как разъяренная шаровая молния, снося всё на своем пути.
   Но, работники, отойдя от первого испуга, всё-таки его поймали, и скрутили верёвками так, что он не мог даже голову повернуть.
   Раис, визжа и брызжа слюной, бегал вокруг Рыжего, и вымещая злобу за недавнее унижение хлестал его камчой.
   Конь понял - не вырваться! И он оставил попытки это сделать.
   Но обречённой, его позу, назвать было ни как нельзя. Он стоял с гордо вскинутой головой И только дрожь проходила по шкуре от каждого прикосновения плети.
   Камча была не простой - это было изощрённое орудие пытки. Сплетённая из конского волоса, остяками к рукояти и свинцовыми шариками на конце, она рвала шкуру коня, глубоко врезаясь в тело. И от каждого удара ошмётки плоти и капли крови разлетались вокруг, конь же из рыжего, становился черным.
  
   Странная метаморфоза, не правда ли? Рыжая шкура и красная кровь, а вместе чернота... Со шкуры она потом смоется, а вот в душе так и останется мрак, как черный лёд - холодный и тяжёлый....
  
   Хорошо, что у Раиса сил было не много, и он быстро устал, а то Рыжий, просто бы, истёк кровью.
   - Позвать ветеринара! Кастрировать эту скотину неблагодарную! - развалясь на курпаче заорал Раис, - а мне чаю и полотенце!
   Пока Раис оттирался от крови, приехал ветеринар.
   Осмотрев коня сказал, что кастрировать его можно, только надо перевязать - задние ноги близко больно связаны, не подлезть.
   Было дано указание работникам, и те кинулись исполнять волю господина.
   Раис же с ветеринаром наблюдали за происходящим прихлёбывая душистый чай из разукрашенных пиал.
   Рыжий безучастно воспринимал происходящую вокруг суматоху, и работники подумали, что опасаться больше не чего - характер коня обломали, и можно особенно не остерегаться.
   Но Рыжий, отнюдь не намеривался сдаваться. И как только задние ноги были освобождены, его копыта взметнулись вверх и двум работникам, оказавшимся на их пути, их блеск был последним видением в жизни.
   Одному кованым копытом снесло пол головы, а другому сломало грудную клетку.
   У Раиса из рук выпала пиала с горячим чаем, прямо на колени, но он, даже этого не почувствовал.
   Ветеринар от страха начал икать.
  
   Конь же, стоял сверкая злыми глазами из под опухших и окровавленных век, всем своим видом давая понять - что он не покорился, и не покориться ни когда!
  
   Пришлось вызывать милицию.
   Следователь был русским, что очень раздражало Раиса - приходилось говорить на русском.
   Но, как не удивительно, всё кончилось мирно и следователь оказался сговорчивым. Даже присоветовал не стрелять коня а, пусть и за небольшие деньги, продать геологам, как племенного жеребца.
   - Ты, Раис, больно внешний вид ему попортил, за дорого его теперь ни кто не возьмёт, да и молва о его злобе полетит впереди него. Так что, выбирать особо не из чего - только геологи всякую падаль покупают.
   Хочешь, договорюсь? У меня там друг работает.
   А пристрелить, конечно можно, только, что ты то от этого выиграешь? Мясо у него жёсткое - он же, конь со скачек - одни мышцы.
   - Вай, какой умный! И, что, геологи, правда, возьмут?
   - Возьмут.
   - Хорошо, конечно, но кто его туда доставит? Мои работники наотрез отказались к нему подходить.
   - Ну если немного заплатишь, я отвезу, ну и машина, конечно, за твой счёт.
   - Вах! Вах! Сплошное разорение! Вот купил на свою голову! За что Аллах покарал?
   - Не хочешь, как хочешь, я пошёл.
   - Эй, дорогой! Ну что ты такой обидчивый? Заплачу, я заплачу, только уведи этого шайтана, это порождение шакала с моего двора!
  
   Этот следователь, показавшийся бы кому-то крохобором, на самом деле, давно работал в Средней Азии, и очень хорошо выучил менталитет местного населения.
   По-другому вести себя было бы нельзя - не поняли бы.
   А коня, он просто пожалел.
   Сам он, из уральских казаков. Всё свое детство провёл с лошадьми. Понимал и любил их.
   Попав во двор, оценил ситуацию и людей.
   Вся сцена, не надо пересказывать, была на виду.
   - Раиса бы пристрелить, а не коня, - подумал глядя на мертвецов и избитого коня следователь.
   Коня же, даже превращённого в кусок кровоточащего мяса, оценил сразу. И не позволила душа казака погубить такого красавца.
  
   Так, благодаря доброму человеку, Рыжий остался жив.
   Он, конечно, не мог понять всего происходящего, но понял одно - не все люди одинаковые, но, почему-то, плохих больше...
  
   Табун, в который он попал, мало походил на тот, в котором ему приходилось бывать до этого.
   Лошади маленькие, лохматые, грязные, со сбитыми спинами. А ещё в табуне не было совсем жеребцов. Даже поспорить не с кем.
   Но первое время ему было не до этого.
  
   Когда его избитого привезли сюда, местный ветеринар хотел промыть и смазать его раны, но Рыжий не дался.
   Тогда, привёзший его следователь, и его друг загнали его в маленький загон для стрижки овец, и вымыли его струёй воды из шланга, затем, когда Рыжий немного обсох, прикрепив на палку щётку начали его мазать креозотом, как маляры, красят забор.
   Вот если бы ещё "забор" не брыкался...
  
   - Ну и зверя, ты мне привёз! И что я с ним буду делать? Ведь, не дай Бог, кого в поле убьёт!
   - Зато какие жеребята будут!
   - Да, жеребца надо было. А то, в том году, последний сдох.
   - Ну, а я о чем?
   - Жеребята, это конечно хорошо... Ладно, поживём - увидим!
  
   Старательно вымазав Рыжего, они запустили его в стойло для больных лошадей, и ночь Рыжий простоял там. Дремота одолела его и он, от усталости и потери крови, заснул.
   На утро его выпустили в поле, к табуну.
   Сил у Рыжего не было совсем. Любое движение приносило боль.
   Это хорошо, что его вчера намазали этой вонючей, до невозможности, жидкостью - она не давала образоваться на ранах жёсткой корке, да и мухи не досаждали. Шатаясь и прихрамывая, он потихоньку пошёл к траве.
  
   Следователь, спасший Рыжего, приезжал ещё несколько раз. И каждый раз они со своим другом и ветеринаром загоняли Рыжего в загон, и в начале мыли, а потом опять мазали креозотом.
   - Смотри-ка, а он оказывается умная скотина, - заметил конюх старательно замазывая раны на крупе Рыжего - больше не брыкается.
   - Я ж тебе говорил, что не дурак он. Попал к дураку и самодуру...
   Я узнал откуда он. Этот коняка выступал в скачках, и первые места занимал.
   - А что ж его списали?
   - Да его жокей погиб?
   - Что, на скачках сбросил?
   - Нет, что ты! Говорят, они, с жокеем со своим, душа в душу жили. А жокей под машину попал. Другого найти не смогли. Конь затосковал, а умного человека видно не нашлось - не смогли подобрать ключик к характеру. Отправили на пастбище, а там волки ему переднюю ногу подрали. Вот и списали его насовсем в табун, как производителя. Он ведь, страсть, как хорош! А? Ну правда, ведь хорош?!
   - Хорош, хорош... Ну, а как он у этого Раиса-то очутился?
   - Как, как... А то ты не догадываешься, как!
   Да что об этом говорить! Хорошо, что моё дежурство было, а то угробили бы такого красавца!
  
   С каждым днём Рыжему становилось лучше. Могучий организм, закалённый тренировками, побеждал болезнь и через месяц, только шрамы на крупе напоминали о прошлом. А ещё через месяц, шрамы начали зарастать новой шерстью, но росла она уже не так как прежде, а под разными углами, и от этого круп его стал полосатым. А на солнце эти полосы играли всеми оттенками красного цвета, что придавало коню неимоверную красоту.
   - Ты смотри-ка, и правда красный конь! - восхищался им, приехавший в очередной раз, следователь. - Вот гриву бы ему ещё помыть и вычесать.
   - Ага, вычесать... Ты, знаешь, пусть уж он нечесаный бегает. Нам не на выставку. Он ведь, скотина, так к себе ни кого и не подпускает.
   Правда умница редкостный!
   Представляешь, подковать его надо было. Загнали его в загон. Он думал - мыть будем - стоит смирно. А как увидел незнакомого человека, чуть загон не снёс, вместе с нами и с навесом.
   - Ну и что, так и не подковали?
   - Подковали! Представляешь, коваль наш и на ипподроме работает. Это ему в голову мысль пришла, - "К ипподромовским лошадям, я всегда в фартуке подхожу".
   - А что у нас не одеваешь? - Спрашиваю его.
   - Так, чё, у вас то его одевать, я ж у вас в спецовке работаю, - отвечает.
   Одел он свой кожаный фартук, и пошёл. И что ты думаешь, эта рыжая скотина, вначале злобно зыркал на него, а потом, когда понял, что его действительно подковывают, даже помогать ковалю начал. Представляешь, коваль ему копыто зачищает, а копытище-то, ой-ё-ёй, не может он его в низу обработать, и говорит: - "подними ногу повыше!". И этот зверюга, как пай мальчик, ножку повыше поднимает, глазом косит - достаточно ли поднял? И еще поднимает!
   Нет, ну ты представляешь! А потом видит - не удобно ковалю - ножками переступил, и чуть вывернул копыто! А после ковки, видел бы ты! Он, представляешь, коваля благодарил - кланялся ему! Это был цирк!
   - А я, что тебе говорил - он умница! Дуракам, да зверям, в человечьем обличие только попался.
   Подожди вот немного отдохнёт, забудется весь кошмар с ним приключившийся, и станет более покладистым. Тихоней он не будет ни когда, об этом можно, даже не мечтать - характер не тот, но договориться с ним будет можно.
   А уж кого полюбит, тот счастливым человеком будет. Ведь, эта зверюка, преданней собаки будет, а с его умом... О лучшем товарище и мечтать не надо!
   Эх, жаль, мне лошадь не положена! Я бы его себе взял....
  
   Прошла зима, хоть она в Таджикистане и теплая, но всё равно - зима. Солнце стало теплее, буйно пошла в рост трава.
   Кони на пастбище отъелись, бока их залоснились. Поджили сбитые прошлым летом лошадиные спины.
   Однажды весь табун загнали в загон. Молодые протестовали, старые же знали последствия и молча жевали предложенное сено.
   Рыжий молча изучал обстановку. Для него всё было не понятно.
  
   На следующий день в лагере появилось много машин, приехали незнакомые люди.
   Рыжий занервничал. Он бегал по загону кругами, и время от времени подходил к изгороди и принюхивался, как будто хотел по запаху определить - исходит ли какая либо угроза от приехавших.
  
   А приехавшие были начальниками геологических партий и приехали они за лошадьми.
   Начинался полевой сезон.
   Лошади в табуне были разные, и чтобы было ни кому не обидно проводилась жеребьёвка - на бумажках писали номер лошадей и кидали в мешок. Мешок пускали по кругу, и каждый из начальников вытягивал по одной бумажке. Так продолжалось до тех пор пока мешок не опустеет. Но некоторые из начальников, заканчивали жеребьевку раньше - партии были маленькие и им не требовалось большое количество лошадей.
  
   Когда в этот раз жеребьевка закончилась, к старшему конюху подошёл один из начальников.
   - Слушай, у меня в этом году, самый большой табун. Давай с нами, а? А то ведь наберём мальчишек с кишлаков - не справятся. А мы в этом году на Памире работаем, район сложный.
   Поехали, а? "Высокогорные" большие и так далее... Тебе ж всё равно с кем ехать...
   - Ладно, но я с довеском.
   - Что, сына хочешь взять? Так бери, не запрещаем...
   - Сына у меня нет. Я коня хочу ещё одного взять.
   - Не понял, мы что не всех разобрали?
   - Нет, не всех. Остался племенной жеребец.
   - Да, ты ни как сдурел - в горы, к седельным лошадям, жеребца! Нет, правда, сдурел! Он же работать не даст, так и будет за кобылами бегать. Весь табун разгонит! Был у меня один раз такой, ох, и намучались!
   - Ты хочешь, чтобы я поехал с вами, и коваля взял с собой?
   - Ну?
   - Значит ты уверен, что я лошадей знаю и умею с ними обходиться?
   - Ну...
   - Так вот, жеребца я беру под свою ответственность. Да и не будет с ним проблем. Он умница. И табун держать умеет.
   - Ну, ладно, покажи мне это чудо, за которое так заступаешься.
   - Пошли.
   Около изгороди к которой они подходили как раз стоял Рыжий и раздувая ноздри принюхивался к человеческому жилью. Увидев подходивших людей, вскинул голову, и летящей походкой пошёл вдоль забора, удаляясь от людей.
   - Какой красавец! - восхитился начальник. - Вот бы поездить на таком!
   - Вот это и есть - тот самый. А вот, насчёт, поездить - забудь. Убьёт!
   - Что, не объезженный? У тебя, и не объезженный?
   - Заезженный...
   - Это как?
   - Вот так! Насолили ему люди столько, что в зверя превратился. Потом расскажу. Если возьмёшь нас, время много будет...
   - Ну ладно, под твою ответственность. Только, слушай, что-то я на нём тавра не видел. Потеряется, как искать будем? Ты, тавро-то поставь, я за него деньгами отвечать не хочу.
   - Ладно, сегодня сделаю.
  
   И конюх, мечтавший подружится с Рыжим, навсегда потерял эту возможность.
   А Рыжий, потерял своё имя. Он теперь - 51-й, просто номер...
  

ПУТИ ГОСПОДНИ НЕИСПОВЕДИМЫ...

   Рыжий ещё раз оглядел сай, и повёл, свой небольшой табун к западному склону. Там, он видел по траве и кустам, гулял ветер, а это значит будет меньше мух и слепней, да и речка, делавшая поворот, намыла мягкого грунта и там, обильной зеленью, буйствовали травы.
   Люди разбивали лагерь, и собирали дрова для костра.
   По тому, что люди взялись распаковывать вьючные сумы, Рыжий понял - это конечный пункт назначения. А это значит, завтра ни куда не погонят, и нужно оглядеться и освоиться в этой долине.
  
   На утро с неба свалилась очень шумная машина - вертолёт. Из неё вышло много людей и вынесли много всяких тюков, ящиков и коробок.
   Вертолёт прилетал ещё трижды, и всё привозил и привозил всякий груз и людей.
   К вечеру, в горном саю, уже был целый палаточный городок.
   Готовилась пища, слышался смех и песни.
   Конюх не забыл про лошадей. В одном из вертолётов привезли пшеницу, и конюх, насыпав её в торбы, пришёл угостить лошадей. Старые лошади знали что это, и доверчиво, с охотой подставляли головы, для того чтобы им повесили торбу. Молодые косились, и не давались по началу, но слыша как аппетитно хрустят пшеницей старые, и чуя вкусный запах, не устояли и тоже подставили головы.
   Один Рыжий, даже близко к себе не подпускал.
   Конюх, так и этак, попытавшись вновь завоевать его доверие, вконец понял тщетность своих усилий, и отступился. Но оставить Рыжего без пшеницы не смог - ну, нравился ему этот гордец!
   Принёс таз и сыпанув в него зерна отошёл на почтительное расстояние.
   Но Рыжий, покосившись на таз, молча развернулся, и пошёл вверх по саю.
  
   Далеко за полночь люди угомонились.
  
   Следующий день начался с того что лошадей пригнали ближе к лагерю и люди, стали выбирать лошадей. Рыжий не понимая, что происходит, нервно бегал по кругу вокруг лагеря. Но люди не делали его подопечным ни чего плохого, они подходили и отводили в сторону понравившуюся лошадь и надевали седло.
   Что такое седло, Рыжий знал, поэтому успокоился, встал в тени под скалой и молча наблюдал, что будет дальше.
   Разобрали почти всех лошадей. Остался хромой мерин и две жерёбые кобылы.
   Люди оседлав лошадей разъехались в разные стороны. Рыжий попытался было бежать за первой парой, но был остановлен окриком конюха.
   - Эй, ты куда? А ну, стой! - конюх выбежал ему на перерез и замахал руками.
   - Не хочешь ходить под седлом, будешь в лагере сидеть. Ишь, разбежался!
  
   К вечеру люди вернулись. Расседлали усталых лошадей и отпустили их пастись.
   Конюх осмотрел им спины и опять накормил всех пшеницей.. Рыжему, тоже предложил, но тот, опять ушёл.
   На ночь Рыжий отвёл свой табун выше по саю, там была прекрасная трава, к утру привёл всех в лагерь.
  
   Так начались рабочие будни.
   Рыжий исправно выполнял роль вожака, что очень устраивало людей - не было надобности охранять табун и кому-то водить его ночью пастись. Поэтому к Рыжему, с каждым днём, относились всё благожелательней и даже его нелюдимость воспринималась как должное.
   Прошёл месяц.
   Лагерь несколько раз, переносили с места на место, продвигаясь всё выше, в горы вслед за тающими ледниками.
   В один из дней прилетел очередной вертолёт с грузом и людьми. Но большинство из них к вечеру, улетели на этом же вертолёте. Осталась одна молоденькая девчушка.
   Её встретили, как старую знакомую, помогли поставить палатку. И долго тормошили расспрашивая о чем-то.
   Потом повели к лошадям.
   - Вон, видишь каурого мерина? Он свободен. Ещё, вон - серая в яблоках кобыла, и вон та гнедая.
   - Ребята, вы что издеваетесь, да? Мерин - на полдороге, если не раньше, ляжет. А кобылы же на сносях, на них же подпругу не затянешь! И что, других совсем нет?
   - Ну почему нет. Вон видишь, жеребец стоит?
   - Красный с золотой гривой? Такой красавец и ничей!?
   - Ага! Красавчик..., мать его!
   - Что так?
   - Не даётся он ни кому, даже конюху. Тухтарыч, по первости, пробовал к нему подступиться - чуть копытом не получил. Так что не лезь - убьёт!
   - Ну ладно, у меня неделя на акклиматизацию есть, что ни будь придумаю.
  
   Рыжий, наблюдавший этот разговор, мало что понял из произнесённых слов, но видел какими глазами смотрела на него девчонка. Чем-то понравилась она ему. А ещё в глазах у неё стояла такая же боль, что и у него. Она только виду не подавала. Гордая!
  
   На следующий день, когда все разъехались по маршрутам девчонка пришла к нему.
   - Ну, здравствуй, Красный Конь! Давай знакомиться. Я - Света, а тебя, интересно, как хозяин называл? - девчонка присела на корточки в метрах десяти от него и молча его рассматривала.
   - Ты не против, если я, тебя, буду звать Рыжим, а?
   Услышав своё имя, звучавшее когда-то из уст любимого хозяина, Рыжий вскинул голову.
   - Ты, что, и правда - Рыжий? Вот здорово. Даже не думала, что угадаю!
   - Слушай, Рыжий, давай дружить, а?
   Девчонка достала из кармана широкой юбки кусок чёрного хлеба, положила на камень.
   - Возьми, я тебе принесла. Конюх говорит, что ты пшеницу не ешь из гордости. Но так ведь нельзя. Ты так скоро форму потеряешь, и быстро превратишься в клячу.
   Иди, иди. Ешь! Я отойду. Да и чего тебе меня бояться? Ты, вон какой большой!
   Светка отошла от хлеба, и присела на камень в метрах пяти.
   Рыжий, прядая ушами. Внимательно слушал её и наблюдал за её действиями.
   Ветер дул в его сторону, и приносил с собой сладкий аромат черного хлеба. Рыжий, аж зажмурился.
   - Ах, как вкусно пахнет! Когда-то хозяин часто баловал его таким лакомством. Рыжий вспомнил аппетитный хруст соли на зубах, и ноги сами понесли его к лакомству.
   Косясь на девчонку, он осторожно прихватил хлеб.
   - Ах! С крупной солью, как хозяин приносил... - Рыжий, зажмурившись от удовольствия, жевал хлеб.
   - Откуда эта девчонка узнала его имя, и хлеб принесла, такой, какой надо? Может, правда, с ней подружиться? Да, и скучно без работы...
   - Хочешь ещё? - голос девчонки прервал его раздумья.
   Рыжий открыл глаза и внимательно посмотрел на девушку.
   Светка сделала шаг к нему. Он - шаг назад.
   Девушка засмеялась.
   Хорошо она смеялась, не обидно. По-доброму
   - Ну, такой большой, и такая бояка. - она достала из кармана ещё один кусок хлеба и вытянула с ним руку.
   - Рыжий, ты же умница, ты понимаешь, что я тебе не причиню зла. Рыжий, ну сделай мне одолжение, возьми хлеб.
   Рыжий стоял и слушал голос девушки. Ему нравилось, как она произносит его имя. Но подойти? Нет! Ни как он не мог осмелится сделать шаг на встречу ей.
   Этот шаг сделала Светка.
   Рыжий дернул шкурой, и чуть переступил копытами, но остался на месте.
   Девушка сделала ещё шаг.
   Рыжий, чуть вскинул передние ноги, и фыркнул.
   Светка вздрогнула, - ты, что, пугаешь меня, да? Так я и так боюсь. Мне про тебя столько порассказали, что поджилки трясутся! - продолжая говорить, она сделала ещё шаг, и хлеб, в её протянутой руке, оказался перед самой мордой Рыжего
   Рыжий вскинулся на дыбы и заржал.
   Но, пигалица, стоящая под его нависшими копытами, не сделала ни шагу. Её вытянутая рука дрожала, стряхивая соль с ломтя хлеба. Сама же она втянула голову в плечи и зажмурилась.
   И Рыжий, глядя на неё, понял, что не сможет он опустить свои копыта на это хрупкое существо. Эта девочка его друг - единственный друг! Он, чуть переступив задними ногами, развернул своё могучее тело и с гулом опустил свои копыта в метре от девушки.
   Светка, всё стояла с закрытыми глазами, и боялась пошевелиться. Тогда Рыжий подошёл к ней сам, и ткнулся мордой, ей куда-то в шею.
   - Ну ладно! Ну ты чего? - тихонько, не разжимая зубов заржал, Рыжий, - и опять, ткнулся в её в плечо.
   Теплые руки обвили его морду.
   Рыжий, от неожиданности, дернул головой. Девушка выпустила его, и погладила ладошкой по носу, на другой протягивая хлеб.
   - На, Рыжий. Ах, ты Рыжий, Рыжий...
   Рыжий жевал хлеб, прислушивался к её словам и млел от ласковых прикосновений её рук.
   - Как это приятно, когда тебя гладят! Расчёсывают пальцами спутанную гриву, и поправляют чёлку. - Рыжий положил свою массивную точёную голову девушке на плечо, она обняла его. И он больше не вырывался. Ему было приятно...
  
   Они стояли одаривая друг друга теплом, которое, разливаясь по телу, приносило успокоение душам. Это тепло, как ласковая собака, зализывало раны и разглаживало шрамы нанесённые этим двум невинным душам, ветром судьбы, и давало силу на преодоление дороги жизни, и надежду, что дорога эта не будет уж столь терниста. А самое главное, что у каждого из них есть друг, с которым можно вот так постоять и помолчать, или преодолевать преграды, это уже не столь важно - они нашли друг друга. Конь и хрупкая девушка...
   Так началась их дружба.
  
   - Ты что тут делаешь! Нельзя к нему подходить! - Раздался окрик от палаток.
   Рыжий и Светка вздрогнули, и открыли глаза. К ним бежал, размахивая руками, конюх.
   Конь всхрапнул и, оттирая Светку себе за спину, сделал шаг вперёд. Он злобно заржал и начал бить копытом - всем своим видом показывая, что девушку он в обиду не даст!
   Конюх остановился, и переводя дыхание слегка нагнулся, а потом рассмеялся.
   Он смеялся долго, до слёз.
   Светка подошла к Рыжему и прижавшись к его боку обняла коня за шею.
   - Рыжий, ты что-нибудь понимаешь? - обратилась она к коню. И тот, как будто и правда понявший её вопрос, насмешливо фыркнул и замотал головой.
   - Нет, вы только на них посмотрите! Спелись! - хлопая себя по бокам руками воскликнул конюх. - Красавица и чудовище! Ой, не могу!
   Рыжий фыркнул.
   - Ах! Простите, Ваше благородие! Вы тоже красавец! - продолжая смеяться, воскликнул конюх.
  
   Привыкший беспрекословно выполнять все приказания своего бывшего хозяина, Рыжий сейчас с удовольствием выполнял всё, что говорила ему девушка.
   Смотря на то, как старательно он держит на весу ногу, для того чтобы Светка натёрла ему копыто воском, так как у девушки не хватило бы силы удержать его ногу на своём колене, как это делают все конюхи, умилялся весь лагерь.
   Светлана перевела на него почти весь свой запас шампуня, отмывая ему гриву и хвост, вычесала их. Она заказала вертолётчикам щётку и скребок, и отдала на это все свои деньги, взятые с собой в поле.
   И её труды были не напрасны, через неделю Рыжего было не узнать. С вымытой и расчёсанной гривой, вычищенный до блеска, с натёртыми воском копытами, на фоне гор он был пришельцем из героического эпоса - прекрасным богатырским конём.
   Что самое интересное, конь и сам это сознавал - его голова и до этого-то, не склонённая покорно, теперь гордо возвышалась над табуном. Его взгляд, некогда мрачный и злобный, заискрился дружелюбием и благородством.
   Главный геолог, увидев как Светка чинит седло и пытается вычистить старую попону, сделал девушке и коню подарок - новое седло.
   Конюх, порывшись в своих запасах, нашёл не новую, но очень красивую и удобную уздечку.
   Светка очень обрадовалась подаркам, единственное - попросила конюха убрать мундштук с уздечки.
   - Да, ты, девка, совсем сдурела! Ты с ним, и с мундштуком-то вряд ли сладишь, у него же шея, взрослому мужику не обхватить.
   - Ну, и какая тогда разница? С железкой во рту или без неё, он всё равно, если захочет меня не послушаться, сделает это с лёгкостью, так зачем же тогда делать ему неприятно?
   - Ты, и правда, дура! Всегда и все уздечки с мундштуками! Не нами это придумано! Ничего неприятного для лошадей в этом нет!
   - Да что Вы говорите? - иронично, растягивая слова, проговорила Светка.
   - Кандалы тоже не нами придуманы, и их носит определённая категория людей. Они же, по Вашей логике, не могут быть, неудобными? Почему же Вы их не носите?
   - Он же тебя сбросит, кретинка! - вмешался начальник одного из геологических отрядов.
   - Что же он меня не сбрасывает когда я, вообще, без седла и уздечки на нём езжу, а? Да если бы он захотел, он совсем бы меня не подпустил! А сейчас - мы с ним друзья, а друзей не принуждают к покорности! Он добровольно мне подчиняется, и я ему не буду делать неприятно! Понятно?!
   Рыжий наблюдавший эту перепалку со стороны, видя возбуждение девушки, подошёл поближе. Когда же Светка, от возмущения повысила голос, конь подумал, что ей угрожают и, злобно сквозь зубы заржав, пошёл на обидчиков.
   Светка едва успела его перехватить повиснув на могучей шее.
   - Рыжий, миленький, не надо! Всё хорошо!
   Конь остановился и, косясь то на Светку, приглаживающую его ставшую дыбом гриву, то на мужчин, оценивал обстановку.
   - Всё хорошо! Это мы так, просто поспорили. Мне ни кто не угрожает. Это они думают, что ты, меня убьёшь. А я ведь знаю, что это не так! Ты самый хороший - гладя Рыжего, приговаривала Светка. - Иди, гуляй. Я договорюсь. Ну, будь умницей - гуляй! - Девушка шлёпнула ладошкой по шее коня.
   Рыжий, ткнулся в неё носом, и посмотрел в сторону мужчин, как бы говоря, - "Ладно, я пойду, но ты, в случае чего, позови..."
   - Ладно, ладно. Иди. - девушка погладила ему морду. Иди, всё хорошо.
   Конь развернулся и шагом пошёл в сторону реки.
   - Рыжий! Стой! - приказала Светлана.
   И Рыжий остановился.
   - Ты где опять колючек нахватал? - Догнав коня, пеняла ему Светка, выбирая колючки из роскошного хвоста. Конь, повернув голову, наблюдал за процедурой, и кивал головой.
   - Чего киваешь? Прощенья просишь? Ладно, ладно.... Ну, вот и всё. Иди, гуляй! - И Светка ладошкой хлопнула Рыжего по задней ноге.
   Мужчины, знавшие нрав Рыжего, аж зажмурились, видя такую бесцеремонность и неосторожность в обращении с жеребцом, - копыто на этой ноге, было, явно больше головы девушки.
   Но конь, это похлопывание, расценил, как ласку, он, благодарно тихо заржав, продолжил свою дорогу.
  
   Многие думают, что лошади могут только громко ржать, а больше молчат, но это совсем не так. Лошадиный язык многообразен, и наделён эмоциями. Помимо, всем знакомого, ржания, лошади могут ржать, не разжимая зубов, получается намного тише и не совсем ржание. И у этого звука очень много оттенков - от нежного и ласкового, до - злобного, когда лошадь обнажает, как собака зубы.
   Лошади могут фыркать, и это тоже своего рода выражение чувств - от насмешки до - отрицания.
   Лошади могут храпеть - это выражение злобы или страха...
   В общем, лошадь, которую большинство людей считает безмолвным созданием, таковым не является.
  
   Через неделю Рыжий и Светка отправились в свой первый совместный маршрут.
   Маршрут был не обычный. - На протяжённом отрезке горного разреза, очень перемешанного тектоническими подвижками, нужно было собрать и задокументировать, с четкой привязкой к местности, большое количество образцов.
   Отправились на место сразу несколькими отрядами, с рабочими набралось человек пятнадцать. Дорога была дальняя, и не из лёгких.
   Лошадьми можно было добраться только до определённого места, а дальше нужно было подниматься ещё километра полтора-два по почти отвесному склону. Лошадей же оставляли одних перед склоном.
   Обратно придётся возвращаться по той же дороге, а это километров семь. Ни кому не хочется идти в лагерь пешком, поэтому все привязали своих лошадей, что бы те не ушли. О другом люди не задумывались.
   Светка, посмотрев на небольшое плато, поняла - что сейчас здесь тень и холодно, даже рука к молотку примерзает, но как только солнце поднимется выше - здесь будет пекло. Привязанные же лошади не смогут даже отойти в тень, или пойти напиться, к бурлящей под склоном речушке. Поэтому, расслабив подпругу и закрепив узду, чтобы она не попала под ноги коню, она отпустила Рыжего вольно пастись.
   Увидев такое, в адрес Светланы посыпались с разных сторон реплики:
   - Ты чего делаешь? В лагерь пешком, что ли пойдёшь?
   - Каким бы умным он не был, он всё равно скотина!
   - Привяжи! Не создавай проблем ни себе ни нам! - Гаркнул, Александр Иванович.
   - Отвяжитесь от девушки! - вступился за Светку главный геолог.
   - Она со мной пойдёт в маршрут, и я, за неё отвечаю! А то, ишь, сколько командиров нашлось! - и, наклонившись к Светке, уже шепотом, - Пойдёшь?
   - С вами, Анатолий Сергеевич, пойду! - так же шёпотом ответила девушка.
  
   Главный геолог, появился в партии только в прошлом году в разгар полевого сезона. До этого он несколько лет отработал по контракту в Афганистане.
   Старшее поколение геологов его знало, многие являлись его бывшими сокурсниками по университету. Молодые же с ним были плохо знакомы.
   Светлане повезло в прошлом году, когда он взял над ней шефство. Благодаря Анатолию Сергеевичу, она написала хороший диплом и прекрасно защитилась.
   До того, как ему появиться в партии, она, как техник-геолог, картировала разрезы канав и шурфов, и отбирала пробы. Работа до отупения не интересная, но это бы полбеды. Беда же была в том, что ей приходилось быть начальником у канавщиков.
   Первое время, было очень трудно, и даже не столь трудно, сколько страшно общаться с такими людьми, да ещё пытаться командовать ими.
   Геологи, дав ей в помощники студента географа, приехавшего на практику, откуда-то с центральной России, и свалив на её плечи, столь неприятную для себя работу, вообще самоустранились, оставив её один на один с этими проблемами.
   Парень студент работать не хотел, в принципе. Как он сказал, - работают только дураки, а он приехал отдыхать. Ни каких рычагов воздействия на студента у Светки не было, и ей приходилось самой, и пробы отбирать, и на лошадей вьючить, и шлихи промывать в холодной горной воде.
   Проба на промывку насыпается в мешок и весит 12-15 килограммов, чтобы её навьючить на лошадь нужно, один мешок связать в пару с другим, и перекинуть через седло, то есть поднять вес, около тридцати кг. на уровень своей головы. Таких проб за день нужно взять не менее десяти. У Светки к концу дня спина не разгибалась, руки от тяжести просто сводило судорогой, а от холодной воды и грязи по рукам пошли цыпки, и трескалась кожа между пальцами. Даже крем никакой не помогал. Но, напросившись в поле, она не могла отказаться от этой работы - гордость не позволяла.
  

СВЕТКА

   И вот Светка уже в вертолёте. Ей верится и не верится, что она летит туда куда так хотелось ей попасть. Место её желания, это сай, если уж сказать точно, то не сам сай, а геологическая партия, которая расположилась в этом месте.
   Вертолёт летит по глубокому ущелью. Его гул многократно повторяют и передают, как по эстафете горные вершины. Они ещё все в снегу. Там в низу, в долине, уже вовсю правит среднеазиатское лето. Отцвели фруктовые деревья, и в воздухе стоит запах перегретого лёсса и горячего асфальта. От жары, кажется плавиться даже воздух, плывя маревом по дорогам, в общем, обычное лето для Таджикистана.
   Тут же, в часе лёта от города, май - это ранняя весна, и чем выше в горы, тем меньше зелени и больше снега и льда.
   Между скальными вершинами, в ущельях, а по-таджикски - саях, бегут речки. По своим масштабам они не велики, самые широкие, да и то уже ближе к устью - десять - пятнадцать метров, обычно же это от 1 до 5 метров, по российским понятиям это ручей. Но здесь - это речка, и какая речка! Не всякую такую речку перейдешь вброд на лошади, а своими ногами, и совсем уж жуткое дело, а особенно по весне. Страшны и неукротимы эти горные речушки. Они с грохотом и ворчаньем ворочают такие каменные глыбы, какие и мощнейшему бульдозеру не сдвинуть с места. Поэтому и не поворачивается язык назвать эти реки ручьями или речушками - это грозный горный поток. Питаемые вечными ледниками они не усмиряют своего пыла ни летом, ни зимой, а уж весной, в момент интенсивного таяния снега, они превращаются в бешенные шумные потоки воды и камней. Иногда, лавина снега, или осыпь камней перегораживают путь реке, и тогда может случиться большое несчастье - вода, накопившись у завала, прорвет природную плотину, и уже не водой, а жидкой грязью, вперемешку с камнями обрушится вниз, и беда всему живому, что окажется на его пути, да и не живому тоже. Название этому потоку уже не река, а сель.
   Светка видела горы так близко впервые, поэтому с восторгом любовалась их белыми гривами, и обмирала, всякий раз, когда вертолёт, встряхнув воздушным потоком из бокового сая, уж очень близко прижимало к каменной стене ущелья. Но в общем-то чувство страха она не испытывала, её душа сейчас пела и ликовала. И было от чего ликовать - она добилась своего! А это было, ох, как не легко...
  
   В начале в техникуме.
   Девчонкам задолго до преддипломной практики сказали, что бы они искали себе место сами, с тем, что бы их после окончания учебы взяли на это место на работу. Девчонок брали на работу не охотно, и дирекция техникума заранее старалась обеспечить им место, а себе облегчить жизнь.
   Поговаривали, что скоро девчонок на геологический факультет принимать не будут совсем. Их и сейчас-то было 2-3 на каждом курсе из сорока учащихся.
   Конечно на практику девчонок - геологов дирекция могла и сама распределить, и их бы взяли, куда деваться - закон, но вот примут ли их на работу.... Тут гарантии не было ни какой. Поэтому-то и нашли такое "соломоново" решение. И почти во всех случаях дело устраивалось.
   Светка написала в экспедицию, которая работала на Гиссаре и Памире. Экспедиция была большая, богатая с обширной и трудной территорией работ. Светка наивно предположила, что в такой большой экспедиции ей найдётся местечко, она согласна хоть кем - только в горы.
   Что побудило начальника экспедиции дать ей вызов, лучившееся ли искренностью письмо о желании работать в горах, а может просто нехватка рабочих рук, но вызов ей пришёл. Пришёл тогда, когда Светка уже была на грани отчаяния.
   Как она ликовала!
   Это была её первая победа.
  
   В тот момент, когда чемоданы были собраны и билеты куплены, обрушилась ещё одна неприятность - предприятию, к чьему ведомству относился техникум, срочно потребовался лаборант в петрографический кабинет. У Светки по петрографии стояла в зачётке постоянная пятёрка. И естественно выбор пал на неё. Она любила этот предмет, и приди это предложение до вызова, она бы с удовольствием согласилась, но сейчас, после одержанной победы, всё её существо воспротивилось, ведь мыслями и чувствами она уже была в горах. Чего ей стоило отбиться от этой чистенькой и спокойной работы.
   Спасла её Ларка - сокурсница.
   Лариса петрографии не любила и не знала, неизменную тройку ей ставили в зачетку, после энного количества пересдач, да и то не потому, что она что-то усвоила, а просто преподавателю надоедало это бессмысленное дело. Но в данном случае у неё был свой интерес - предприятие лаборанта оставляло работать, с очень неплохой зарплатой, и обеспечивало квартирой, а это для Ларки перевешивало всю её не любовь к петрографии, тем более что беспечная Лариса, понадеявшись на "авось", ни куда не писала и естественно вызова не получила. Дирекция техникума, взвесив все "за" и "против", исхитрилась подсунуть на завод в место Светланы Ларису, и все остались очень довольны.
  
   Приехав на место, Светка довольная пошла со своим направлением на работу в контору экспедиции, меньше всего ожидая подвоха и здесь. Но неожиданно возникла ещё одна проблема, и видимо не разрешимая...
   Принял её главный инженер экспедиции (больше в городе не оказалось ни кого, все уже были в поле). Он внимательно изучил все её бумаги, кивая после каждой прочитанной головой и приговаривая,
   -Та-а-ак, так, так.
   Вскидывал на неё уставшие глаза и опять опускал их к документам. Наконец он прочитал всё, поднял голову и стал рассматривать Светку, машинально складывая её документы в стопку. Взгляд его был изучающий и в то же время насмешливый.
   Светке стало не уютно, она опустила голову, и заёрзала на обшарпанном стуле.
   - Что же мне с тобой делать, а? - Сказал, наконец, инженер.
   Светка недоумённо посмотрела на него.
   - Как чего, я на работу.....
   - Это я и без подсказки прочитал, грамотный. А вот на какую работу? Тебе ведь поле подавай. Так?
   - Так.
   - А в поле я тебя отправить не могу.
   - Эт-т-то почему же?- Дрогнувшим голосом проговорила опешившая Светка.
   - А потому... - Тебе сколько лет?
   - Через два месяца 18 будет...
   - Вот именно! Через два месяца. Через два месяца и поедешь, а раньше не имею права! Понятно?
   - Но у меня же через два месяца практика кончиться... - голос Светки дрогнул и она неожиданно для себя разревелась.
   Никогда она не считалась плаксой. Даже, когда было очень больно, и то не плакала, а сейчас вот расплакалась. Слёзы капали из глаз без удержу, и Светка вытирала их по-детски кулаком, совершенно забыв, что в кармане лежит платок.
   А инженер, похоже, растерялся. Бросив бумажки, он выскочил из-за стола и схватился за графин, стоявший на окне, но он, как на грех, оказался пуст. Тогда он, взяв стакан, вылетел в дверь. Через минуту, запыхавшийся, он стоял перед Светкой и протягивал ей пиалу с чаем.
   - Ты попей, попей... Вот, воды-то вишь нет, чай вот...Ну чего ты плачешь? А ещё в горы собралась...
   Светка взяла у него пиалу и, всхлипывая, отхлебнула чая...
   Чай был настолько горяч, что остановившиеся было слёзы, хлынули вновь. Увидев это, инженер совсем растерялся.
   - Ты это чего? А?
   - Чай горячий - сквозь всхлипы выдавила из себя Светка.
   Инженер взял, стоящую на столе пиалу, и сделал глоток. Покраснев как рак, он вылетел в дверь. И по коридору загремел его голос
   - Муслим! Шайтан тебя забери! Ты что мне подсунул? Я воды просил... Ведь говорил - девочка плачет... Ну, зараза!
   Голос, невидимого Муслима, оправдываясь, что-то невнятно вторил инженеру.
   В кабинет они вошли вдвоём, и два здоровых мужика захлопотали вокруг девочки.
   Если бы их кто увидел со стороны - обхохотался бы - настолько это выглядело комично. Но смотреть было не кому...
   - Больно, да? - обмахивая Светку листком бумаги, - басил инженер, - ну перестань, а...
   Зазвонил телефон. Инженер снял трубку.
   - Да. Понял... Во сколько начнут погрузку?.... Да, да почти всё купили. Колбасы не взяли и хлеба.... Хорошо. А лепёшек простых или лаваш? Ага..., понял.... Хоп!
   Инженер положил трубку и задумчиво посмотрел на шмыгающую носом Светку. Потом, что-то решив, махнул рукой.
   - Всё, хорош реветь! Иду из-за тебя на нарушение закона. Что с тобой случиться - под суд пойду. Понятно? Завтра вертолёт. Бог, с тобой лети.
   Светка замерла от неожиданного счастья, прижав кулаки к губам.
   - Правда!? - шёпотом, боясь вспугнуть удачу, проговорила девушка.
   - Правда! Малахов звонил - командир вертолёта, они на 8 утра получили полётное задание. К нашим летят. Но сегодня с Муслимом работаете по полной - нужно купить хлеба и копчёной колбасы, и договориться на утро с в ближайшей лепёшечной, что бы к пяти утра лепёшек, штук 20 испекли - просили горячих привезти.
   - Здорово! - заулыбалась Светка, - Но-о-о,- улыбка сошла с заплаканного лица, и в глазах появилась растерянность, - купить копчёной колбасы не возможно. Я сейчас только в магазин заходила, там даже варёной и той нет. И что, если не купим колбасы, вы меня не отпустите в горы, да?
   Инженер с Муслимом переглянулись и захохотали.
   - Да кто же тебя так запугал-то, глупенькая. Вы в наш поедите, там давно всё заказано, и ждёт. Да, Муслим, если есть тушёнка, и сгущёнка, прихвати сколько дадут, а то прошлый раз не додали. И посмотри там, может что ещё ценного для ребят завезли. В поле всё пригодиться.
   - Митрич, а батареи нам для рации дали?
   - Нет. Молодец, вспомнил. Кстати - рюкзаки и молотки обещали, и фал страховочный, поспрашивай...
  
  

АРХАР

  
   С канавщиками, как не странно, она скоро нашла общий язык. И они, на сколько это было в их возможности, даже пытались помочь. Студент, в отличие от них, в наглую, загорал на солнышке.
   Продолжалось всё это в течение месяца. А потом появился главный геолог.
  
   Понаблюдав за ней два дня, он устроил разгон геологам, а студента отправил в город, снабдив очень "лестной" характеристикой.
  
   Вечером подошёл к Светке и предложил работать с ним в паре в маршрутах.
   Светка о таком и не мечтала.
   Ходить с Шефом, как называли в лагере главного геолога, было привилегией - обладая даром учителя, он охотно и много рассказывал, и щедро делился своими знаниями. Каждый маршрут был настолько интересен, что все тяготы горного перехода скрадывались, как потусторонний факт. А маршруты у главного геолога были из самых тяжёлых, часто в трудно проходимых местах, и на большой высоте.
   Анатолий Сергеевич очень любил свою работу. Был нетерпим, когда картирование проводилось "на глазок". Считал, что геолог должен посмотреть, пощупать своими руками, и только потом утверждать, что там за геологический пласт и под каким углом. От этого ведь потом зависели множественные данные - по разведке и определению количества и качества обнаруженных месторождений.
   Большинство геологов недолюбливало его за его требовательность и принципиальность. Прозвище ему дали - хромой Архар.
   Небольшого роста, жилистый, с лицом как будто вырезанным из кости и, довольно сильно прихрамывающий. В лагере он был обстоятелен и нетороплив в движениях, создавалось впечатление, что он, только-только, отказался от трости, и ходит без неё с трудом. Но впечатление это было обманчивым - ходил он довольно быстро и любые подъёмы для него были пустяком. Его сухопарое, похожее на арчу тело было выносливым, и легко преодолевало любые преграды.
   Его внешний вид не раз вводил в заблуждение новичков.
  
   Как то, очередной студент, попытавшийся поволочиться, а получивший от Светки выволочку за лень и нерадивость, позавидовал ей, в довольно резкой форме, - Тебе хорошо с Архаром, он у тебя и ходить-то не может, А мой Олор Георгиевич в такие тяжёлые маршруты ходит, и мы такие тяжёлые рюкзаки таскаем, что у меня уже в лагере сил не хватает эти образцы разбирать. Могла бы и сама их обработать.
   Светка от такого оторопела, а потом рассмеялась.
   Она хорошо знала Олора - он был всего на два года старше Шефа, но вёл себя как старик. Много ворчал, в маршруты на большие расстояния не ходил. В общем, был ленив и бездарен. И карты часто рисовал по визуальному осмотру, не поднимаясь на склон. Что повсеместно приводило к тому, что его планшеты, при совмещении, не бились с соседними территориями.
   - Хорошо, я разберу и свои и твои образцы, а ты, завтра с Архаром пойдёшь. Хорошо?
   - Он ни кого кроме тебя с собой не берёт. Ты ж у него в любимчиках! Или в любовницах, а?
   - Возьмёт. Я попрошу. А какие нас связывают отношения - тебя не касается. Если ты хотел меня оскорбить, то могу тебе сказать, что не получилось у тебя это. Анатолий Сергеевич, тот мужчина, у которого даже в любовницах ходить не зазорно. Не то что некоторые молодые да смазливые, а душонки пакостные да гнилые.
   Готовься, завтра с ним пойдёшь. Советую допоздна у костра не сидеть. А то тяжело будет.
   - Без советов обойдусь!
   - Хозяин - барин... - и Светка пошла в палатку к Шефу.
   - Анатолий Сергеевич, можно?
   - Входи. Что случилось?
   - Да нет, ни чего такого страшного не случилось. Просто хотела у Вас, на завтра, отпроситься покамералить.
   - Что так? - Шеф, с прищуром, посмотрел на Светку, - у нас вроде на послезавтра намечено. Территорию нужно доделать, и отдохнём денёк.
   - А вместо меня Марат пусть с Вами сходит. Как раз, Вы сетовали, что образцов нужно будет много захватить, а мы с вами вряд ли все унесём, а он парень вон какой сильный, не чета мне.
   - Ну, ну... - Шеф закурил, и задумчиво посмотрел на Светку, - он тебя что, обидел?
   - Нет. Он просто считает, что мы с вами не в маршруты ходим, а на прогулку.
   - Даже так?! Хм... Не иначе, как с подачи Олора. Ну ладно. Разберёмся. А ты, не бери в голову.
   Наутро, Марат своими стенаниями о том, что его разбудили так рано, поднял весь лагерь. Лошадь у него не ловилась, седло куда-то подевалось, и кто-то рюкзак его с молотком неизвестно куда засунул.
   До этого он и подумать не мог, что Светка со своим Архаром уходит в маршрут в шесть утра. Он просто не задумывался где Анатолий Сергеевич и Светка, когда весь лагерь в девятом часу просыпался, и почему их нет за общим столом во время завтрака.
   Ещё большее разочарование и недоумение его ждало в маршруте - он понял почему Анатолия Сергеевича прозвали Архаром... Туда, куда залазил Шеф, и горный баран-то не всякий полезет, а уж о человеке, и говорить не чего... Когда же они продолжили подъём и в шесть вечера, Маратику стало совсем худо.
   - Анатолий Сергеевич, а нам спускаться не пора? А то скоро стемнеет.
   - Вот стемнеет, и будем спускаться. А пока светло нужно доделать разрез, что бы завтра сюда не возвращаться.
   - Вы, что, издеваетесь надо мной? У меня уже сил нет. Как я в темноте этот тяжеленный рюкзак потащу? Он меня, где - ни будь, перевесит.
   - Прекрати истерику! У меня на сегодня намечен определённый план, который нужно сделать. И менять этот план, я, по твоему хотению, не намерен. Подход к этому разрезу труден и долог, сам видел, и если сегодня не добить всё, то на завтра придётся преодолевать тот же отрезок маршрута, тратить время и силы. Насколько я знаю, ты сам напросился сегодня со мной в маршрут, вместо Светланы, так что будь добр заткнуться и терпеть.
   - Но я боюсь в темноте спускаться, - Марат уже чуть не плакал - я не смогу вернуться в темноте!
   - Мы и не будем возвращаться. Если ты заметил, мы с тобой сделали почти полный круг. Спускаться будем в ту же долину, только с другого склона.
   - Ну и почему тогда, если это так просто, не подняться завтра там, где мы сегодня будем спускаться?
   - Потому что подняться там не возможно.
   - Как это? Спуститься можно, а подняться нельзя?
   - Элементарно. Осыпь там...
   - Что-о-о? Это та, у подножия которой мы лошадей оставили?
   - Угу, та самая... Отбей-ка образец, от того пласта, что у тебя за спиной, что-то не похоже, что это такой же сланец, что и за поворотом...
   - Какой образец? Вы сумасшедший! По той осыпи нельзя спуститься! Я не самоубийца.
   - Ну что же, отдашь мне свой рюкзак, и останешься ночевать на водоразделе, а поутру вернёшься тем маршрутом, что мы сюда поднимались - не поднимая головы от пикетажки, в которую зарисовывал разрез, спокойно произнёс Шеф.
   - А-а-а, понятно, эта дрянь нажаловалась, что я её вашей любовницей окрестил. Что, правда глаза ест? Если ты с ней спишь, то почему я-то должен страдать?
   - Я вот тоже не понимаю, чего это ты так страдаешь? По морде от неё схлопотал поди? Без приглашения в палатку сунулся, да? Она на руку скора, и рука у неё тяжела - она, вон ведь какие рюкзаки тягает каждый день. Ты только полдня поносил и уже плачешься.... Это хорошо ещё, что тебя её конь не видел, он её как верный пёс охраняет. Убьёт сразу...
   - Я, эту шлюху ..........
   - Если её Рыжий за гадкие слова в адрес своей хозяйки не убивает - он счастливый - пакостной речи не понимает, то я, в отличие от него, и за слова могу убить - с этими словами, Шеф, отложил планшет, встал, и сделал шаг к Марату. Его лицо, резко расчерченное морщинами, было страшно.
   Марат был на голову выше, но испугался так, как будто видел перед собой великана. Он прижался к каменному выступу, как будто хотел приклеиться, раствориться в скальном массиве.
   Анатолий Сергеевич взяв его за лямки рюкзака, легко оторвал от скалы, и как пушинку развернул его спиною к пропасти.
   - Там, за твоей спиной несколько сотен метров обрыва. Я, даже никаких усилий прикладывать не буду. Просто отпущу сейчас тебя.
   - Анат-т-толий Сергеевич, не над-д-до! Я ж-ж-же пошутил!
   - Ты, уже большой мальчик, и должен понимать, что репутацией девушки не шутят! Тебя, что папа с мамой не научили, что не всё для тебя, а? Ты за своё уязвлённое самолюбие готов втоптать всех в грязь, да? - Шеф произносил это почти шёпотом, у него от волнения сел голос.
   - Ан-н-нат-т-толий С-с-сергеевич, простите, я больше небу-у-уду-у-у, - Маратик рухнул на колени и обхватил Шефа за ноги, - простите, пожалуйста, простите!
   Шеф, перехватил его, как кутёнка, за шиворот, и оттащил от края обрыва. Оторвав его руки от своих штанин, сел на свой камень, и закурил. Задумчиво глядя, как здоровый парень бьётся в истерике.
   - Эх, в армию бы таких. Там бы быстро обломали.... А тут я, что ли должен его воспитывать? Что-то в этом мире перевернулось.... Такое впечатление, что мораль и этику им вообще не преподают... Конечно и раньше подлецы встречались, но как мне кажется, не так часто...
   А может я, просто старею, и это просто возрастное брюзжание.... - сигарета обожгла пальцы. - Вот, черт! - он затоптал брошенный окурок, - пора двигаться, а то и к полуночи в лагерь не попадём.
   Вставай! Хватит хныкать! - прошёл мимо всхлипающего парня, и стал отбивать образец от скального выступа.
   По дороге к осыпи делал всю работу машинально - отбирал образцы, документировал, зарисовывал, делал пометки на карте, а в голове роились воспоминания.
  
   А ему было что вспомнить...
   Почему-то в его жизни ничего не было легко...
  
   Военное детство.
   Известие о войне застало их в поезде - он и мать уже сутки ехали в составе уходившим на восток - в Среднюю Азию. Отправились они к отцу, работающему там в должности начальника геологической экспедиции.
   Отец уехал ещё год назад, и всё не мог обустроиться, чтобы вызвать семью.
   Наконец-то ему нашли жильё, и он сообщил своим радостную весть - можно переезжать.
   Как они радостно укладывались, по крайней мере он - мальчишка. Он уже грезил азиатскими картинами - в голове смешались азиатские сказки, присланные отцом, и прочитанные в школьной библиотеке рассказы про басмачей. Мать же всё тревожилась - как они там среди незнакомых людей будут жить, где будет учиться сын, и как быть если ни она ни сын не знают таджикского....
  
   И вот они в поезде, который уносит их в сказку.
   Анатолий проснулся на своей верхней полке оттого, что поезд начал тормозить. Посмотрел в окно - там медленно проплывали дома и постройки какой-то станции, и поезд остановился. Было раннее утро. За окнами тянулся, на сколько хватало глаз, какой-то склад, перрон, видимо был с другой стороны. Спать уже не хотелось, и он осторожно, чтобы не потревожить спящую мать, сполз с полки на пол, нащупал босыми ногами сандалии, и потихоньку вышел в коридор. На перроне почти не было ни кого, за кронами разросшихся деревьев не было видно названия станции. Анатолий пошёл в тамбур. Там на подножке стоял военный и курил. Около вагона скучала пожилая проводница. Он решил прошмыгнуть мимо военного на перрон, но тот перехватил его за плечо, - Не ходи, мы сейчас тронемся, тут состав всего три минуты стоит.
   И правда состав дернулся, гремя сцепками, ещё и ёщё и медленно покатился по рельсам. В вагон шагнула проводница, постояла с флажком на подножке и закрыла дверь.
   - Ну что, дорогие, дальше едим?! Пойдёмте, я Вас чайком напою - титан только закипел.
   В купе у проводницы вкусно пахло чаем и сушками.
   Анатолий сидел у окна и разглядывал проплывающие за окном картины, а проводница с офицером о чём-то разговаривали.
   Глаз Анатолия уловил какие-то движущиеся по небу точки, они двигались цепочкой прямо на состав. На несколько минут их скрыла от взгляда небольшая рощица, когда промелькнули последние деревья, и открылось бескрайнее поле, Анатолий увидел, что точки - это летящие, почти над землёй самолёты. Он уже хотел закричать - "Смотрите, самолёты!" - но крик замер на губах. У летящего прямо на их вагон самолёта появились огненные всполохи, и почти одновременно, донеслись глухие удары, вагон задрожал, раздались крики людей, и разлетелся вдребезги стоящий на столике стакан с чаем. А самолёт тем временем набирал высоту, пролетая над вагоном. Анатолий даже, как показалось ему, заметил смеющегося лётчика. (Его, почему-то, всю жизнь мучил этот вопрос - лётчик действительно смеялся, или ему это показалось?) На крыльях же самолёта, вместо ожидаемых звёзд, четко выделялись чёрные кресты. Самолёт скрылся из виду и только теперь донёсся рокот самолётного мотора.
   Анатолий перевёл взгляд на военного - тот с недоумением смотрел на столик, в котором зияла дыра. Проводница, прижавшись к стенке вагона, мелко крестилась и что-то шептала.
   - Ах, ты, чёрт!
   Офицер выскочил в коридор вагона. Анатолий ринулся за ним.
   Мирно спящий пять минут назад вагон, истекал кровью и заходился криками боли и плачем.
   В окно были видны удаляющиеся самолёты. На счастье пассажиров они не повторили заход.
   Анатолий бросился в своё купе. Мама спала, как и раньше. На соседней полке стонала скорчившись старушка, ехавшая с ними до Москвы, с верхней полки свешивалась рука её внучки, девочки лет шести. По маленькой ручке струйкой стекала кровь.
   Почему-то запомнились парусом вздувающиеся от ветра занавески, при закрытом окне.
   Анатолий кинулся к матери, но на плечо легла жёсткая рука и остановила его.
   - Мама! Мама проснись!
   Но мама не двигалась. Её лицо в обрамлении пушистых волос, которые трепал сквозняк, мирно покоилось на красной подушке.
   - Почему на красной? Он сам помогал стелить постель..... Все наволочки были белыми....
   - Пустите! - Анатолий попытался вывернуться из под руки военного.
   - Не надо, сынок! Нет больше твоей мамы...
   Он помнил своё недоумение и возмущение - как это нет?! Вот же она лежит!
   В купе протиснулась проводница, - Ох, Божечки же мои, да что же это делается-то, а!?
   Проводница нагнулась над старушкой, но та уже не стонала, на старческом лице застыла гримаса боли.
   - Божечки, мои, Божечки, да что же это, что?! - всё причитала проводница.
   - Возьми мальца, и отведи в своё купе. Быстро!
   Проводница перестав причитать, утёрла передником лицо и взяла Анатолия за руку. Военный захлопнул дверь купе.
   - Отведи пацана, и стой в коридоре. Не куда не ходи. Смотри за порядком. Я пошёл в "голову", узнаю, что и как... Скоро приду.
   На Анатолия нашло какое-то отупение, разум как бы отстранился от всего происходящего и заторможено прокручивал, всё увиденное заново.
   Сколько просидел он в купе у проводницы он не запомнил - очнулся, когда поезд уже стоял.
   - Проводница тормошила его за плечо, - Эй, очнись! - он машинально встал и пошёл за проводницей к своему купе. В вагоне суетились люди в белых халатах и с носилками.
   В купе уже не было старушки с девочкой и даже вещей ни каких на полках не было, только мама лежала накрытая простынёй.
   - Давай собирайся, сейчас мы твою маму выгрузим и ты с нами, документы, нужно оформлять, - пробасил кто-то в белом халате.
   - Не троньте мальчишку. - Это вступил в разговор, откуда-то появившийся военный, они к отцу ехали. Вот пусть он и продолжает путь. Матери он уже всё равно не поможет.
   - Но..., как же..., не положено...
   - С сегодняшнего дня всё положено и всё можно, забирайте женщину.
   - Но кто за ним приглядит, и ...
   - Всё! Вопросы кончились! Я пригляжу...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Канавщик - рабочий, копающий канаву или шурф. Обычно, идут на такую работу люди у которых не всё ладно с законом, или после тюрьмы, или те, кому, просто, не куда деться.
   Архар - горный баран
   Арча - хвойное дерево, растущее в горах, его ствол от ветров и перепада температур весь перекручен, а древесина крепка, как железо.
   Камералка - немаршрутный день. Обрабатывается собранный за предыдущие дни материал. Обычно, через три-четыре дня маршрутов.
   Пикетажка - небольшого размера линованная тетрадь с вставками из кальки. Для занесения описания и зарисовки горных пластов и разрезов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   24
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"