Я долго смотрела на стену перед собой, задаваясь вопросом, почему почти два года я жила в доме, который был окрашен в ненавистный мне цвет.
Как я могла проводить большую часть времени в этой грязной желтой комнате и не сойти с ума?
С тех пор, как любимое жилье превратилось в мою личную тюремную камеру, все чего мне хочется это жечь, крушить, уничтожать это место любыми доступными способами.
Крепче схватившись за ручку бейсбольной биты, я что было силы стала выбивать дух из проклятых стен. Стен цвета Солнца, которое перестало всходить для меня.
Нет, я не просто так разбила всё бьющееся в доме. У меня нет маниакально-депрессивного психоза или шизофрении. Мою медицинскую карту порочит только запись за двадцать шестое декабря. Тот день принес мне возможно первые серьезные проблемы в жизни. Травма головы, многочисленные ушибы конечностей и навсегда разбитое сердце.
Обычно, когда люди рассказывают о самом ужасном дне их существования, они говорят, что стараются стереть эти воспоминания из своей памяти. В голове остаются лишь размытые картинки событий, изменивших их жизни. Жаль, что я помню двадцать шестое декабря так, будто прошел не год, а пару часов. Я могу рассказать, во что я была одета, когда утром села в машину и поехала в торговый центр. Я могу напеть песню, которая тогда играла на радиостанции "Star FM". Stereophonics-Maybe Tomorrow
Я помню улыбку девушки в МакДональдсе, которая протянула мне кофе и любезно предложила приходить еще. Помню, как довольная "мчалась" в своем черепашьем темпе и даже попадание в пробку не испортило мне настроение.
Помню, как слушала приятный голос радио-ведущей, она рассказывала о том, что в тот день в Великобритании, Австралии, Канаде и ряде других стран ежегодно отмечался "День подарков".
***
26 декабря 2010 год
Девяносто девять процентов владельцев автомобилей ненавидят пробки. Из-за них некоторых увольняют, из-за них расстаются влюбленные парочки, кто-то опаздывает на свадьбу, не успевает на рейс. Девяносто девять процентов водителей ненавидят пробки, потому что всегда спешат куда-то. Я же отношусь к одинокому проценту людей, которые редко торопятся. Поэтому очередная длительная остановка не вызвала у меня никакого раздражения.
Громче включив радио, я наслаждалась божественным горячим кофе и посмеивалась над тем, как двое разозленных мужчин обменивались "любезностями", выйдя из своих автомобилей. Мне никогда не удавалось понять, зачем так бесполезно тратить собственное время и нервы.
Морозный декабрьский ветер вынудил меня закрыть окно в машине, и я даже обрадовалась тишине, когда стали почти неслышимы ругань водителей и сигналы автомобилей.
"А вы уже удивили своих любимых подарками?"
- Как раз собираюсь это сделать, - задорно ответила я девушке с радио и взглянула на разноцветные коробки на соседнем кресле.
Обе предназначались одному единственному человеку. В коробке синего цвета, цвета мудрости и ночного неба, лежало старинное издание поэзий Байрона.
Я улыбнулась, вспомнив, как ударилась коленкой об угол стола. Тогда я заплакала, потому что это была именно та чертовая кость, которая при легком ушибе болит как при ударе молотком.
Мой муж аккуратно посадил меня на диван. Опустившись на пол, он приложил к коленке лед и, нежно вытирая слезы с моих щек, стал читать:
"Ты плачешь - светятся слезой Ресницы синих глаз. Фиалка, полная росой, Роняет свой алмаз. Ты улыбнулась - пред тобой Сапфира блеск погас: Его затмил огонь живой, Сиянье синих глаз."
И каждый раз, когда жизненные проблемы или тупая мелодрама по ТВ заставляла меня плакать, он шептал мне эти слова. А с ними ощущение его теплых рук.
Так как мне казалось, что одного подарка недостаточно, чтобы выразить все моё бесконечное обожание, рядом с синей коробкой лежала еще одна.
Я вдохновленная, опьяненная любовью стремилась сделать каждую подаренную вещь как можно более символичной. Поэтому в коробке красного, страстного цвета лежал золотой браслет с гравировкой "You electrify my life"(Ты электризуешь мою жизнь). Эта строчка из песни Muse всегда смешила меня и одновременно вызывала дрожь.
Когда Starlight играла на нашей свадьбе, мне казалось забавным кричать в унисон с Мэттом Белами и практически прыгать на мужа на глазах у гостей.
Не вините меня, на самой церемонии я вела себя адекватно, а уже на афтепати пригубила вина. И шампанского. И немного Космополитена.
По словам мужа, я была самая милая и обворожительно-пьяная невеста. А покорил всех момент, когда на той самой строчке я, запутавшись в непонятно откуда взявшихся проводах, чуть не рухнула на пол. Спасли меня золотые руки моего жениха, хотя он сам говорил, что скорее спас от меня пару тройку человек.
С тех пор муж увидел, что я и техника - не самые лучшие друзья. Я плюс все, что хоть отдаленно связано с электричеством, равняется беда. Возможно, пожар.
И я не преувеличиваю. Однажды в отсутствие любимого я попыталась починить люстру в нашей спальне. После двух часов мучений я сдалась и вызвала электрика, так как хорошо слышимый треск под потолком меня, мягко говоря, пугал.
Приехавший мужчина откровенно поиздевался над моей "работой". Тогда я подумала, что муж мог вернуться домой и вместо ожидаемого ужина обнаружить меня, развалившуюся на супружеском ложе и поджаренную как курица гриль.
Поэтому каждый раз, когда звучали слова "Youelectrifymylife", я краснела, вспоминая своё эпичное позорное полу-падение на свадьбе, а муж посмеивался, говоря, что пусть лучше он отвечает за все электричество в моей жизни.
Громкие сигналы и крики водителей резко прервали мои ностальгические размышления. И борясь с нетерпением, я проезжала квартал за кварталом, стремясь преподнести подарки самому главному моему подарку.
***
Я любила офис своего мужа. И вовсе не потому, что он находился на шестнадцатом этаже небоскреба в центре города. Не потому, что окружающие его магазины пугали меня своей роскошью и ценами. Эти улицы, где можно заработав миллионы потратить их за пару минут, никогда не смогли бы принять меня как свою. Но лишь потому, что Он был вдохновлен этим местом, я научилась чувствовать себя здесь комфортно.
Я шла мимо прозрачных дверей кабинетов, мимо секретарей, зарплата которых намного превышает прожиточный минимум, мимо арт - директоров и офис - менеджеров.
Все они улыбались мне, и я искренно верила, что эти улыбки не могли быть лживыми.
Не останавливаясь перед самой массивной дверью из красного дерева, я летящей походкой вошла в комнату, где муж проводил, возможно, большую часть своего времени.
Картина, открывшаяся передо мной, с тех пор стала моим ночным кошмаром.
- Люблю тебя.
- Мм, а как Я люблю тебя.
Губы, прикосновения которых, как я считала, принадлежат лишь мне, охотно слились в поцелуе со ртом, накрашенным ярко красной помадой.
- С Ю Р П Р И З.
Голос, произнесший набор букв, был чужим, хотя звук и исходил из моего рта. Ярость, сквозившая в нем, придала мне сил и превратила все вокруг в сплошное кровавое месиво. Две коробки в руках, хранившие частички того ценного чувства, в которое я верила, обжигали руки и грузом тянули меня вниз.
Синяя, с томиком Байрона внутри, удачно попала в идеальную физиономию мужа, а красную я аккуратно подтолкнула, и она скользнула по полу, прямо к ногам девушки в желтом платье.
- Там золотой браслет, тебе стоит примерить его, - проговорила я уверенно и спокойно, будто не присутствовала при крушении всей моей жизни.
- Прекрасный подарок, не так ли, Джим?
***
Красочные витрины пролетают мимо, разноцветные платья, сумки, шляпки сливаются в одно большое размытое пятно. Это напомнило мне вид из окна поезда, в которое я смотрела каждый раз, когда вагон все больше и больше отдалял меня от родительского дома. Или то ощущение, когда я, отработав ночную смену в кафе "Vanilla", добиралась до своей маленькой квартирки-студии в одном из жилых кварталов Бруклина - Форт Грине. Так как место работы располагалось в другом районе города - Уильямсберге, на дорогу у меня уходило около получаса, и эти тридцать минут я искренне любила всей душой.
Каждый раз я спускалась в метро уставшей и истощенной, ехала ли я в кафе, или возвращалась домой. Будь то душный вагон, переполненный влюбленными парочками и тинэйджерами с челками и дредами, или только пробуждавшееся, пустующее утреннее метро. Я включала плеер и боролась со сном, наблюдая черные полоски или, когда вагон выезжал на поверхность, размытые огни города.
Ноги несли меня вниз по улице, но я не чувствовала ни твердости асфальта, ни гололеда, который то там, то тут окутал декабрьские дороги. Все мое тело распалось на части, я больше не была системой, в которой все работает согласованно и слажено. Мозг пытался дать команду ногам остановиться. В голове крутилась лишь одна мысль - "Стой! Хватит!". Но витрины продолжали мелькать мимо меня, убегающей от обиды и унижения.
Мне хотелось бы сказать, что слезы виноваты в том, что вскоре я "убежала" на красный цвет, прямиком под колеса черного Форда. Доктора это и сообщили моим родителям, когда они примчались в клинику, готовясь увидеть свою дочь разобранную как пазл. Но обрадовавшись тому, что я относительно уцелела, меня не стали трогать и расспрашивать о деталях.
Поэтому никто не знает, что тогда Форд был самым четким объектом в поле моего зрения.
Что авария была ничем по сравнению катастрофой, произошедшей за пару минут до этого.
Что я разделилась на множество маленьких копий, среди которых до сих пор не могу отыскать оригинал.
***
Бесполезно врать самой себе. Конечно же, я всегда знала, почему терпела этот кислотную комнату столько времени.
Желтый - это Его любимый цвет. Он считал его цветом тепла, доброты и солнца. Он говорил, что желтый напоминает ему золото, что я - его золото.
"О Боже..."
Глаза защипало от подступивших слез, и я ненавидела себя за это. Он сделал меня такой уязвимой и сентиментальной. Если бы пару лет назад мне сказали, что я буду запоминать все слова человека, гравировать фразы на браслетах и делать символом каждую мелочь, я бы рассмеялась. Это Он сделал меня той, у кого начинается паническая атака, когда на музыкальном канале показывают клипы Muse. Из-за Него я возненавидела цвет тепла, доброты и солнца.
"Даже его любовница была в желтом платье. Чертов фетишист"
Я поняла, что перестаралась, когда заметила трещину на орудии своего преступления. Придется извиниться перед Максом и купить ему новую биту. Или пожаловаться, что он дал мне какую-то китайскую подделку.
Никогда бы не подумала, что крушение стен можно сравнить с часовой пробежкой. Я без сил упала на диван, зарылась лицом в подушку и представила, что нахожусь в Сан - Диего, на нейтральной, безопасной территории.
Лениво нащупав на полу пульт, я включила телевизор и приступила к моему личному марафону - многочасовому просмотру "Холма одного дерева". Подводки, которые произносил герой в начале и конце каждой серии, всегда казались мне до ужаса символичными и печальными. Но иногда приятно отвлечься от своих проблем, послушав чужие.
"Джон Стейнбек писал: "Перемены приходят незаметно, как легкое дуновение ветра, как неуловимый запах цветов, которые прячутся в траве.""
- Перемены в моей жизни приходят чересчур заметно, Лукас.
Через сорок минут я перестала обращать внимание на ноющую боль в том месте, где должно быть сердце, и готовилась к очередному душещипательному концу серии. Но резкий звук телефонного звонка прогремел возле моих ушей, и я поняла, что все это время лежала на трубке. Почему бы и нет?
- Можешь забрать свою деревяшку, она не выдержала даже пяти ударов, - раздраженно прорычала я, крутя в руке надломанную пополам биту. - Эффективнее было бы использовать твою руку, Рембо.
- Не понял?
Застыла я, застыло время и грязно-желтая бетонная коробка, казалось, затихла, обратив внимание на внезапные события.
"Я была уверена, что звонит Макс. Я была уверена, что звонит Макс"
Но, как и в большинстве случаев, я ошибалась.
- Элли...
- Как ты посмел?
- Где ты была все это время? Я искал тебя, я...
- Нет. Нет... Я не хочу знать. Я ничего не хочу слышать. Ничего не было.
- Господи, женщина, ты дашь мне хоть слово сказать или нет?
- Ты сказал уже около десяти, лимит превышен. Прощай.
- - -
- Коллинз, выслушай меня, пожалуйста.
- Я не знаю, какого черта я вообще подняла трубку.
- Ты до сих пор не умеешь говорить мне "Нет".
- - -
- Прости, Элли, прости, само вырвалось. Мне очень жаль.
- А мне нет, Джим. Пойми, мне не жаль.
- - -
"Джордж Элиот писал: " Самая тяжелая грусть приходит вместе с первой утратой, когда ты еще не узнал, что такое боль и что такое надежда.""
- Но как научиться, чтобы не было больно? Ведь когда любишь, в животе должны быть бабочки, а не москиты.
***
Худшее, что может случиться с вами, это вероятность заболеть другим человеком. Героиновая зависимость не так страшна, как одержимость кем-то. Но, если героин ты можешь достать у наркодиллера, рискуя при этом попасть за решетку или заразиться смертельной инфекцией, то человека ты никогда не сделаешь своим, даже если положишь все богатства мира к его ногам.
Любовь надевает на тебя ошейник, который довольно часто пронзает тебя током. Если она настоящая, то чувство боли будет твоим лучшим другом до конца дней, смешиваясь с эйфорией от влюбленности. Но почему тогда все, кто носят эти ошейники, так счастливы, а я как побитая собака?
- Эмм, хорошо-о-о, - испуганно протянул Мистер Джибовски, смотря на меня так, словно я при нем зарезала кролика. Я не стала говорить, что не осознавала, что произношу эту "пламенную речь" вслух. Слишком уж растерянно выглядел психолог, стремительно бегая взглядом между сидящими в кругу людьми, будто ища помощь. - Может быть, кто-то хочет что-либо добавить?
Женщина, которая ни на одном из сеансов не произнесла ни слова, а только наблюдала за всеми, спрятавшись за высокой горловиной своего зеленого свитера, нерешительно подняла руку.
- Ищи хозяина своего сердца и пусть он наденет на тебя ошейник.
Вечером этого же дня я жаловалась Максу, стоя на мосту и вдыхая морозный декабрьский воздух, с нотками свежего морского бриза.
- Почему я должна тратить деньги на эти совершенно бесполезные сборища бедных и несчастных?
Я замахнулась и проследила за тем, как камешек, еле касаясь воды, совершил пять прыжков и утонул в морской глади.
- Потому что они помогут тебе справиться с болью, - всезнающим тоном произнес Макс, облокотившись на перила мостовой. - Зависимость это болезнь, в твоем случае любовь стала настоящей паранойей, Элли.
- Я борюсь с этим как могу.
- Ты слишком много думаешь и делаешь себе лишь хуже. Отвлекись на что-то, найди себе занятие, хотя бы ради родителей.
- Я все время думаю о них, - тихо ответила я, бросая очередной камешек в море.
Они говорят, что всегда гордились, что я была "солдатиком". Но на самом деле, я была лишь фигуркой из папье-маше, слепленной для забавы, чтобы все могли смотреть на то, как непропорциональна каждая часть моего тела. Я никогда не была стойкой. Как только меня толкают, я падаю. Не потому что мне больно, а потому, что ноги не считают нужным держать такую бесполезную бумажную фигурку.
- А ты видел, как горит папье-маше?
- Что? - Недоуменно спросил Макс, встречаясь со мной взглядом.
- Забудь.
***
Что делать, если каждую секунду твоей жизни ты думаешь о том, что беспросветно потерян. И тебя уже не радует такое яркое и прекрасное солнце, ты не хочешь петь восторженные оды новому дню, все обыденные прелести мира становятся лишь серым фоном к твоим размышлениям.
Копаешься в воспоминаниях, чтобы найти тот момент, когда ты свернул не туда, когда все пошло наперекосяк. Мало кто действительно видит, где была совершена та самая роковая ошибка, что перевернула жизнь с ног на голову.
Но что если ты прожил настолько мало и не мог успеть принять такое жизненно важное решение, которое ты назвал бы причиной всех своих несчастий?
Я чертовски мало прожила. Мне не на что повесить свои проблемы, некого обвинить. Разве что себя.
Перед глазами я вижу картину. Я иду и держусь за веревку. Она натянута и ведет меня куда-то. Конца этой веревки не видно, а то, что впереди, скрыто в сером тумане.
Вдруг меня пронзает ощущение, будто тысячи иголок впились в мои пальцы и, попав в кровь, понеслись по венам, жаля каждую клеточку в моем теле. Я отдергиваю руку и вижу, что это вовсе не веревка, а провод. Кто-то специально перерезал его, чтобы оголенные тонкие нити ударили меня током. Я берусь за другую часть оборванного провода, смотрю вдаль, но конец все так же не виден.
Я знаю, что могу перестать держаться за него, могу развернуться, пойти куда глаза глядят и больше никогда не чувствовать, как разряд проходит через все тело. Но, то ли любопытство, то ли понимание, что каждый человек идет по жизни, не раз обжигаясь, останавливает меня от побега. Я следую за проводом, стремясь узнать, что на том его конце.