Аннотация: Готовили меня в Алжир на работу... И вдруг однажды все поменялось. Прихожу на распределение, а мне говорят: любая точка Советского Союза... -И вы выбрали Лабытнанги?! Почему? -Думаю, уеду, чтобы никого не видеть.
АРКА ЛЕКАР, БОГ ЯМАЛА
ЕВГЕНИЙ НИГИНСКИЙ: ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ О ЖИЗНИ
Его нет...Прошло семь лет, а не верится по-прежнему - в то, что больше никогда не услышать его голос, не подивиться его недюжинному уму, его неисчерпаемым знаниям... Не встретить его на четвертом этаже поликлиники, не позвонить, не прийти...
Жаль, что мы не успели сказать ему "спасибо". Спасибо - за самую памятную встречу на Земле, за встречу, которая потрясла, заставила по-новому взглянуть на себя и на мир. Планетное явление, он и сейчас остается для нас самым-самым... Таких больше нет.
А было время, когда к нему можно было зайти поговорить, часами с наслаждением слушать, как он вспоминает свою жизнь... Лично мне повезло, я имела счастье общаться с ним... Как оказалось, последнее в своей жизни интервью он дал мне. Нужна была статья для журнала, я зашла к нему поговорить на часок, а просидела пять. И, уходя, просила: Евгений Моисеевич, Вам обязательно надо написать книгу! Книгу о своей жизни.
Ему было некогда писать. Сейчас понятно, какая это была и есть несправедливость! Если бы сейчас можно было заглянуть в его мысли, увидеть все, о чем он знал и думал! Наверное, тогда не только отдельно взятая личность, а все человечество приблизилось бы к разгадке и пониманию роли Человека на Земле.
Если бы таких людей было больше, мы бы знали многие секреты Вселенной. Мы бы знали себя. Знали свои слабости и свою силу. Свое прошлое и будущее. Свое предназначение...
С трепетом включаю свой старенький диктофон. Живой голос Евгения Моисеевича, то очень-очень тихий, что слов порой не разобрать, то энергичный и сильный... Вот он вдруг печальный, а вот смеется... Вспоминает о том, что было, как жилось ему на этой земле...
С волнением фиксирую на бумаге почти все, что сказано им. О жизни, о семье, работе... О любви и дружбе, о верности долгу...
Последние слова. Последнее интервью. Воспоминания.
Алжир и Лабытнанги... Французский и латынь... Жизнь как на лезвии ножа... Таблица Менделеева наизусть... Уренгой и Пурпе ... Семнадцать полярных зим... Санавиация и вездеходы... Операции при свете керосиновых ламп...
Непростой характер... Интерес к мемуарам... Гумилев, Мережковский и Бернс... Пятый параграф... Преданность делу и любви...Размышления о космосе и прошлом... О здоровье и красоте... Жизни и смерти...
Разве все это можно уместить в одном интервью?
Три кассеты с записями... Мысли день и ночь...Лихорадочный поиск чужой идеи про людей, которые "планетные явления" и удивительные параллели: Бог создал за семь дней Землю, он - поликлинику "Геолог", Моисей сорок лет водил евреев по Нубийской пустыне, чтобы не было страха, он - испытывал себя в медицине, чтобы не было ошибок... Потому что цена ошибки - жизнь...
Жизнь.
Рождение - смерть. Молодость - старость. Здоровье - болезнь... Вся жизнь человека умещается в рамки этого противоречивого союза. Вечное единство и вечная борьба. Вечный антагонизм черного и белого. Бесконечный поиск золотой середины. И вечное сомнение: так ли живу?..
В чем кроется правда жизни? Есть ли смысл в этом стремительном и неизменном движении?
Тайна тайн: для чего живешь, человек, куда идешь, чего хочешь? Только мудрый знает, зачем и куда, только счастливый понимает. И одно без другого немыслимо: это знание и есть великое счастье.
"Плачущего большевика", по Маяковскому, выставляют в музее. Так и счастливого мудреца поискать разве только в музее. Мало таких людей: редкий вид... Тем и весомее встреча с ними. Встретишь - и удивишься.
Евгений Моисеевич Нигинский. Заслуженный врач Российской Федерации, отличник здравоохранения, автор десятка медицинских открытий, учитель и наставник... Главный врач медсанчасти "Геолог", которой руководил со дня открытия и которая теперь носит его имя.
Почетный гражданин Ямала. Арка лекар. Самый большой лекарь. Так звали его в Салехарде.
Планетное явление. Редкий человек. Кажется, он понял в этой жизни главное - для чего родился. И где его место на огромной Земле...
Арка лекар жил на Профсоюзной. В малогабаритной трехкомнатной квартире типовой многоэтажки, где кухня - 6 квадратных метров. Доктор тогда лично встретил меня у порога, выдал теплые тапочки и спросил:
-Вы помните легенду о Моисее? Когда евреи стали забирать власть в Египте в свои руки, стали торговлей заниматься, искусством и так далее, фараоны под влиянием жрецов решили всех их новорожденных младенцев убивать. В одной семье родился мальчик, и родители, чтобы спасти ему жизнь, положили ребенка в люльку и пустили по реке. Дочь фараона в это время гуляла по берегу и увидела, что люлька плывет... Спасенного мальчика назвали Моисей, то есть "вытащенный из воды".
-Стало быть, вы - сын Моисея, вытащенного из воды...Евгений Моисеевич, многие обращают внимание, что вы не только не скрываете своей национальности, но и гордитесь, что Вы - еврей. Как Вы относитесь к мнению, что человек, говорящий на двух языках, способен лучше понимать мир?
-Безусловно. Безусловно, а никто этого и не скрывает даже. У меня есть дружок один, чеченец. Живет здесь. А раньше он с семьей жил в Сомашках, их отец работал у моего старшего брата заведующим прудовым хозяйством. А мой брат был великий человек, второй после Дудаева (смеется), директор машиностроительного завода, выпускающего буровое оборудование, до десяти тысяч работающих... Дружок мой чеченец - очень образованный человек - на всякий шум в прессе по поводу антисемитизма говорит: "Они что хотят? Ну, уберут евреев, а кто им будет делать ракеты, кто будет просчитывать варианты экономического развития, писать литературу?" У меня была книжка "100 знаменитых евреев", изданная в Москве, пробная. Слушайте, там вообще, что пишут! Прочтешь, и упасть можно...
-Все, что сделало человечество, сделали сто великих евреев?
-Абсолютно! Компьютер, атомная бомба, водородная бомба ... Ну, все, чем пользуется человек. А в предисловии еще сказано, что специально не включены представители искусства. Иначе нужно было бы выпускать три огромных тома.
-И назвать "1000 великих..."
-Вы знаете, какая вещь интересная. Россия - страна огромная. Ежели мы в Сибири не замечаем национального гнета, скажем так, на уровне сельского совета, то в Европе, российской Европе, это чувствуется. Там строго, очень строго. Когда я поступал в институт, это был пятьдесят седьмой год, хотел поехать в Москву, я хорошо учился, а мать сказала: "У тебя документы не примут. Поезжай-ка ты на Урал!" ...Пятый параграф...
Помню, сдавал химию, вступительный экзамен. У меня великолепная память, а мне ставят четверку. А мне нельзя четверку получать. Говорю: "Я знаю на пятерку. Вот таблица Менделеева, там сто один элемент. Я могу у каждого назвать атомный вес и количество электронов на внешней оболочке... Вы этого не назовете". Преподаватель мне: "Нахал!". "Почему? Вы мне можете задать любую задачку, я ее в уме решу за две минуты. А вы - нет, вам надо будет карандаш брать". Она задала мне две задачи, я их решил. Поставила пятерку. Вынуждена была поставить пятерку, я обещал пожаловаться.
-И в институт вы поступили с ходу?
-Да, вы знаете, я закончил Свердловский медицинский институт. Можно было поступать в Пермский, Челябинский... Но Челябинский до сих пор не котируется, а Свердловский институт был основой всей медицины Урала и Сибири. Там были выдающиеся специалисты, скажем, если в области онкологии - то Ральфман, если травматологии - то Сахаров (у него настоящая фамилия Цукерман, он, кстати, жив до сих пор, ему 96 лет). Я недавно был на конгрессе врачей, ездил в Свердловск, сидел у заведующего кафедрой в кабинете, и он говорит: посмотри докторскую диссертацию. Смотрю: Сахаров. Тот самый? Тот самый! Да вы что?! Когда я учился, он был уже старый
Интересная кафедра была, я вам скажу. Знаете, в принципе, мне повезло, я считаю, что мне здорово повезло с учителями. Ну, в школе были учителя, пришедшие с войны...Сегодня я могу с позиции врача с сорокалетним стажем сказать, что они, конечно, были с синдромом войны (теперь он известен как афганский синдром), они могли бить детей, что угодно могли сделать... А вот в институте я учился у знаменитейшего врача Шефера Давида Григорьевича. Знаменитый врач. Профессор, заслуженный деятель науки, бывший главный нейрохирург 4-ой танковой армии, вообще мужик - что твой пятый туз.
На первой лекции по неврологии заходим в аудиторию, места нет. Места нет! В лекционном зале сидят какие-то старики, старухи, какие-то взрослые люди... Спрашиваю: что такое? Лекция Шефера, говорят, не знаешь, что ли. Ладно, мы пробрались, уселись. Вбегает человек маленького роста, в огромных очках, встает за кафедру. За ним вплывает огромная женщина, как колонна, второй профессор Ольга Сергеевна Горлашова, за ней доктор Малкин с меня ростом. За ними вся эта мелкота - ординаторы, аспиранты. Стоят. А Шефер бегает и кричит: "Я отвечу на вопросы, которые вы еще не задавали"... "Давид Григорьевич, а правда, что большой лоб - это признак ума?" "Отвечаю: у меня был аспирант, он подбривал лоб, чтоб казался больше. Ну и лоб же он был, я его выгнал. А теперь посмотрите на меня. Кто скажет, что я - дурак?" Он первый сложнейшую операцию по устранению тремора сделал, знаете, когда руки дрожат...
Я учился у Марьи Борисовны Цукер. Это женщина, перед которой, наверное, все поколения невропатологов, и будущие в том числе, будут преклонять голову. Баба - что твой пятый туз! Я был у нее, когда ей было 76 лет. Она занималась изучением мозга Ленина. Была аспиранткой, когда умер Ленин и был создан Институт мозга. С нашей стороны тогда работали она и Николай Эдуардович Филимонов, ее учитель, профессор, с немецкой стороны - два профессора, муж с женой. От нее мы слышали, как выглядел мозг Ленина! Перед тем, как все это рассказывать, а был семьдесят первый год, она притащила нецке - трех обезьян, которых ей подарили студенты в Дели, где она читала лекции по медицине. Помните: "ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу". Поставила их на стол и рассказывала, как выглядел мозг Ленина, его сосуды, и что он мог написать...
На лекции по детскому церебральному параличу она говорила: "Любыми путями ребенка надо посадить, если уж не поставить, так посадить, чтобы он видел мир. Я, говорит, не была с Энгельсом в то время, когда он видел, что человек взял палку в руки и палец его оттопырился, я, говорит, не знаю этого, знаю только одно: человек, это я вам как невропатолог говорю, стал человеком тогда, когда встал на ноги и увидел мир. Так вот я вам хочу сказать, уважаемые коллеги, если вы хотите стать людьми, стойте на ногах, а не пресмыкайтесь.
-Ее слова звучали как напутствие на всю жизнь?
-Безусловно. Как профессиональный наказ. Мне повезло, что я у такого доктора учился! Она рассказывала о редких болезнях, которые еще, к сожалению, есть у нас в стране. Она рассказывала, что на островах Новой Гвинеи есть заболевание, "хохочущая болезнь". У больных людей появляется маска - они как бы смеются. А причина болезни кроется в ритуальных традициях - племена поедают внутренности умерших. Говорила, что в Якутии описан вилюйский энцефалит, которым болеют только якуты. Пришлые не болеют. Рекомендовала: вы молодые, здоровые, поезжайте, посмотрите, с чем это связано.
Однажды стою, смотрю атлас анатомии человека. Марья Борисовна вдруг подходит ко мне и говорит: "Собираешься быть хорошим невропатологом, а смотришь не тот атлас". "А какой надо смотреть?" "Кохала, милый мой, Кохала". Девочка-ординатор была там, я ее спрашиваю, кто это. Она: "Вы не знаете, кто такой Кохал? Кохал - это один из двенадцати грандов, которые проживали в Испании". Так вот этот самый Кохал посвятил себя медицине. Он был талантливый, имел деньги и возможность все сделать по высшему пилотажу. А мы учились по атласам другого, и когда начали работать, убедились, что он, паразит, не знал многого.
-Она выделяла вас среди других своих учеников?
-Я с Марьей Борисовной ездил на конгресс московских врачей-невропатологов, она меня с собой взяла, потому что я, наверное, интересовался ее темой больше других в группе. Приехали мы с ней в институт неврологии. Директором института был академик Шмидт Евгений Владимирович, главный консультант Политбюро. Как он встречал ее! Сам лично подносил халат накрахмаленный. Герой социалистического труда, академик, главный невролог страны! Она ему: что ты, Женька, выпендриваешься! А он: "Марья Борисовна, я же знаю, кого встречаю!"
Она мне говорила: ты нейрохирургией занимаешься, давай я тебя к Канделю определю. Завнейрохирургией в этом институте неврологии был Кандель, знаменитый Кандель. Мужиков красивых я редко вижу, а тот был красавец. Тип Френкеля, но Френкель сутулый, а этот крупный, осанистый, красавец, с басом таким. Хирург с мировым именем. Он спрашивал меня: что ты хочешь посмотреть? Хочешь, покажу тебе шведское оборудование, которое у меня стоит, аппараты, которые ты никогда не увидишь в своей тьму-таракани? Как раз в этот день Кандель демонстрировал девочку четырнадцатилетнюю с диагнозом ДЦП после операции - необыкновенной для всего мира операции - на зубчатом ядре мозжечка. Она сидела и вязала! Она вязала! Я пошел ее смотреть. А он спрашивает: что, не веришь? Думал, я пошел сравнивать то, что на слайдах, и то, что на самом деле. Я сказал: нет, что Вы, упаси Боже... А некоторые сверяли картины, и он их сам в операционную приглашал.
-Почему сейчас не оперируют таких больных? Не всякий может?
-Это дар божий надо иметь! Дар божий. Он соперировал, и мать этой девочки целовала ему руки... Марья Борисовна мне говорила: "Видишь? Ну, ты еще молодой, может, и из тебя такой врач получится..." Нет, говорю, из меня не получится, я школу не ту прошел... Да, надо было, конечно, в Москве учиться!..
-А у вас не было мысли продолжить образование там, поступить в аспирантуру?
-А кто меня кормить будет? Однажды мне, на четвертом что ли курсе, сказали: почему это вы ходите на занятия в лыжных штанах? Были у меня фланелевые такие. Говорю: а что? Это у меня единственные брюки, я в них и в театр хожу... В студенческие годы была строгая кухонная арифметика: 3 копейки на трамвай, две жареные картошки на 6 копеек, 3 копейки на чай. Комплексный обед, после которого через час хочется есть... Кажется, из месяца неделю точно не ел. С другом своим Марсом разгружали вагоны кубинского сахара... Мешки по 100 килограммов. Непыльная работа. Хуже, когда цемент приходилось грузить. Тогда мы на занятия опаздывали. Грязными на лекции приходить запрещалось. Из нас же врачей растили! Требовали, чтобы мы были чистенькие, накрахмаленные, чтоб под ногтями, не дай Бог, грязь не завелась, а руки чтобы были нежнее гагачьего пуха...
-Так это вы в студенчестве диабет заработали? Или в детстве голодали?
-Нет, в детстве я не голодал. Если говорить об общей голодовке в то время, то не голодал, скажу так. Я все время хотел есть, но не голодал. Мать нас кормила, другое дело - как она это делала, но мы ели. Правда, не было жиров, почему и чувствовали голод, он ведь от отсутствия жиров. Если жиры есть, то голод не испытываешь. А жиров не было.
Мы были эвакуированы, там не до хорошего... Жили в землянке, потом в бараке. Я всего не помню, со слов старшего брата говорю. В сорок первом году мне было полтора года. Мы эвакуировались из Могилева в Оренбургскую область, на границу с Казахстаном, в город Орск. Землянку нам дали. А кругом степь, топить нечем. Топили кизяками. Горели они хорошо, сгорали быстро. Дров не было... Жили в землянке четыре года... Потом барак помню, уже был взрослый парень - пять лет, наверное. Барак деревянный, обычный, большая завалинка, маленькие комнатушки типа кухни нашей. В одной комнатушке жили две семьи. Печка и две кровати: на одной мы - мать и два сына, а на другой - бабка, дочка и внучка... И школа интересная была: ученики и наши учителя, а среди них были и люди преклонного возраста, по торцу здания как обезьяны лазили на третий этаж по лестнице, иначе попасть нельзя было. Хохма! Как вспоминаю, до сих пор смех разбирает...
-С чего началась студенческая жизнь?
-Ректор нашего вуза был нормальный мужик. Когда меня зачисляли, он говорит: "О, еще один детский врач! Мужик! Что это ты за тысячу верст мимо стольких медицинских институтов прикатил в Свердловск?" "Там педиатрических факультетов нет". "Видали?! Надо в министерстве сказать, что едут черт знает откуда...Стипендия будет, а общежития - нет. Что хочешь, то и делай". Ну, что, стипендия стипендией, 22 рубля... Я, как поступил, пошел искать квартиру, чтобы можно было устроиться учителем. Нашел. И два года был учителем. Квартирных с меня не брали и за свет, я учил хозяйского ребенка.
-Помните своего ученика? Что вы ему преподавали?
-Помню, конечно. Он был в начальных классах, я ему пытался что-то объяснять... Но он был олигофрен, этот ребенок от старых родителей, и немногое получалось. Он перешел с моей помощью в четвертый класс. Я пошел к учительнице и сказал: вы родителей-то не убивайте, переведите его в четвертый. Он лучше не будет, хоть четыре класса закончит, куда-нибудь возьмут на работу. А так четырех классов нет, и не возьмут никуда. Его перевели.
-Как отношения с хозяевами складывались?
-Нормально. Они уважали людей образованных, это абсолютно точно. Мать санитаркой была и мне говорила: ты бы у нас оставался, нам нужны такие. А кто меня в Свердловске оставит? Квартиры нет... Кстати, готовили меня в Алжир на работу. Я французский язык учил. До сих пор его помню. У нашей страны тогда были неплохие отношения с Алжиром. И вдруг однажды все поменялось. Прихожу на распределение, а мне говорят: любая точка Советского Союза...
-И вы выбрали Лабытнанги?! Почему?
-Думаю, уеду, чтобы никого не видеть.
-Вы обиделись на весь свет?
-Ну, вы что?! Алжир! Алжир!!! Там же можно было остаться!
-Ну, да, мечта советского человека...
-Остаться, к чертовой матери! И не видеть больше этого всего.
-И только этим объясняется ваше решение ехать в Лабытнанги? Из-за Алжира? Только из-за этого?!
-Я не знаю, из-за этой нищеты куда угодно поедешь...
-Наверное, обещали что-то в Лабытнангах: зарплату побольше...
-Ну, какая там зарплата побольше?! На 50 процентов? Это позор, позор вообще! Я зарабатывал в Лабытнангах меньше, чем в институте. На шестом курсе я работал детским врачом, мне платили как врачу без диплома 60 рублей, стипендия уже 30 с чем-то, мать присылала 15... А в Лабытнангах - 72 рубля 50 копеек. Такая зарплата. 72 рубля 50 копеек. Здрасьте, и все.. А я с семьей. Возьмите меня за рубль двадцать! Что за жизнь! Хоть петлю на шею...
-Но хоть квартиру дали?
-Это да... Не везло Лабытнангам на детских врачей. Там очень высокая детская смертность была. Время такое, да и Лабытнанги - особый город. Там рождались дети от старых родителей в основном. Зона, люди освобождаются и женятся. А лет-то им под пятьдесят. Поэтому дети все болезненные, ну, старые родители... Работать там пришлось много. И там я понял, что некоторые профессора нас просто подставили... Надо было по-другому лечить... И я стал лечить по-другому. Потом, слава Богу, появился медицинский институт в Тюмени, приехали кандидаты наук из Москвы, им делать-то нечего, они ездили по области. И стали читать то, что положено.
-Только приехали в Лабытнанги и...
-Помню, пришел на вызов к директору лесобазы (а он - первый в городе человек, основной работодатель, у него работали все зеки, имелось свое СМУ, которое строило дома, и больше ничего в Лабытнангах не было). Жена у него матерщинница была жуткая. Домой к ним пришел, а их мальчишка стоит на голове. Говорю: "Для чего вы меня пригласили, я ведь не учитель физкультуры, чтобы оценивать, как он правильно стоит на голове". А жена отвечает: "Ты можешь уходить, нам главный врач другого пришлет". "Вы мне не тыкайте. Раз я уже пришел, извольте поставить своего мальчика, я его посмотрю"...
Начальник зоны - второй человек. Его жена, лаборантка, как только я приехал в клинику, мне тут же своего сына подсунула. А ребенок болен. У него непорядок в моче, голимые эритроциты. "Уж куда только мы его не возили. И к профессору в Ташкент, и к профессору в Харьков... Никто ничего не знает". Ну, посмотрел я его, расспросил все, залез в энциклопедию, которая у меня была, и нахожу... сепсис. Даю таблетки. Начальник зоны говорит: "Ты не отравишь моего Юрку?". "Еще раз так скажите, уйду. Я вообще-то не ваш подчиненный". А он: "Все у меня будете!". "Ну, я у вас не буду!"... Мальчик через некоторое время выздоровел. И пошло по всему поселку: новый доктор приехал, вылечил...
Помню, когда я уже был детским врачом окружной больницы, привез в окрздрав данные о детской смертности: 18 на тысячу (18 младенцев на тысячу родившихся). Заместитель заведующего окрздравотделом Лидия Андреевна Федорова говорит: "Ну, ты мне не свисти! Облстат, скажите нам, что по округу вырисовывается?" Говорят, восемнадцать. Она закрывает дверь, достает коньяк, рюмки, лимон... В это время в репродуктор раздается голос шефа: "Ты что, его поишь, что ли?" "Ну, да! Восемнадцать привез детской смертности!.." "Так я сейчас приду!" Это было событие. Это была победа, скажем.
-А какая статистика до вас была?
-А была... Была - страшно говорить. Мы эти цифры даже не называли. Среди коренного населения вообще жуть! Среди селькупов, например, 273 случая смертности на тысячу родившихся... Восемнадцать - это тоже много. Но это уже как-то...
Летал я на инаугурацию губернатора Ямала Юрия Васильевича Неелова в Салехард. Прилетел, сажусь в автобус. Со мной девушка едет, в гостиницу меня везет... Смотрит на меня: "А вы правда Нигинский? Евгений Моисеевич? Свекровь моя вас хочет видеть". "Что, болеет свекровь?" "Да, нет, она вас хочет видеть". "А что на меня смотреть?" Рассказывает: "Когда моему мужу было три месяца, мать попала с ним в инфекционное отделение. У ребенка понос был, он умирал уже... Вас вызвали. Вы ругались непотребными словами, что поздно. Сказали свекрови: ты не мешай, а лучше помоги мне, я сейчас вену буду у него искать, ножом в ручке (у трехмесячного ребенка!). Вену нужно найти, чтобы вколоться и капельницу поставить. Будем капать, будет жить... И потом он никогда больше болеть не будет. Действительно, он никогда больше не болел...Муж мой метр девяносто четыре ростом и сто десять килограммов веса. У нас двое детей".
-Сколько было таких случаев, случаев счастливого исцеления?
-Много! Однажды поступил вызов: мальчишка тринадцати лет, постоянные серийные судороги, температура высокая. Дежурный врач говорит: "Не вытяну, решил тебя вызвать. Не можем температуру сбить"...Господи, говорю, не в Салехарде что ли живем?! А ну-ка быстро в ванну льда...В ванную! А мать не дает: у него воспаление легких будет. Говорю, ты соображаешь или нет, он же умрет. Если мы этого не сделаем, он умрет. Уже серийные припадки...Припадки!!! Закинул я его на этот лед и стал снижать температуру. При 32 градусах у него припадки прекратились, и он уснул. Мы его быстро в одеяло, горячими грелками обложили и на кровать. К утру мальчишка встал - и хоть бы в одном глазу...
Продолжение истории интересное. Как - то летом в июне стою на крыльце поликлиники, вдруг с разбега здоровая баба как на мне повисла: "Евгений Моисеевич, вы меня не узнаете?" Вон, говорит, стоит тот самый, которого вы льдом обкладывали. А там бугай под два метра ростом. Я, говорит, привезла его на призывной пункт...
Помню, одна коллега тогда мне говорила: "Что ты с ним возишься, дай ему спокойно умереть". Ты что? Боже упаси! До тринадцати лет дорастить дитя, не спать ночами, ходить по докторам, прививки делать, вырастить, и когда ничего уже делать не надо, только кормить да одевать, чтобы он умер?..
-Где тот предел, когда доктор чувствует, что он бессилен, что больше ничего сделать не может?
-Помню, одного ребенка лечил наш главный врач... Когда девочка стала совсем плохой, стала умирать по сути дела, он мне говорит: "Слушай, возьмись за нее"...Отец девочки за окном плачет, мать в палате плачет... Ребенок умирает... Я матери говорю: "Дайте мне ребенка". "Что вы с ним будете делать?" "Попытаюсь спасти". "Вы что не видите, она умирает?!" "Вижу. Я попробую ее спасти". Сделал ей венесекцию и впервые применил гормон... Впервые! Гормон применил для ребенка... Она у меня к вечеру попросила пить! На следующий день стала есть. Дня через три я ее выписал.
-Слушаю вас и думаю: в забытом Богом далеком городе Лабытнанги вы творили чудеса. Можете сегодня сами так сказать?
-Черт его знает! Нескромно, но, наверное, так... Я других учил даже кашу варить. Спрашивали меня: откуда вы знаете? Говорил: я же детский врач. Я студентом два месяца на молочной кухне работал, все делал. Так учили, такой институт был...
Я был задиристый. Наверное, потому, что больше других знал, скажем так. Врачи-то кругом были... Один только хирург более-менее. Остальные специально на севере спрятались... Я, естественно, это сразу почувствовал и проявлял юношеский максимализм. Помню, поступила девочка, трех лет, из тундры, я ее посмотрел, потом пошел к рентгенологу: "Я вас прошу сделать снимок, мне не все ясно". "Мы таким молодым не делаем. Напишите, что вы требуете сделать снимок". "Как не делаем? Мы даже новорожденным детям снимки делаем, - я с места в карьер. - Ребенок тяжелый, а мы тут будем ширли-мырли разводить..." Рентгенолог пишет: учитывая тыры-пыры, думаю, у ребенка крупозное воспаление легких. Я ему: "Смеетесь что ли, в трехлетнем-то возрасте? Где сейчас крупозка? Она исчезла, ее нет. Вы хорошо посмотрели?" "Я учился с самим Рейнбергом!" "Да, - говорю, - Рейнберг - это Рейнберг, а вы-то кто?" Он: "Я просто поражаюсь, какой к нам врач поступил, он не уважает старость". "Причем тут старость, речь идет о жизни. И болезнь здесь другая, здесь плеврит. Наверное, еще и туберкулез". "Молодой человек, я не ошибаюсь!". Думаю, пошел ты... Взял шприц, девку - в перевязочную, блокировал ее, как потянул - полный шприц гноя. Тут же побежал через всю больницу со шприцом в рентгеновский кабинет и в того деда гноем... Вот, говорю, ваше крупозное воспаление! Все ахнули. Главный врач меня вызвал. Говорю ему: "Владимир Андреевич, зачем такого рентгенолога держать, который не может плеврит отличить от крупозки?" Потом тот уехал, а Зина мне долго выговаривала: как ты можешь себя так вести?!
-Чем ваш максимализм объяснялся: уверенностью в себе, в своих знаниях, в своей работоспособности, в своих возможностях, силе, квалификации...
-Безусловно. Я же сказал как - то первому секретарю горкома: "Вы не вечно будете сидеть здесь, вас снимут, переведут на другую работу... Меня снимут, я все равно останусь врачом. Вы будете почитать за честь придти ко мне. Приму я или не приму, другой вопрос".
- У вас непростой характер был, судя по всему, вы могли и сказать, и сделать то, что не нравится начальству, но карьеру сделали. Как удалось?
-Я был врач хороший. Наверное. Да! Наверное, был хороший врач, при всем моем не очень удобном, скажем, характере... Приведу такой пример. Доктор, который был заведующим окрздравотделом в то время, вдруг меня вызывает и говорит: "Ребенок поступил. Пока его не вылечишь, не выйдешь из отделения". Говорю: "Там есть заведующая отделением, есть ординаторы. Ну, с чего бы ради я, главный врач..." "Я вам приказываю!". А перед этим он мне за то, что я его жену послал на три буквы, выговор засунул - за неэтичное поведение. И тут - этот ребенок. Я как глянул на того, думаю: гад, сгноить меня хочет... Выходить этого ребенка было что-то! Я выходил. Мы подружились с его семьей. И выяснилось, что это родственник заведующего окрздравотделом.
Я дежурил, когда поступила к нам женщина в коме. А девки, санитарки, зная, что я мотаюсь постоянно и сплю как лошадь стоя, меня пожалели и не разбудили. А утром на докладе главному врачу говорят, что женщина поступила в коме. Какая женщина? Интересная, говорят. Мы ей пить даем, она не пьет, есть даем, не ест, садим, не садится. Ненормальная какая-то. А она парализованная, без сознания. Что делать? Терапевт наш ко мне подошла (она меня опекала, я был моложе ее лет на двадцать, она меня звала "доктор Клестирчик", я был тогда детский врач). "Доктор Клестирчик, что у тебя? Давай вызовем врачей из Салехарда. Погода хорошая, дорога хорошая..." Сказано, сделано. Взяли и вызвали невропатолога из Салехарда. А она была женой главного врача, тот мне и заявляет: "Что, сам справиться не можешь?" "При чем здесь можешь - не можешь. Я молодой". "Ну, ладно, - говорит, - пусть съездит к вам Люська".
Люська приехала не одна. Привезла с собой еще областного невропатолога. По магазинам пошариться. В Лабытнангах магазины были лучше всех в те времена, дорога ж была железная. Стоим, значит, смотрим ту бабу. Она простыней накрыта. Открываем. У нее парализованная часть лица красная. Говорю: может, это краска? И сразу к ней, мне же все сразу потрогать нужно. А областная кричит: "Не трогайте, наверное, у нее рожа. Еще заразитесь". "Да какая рожа, рожи такой не бывает". "А за счет чего краснота?" Она на меня так посмотрела... Знаете, снобизм такой старшего врача перед молодым. И говорит: "Это, молодой человек, за счет нарушения мозгового кровообращения в диэнцефальном мозге". Говорю: "Что-то не читал я такого". "Успеете еще прочитать". "Как успеете? Мой учитель Давид Григорьевич Шефер написал целые монографии по диэнцефальному мозгу, в них ни строчки нет про то, что такие вещи могут быть". "Но это так!". И они ушли по магазинам.
Через некоторое время терапевт наш подошла ко мне и говорит: "Бери чистый платок". Взял. "Слюнявь". Послюнявил. "Стирай теперь краску". Оказывается, это действительно краска. По национальным обычаям больную "лечили". Тут я не выдержал, тот еще гусь был, снимаю трубку, звоню, попадаю на Людмилу и говорю: "Нарушение мозгового кровообращения в диэнцефальном мозге закончилось. Краску я стер". Она быстро сообразила, в чем дело и отвечает: "Ну, ладно, я дура. Все знают, что я дура. Но это же областная дура!"
-Евгений Моисеевич, вы никогда не задумывались, сколько детей вам пришлось вылечить за время работы?
-Сколько лечил, не считал, но прикинул примерно, сколько принял: тринадцать тысяч. В роддоме.
-Вы что, принимали роды?
-Я ж детский врач, работал в роддоме постоянно, и все дети проходили через меня. Принял тринадцать тысяч новорожденных, не меньше.
-Это в Салехарде и Лабытнангах, а здесь детей принимаете?
-Здесь я мало смотрю детей, одного-двух в неделю. По договоренности.
-Когда особые случаи? Или по знакомству?
-Нет, смотрю детей, когда уже родители отчаялись, уже везде были, дальше некуда. В Тюмени, имею в виду. Когда были у всех светил. Наконец, они попадают ко мне, и я говорю: ребенок здоровый... Чаще всего, ну, 100 процентов почти - ребенок здоровый. Я говорю: идите, и не морочьте мне голову...
-Родители счастливы?
-Счастливы, конечно. У меня был один случай. Главный врач кардиоцентра Шевчук Ирина (она замужем за немцем, уехала сейчас в Германию) родила девочку. Поздний ребенок. Ее смотрели кафедралы, все смотрели, страсти-мордасти такие ей писали... Посмотрел я девку эту, три месяца ей. А у Ирины мать - врач, подруги - врачи остепененные... Говорю ей: не води их больше к себе. У тебя девка абсолютно здоровая, мало того, мне кажется, она очень одаренная. Давай я ее еще через три месяца посмотрю. Посмотрел и говорю: девка у тебя одаренная, поверь мне... Она как-то приезжала, принесла Зигмунда Фрейда мне толстую книжку: не знаю, говорит, что тебе подарить, как отблагодарить... Девочка, четыре года или пять ей, уже на трех или четырех языках говорит. Девка - вундеркинд, играет на рояле, ей прочат будущее...
Одного ребенка ко мне привезли, написали ему такое!.. Мать его без мужа родила. Ну, родила и родила, правильно сделала. Я всегда одиноким женщинам говорю: возьми и роди для себя ребенка. Подумаешь, тяжело, вырастет. Ребенка привезла бабушка. Посмотрел я его и говорю: то, что вам написали, еще не говорит ни о чем. Все нормально! Все у вашего мальчика на месте. Не верите? Хотите, каждый месяц приходите ко мне, я вас буду смотреть. Она: "У нас денег нет". А я денег не прошу. Вас же предупреждали, что я денег не беру. "Да, неудобно, вы же главный врач... Такое престижное лечебное учреждение". Говорю: кончайте дурака валять, приходите. И они ко мне ходили... Как-то недавно мы с Зиной шли в книжную лавку, ту, что напротив шестьдесят четвертого магазина, смотрим, стоят женщины, молодая и пожилая, и мальчишка лет одиннадцати. Они со мной здороваются. Поздоровался, но, говорю, не помню вас. "Евгений Моисеевич, так это вот тот самый мальчик, про которого все, кроме вас, сказали, что он ходить не будет. А вы знаете, что он делает? Он не только ходит, он на ушах стоит!"
-Люди верят докторам. Получается, те ошибутся, поставят неверный диагноз - и жизнь человеку ломают...
-И ломают. Ломают так, что только уши трещат... А что с нашим Даней было, когда он только родился. Врачи твердили: в больницу! Да вы будете за это отвечать, да вы к нам еще приползете...Я им сказал: не собираюсь никого оскорблять, но, когда я работал врачом, вы еще в детский сад ходили... Позвонила мне Люся, психиатр и невролог, она в седьмой поликлинике подрабатывала: "У тебя внук родился? Можно его посмотреть?" Посмотрела: "Не понимаю, чего они к вам придираются..." Говорю: Люся, это мы с тобой в другом месте учились.
-Слышала, что по форме головы ребенка вы можете определить его умственные способности.
-Это сложно, сложно очень. Есть так называемые стигмы неврологические, которые в совокупности при определенном знании могут давать размышления. Но ведь врач не имеет права бить по голове словом. Это ж страшное дело - что-то сказать и ошибиться... Хотя, когда нашего деточку, Данюшечку, принесли из роддома, я посмотрел его и сказал: "Зин, у нас будут неприятности с нашим мальчиком... Он будет вождь краснокожих!" Старые врачи, старой школы, не имели приборов, как у нас, и, естественно, обращали внимание на поведение ребенка, смотрели, сопоставляли его строение черепа и так далее... Вот если у маленького ребенка волосы торчат во все стороны ершом - это невротик. Будет давать дрозда всю жизнь, всю жизнь. Это уже доказано, и ходить далеко не надо. Есть, есть определенные симптомы, но, даже наблюдая их, мы не должны ничего говорить.
-Были наверняка случаи, когда все-таки приходится говорить правду, а значит лишать человека надежды...
-Было все. Однажды из Надыма звонит мне коллега, только назначенный главным врачом и говорит: "Прилетай срочно!" "Ты что, с ума сошел? Время семь часов, как я прилечу?" "А вон уже вертолет садится... Надо меня выручить". Сажусь в вертолет и пилю три с половиной часа до этого Надыма. Прилетаю. Встречает меня "Магирус", везут к заму председателя исполкома. Захожу к нему в дом, мою руки. Что случилось? Хозяйка отвечает: "У меня второй ребенок какой-то не такой"..." "Как не такой?" "Ну, не такой..." Смотрю его. А ребенок слепой. У него катаракта на оба глаза врожденная. Послушал сердце, пощупал кишку... Полный набор болезней. Коллеге говорю: "Куда смотрели? Неужели не видели? Ждали, когда мать доктора вызовет из Салехарда, за тысячу верст? Давай отца, я матери такое сказать не могу"...
Бывает, что говоришь людям все в открытую. У меня была повариха из Толькинского леспромхоза... Зачем ее прислали к нам на обследование, непонятно. И так все ясно: рак печени, причем четверка. Она пришла ко мне и просит: "Скажите все. Мне это нужно, у меня четверо детей, как бы они не подрались за наследство...Успею я все сделать или нет?" Сказал: успеете. Некоторые ученые просят говорить, сколько им осталось прожить. Им нужно закончить работу...
У меня есть книжка, называется "Энциклопедия смерти". Я ее с трудом достал. В этой энциклопедии описаны разные случаи смерти, поведение людей после того, как объявлен приговор - "смертная казнь". Интересно описана смерть Каменева Льва Борисовича. Он в отличие от Зиновьева вел себя достойно. Когда ему зачитали решение об исполнении приговора о высшей мере наказания, он сказал: "Ну, пойдемте туда, где вы стреляете..." И все, больше ничего не сказал. В ответ на это расстреляли его сына, четырнадцатилетнего мальчика. А Зиновьев вел себя плохо. Отвратительно вел себя Рибентроп...Зачем я вам это рассказываю? Слишком это мрачно Я слишком много знаю про это.