Аннотация: Это история не о любви. Это история о Дороге...
Звезды светились крупно и ярко. Я отшагал последние мили по пыльной дороге и подошел уже к деревеньке. Осень подкрадывалась здесь незаметно, неслышно, в запахе яблок, в этой темноте и особенно ярких, лучистых звездах, которые, казалось, в эту пору гораздо ближе к земле. Деревья еще не роняли листву, но вечера и ночи уже прохладны - не лето. Я люблю эту пору, последнюю, когда еще можно побродить по дорогам. Еще неделька - и надо перебираться под теплую крышу, в замок или город, какой побогаче, и где бургомистр захочет щегольнуть перед соседями приезжим менестрелем.
Ну вот и начинается деревня - вся обочина дороги усыпана белыми цветами подорожника. Странно, что он цветет в такое время, - подумал я мельком, уже шагая по узкой улочке.
Деревенька попалась зажиточная. Опрятные белые домики были почти скрыты яблоневыми ветвями, всюду чувствовался запах молодого яблочного вина. Окна некоторых домиков приветливо светились, но я не колеблясь отправился дальше, к центру деревни, к трактиру. У меня удивительный нюх на такие вещи: едва только я вхожу в село или город, ноги сами несут меня к трактиру.
Здесь яблочный дух чувствовался даже сильнее, чем в деревне, да это и не мудрено - здесь, у самых стен, стояли огромные бочки, где бродило и томилось яблочное вино. Маленькое заведение, такое же опрятное с виду, как и вся деревня, носило гордое название "Звезда Нормандии". Судя по веселым возгласам, там собралась теплая компания.
Добродушные крестьяне рады были пустить меня в свой кружок. Да и сидр у них был замечательный - наполнял все тело бодростью и весельем, оставляя холодный рассудок. От такого вина песня сама рвется из горла, а руки ищут струны лютни, и я спел селянам немало песен, веселых и грустных. Все они были встречены с одобрением, и напоследок я решил спеть еще одну, песню моего друга, ваганта из Альби, погибшего во время войны с еретиками. Мы были в Альби вместе, но я ушел из города, да и он просил меня уйти. Эту песню он сложил еще в Париже, где мы оба учились в Сорбонне. Он редко вспоминал о ней, а я любил её и вот решил сейчас спеть крестьянам.
Хочу найти дорогу в никуда,
Хочу найти одну, свою дорогу,
Чтобы вела от самого порога
Через века в заманчивую даль.
Среди рабов, предателей в венцах,
Средь перекрестков и путей неверных,
Среди смертей одно лишь неизменно -
Я верен той дороге-без-конца.
Дорога, ты вошла в мой ум и кровь.
Мой путь - ты мой восторг и упованье,
Дорога, ты одна - мое призванье,
Дорога, ты одна - моя любовь.
Песня моего друга произвела на них странное впечатленье, долго они сидели молча, и, наконец, дядюшка Матье, самый старый из собравшихся, покачал головой, будто освобождаясь от нелегких воспоминаний.
- Хорошая песня, - старик опять замолчал и стал набивать трубку. Гаснущий камин бросал алые отблески на его лицо, и морщинистый дядюшка сейчас напоминал языческого духа полей и лесов, эдакого античного Пана. Наконец, старик закончил с трубкой, зажег её, ловко достав щипцами уголек из камина, и обратился ко мне:
- Хочешь услышать легенду, трубадур?
Я утвердительно кивнул, и тогда старик начал рассказывать.
Она была дочкой деревенского старосты. Добрая и красивая, она была готова помочь всем и верила всему. Как-то раз в деревню забрел менестрель вроде тебя. Девушка приглянулась ему, да и он ей понравился, да только был он из тех людей, что не могут усидеть больше седьмицы на одном месте, вечно им чего-то надо, приключений на свою голову. Парень пробыл у нас три дня и ему надо было идти дальше, его звала дорога. А девушка боялась дальних неверных путей, она и шагу не ступала из своей деревни. Менестрель погоревал, но все же ушел - ведь он любил Дорогу, будто живое существо, больше всего на свете. Он обещал ей прийти, и она поверила. Каждый вечер выходила она на околицу встречать своего жениха. Через месяц поняла она, что не дождется и, плача, легла на землю. Ночью она умерла, а с первыми лучами солнца стали пробиваться из её волос и одежды зеленые ростки. К вечеру все тело девушки превратилось в растение со странными цветами-свечками - подорожник. До сих пор растет он у обочины, ожидая своего менестреля.
Старик умолк и, не попрощавшись, вышел из трактира. Вся остальная компания тоже начала расходиться. Местный священник вызвался проводить меня.
Мы шли молча, вдыхая аромат яблок. Выйдя из деревни, мы стали прощаться, и кюре сказал, похлопав меня по плечу:
- Не принимайте всерьез дядюшку Матье, сын мой. Старик долго переживал после смерти дочери, вот и выдумал эту легенду. Рассказать Вам, как было на самом деле?
- Не надо. - Я остановил кюре, - не надо.
Он очень удивился, но понимающе кивнул и попрощался. Его черная сутана еще мелькнула пару раз прежде, чем раствориться в темноте.
Я медленно побрел дальше, все продолжая думать о девушке, превратившейся в подорожник, о менестреле, который больше всего на свете любил дорогу. Я думал о дядюшке Матье, отце той девушки, для которого раньше менестрель был простым бродягой, и который только сейчас, после той песни, попытался понять его.
Еще я думал о том человеке, который смог променять счастье с любимой женщиной но свой путь, свою дорогу. Я знал таких людей, таким был мой друг, погибший в Альби и сочинивший песню о Дороге, что бесконечна и у каждого - своя.
Я думал и о себе. Кто ты, Жак - Ив д'Арвиль, для чего ты есть на этом свете? Действительно ли твое призванье - быть менестрелем? Ведь это именно призванье, и надо любить его, любить Дорогу так, как любил её твой погибший друг и тот безымянный менестрель, что уходил по своей дороге от любимой.
Я заметил, что уже давно стою посреди дороги и разговариваю вслух сам с собой. Но некому было ответить мне, лишь белые свечки цветов подорожника мерцали в темноте, словно бы говоря: "У каждого своя Дорога".
Я успокоился и пошел дальше. Мне предстоял еще долгий путь.