Аннотация: Строго говоря, не столько к "Сильмариллиону", сколько к "По ту сторону рассвета".
Белая глина
..Белая оссириандская глина, такая мягкая под пальцами, такая звонкая после обжига. Из бесформенной массы медленно проступают женские черты: доверчиво приподнятое лицо, высокие скулы, тонкий нос с горбинкой, губы, тщетно сдерживающие улыбку.
Податливая шероховатость глины. Пальцы помнят другое; я следую своей памяти.
Золотой и серебряный свет в небе; вечер, самое светлое время долгого дня Амана. Такого долгого, что он кажется бесконечным. Здесь говорят "всегда" и не говорят "никогда"; и всем временам ламбенгольмор ваниар предпочитают аорист: вневременную непреложность факта. Валар справедливы. Эльдар живут в Амане. Мы счастливы.
В Тирионе не придают внимания счету времени, но сам город меняется. Возводятся мосты, растут башни, по улицам бродит Мелькор, Восставший в Мощи, ведя свои странные речи, и всей кожей ты чувствуешь течение времени.
Оно еще не подхватило тебя, как щепку, оно еще омывает тебя, словно воды реки - скалу на стремнине.
Но ты уже учишься ловить мгновение; ты, в поисках себя сменивший столько учителей, сейчас только поступил в ученики к Нэрданели; и ее изваяния - песня, застывшая в камне - будят в тебе восхищение и тревогу.
Амариэ не понимает этого; для нее весь мир сияет, как Лаурелин и Тельперион, и в нем нет места тени. Это притягивает тебя, как словно вода в летний полдень, и одновременно - беспокоит, как бесплодная попытка удержать воду в ладонях.
И однажды, где-то в пестрых лугах Ваняьмара, ты говоришь Амариэ:
- Подари мне свое лицо.
Она удивленно вскидывает брови и смеется от неожиданности:
- Как это?
- Сейчас я не умею, - серьезно объясняешь ты, - но когда-нибудь я научусь, и изваяю тебя. Обещаю. Ты позволишь мне?
- Пожалуйста, - она опускает ресницы, доверчиво обращает к тебе лицо, и губы ее дрожат от с трудом сдерживаемой улыбки. Она старается не шевелиться, и только ресницы вздрагивают, когда ты осторожно касаешься кончиками пальцев ее закрытых век.
На мгновение мир становится таким, каким он должен быть, таким, каким он был задуман, таким, каким он был, когда еще не было Искажения, и это так прекрасно, что почти невозможно выдержать.
Ты впервые целуешь ее - чтобы хоть как-то разделить это бремя невыносимой радости.
Я говорил, что изваяю тебя, мэльдэ. Я стараюсь исполнять свои обещания. Когда тьма поглотила все, что мы знали и любили, я обещал тебе, что буду искать возвращения света. Я верил, что это единственный путь; я ошибся - Валар дали Арде Луну и Солнце, а свет, сокрытый в Сильмариллах, по-прежнему недоступен нам, обрекшим себя на изгнание. Прости, мэльдэ, но я не мог поступить иначе. Если не ради себя - то ради тебя, ради девочки, смотревшей вокруг так, как глядели лишь Перворожденные - с доверием и без страха.
Ты ждешь меня. Я знаю это - так же, как то, что я вернул тебе серебряное кольцо у холодных берегов Арамана; так же, как то, что мой город падет, и его сокроют темные воды; так же, как то, что я погибну здесь, в смертных землях, когда настанет мой час и меня накроет проклятие нолдор -так же, как, рано или поздно, всех из нас.
Я знаю это так же, как то, что обновление неизбежно, что однажды мир станет таким, каким он должен быть, таким, каким он был задуман, и больше - таким, каким он станет, пройдя через искажение, как руда через горн.
Прощай, мэльдэ. Мы встретимся, когда проклятие будет снято. Под этим небом или иным, в этом мире или в другом.