У всех моих приятелей родители - солидные люди, знающие, как им следует выглядеть и что говорить, чтобы внушать уважение окружающим. Возьмём, к примеру, отца Гая1. Он почтенный политик, сенатор. Глянешь на него - и преисполнишься благоговения. Одежда - всегда белоснежно-чистая, опрятная, изгиб к изгибу, складка к складке. Его осанке и стати позавидовали бы древние герои. Лицо горделивое, как у небожителя. А как начнёт говорить - заслушаешься! Недаром он так понравился философу Аполлонию2 из Тианы.
Или, скажем, родитель Руфа-младшего. Старик Вергиний3 скрылся от всех на своей вилле на побережье. Но в те редкие дни, когда он выбирается в столицу, по нему всегда видно, что это государственный человек, опытный и умный, бывший военный. Мне кажется, что стоит ему крикнуть своим громовым голосом, как тут же все построятся в боевые порядки и пойдут не глядя, куда он только укажет.
А мой па - это какое-то вечное недоразумение. Выглядит всегда так, как будто желает опорожниться4. Никогда не заботиться о подобающем облике. Даже во время триумфа, когда вся столица замерла в ожидании его торжественного входа в город во главе войск, он умудрился испортить момент своим замученным видом. Где стать? Где осанка? Я ехал за ним на белом жеребце и просто не знал, куда деться от стыда. А мой отец ещё и отпускал шуточки про себя-дурака5. Ну как так можно?
Ну ладно, не будем касаться внешности. В конце концов, она - не главное. Но сообразуется ли с заветами наших предков, чтобы первый гражданин скупал все вещи на торгах, чтобы потом подороже их продать поштучно? Когда такое было, чтобы консул открыто торговал должностями, а потом ещё и шутил над этим, приговаривая, что самых хищных чиновников он нарочно продвигает на всё более высокие места, чтобы дать им нажиться, а потом засудить, и пользуется ими, как губками: сухим дает намокнуть, а мокрые выжимает6. А продажа помилований без разбора: всё равно, виновен ты или нет, если заплатишь - мой па сделает так, чтобы тебя оправдали! Это же возмутительно и никак не вяжется с понятиями о чести и достоинстве!
Однажды я слышал, как любимый отцовский слуга Апелла просил за брата. Он умолял моего па пристроить того управляющим загородным имением так, что разжалобил бы и мраморную статую. И что сделал мой драгоценный родитель? Он вызвал брата Апеллы к себе, выслушал и потребовал мзду за должность. Получив деньги - назначил управляющим. Когда же Апелла спросил у моего отца, что он решил по поводу его брата, почтенный родитель не нашёл ничего лучше, чем изречь глупую шуточку: "Ищи себе другого брата, теперь это мой брат"7.
А как он обошёлся с делегацией из Колонии Клавдия8? Почтенные ветераны, ставшие в колонии магистратами, прибыли в столицу, чтобы выразить своё почтение и уважение отцу. Кроме того, они сообщили, что собрали деньги и хотят воздвигнуть большую статую моего родителя на местном форуме. И что же им ответил мой драгоценный па? Он, как жалкий мим, протянул им пустую руку и сказал: "Пьедестал готов"9. Это же просто возмутительно!
Но больше всего меня разозлило, когда отец обложил налогом прачечные. Те получали мочу для отбеливания тканей из латрин, общественных уборных. Вот именно за это мой родитель и заставил прачечные платить. Тут уж вознегодовал даже мой брат, который, обычно, всегда был согласен с отцом. Тит вбежал, весь такой раскрасневшийся от гнева, и от дверей закричал:
- Зачем ты это сделал?
А па одарил его своей фирменной хитрой улыбкой и переспросил:
- Что?
- Обложил мочу налогом! Весь город над тобой потешается!
Тогда наш почтенный родитель подошёл поближе к Титу и протянул ему под нос пригоршню золотых аурусов.
- Пахнут?
- Нет.
- А ведь они получены с мочи!10
Вот после этого случая я и задумал пошутить над отцом в его собственном стиле. Дождался обеденного времени, когда мой родитель бывал всего добрее и мягче, и задал ему вопрос:
- Отец! Вот ты всё время размышляешь, где бы раздобыть денег на государственные нужды. Я решил тебе помочь и придумал, что ещё можно обложить налогами.
- И что же?
- Воспоминания! Народ собирается в тавернах не только, чтобы поесть, но ещё и развлечься. Чернь играет в кости, слушает певцов или просто буянит. Но часто кто-нибудь начинает рассказывать о том, где он бывал и что видел за свою жизнь. Остальные сидят, навострив уши. Многие и вовсе приходят в таверну, чтобы послушать кого-нибудь. А хозяевам заведений с этого прямой прибыток. Но ведь все воспоминания были получены на службе Риму, (если нет - то их можно признать изменническими речами) и, стало быть, за них можно обложить налогом таверны!
Все собравшиеся в триклинии замолчали, пытаясь понять смысл сказанного мною, а затем уставились на моего отца. А он посмотрел на меня с хитринкой, и с неожиданной теплотой в голосе произнёс:
- Браво, Домициан! Ты, наконец-то, показал, что кое-что смыслишь в управлении государством, да к тому же умеешь тонко подшутить над самим императором. Облагать налогом таверны за чьи-то воспоминания мы не станем, но тебя пора уже назначить тебя очередным консулом на будущий год. Хватит тебе всё время играть в кости, да изображать из себя на людях любителя поэзии!
1 - Гай Лукций Телезин
2 - Аполлоний Тианский
3 - Луций Вергиний Руф
4 - "один остроумец метко сказал об этом, когда император попросил его пошутить и над ним: "Пошучу, когда опорожнишься" - Светоний, Жизнь двенадцати цезарей, Веспасиан, 20
5 - "Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа, словно предки мои его заслужили или сам я мог о нем мечтать!" - Светоний, Жизнь двенадцати цезарей, Веспасиан, 12
6 - Светоний, Жизнь двенадцати цезарей, Веспасиан, 16
7 - Светоний, Жизнь двенадцати цезарей, Веспасиан, 23
8 - Colonia Claudia Ara Agrippinensium
9 - Светоний, Жизнь двенадцати цезарей, Веспасиан, 23
10 - Светоний, Жизнь двенадцати цезарей, Веспасиан, 23