В четверг Надя сдала очередной экзамен и за ужином нарочито измученным голосом сказала родителям, что хотела бы денек передохнуть, съездить в Новокузнецк, развеяться. Это было, конечно, свинство. На пятницу мама, как обычно, планировала авральные работы на даче, и Надина помощь была необходима. И Надя понимала, что свинство. На самом деле не было ни особо усердной подготовки, ни каких-то страшных волнений: учеба давалась легко, и предстоящий выпускной тревожил гораздо больше, впрочем, тоже не чересчур. Но очень уж не хотелось полоть грядки.
Утренняя электричка оказалась заполненной до отказа, пришлось час стоять, но оно и к лучшему: платье не измялось. Платье было любимое: кримпленовое, синее в белый горох, со вставочкой впереди. Босоножки, правда, пришлось надеть зеленые, точнее цвета морской волны. Зато мягкие, кожаные, венгерские, невесть как попавшие в их селёдочно-скобяную поселковую лавчонку.
В городе цвели яблони, заглушая свежим своим запахом ядовитые выбросы металлургических заводов. И день начинался свежий, ясный, небесно-синий, с облачными заплатками. На площади у театра уже работал фонтан. Маяковский, как и прежде, решительно протягивал вперед руку: "Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть...".
По проспекту Металлургов задребезжал новенький красно-желтый трамвай. Надя степенно, чуть важничая, вошла на площадку, сбросила в автомат трехкопеечную монету, внимательно изучила билет - вдруг "счастливый"? И особым "романтическим" взглядом уставилась в окно. Народу было немного, утренняя волна спала, и теперь рабочий город был малолюден и даже красив. Трамвай прогромыхал мимо сада Металлургов, у входа в который стояли выкрашенные алюминиевой пудрой фигуры рабочих, знакомые Наде с детства, а за зарослями акаций угадывались разноцветные качели-карусели. Проскрипел мимо полукруглого кинотеатра Коммунар, мимо монументальных домов сталинской эпохи, про которую Надя почти ничего не знала - это было как в прошлом веке - тогда она еще не родилась. Плавно прокатился мимо бюста инженеру-металлургу Бардину, мимо...мимо...
Трамвай остановился. Надя вышла, вдохнула теплый июньский день. Куда бы податься?
- Девушка!
Надя оглянулась. Следом за ней вышел из трамвая молодой мужчина, которого она прежде не заметила.
- Девушка, простите. Я не знакомлюсь на улице, но вы так хорошо улыбались, что я вышел следом... Вы не сердитесь?
Надя растерялась, была польщена, немного испугана и обрадована одновременно.
- Вы куда-то спешите? - мужчина внимательно и ласково вглядывался в Надю.
- Я спешу... в музей, - . Неожиданно для себя важно сказала Надя. - Тут недалеко художественный музей. Я туда иду. - Еще за минуту до этого, она не собиралась ни в какой музей.
- Надо же, музей. Я и не знал. Я, знаете, приезжий. Из Кызыла. Я в ГИДУВ приехал. На учебу.
Надя знала ГИДУВ - институт усовершенствования врачей. Она почему-то успокоилась:
- Вы врач?
- Да. Я, собственно, офтальмолог. Ну..., - он засмеялся, - окулист, глазник...
- Понятно. - Говорить было не о чем. Помолчали.
- А вы не возражаете, если я провожу Вас в музей. Я там не был, вот. И тоже бы посмотрел, - он взглянул на часы, улыбнулся, - Бог уж с ней, с лекцией.
В музее было прохладно и пусто. Развешенные на стенах работы, выполненные в одной и той же манере - жирными грубыми масляными мазками - изображали то дымящие трубы ЗапСиба, то крепконогих селянок, теряющихся среди пшеничных полей, то букеты маков и незабудок...Надя равнодушно оглядывала стены. Ей не нравились аляповатые резкие краски, не нравились картины. Тяжелые резные рамы, в которые они были заключены, окончательно убивали легкую радость июньского дня...
Поскучнев, она направилась к выходу.
На крыльце, Надя протянула спутнику руку на прощание:
- Спасибо за компанию. Неинтересный музей, правда? Всего вам доброго.
- И Вам спасибо. Меня Сергей зовут. А Вас.
- Надя. Ну, пока...
Сергей помедлил.
- Надя... Может, мы немного погуляем. Понимаете, я один в этом городе, у меня нет здесь ни друзей, ни знакомых. Вы очень милая девушка. Может, Вы покажете мне город, расскажете что-то...
Наде стало опять весело.
- А давайте!
И был восхитительный день! Они до самого вечера бродили по Новокузнецку, сидели у фонтана, катались на каруселях в парке, бегали вперегонки по центральной площади, и разговаривали, разговаривали ... Казалось, что знакомы они уже много месяцев.
Сергей рассказывал, как пять лет назад по распределению он поехал в Кызыл, рассказывал про свою жену, даже показал фотографию - ничего особенного, невзрачная, неинтересная женщина, рассказывал про своих больных тувинцев, про то, как интересно устроен человеческий глаз, вспоминал смешные студенческие истории. Они перекусили кефиром и батоном, присев прямо на траву в каком-то сквере, и это тоже было здорово. Легкость, счастье, свобода наполнили Надю до самой макушки, она чувствовала, что даже немного влюбилась в этого Сергея. Она ловила боковым зрением на себе его взгляд, и не смущалась от того, а напротив, радовалась.
Как ни длины июньские дни, но даже этот, особенный, подошел к концу. Сергей проводил Надю на предпоследнюю электричку, подарил маленький ручной офтальмоскоп.
- Если заглянуть через него в глаза человеку, - сказал он, - можно тут же понять его душу.
И они уговорились встретиться в среду, после того, как Надя сдаст физику.
Вечером Надя была непривычно молчалива, о проведенном дне в Новокузнецке рассказала мало и сухо - была в музее, ходила по городу. А вечером вдруг захотелось ей поплакать, просто так, ни от чего, и ни о чем. Она сжимала под подушкой в руке офтальмоскоп и рыдала совершенно по-детски.
В среду Сергей не пришел к фонтану ни в пять, ни в шесть, ни в семь... Измучившись от неизвестности и ожидания, Надя выяснила где находится ГИДУВ, и отправилась туда. В общежитии, придумав для вахтера нелепую историю, что надо передать какое-то срочное письмо, она нашла нужную комнату, и робко постучала:
- Войдите.
Надя вошла в полутемное узкое помещение. На одной из трех кроватей полулежал Сергей и что-то читал. Больше никого не было.
- Надя? Как ты здесь? - он резко сел. Панцирная кроватная сетка провисла до пола.
- Я тебя ждала у фонтана. Сегодня среда. Думала, может, что случилось? - голос задрожал совершенно предательски, и Надя замолчала, боясь расплакаться.
- Наденька.... Я ...- Сергей подбирал слова, выходило плохо. Он бормотал что-то о том, что нехорошо, что он как будто что-то обещал Наде, а это некрасиво, потому что быть ничего не может, что есть жена, что он приехал и уехал, а Надя будет зря ждать...
Надя упрямо смотрела ему в лицо, он отводил глаза, и опять принимался объяснять, что нехорошо, что жена...что он не свободный человек. Наде было отчего-то стыдно и неловко, но не оттого, что она пришла к малознакомому мужчине, а скорее от его путанных объяснений, от бегающих по углам комнаты глаз. Было досадно, что она вдруг почему-то решила там, у фонтана, что он сломал ногу, и теперь один, беспомощный, в чужом городе... Было противно и от этой темной узкой, как пенал, комнаты, от шуршащих возле умывальника тараканов...
Наконец, она грубо перебила его:
- Ни черта не понимаю. Я что - замуж за тебя собралась, что ли? Ну, ты даешь! Ладно, чао-какао. Будете в наших краях - милости просим.
...На крыльце общаги, все-таки расплакалась. Полезла в сумочку за платком, пальцы наткнулись на спрятанное в черный футляр особенное зеркальце с дырочкой посередине. Надя вынула офтальмоскоп, оглядела его... и четким уверенным движением метнула в приоткрытый канализационный колодец.