Обратная тяга. Часть 1

     «Я ложь, которая всегда говорит правду».

     Жан Кокто

     Мирослав тяжело раскрыл глаза под звук запиликавшего будильника. Потянувшись к святящемуся, чуть ползущему, словно по кругу прямоугольнику экрана смартфона, вибрирующему на тумбочке у кровати, юноша одним небрежным нажатием отключил сигнал. Зарывшись лицом в подушку, Мирослав поворочался под одеялом – за ночь ставшим раскалённым от телесного тепла, и, прокашлявшись, сел на кровати. Судорожная зевота, пронизавшая мелкой тряской всё тело окончательно разбудила парня, и он, щурясь, сквозь окно, занавешенное полупрозрачными лиловатыми шторами посмотрел на улицу.

     Зимняя темень раннего утра тускло подсвечивалась желтоватыми глазами фонарей. Протерев пальцами глаза, Мирослав встал, и подойдя к окну открыл створку. Вдохнув морозный воздух, и чуть поёжившись, юноша вернулся к кровати, и сев на неё подтянул к себе колени. Мысли в голове неохотно заворочались, как потревоженные на насесте куры. Мирослав невольно улыбнулся, погрузившись в это далёкое, практически вытесненное потоком других впечатлений воспоминание. На него будто, как и тогда пахнуло терпким запахом лежалой соломы, и ещё одним – птичьим, совершенно не похожим ни на один другой. Скрип старой деревянной дверки, и вот под слабым лучиком фонарика недоумённо поквокивая приподнимаются на деревянном насесте, надутые, как взбитые подушки разномастные несушки. Посредине же, сверкнув из-под перьев длинными костяными шпорами, из-под свисающего на бок, будто криво надетого берета – гребня внимательно смотрит большой петух, кося на свет фонаря широко открытыми круглыми глазами. «Атаман». Так Мирослав назвал этого петуха в противовес бабушкиному ласковому и обычному по деревенским традициям «Петя». Тогда в свои 7 с небольшим лет, Мирослав сразу же научился уважать труд и предназначение «Атамана», и петух отвечал мальчику тем же – никогда не пуская в ход свои шпоры и крутой нрав, когда внук хозяйки ходил по куриному двору, и наблюдал за тем, как там пасётся многочисленное птичье семейство.

     Часто бывая в гостях у бабушки, Мирослав почти что сдружился с Атаманом, иногда жалея, что не может забрать его в город и гулять с ним, как с собакой. Впоследствии, когда петух пропал с куриного двора, мальчик долго скучал по нему. Бабушка тогда объяснила внуку, что Атаман стал старый, а потому собрался и уехал в особую птичью страну – на пенсию. Мирослав тогда, в силу возраста и не знания превратностей жизни, разумеется не связал «уход» Атамана и появление на праздничном столе густого куриного супа. В следующий приезд по двору разгуливал уже новый петух «побряцывая» короткими молодецкими шпорами. Белый в чёрную крапину – полная противоположность красно – зеленому мундиру старого Атамана. Он в первый же день знакомства с Мирославом получил от того полный обиды пинок под развесистый отливающий изумрудью хвост, и долго, в недоумении кричал на мальчика с высокого забора, всполошив всех своих новых пернатых жён.

     Мирослав тогда обиделся не только на нового петуха, но и на Атамана, который с ним даже не попрощался, и не предложил поехать вместе с ним в «птичью страну». Обида очень похожая на ту самую…на отца. Не сформированная, зародышная, не сознаваемая пока еще детским рассудком.

     «Папа меня бросил. А теперь и петух. Ну почему так? Я такой плохой и не нужный? Поэтому они меня бросили»?

     Мирослав никогда не говорил себе этих слов, и даже не думал так. Но что-то внутри него думало, шептало. Еле слышно, каждый день, и будто бы с каждым годом всё тише и тише, но настойчиво, не ослабевающе.

     Не было уже давно ни Атамана, ни маленького домика в деревне, ни бабушки, и кажется и воспоминаний об этой быстро пролетевшей детской жизни почти не осталось. Но иногда они внезапно появлялись, робкими бликами вспыхивали в сознании, оставляя после себя странное ощущение полной безбрежности времени и собственной многоликости.

     Засмотревшись на возникшие в уме картины из детства, Мирослав, будто очнувшись, потёр замёрзшие плечи и снова подойдя к окну – закрыл его. Среди голых ветвей деревьев на морозном небе начала провялятся розоватая дымка. Мирослав взял с тумбочки смартфон, и взглянув на часы на экране, быстро стал одеваться.

     Мать снова, впрочем, как и обычно спала за закрытой дверью. Мирослав стараясь ступать как можно тише, прошёл мимо её комнаты в ванную, и после, умывшись – на кухню. Он сам себе готовил начиная еще с 10 – летнего возраста, и практически никогда не ел вместе с матерью за одним столом. Он, по большому счёту, не знал даже вкуса её еды. Иногда, будучи в хорошем настроении, она могла приготовить ему чай (всегда заваренный из пакетика), прибавив к нему какую-нибудь покупную сладость, или сварить пустую подсоленную кашу, но не более того.

     Зачастую мать питалась на работе, и приходила домой уже в позднее время сразу ложась в постель. Достав из холодильника кастрюлю с супом, который он сварил себе два дня назад, Мирослав зажёг газ на плите, и перелив половником порцию в ковш – поставил на огонь. Пока суп, потрескивая разогревался, Мирослав чуть отодвинув лиловатую штору стал смотреть на сонную пустую улицу. Мелко засыпал некрупный снег, и воздух сразу будто заискрился. По тротуару, мимо припаркованных неровных рядом машин быстро прошла девушка с огромным меховым воротником на куртке. Проводив её глазами, Мирослав ощутил лёгкое приятное покалывание в животе, будто от волнения, осёкся, и вздохнув, опустил штору. Лиловатую. Такого же цвета, как у него в комнате. Он не любил этот цвет. Можно даже было сказать, что терпеть не мог, но мать, год назад обновляя некоторые вещи в квартире его не спрашивала. Впрочем, она не спрашивала сына не только об этом. Его мнение было для неё чем-то мифическим, - а то беж не существующим, и она всегда всё решала по своему…Видимо таким же образом когда-то решила и с его отцом…

     Быстро глотая перегретый суп, зажёвывая черствоватым хлебом, Мирослав старался давить в себе чувство злобы и несправедливости, которое возникало каждый раз перед тем, как он собирался ехать в университет. Уже было поздно сетовать. Смысл?

     “Какой биофак? Что за глупости? Сыночка, есть большая разница между твоими детскими увлечениями и настоящей профессией».

     Мирослав с силой вгрызся в твёрдую хлебную корку, снова давя возникшее где-то в животе противно холодноватое чувство злобы. Вот это самое ненавистное ему «сыночка» мать успела произнести много раз до того как бесконечными разговорами, увещеваниями и даже рыданиями всё таки вынудила Мирослава пойти учится на непонятный ему, ненужный и за год ставший уже ненавистным юридический факультет.

     «Что тебе даст твой биофак? Бесполезный кусок картона, с которым тебя если и возьмут, то в продавцы? Или ты может егерем в лес уедешь?»

     Мирослав тогда еще огрызнулся в ответ, что: “Уж лучше егерем в тайгу, чем на маменькину работу» (мать тоже была юристом). В ответ была лишь громко хлопнувшая дверь и тихие рыдания.

     Парень сам не понял, в какой момент он уступил упрямому напору матери, и как в тумане сделал так, как она хотела. Очнулся Мирослав уже тогда, когда почти закончился первый курс обучения, а мечты о биофаке стали такими же – как и его мнение для матери – мифическими.

     Более – менее попривыкнуть и держаться помогало наличие в одной с ним группе бывшего одноклассника, с которым Мирослав в школе по-приятельски общался, чтение книг на биологическую тематику, которые Мирослав сам собирал для учёбы…и грёзы. Грезы о том, что когда он доучится на пресловутый диплом – в жизни много что поменяется, и самое главное – он сам. Пока же раз или два в месяц Мирослав был вынужден смотреть на внезапно возникающие истерики матери, и прятался от них за закрытой дверью. Знакомился с приходящими к ним в квартиру «дядями», на время присутствия которых в доме мать вроде бы становилась чуточку счастливее и по пол дня гулял на улице или просиживал в торговых центрах, когда родительница разнообразными намёками, пребывая во временной эйфории от присутствия рядом нового мужчины – выставляла сына вон. Конечно, она надеялась, что каждый новый станет постоянным, но этого не происходило. Спустя 2-3 месяца хождений «дяди» пропадали, а после Мирослав почти каждый вечер слушал из-за закрытой двери приглушенные рыдания. Пару раз мать пыталась намекнуть сыну, что это всё происходит из-за него - «Что, если бы ты не смотрел вот так зверем, то…»

     Но эти обвинения Мирослав даже и не собирался принимать, и тем более менять себя в этом отношении. В каждом «дяде» он видел того самого белого в крапину петуха – занявшего чужое место. Единственное, на что могли рассчитывать мамины знакомые – это скупое и быстрое «здрасте», и подозрительный взгляд вдогонку, но не более. Был один «гость», который по доброму хотел разговорить парня и искренне познакомится, но мать ощутив нехватку внимания в свою сторону тогда топорно перевела разговор в другое русло, а Мирослава отправила «гулять» на улицу. С тех пор желание налаживать контакт со знакомыми родительницы у Мирослава отбило окончательно.

     Вымыв за собой посуду, быстро одевшись и схватив с вешалки еще со вчера подготовленную сумку, Мирослав быстро глянул на экран смартфона и взялся за ключ.

     За тяжело поддавшейся подъездной дверью парня встретил и ласково стал покусывать за лицо лёгкий мороз. Снег засыпал плотнее и крупными хлопьями садился на одежду. Ускорив шаг и чуть поежившись под мягкой защитой пуховика, Мирослав стал припоминать сегодняшнее расписание, номера аудиторий, этажи, прикидывал, когда будет удобнее всего заскочить в буфет, чтобы на последних парах не мучится от голода. День обещал быть скучным. Три из пяти пар вели преподаватели одним своим видом навивающие уныние и все свои лекции зачитывающие с бумажки. Из студентов их практически никто не слушал, и основная масса просиживала на их занятиях только для того, чтобы в будущем не иметь проблем с зачётами. В тихую все занимались на таких парах своими делами, так, чтобы не раздражать «пластинки». Так в шутку называли унылых читальщиков. Мирослав от одногруппников не отставал, и, стараясь проводить время с пользой – читал кладя книги (совсем не на юридическую тематику) – к себе на колени. Изредка он прислушивался к тому, что бубнит «пластинка», и, убеждаясь, что в «патефоне» без изменений снова погружался в чтение.

     Добравшись до остановки, уже густо заполненной людьми, Мирослав снова сверился с часами, и, встав против обжигающего холодом ветра, стал ждать автобус. В голове снова потекли мысли, но на этот раз не о прожитом, а о запланированном. Рассуждая логически, стараясь делать это по-взрослому, Мирослав решил несмотря на всю неприязнь к своему нынешнему положению всё-таки доучится, извлечь какой-то полезный опыт, параллельно изучая интересные ему темы, и после заняться тем, что действительно могло вызвать у него вызвать у него настоящую радость. Мать зарабатывала сносно, хотя, (и Мирослав это хорошо понимал) – с большим трудом, и парень дольше не хотел сидеть у неё на шее. К тому же, с каждым днём всё острее ощущая свою ненужность, и видя, что он мешает родительнице, Мирослав хотел как можно быстрее начать жить собственной жизнью. Одно то, что он иногда видел зачинание материнских истерик, и ничего не мог сделать с этим – как плёткой гнало его из дома. Втайне от родительницы он искал подработки, и начал копить деньги на съем отдельного жилья. Тяжело, неуверенно, отказывая себе в лишних тратах, но всё - таки, у Мирослава начало это получатся, и придавало уверенности.

     Взвизгнув тормозами у заснеженного бордюра остановился автобус, открылись, стукнув складные створки, и люди с остановки потекли внутрь, расплачиваясь за проезд с немыми, сидящими на поручнях валидаторами. Чиркнув картой по расцарапанному экранчику, Мирослав зайдя в автобус одним из последних, встал в углу у заднего колеса, и привалившись к окну, стал смотреть на выплывающие из темноты здания, фонари, фигуры людей на тротуарах. Чуть отодвинувшись от засыпаемого снегом стекла, Мирослав невольно увидел в нём свое отражение и быстро перевел взгляд – снова на улицу. Многое в его внешности казалось парню неправильным.

     «Ты какой-то чересчур славянский» - как – то в шутку сказала Мирославу его очень нравившаяся ему одноклассница перед самым выпуском. В сущности, это, наверное так и было. Правильные черты лица, прямые светлые, почти что белые волосы, и налитые металлическим серым блеском глаза. Иванушка – дурачок – не дать не взять. Такой, каким он представлялся Мирославу, когда бабушка в детстве читала ему сказки. Она читала с нескольких старых потёртых книжек, с пожелтевшими страницами из газетной бумаги и редкими чёрно-белыми иллюстрациями. Маленькому Мирославу тогда казалось, что им уже лет сто – не меньше. Мать книг не покупала вовсе, исключение составляли только учебники. Так вот даже по тем редким, маленьким, чёрно-белым картинкам, Мирослав решил, что герой множества рассказанных ему сказок должен быть именно такой…Интересно, а был ли таким отец?

     Зажмурившись, Мирослав постарался отогнать от себя назойливую мысль о том, что мать всё чаще стала «выгонять» его из дома именно потому, что сын, мужая, стал походить на отца стал напоминать ей его отца.

     В кармане пуховика зажужжало, и Мирослав держась за поручень, вытащил смартфон, стараясь не задеть рукой стоящих рядом соседей. Взглянув на экран, он прочёл написанное в знакомой манере сообщение:

     «Чё как едешь?»

     Как всегда, без знаков препинания. В ответ на короткое: «Да, еду» - смартфон активно прожужжал еще несколько раз. Короткие сообщения сыпали одно за другим, сразу было видно, что отправителю сейчас откровенно нечем заняться:

     «Ясн.

     Короче.

     Сегодня опять тягомотина намечается.

     Крч пзд.

     Но я игрулю новую на лопату качнул хоть отвлечься получится.

     А ты чё?

     Снова чтиво тащишь?»

     Выдохнув мысленно и на экран усталое «Да», Мирослав спрятал сразу же зажужжавший в ответ смартфон, и снова стал смотреть на проносящийся за окном просыпающийся город.

     Антон – его бывший одноклассник, а ныне соучивец кардинально отличался от Мирослава по складу характера, ценностям и образу жизни. Сейчас он скорее всего ехал на заднем сидении дорогой отцовской иномарки и от скуки строчил сообщения всем, до кого мог дописаться. Его семья никогда не бедствовала – отец занимался каким-то прибыльным бизнесом, и парню, в общем-то не приходилось особенно задумываться о своей дальнейшей судьбе, которая была материально обеспечена на десятилетия вперёд. На одном с Мирославом факультете он оказался случайно – подав документы на поступление чуть ли не в десяток разных направлений, так как после окончания школы совершенно не имел понятия, чем он хочет по жизни заниматься. Пресловутая «корочка» ему была нужна скорее для галочки и престижа, ну и видимо для того, чтобы его родителям было что отвечать на вопросы своих таких же обеспеченных знакомых:

     «А ваш где учится?» – И получать в ответ одобрительное – «О-о-о, ну да, ну да»

     Разумеется, Антон обучался на платной основе, так как с его шалопайностью и раздрайностью с бесплатного места парня скорее всего выперли бы уже с первого курса. Мирослав общался с Антоном по привычке, очень поверхностно, и на очень общие темы – вроде погоды, недавно вышедших фильмов, игр или девушек. К учёбе Антон не проявлял никакого интереса, мученически отсиживал пары, часто прогуливал, а зачёты и экзамены сдавал каким-то невероятным образом (скорее всего за счет отцовского кармана). К «книгофильству» Мирослава – так Антон называл любовь приятеля к чтению, парень привык еще со школы, и поэтому лёгкая отрешенность бывшего одноклассника, когда тот утыкался в книгу или читал с экрана смартфона никак не мешали общению будущих «юристов». Мирославу же, в свою очередь не мешали порывистость и шалопайство Антона. Его по-своему забавляли эти черты его характера, которых у Мирослава не было даже в зачатке. Иногда, конечно, они, как например сегодня – могли утомить не состоявшегося биолога, но Антон каким-то внутренним нюхом всегда чувствовал где уже не «рыбно» и уносился трещать о том о сём с кем-нибудь из других своих приятелей, которым, как казалось Мирославу, - просто не было числа. Единственное, что трудно было переносить Мирославу в общении с Антоном, так это наличие у того отца.

     Еще в школе, глядя на то, как родитель иногда забирает Антона после уроков и с продлёнки, Мирослав чувствовал, как у него внутри что-то болезненно сжимается. Когда же приятель сидя в кабинете перед одноклассниками на перемене хвастался тем, «что ему папа купил, куда его папа возил», - Мирослав зачастую просто выходил в коридор, стараясь никому не попасться на глаза. Каким-то очень несправедливым образом сложилось так, что класс, в котором учился Мирослав целиком состоял из детей, у которых отцы были. Бездельничающие, пьющие, гулящие, бесхребетные – но были. Мирославу не с кем было поговорить о том, что его донимало. Когда становилось невмоготу, парень дрался. Находил любой повод, иногда даже провоцировал старшеклассников – и дрался – до крови, до боли в пальцах. Инстинктивно он искал выход для своей скрытой ярости и злобы на не справедливый мир:

     «Бросил. За что!? Почему!?»

     Особенно такие выплески участились после смерти бабушки. Мать тогда быстро продала старый домик и участок, и для Мирослава закрылся целый мир, где он мог хоть ненадолго отвлечься, отрешится от лезущих ему в голову мыслей. Окружающая природа в любое время года словно растворяла в своей красоте переживания мальчика, а бабушка находила для внука интересные занятия и всегда была рада его приездам.

     Автобус тряхнуло, послышался скрип тормозов, и машина встала у очередной остановки. После того, как несколько человек вышли на уже посветлевшую улицу – через заднюю дверь, с трудом ставя на ступеньки тяжелую сумку начала подниматься низенькая старушка. Увидев её, Мирослав протиснулся к дверям и помог пожилой женщине сесть в автобус. Отдуваясь, старушка пролепетала добродушно, садясь на свободное место:

     – Уф, спасибо тебе милок, спасибо. Уф, благослови тебя Бог!

     Смущенно качнувший головой Мирослав ухватившись за поручень взглянул в окно. Автобус тронулся. Зимняя темень уже совсем просветлела, снег почти перестал. На небе зажигались рыжеватые, словно рассыпанная золотая стружка отблески рассвета. День должен был быть солнечным. Краем глаза посмотрев на шуршащую руками в своей сумке старушку, видимо выискивающую в многочисленных старых пакетах непривычную для неё карточку для оплаты, или кошелек с мелочью, Мирослав невольно вспомнил: «Славушка».

     Бабушка редко называла его «Мирославом», хотя именно она настояла назвать внука именно так, то ли в честь её деда, то ли прадеда. Манера речи автобусной старушки выхватила из воспоминаний Мирослава это ласковое обращение: «Славушка».

     Задумавшись, Мирослав вдруг почувствовал, что кто-то легонько тычет ему в бок:

     – Милок, возьми, возьми-ка. Так ты мне помог!

     Опустив глаза, парень увидел, как старушка протягивает ему крупное красноватое яблоко, видимо извлеченное ею из шуршащих недр её сумки.

     – Возьми яблочко! Вку-у-сное! Сорт «богатырь» называется, - прям как ты! Из сада своего. Бери, бери!

     – Да что вы, бабушка, не надо, - засмущавшись, Мирослав было хотел отказаться, но старушка молча, уверенным движением легонько поймала его за свободную руку, раскрыла ее и вложила яблоко.

     – Бе-е-ери! Не то обижусь.

     Улыбка до ушей на морщинистом веселом лице совершенно обезоружила Мирослава, и он, поблагодарив, взял яблоко.

     – Запомни, милок, - вдруг сказала старушка посерьезнев и легонько похлопав парня по руке, - У доброго можно брать плоды, но если змея вокруг плода обвилась – не в жизнь не бери. Даже если сладок сахарно – не бери! Отравишься.

     – Понял, - улыбнувшись кивнул головой Мирослав.

     – Вот, - утвердила старушка и подняв морщинистый палец потрясла им, будто предупреждая, - Не бери.

     Кивнув несколько раз, и из вежливости изобразив предельное внимание, Мирослав посчитал сколько еще ехать до его остановки, и прошёл чуть вперед по салону под натиском загрузившихся в автобус, напирающих пассажиров.

     Сойдя недалеко от университета вместе с волной высыпавших из автобуса таких же, как и он студентов и студенток, Мирослав, влившись в людской поток быстрым шагом пошёл по уже привычной дороге. Сначала нырнул в подземный переход, ненадолго спрятавший парня от ветра, но окутавший какой-то подвальной стылостью. Мимо маленьких магазинчиков и лавок заваленных всякой дешевой мелочью, женским бельем, носками, канцеляркой, подержанными книгами. Некоторые продавцы – в основной массе, разумеется, женщины еще выкладывали товар, бухая объемными пакетами по раскладным столам. На одну такую продавщицу Мирослав чуть не налетел, когда та – плотная возрастная женщина внезапно развернулась от своего стола, держа в руках огромную картонную коробку до верха набитую запечатанным в целлофан тряпьем. Еле успев отскочить в сторону от монструозных размеров короба, Мирослав, услышав в свой адрес недовольное ворчанье молча пошёл дальше.

     Быстро взлетев по ступенькам, выведшим его из этого тёмного подземелья, которое наполняли весьма своеобразные «сокровища», а охраняли их не менее своеобразные «драконы», Мирослав миновал несколько дворов пойдя к университету своей дорогой, не очень популярной у большинства учащихся. У одного из подъездов парень задержался и сняв с плеча сумку, поставил её на запорошенную снегом скамейку. Расстегнув змейку, Мирослав затолкал в угол за книги подаренное ему старушкой яблоко, чтобы не нести его в руках до самого университета.

     Утро быстро набравшее силу выпускало из ещё недавно затянутого облаками серого неба яркие снопы света. Розоватая дымка – там наверху стала оранжево – прозрачной. Её с правого края рассекал, словно взбитая пена длинный след от недавно пролетевшего самолёта.

     Идя мимо парковки находящейся в небольшом отдалении от основного университетского корпуса, Мирослав, вдруг заметив, про себя чертыхнулся. Впереди, из только что въехавшей на парковку иномарки вылезал Антон. Поворачивать назад было поздно – приятель всё равно узнал бы его со спины, а обогнать Антона Мирослав в любом случае уже не успел бы. Судя по возбужденной утренней болтовне в телефонных сообщениях, Антон сегодня не против был активно пообщаться, а у Мирослава же, напротив, – совершенно не было на это настроения. Он хотел хотя бы перерыв до первой пары побыть в мысленной тишине, но обстоятельства распорядились иначе.

     Уже заметив его, Антон махнул приятелю рукой, и хлопнув задней дверью машины, наклонился над опустившимся стеклом у передней, и сказав что-то привезшему его отцу несколько раз кивнул.

     – Чё как? Даров. – быстро кинув короткое приветствие, Антон подтянул на плече сползший ремень дорогой сумки, подковыляв к Мирославу по заметенному на бордюр рыхлому снегу. Сумку родители купили ему всего лишь полгода назад, но парень уже довёл неплохую когда-то вещь до полу убитого состояния.

     – Привет.

     – Сёдня чё-то припозднился. Зачитался и остановку проехал?

     – Не, задумался.

     – Рили? – Антон ухмыльнулся, - А, я понял, кажись. В постели задумался? – он опустил руку ниже пояса и сделал характерное дёргающее движение. С усталой улыбкой, Мирослав отрезал:

     – Нет.

     – А чё ты лыбишься? У меня бывает иногда, особенно по утрам. А еще если и под хороший видос…

     – Так ты поэтому постоянно опаздываешь? – усмехнулся Мирослав.

     – Нет, - хмыкнул Антон, - Я опаздываю потому что у меня под боком лежат две шикарные тёлочки и шепчут «Ёще, ёще!» - и я не могу им отказать.

     – Заливатор, - продолжая усмехаться, Мирослав наблюдал, как его приятель начинает придавать красок только что придуманной байке.

     – Я!? Слышь! – Антон пихнул Мирослава в бок.

     – Ты! – Мирослав, уже смеясь толкнул приятеля в ответ, – Как это у тебя сразу две поместились?

     – Да так, что я не такой дрищь как ты! – подскочив к Мирославу, Антон сделал ему захват за шею и стал клонить к земле, но парень резко вывернулся и, толкнув приятеля в ближайший сугроб бросил:

     – Я на 10 сантиметров выше тебя!

     – Это не отменяет того, что ты – дрищь! – выбравшись из сугроба, Антон уже было хотел пойти в лобовую атаку, но тут Мирослав, выставив перед собой, как щит смартфон, воскликнул:

     – Опаздываем! 10 минут до пары! – и, припустив вперед крикнул уже на бегу:

     – Кто последний ко входу – тот лох!

     Бросившись следом, на ходу отряхивая с дорогой куртки снег, Антон шикнул смешливо:

     – Вот сука белобрысая!

     Через минуту раскрасневшиеся, шумно дыша, юноши, стоя у гардероба снимали с себя пуховики продолжая «бой» уже только на словах:

     – Ну, и кто дрыщь теперь?

     – Ничья была!

     – Нет, я первый пришёл.

     – Ничья, гонишь!

     Быстро сдав одежду, Антон схватил номерок и внезапно побежал в противоположную от лифтов сторону.

     – Эй! Пара в другой стороне! – с непониманием крикнул ему вдогонку Мирослав.

      ­­– Знаю! Забыл! Отнести надо!

     Усмехнувшись привычной безалаберности Антона, Мирослав повернулся к стойке чтобы забрать номерок у гардеробщицы. Тут его взгляд упал на лёгшую слева от него на стойку руку. В общем рука была вполне обычная – явно мужская, но поэтому и привлекшая внимание Мирослава. Её пальцы венчали длинные естественные ногти. Слишком длинные для среднестатистического мужчины. Мирослав видел такие только у гитаристов, да и то, зачастую они были только на «рабочих» пальцах, то беж участвующих в игре на инструменте. А на этой руке все как один – молочно-белые, с небольшой розовинкой – идеальные по форме и словно отшлифованные.

     Рука изящно, средним пальцем пододвинула к краю стойки выданный её владельцу номерок. Мирослав услышал вежливое, адресованное гардеробщице «спасибо» и рука пропала из его поля зрения. Не решаясь повернуть головы, Мирослав получив и свой номерок некоторое время постоял у стойки, подталкиваемый другими желающими отделаться от тяжелых ворохов своей верхней одежды, но потом всё же обернулся. Этаж у гардероба был полон снующими туда-сюда студентами, мужчинами, женщинами, но парень сразу понял, кому принадлежала та рука. Он и сам не знал как – чутье подсказало.

     Среднего роста в приталенном чёрном костюме, очень стройный и длинноногий. Даже слишком длинноногий. Со спины сложно было понять сколько ему лет, но судя по походке и фигуре явно не больше сорока. Больше всего Мирослава удивил длинный хвост чёрных вьющихся волос, доходящий незнакомцу почти до лопаток. За всю свою жизнь Мирослав ни разу не видел у мужчин такой причёски. Похожие, с учётом веяний последней моды – да, но не такие. Всё дело было в том, что хвост был сделан как-то очень по-женски. Мирослав не мог объяснить себе этой разницы, слишком она была неуловимая.

     Незнакомец направлялся к лестницам, шёл не спеша, неся в левой руке кожаный портфель с перекинутым через ручку ремнём. Перед самыми ступеньками неизвестный остановился, пропустив спускающуюся группу весело болтающих студенток и отточенным движением накинув на плечо ремень портфеля стал подниматься.

     Тут Мирослав заметил еще одну странность, точнее необычность неизвестного – его осанку. Прямая как струна спина, расправленные плечи, да и, в общем, манера держаться. В сочетании с выхолощенными ногтями, они придавали незнакомцу какую-то аристократичность. Мирослав постарался припомнить, не видел ли он этого человека раньше, но сразу понял, что встречу с таким фруктом, даже мимолётную он, ни почём не забыл бы.

     Наверное, это был какой-нибудь инвестор, иностранец, или проверяющий. Или, кто знает, может даже новый член ректората. На преподавателя он не был похож совершенно. Даже Мирослав, не шибко разбирающийся в таких вопросах с первого взгляда понял, что неизвестный, как любил говаривать Антон «запакован» очень дорого. Костюм – скорее всего сшитый индивидуально, на заказ, потому что сидел на фигуре длинноного как влитой. Не стандартный портфель чёрной кожи (таких Мирослав раньше вообще не видел), и два перстня на руке. Про них Мирослав вспомнил уже потом, так как сначала всё его внимание у гардероба приковали к себе диковинные ногти.

     Поднявшись в переполненном лифте на третий этаж, где и располагался юридический факультет – один из самых крупных в университете, Мирослав еще припомнил какую-то необычность в голосе неизвестного. Одного короткого, сказанного гардеробщице «спасибо» было мало, чтобы понять, но парню показалось, что голос незнакомца был высоковатым, звонким – никак не вяжущимся с его внешностью.

     Эта короткая встреча неприлично надолго въелась в ум Мирослава и будто заставляла парня копаться в мелких, вроде бы как совершенно не нужных ему подробностях – перебирать их, рассматривать, вглядываться.

     Окончательно мысли о длинноногом перестали донимать парня только к концу первой пары. Эту лекцию вела не «пластинка», а довольно таки въедливая и требовательная преподавательница, за которой приходилось много конспектировать. Но даже несмотря на это, а еще на то, что Антон прискакал в аудиторию спустя полчаса после начала лекции, взбаламутив своим появлением всех студентов и получив от преподавательницы строгий выговор, Мирослав продолжал в уме будто против воли возвращаться к этой встрече у гардеробной.

     Вторую пару уже вела классическая «пластинка», и Мирослав почти всю лекцию читая с колен принесенную с собой книгу по орнитологии почти позабыл о произошедшем – погрузившись в любимую тему. Третья пара прошла быстро, а «окно» перед четвертой даже приятно. Мирослав успел в буфет одним из первых и ему не пришлось долго торчать в огромной очереди.

     Наскоро проглотив скудный обед, чуть приглушивший зачинающееся чувство голода, Мирослав по лестнице поднялся на четвертый этаж. Все университетские, отучившиеся здесь не меньше года небезосновательно называли его «лабиринтом». И действительно – этаж по каким-то неведомым причинам был спроектирован так, что впервые попавшему на него человеку запросто можно было здесь заблудится. Огромное количество поворотов, странно расположенных аудиторий с непоследовательно идущими номерами, тёмные тупики и преступно малое число окон, которые порой приходилось выискивать, чтобы как-то понять, где ты собственно сейчас находишься. Людей здесь всегда было мало – кабинеты, кажется, пустовали месяцами. На этаже располагались два самых малонаселенных факультета – информатики и математический, и видимо, только их «обитатели» хорошо знали, как ориентироваться в этих «катакомбах». Мирослав учился «ориентированию» несколько недель, и сейчас после года обучения неплохо запомнил общую схему передвижения по этажу. Топографические мучения парень претерпевал только из-за одной цели – оранжереи. Это была своеобразная гордость университета и место, где Мирослав мог просиживать часы напролёт. Здесь хотя бы немного удовлетворялась его биологическая страсть и любовь к натурализму.

     Оранжерея была похожа на огромных размеров теплицу. Её стеклянный диагонально скошенный потолок, поддерживаемый металлическими прямоугольниками каркаса – смотрел прямо на улицу. Растения находящиеся внутри так получали больше света. Здесь всегда было тепло и влажно, в будто загустевшем воздухе стоял приятный земляной аромат. Издалека, еще из коридора – метров за 20 до входа в оранжерею были слышны крики и переливчатый говор попугаев. Клеткам с ними было отведено отдельное место – своеобразный живой уголок, где каждый желающий мог сколько влезет смотреть на пернатых озорников. Их присутствие добавляло еще больше жизни в оранжерею наряду с двумя крупными аквариумами, которые находились в самом конце университетского флорариума – самого тихого и скрытого его уголка. Словно бы спрятанное за развесистыми листьями декоративных пальм с двумя массивными округлыми скамьями – это место будто было создано для созерцания и долгих дум. Большие прямоугольные аквариумы встроенные в стену и «показывающие» жизнь стаек разномастных гуппи (вид аквариумных рыбок), в свою очередь привносили некий расслабляющий эффект.

     В университете, правда, это место было больше популярно для встреч романтического характера, но парочки заявлялись сюда не так часто, больше предпочитая тёмные закутки коридоров.

     Зайдя в оранжерею с крайнего правого входа (всего их было три), идя мимо знакомых растений, названия которых он давно уже выучил наизусть, Мирослав очень надеялся, что сегодня не найдет в «уголке» очередных «голубков» из-за которых скорее всего придется отказаться от сеанса природо - терапии и повернуть обратно.

     Чуть сбавив шаг, Мирослав приблизившись к закутку заглянул в него через щель в развесистом мясистом листе огромной монстеры и с облегчением убедившись, что место пустует – прошёл к скамьям.

     До начала четвертой пары оставалось еще около 25-ти минут, и Мирослав привычно вычеркнув время, которое ему было нужно для того, чтобы дойти обратно до факультета и аудитории 15 минут расслаблено наблюдал за жизнью кипевшей в двух больших аквариумах. Многочисленные юркие гуппи быстро сновали в воде между плавающими водорослями веерообразно «помахивая» расписными хвостами. В противоположность их активному мельтешению по дну усыпанному декоративной галькой, по стеклу медленно ползали крупные обстоятельные улитки - ампулярии, щеголяя жёлтыми раковинами. На одну такую улитку сидящую на корпусе аквариумного фильтра Мирослав надолго засмотрелся. Своими «рожками» она то и дело попадала в поток пузырьков, выходящих из решетки фильтра. Едва это происходило, ампулярия смешно втягивала то один, то другой «усик», будто подмигивая. Смотря на нее, Мирослав ощутил небольшую горечь от того, что, скорее всего еще очень долгое время не сможет наблюдать ни за чем подобным у себя дома. Про материнскую квартиру речи не шло – родительница, несмотря на увлечения сына и его аккуратность запрещала заводить дома любых животных. На съемном жилье, или комнате тоже, скорее всего не получится приютить у себя какую-либо живность. Пока, всё что Мирославу оставалось – это сидеть вот так, смотреть и наслаждаться моментом.

     Переведя взгляд с штурмующей фильтр ампулярии, Мирослав улыбнулся, заметив как один самец гуппи выгнал другого из-под листа водоросли цапнув противника за пёстрый хвост и гордо вернулся на свой пост. В этом аквариуме проживали гуппи одной породы, весьма эффектной, которая, как выяснил Мирослав, сверившись с интернет-каталогом называлась «галактика».

     Время за натуралистическими наблюдениями прошло незаметно и Мирослав, подумав о том, что четвертую пару так же как и первую будет вести «пластинка», решил ещё немного задержаться, и чёрт с ним, - даже немного опоздать. Но когда он окончательно сроднился с этой мыслью в уголок, прошуршав листвой, зашли две студентки – явно старшекурсницы. Мельком взглянув на Мирослава, они, продолжая разговор сели на соседнюю скамью, не обращая на него внимания. Чуть смутившись, парень поспешил уйти, решив, что, наверное, всё-таки лучше не опаздывать. Однако истинная причина его бегства заключалась в том, что обе девушки были очень симпатичные.

      По набору сложностей общения с противоположным полом Мирослав мало чем отличался от своих сверстников. Он так же как и большинство парней его возраста стеснялся девушек, несмотря на то, что внутри уже тянулся к загадочной женской красоте и привлекательности. В небольших компаниях, в аудиториях, - он старался вести себя смело, на зажимаясь, смеялся и даже шутил, но индивидуального общения с сокурсницами боялся как огня. Его бросало в дрожь от одной мысли, что ему снова придется переживать всё это: не пойми откуда берущуюся дрожь в коленях, моментально высыхающий рот, и такую же моментально намокающую от пота спину. Невозможность выдавить из себя хотя бы одно умное слово и полную пустоту в голове. Пережив несколько таких «приступов» слабоволия еще в школе, благодаря той самой однокласснице, которая назвала его «слишком славянским», а потом очень по девчачьи мерзко над ним посмеялась, Мирослав с трудом решался завязывать разговоры со сверстницами.

     Антон, строя из себя бывалого сердцееда из-за этого часто подшучивал над приятелем, но Мирослав прекрасно видел, что тот испытывает точно такие же проблемы, но умеет грамотно прикрывать последствия своих провалов.

     Несмотря на то, что Мирослав правильно подсчитал время, он всё же опоздал на пару на десять минут. Виной тому была «пробка» возникшая на одном из лестничных пролётов, где какой-то шутник изнутри запер двери ведущие на нижние этажи. Благодаря студентам перемещавшимся по ту сторону преграды и активной жестикуляции и крикам запертых, дверь была довольно быстро открыта и «пробка» выстрелила тут же разбежавшимися по этажам опаздывающими учащимися.

     Ожидая, что будет встречен недовольным ворчанием «пластинки», Мирослав осторожно открыв дверь в большую потоковую аудиторию, с удивлением обнаружил пустующую кафедру и непринужденно болтающих студентов. Преподавателя в аудитории не было. Спустившись по узким высоким ступенькам, Мирослав сел за стол, как всегда положив на него для вида исписанный тетрадный блок, ручку и огляделся. Его одногруппники, а также студенты смежники пребывали в полу расслабленном состоянии. Компании девушек весело болтали показывая друг другу экраны смартфонов. Парни тоже переговаривались, но основная масса из них уже предпринимала попытки «отойти ко сну». Кто-то сидел, уткнув голову в «расстеленные» на столе руки, кто-то, чуть откинувшись назад, сидел с полу прикрытыми глазами, кто-то подперев рукой щёку растекался лениво листая в телефоне ленту. Уловив общую атмосферу, Мирослав достал из сумки книгу, и уже хотел положить её себе на колени и погрузиться в чтение, но тут у него над ухом раздалось знакомое: «Сдвинь» - и рядом плюхнулся Антон не переставая тараторить:

     – Ну ты чёт сёдня опоздун еще тот. Я и то раньше тея залетел, увидел, как ты спустился.

     Плюхнув на стол неряшливую кипу затёртых папок, с торчащими из них помятыми листами, Антон спросил:

     – Пожрать есть чё?

     – Окно 40 минут было, и ты поесть не успел?

     – Да не. Дела были.

     Вспомнив было про лежащее в сумке яблоко, Мирослав немного злясь на Антона за то, что тот снова не даёт ему побыть в покое, а еще на то, что он – сын богатого бизнесмена с какого-то перепугу решил, что Мирослав должен снабжать его едой, ответил:

     – Нет.

     – Вот я всегда знал, что ты жмот, - буркнул Антон разваливаясь на скамье, - Ну ничё. Приеду домой нажрусь от пуза…

     – При таком режиме питания лет через 10 схватишь язву желудка, - обрисовал Мирослав, листая книгу на коленях.

     – Вот зря ты на свой биофак, биошмяк не пошёл, - хмыкнул Антон, занимался бы там со своими язвами.

     – Язвами занимаются медики, - усмехаясь, поправил Мирослав.

     – Ой, - поморщился Антон, - Нудила.

     Вытерпев минуту молчания, он пихнул приятеля в бок:

     – А ты походу препода опоздунством заразил. 15 минут уже прошло. Мож отмена на сегодня?

     – Может.

     – Было бы круто пораньше слезть. А то я жрать хочу, не могу…писец.

     Краем глаза глянув на приятеля, Мирослав, выдохнув, смягчился. Он, было, потянулся к сумке с яблоком, но тут входная дверь аудитории скрипнула и женский голос продекламировал благодушно:

     – Натаниэль Ааронович, пожалуйста, проходите.

     По тому, как в аудитории мгновенно наступила гробовая тишина, а Антон на выдохе «восхитился» одним сочным словечком, Мирослав, не успев оторвать взгляда от стоящей на полу сумки, понял, что скучное прослушивание «патефона» на сегодня отменяется. Подняв глаза, парень почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. За стоящей у дверей в приглашающем ожидании деканшей вошёл тот самый незнакомец, которого Мирослав видел сегодня у гардероба. Груда передуманных об этом субъекте мыслей снова, как лавиной навалилась на парня, и он, барахтаясь в них, как в тумане, смотрел за тем, как деканша по лекалам представляет гостя:

     – Дорогие студенты! Временно этот цикл лекций у вас будет вести новый преподаватель – Натаниэль Ааронович – профессионал с большим опытом работы. Прошу любить и жаловать.

     Переведя взгляд на гостя, деканша с премилой улыбкой ободряюще тронула его за плечо, добавив во всеуслышание:

     – Ну что же, я вас оставляю, - и, цокая каблучками, вышла, закрыв за собой дверь.

     Новый преподаватель, не глядя на возвышающийся перед ним амфитеатр со студентами, невозмутимо и уверенно прошёл за кафедру. Наконец Мирослав смог подробно рассмотреть его.

     Довольно стройного телосложения, по виду не старше 40-ка лет, с лицом чисто еврейского типа, но без гротескных черт. Чуть вытянутое, с острым подбородком и такими же скулами, с крупным хищно загнутым носом с горбинкой. Под высоким лбом глубоко посаженные внимательно смотрели тёмно-карие глаза, которые издалека казались почти чёрными. Прямой длинный волевой рот с чуть поднятыми кверху краями. Было видно, что этому человеку приходится, видимо иногда и против воли много улыбаться. Жёсткие чёрные кудрявые волосы были зачёсаны назад и схвачены в уже виденный ранее Мирославом хвост.

     С лица одежда на госте выглядела еще более дорого, нежели со спины. Под приталенным застегнутым на три некрупные пуговицы чёрным пиджаком на новом преподавателе была надета жилетка – так же чёрная, но более светлого тона в крупную золотую клетку. Уложенный идеально по центру груди, наполовину спрятанный под жилеткой на госте красовался классический чёрный галстук с извилистым золотым узором. Рассматривая всё-таки, как оказалось, преподавателя, Мирослав поймал себя на мысли, что похожую одетость он видел, наверное, только в кино.

     – О-т это петушара! – давясь от смеха, шепнул Антон Мирославу на ухо, - Прям граф итить Цепеш на минималках.

     – А чего петушара то сразу? – переспросил Мирослав, не отрывая взгляда от гостя.

     – Чего!? – изумился Антон, - Да ты что фасад не видишь? Ты только глянь на него!

     Разумеется, наряду с приятелями новоприбывшего уже обсуждала вся впечатлившаяся аудитория. Тихое шептание нарастало, и казалось, что в помещение амфитеатра ворвался ветер и начал гонять по полам ворохи сухой листвы. Однако, гостя это совершенно не беспокоило. Поставив на преподавательский стол свой портфель, он привычно, будто в данной обстановке делал это уже сотни раз, сел, и расстегнув пиджак, достал из внутреннего кармана небольшую записную книжку. Отточенным движением извлекши из корешка книжки ручку-перо, он сразу, на нужном месте, не листая открыл записи и, бросив внимательный взгляд на аудиторию (которая сразу притихла) – сделал какие-то пометки.

     Невербально гость сразу дал понять учащимся, что не они, а он их изучает, и так сказать делает выводы. Ему не было никакого дела, о том, что о нём думают. Он был сам в себе – значительной большой вещью. Закончив делать пометки, новоприбывший встал, предварительно закрыв записную книжку, снял пиджак, повесив его на спинку стула и еще раз окинув взглядом аудиторию стал обходить кафедру.

     – Педантичный чертила, – хихикнул Антон, так же как и Мирослав с интересом наблюдающий за гостем. Тот же обойдя кафедру, остановился перед ней ровно посредине и легонько улыбнувшись, начал:

     – Нас уже представили друг другу, однако я привык называться самостоятельно. К тому же, ввиду некоторых особенностей моего имени, я предполагаю, что многие из присутствующих уже забыли, как меня зовут.

     По аудитории пронеслась волна осторожных хихиканий. Гость невозмутимо продолжал:

     – Моё полное имя – Натаниэль бен Аарон. Его вам запоминать не обязательно. Короче – Натаниэль Ааронович, еще короче и для вашего удобства – Натан Ааронович. Если во втором слове вторая «а» при произношении будет «убегать» - я не обижусь.

     Смешки в аудитории стали более благодушными, некоторые девушки смущенно прикрывали рты руками.

     – Итак, продолжал гость, - Для закрепления эффекта. Меня зовут Натан Ааронович и я практикующий юрист с опытом работы в 18 лет и преподавательским допуском. Сюда к вам выписан, м-м-м…

     Преподаватель, соединив пальцы на ладонях поднёс их к губам, и, видимо, подобрав нужное определение быстро продолжил:

     – Скажем так – по программе обмена и освоения новых методик преподавания. Читать вам лекции я буду на протяжении месяца по заявленному расписанию, - то есть два раза в неделю. Никаких особых требований у меня к вам нет, за исключением обязательного наличия с собой принадлежностей для конспектирования, так как я буду давать вам письменные задания, и проверять их. Знаю…

     Натан Ааронович понимающе кивнул головой в ответ на прокатившееся по аудитории недовольное «Ну-у-у!»

     – Знаю, способ слегка старомоден, но это один из методов моей работы. Конспектировать за мной или нет, а так же присутствовать или нет на лекциях – дело ваше, но прошу учесть, что моё слово относительно ваших посещений будет решающим, когда дело дойдет до зачёта. Прошу учесть, что нарушения дисциплины на занятиях я не приветствую, и те, кто её создает, а также те, кто мешают другим учащимся вовлекаться в учебный процесс – будут удалятся с лекций после второго предупреждения.

     Сцепив руки в замок у груди и улыбнувшись чуть шире Натаниэль Ааронович вопросил у присутствующих:

     – Предложения, вопросы, пожелания?

     Только сейчас немного выплыв из-под гипнотического воздействия, созданного будто самой ситуацией, Мирослав, наконец понял, что еще удивило в этом субъекте, и то, что он при первой встрече не смог до конца «рассмотреть», а точнее расслышать. Голос Натаниэля Аароновича. Совершенно не типичный, звонковато – высокий, как у подростка, но при этом со сформированной взрослой хрипотцой. Ему очень сложно было дать какое-либо определение, но Мирослав подумал, что если бы услышал этот голос со стороны, не видя говорящего, то, скорее всего, решил бы, что говорит женщина. Причём пожилая и сильно курящая.

     – Можно вопрос? – где-то справа раздался голос студентки и поднялась рука. Так как тон девушки был заранее весёло-заговорчестким, Натаниэль Ааронович не преминул ответить своеобразным обезоруживающим смягчением, чем вызвал у вопрошающей небольшое смущение:

     – Для вас, моя юная поборница Фемиды, хоть два.

     Коротко хихикнув, девушка спросила:

     – А как же суббота?

     – Не совсем понял ваш вопрос.

     – Э-м-м, ну одна из лекций по расписанию стоит на субботу.

     Натаниэль Ааронович искренне задумавшись (по крайней мере это выглядело так) поднял брови, и в этот же момент кто-то в аудитории продудел узнаваемый еврейский мотивчик. Раздался звук хлопка, будто кого-то треснули книгой, и аудитория залилась смехом.

     – А-а-а… - протянул преподаватель, расплываясь в понимающей улыбке. Дождавшись когда смех немного стихнет, он сказал:

     – В этом смысле…Что ж, вынужден вас разочаровать пытливая леди. Я к счастью, или к сожалению не ортодокс, так что шаббата не будет.

     Когда буря веселья среди студентов стихла до величин приличия, Натаниэль Ааронович, абсолютно невозмутимый снова спросил:

     – Еще вопросы?

     Его совершенно не тронул этот немного неуместный подкол, и будто даже вовсе прошёл мимо него. Студенты шушукались. В аудитории стояло почтительно тихое переговаривание, и вроде бы становилось ясно, что больше никто не решится ни о чем спросить. Но тут к удивлению и ужасу Мирослава у него под боком раздался голос Антона:

     – Можно?

     Голова преподавателя повернулась в их сторону, и Натаниэль Ааронович с благодушной готовностью кивнул. Мирослав уже понимал, что ничего серьезного или дельного Антон, конечно же, не спросит. Приятелю, скорее всего, хотелось урвать свой «момент славы» в этой нежданно завязавшейся кутерьме, выдвинуть себя, продемонстрировать. Так оно в итоге и оказалось, но в силу зубастости противника не совсем в ту сторону, в которую Антон рассчитывал.

     – А вот скажите, - начал «предъявитель», поднявшись с места, - Разве вы имеете право…как это вы сказали. Ну, удалять нас с занятий? Мы ж, ну некоторые из вас, вообще-то деньги за это платим.

     В этот момент Мирославу очень захотелось провалиться сквозь землю, причём он не понимал от чего больше – от стыда или от смеха.

     – Ну, типа ясно, надо нормально себя вести и всё такое, но всё равно.

     В аудитории зашушукали снова послышались смешки. Но Натаниэль Ааронович был более чем обстоятелен и серьезен. Убедившись, что студент закончил вопрос, он медленно пошёл в сторону, где стоял Антон.

     – Итак, молодой человек. Если я вас правильно понял, вы хотите поспорить со мной на тему права? Тема очень близкая к изучаемому нами предмету.

     Преподаватель подошёл вплотную к амфитеатру и стал подниматься по ступеням, продолжая говорить на ходу. Студенты мимо которых он проходил жадно изучали его глазами.

     – Да что там близкая, это по сути и есть изучаемый нами предмет – Натаниэль Ааронович вдохновлено развел руки в стороны - «Право»

     Мирослав напряженно смотрел за тем, как человек, занимавший его мысли, чуть ли не полдня подходит к ним всё ближе и ближе. Взгляд внимательных проницательных глаз был устремлен на Антона – изучал его, считывал. Мирослав сам того не замечая – вглядывался в черты лица и внешности этого некто. Имя и статус не имели значения для парня – это всё еще был неизвестный, инкогнито. Он был уже совсем близко – лицо с острыми чертами, идеальная одежда, кипенно-белая рубашка, приятно пахнущий шлейф явно дорогого парфюма, два кольца на пальцах мягко жестикулирующей при разговоре руки…и этот голос. Странный, какой-то чужой, но вместе с тем почему-то влекущий, тянущий к себе. Мирослав медленно вдавился в спинку сидения, когда Натаниэль Ааронович остановился будто бы над ним, но, по сути, рядом с Антоном, и продолжил говорить:

     – Ну, так что же? Вы желаете подискутировать со мной на эту тему?

     Антон замер в нерешительности. Аудитория загудела, но тут, и совершенно неожиданно преподаватель крикнул громко (лицо его в этот момент на мгновение стало жёстким):

     – Тиха!

     После он медленно, со значением, чуть обернулся, окинув властным взглядом затихших студентов:

     – Учащийся, - спокойно, но вместе с тем строго продолжил Натан Ааронович, – Учащийся задал абсолютно нормальный вопрос. Я не вижу повода галдеть по этому поводу. Не устраивайте в аудитории базар, мы же с вами цивилизованные люди. Итак, - преподаватель повернулся обратно к Антону, - Как я могу к вам обращаться?

     – Кхм, Антон Игоревич, - с уже меньшим энтузиазмом ответил Антон, понимая, что влип в историю.

     – Прекрасно. Антон Игоревич, если я правильно понимаю, вы предъявили мне обвинение в том, что я превышая свои должностные обязанности лишаю вас права пользоваться заранее оплаченными вами образовательными услугами?

     – Ну, типа…да, - неуверенно произнёс Антон, переминаясь с ноги на ногу.

     – При условии, что вы нарушаете установленный порядок получения вами этих услуг в конкретном учебном учреждении со своими правилами, расписанием и регламентом, которые я как преподаватель представляю? – уточнил Натаниэль Ааронович, всё так же мягко продолжая жестикулировать левой рукой.

     – Ну…да.

     – Замечательно, - преподаватель сдержанно улыбнувшись и отшагнув назад чуть повернулся, удостоверившись, что всё внимание аудитории сконцентрировано на нём, будто адвокат в суде.

     – Что ж, я в свою очередь заявляю, - громко объявил Натаниэль Ааронович, что ваше обвинение не состоятельно, не имеет под собой оснований и противоречит заключенному вами с университетом договору, который вы, как сознательный гражданин прочли, удостоверившись в его законности, и подписали, тем самым согласившись на его двусторонние условия оказания вам образовательных услуг.

     Наблюдая за тем, как Антон постепенно сник до «невозвратного» состояния, Натаниэль Ааронович серьезно спросил:

     – Антон Игоревич, имеете ли вы еще что-либо предъявить мне по данному вопросу?

     – Ну-у-у, - неопределенно протянул тот, глядя куда-то в сторону.

     – Да-да? – Натан Ааронович с вниманием выжидал. На его лице заиграла лёгкая улыбка, которая тут же разрядила обстановку, и Антон капризно крутанувшись на месте повторил:

     – Ну, вы…не имеете права.

     По аудитории прокатилась волна искреннего хохота, Антон тоже засмеялся и с удивлением протянул руку навстречу распахнутой для рукопожатия ладони Натана Аароновича.

     – Это была поистине исторического масштаба дискуссия, дорогой коллега, - с серьезностью проговорил преподаватель, с жаром тряся руку студента, и этой фразой еще больше подогрев градус веселости в аудитории:

     – Спасибо вам! Очень неплохо для первого раза. И не переживайте – запал в вас уже есть, а умения и база приложатся.

     – Смирись, Тоха, тебя уделали! – раздался откуда-то с задних рядов голос.

     – Я бы сказал, выиграли дело, - уточнил Натан Ааронович, ободряюще похлопав садящегося на место Антона по плечу, - Но терминология также вещь наживная, и я надеюсь, нам с вами удастся с ней разобраться. Кстати, кто-нибудь заметил, какой приём я применил, чтобы быстрее одержать верх над оппонентом?

     В аудитории стали переговариваться. Натан Ааронович повернулся так, чтобы видеть большую часть амфитеатра и поставил руку на стол, уперевшись в него кулаком.

     Мирослав всё это время внимательно наблюдавший за преподавателем перевёл взгляд на его руку. Он рассмотрел чуть выглядывающий из-под манжета рубашки тонкий серебряный браслет, весь испещренный какими-то то ли символами, то ли словами – Мирослав не смог рассмотреть.

     – Ну же, смелее, не бойтесь ошибиться! – подбадривал Натаниэль Ааронович, – Накидывайте варианты.

     – Вы на нас крикнули! – предположила девушка с первого ряда.

     – Крикнул, верно. Но ключевое слово – на вас, а не на своего оппонента. Ещё?

     Аудитория неопределенно загудела.

     – Ну, хорошо, не стану вас долго томить. Я установил близкий зрительный контакт с оппонентом, тем самым ужав его «зону» комфорта. Это простейший психологический приём. Издалека всегда легче сыпать обвинениями и унижать. Все знают притчу о собаке и льве. Вблизи оказывать психологическое давление не имея уверенности и опыта гораздо сложнее, и напротив, зная как это делать правильно – можно довольно быстро привести своего противника в неустойчивое положение. Перед этим, конечно же, неплохо бы узнать его слабые стороны.

     Натаниэль Ааронович повернулся к Антону:

     – Неплохо бы узнать, но, зачастую, при соответствующем опыте и подготовка не требуется. Это – то есть приёмы психологического воздействия так же часть работы хорошего юриста и залог его успешности.

     Натаниэль Ааронович улыбнувшись, кивнул Антону под одобрительное шушуканье в аудитории и стал поворачиваться для того, чтобы начать спускаться по ступеням.

     Мирослав, всё это время наблюдающий за преподавателем – за его лицом и выражениями на нём, так засмотрелся, что упустил момент и не успел опустить глаза, когда вдруг взгляд его и Натаниэля Аароновича встретились. Это продолжалось какие-то доли секунды, но Мирослав будто поплыл во времени, утонув во взглянувших на него в упор тёмно-карих радужинах глаз…почти чёрных. Внезапно, как удар тока – по спине парня пробежала наэлектризованная волна и искрами выстрелила в толстый пучок нервов, уходящих прямо в мозг. По коже – от ног до лица, будто мелко закололи тысячи микроскопических иголочек, сердце забилось чаще. Мирослав уже смотря преподавателю в спину судорожно сжал пальцы на книге, лежащей у него на коленях. Раздался хруст сминаемых страниц.

     Антон в недоумении посмотрел на приятеля и легонько пихнул его в бок:

     – Эй, ты чего?

     – Ничего, живот что-то скрутило…

     – Пфф. И кто-то там еще заливал про язвы, - усмехнулся Антон, раззадоренный разговором с Натаниэлем Аароновичем, и после шепнул Мирославу:

     – Может он конечно петушара, но не козёл. Другой препод меня бы точно по шею утопил…

     Антон говорил еще что-то, но Мирослав весь уйдя в свои мысли его не слушал. Весь остаток пары, он внимательно наблюдал за новым преподавателем, и впервые за всё время обучения на юридическом факультете почувствовал действительный интерес к дисциплине.

     Натаниэль Ааронович каким-то неведомым образом – целиком и без остатка захватил внимание всей аудитории. Он говорил чётко и грамотно, в приятном размеренном темпе – когда необходимо замедляя или ускоряя речь. За всё время лекции он ни разу не присел, постоянно перемещаясь по аудитории, мягко жестикулируя тогда, когда нужно было заострить на каком-то вопросе особое внимание. Взгляд Натаниэля Аароновича не задерживался надолго в одной точке – он продолжал «сканировать» учащихся, изучал их, внимательно, но в тоже время не навязчиво. В нём идеально сочеталось ораторское искусство, явный педагогический дар и даже щепотка какого-то актёрства. Он заражал окружающих своей страстью к делу, которым он занимался. В каждом слове было глубокое знание, проверенное на практике, и ни разу за всё время лекции Натаниэль Ааронович не посмотрел на бумажку, часы, и не вздохнул устало, как делали многие преподаватели, посылая невербальный сигнал: «Ну когда я уже от вас отделаюсь». Он продолжал быть сам в себе – «значительной вещью» - и не изменял своего направления, как большая планета, курсирующая по строго выверенной траектории и своей гравитацией влияющая на подходящие к ней близко объекты.

     Вместе с этим Натаниэль Ааронович не нагружал собой пространство чрезмерно. На перемене между парами, он вышел из аудитории, оставив учащихся наедине с собой и друг другом, и, скорее всего, намерено пришёл на второй час лекции на 15 минут позже, «прикормив» студентов приятным авансом. Стоило ли говорить, что главной темой перерыва был новый преподаватель. Еще в начале лекции желавшие отойти ко сну напрочь забыли про своё намерение, скептически настроенные прониклись к новоприбывшему лёгкой симпатией. Сквозь неумолкающую болтовню Антона, Мирослав даже расслышал с задних рядов фразу, сказанную кем-то из студенток:

     «А он классный»

     Напрочь забывший о лежавшей у него на коленях книге, но при этом мня легонько её обложку в пальцах, Мирослав понял, что вынужден согласится с этим утверждением. Да – Натаниэль Ааронович действительно был классный, несмотря на некоторую необычность во внешности, и еще пару мелких частностей, которые при взгляде на общую «картину» терялись и не имели никакого значения. Как маленькие царапины на двухметровом полотне впечатляющего шедевра.

     Но было что-то еще в нежданно негаданно свалившимся в этот университетский мир тусклого, читающего с бумажки и заранее намеченного субъекте. Мирослав не мог найти для «этого» ни объяснения, ни определений. Мимолётное ощущение, словно шлейф давно забытого запаха. Чувство, когда смотришь на невообразимо прекрасного морского гада, чудаковато извивающегося в танце собственных щупалец, меняющего цвет, словно бы увлекающего за собой…и подозреваешь, что под мягкой переливчатой мантией скрывается блестящий, хищно смотрящий глаз и острый, как бритва роговой клюв.

     Односложно отвечая Антону, без умолку болтавшему весь перерыв, и уже забывшему про свой «лютый» голод, Мирослав невольно вспоминал, продолжал вспоминать, будто против воли – жесты, кисть с длинными ногтями, говор и взгляд почти чёрных глаз. Как и в первую половину дня. Парню казалось, что он уже отделался от этого роя непрошено лезущих в голову мыслей, но они окружили, навалились на уже уставший разум Мирослава с тройной силой. Неприятное чувство уязвимости словно заползало юноше за шиворот, и он ощущал себя голым перед ним.

     Но едва Натаниэль Ааронович вернулся в аудиторию после перерыва, «рой» прекратил жужжание и Мирослав переключился на наблюдение, слушанье и конспектирование. Кстати, конспектировать за преподавателем так же было удобно. Он, словно зная, в каких местах следует делать небольшие паузы – делал их, давая студентам возможность спокойно зафиксировать необходимые тезисы.

     Второй час лекции пролетел незаметно. Студенты вроде как даже не заметили звонка, хотя обычно после него аудитория тут же приходила в движение, как потревоженный улей. Натаниэль Ааронович чинно завершил занятие:

     – На этом лекция закончена. Надеюсь на встречу с вами в следующий раз, был рад знакомству, - и мило улыбнувшись, словно бы каждому студенту в отдельности, но при этом будто бы и всем сразу – прошёл за кафедру, и сел на стул. Снова была раскрыта маленькая записная книжка, и автоматическая ручка-перо быстро заскользила по бумаге. Студенты не спеша покидали аудиторию, прощаясь, и Натаниэль Ааронович, не поднимая головы, вежливо отвечал им: «До свидания, до свидания, всего наилучшего…»

     – Ну и денёк блин сёдня…а я еще приснуть думал, - усмехаясь, Антон набивал канцелярским скарбом свою потрепанную сумку, - В следующий раз, наверное, точно приду.

     Мирослав на это удивленно присвистнул:

     – В субботу? Что это на тебя нашло?

     – Че-е-его? – протянул Антон, ткнув приятеля в плечо.

     – Чтобы ты на пары? И в субботу? – Мирослав, усмехаясь, увернулся от следующего тычка, - Проспишь. Я бы даже деньги поставил на то, что проспишь, если бы они у меня были.

     – Вот и молчи, нищеброд, - буркнул Антон, закидывая сумку на плечо, - Читает интересно, плюс вроде как настоящий, рабочий, а не эти «патефоны».

     – Здесь не поспоришь – ответил Мирослав аккуратно кладя в сумку между книг тетрадные блоки.

     – Ну лан, я побежал, - Антон потянув носом стал спускаться по ступенькам, и бросил напоследок, - Жрать хочу, не могу.

     – Неблагодарный! – театрально воззвал Мирослав – Будь сыт гранитом науки!

     Антон буркнул что-то неразборчивое через плечо, и быстро спустившись вниз исчез за открытой дверью аудитории, за которой уже поднимался привычный шум университетской перемены. Мирослав, подумав о том, что Антон снова не предложил подвести его до дома на отцовской машине, хотя им и было по пути, огляделся, и вдруг поняв, что вместе с ним в аудитории оставалось только двое учащихся, которые уже спускались к выходу, заторопился. Мысль о том, что он может остаться в помещении один на один с Натаниэлем Аароновичем почему-то встревожила парня.

     Схватив со стола пол пары пролежавшую у него на коленях книгу по орнитологии, которую он не успел положить в сумку, Мирослав стал спускаться по ступенькам, стараясь не смотреть в ту сторону, где до сих пор сидел преподаватель. Миновав спуск и быстрым шагом направившись к выходу, Мирослав уже готов был выдохнуть свободно, но тут раздался голос:

     – Юноша. Подойдите сюда пожалуйста, на минуту.

     Мирослав, чувствуя, как по спине у него забегали мурашки, обернулся. Натаниэль Ааронович все так же сидел за столом, держа в правой руке открытую записную книжку, а левую, оперев кисть на по паучьи расставленные пальцы – отставил от себя в сторону двери. В сторону Мирослава. Парень подошёл к столу, стараясь не смотреть Натаниэлю Аароновичу в лицо. Тот же в свою очередь, подняв отставленную руку, сказал, всё так же смотря в свои записи:

     – Разрешите книгу.

     Мирослав сначала не понял о чем идет речь, но потом, сообразив с удивлением и готовностью протянул том преподавателю. Тот, так же не глядя взял книгу, и, отложив свою записную книжку, сначала коротко посмотрел на Мирослава, а потом на «орнитологию». Аккуратно открыв её, он пролистал страницы, взглянул на оглавление и сказал:

     – Достойное издание и крайне интересная область.

     Закрыв томик, он протянул его обратно Мирославу.

     – Я только не понимаю одного. Как эта тема связана с изучаемым нами предметом?

     Мирослав замялся, не зная, что ответить. Плюс смущение и чувство какого-то умственного паралича снова накатили на него из-за близкого присутствия этого представившегося, но всё равно незнакомого человека.

     Видя это, преподаватель, видимо, решив смягчить обстановку сказал:

     – Впрочем, я думаю, начинать нужно не с этого. Как я могу к вам обращаться?

     – Мирослав.

     – А отчество?

     Мирослав замялся, и Натаниэль Ааронович опять же уловив это, а также выражение молниеносно промелькнувшее на лице парня, сменил тему:

     – Не важно. Мирослав, ведя занятия – я прошу у студентов только одного – уважения к себе. Не думайте, пожалуйста, что я ничего не вижу.

     Мирослав, подошедший к преподавателю с опущенным взглядом и сам не заметил, как уже давно смотрит ему прямо в лицо. Когда произошёл этот переход, - парень даже не успел уловить.

     – Я вижу даже больше, чем вы думаете.

     Натаниэль Ааронович указал глазами на книгу, которую Мирослав сжимал в руках:

     – Издание прекрасное, и не думайте, пожалуйста, что я противник разностороннего просвещения, напротив. Но не нужно читать на моих лекциях постороннюю литературу. Вы же и сами прекрасно понимаете, как это влияет на усвоение материала.

     Мирослав, поставив сумку на стол, стараясь показать правдивость своих намерений – втолкнул в неё «орнитологию».

     – Я не…

     Он было хотел начать оправдываться, так как он не прочел на этой лекции и абзаца, хотя книга и лежала у него на коленях. Но потом сказал просто:

     – Простите… - и, поджав губы, опустил взгляд.

     – Ничего страшного. Я думаю, мы поняли друг друга, и никто ни на кого не в обиде.

     Натаниэль Ааронович улыбнувшись медленно моргнул, и снова опустил взгляд в свои записи.

     Мирослав, с усилием выдавив из себя: «До свидания», - взял со стола неопрятно лёгшую плашмя сумку, и, ощутив, как её ремень перетянул ему плечо – быстро пошёл вперед – к двери. И тут раздался катящийся прыгающий звук. Парень чертыхнулся про себя, и обернувшись, увидел, как Натаниэль Ааронович поймал пальцами прикатившееся к нему яблоко, выпавшее из сумки парня. Повертев перед глазами плод, преподаватель, усмехнувшись, взглянул на Мирослава:

     – Против яблок на лекциях, я, кстати, ничего не имею. Здоровое питание – это прекрасно.

     Держа яблоко в вытянутой руке, он протянул его по направлению к Мирославу:

     – Прошу.

     Сгорая от стыда, парень вернулся, и попытался аккуратно забрать плод. Но в самый последний момент, Натаниэль Ааронович чуть повернул запястье, и его пальцы и пальцы Мирослава ощутимо и неловко чиркнули друг о друга.

     Парень пришёл в себя уже на улице, и пытался вспомнить, попрощался ли он хотя бы с Натаниэлем Аароновичем вторично, или нет. Буря совершенно незнакомых эмоций и ощущений захватила Мирослава. От пальцев…тех самых…будто шло по руке вверх – в грудь и в голову странное тепло. Парень пытался убедить себя в том, что эти ощущения ему лишь кажутся, но их явственность не становилась от этого менее реальной.

     Сев в полупустой автобус по дороге домой, Мирослав, смотря на проносящийся за окном город, пытался отвлечься от странных переживаний. Внезапно, он понял, что до сих пор сжимает злополучное яблоко в руке, при этом совершенно про него забыв. Переборов резкий злой порыв тут же швырнуть плод в окно, Мирослав затолкал его обратно в сумку, и испытывая к себе презрение всю оставшуюся дорогу, тупо смотрел в спинку сидения перед собой.

     «И чего он ко мне прицепился? Пол аудитории с телефонами, не стесняясь, а он книга, видите ли. «Достойное издание». Много ты понимаешь в биологии со своим юридическим…»

     В душе Мирослав прекрасно понимал, что презирает в первую очередь себя, за то, что не смог дать отпор и рассказать правду.

     «Надо было сказать честно, как было, и не лепить из себя нарушителя этим трусливым отмалчиванием».

     В голове у парня, как в театре тут же начали разыгрываться сцены, в которых он смело отстаивал себя самыми разнообразными способами, говорил красиво и убедительно, был смел, красноречив, умён… От этих накручиваемых оскорбленным эго парня грёз Мирославу ненадолго стало легче, но вскоре пришло опустошение, и вместе с ним ощущение собственной никчёмности.

     Выбитый из равновесия, злой на себя, Мирослав, придя домой без аппетита проглотил обед – только для того, чтобы заполнить урчащий желудок, и после заперся у себя в комнате с книгой. Книга читаться отказывалась. Пробегая глазами страницы, Мирослав на последней строчке понимал, что не осознал ничего из того, что только что прочёл, и начинал заново. После 5-ти попыток зловредный том был отложен на тумбочку, а Мирослав, завалившись на кровать, погрузился в думы.

     Спустя полчаса несколько раз из прислоненной к столу сумки прожужжал телефон. Лениво посмотрев в ту сторону, парень встал, и, открыв сумку, уже хотел вытащить телефон из кармана, но тут между книгами промелькнула красноватая сфера яблока. Взглянув на нее, Мирослав, вынув смартфон, за одно достал из сумки и плод. Снова устроившись на кровати, парень отложил девайс к лежащей на тумбочке книге, и стал рассматривать яблоко, пропутешествовавшее с ним почти весь день, и будто специально, в самый не подходящий момент удравшее у него из сумки. Довольно крупное, чуть приплюснутое с «полюсов», с румяным красным боком. Ощутимо плотное и увесистое. Повертев его в руках, Мирослав положил его на книгу, лежащую на тумбочке, и стал рассматривать уже издалека. Рой мыслей снова загудел в голове у парня. Одна мешалась с другой, две перетекали в три, дробились, трансформировались, исчезали. Их были десятки – совершенно разных, но ведущих к единому. Они старательно заслоняли от Мирослава настойчиво зарождающиеся в нём эмоции. «Смотря» на их непрестанное мельтешение, и, в конце концов, запутавшись в нем, Мирослав уснул, так и не признавшись себе в истинных причинах своей злобы, смущения и растерянности. Перед новым, внезапно появившимся у него в жизни субъектом, Мирослав почему-то испытал сильное беспокойство. Вместе с этим беспокойством непрошено появилась и начала скрыто от глаз зреть, будто диковинный плод какая-то странная тяга.

      * * *

     На границе сна, или уже во сне Мирославу привиделось, будто лежавшее на тумбочке яблоко заблестело от толсто покрывшего его слоя янтарно-прозрачного мёда. Но, вдруг будто из воздуха возникла серая тень скользнула к плоду, змееобразно обвила его и втянулась внутрь – не оставив никакого следа. Мёд на яблоке вдруг собрался в капли и покатился по розовато-зеленой кожуре. Во сне Мирослав чётко понимал, что это катились слёзы. Знакомый голос где-то совсем рядом произнёс: «Не бери», и тут же за ним зовуще и с тревогой прокатилось, вырастая из невообразимо далёкого прошлого:

     «Сла-а-ав-у-ушка-а-а»!

     Продолжение следует…