Новый год случился как всегда неожиданно. Ангелы уже раскрыли свои крылья и приготовили свои трубы. Шипящие пузырьки шампанского прыгали в поднятых бокалах. Горели свечи, но еще ярче горели глаза. Все горело.
- Пожар! - кто-то громко крикнул.
- Пожар! - подхватили другие голоса.
Послышалось бешеное шарканье ног, возгласы, истерический смех и...одинокий вопль. Горела елка. Видимо у гирлянды произошло замыкание. Но елка же не могла гореть одна, ей нужна была поддержка в этом нелегком, но занимательном деле. Тут на помощь пришли и скатерть и дивандеки и занавески...
- Помогите! - кричали одни.
- Сами разбирайтесь! - отвечали другие.
Потом все стихло. Ни шагов, ни голосов, лишь шипяще всепожирающее пламя и, конечно, я. Я тоже молчал. Молчал и слушал. Стоял и смотрел, как горит чья-то елка, расплавились дешевые игрушки, почернела скатерть. И эта картина напомнила почему-то мне мое прошлое.
В молодые годы со мной подобное случалось, да и не раз. Я ведь пережил войну. Можно сказать ветеран. Пройденные огонь и вода оставили на мне свой отпечаток - поврежденную ногу. Но это мне не мешает. Самое страшное, с чем я столкнулся во время войны, - это человеческая жестокость и предательство. О, нет, не по отношению ко мне. Я иногда видел такое, что заставляло меня скрипеть от жалости и беспомощности. Меня тогда никто не спрашивал, хочу ли я быть соучастником всех тех обезображивающих душу человека действий или нет. Чудовищные поступки, полные ярости глаза и тела. Много тел. Но то была война, а сейчас, как я полагаю, мир?
Было в моей жизни и прекрасное. Я видел любовь. Один раз, во время человеческого переремирия. Казалось, что все было забыто: прежние боль и обида, уныние, разочарование. И именно тогда я познал любовь. Вернее, не совсем я, как это объяснить?... В меня ее вкладывали нежные белые пальчики. Вкладывали душу свою. Обладательницей столь изысканных линий была обычная особа женского пола. Недавно исполнившиеся 17 лет оставили на ней отпечаток невинности, доверчивости и искренней заинтересованности в окружающей ее действительности. Это юное создание, напоминавшее мне в те дни ангела, почему-то выбрало меня своим союзником и другом. И почему-то мне она доверила свои первые слезы. Что это были за письма, которые она писала какому-то человеку. Я не читал тех писем. Она сама это делала, иногда комкая белые листы испорченной бумаги.
Почему я вспомнил о ней? Из-за ее белых пальчиков, которые я целовал каждый день? Нет. Я вспомнил ее душу. Душу, которая упивалась своей чистотой, которая не испытывала ни гнева, ни злости, ни зависти. Ее переполняли такие чувства, которые не были оценены тем обществом. Она говорила, что знает Бога, что любит Его и Его творенья больше всего на свете. Это она, видимо, по глупости говорила, вернее от переполнявшего ее тогда чувства восхищения. Ведь, на сколько я теперь понимаю, Бог и его творения - это и есть целый мир.
Когда она возвращалась домой с работы, то в первые часы она просто молчала. Вот так сидела рядом со мной и молчала. Ее взгляд в такие минуты не выражал, казалось, ничего. Но я-то знал, что душа ее плачет. Плачет и просит помощи. Как я мог ей помочь? Я даже совет не мог ей дать. Вот такой я трус. Как и он. Тот, кому она писала. Да, он был трусом.
Ее последнее письмо датировалось 15 апреля 1950 года. А это случилось двумя днями позже. Ее арестовали. Она не возвращалась домой на протяжении десяти дней. А когда, наконец, вернулась, то была не одна. С ней было еще трое, которые собирались отобрать у меня письма. Я сопротивлялся столько, сколько мог. И лишь одна она могла взять их. Я отдал их ей. Я ненавижу себя за это. Просмотрев их, они отобрали те, которые были не о любви. Прочитали. Затем спросили, о ком там идет речь. Я и не понял сразу, что это о том, о ее любимом. Она сказала, что знает его, глупо было отпираться, но это все, что она сказала. Вот тогда и вошел он... Он, видимо, приехал вслед за ними. Вот тогда-то я и увидел его впервые. Как он мог! Он даже не глянул в ее сторону. Сказал, что не знает ни ее, ни ее писем. Хотя она их слала и получала такие же, полные нежности. Она верила. Она не предала. Я последний раз ощутил ее прикосновения, последний раз услышал ее шепот, вернее немое движение губ, но впервые она просила о помощи вслух. Раньше просила только ее душа. И перед тем, как послышались выстрелы, она еще успела крикнуть:
- Нельзя жить так! Это ведь не жизнь, а театр, в котором вы лишь жалкие марионетки в руках у нелюдей. А человек должен быть свободен, чтоб любить, чтоб творить, чтоб...
Так ее не стало. Быстро, тихо, бесследно...
Так не стало и меня. Я умер, ушел из жизни. Я теперь лишь наблюдаю. Я бы возненавидел всех людей, но в память о ней люблю их.
Пока воспоминания завладели мной, я и не заметил, как разъяренный огонь лизал мое тело. Мне было тепло и радостно оттого, что меня не станет и в физическом мире. Об одном мечтаю: если все, что она говорила мне о Боге правда, то хочу встретить ее где-то там... Я буду и дальше верно служить ей. Единственной, незабываемой, никогда неперестающей любви с нежными белыми пальчиками.
- Быстрее, быстрее! - кричала женщина мужчинам в смешных костюмах и касках. - Стол! Стол! Там все наши документы! Стол!
Но меня уже не было, как и каких-то странных бумажек, доказывающих факт существования людей, которым так и не понять истинного смыса своего существования.