Аннотация: "Я встретил ту, кто напоминает мне запад - своими блестками на губах, желтым свечением глаз, почти идеальными руками, запахом парижской ночи, ресницами, окутанными в пыль. От звука ее голоса сходят с ума и кончают жизнь самоубийством. От ее смеха вздрагивают даже Боги. ...Я бы хотел рассказать ей первой о том, как умирают непотопляемые корабли."
Безумие
У той весны еще не было огромного банта в волосах. Она тихо-тихо кралась вдоль дороги, притворяясь светлой грязью, тревожной каплей после застывая на губах случайных прохожих.
У той весны еще не было совсем голоса. Она молчала, таясь в холодном ветре, прячась в остатках снега, разбиваясь монеткой в сухих фонтанах.
У той весны еще в залоге не было надежды. И может уже никогда и не будет. Но как и прежде ты наивно подсаживаешься к ней на серую скамейку, чтобы только помолчать.
...Как будто она сумасшедшая, она постоянно оглядывалась...
Та весна была по-детски наивной и печальной. Но в этом и скрывалось ее истинное очарование. Каждый человек чувствовал ее присутствие, вдыхал ее розовый аромат бесценных духов, заставляя ресницы взлетать под самый купол безграничного неба.
Желтая воздушная одежда
Круглые бусы всех цветов радуги.
Жемчуг в длинных небрежных зеленых волосах.
Одуванчики на тонких лодыжках.
Тюльпаны в ушах.
Маленькая флейта в руках.
Испуганный взгляд фиалковых глаз.
Бесшумная походка.
Все представляли ее себе похожей на плодородную землю, а ты видел ее именно такой: немножко безумной, немножко волшебной, но всё же светлой и теплой, своей неординарностью напоминающей тебя. Позволь мне рассказать всем о тебе?!
Ты помнишь свое детство? Знаю, что ты не вспоминаешь его перед сном и не думаешь о нем при встрече с детьми. Но всё же, помнишь ли ты, как в дождливые вечера прятался под пледом с чистой тетрадью и рвал листы, чтобы лишь заглушить звук грома? Как верил, что птицы - это неупокоенные души людей и собирал их перья, чтобы сделать огромные крылья, взлететь ввысь и поговорить с ними? Как закапывал под березой свои волосы, надеясь, что ни одно несчастье тебя не тронет? Замечал ли ты, как случайные люди прятали от тебя свой взгляд, как они оборачивались тебе вслед, застывая в неестественных позах? И как плакали твои родители, когда на их глазах ты убивал уже четвертую кошку, вонзая в нее двадцать одну деревянную палку и смеясь, когда она протяжно и жалобно издавала свои последние звуки?
Папа спросил у тебя:
- Зачем?
А ты, улыбаясь уголками губ, произнес без тени сожаления:
- Она грустила!
Тебя никогда не понимали. Ты рос изгоем, отделенным от обычных людей, любил замечать мелкие детали, которых не видят другие. И пропустил момент, когда родители превратились в обычных малознакомых соседей. Ты был очень горд. Но только был. Вскоре ступени к высотам стали навсегда разрушены твоими собственными чистыми руками. Ты никогда не плакал, не знал вкуса соленых капель слез. Ты жил лишь настоящим, не заглядявая в окна будущего. Раз в месяц ты открывал свой старый желтый шкаф, чтобы пополнить родную коллекцию, состоящую из трупов животных, в теле каждого из которых высилось по двадцать одной деревянной палочке размером в девятнадцать сантиметров и семь миллиметров. Ты гордился этим безумным хобби, но никому о нем не рассказывал. Ты ненавидел летний ветер, кремовые пирожные, старые потолки, красную мебель, коричневые карандаши и следы от ручки на пальцах. Ты много чего боялся, но твои страхи менялись совместно с твоими мыслями. Люди называли тебя безумцем, а ты лишь смеялся в ответ, считая их несчастными слепцами, не признающими в тебе гения.
Но это история не об их мнении и совсем не о твоем детстве. Всё началось двадцать первого ноября. Заметил ли ты, что это число преследовало тебя грустной тенью с самого рождения? Ты вышел из пятиэтажного дома, когда электронные часы показывали 21:00 и направился вдоль темной аллеи, которую вот уже два года не освещали фонари. Вечер был совершенно обычным: немного тусклым, немного невзрачным и чуточку черным. Ты постоянно поправлял поля своей зеленой шляпы, словно она соскальзывала к ногам. Рассматривая улицы, деревья и магазины, ты обращал внимания лишь на крыши. Никто не догадывался, как они звали тебя. Особенно по ночам. Ты кланялся, пролетающим мимо птицам и смешивал тонкий слой раннего снега с грязью.
"Не люблю белый", - говорил ты, а одинокие прохожие вздрагивали от твоего шипящего голоса и крестились.
Ты мог бродить по знакомым местам бесконечное количество времени, не замечая его хода. Каждую ночь, выходя из своего подъезда, ты неизменно чего-то ждал. И именно в этот немного тусклый вечер, с его манящими крышами и редкими птицами, ты неожиданно остановил свой взгляд на них. Женские руки. Тонкие длинные пальцы без единого кольца, ровные короткие ногти, матовая кожа, словно покрытая лунной пыльцой и чуть заметное сияние. Твой идеал. Помнишь, как в детстве ты часами разглядывал мамины ладошки, находя в них изьяны и достоинства. Как ловил незнакомых женщин за запястья, чтобы поближе рассмотреть каждую линию и найти совершенство. Но его всё не было. Женщины в панике убегали, когда ты пытался уловить аромат и попробовать на вкус их кожу. И всё это тебя почти убивало... Но в этот чуточку черный вечер ты ожил. Перед собой ты видел все свои мечты и надежды, то, что ты так лелеял и боготворил в душе, то, что искал годами. Нужно было лишь протянуть свои руки в фиолетовых дешевых перчатках к этому чуду... Ты стремительно шел вперед. Твои ноги подкашивались, а в животе поселился рой пчел, который гудел, звенел, жалил. Ты схватил ее за правую руку и жадно впился взглядом. Девушка что-то закричала, но ты не слышал. Она брыкалась, звала на помощь, не давала тебе сосредоточиться, и ты начинал злиться и нервничать...
...Всё произошло быстро и резко. В твоем зеленом чемоданчике всегда хранилась двадцать одна деревянная палочка длиной в девятнадцать сантиметров и семь миллиметров. Они пригодились тебе и в этот раз. Одна - в шею, вторая - в сердце, третья - в печень. Этого хватило...
...Неосторожностью дыша и ненавидя, ты наблюдал восход в бесконечной ночи своих мыслей. Ты видел, как из этих идеальных рук льются тонны света, ослепляющие глаза. Ты нашел их. Ты был счастлив. Ты одурманен своим открытием. И это повод порхать и стоять неприкрытой стеною.
Ты всю ночь просидел, обнимая свои мечты. Ты замыкался от восхищения - искра, другая - пламя. Крепость сердечных стенок не выдерживала такого напряжения. И тебе пришлось расстаться со своей второй безумной любовью.
Ты пришел домой и стал рассказывать мне о своем нечаянном открытии, теряя нужные слова, забывая ход своих ярких мыслей. Я как всегда молча слушала, ждала, когда ты станешь опустошен и будешь просто стоять и улыбаться, вновь и вновь вспоминая то, что сегодня увидел. Потом медленно подошла к тебе, поцеловала в затылок и собиралась пойти спать. Но ты произнес:
- Я в ванну...
- Резать вены? - ты всегда это делал после таких потрясений.
- Нет, просто так... теряться...
Я была твоей первой безумной любовью...
Никто другой не знал тебя лучше, чем я. Я видела твои перепутанные линии души, знала, о чем ты думаешь и никогда не боялась. Мой взгляд, натыкаясь на твою дикую улыбку, оставался прежним. Быть может, я даже любила тебя, но по-своему...Не так, как умели другие.
О том, как произошла наша встреча, небо обязано сочинить песню. Надеюсь, что когда-нибудь, будучи уже старыми и совершенно беспомощными, мы будем слушать ее, напевая сердцем мотив и повторяя друг за другом последние строчки слов.
Было лето. Ты не любил это жаркое время года, поэтому редко выходил на улицу, предпочитая прятаться в душных стенах своей маленькой квартиры. В такие дни ты рисовал обычно на стенах горы - неприступные, мощные, величественные и холодные. Между их вершинами гулял путешественник-ветер, обдувая зноем, доставая до облаков. А рядом летала птица с черными-черными крыльями, так похожая на ночную, измученную тень. Помнишь, что ты сказал мне, когда я впервые увидела эту картину?
- Просто одинокая птица. Она делает, что может. Никогда не падает. И любит свободу. Я бы хотел быть на нее похож.
Но в один из вечером ты бродил по самым темным улицам в поисках кошки. Зеленый чемоданчик ты всегда держал в правой руке. Я увидела тебя, когда ты нес обескровленное тело животного, из которого высились деревянные палочки. Я испугалась, но не тебя и не кошки, а твоей шляпы с огромными полями в тон чемодана. И это больше походило на сумасшествие, чем на действительность.
Ты мне потом признался, что запомнил меня лишь по одной причине: от меня веяло шедевром парижских ночей.
Помнишь, как ты выложил около моего дома из этих родных деревянных палочек на дороге стрелки, которые заставили меня петлять по городу, попадать в удивительные места: комнату страха, яму, в которую выкидывали стиральные машины. На их боках ты рисовал смешные смайлики зеленой краской. Ты как-то рассказал мне, что эти безжизненные старые машины напоминали тебе обреченных и ненужных людей. Мне же они напоминали лишь груду железа. Эти стрелки меня привели к дому престарелых, в которых жили твои родители, в каменную будку, в который кололись наркоманы, на кладбище, где ты подготовил для себя могилу. Рядом с надгробной плитой стоял ты и держал ту самую серую кошку, так похожую на подушку для иголок. Ты произнес:
- Я не хотел, чтобы она грустила...
Ты не умел выражать свои мысли вслух, но любил записывать их в толстую тетрадь и только карандашом. В ней хранились все письма, мысли и чувства, посвещенные мне... Ты разрешил мне ее прочитать лишь однажды, но даже этого мне хватило, чтобы не спать ночами, а вспоминать и повторять некоторые строчки.
Отрывки из его писем:
"Я встретил ту, кто напоминает мне запад - своими блестками на губах, желтым свечением глаз, почти идеальными руками, запахом парижской ночи, ресницами, окутанными в пыль. От звука ее голоса сходят с ума и кончают жизнь самоубийством. От ее смеха вздрагивают даже Боги.
...Я бы хотел рассказать ей первой о том, как умирают непотопляемые корабли."
"Она не отворачивается при виде меня, не крестится, не опускает глаза. Это не безразличие. Это отличие.
Я подарю ей облака, чтобы она узнала, что такое покой."
"Если бы я мог свободно говорить, я бы произносил каждую секунду ее имя, чтобы не забыть его звучания.
Моя душа до этого момента была замерзшей в зиму, а мир вокруг запотевшим на стеклах, но я ставлю свою надежду на многоточие, что скоро расстаю и встречу весну.
Хочу увидеть ее тюльпаны в ушах, флейту и жемчуг в длинных небрежных зеленых волосах."
"Тебя запомнили мои стены, по которым я каждый раз сползаю, когда ты уходишь, на которых оставляю сквозные пробои ногтями, надеясь, что никто другой не подхватит твой воздух. Я царапаю ногтями стекло, белым пеплом роняюсь на пол. Я с размаху бокалом об стенку - в то место, где ты смеялась.Я обещаю, что перестану рвать линолеум и разбивать зеркала, если ты станешь частью моей жизни и полюбишь кошек. Но не грустных.
Каждый раз, выглядывая в окна по ночам, я замечаю, как звезды, отражаясь в воде, которая стекает с меня из-за наступления весны, складываются в форме твоего имени. И никто из них больше не грустит."
"Будь отпечатками прошлого на моих запястьях.
Расплывайся в слезах, раскрывайся в сюрпризах счастья.
Оставляй за собой следы моего слепого одиночества.
Отражением стань.
Стань кумиром и стань поклонником.
Жутким шрамом останься в моих долговечных планах.
Утопай в сугробах.
Наступай.
Путай меня с этим снегом.
И останься... Иначе я потеряюсь в нулевом километре своего сердца."
"Ты мой скорый поезд в бессмертье по ржавым рельсам. Но я буду их чистить с утра до утра, буду резать, ломать и строить, менять и выкладывать заново. Я заставлю их блестеть, словно новые. Я на всё пойду, лишь бы мой поезд тронулся.
Ты мой выход в небо. Я мечтал научиться летать и познакомиться с птицами. Но в грязных ботинках не ходят в небо. Я их вымою, я обещаю, что вымою"
"Мне тебя туман нарисовал в пустом окне.
Мне ветер твои слова шептал.
Мне тебя вручила весна.
Мне тебя подарили птицы.
Мне солнце освещает путь к тебе.
И даже в зеркале я потерял свое отражение, там лишь ты."
"Я с тобой попадаю каждый день в новый рай. И плевать, что так нельзя, что Боги запрещают и встают на пути! Я не вижу их, прохожу сквозь них, достигаю своего. Теперь я могу!
Я строю с тобой новый мир. Я уже придумал и всё разложил. Я не разрушу его. Ведь он не будет грустить.
Мы создадим идеальное одиночество - вдвоем, без посторонних. Я изгоню свою нелепую беспечность, чтобы всё удалось, она больше не будет мне потакать."
"Давай ты будешь конфетой, а я твоим самым красивым и ярким фантиком? Ты будешь чернилами, а я бумагой? Я стану вазой, а ты цветами?
Я вчера спросил, каким цветом, хотела бы ты быть:
- Я бы хотела быть белым, чтобы сливаться со снегом, - ответила ты.
- А я бы хотел быть черным, чтобы меня путали с тенью.
Вот он я, тот необходимый тебе, противоположный, идеальный твой гений.
Вот она ты, бесконечная и долгая. И я в тебе растерян на пылинки, на атомы.
Восхищение и дурман."
"Если бы я знал, что я чувствую, я бы не спрашивал об этом каждый день у кошек в моем шкафу. Но они не отвечают! Они молчат! Им всё равно! Они больше не грустят, они улыбаются, я нарисовал им улыбки, но они ничего не знают, как и стены, как и горы, как и руки, как и люди...
Когда я доберусь до птиц, я спрошу у них - они всё мне расскажут."
"Если ты меня покинешь, хотя бы на миг, хотя бы на день, то звезды забудут про небеса, я заставлю их попадать вниз. А потом сделаю из них осколки солнца и огня и убью, слышишь, убью этот никчемный мир! Он мне будет ненужен... Я разучился быть один!"
"Раз в месяц я считаю свои раны, сжигая себя на костре вместе с белыми листьями. Но с твоим появлением у ран исчезли острые края и нет больше лезвий, остались лишь дыры. Я думал, что они никогда не исчезнут, но сегодня я увидел идеал женских рук. Это были не твои руки.
Я впервые почувствовал опустошение своего мира. Я больше не хочу резать вены. Меня испугали мои шрамы на запястьях.
Я рвал на куски свои мысли и прошлые мечты, на обрывки в приступах дикого, полуночного варварства.
Усмехаясь неестественно криво и вонзая в небо ресницы, я решил убить в себе сегодня романтика."
"Мне сейчас всего хватает: и тишины, и серых домов, и будней, и стали в горле, и алюминия в венах. И я готов всё разложить, отмерить, разобрать на части, забраться на шкафы, перевернуть все полки наизнанку, лишь бы это не менялось. Я довольствуюсь, но секунду молчу в окно, ищу твой силуэт. И когда легкие больше не могут вместить твой запах, я застываю на миг, превращаясь в камень, - это значит, что ты уже рядом."
"Мне нужен второй шкаф для моих кошек. Им не хватает пространства, их семья растет с каждым месяцем. Это и моя семья тоже. Я верю, что ты любишь моих улыбающихся кошек. Они такие милые, что не любить их было бы преступлением и грехом. Тебе не нужна такая тяжесть на сердце, она потопит тебя... Люби их. Они ведь улыбаются!"
Помнишь, как мы ездили в зоопарк, смотреть на диких животных? Мне нравились слоны и бегемоты, а ты спешил к кошкам. Останавливаясь возле клеток с тиграми, пантерами, львами, я видела безумный блеск в твоих глазах. Он не пугал меня, это было нормальным для тебя. Я знаю, что ты представлял себе, как, вонзая в них свои деревянные палочки, ты будешь улыбаться. Ведь они грустили... Но подойдя к рыси, ты снял шляпу. Зеленую шляпу, которая постоянно соскальзывала к твоим ногам. Ты отдал ее мне, а сам, перепрыгнув через вырытый ров, оказался рядом с животным. Дикая кошка посмотрела на тебя с удивлением и любопытством, но в каждом ее движении сквозила настороженность и угроза. Но тебя этим невозможно было испугать. Ты медленно приближался к ней, осторожно ступая по холодной земле. Все люди в зоопарке замерли. Они не видели такой безрассудности. А я молчала, стараясь дышать ровно, боясь, что ты заметишь мои переживания. Ты улыбнулся, что-то прошептал и почесал ее за ухом. Рысь не шевелилась, она казалась живой статуей. Ты вдохновился своей удачей и неуловимым движением руки достал из-под плаща палочку. Никто кроме меня не заметил этого. А дальше быстро ты воткнул ее в рысь, потом еще одну и еще... Ты не мог успокоиться, не оставив все деревянные палочки в животном. Двадцать одну. Люди кричали, маленькие дети плакали, животные волновались, рысь шипела и разрывала твое лицо и тело, ты смеялся и повторял одни и теже слова, все сходили с ума, и лишь одна я стояла нешевелясь во всем этом ужасе.
Всё закончилось резко. Мгновенно. Всё стихло, ты подошел ко мне, истекая по земле красным. Кровь струилась по всей твоей одежде, рукам, лицу, оседала на зеленых ботинках. Ты был спокоен. Невозмутим. Словно ничего не произошло, ты взял из моих рук свою шляпу. Но рядом уже стояли люди в формах: милиция, скорая помощь. На их лицах был написан искренний ужас.
- Зачем? - спросил пожилой мужчина.
- Она грустила, - ответил ты, не сомневаясь. И засмеялся. Я никогда не слышала такого смеха - хриплого, с надрывом, истерикой и безумством. Лишь в этот момент меня пронзил испуг...
...Меня не пускали к тебе в палату. Запрещали с тобой видеться. Говорили, что ты опасен для окружающих. Но я-то знала, что это не так. Спустя два года я сдалась и перестала ездить к тебе в психиатрическую лечебницу. Это не значит, что я забыла тебя...Но все же я не люблю, когда мне о тебе напоминают.
В первый день после твоего ухода я лежала на полу квартиры, вся в садинах и синяках от каждого написанного тобою когда-то слова... Мне хотелось разорвать всю мебель в клочья, сломать шкафы, выкинуть одежду, разбить зеркала... Но постепенно это чувство борьбы исчезло. И лежа на полу нашей квартиры, я первый раз в жизни не хотела драться.
Твоих кошек я по-прежнему храню в желтых шкафах. И раз в пол года заглядываю туда, чтобы проверить, все ли они улыбаются и счастливы. Я перечитываю твои письма и дневники. Очень редко захожу в твою комнату, где нарисованы горы. Я боюсь, что взглянув на них мне когда-нибудь станет больно, и я тоже захочу стать одинокой птицей, которая делает, что может. Но здесь до сих пор пахнет специей и какой-то беспомощностью. Для меня твои вещи неприкосновенны. В них много памяти, много сумасшествия, много печали. Но я перебирала каждый вечер осколки запылившегося счастья в попытке склеить... Бесполезно.
...Холодные слезы отчаянной весны. Но миру плевать на эти слезы, и на эту весну.
И тек апрель грязными лужами из глаз фиалковых. Тюльпаны завяли в ушах. Одуванчики осыпались с тонких лодыжек. И маленькая флейта в руках больше не играет веселые песни. А радуга на бусах потускнела... Небо теперь не розовое, и солнце больше не черное. Дожди перестали быть сладкими, а реки туманными. Теперь мы далекие и одинокие, больше не летаем, сбивая крылья о крыши домов. Всё закончилось. Просто закончилось.
Измученное небо под ногами после такой истории останется, как ненависть...