Мужчина сидел на продавленной кушетке, явно списанной откуда-то за непригодностью, и смотрел на стены поликлинического коридора, окрашенных бледно-жёлтой, а может быть, просто выгоревшей от времени краской и украшенные незатейливыми детскими рисунками, а также щедро обвешанные всевозможными стенгазетами, памятками, вырезками из журналов. Многие были посвящены СПИДу, вреду курения и алкоголя на ещё не родившегося ребёнка, этого малого и беззащитного недочеловечка. Мужчина вздохнул. Страшно хотелось курить. Раньше он не курил так много, а сейчас выкуривает по три-четыре пачки в день. Окно в конце коридора было открыто, но лёгкий изредка попадавший сюда ветер не мог избавить от духоты, запахов потных тел, присыпок, мочи и того непонятного букета, что он именовал "больничным запахом". Очень хотелось выйти на улицу и покурить, но он не мог этого сделать. Во-первых, он должен сторожить вещи, что оставила жена - сидевшая напротив крупная женщина с одышкой, держащая на руках двухгодовалого карапуза в голубых ползунках и белой в синий горошек распашонке, не вызывала доверия. Во-вторых, какой-то частью сознания, или, вернее, наоборот - не-сознания, мужчина надеялся на шанс. Ещё один последний в череде предпоследних шансов на улучшение. "Кого я обманываю?" - сказал себе мужчина, намокшими руками достал из кармана куртки белую пачку сигарет, достал одну правой рукой, левой держа пачку, посмотрел на белую трубочку, набитую несущими смерть листьями табака, постучал ей по левой руке и убрал обратно, спрятав пачку в карман. Очень душно.
В это время его жена находилась в кабинете, на двери которого снаружи была табличка с номером "202" и приклеенный прозрачной клейкой лентой рисунок, изображающий криво улыбающееся солнышко. Сейчас женщина сидела напротив врача - милой на вид женщины лет пятидесяти с улыбающимися морщинками у глаз, в белом, даже слишком белом, халате - и баюкала на руках маленький комочек жизни. Ребёнок наконец-то замолчал. Минуту назад, когда она помогала доктору осмотреть его, мальчик кричал так неистово, что, наверное, перепугал всю поликлинику. Доктор щупала его маленькие ручки и ножки, а мама всё успокаивала никак не унимающегося малыша. Когда врач попросила приподнять ребёнку голову, тот закричал ещё громче и яростнее и не смолкал, пока не кончился осмотр. Сейчас он, казалось, даже задремал, пока доктор вполголоса разговаривала с матерью, занося в пухлую, склеенную из двух, медицинскую карту однообразные буквы. Да, малыш уже полтора года не может пошевелить ни ручками, ни ножками. Да, он немного может крутить головой, но его мимика заметно отличается от нормальной. Нет, наука не знает пока, как помочь ему. Да, продолжайте ходить на процедуры. Нет, не бесполезно. Да, пока нет видимых улучшений. Но не теряйте надежды. Сможет ли он когда-нибудь стать полноценным человеком? Будет ли он тяжёлым инвалидом всю жизнь?! Нет... Да... Но...
Мать с ребёнком быстро выходит из кабинета. На её глазах слёзы. Отец обнимает их обоих, осторожно берёт у неё ребёнка. Женщина, плача и закусив нижнюю губу, ходит по коридору, скрестив руки и как бы полуобняв себя. Она чуть не столкнулась с грузной женщиной с бело-голубым комочком, что направилась в кабинет 202. Женщина прошла по коридору до окна и обратно, потом опять в сторону окна, заметив, как привлекает её идущая оттуда свежесть и свобода. Жалко, это всего второй этаж. Она возвращается к мужчине, так же бережно принимает у него малыша и медленно направляется к лифту. В лестнице она сейчас не уверена, вернее, не уверена в своей способности по ней спуститься. Мужчина спешно хватает их вещи, лежащие рядом с ним на кушетке, - куртку, сумочку жены, пакеты - и бежит за супругой. Он всё понял без слов. Ещё один предпоследний шанс, будут ещё. Они перепробовали всё - традиционную и нетрадиционную медицину, различных бабушек, бормочущих под нос молитвы и брызгающих своими пухлыми пальцами святую воду, гадалок, экстрасенсов и прочую нечисть. Ничего не помогло. Однако они регулярно ходили на процедуры, наблюдались у врача в местной поликлинике. Просто чтобы не умер тот маленький задыхающийся отросточек в сознании, зовущийся надеждой.
У лифта, держа палец на красной продавленной кнопке вызова, стоял молодой человек в светлой рубашке, чёрном пиджаке со слегка протёртыми локтями и тёмных антрацитового цвета джинсах. Двери лифта открылись, и парень зашёл внутрь, придерживая створки. Мужчина и женщина с ребёнком вошли следом. "Вам вниз", - то ли спросил, то ли сказал парень и нажал кнопку с номером "1". Двери закрылись, и лифт тронулся. Женщина прижалась щекой к плечу мужчины.
- Всю жизнь с ним промучаетесь, - вдруг произнёс юноша. Или показалось?
- Простите, я... Мне показалось, - сначала неслышно, всё громче, убирая из голоса хрипоту от недавнего плача, сказала женщина, в то время как её муж решил, что всё-таки показалось.
- Всю жизнь себе загубите, - повернувшись к ним, сказал парень, так, что теперь никто не сомневался, что слышит это. - Ничто в этом мире ему не поможет.
Пара опешила, а юноша продолжил:
- Я могу оказать вам услугу. Если согласитесь, я сделаю так, что он уснёт и перестанет отравлять жизнь себе и вам.
Мужчина попытался ударить нахала, но тот неожиданно легко увернулся, и кулак врезался в обивку лифта. Кабина дёрнулась и остановилась. Только сейчас мужчина начал понимать, что они слишком долго едут на один этаж. И ещё...
- Ведь это грех, - на удивление спокойным голосом сказала его жена.
- Да, - без промедления и как-то очень чётко ответил парень.
...И ещё его глаза. Молочно-белые, с узкими вертикальными зрачками. Сейчас это заметили оба. Женщина тонко вскрикнула, малыш вновь заплакал.
- Дьявол, - вздохнула женщина.
- Вы льстите мне, сударыня. Я всего лишь мелкий служка, зубчик в одной из множества шестерёнок в механизме под именем Жизнь.
- Вы предлагаете нам убить нашего ребёнка? - спросил мужчина.
- Я сделаю так, что он уснёт. Просто уснёт. Никакой боли он не почувствует, обещаю.
- Да что Вы себе позволяете?! Это НАШ ребёнок! - закричала женщина. Звук закружил по кабине лифта, многократно отражаясь от стен.
Юноша молчал. Молчала испуганная женщина. Молчал мужчина, который всё больше думал о предложении незнакомца. Как быстро пролетели те девять месяцев, и как мучительно долго тянутся полтора года. Не хотелось ни о чём думать. Хотелось курить.
Кричал ребёнок, перекрывая эхо матери. Парень протянул к нему руку, и мальчик замолчал. Неожиданно наступила тишина, и мужчина отчётливо смог услышать убыстрённый стук своего сердца, неравномерное биение нездорового, особенно в последнее время, сердечка жены и замедленные, со скрежетащими хрипами "хх-бум хх-бум" их ребёнка. Человек не может дышать так, подумал мужчина. Этот ребёнок - не человек, это монстр, бич, кара, злой рок, который будет тяготеть над ними всю оставшуюся жизнь. А женщина думала о том, что она больше не воспринимает его как свою плоть и кровь, скорее, как опухоль или горб, который нужно тянуть за собой всю жизнь, потому что нужно и по-другому нельзя. Её и раньше посещали подобные мысли, когда ночами полусонная она стояла у кровати с младенцем с кружевной подушкой в синие кляксы, напоминающие машинки, и думала, сколько времени нужно будет, чтобы всё это закончить. Что-то всегда останавливало её - то ли недостаток мужества, то ли строгое религиозное воспитание, то ли что-то ещё. Она посмотрела на мужа и увидела в его глазах выражение готовности, так резко отличающееся от того уныния, в котором они пребывали эти полтора года. Затем она посмотрела на ребёнка, и тут мужчина заметил, что жена теперь по-другому смотрит на младенца, как на мёртвую куклу, выражая даже какую-то неприязнь, словно бы она подняла эту куклу с земли и обнаружила, что та в грязи, только когда испачкала платье, прижав её к груди. Они посмотрели друг другу в глаза, едва заметно кивнули словно бы даже самим себе, и женщина протянула ребёнка незнакомцу.
Она чуть не выронила малыша, когда кабина лифта вдруг качнулась и замерла, но не попыталась схватить своё дитя, подчиняясь ещё животным рефлексам. Парень ловко подхватил почти невесомый комочек, и двери лифта открылись.
Все трое вышли, ступая по залитому под мрамор полу первого этажа. Люди входили и выходили через громоздкий неудобный турникет, охранник-пенсионер читал газету, сидя на табурете, очередь из родителей с канючащими детьми всех возрастов выстроилась в окошко регистратуры, немолодая гардеробщица мутным взглядом сомнамбулы плыла по людскому потоку, строя, вероятно, догадки, кто следующий подойдёт за номерком. Юноша, прижимая ребёнка одной рукой, открыл ничем не отличающуюся от других дверь, кроме как табличкой с надписью "Закрыто", и скрылся за ней. Двое стояли на месте, мало понимая, что им дальше делать, уйти или остаться и ждать чего-то. Тягостное ожидание, засасывающее их, словно кисель, уже долгое время, отступило, но на его место пришла беспокойная неопределённость и непривычное ощущение пустоты. Мужчине хотелось курить.
Охранник перевернул страницу газеты, лениво посмотрев поверх голов; ребёнок, чья мать стояла третьей в очереди в регистратуру, заплакал, показывая на игрушку в руках мальчика, чья мама заняла последнее - восьмое - место в очереди. Гардеробщица зевнула два раза, небрежно прикрыв два поредевших уже ряда акульих зубов. Внутрь, пропустив сначала выходившую даму с коляской, вошёл мужчина в рясе священника с большим крестом, болтающимся на серебряной цепочке. Один из его явно дешёвых ботинков пропускал воздух при ходьбе, тем не менее священник двигался довольно грациозно и сразу привлёк внимание всех, находящихся в коридоре. Откуда-то из, казалось, не имеющей карманов рясы он достал белоснежно-белый платок, настолько белый, что его можно было сравнить лишь с белизной доктора из кабинета "202", и вытер им свой потный лоб, одновременно смахивая к вискам длинные слегка вьющиеся волосы цвета жареных каштанов, после чего огляделся и направился к ничем не примечательной паре у лифта.
- Грех, - сказал он, тыча узловатым пальцем в грудь женщины. И, теперь уже в мужчину. - Грех.
Женщина обмякла и завалилась в сторону мужа. Тот поймал её почти у пола, выронив при этом все пакеты. Охранник отложил газету, остановившись на статье о похищающих людей зелёных человечках с большими глазами, и двинулся в их сторону.
- Где он? - грозно спросил священник у мужчины и быстрым шагом направился в указанном тем направлении. Дверь была заперта, что полностью соответствовало висевшей на ней табличке. Священник отступил на три шага, перекрестил дверь нагрудным крестом, закрыв глаза и бормоча что-то, после чего вышиб её плечом и скрылся внутри.
Небольшая комната около шесть на шесть метров с серовато-белой квадратной плиткой, доходящей до середины, выше - побелка. Окон нет, но светло - у двух спаренных ламп дневного освещения на потолке нет плафонов. В центре - простой стол под дерево, на нём обнажённый часто дышащий ребёнок. В углу его одежда и пелёнки. За стлом - парень в чёрном пиджаке с закатанными рукавами, держащий руки над мальчиком. Лицо выражает безмятежную отрешённость, чёрные зрачки заполняют глаза, голова запрокинута.
Священник напротив тяжело дышит, стреляет карими глазами с озорными искорками по комнате, правая рука сжимает крест. Он видит, как из ребёнка медленно, что песчинки в клепсидре, уходит жизнь, чувствует, как волны его боли ядовитой дугой идут к парню, как ребёнок пытается пошевелиться, но лишь издаёт слабый крик.
- Отдай, - говорит человек в рясе запыхавшимся голосом.
Парень ухмыляется и кладёт обе ладони на грудь и голову мальчика. По маленькому личику текут солёные дорожки, головка подрагивает. Священник неожиданно с места прыгает вперёд, нанося левым кулаком удар в лицо противнику. Парня отбрасывает в стену, пара плиток трескается. Он широко размахивается правой - удар - и поп летит спиной в стол, тот качается, подталкивая ребёнка к краю. Священник левой пытается удержать малыша и пропускает ещё удар в лицо. Разбрызгивая кровь из рассечённой брови, он пытается достать парня, но тот легко уходит из-под ударов. Священник снова отступает к столу, принимает на локти град сильнейших ударов нечеловеческой силы, резким движением перехватывает правое запястье врага, пропускает удар в грудь и захватывает второе. Разъярённый юноша пытается вырваться, но священник давит его вниз. Парень попытался ударить головой, отчего крест на цепи полоснул его по лицу. Запахло палёным, юноша кинулся в угол, закрыв изуродованное лицо руками. Священник быстро взял мальчика, двинулся было к двери, но вдруг остановился, схватил лежащий в углу ворох одежды и, накинув его на малыша, вышел.
На стуле полусидела-полулежала женщина, около неё на корточках мужчина и молодая сестра. Старичок в форме охранника обмахивал её газетой про зелёных человечков. Женщина увидела человека в рясе с её ребёнком на руках, рванулась к ним, едва не упав, но была поймана мужем и медицинской сестрой. Священник подошёл сам и протянул ей малыша.
- Ну вот, всё хорошо, - сказал он начавшей плакать матери, вновь достал платок и вытер идущую из брови кровь. Белоснежная ткань окрасилась ярко-красным. Священник полуобнял мужчину и женщину и вместе с ними вышел из здания поликлиники.
* * *
Мужчина сбежал по деревянным ступеням, хлопнув на ходу лёгкой дверью с сеткой от комаров. Было прохладно. На ходу мужчина по привычке сунул руку в левый карман куртки, достал белую пачку, открыл её и закинул в рот жевательную резинку от курения, после чего убрал упаковку обратно.
- Малыш не застудится? - спросил он жену.
- Нет, мой золотой одет тепло-тепло, - сюсюкая, сказала женщина, склонившись над просторной коляской, где лежал улыбающийся малыш и время от времени строил маме рожи.
- Он тебе язык показывает, - смеясь, сказала женщина мужу.
- Нет, тебе! - ответил он.
- Нет, тебе! - она шутливо стукнула его в грудь миниатюрным кулачком.
- Нет, тебе! Нет, тебе! Нет, тебе! - разнеслось по окрестностям. Мужчина заключил женщину в объятия и закрутил так, что та лишь кончиками пальцев ног касалась высокой зелёной травы.
Прошло два месяца с тех пор. Они сделали всё, как сказал святой отец. Продали квартиру и переехали жить в деревню. Муж устроился здесь на работу, жена смотрела за мальчиком. Раз в неделю ездили в город на процедуры и за покупками. Обратно ни разу не потянуло - здесь такой воздух свежий, да и люди проще. О том дне стараются не вспоминать, хотя оба знают, что забыть его не смогут. Иногда, втайне друг от друга, они размышляют, а было бы всё как сейчас, не оступись они тогда... а потом гонят эти мысли прочь.
Муж обнял жену за талию, а та одной рукой держала его, а второй - ручку коляски. Они смотрели друг на друга, на их сына, на небо. Сегодня были на удивление красивые облака - словно там, наверху, кто-то решил вытрясти перины, и весь пух разлетелся по лазурно-синему небу.